Юрий Васин

Серая зона Донбасса

драма

 

Действующие лица:

Осташко Николай Григорьевич – 60 лет. Всю жизнь проработал на шахте от рабочего до начальника участка. Пенсионер

Осташко Алена Петровна – его жена. Пенсионерка

Осташко Федор – их старший сын. Шахтер

Осташко Андрей – их младший сын. Офицер ВСУ

Зинаида – соседка семьи Осташко. Яркая женщина. Ей хорошо за пятьдесят. Пенсионерка

Действие происходит в одном из шахтерских поселков Донбасса с сентября 2013 по 25 февраля 2022 года.

Сцена 1

Лавочка перед домом Осташко. На ней сидят Николай Григорьевич и Алена Петровна. Вечер.

Николай Григорьевич: Мать, посмотри, красота-то какая!

Алена Петровна: Сентябрь в этом году теплый.

Николай Григорьевич: Да, жары уже нет. И свежесть в воздухе появляется. Дышится легко. Красота…

Алена Петровна: Вот, Коля, прожили мы с тобой, уже считай, большую часть жизни. И, наверное, лучшую ее часть.

Николай Григорьевич: Ничего, у нас с тобой только еще все начинается. Главное, Аленушка, мы с тобой многое успели сделать. Дом – построили! Сад – посадили! А сынов каких на ноги подняли! Гордость берет меня за наших сыновей.

Алена Петровна: Хорошие у нас мальчики.

Николай Григорьевич: У нас замечательные сыновья! Федор по моим шахтерским стопам пошел. В коллективе его уважают. Фамилию нашу Осташко несет достойно!

Алена Петровна: И Андрюшенька, младшенький, тоже у нас «не последний человек»…

Николай Григорьевич: Андрюшенька… младшенький… Вечно, мать, ты его баловала! Но ничего, я из него настоящего мужика вырастил! Андрей Николаевич Осташко! Офицер Збройных Сил Украины! Целый капитан! А ты – «не последний человек»! Служит исправно, скоро майора получит. Есть чем гордиться, мать.

Алена Петровна: Твоя правда… Сыновья у нас — загляденье.

Николай Григорьевич: Вот и я говорю.

Алена Петровна: И внуки у нас замечательные. У Феди мальчики растут, а у Андрюши девочки. Такие красотули…

Николай Григорьевич: Так на тебя похожи – вот и красотули. Наша порода – осташковские.

Алена Петровна: Хорошо хоть гости уже разошлись. А то честно скажу – умаялась я с этим юбилеем, сил нет. Добре, что Надюшка Федина помогала. Золотая у нас старшая невестка. Мама, давайте я вам то помогу, мама, давайте это сделаю. Повезло Феденьке с женой. Работящая и без лишней бабьей придури. Все в меру.

Николай Григорьевич: (иронично). Да, мягко стелет… Но Федьке спуску не дает. Тут вы с друг друга стоите.

Алена Петровна: Жаль, что на твой юбилей Андрюша приехать не смог.

Николай Григорьевич: Служба, мать, что поделаешь… Будет у него отпуск – обязательно приедет.

Алена Петровна: Так как в прошлый раз? Заскочили на три дня. Все бегом, бегом. Это его Олеся воду баламутит! По югам ей надо, по курортам. По Турциям всяким.  А у нас чем не курорт?! Девчонки хоть фрукты поедят прямо с дерева. Все свежее, все свое…

Николай Григорьевич: Не дави на больную мозоль…

Алена Петровна: А что не дави?! Как приедет, усядется, як королева, и крутитесь все вокруг нее! Хоть бы палец о палец ударила! Посуду бы разок после себя помыла! Нет, мне не трудно, но надо же какое-то уважение проявлять. Помоги свекрови. У тебя что, руки отвалятся?

Николай Григорьевич: А что ты хочешь? Столичная штучка. Она же ничего тяжелее карандаша в жизни не поднимала. Бухгалтер, что с нее кроме бухгалтерии (Показал руками бюст размера не меньше пятого.) возьмешь?

Алена Петровна: Нет, но помочь-то  хоть раз можно?!

Николай Григорьевич: Да ну ее… Живут, вроде, хорошо, не скандалят – и слава Богу. И без ее помощи как-нибудь обойдемся.

Алена Петровна: Да, пожалуй, что так… Главное – Андрею нравится. Что я тут с этой помощью лезу…

Николай Григорьевич: Да пусть живут…

Молчат.

Алена Петровна: А сколько народу сегодня было. И все такие хорошие речи говорили. Ты уже второй год на пенсии, но люди помнят тебя добрым словом, уважают.

Николай Григорьевич: Я же к людям всегда по справедливости относился, вот и они тем же отвечают.

Алена Петровна: Про тебя говорят, а я рядом сижу, и мне приятно. Какой у меня Коленька уважаемый человек! Не зря, видать, я с ним столько лет прожила…

Николай Григорьевич: Вот бабы! Все о своем, о женском!

Алена Петровна: А как же без этого?! Думаешь, легка наша женская доля с такими твердолобыми мужиками жить? Ты ж у меня не подарок! Иногда, прежде чем слово какое поперек сказать, сто раз подумаю.

Николай Григорьевич: Про «подумаю» ты давай тут, мать, не сочиняй. Навтыкаешь заноз в три секунды. Только успевай уворачиваться. За словом в карман не полезешь.

Алена Петровна: Так неужели молчать целые сутки?

Николай Григорьевич: Так и я про то же. Чего молчать?! Давай лепи! Главное – шо б мужу поперек, а остальное не важно.

Алена Петровна: Да как же это — не важно? Очень даже важно!

Николай Григорьевич: Вот, вот… И чтобы последнее слово за тобой осталось. Тут вас хлебом не корми.

Алена Петровна: Да ну тебя!

Молчат.

Николай Григорьевич: Слушай, а вот икра баклажановая у тебя в этот раз получилась просто объедение!

Алена Петровна: Ничего особенного. Икра как икра.

Николай Григорьевич: Да ладно! Ты заметила, как гости ее всю подмели?

Алена Петровна: Подлизываешься?

Николай Григорьевич: Чего это я подлизываюсь? Как есть, так и говорю.

Алена Петровна: Подлизываешься.

Николай Григорьевич: Ну, есть немного… И вообще, ты у меня самая лучшая женщина на свете!

Алена Петровна: И ты у меня самый лучший.

Николай Григорьевич: Мы с тобой уже больше тридцати пяти лет вместе прожили. Время-то как летит! Все, вроде, как вчера было – и свадьба наша, и рождение сыновей. А тут бах – и уже юбилей! Седьмой десяток разменял.

Алена Петровна: Зато жили мы с тобой, Коля, по совести. И нам за нашу жизнь не стыдно ни перед собой, ни перед людьми.

Николай Григорьевич: Год только для юбилея не совсем удачный, по-моему…

Алена Петровна: А чем тебе год не нравится?

Николай Григорьевич: Да тринадцатый. Чертова дюжина.

Алена Петровна: Год как год. И кто его знает, может, это самый счастливый год в нашей жизни.

Николай Григорьевич: Поживем – увидим…

Сцена 2

Дом Осташко. Николай Григорьевич нервно ходит по комнате. Алена Петровна занимается рукоделием.

Алена Петровна: Что ты все маешься? Целый день туда-сюда. Насмотришься этого телевизора и давай комнату шагами мерить. Все дела забросил. Кран на кухне уже неделю течет.

Николай Григорьевич: Да починю я этот кран.

Алена Петровна: Ты мне это уже неделю обещаешь.

Николай Григорьевич: Что ты со своим краном? Посмотри, что в стране творится!

Алена Петровна: А что творится? Скачут придурки в Киеве. Из-за этого у меня на кухне кран должен течь? Так они не в первый раз круговертят.  Поскачут да перестанут. Мне до их скаканий дела нет.

Николай Григорьевич: Ты посмотри, что они творят!

Алена Петровна: Даже смотреть не хочу!  И ты давай прекращай. А то уставишься в этот телевизор, дуреешь ты с ним.

Николай Григорьевич: Алена, они же «Беркут» живьем жгут!

Алена Петровна: Это почему же? Давно бы всех этих смутьянов разогнали. Чего же терпеть эти безобразия?!

Николай Григорьевич: Да приказа им такого не дают.

Алена Петровна: Коля, пусть они сами там разбираются между собой. Мы все равно ничего сделать не можем. Вот что изменится от того, что ты по комнате как чумной туда-сюда ходишь? Ничего не изменится. Только сердце свое надорвешь.

Стук в дверь.

Иди открой. Пришел кто-то.

Входит Зинаида.

Зинаида: Доброго дня, соседи!

Алена Петровна: Здравствуй, Зинаида.

Зинаида: Смотрите, какая революция на майдане идет? Народ против режима поднялся!

Николай Григорьевич: Народ на шахтах работает, да по домам сидит, телевизор смотрит.

Зинаида: Может, кто и по хатам сидит, но кто с режимом несогласный, те сейчас на майдане… А вы что же, хозяева, гостям даже чаю не нальете?

Алена Петровна: Отчего же, нальем.

Николай Григорьевич: Слушай, Зинаида, а тебе лично чем этот Янукович не угодил?

Зинаида: А ты шо не знаешь, яка коррупция при нем?!

Николай Григорьевич: А тебе-то что? Уберут одного олигарха-бандюка – поставят другого, что изменится?

Зинаида: Жизнь на Украине сразу станет краше! Мы в Евросоюз вступим. Безвиз получим. Ездить в Европу свободно будем, как свободные люди.

Николай Григорьевич: А сейчас что мешает? На польские грядки да яблоки и так свободно ездят. Да и мыть польские унитазы никто не запрещал.

Зинаида: Какой ты дремучий, Мыкола! Цэ эвроинтеграция будет. И мы будем эвропейцами, и с москалями нам не по пути!

Николай Григорьевич: А москали-то тут причем?

Зинаида: Да вси беды от них.

Николай Григорьевич: Понятно… Только мне непонятно, зачем эту бучу устраивать? Зачем государство рушить?

Зинаида: Так разве цэ народ начал? Цэ бандит Янукович начал! Детей избил! Студенты вышли свое слово сказать, а их палками чуть не поубивали жестоко.

Николай Григорьевич: Дети должны по ночам дома сидеть, а не по майданам шастать.

Зинаида: Цэ ж диты! Как ты можешь такое говорить?

Николай Григорьевич: Да видел я по телевизору этих детей с цепями и коктейлями Молотова. Сущие отморозки.

Зинаида: Никакие не отморозки. Я сестрам вчера звонила, так они мне сказали, что племянники мои все поехали на майдан с режимом бороться. Автобусы организовали. Даже гроши платят. Сестры довольны. И хлопчикам это, слово то забыла… драйв и грошей богато заработают.

Николай Григорьевич: Вот так за гроши и просрем Украину!

Зинаида: Мыкола, ну шо ты такое говоришь? Народ диктатора свергнет и заживе наша нэнька Украина краше прежнего!

Николай Григорьевич: Твои б слова да Богу в уши…

Зинаида: А ты не сомневайся. Побежала я. Надо еще в магазин, а потом к Семеновне заскочить.

Николай Григорьевич: Пока.

Алена Петровна: Коля, а ведь что-то страшное может произойти, если за убийство «Беркута» уже деньги платят!

Николай Григорьевич: То-то и оно. Чувствую, хлебнем мы еще горя с этой революцией…

Сцена 3

Калитка и забор перед домом. Рядом скамейка. Николай Григорьевич ремонтирует калитку. Подходит Федор.

Федор: Здравствуй, батя!

Николай Григорьевич: А, Федя, привет. Какими судьбами? Решил стариков проведать? Что-то давненько не захаживал… Я сейчас закончу, и в дом пойдем. Как раз к обеду подоспел.

Федор: Да успеем мы еще борща поесть… Разговор есть.

Николай Григорьевич: Разговор? Случилось, что ли, чего?

Федор: Нет, ничего не случилось. Просто поговорить надо.

Николай Григорьевич: Ну, раз надо, давай поговорим.

Федор: В общем, бать, тут такое дело… Решили мы создать свой отряд самообороны. По всей области ополчение уже формируется. А мы что, хуже других, что ли?! Мужики считают, что не дело это под юбками своих баб прятаться… В общем, организуем мы свою сводную шахтерскую роту. Меня избрали ее командиром.

Николай Григорьевич: Ясненько. И сколько человек записалось в вашу роту?

Федор: Пока сорок два.

Николай Григорьевич: Да жидковато что-то для роты…

Федор: Нужно будет – еще народ запишется. Сейчас шахту нельзя останавливать. Кто ж работать будет, если все в ополчение пойдут?

Николай Григорьевич: Тоже верно… А ты, значит, теперь у них командир?

Федор: Выходит так.

Николай Григорьевич: И что дальше?

Федор: Создадим свои народные республики – Луганскую, Донецкую, Харьковскую. Везде народ поднялся. Там, глядишь, Херсон, Николаев и Одесса подтянутся. Россия нам должна помочь!

Николай Григорьевич: А с чего вы вдруг решили, что Россия вам чего-то должна? У нее что, своих проблем мало?

Федор: Ну, мы же хотим потом к ней присоединиться!

Николай Григорьевич:  То, что вы хотите, это понятно. А ей-то зачем оно нужно?

Федор: А Крым же она к себе присоединила!

Николай Григорьевич:  Я, конечно, сынок, стратег не великий, но вот что я по этому поводу думаю… Крым – это отдельная песня. Для России Крым – это, прежде всего, база для ее Черноморского флота. А с вас-то что, с луганских, донецких и прочих, стремящихся в «русский мир»,  взять? Один геморрой.

Федор: Да почему же геморрой?

Николай Григорьевич:  Да потому! Крым-то полуостров! Перекрыл перешеек блок-постами – и все, можно обороняться. А у нас все с этим сложнее. И народец мутноватый, да и границы у областей длиннущие…

Федор: Но мы будем свои границы защищать!

Николай Григорьевич:  Чем? Голыми задницами?!

Федор: Оружие найдем.

Николай Григорьевич:  Да пока вы найдете, вас уже в асфальт гусеницами закатают! Вон уже колонны с бронетехникой и армией к нам погнали!

Федор: Народ уже начал вооружаться.

Николай Григорьевич:  Ты думаешь, они смотреть на вас будут, как вы с флажками своих республик у них под носом бегаете? Соберут железные кулаки да вдарят по вашему ополчению из всех стволов! Дурь-то моментально из ваших голов и повылетает! Хорошо еще если мозги на месте останутся! И вообще, я считаю, что глупость все это! Зачем их провоцировать? Не для того они в Киеве свой майдан мутили, чтобы вы тут новороссии устраивали! Понятно, что после всех этих революций у них там разброд и шатание… Но помяни мое слово, очухаются они скоро, соберут силенки и вдарят!

Слышен голос матери.

Алена Петровна:  Коля, обедать!

Николай Григорьевич:  Ладно, потом договорим.

Выходит мать.

Алена Петровна:  Феденька, здравствуй! Вовремя, сынок, как раз к столу.

Федор: Здравствуй, мам. Ох, проголодался я не по-детски.

Подходит соседка Зинаида.

Зинаида: Здрасьте, соседи! Я гляжу, у вас тут целый митинг. Только прапоров россиянских не хватает. Небось, Новороссию обсуждаете да «русский мир», будь он не ладен!

Федор: А чем же вам «русский мир» помешал?

Зинаида: Да як же? Жили себе, жили, так нет, кому-то нэнька наша Украина поперек горла встала. Не живется вот людям спокойно. Все приключения себе на задницу ищут.

Николай Григорьевич:  Здравствуй, Зинаида. И тебе не хворать.

Зинаида: А я и не хвораю. Мне чего хворать-то? Моего здоровья еще на пятерых хватит. Хоть щас в космос запускай.

Николай Григорьевич: А что нового в народе говорят? Куда ветер дует?

Зинаида: Знаешь, сосед, вот из-за таких, как твой сынок, в нехорошую сторону ветер дует!

Николай Григорьевич:  Так Федор-то тут причем?

Зинаида: А что, он разве вам еще не похвастался? Командир он теперь. Там на шахте они какую-то шахтерскую то ли роту, то ли еще чего организовали, я в этом не сильно разбираюсь, так вот, он у них командир. Федя ваш в начальники выбился. Теперь, мимо проходя, шапку перед ним снимать трэба.

Алена Петровна:  Какую роту, Федя? Какой командир?

Зинаида: Так значит, не похвастался еще? Ну, Федя, извини. Не знала, что у тебя перед матерью родной такие тайны.

Мать: Федя, о чем она говорит?

Зинаида: Феденька, а ты не стесняйся! Тут все свои.

Федор: Мам, потом расскажу. Вот за стол сядем, и все расскажу.

Зинаида: Расскажи, Феденька, расскажи, как против властей вы бузить надумали. Нет, я бы еще поняла, если бы за это гроши платили. А бесплатно? Федя,  ты точно с головой не дружишь вместе со всей этой вашей ротой. Ну, ладно, пойду я. Зачем людям праздник портить.

Отходит на несколько шагов.

А вот еще что хотела спросить… Федор, а это не с вашей шахтерской роты хлопцы с утра магазин грабанули? Вот такие, в пятнистых костюмах, только с ружбайками, зашли утром в магазин, мы, говорят, ополчение, мы вас тут защищаем! Давайте нам, говорят, ящик водки да закуски побольше во имя Новороссии. Вот так целый ящик водки и унесли, да с прилавка все продукты забрали, чтоб они ими подавились!

Николай Григорьевич:  Зина, хватит брехать!

Зинаида: Да чего это я брешу? Мне лично Светка-продавщица рассказывала. На меня, говорит, как наставили ружо, так, говорит, я чуть и не обделалась! Можете и сами у нее спросить.

Алена Петровна:  Жуть какая!

Зинаида: Конечно, жуть! Вот на меня бы ружо наставили, я бы тоже че хошь отдала бы.

Николай Григорьевич:  Не-е, Зин, на тебя уже не наставят…

Зинаида: Бесстыдник ты! Ну разве можно женщине такое говорить! А вдруг? Федя, так это, значит, не ваши?

Федор: Нет, не наши.

Зинаида: А чьи, не знаешь?

Федор: Да откуда же мне знать?

Зинаида: Так ты же теперь командир. Авторитет, значит. Должен всех бандюков в округе знать.

Федор: Не знаю.

Зинаида: Ну, ладно. Пошла я.

Отходит на несколько шагов.

Федя, а по домам ходить не будут?

Федор: Зачем?

Зинаида: Как это – зачем? Грошей вам не платят. А кормиться надо. Вот по домам прошлись и насобирали что надо. Где куря, где гуся, где кабанчика… Тоже, что ли, мне в ополчение записаться? Всегда при харчах буду…

Кокетливо поправляет блузку.

Николай Григорьевич:  Хватит уже балаболить! Иди, раз пошла. А то твою трескотню не переслушаешь!

Зинаида: Надо же, какие обидчивые! Что, правда глаза колет? Федь, ты по-соседски пожалей женщину, скажи своим бандюкам, чтоб меня не защищали. А то у меня курей на всех защитников не хватит!

Николай Григорьевич:  Да иди ты уже!

Зинаида: Я-то пойду. А вот вы накликаете беду на свою голову с этими шахтерскими ротами!

Уходит.

Алена Петровна:  Ведьма!

Николай Григорьевич:  Что ведьма – это сто процентов! Но в чем-то она, к сожалению, права. Много всякой гнили из щелей повылазит…

Федор: Ничего, отец, прорвемся!

Алена Петровна:  Так, рассказывай, куда вы там прорываться собрались? Чего она тут про какую-то роту несла?

Федор: Мам, да все нормально… Решили мы вступить в ополчение. Сформировали свою шахтерскую роту. Будем за порядком следить.

Алена Петровна:  Сына, чего-то ты мне не договариваешь. Какая рота? Каждый должен своим делом заниматься! Ты же шахтер, зачем оно тебе надо, это ополчение? Пусть другие за порядком следят, кому положено!

Федор: Так разбежались все, кому положено!

Алена Петровна:  Все равно, Федя. Опасно это!

Николай Григорьевич: Вот ты чего, мать, волну гонишь? Раньше же тоже, еще в советское время, были ДНД – добровольные народные дружины. Тоже за порядком следили. Я вот по молодости от нашей шахты в такой дружине был. И ничего со мной не случилось. Или ты забыла?

Алена Петровна:  Ты бы еще царя Гороха вспомнил! Советское время… Неспокойно у меня на душе. Федя, это точно не опасно?

Федор: Мам, ну, что там опасного?

Алена Петровна:  Сынок, ты скажи как есть.

Николай Григорьевич:  Ну, вот, началось! Мать, хватит жути нагонять! Тебе же сказали – за порядком следить будут. Чтобы всякие бухарики по магазинам не шарились. Нас они будут защищать.

Федор: Мама, спускаться в шахту в забой в сто раз опаснее! Но ничего же – спускаемся.

Алена Петровна:  И то верно… Профессия у вас беспокойная…

Федор: Ну и соседка у вас! Набаламутила тут с три короба всяких гадостей, даже есть перехотелось…

Николай Григорьевич:  Зинка – она такая. Она может…

Алена Петровна:  Да как же это не поемши-то? Я же уже все приготовила!

Федор: Да аппетит у меня что-то пропал.

Алена Петровна:  Да вы что? Из-за какой-то дуры у меня мужики голодными останутся! А ну, марш за стол!

Николай Григорьевич:  Мать, ты давай не кипятись… Федя, ты сейчас куда, на шахту?

Федор: Да, через час у нас общий сбор.

Николай Григорьевич:  Вот и добрэ. Негоже командиру опаздывать. Давай собери сыну сухпайком. Термоски, все как положено.

Алена Петровна: Сейчас все соберу…

Николай Григорьевич:  Только давай без суеты. Время у нас еще есть. Борща своего налей побольше. Котлеток, сметанки там, хлеба… В общем, давай, мать, займись. А мы тут пока наши мужские разговоры поразговариваем.

Алена Петровна:  Сынок, сейчас, пять минут…

Николай Григорьевич:  Я же говорю, без суеты. Печенья, конфет, варенья положи к чаю. Сала побольше. Что есть – все клади.

Федор: Да зачем столько?

Николай Григорьевич:  Пригодится. Да и кто ж его знает, сынок, как все там повернется? Все, мать, ступай…

Мать уходит в дом.

Так на чем мы тут остановились? На республиках всяких народных да Новороссии?

Федор: Хотим так же, как в Крыму. Объявить независимость, провести народный референдум. Чтобы все было по закону. Пусть народ сам определяет свою судьбу!

Николай Григорьевич:  По какому такому закону? Вылез Федя из шахты и объявил себя республикой?

Федор: Но есть же право народа на самоопределение! Даже в ООН это прописано!

Николай Григорьевич:  Сдается мне, Федя, что в ООН много чего понаписали, да только в жизни как? У кого сила, вот тот право имеет. Остальные сидеть будут на своем шестке и сопеть в две дырки! Ты понимаешь, Федор, война же будет! Жестокая война, Федя…

Федор: Мы должны отстоять свое право, отец.

Николай Григорьевич:  Не понимаю я этого и понимать не хочу! Ты шахтер, Федор. И дело твое уголь добывать, а не с автоматом по кушерям бегать. Делом нужно заниматься, делом!

Федор: Отец, я, конечно, не силен во всех этих юридических заковыках, но мы сами должны решать свою судьбу. Народ должен решать.

Николай Григорьевич:  В народе, Феденька, людишки тоже всякие имеются. Ты вот на соседку нашу посмотри. Да видала она вашу республику в гробу! А сколько еще таких, кто при первой возможности вам палки в колеса вставит! А то еще и ножичком в спину ткнут.

Федор: С этими мы разберемся.

Николай Григорьевич:  Да как же ты с ними разберешься? Ходит человек, в глаза тебе улыбается. А сам спит и видит, как бы какую пакость сделать. А кто-то уже, под шумок под вашими красивыми лозунгами магазины пошел грабить. А с ними как разбираться? Законов нет, милиции нет, судов нет. Что делать прикажешь? А крайними вот таких, как ты, идейных сделают!

Федор: Так что нам молча по норам сидеть? Нет, отец, мы сейчас начнем, поднимем народ, и будет у нас все – и милиция народная, и суды, и власть народная будет! А Россия нас в этом не бросит!

Николай Григорьевич: Вот ты, Господи! Опять ты за свое! Да с какого перепугу Россия вам чего-то должна?

Федор: Мы же не с пустыми руками к ней идем. У нас только на Донбассе столько промышленности, шахты. Мы-то себя по-любому прокормим. К тому же, из России сейчас много добровольцев приезжает. Не бросят нас россияне! Помогут!

Николай Григорьевич: Понятное дело… У нас же на Донбассе свои безбашенные граждане в дефиците, так соседи решили это дело поправить. Еще своих идейных борцов за «русский мир» нам подсуетить.  Заварили кашу, а расхлебывать нам придется большой ложкой… Ладно. Что попусту воздух сотрясать. Поживем – увидим, как оно все обернется… А ты чего сегодня пришел? Только для того, чтоб про ополчение рассказать?

Федор: Не только. Ружье еще хотел попросить. У нас с оружием совсем туго. Дашь?

Николай Григорьевич:  Дать бы тебе ремня, Феденька! В дом пошли. Мать уже, наверное, все собрала…

Уходят.

Сцена 4

Дом Осташко. Николай Григорьевич сидит за столом и ремонтирует утюг. Стук в дверь.

Николай Григорьевич: Открыто, входите!

Входит Зинаида.

Зинаида: Здравствуй, Мыкола!

Николай Григорьевич: Привет, Зин.

Зинаида: Шо робишь?

Николай Григорьевич: Да вот – примус починяю…

Зинаида: Все шуткуешь?

Николай Григорьевич: Нам шутка строить и жить помогает!

Зинаида: Веселый ты человек, Мыкола.

Николай Григорьевич: А что грустить? Жизнь прекрасна!

Зинаида: Алена где?

Николай Григорьевич: В огороде копается.

Зинаида ходит по комнате. Рассматривает фотографии на стене.

Ты, Зин, по делу али как?

Зинаида: По делу я, Мыкола, по делу.

Николай Григорьевич: Важное дело?

Зинаида: А як же! Других не бывает.

Николай Григорьевич: Тогда Алену сейчас позову. Без нее важных дел не решается.

Подходит к окну и кричит.

Алена, домой зайди! Дело есть!

Щас придет.

Зинаида: Я подожду.

Входит Алена Петровна.

Алена Петровна: Здравствуй, Зина! Коля, что случилось?

Николай Григорьевич: Да ничего пока. Вот у соседки дело к нам серьезное есть.

Алена Петровна: Чего, Зин?

Зинаида: Да вот сказать хочу… Решила я уехать. Время сейчас неспокойное, чего ждать от этих властей народных – неизвестно. На родину поеду до Львива, до сестер. Там, в родительской хате, и моя доля есть.

Николай Григорьевич: Дело твое. Решила – езжай. От нас-то что нужно?

Зинаида: Машину я уже заказала. Обстановку с собой возьму. Мебель почти новая. Зачем все на разграбление оставлять? Да и не голодранка я какая, чтобы в родное село с пустыми руками возвращаться… Хотела и хату продать, да разве сейчас покупателя найдешь? А яка хата у меня справная! И кухня летняя! И сарай якой добрый. Тильки цэ нэ потрибно зараз никому…

Алена Петровна: Ты, Зинаида, не волнуйся. Мы за домом твоим присмотрим. А когда все успокоится, вернешься еще.

Зинаида: Да разве я для того уезжаю, чтобы потом сюда возвращаться! Не будет здесь никогда порядка! Столько лет люди жили, добра наживали и вот на тебе – республика на их голову! Все прахом пошло!

Николай Григорьевич: Зина, так ты говорила по делу какому-то пришла?

Зинаида: По делу, по делу. Я гусей своих и курочек пристроила. Цену хорошую дали. Як же за такую гарну птицу и цену хорошую не дать? А вот шо с кабанчиком делать – ума не приложу! Не хотят брать кабанчика.

Николай Григорьевич: Так ты ж за него, наверняка, три цены заломила.

Зинаида: Ну, шо я там заломила! Дешевле только бесплатно! Может, вы возьмете кабанчика моего?

Алена Петровна: У нас у самих две свинки. Где мы его держать будем?

Зинаида: Жаль, а то дюже добрый кабанчик…  А вы, значит, решили остаться?

Алена Петровна: А куда же нам ехать? Корни здесь наши, родное здесь все…

Зинаида: Значит, думаете, референдумы всякие провели, республики всякие объявили – и все! Думаете, все вот это ваше будет?! Людей честных, кто нэньку нашу Украину всей душой любит, с домов посгоняли, уехать заставили и пановать здесь будете?! На чужом горе наживаться!

Алена Петровна: Так кто же тебя уезжать-то заставляет?

Зинаида: Вы заставляете! Вы как были москалями, так москалями и остались! И добрых украинцев вы всегда ненавидели! Вас же все в нас раздражало. И мова наша певучая, и умение хозяйство вести, все вам поперек горла! Пятьсот лет вы нашу нацию угнетали!

Николай Григорьевич: Зина, у тебя с головой все в порядке?

Зинаида: Ты мою голову не трожь! Ты лучше о своей подумай! Это же ты с сыном своим Федором народ баламутил! Неугодна вам киевская власть! Все беды от вас!

Николай Григорьевич: Интересно у тебя, Зина, получается. Твои племяши  за гроши на майдане скакали, президента законного свергали, государство разваливали, а когда развалилось все, так в этом москали виноваты…

Зинаида: И племянников моих не трожь! Ничего, придут они сюда с украинской армией и таких, как ты, на столбах вешать будут!

Алена Петровна: Да что же ты говоришь такое!

Зинаида: Будут вешать, будут! Вспомните слова мои, да поздно будет! В ногах еще будете валяться! Будьте вы прокляты, москали треклятые! Чтобы сгинули вы и семя ваше с украинской земли!

Николай Григорьевич: Ты полегче с языком-то. А то тебе твои же слова и вернутся.

Зинаида: Будьте вы прокляты!

Уходит

Алена Петровна: Что она тут несла?

Николай Григорьевич: Видишь, расстроился человек, что не захотели кабанчика ее покупать…

Сцена 5

Погреб в доме Осташко. Слышны глухие хлопки минных разрывов и автоматные очереди. Крышка погреба открыта. По лестнице спускается Алена Петровна.

Алена Петровна: Коля, Коля! Где ты? Давай быстрее!

Николай Григорьевич: Да здесь я! Иду…

Спускается Николай Петрович. Закрывает крышку. Хлопки становятся глуше. Зажигает свечу.

Алена Петровна:  Господи! Как же это можно в живых людей стрелять!?

Николай Григорьевич: Война… Видишь, жизнь человеческая ничего не стоит. Был человек – прихлопнут, как муху, и все – нет человека.

Алена Петровна:  Страшно мне, Коля.

Николай Григорьевич: Бог не выдаст – свинья не съест.

Алена Петровна:  А если в нас попадут?

Николай Григорьевич: Значит, судьба такая.

Алена Петровна:  Коленька…

Николай Григорьевич: Да ладно, все нормально будет… Слышь? Вон там бухает. А это в сторону посадки. До нас далеко.

Алена Петровна: Что-то, вроде, тихо стало… Может, перестали уже?

Николай Григорьевич: Может, и перестали… Может, снаряды кончились. Кто ж его знает, сколько у них этих снарядов.

Алена Петровна:  А из чего они стреляют?

Николай Григорьевич: А я откуда знаю! Я же не артиллерист. Должно быть, пушки какие, или минометы.

Алена Петровна:  Но ты же в армии служил.

Николай Григорьевич: Я в связи служил. На точке на радиостанции сидел. Мое дело – принял, передал. Я эти пушки за всю службу всего один раз и видел. И то издалека. Прислушивается.

Действительно тихо… Хотя, по-моему, из автоматов еще, кажись, строчат. В погребе тут не слышно ни хрена! Дай-ка я крышку чуть приподниму, послушаю. Может, закончилось все…

Алена Петровна:  Коля, не надо!

Николай Григорьевич: Да я быстро…

Пытается подниматься по лестнице. Где-то совсем рядом падает мина.

О-го! Че-то я погорячился.

Алена Петровна: Сиди уже!

Николай Григорьевич: Где-то совсем рядом упало. Вон там. Это за Зинкиным домом.

Алена Петровна:  Что же они по нам стреляют?!

Николай Григорьевич: А кто ж его знает? Может, увидели кого, а может, ошиблись просто.

Алена Петровна:  Как это – ошиблись?

Николай Григорьевич: Да вот так. Ошиблись, и все! Сто метров туда, сто метров сюда – обычное дело…

Алена Петровна:  А ты-то откуда знаешь? Ты же на рации служил.

Николай Григорьевич: Думаю я так. Не может такого быть, чтобы в армии бардака не было.

Алена Петровна:  Ты бы чего хорошее сейчас думал. А то ведь пропадем ни за что.

Николай Григорьевич: А помнишь, мы после юбилея моего на скамейке сидели, о счастье мечтали?

Алена Петровна:  Помню…

Николай Григорьевич: Вот и домечтались… И года не прошло – получите, распишитесь, по полной программе…

Алена Петровна: Да кто же знал, что оно все так получится…

Николай Григорьевич: Вроде, опять тихо…

Алена Петровна:  Только сиди, не лезь никуда.

Николай Григорьевич: Вот правильно я говорил, что погреб больше делать нужно! А ты – зачем, зачем? Смотри, как все обернулось. В самый раз выкопали. Прям хоромы…

Вдали ухнуло несколько раз.

М-да… Похоже, нам тут теперь частенько сидеть придется…

Алена Петровна:  За что же нам на старости лет такое наказание?

Николай Григорьевич: Тихо… И автоматов уже не слышно…

Алена Петровна:  Коля, сиди!

Николай Григорьевич: Да сижу я. На тот свет не тороплюсь… Слушай, Ален, нам бы здесь воды питьевой запас иметь надо. Еды тут хватит. Целый погреб закруток всяких… Хотя, сало, консервы не помешают…

Алена Петровна:  И документы здесь нужно припрятать. А то, не дай бог, хату разворотит, а мы без документов.

Николай Григорьевич: Документы – это правильно… И сухари обязательно насуши. Алена Петровна:  Насушу, Коля, насушу…

Николай Григорьевич: Свечи, спички приготовь… Да… и еще ведро какое-нибудь с крышкой. А то обделаемся со страху – под себя ходить, что ли?!

Прислушивается.

… Сиди здесь. А я наверх. Одним глазком. На разведку.

Алена Петровна:  Коля, не надо.

Николай Григорьевич: Ну, а что тут до второго пришествия сидеть? Я мигом.

Поднимается наверх. Крышку оставляет открытой.

Алена Петровна:  Коля! Коля! Где ты? Вот старый дурак! Не сидится ему! Коля!

Николай Григорьевич: Чего?

Алена Петровна:  Ты где?

Николай Григорьевич: Наверху.

Алена Петровна:  Что там, Коленька?

Николай Григорьевич: Кажись, не стреляют. И не видать никого.

Алена Петровна: Я вылазить боюсь.

Николай Григорьевич: Вот и не вылазь пока. Мало ли что. А я тут посмотрю… Но, вроде, пронесло… С боевым крещением тебя, Алена Петровна!

Сцена 6

Скамейка у дома Осташко. На ней сидит Алена Петровна. Видно, что давно ждет мужа. Нервничает. Встает, увидев его.

Алена Петровна: Коленька, где ж ты был? Я вся изволновалась уже! Еще вчера должен был вернуться!

Николай Григорьевич:  Дай-ка присяду, устал я что-то…

Садится.

Алена Петровна: Что случилось, Коля? А где тележка с сумкой? Ты не купил ничего?

Николай Григорьевич: Купил. Все купил по списку.

Алена Петровна: а где же оно все?

Николай Григорьевич: Наши макароны кому-то оказались нужнее…

Алена Петровна: Коля, тебя обокрали?

Николай Григорьевич: Можно и так сказать… Ободрали как липку.

Алена Петровна: А пенсия, пенсия хоть осталась?

Николай Григорьевич: Не-а… обчистили до копейки.

Алена Петровна: А ты в милицию заявил? Ты заявление написал?

Николай Григорьевич: На кого писать-то? Они же и ограбили, сволочи.

Алена Петровна: Да как же так?

Николай Григорьевич: А вот так… Снял я пенсию в банкомате. Продукты все купил. Себе еще ножовку хорошую взял, новую, плоскогубцы… Не везет мне что-то, мать, с инструментом. Тогда все под чистую выгребли. Сегодня отобрали… не везет.

Алена Петровна: Да бог с ним, с инструментом…

Николай Григорьевич: Курятник хотел подремонтировать. Пилить-то чем? Старая пила, которую нацбатовская саранча не тронула, совсем негожая…

Алена Петровна: Никуда не денется твой курятник.

Николай Григорьевич: В общем, добрался я до перехода, до контрольно-пропускного пункта этого. Народу тьма. Когда до меня дело дошло, тот, который документы проверяет, глянул на мой паспорт, что-то там в ноутбуке поклацал и, значит, другого подзывает. И паспорт мой ему отдает. Что, думаю, за дела такие? Все же нормально всегда было. Каждый месяц за пенсией езжу… Паспорт мой взял, полистал для виду, на экран ноутбука посмотрел и, улыбаясь, мне так говорит: «Пройдемте, Николай Григорьевич, есть у нас к вам несколько вопросов…».

Алена Петровна: Ну какие к тебе могут быть вопросы?

Николай Григорьевич: Могут. Если есть желание их задать.

Алена Петровна: Не понимаю я.

Николай Григорьевич: А че тут понимать!  Издалека он начал, с какой целью, мол, я приезжал  с временно оккупированной территории на Украину.

Алена Петровна: Ясно с какой – пенсию получить.

Николай Григорьевич: И я так же пояснил – за пенсией приезжал. Да вот продуктов трошки купил… А он: «Ой, как интересно! А у нас есть данные, что сын ваш Осташко Федор Николаевич – сепаратист и террорист. И командовал бандформированием!».

Алена Петровна: Да какой же Феденька террорист?

Николай Григорьевич: Вот так говорит… Террорист. Ни больше ни меньше…

Алена Петровна: И кто же им про Феденьку рассказал?

Николай Григорьевич: А думаешь, людей добрых мало? Кто за понюшку табаку или со злобы своей никчемной сдаст тебя с потрохами! Ты дальше слушай. «Так, может, вы, Николай Григорьевич, сотрудничаете с дружками его? Может, и приезжали вы не за пенсией, а с целью сбора разведданных».

Алена Петровна: Какие данные? Что за глупости!

Николай Григорьевич: Это для тебя глупости! А для них совсем наоборот. Они, если им надо, к стенке поставят и глазом не моргнут. Только перед этим все кишки наизнанку вывернут и то, чего не знал, расскажешь. Да во всех смертных грехах признаешься… Смотрит этот гад, улыбается… «Вы ничего не хотите нам рассказать?». Ага, нашел дурака! Тут ляпнешь лишнего – за язык поймают, намотают на кулак, и будешь всю оставшуюся жизнь, как бобик на поводке, бегать! В общем, посадили меня в какую-то комнату, там у них, типа, камеры, и промурыжили всю ночь. Документы, деньги, телефон – все отобрали.

Алена Петровна: А тебя не били?

Николай Григорьевич: Нет, не били. Он со мной так слащаво разговаривал, как будто повидло на бутерброд намазывал. Улыбался все, сволочь.

Алена Петровна: Так что же они хотели от тебя?

Николай Григорьевич: Я думаю, вербануть хотели. Чтобы работал я на СБУ. Подглядывал, подслушивал, а потом им доносил… Хотя, может, просто повод нашли, чтобы у нас с тобой последнее отобрать.

Алена Петровна: Оно вернее… Что же ты можешь донести? Как оставшиеся старухи в нашем поселке живут?

Николай Григорьевич: Так я же эсбэушнику этому то же самое сказал – мол, чего с меня взять? Анализы, да и те не годные. Сижу в своей хате целыми днями, раз в месяц за пенсией сюда приезжаю да за продуктами иногда… Он головой кивает, вроде, как все понимает. И улыбается… «Хорошо, коли так, в этот раз взаимопонимания у нас с вами не получилось, но наш разговор явно не последний…». Отдает мне паспорт. Идите, говорит, я вас больше не задерживаю… А я ему – деньги и продукты верните… Там еще второй рядом стоял. Так вот он как заржет, гаденыш: «Ты же нам, дед, тут свистел, что ты патриот Украины! А раз патриот, то должен понимать, что гроши твои пойдут на святое дело – защиту нашей нэньки от ворога! Пока ты в своей хате сидишь — люди кровь на фронте за тебя проливают! Да и зачем тебе украинские гроши? Если ты сына-сепара вырастил, то пусть тебе сепары гроши и платят! Так что ступай, старый хрыч, и радуйся, что легко отделался…». А я же на своем – продукты хотя бы верните… Он рожу такую скривил и так язвительно мне: «А ты разве не знаешь, что Украина ввела экономическую и продуктовую блокаду временно оккупированных территорий, шоб сепары не жировали на наших харчах? Так что ты, дед, контрабандист и нарушитель закона! А с нарушителями у нас разговор короткий». Стоят и ржут оба, весело им! «Давай проваливай, пока мы добрые…». Так что, мать, остались мы с тобой и без харчей, и без денег…

Алена Петровна: Да бог с ними! Главное, живой вернулся. А то с этих извергов станется.

Николай Григорьевич: Туда я больше не ходок. Чего судьбу испытывать… Только на что теперь жить-то будем?

Алена Петровна: Правильно. Нечего приключения себе искать. А пенсии народ начал уже в республике оформлять. Говорят, платят исправно российскими рублями. Вот Семеновна, так она украинскую пенсию получает, а сейчас еще и там оформила.

Николай Григорьевич: Эта Семеновна всегда проныра была.

Алена Петровна: Говорят, многие, кто пошустрее, так делают.

Николай Григорьевич: Нам многие не указ! За двумя зайцами погонишься – хреново кончиться может!

Алена Петровна: Давай я сегодня все подробно у людей поспрашаю, а завтра поедем и документы подадим. Надеюсь, не бросит нас народная власть. Мы хоть и в серой зоне живем, но тоже на референдум ходили, голосовали. Не могут же нас совсем без средств к существованию оставить. Хоть какую маленькую пенсию, но должны же назначить?

Николай Григорьевич: Наверное, должны… А сейчас в дом пойдем. Уже и пожевать чего-нибудь не мешало.

Алена Петровна: Пойдем, пойдем. У меня же все готово давно. Сейчас я мигом разогрею…

Уходят в дом.

Сцена 7

Калитка перед домом. На скамейке сидит Зинаида. Вид бомжеватый. От былого блеска не осталось и следа. Из калитки выходит Алена Петровна.

Алена Петровна: Зинаида, ты, что ли?

Зинаида: Я.

Алена Петровна: А чего тут сидишь?

Зинаида: Да вот сижу…

Алена Петровна: Так давай, в дом заходи.

Зинаида: Я лучше тут. Сердечко немного прихватило. Но ты не переживай, это скоро пройдет. Вот посижу немного и пойду…

Алена Петровна: Да как же не переживай! Зина, давай лучше в дом зайдем. Приляжешь, полегчает. Чего тут высиживать?

Зинаида: Да мне лучше уже… Здесь воздух свежий…

Алена Петровна: Давай я с тобой посижу. Вдвоем все же веселее. Помнишь, как в молодости мы на скамейке вечерком любили сидеть и песни петь? Эх, было время…

Зинаида: А я уже почти ничего не помню. Как будто и не было всего этого.

Алена Петровна: Это сколько тебя дома не было? Больше трех лет… Как время летит… А ты когда приехала?

Зинаида: Сегодня… часов в двенадцать…

Молчат.

А у меня сарай разворотило…

Алена Петровна: Я знаю.

Зинаида: И стекла почти все повыбивало… И полкрыши в дырках.

Алена Петровна: Это, Зина, к тебе во двор мина попала. Еще летом четырнадцатого. У нас тут бои шли.

Зинаида: Понятно.

Молчат.

Хорошо, что в сарай попала, а не в дом. Если б в дом, было б плохо.

Алена Петровна: Да лучше, чтоб она вообще не попадала…

Зинаида: Да, было б лучше… Шифер на крыше побило, вся вода в дом. Потолок в спальне обвалился.

Алена Петровна: Так, знамо дело, обвалится! Три года текло. Мина упала в четырнадцатом, а сейчас семнадцатый. Конечно, обвалится.

Молчат.

Зина, ну что мы тут с тобой сидим как неприкаянные? Пойдем в дом, я тебя чаем горячим напою…

Зинаида: Помру я скоро. Вот домой приехала помирать…

Алена Петровна: Да что же ты такое говоришь! Помирать она собралась!

Зинаида: Помру, Аленочка, помру…

Алена Петровна: Да хватит тебе. Что за мысли такие!

Зинаида: Вот вернулась домой, а в огороде бурьян в мой рост. И огород вскопать нечем. Неправильно это.

Алена Петровна: Ничего. Вскопаешь еще.

Зинаида: Так чем копать-то?

Алена Петровна: Так не одна на свете живешь! Неужели мы тебе лопату не найдем? Найдем, не переживай.

Зинаида: А я и не переживаю. Устала я уже переживать… Пустое все.

Молчат.

А Николай дома?

Алена Петровна: Нет его. Еще утром за продуктами пошел. Вернуться уже скоро должен.

Зинаида: Боюсь я его…

Алена Петровна: Чего? Он же не кусается!

Зинаида: Да в прошлый раз, когда уезжала, обидела я вас, много гадостей всяких наговорила… Совестно мне ему в глаза смотреть…

Алена Петровна: Нашла чего вспоминать! Мы-то забыли про это уже давно. Мало ли чего человек в сердцах ляпнет. Зачем же это в себе хранить?

Зинаида: Это правда?

Алена Петровна: Конечно, Зина, даже и не думай об этом.

Зинаида: Хорошо, коли так… Обидела я вас зазря. Кричала, что это вы во всем виноваты. А вы-то тут при чем? Нету никакой вашей вины.

Алена Петровна: Да кто ж теперь разберет, кто прав, кто виноват!

Молчат.

Зинаида: А я сегодня в свой дом зашла, посмотрела на всю разруху – и так мне тоскливо стало. Решила по улице пройтись. Да сердце вот чего-то схватило. Но уже легче…

Молчат.

Пойду я к себе. Хоть что-то в порядок приведу.

Алена Петровна: Ты заходи обязательно.

Зинаида: Зайду, конечно, зайду…

Сцена 8

Дом. Алена Петровна хлопочет по хозяйству. Входит Николай Григорьевич с большой сумкой на тележке.

 

Алена Петровна: Слова Богу, пришел. Я уже беспокоиться начала.

Николай Григорьевич:  Чего беспокоиться? Кому я нужен, пердун старый?

Алена Петровна: Да в том-то и дело, что старый. Мало ли чего.

Николай Григорьевич:  А вот меньше про это думай. Давай лучше покупки принимай.

Алена Петровна: Все купил?

Николай Григорьевич:  Что в списке написала, то и купил.

Алена Петровна: А новости там какие? Что слышно?

Николай Григорьевич:  Да ничего, все по-прежнему. Какие там могут быть новости? И мир – не мир, и война – не война.

Алена Петровна: И когда уже это все закончится? Когда дадут народу простому спокойно пожить…

Николай Григорьевич: Так… вот сахар. Это макароны. Консерва рыбная. Греча. Мыло хозяйственное, два куска. Рис, два кэгэ. Масла растительного большую баклажку взял.

Алена Петровна: Хорошо.

Николай Григорьевич:  Спички. Свечи. Взял десять штук на всякий случай. Брусок вот новый купил ножи точить. Вот хлеб, три булки.

Алена Петровна: Я же говорила еще чая купить.

Николай Григорьевич:  Купил. Вот. И пряников шоколадных взял килограмм. Дай, думаю, свою девушку Алену пряниками побалую шоколадными…

Алена Петровна: Ну, подлиза… А соду взял?

Николай Григорьевич:  Нет, соду не взял.

Алена Петровна: Я же написала – сода!

Николай Григорьевич:  Точно? Щас посмотрю… Да, соду писала. Но ничего, на следующей неделе возьму… Мы пока без соды проживем?

Алена Петровна: Пока проживем. Там осталось чуть-чуть.

Николай Григорьевич:  Вот и ладненько.

Алена Петровна: А у нас новость.

Николай Григорьевич:  Мать, ты так не пугай. В последнее время что ни новость, то ближе к Богу.

Алена Петровна: Это новость нормальная.

Николай Григорьевич:  Ну, и что случилось?

Алена Петровна: Зинаида к себе в дом вернулась.

Николай Григорьевич: Да ладно!

Алена Петровна: Точно тебе говорю.

Николай Григорьевич:  И как, насовсем? Или пока имущество свое проведать?

Берет большой кухонный нож.

Алена Петровна: Похоже, насовсем.

Николай Григорьевич:  Вот ведь неисповедимы пути Господни. (Начинает править нож на бруске.) Хотя, если разобраться, то все закономерно.

Алена Петровна: Пришибленная она какая-то, как будто каток переехал. Видать, не от хорошей жизни вернулась.

Николай Григорьевич:  А мы что тут с тобой, шоколад большими ложками ели? Всем досталось. Хлебнули по полной.

Алена Петровна: Коль, ты помягче с ней. Боится она тебя.

Николай Григорьевич:  А чего меня бояться? Я что, зверь какой, что ли?

Алена Петровна: Все равно помягче… Нам же теперь снова вместе жить, по-соседски.

Николай Григорьевич:  Ладно, не переживай. (Большим пальцем проверяет заточку лезвия.) Не съем я твою Зинаиду.

Алена Петровна: Да ты шуточками своими… Человек и так настрадался.

Николай Григорьевич:  А где она сейчас?

Алена Петровна: В доме у себя, наверное. Я ее часа два назад видела. Подхожу к калитке – она сидит. В дом звала, так и не зашла. Обещала позже зайти.

Николай Григорьевич:  Ну, пусть заходит. Как ни крути, а теперь мы в одной лодке. Поможем, чем сможем. По-любому, нам теперь вместе держаться надо.

Алена Петровна: Я тоже так думаю.

Николай Григорьевич:  Ты картошки поставь отварить.

Алена Петровна: Варится уже.

Николай Григорьевич:  Надо покормить человека. Да чай завари покрепче, не экономь. Вишь, и пряники пригодились. Надо было карамелек каких-нибудь купить, да не было нормальных. Все какие-то конфеты дорогущие…

Алена Петровна: Да бог с ними, карамельками. Потом как-нибудь купишь…

Николай Григорьевич:   У нас сегодня так прям званый королевский ужин.

Алена Петровна: И не говори!

Николай Григорьевич:  К картошке можно консерву открыть… Налей-ка мне, Алена батьковна, чайку, а то пока гости надумают прийти, так уже желудок к позвоночнику прилипнет.

Алена Петровна подает чай.

Не-а… мать, а все таки жизнь прекрасна.

Алена Петровна: С чего это вдруг?

Николай Григорьевич:  А разве нет? Вот сижу я у себя дома за столом. Напротив меня моя красавица жена…

Алена Петровна: Так уж прям и красавица?

Николай Григорьевич:  Красавица, мать, красавица! Не скромничай! Так вот… Напротив меня моя красавица жена. Я пью горячий чай. С сахаром, между прочим. Заедаю пряником шоколадным… И представляешь – никто не стреляет. Благодать! Много ли человеку для счастья надо?

Алена Петровна: Ох, много, Коля, много…

Николай Григорьевич:  Да главное, чтоб не стреляли.

Алена Петровна: Давай и я съем твой хваленый пряник. Вкуснотища…

Пьют чай. Стук в дверь. Входит Зинаида.

Зинаида: Не помешаю?

Николай Григорьевич:  А, Зинаида, заходи. Гостем будешь.

Алена Петровна: Проходи, Зина, присаживайся. А мы тут чайком пока балуемся. Щас картошка поспеет, поужинаем.

Зинаида: Спасибо.

Алена Петровна: Разносолов у нас особых нет. Но, как говорится, чем богаты, тем и рады.

Николай Григорьевич:  Вот пряники жуем. Угощайся, Зин, не стесняйся. Тут все свои.

Зинаида: Спасибо.

Берет пряник и начинает есть. Видно, что она голодная.

Николай Григорьевич:  Мать, что там у нас с картошкой?

Алена Петровна: Да варится еще, подождать нужно.

Николай Григорьевич:  Ну, раз нужно – подождем.

Алена Петровна: Да скоро уже.

Зинаида: А вы, значит, никуда не уезжали? Все время здесь?

Алена Петровна: А куда же нам ехать? Решили мы по чужим углам не скитаться. Здесь наш дом. Здесь всю жизнь прожили. Здесь и помирать будем, когда время придет.

Зинаида: А я вот помоталась…

Николай Григорьевич:  Но вернулась же домой! А это главное. Правильно, Зинаида, сделала, что вернулась. Свой дом – он всегда свой дом.

Зинаида: Да, конечно… А меня все пугали, что тут плохо…

Алена Петровна: Ничего, и здесь люди живут, как видишь.

Николай Григорьевич:  Люди живут, хлеб жуют. А с этим, слава Богу, особых проблем нет. Не голодаем. А остальное приложится…

Зинаида: А власть тут сейчас какая? Киевская или эти республики?

Николай Григорьевич:  А никакой. Так что флаг любой можешь вешать. Хошь, Папуа Новой Гвинеи, хошь, Мальтийского ордена – все едино… Но украинский прапор вешать не советую. А то и прилететь чего может…

Алена Петровна: Нашел время шутковать! Видишь, натерпелся человек! Не до шуток твоих ей сейчас! Ты по-человечески-то можешь сказать!

Николай Григорьевич:  Так если не шутковать, то и рехнуться можно… Но если хотите, то можно и без шуток…

Зинаида: А почему не пошутить? С ними, вроде, и не так страшно…

Николай Григорьевич: Когда бои шли, то одни приходили, то другие…  А сейчас мы, Зина, на линии разграничения. Бесхозные вроде как. Называется это «серая зона». Вон за той посадкой у нас украинская армия, а вон там народная милиция. Вот так через нас друг по другу и пуляют. Бывает, что и нам достается… но это чтобы мы не расслаблялись. Да мы уже привычные…

Алена Петровна: А ты, Зин, меньше про это думай. Мы вон за два года всякого насмотрелись, и ничего, живем. Порой кажется, что и не было ее, другой жизни-то. Все воспоминания, как в тумане. И ты, Зина, освоишься. Привыкнешь. И все будет хорошо. Главное, что ты дома. Да и дом-то почти целый, что там сарай разворотило да стекла повыбивало! Вон Николай тебе их пленкой забьет, и будешь жить, как королева. И крышу подлатает, не переживай…

Зинаида: Спасибо …

Николай Григорьевич:  Да что ты заладила – спасибо да спасибо! Пока, вроде, не за что «спасибо» говорить. Вот как сделаем, тогда скажешь. Мать, что с картошкой?

Алена Петровна: Да готова уже, сейчас принесу.

Николай Григорьевич:  (Открывая консервы) У меня печка-буржуйка припрятана. Так я тебе ее мигом установлю. Готовить на ней будешь, да и зимой тепло. Не пропадем, Зина! В коллективе веселее, а то на нашей улице почти никого не осталось. Хотя в последнее время народ даже возвращаться стал. Видать, лучше вот так, но в родном доме, чем на чужбине… Да и закончится же все это когда-то. Обязательно должно закончиться…

Алена Петровна: Все готово. Тут я еще лучка поджарила. Тарелки давайте. Коля, хлеб порежь.

Николай Григорьевич: К такой бы картошечке да селедочку в маринаде.

Алена Петровна: Ничего, консервами обойдешься. Чем ставрида тебе плоха?

Николай Григорьевич:  Да еще бы грамм по сто за встречу. Эх, Зина, знатная до войны у тебя была горилка! Как слеза. А вкус! Пальчики оближешь…

Алена Петровна: А больше тебе ничего не надо? Мечтатель.

Николай Григорьевич:  А что? Мечтать имею право!

Зинаида: Ой! И чего же я тут сижу, дура старая! Сейчас… Сейчас я…

Зина убегает.

Алена Петровна: Куда это она?

Николай Григорьевич:  А я почем знаю?!

Алена Петровна: Да, Зинаиду не узнать.

Николай Григорьевич:  Главное, чтоб умом не тронулась, а то нахлебаемся мы тут с ней…

Алена Петровна: Не дай бог!

Николай Григорьевич:  Ох, бабы, вечно с вами какие-то мороки. Ничего нормально сделать не можете. Пожрать и то с проблемами.

Алена Петровна: Коля, не нуди. Чтобы вы без нас делали?

Николай Григорьевич:  Жили бы себе спокойно… Да в шахматы играли… Целый день…

Вбегает Зинаида с четвертью. Ставит ее на стол.

Зинаида: Вот!

Николай Григорьевич:  Зина, ну, ты ваще! Это действительно то, шо я думаю?

Зинаида: Да.

Николай Григорьевич:  Зиночка, а откуда такое богатство?

Зинаида: В подполе у меня было припрятано. Еще когда Семен живой был, в укромном месте схоронила. На видном же месте оно долго не задерживалось. Приходилось прятать.

Николай Григорьевич:  И что мы стоим? Чего мы на эту красоту смотрим? Мать, посуду давай, раз все так обернулась! Ох, Зинуля, если бы не Алена Петровна, расцеловал бы тебя от души, от всего, можно сказать, сердца!

Алена Петровна: Зина, не верь, обманет.

Зинаида: Да пусть, но мне же приятно…

Николай Григорьевич: Ты, Зиночка, прям какая-то мышка-норушка. Хозяйственная, запасливая…

Зинаида: Да уж, есть немного…

Николай Григорьевич:  У тебя, поди, и пулемет где-то прикопан?

Алена Петровна: Коля!

Николай Григорьевич: Что Коля? Задаю по-соседски чисто бытовой хозяйственный вопрос…

Зинаида: Это Николай Григорьевич так шуткует. Нету у меня пулемета… Горилка есть, а пулемета нет.

Николай Григорьевич:  Так на нет и суда нет! Давайте, девчонки! Гулять, так гулять!

Разливает горилку.

Зина, с возвращением!

Выпили.

Алена Петровна: Да, Зиночка, хорошо, что ты вернулась.

Николай Григорьевич:  А горилка у тебя знатная.

Зинаида: Конечно. Без дрожжей – чистая фрукта!

Николай Григорьевич:  Это сколько же лет она нас дожидалась?

Зинаида: Я эту бутыль аккурат за год до Семиной смерти заховала. Вот и считай – почти двенадцать лет.

Алена Петровна: И коньяков никаких не надо!

Николай Григорьевич:  Напиток богов!

Зинаида: Так для себя же делала. Чистая фрукта.

Николай Григорьевич:  Зина-а… Только честно ответь, как на духу… А ты чего так с места-то рванула? Как будто на пожар?

Зинаида: А як же? Вспомнила да побежала. Я же всегда шустрая была.

Николай Григорьевич:  Шустрая, шо верно, то верно… Только раньше у тебя и снега зимой не выпросишь, а тут целая четверть.

Алена Петровна: Коля, хватит!

Николай Григорьевич:  Ну, шо Коля? Уже и спросить нельзя?  Чего ты меня все за рукав дергаешь? Видишь, я с человеком разговариваю…

Алена Петровна: Так разговаривай!

Николай Григорьевич:  Странный вы народ бабы! Все вам не так, все вам не эдак. Все бы вам мужика пришпилить да прищучить! Не цените вы нас!

Алена Петровна: Это мы не ценим?! Да ты сам себе цены не сложишь! На хромой козе не объехать!

Николай Григорьевич:  Не без этого, конечно… Но все же!

Зинаида: Да прав он, Алена. Было такое – чего греха таить… И мужиков своих уже после того, как уйдут, ценить начинаем. А пока рядом сидит – тюкаем по делу и без дела…

Алена Петровна: А ты его не защищай! А то он возомнит о себе не бог весть что… Придется тогда на голове его корону лопатой поправлять!

Зинаида: А я и не защищаю… Коля, наливай…

Николай Григорьевич:  Говори, мать…

Алена Петровна: Давайте за все хорошее. Чтобы беды нас стороной обошли…

Вдали слышаться раскаты выстрелов.

Николай Григорьевич:  Шо-то раненько сегодня начали… Бегло бьют… (Прислушивается) Это минометы.

Алена Петровна: Вроде как восемьдесят вторые… А вот это уже сто двадцатый…

Слышны звуки разрывов.

Николай Григорьевич:  Щас обратка пойдет…

Слышен далекий гул выстрелов.

Что-то тяжелое… Гаубицы поди…

Совсем рядом грохочут разрывы.

О, недолет… Щас чего доброго и по нам шарахнут! Девчонки, давайте-ка лучше в погреб от греха подальше.

Алена Петровна: Зина, пойдем быстрей!

Собираются выходить. Николай берет четверть и стаканы.

Да что ты вцепился в нее, старый черт! Бросай! Пошли! Свет погаси!

Вдалеке слышен новый раскат выстрелов. Через несколько секунд разрывы уже вдали.

Николай Григорьевич: Вот это уже лучше! Все, девчонки, ложная тревога…

Ставит четверть снова на стол. Вновь слышен отдаленный залп и прилет совсем рядом. Стены затряслись.

Алена Петровна: В погреб быстрее! Свет гаси!

Женщины выбегают из комнаты. Николай Григорьевич гасит лампу.

Сцена 9

Погреб в доме Осташко. Там Алена Петровна и Зинаида. Алена Петровна зажигает свечу. В погреб спускается Николай Григорьевич с четвертью и стаканами.

Алена Петровна: Шо ты с ней никак не расстанешься?

Николай Григорьевич:  Да неужели наверху такое добро на погибель оставлять! Артиллеристы, твою мать! Столько времени, а пристреляться как следует не могут! Нормальным людям посидеть по-человечески не дают…

Зинаида: Это каждый день такое?

Николай Григорьевич:  Бог миловал, не каждый… но случается…

Алена Петровна: Ты, Зина, не переживай… Они подуркуют немного и успокоятся…

Николай Григорьевич:  Минут двадцать популяют еще… Жаль, картошка остынет… Давай, мать, распаковывай наш неприкосновенный запас!

Алена Петровна: (Раскладывая продукты) Уже больше трех лет так… Живем, как на пороховой бочке. Не знаем, что через минуту будет… Но Николай правильно говорит, пообвыклись уже… Бывает, стоишь в огороде, слышишь – летит… Так уже на слух и  определяем, что летит, куда и где бабахнет. Когда большой снаряд, 122-миллиметровый или 152, так он при полете шелестит как будто. Вот так: пши… пши… пши… А если мина, то воет… заунывно, аж жуть. Как слышу, так меня до сих пор в дрожь бросает. Вот же противная штука. Но это, если она мимо летит, воет. А когда в тебя, так говорят, звука совсем не слышно.

Зинаида: Какие страхи ты рассказываешь…

Николай Григорьевич: Давайте за то, чтобы страхов не было!

Разливает горилку. Выпили.

Зинаида: Я к сестрам подалась подо Львов, до родных мест. Думала, не оставят они меня на старости лет. Я же столько всего для них делала. Помогала всегда… А как приехала, встретили они меня, как вражину лютую… Младшая наша, Ганна, меня даже на порог не пустила. Убирайся, говорит, москалька треклятая туда, откуда явилась! Коля, Алена! Это я-то москалька?

Николай Григорьевич: Да, вроде, не похожа.

Зинаида: Средняя сестра, Ксана, меня к себе взяла. Все равно одна в хате. Сыны на фронте у ней. А мужик утек давно. Помоложе себе нашел да покраше… Так вот, жили, как кошка с собакой. Я лишний раз старалась из комнатки своей не выходить, чтоб на глаза ей не попадаться. И пока у меня гроши были, я же дюже богато с собой грошей привезла, она меня терпела. А закончились гроши – и началось. И дармоедка я, и нахлебница! Какая же я нахлебница? Я ремонт весь в ее хате оплатила! Да и пенсия у меня. А раньше как помогала? Вот на свадьбу мы с Сенечкой холодильник ей подарили. «Бирюса» назывался. И на строительство дома целую тысячу дали. Это ж по советским денькам огромные деньги были!

Николай Григорьевич:  Да, в советские времена сумма была солидная…

Зинаида: А тут еще хлопчика старшего у нее на том фронте убило, так мне совсем житья не стало!

Алена Петровна: А ты-то тут при чем?

Зинаида: Да кабы знать, при чем, виновата, и все! Но я же никогда ничего для них не жалела! А тут еще какая-то падлюка про внука моего Богдана сестрам моим донесла, что он в ополчении за эту «лэнээру» воюет!

Николай Григорьевич: Богдан? В ополчении?

Зинаида: Да! После майдана университет бросил и поехал воевать! На юриста учился, три курса закончил! И вдруг такое! С нацистами, говорит, мне не по пути! А какие нацисты? Коля, скажи мне, какие нацисты?

Николай Григорьевич:  Да приходили к нам в четырнадцатом году нас жизни поучить.

Алена Петровна:  Чистые бесы!

Зинаида: Не знаю, не видела… Так вот, пошел Богдан этот «русский мир» защищать! Хотя зачем мальчику из приличной украинской семьи защищать какой-то «русский мир»?

Николай Григорьевич:  Может, твой Богдан понимает в этой жизни больше нас с тобой?

Зинаида: Да чего он там понимает!

Алена Петровна:  Что-то, видать, понимает…

Зинаида: И как раз в это время какая-то холера проклятая моим сестрам все про Богдана и выложила! Шоб язык у этой гадины отсох!

Николай Григорьевич:   Зина, ты неисправима…

Зинаида: Коля, вот тут точно тот случай! Отсохнет, и поделом!

Николай Григорьевич:  Тебе виднее…

Алена Петровна: Представляю, что тебе сестра твоя за Богдана наговорила…

Зинаида: Нет, Алена, не представляешь! У тебя фантазии не хватит это представить! Она мне чуть глаза не повыцарапывала. И тут же меня за шиворот и пинками из хаты, как собаку паршивую! В чем была, в том и выгнала! Вот такие у меня сестры оказались…

Николай Григорьевич:  Весело…

Зинаида: Да уж куда веселее. За всю доброту мою…

Николай Григорьевич: Я врать не буду, скажу прямо: когда ты до сестер подалась, я почему-то подумал, ох, хлебнет наша Зинаида лиха со своей родней, ох, хлебнет…

Завидовали они тебе, всю жизнь завидовали.

Зинаида: Я же старшая в семье была. Я же и Ксану, и Ганночку вот этими руками няньчила, матери помогала. Отец-то у нас рано загинул. А мать всегда на работе. Да и после впахивала я всю жизнь, как лошадь! Чему же здесь завидовать?

Алена Петровна: А то, что сложилось у тебя в жизни все хорошо. Замуж за достойного человека вышла. Зарабатывал он на шахте прилично. Достаток у вас всегда был. За то, что им всегда помогала. Возможность, значит, такую имела. Жила лучше и богаче, чем они…

Николай Григорьевич: Да просто не повезло тебе с сестрами…

Прислушивается к звукам канонады.

Зинаида: Я ж до дочки в Киев подалась… Тока дозвониться никак не могла, чтобы предупредить, что еду. На дорогу трошки грошей было, как раз до Киева хватило… Приезжаю до ихнего дома, а дом они продали. Другие люди там живут… Поспрашала у жильцов новых да у соседей, может, кто знает, где дочку искать теперь? Не знают они ничего. Говорят, то ли до Польши поехала Злата моя, то ли до Неметчины… Почти полгода мыкалась где придется, пока не решилась вернуться…

Алена Петровна: А что сразу домой не поехала? Здесь все-таки своя крыша над головой.

Зинаида: Страшно было. Здесь же война. По телевизору такие страсти рассказывали. Я и не решалась.

Николай Григорьевич:  У нас тут точно не сахар, но живем… Так, девчата, пальба прекратилась, пора из подземелья вылазить…

Алена Петровна: Коля, а если снова начнут?

Николай Григорьевич:  Да шут с ними. Шо, теперь из-за этого вечер себе портить? Все, красавицы, по коням! Продолжим банкет!

Поднимаются наверх.

Сцена 10

Комната в доме Осташко. Николай Григорьевич, Алена Петровна и Зинаида заходят, рассаживаются за столом.

Алена Петровна: Надо картошку разогреть…

Зинаида: Наливай, Николай! Чего на нее смотреть?

Николай Григорьевич:  Это я зараз.

Алена Петровна: И за что выпьем?

Зинаида: А чтобы все худое осталось в прошлом!

Пьет.

Николай Григорьевич:  Это верно!

Дождался Алены Петровны и выпил вместе с ней.

Зинаида: А мне мой Семочка вспомнился… Тоже его все тюкала. Пить запрещала. А чего запрещать-то? Ну, пришел мужик после смены с этой своей бисовой шахты, да пусть выпьет свои пятьдесят грамм с устатку… У меня что, убудет, что ли? Но под хорошую закуску и дома под присмотром… А так что? Ну, запрещала ему, так он после смены со своими дружками по кушерям затихарятся, а домой уже в невменяемом состоянии… А ведь он добрый у меня был, работящий…

Николай Григорьевич:  Да, хороший был человек, светлый.

Алена Петровна: Давайте помяним раба Божьего Семена. Упокой его душу, Господи…

Зинаида: Пусть ему будет там хорошо. А как Семочка пел душевно! Я же и влюбилась в него сразу, когда его голос услышала… Чудный был голос. Иногда вечерком приобнимет меня и запоет мою любимую… Тихо так, вкрадчиво… У меня аж внутри все переворачивалось…

Зинаида поет. Николай и Алена подхватывают.

Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная. Видно, хоч голки збирай.
Вийди, коханая, працею зморена, хоч на хвилиночку в гай.
Вийди, коханая, працею зморена, хоч на хвилиночку в гай.

Сядемо вкупочцi тут пiд калиною – і над панами я пан!
Глянь, моя рибонько, срiбною хвилею стелеться полем туман.

Гай чарiвний, нiби променем всипаний, чи загадався, чи спить.
Он на стрункiй та високiй осичинi листя пестливо тремтить.
Он на стрункiй та високiй осичинi листя пестливо тремтить.

Небо незмiряне, всипане зорями, що то за Божа краса!
Перлами ясними, ген пiд тополями грає краплиста роса.

Ти не лякайся, що нiженьки босiї вмочиш в холодну росу.

Зинаида начинает плакать.
Я ж тебе, вiрная, аж до хатиноньки сам на руках однесу.

Алена Петровна: Ты чего, Зинаида? Ты, это, перестань.

Зинаида: А я вот все пилила его, пилила, чтобы у нас все лучше, чем у других, было, чтоб богаче.  Все гроши, гроши – будь они прокляты! И шо? Помер мой Сенечка – и пустота… Так мне плохо было, тоскливо. Места себе не находила… Не нужна никому… И пилить даже некого…

Алена Петровна: Жизнь – штука такая… Живем, живем, и как все судьба вывернет – не знаем…

Зинаида: Виновата я перед ним. Если бы жалела его, может, и пожил бы подольше.

Николай Григорьевич:  Да что теперь про это говорить…

Зинаида: Виновата я перед Семочкой… Виновата… Он же любил меня… И я его любила…

Алена Петровна: Зиночка, на вот водички выпей.

Зинаида:  Спасибо, Аленушка… Пойду я…

Алена Петровна: Это куда же ты пойдешь? Чего ты такое придумала?

Зинаида: Домой пойду.

Николай Григорьевич:  Зина, не дури! У тебя же в половине хаты стекол нет.  А щас ноябрь месяц! Как же ты ночевать будешь?

Зинаида: Да как-нибудь…

Алена Петровна: Да у тебя же и прилечь некуда.

Зинаида: Зачем мне вас обременять…

Алена Петровна: Да что ты говоришь такое? У нас места хватит.

Николай Григорьевич: Воды щас поставлю. Баню с дороги организуем.

Алена Петровна: У меня белье чистое есть.

Зинаида: Не хочу быть для вас обузой…

Николай Григорьевич:  Да о чем ты говоришь?  Вот придумала!

Алена Петровна: Да господь с тобою! Какая же это обуза? Пока у нас поживешь. Завтра мы все пойдем с утра, хату тебе подремонтируем. Коля окнами займется да крышей. А мы с тобой внутри приберемся.

Зинаида: Не думала я, что вы так меня встретите…Я же столько вам наговорила всего. Таких проклятий насыпала.

Алена Петровна: И что теперь? Век это помнить?

Зинаида: У меня как пелена перед глазами была. Как будто бес за язык дергал.

Алена Петровна: Так, может, и дергал.

Зинаида: Конечно, дергал! Разве может человек в трезвом рассудке такие гадости городить?

Алена Петровна: Язык-то без костей, вот и несет человек в сердцах чего ни попадя.

Зинаида: А вы же так ко мне отнеслись… по-человечески… Виновата я перед вами, виновата. Я же, когда уехала, там же в СБУ сообщила, что сын ваш Федор командир в ополчении! Простите меня Христа ради! Простите непутевую! Встает на колени.

Бес попутал! А вы же по-доброму ко мне, по-людски… Не заслужила я этого… А теперь выходит, что и нету у меня никого роднее и ближе вас. Простите меня, родненькие, простите…

Алена Петровна: Зина, ты чего? Вставай, Зина, вставай, не надо…

Николай Григорьевич: А… Так вот, значит, из-за кого я пенсии лишился! Зин, по совести, компенсировать бы надо. С тебя пять тысяч тридцать две гривны сорок восемь копеек… это за каждый месяц…

Зинаида моментально перестает реветь. Выпучив глаза, смотрит на Николая Григорьевича.

Алена Петровна: Коля, ты чего!?

Николай Григорьевич: Да ладно… Шучу я… (Поднимая Зину с колен) Ты здесь эти свои западенские замашки брось. Мы же не паны какие, чтоб перед нами на коленях стоять. Мы же люди простые, Зина. И так простим, коли есть за что… Поднимайся давай. Вот на диванчик лучше присядь, успокойся. А я за водой пока схожу. Помывку организуем… Все хорошо будет. Ты не сомневайся, главное… Все будет хорошо…

 

Сцена 11

Комната в доме Осташко. Стук в окно, потом в дверь.

Николай Григорьевич: Кто это по ночам по гостям ходит?

Алена Петровна: Коля, не открывай! Пусть думают, что никого нет!

Николай Григорьевич:  Как же, не открывай… Щас чего доброго и дверь вынесут. С них станется.

Стук повторился. Николай Григорьевич зажигает свечу. Открывает дверь. Входит Андрей в военной форме с автоматом и рюкзаком.

Николай Григорьевич:  Вам чего?

Андрей: Батя, здравствуй! Это же я, Андрей!

Алена Петровна: Андрюша! Сынок! Коля, да это же Андрюша! Ты что, совсем ослеп, старый черт? Сына родного не признаешь! Проходи, сынок, проходи. Чего у порога стоять? Сколько же мы тебя не видели?

Андрей: Вот пришел…

Алена Петровна: Господи, время-то как летит. Ну, рассказывай, как ты поживаешь? Столько лет о тебе никаких весточек. Уже и не знали с отцом, что думать. Живой ли, нет ли? Время щас такое тяжелое. Всякое может случиться. Стольких людей эта война проклятая поломала… Но слава богу – живой! Все матери радость…

Андрей: Да у меня все хорошо. Воюем потихоньку. Сюда в командировку направили.

Алена Петровна: И долго в наших краях пробудешь?

Андрей: Дня три всего. Вот с местным комбатом договорился, чтобы мне бойцов в сопровождение дал. Грех же здесь находиться и родителей не увидеть.

Алена Петровна: Это правильно, сынок, очень правильно. Столько лет тебя не видели. Хорошо, что зашел. Дай я тебя еще обниму, сыночек мой.

Андрей: А, мам, я тут продуктов немного принес. Тушенка, консервы всякие, сала вот трошки… С едой-то, наверное, у вас проблемы?

Алена Петровна: Да ничего, справляемся. Нам много и не надо. Привыкли уже. Пенсию получаем, продукты на той стороне покупаем. Да и с огорода кормимся. Курочки у нас есть, так что не пропадем. Недавно муки купили целый мешок. Отец на тележке еле докатил до дома, с его-то здоровьем. Но зато теперь всегда с хлебом. Сама его пеку.

Андрей: А я, честно говоря, не надеялся, что вас дома застану. Мне же еще в четырнадцатом сказали, что эвакуировались вы. Да и дозвониться до вас не мог.

Алена Петровна: Да куда же нам ехать-то?! Здесь всю жизнь прожили. Незачем нам свой дом покидать да, как горемычным, по чужим углам скитаться.

Андрей: Вот еще бутылка вискаря есть. Канадский. Давай, мать, посуду, пропустим по чарке за встречу.

Алена Петровна: Конечно, сейчас, что-то заболталась я совсем. Ты, небось, голодный. Вот тарелки. Вот хлеб. Сала порежь. Давай я картошки отварю…

Андрей: Мам, не надо.

Алена Петровна: Давай хоть яичницу пожарю…

Андрей: Мам, да сытый я! Поужинал пару часов назад.

Алена Петровна:  Вот и славно… А как Олеся? Девочки твои как? Уже большие, небось, выросли?

Андрей: Да нормально все. Олеся все так же по бухгалтерии. Наталку, старшую, в этом году в университет определили. А Маришка уже в седьмом классе. Учится хорошо. Старается. В общем, дивчины гарные, от женихов отбоя не будет…

Алена Петровна: Вот порадовал родителей. Внучки-то у нас красавицы…

Андрей: Да, мам, чуть не забыл. Вот денег возьми. Тут десять тысяч гривен, на первое время хватит. Потом еще передам. Если самому не получится вырваться, то через ребят как-нибудь организуем это дело. Мы с местным комбатом раньше служили вместе, хлопчик нормальный, так что и с харчами они помогут…

Алена Петровна: Сынок, не надо. Мы справляемся…

Андрей: Потерпите немного, скоро мы наши земли от сепаров освободим, и все будет как прежде… Ну, давайте за встречу! Мама, давай твой стопарик.

Алена Петровна:  Андрюш, мне немного. Чисто для порядку… Все, все, хватит!

Андрей: Батя, давай по чарочке…

Алена Петровна:  Отец, а ты чего молчишь? Хоть бы обнял сына, восемь лет не виделись.

Николай Григорьевич:  Да я вот не знаю, как правильно теперь к сыночку обращаться? Не иначе, как пан официр.

Андрей: Бать, ты все шуткуешь?  Какой я тебе официр? Я офицер.

Николай Григорьевич:  Да какие тут могут быть шутки? Ты официр и есть. Ты же эти земли от сепаров освобождать собираешься. А сепары – это кто, сынку? Это мы с матерью сепары? Брат твой Федор сепар? Это все люди, которые живут на этой земле? Кто вкалывал тут на шахтах, давая уголек на гора для страны? Кто учил детей, пахал поля, строил дома? Это они – сепары? Это от них ты собрался эту землю освобождать? Насмотрелись мы тут уже на освободителей и в четырнадцатом, и в пятнадцатом. Добре тут наосвобождали! Столько народу поубивали, столько крови пролили, сволочи! Нам вот с матерью повезло – живы остались…

Андрей: Отец, это война! И не мы ее начали!

Николай Григорьевич:  Ты, Андрейка, с самого детства был хлопчик умный, смышленый. Вот и разъясни мне, старому дураку, кто же начал эту войну?

Андрей: Как кто? Россия!  Это же ее наемники да местные сепаратисты стали захватывать администрации и отделы внутренних дел.

Николай Григорьевич:  А разве во Львове да Ивано-Франковске администрации, милицию, военные арсеналы не захватывали?

Андрей: Это совсем другое…

Николай Григорьевич:  Понятно. Значит, им на Западной Украине в январе-феврале все это захватывать можно было, а нашим уже в апреле-мае в ответ на это – нельзя! Красиво получается!

Андрей: Там народ вооружался против Януковича!

Николай Григорьевич:  А… и вооружились, рванули в Киев свергать президента на майдане.

Андрей: Это была народная революция! Весь народ поднялся!

Николай Григорьевич:  А когда свергли, то объявили заодно и АТО, эту антитеррористичну операцию?

Андрей: Я же говорю, это Россия устроила здесь войну вместе с местными сепаратистами!

Николай Григорьевич:  Ты, Андрюша, тут киевский телевизор не включай! Не надо мне про Россию заливать! Разве она отправила сюда войска, разве она с самолетов начала бомбить наши города? Разве она  по нам с матерью начала стрелять из пушек и минометов?

Андрей: Тяжело с тобой говорить, отец…

Николай Григорьевич:  Да уж как есть! А ты, главное, объясни мне, сынок, чем же мы провинились перед вами? Неужели только тем, что отказались скакать на майдане и не орали: «Кто не скачет, тот москаль! Москаляку на гиляку!».

Андрей: Я же говорю – на майдане народ восстал против Януковича!

Николай Григорьевич:  Народ, говоришь? А мы с матерью что, не народ? А тетка твоя Клавдия тоже не народ? А те люди, что жили на нашей улице, они тоже не народ? Почему нас никто не спросил, хотим мы участвовать в этом шабаше или не хотим?

Андрей: Это была революция гидности!

Николай Григорьевич: А ты сам-то веришь в эту вашу гидность?

Андрей: Я верю!

Николай Григорьевич:  Ну, и в чем же это ваше достоинство?

Андрей: В величии украинской нации!

Николай Григорьевич:  Во оно как… С нацией мне более-менее понятно… А вот в чем ее величие? Что же вы такого великого сумели сотворить за последние годы после майдана, может, человека в космос запустили, может, какие заводы построили, фабрики или хотя бы строить начали? На худой конец – танков новых современных наштамповали да самолетов? Если, конечно, не считать, что народу своего поубивали тысячи?

Андрей: Мы строим великую независимую Украину! Украина – цэ европейская держава! Мы хотим сплотить нацию! А заводы мы еще построим! Вот победим в этой войне и построим!

Николай Григорьевич: Понятно. А тех, кто с вами не согласен, кто смеет иметь свое мнение на этот счет, свою точку зрения, вы тех через колено. А если и тут не получится сломать или запугать, то вы их просто уничтожите. Прикопаете в ближайшей посадке без суда и следствия. Правильно, сынку?

Андрей: Новая нация всегда рождается в борьбе. А борьба требует крови, батя. Много крови. Нация должна очиститься от всего, что мешает ей развиваться. Она должна смести все, что стоит у нее на пути. Она обязана занять свое место в истории!

Николай Григорьевич:  Особенно, если под эту нацию придумать свою историю, то тогда конечно.

Андрей: Зачем ты смеешься?  Мы – великий народ и много сотен лет боролись за свою независимость! Теперь мы ее добились. И построим великую державу!

Николай Григорьевич:  Про великий народ ты, Андрей, правильно сказал. Мы – великий народ. И знаешь, в чем наше величие? Наше величие в нашей памяти, сынок! Мы помним предков своих. Дела их помним, победы, достижения. И поражения помним. Вот в этом наша сила. Наши предки – это наши корни, которыми держимся мы на земле своей. Вот только ты, видать, позабыл, что могилы твоих предков на этой земле, сынок, на этих погостах.

Андрей: Да помню я…

Николай Григорьевич: Неужели? А я уж грешным делом подумал, что ты забыл, что прапрадед твой Андрей Афанасьевич, в честь которого тебя назвали, был есаулом Всевеликого Войска Донского. И всю свою жизнь верой и правдой служил Отечеству своему — России. От простых казаков поднялся до офицерских чинов. И за подвиги свои был награжден двумя Георгиями!

Андрей: Да знаю я…

Николай Григорьевич:  Знаешь? Да если бы ты своему прапрадеду, донскому казаку, сказал, что он щирый украинец, он бы взял нагайку да отстегал бы тебя по твоей пятой точке, чтобы ты и слова такие забыл!

Андрей: Да это давно было, отец. Теперь все по-другому.

Николай Григорьевич:  А что по-другому, сынок? Прадед твой Николай родился на Луганщине, а погиб в сорок первом, защищая Москву. Другой твой прадед, Федор, родом был из Самарской губернии, а жизнь свою положил здесь, на украинской земле, при форсировании Днепра. И мы что, должны забыть об этом? Отказаться от этого?

Андрей: Да это все давно было, что про это вспоминать? Сейчас уже по-другому. У нас другая страна!

Алена Петровна:  Андрей, зачем ты так! Как же можно от дедов своих отказаться!

Николай Григорьевич:  Не-е… Мать, ты посмотри, кого мы с тобою вырастили! А что же ты тогда про нас-то с матерью вспомнил? Нас же тоже уже пора на свалку истории, как ненужный хлам!

Андрей: Отец, ты палку не перегибай!

Николай Григорьевич:  Мы же не разделяем ваших европейских ценностей, не поклоняемся вашим героям! Не могут быть для нас героями те, с кем наши деды воевали. Мы – ватники и колорады, Андрюша!

Андрей: Каждый человек имеет право на свое мнение…

Николай Григорьевич:  Конечно, каждый. И тихо, шепотом высказывать его на кухне, чтоб, не дай Бог, никто не услышал. А то, не ровен час, стуканут куда следует, со всеми вытекающими… Правильно, сынок?

Андрей: Лишнего, конечно, лучше не болтать…

Николай Григорьевич:  А для меня это не лишнее! Я считал, считаю и буду считать, что те, кто служил фашистам и вместе с ними устанавливал на нашей земле новый немецкий порядок,  всегда были, есть и будут для нас врагами! Они уничтожали своих же украинцев, свой народ, хоть и орали «Слава Украине!». А ты мне сейчас говоришь, что все, мол, по-другому, страна другая! Но только этих подонков вы избрали себе в герои! А мы с этим должны согласиться? Да твой прадед Семен этих гадов после войны до середины пятидесятых годов на Западной Украине по лесам из схронов выковыривал. Только, видать, не всех изничтожил. Выползли, расплодились, растеклись по Украине, как раковая опухоль.

Андрей: Отец, они сражались за вильну Украину! За нашу свободу!

Николай Григорьевич:  А тут я даже не знаю, то ли плакать, то ли смеяться… Мать, давай расскажи господину официру про тех освободителей Украины, что по нашим огородам шастали…

Алена Петровна:  А что говорить-то?

Николай Григорьевич:  Да вот как было все, так и расскажи, кто нас в четырнадцатом году освобождать приходил.

Алена Петровна:  Да по мне, так этих нелюдей и вспоминать грех…

Николай Григорьевич:  Такое забывать нельзя. Такое век помнить надо.

Алена Петровна:  Страшно это…

Николай Григорьевич: А ты расскажи сыночку. Пусть послушает. Может, там внутри у него чего-то и зашевелится, может, проснется чего. Говори, мать, говори…

Алена Петровна:  В четырнадцатом, летом, в поселок вошел какой-то батальон. То ли «Днепр», то ли «Донбасс»… В общем, пес их знает… Нацики ваши, что на майдане скакали. Почти все в наколках, как черти. Глаза пустые. То ли обкуренные они,  то ли еще что-то там себе колют, но, Андрюша, глаза страшные… Жутко было в эти глаза смотреть… А у нас с поселка к тому времени народ почти весь разъехался… Считай, одни старики остались да убогие, кому ехать было некуда… Так эти ироды налетели, как саранча, и давай с домов выносить все более-менее ценное. У отца весь инструмент забрали. У меня скатерти, полотенца, постельное белье новое было припасено – все выгребли. Телевизор вон старенький – его не тронули… Живность всю позабирали… Я хоть хорошо успела отцу сказать, чтоб молчал, старый дурак, а то ведь убили бы за его правдорубство… А когда по нашей хате рыскали, один подошел ко мне и говорит: «Ты, сука старая, знай – здесь я пан! Захочу – сдохните, как собаки, захочу – жить будете!». А у самого вот здесь на рукаве написано: «Рабовласник»! Представляешь, Андрюшенька – «Рабовладелец»! Вот оно, ваше истинное украинство, которое вы несете на Донбасс!

Андрей: Мам, дураков-то всяких хватает. Каких только шевронов себе не налепят! Зачем по ним по всем судить?

Николай Григорьевич: Как хорошо и доходчиво ты нам с матерью все в момент объяснил!

Алена Петровна:  А помнишь, на углу возле аптеки Иван одноногий жил?

Андрей: Да, дядю Ваню помню, блаженный такой…

Алена Петровна:  Он же один жил. Жена его еще совсем молодая умерла… А перед самым майданом к нему в гости дочь с мужем в гости приезжала. Смотрит, а у отца холодильника нет. Старый еще при Ющенко сломался, так Иван его на металлолом и сдал. Ну, дочка возмутилась: «Папа, перед людьми неудобно, как ты живешь без холодильника!». Вот и купила ему новый холодильник. Небольшой такой, да большой одинокому мужчине и не нужен… Вот так, бывало, идешь по улице, а Иван навстречу. Поздоровается и сразу же давай рассказывать, какая дочка у него хорошая, да как она его любит, и какой хороший и дорогой холодильник ему купила. А знаешь, он его даже ни разу в розетку не включал – электричество экономил…

Андрей: Мама, зачем ты про этот холодильник?

Алена Петровна:  Так ведь убили Ивана из-за него. Стали ваши освободители у Ивана его холодильник из дома выносить, он и возмутился… Вот там на кухне его и убили… из автомата.

Николай Григорьевич:  Ты про Серафиму расскажи.

Алена Петровна:  А что рассказывать? Вступилась за внучку, чтоб не снасильничали, так обеих и убили. Вот и весь рассказ… Вот так, сынок, насмотрелись мы на ваших освободителей по самое не могу…

Андрей: Эти добровольческие батальоны у нас и в армии не сильно любят. Набрали в них отморозков, вот те и беспредельничают. Как помародерить, они первые, а как воевать – что-то не очень они в бой рвутся.

Николай Григорьевич:  Это точно. Через два дня ополчение подошло, так эти ваши херои сразу и побежали. Вон туда, до посадки. Их минометами там и накрыли…

Алена Петровна:  Когда стрельба стихла, мы с отцом во двор вышли. Слышим, вроде, стонет кто-то. Пошли посмотреть. А там, за огородом, лежит наш рабовласник, осколками побитый. Сильно его побило… Смотрит он на нас и плачет: «Допоможи, титка, я житы, житы хочу…».

Николай Григорьевич:  А как тут поможешь? Весь живот осколками посекло. Губы синие уже… Я его за руку взял и спрашиваю: «Ты звидкы будешь, хлопчик?». «Из Захиднои Украины, з села пид Ивано-Франкивськом», – отвечает… В посадке мы его схоронили, чтоб по-людски все было.

Андрей: Это война, отец. А на войне без этой мерзости не бывает.

Алена Петровна: Да будь она проклята, война эта ваша!

Николай Григорьевич:  Красиво ты говоришь. И отморозки у вас в нацбатах, и армия их не сильно любит… Но только воюешь ты с ними на одной стороне, в одном окопе.

Андрей: Да так уж получилось. Бывает, что жизнь не дает выбора…

Николай Григорьевич:  Вот слушаю я тебя и почему-то тебе не верю. Все, что ты мне говоришь про великую нацию, про революцию и прочую херню – это же все только пустые лозунги. А ты же умный мужик, Андрюша. Неужели ты не видел и не понимал того, что происходило на майдане? И не видишь и не понимаешь того, что происходит сейчас?

Андрей: Видел, отец. И понимал. И сейчас вижу и понимаю.

Николай Григорьевич:  А в чем же тогда дело? Или же тебе просто так удобно? И тебе все равно, кому служить и в кого стрелять? А все эти высокие слова об Украине пустой треп?

Андрей: Не знаю… Может, ты и прав. Дураком-то я точно никогда не был. Может, мне просто так удобно. Хотя и мне многие вещи поперек горла, только что от этого? Служу в штабе, при тесте. После майдана он правильную сторону принял и сильно в гору пошел. Теперь уже в генералах ходит. И меня за собою тянет. Для дочки старается. От себя никуда не отпускает. Мне, отец, чтобы командировку эту выбить, сильно пришлось постараться. Мечтал вас увидеть. Вот, увидел. А что дальше будет, не знаю. И знать не хочу! Они там играют в свои политические игры. Одни олигархи свергают других. А мне-то что до этого? Мне зачем об этом думать? Я солдат! Я принимал присягу и должен защищать Родину!

Алена Петровна:  Какие страшные вещи ты говоришь, сынок…

Николай Григорьевич:  Жаль, что там, где тебя учили на офицера, не объяснили тебе главного. Своя армия стреляет в свой народ только один раз. После этого выстрела она уже чужая армия. Поэтому про Родину и присягу ты мне тут байки не заливай…

Андрей: Но уж как есть, так есть. По-другому не будет. Идет война, батя! И здесь или мы раздавим их, или они уничтожат нас. Третьего не надо. И вот эта вялотекущая шизофрения не может продолжаться вечно. Уже восемь лет топчемся на одном месте. Пора с этим заканчивать! И скоро это закончится…

Николай Григорьевич:  Горько мне, сынок… Когда Федор оружие в руки взял и пошел в свое ополчение, я этого не одобрял. Не шахтерское это дело – в людей стрелять… Но я хотя бы понимал, за что он воюет. И ему я верил. А тебе не верю…

Андрей: Так, значит, братан в этой милиции народной служит?! Ну, ну… Судьба – штука такая, може, еще и в бою встретимся!

Николай Григорьевич:  Не встретитесь…

Алена Петровна:  Погиб наш Феденька. Еще в четырнадцатом году. Тут недалеко погиб сыночек мой…

Повисла пауза.

Андрей: …А ведь мы с ним на рыбалку на сома мечтали сходить… Не сходим уже… Наливает себе и залпом выпивает.

Прости, мам, не знал…

Алена Петровна:  Да что мне твое «прости»! Когда же вы, дурни, навоюетесь? Брат на брата идет! Глотки друг другу рвать готовы! Не живется вам спокойно, окаянным! О своих матерях, женах да детях подумали бы! Там, наверху, никак не наворуются, а вы за это свои жизни кладете! Мне-то, как матери, каково все это слушать?

Сигнал вызова на радиостанции Андрея.

Рация: Четвертый, я восьмой. Ответь восьмому. Четвертый, я восьмой. Ответь восьмому. Прием.

Андрей: Четвертый на связи. Прием.

Рация: Четвертый, замечено движение. Нужно уходить. Как понял? Прием.

Андрей: Восьмой, понял тебя хорошо. Иду.

Рация: Я восьмой. Принял. Ждем. Конец связи.

Андрей: Пора мне. Идти надо.

Николай Григорьевич:  Ну, коль пора – ступай.

Андрей: Прощай, отец. Давай, мама…

Обнимает крепко мать.

Не поминайте лихом!

Алена Петровна:  Андрюшенька, сынок, береги себя. Береги…

Андрей: Прощайте…

Андрей уходит.

Николай Григорьевич:  Да… Поговорили с сыном за жизнь…

Молчат.

Алена Петровна:  Коля, а ты помнишь, как долго мы мечтали о втором ребенке? Столько лет забеременеть не получалось. И вот радость. А беременность тяжело проходила. Сколько мы с тобой тогда напереживались. Но мы же верили, Коля, что все хорошо будет. Правда, Коля?

Николай Григорьевич:  Да, было дело…

Алена Петровна:  А как радовались его рождению! Сыночек родился младшенький! Думали же, все хорошо у него будет и жизнь счастливая… И мальчик какой смышленый рос. Тебе вон как всегда помогал. Мечтали, что опорой будет нашей на старости лет…

Николай Григорьевич:  Не береди душу, мать…

Алена Петровна:  Господи, и когда же эта проклятая война закончится! За что же нам такое наказание?

Николай Григорьевич: Да, видать, есть за что… Вину я чувствую, что сыну своему младшему чего-то главного не сумел объяснить, вот это меня теперь и гложет… Да и чего я могу объяснить, если я сам во всем не разобрался!

Вдалеке слышны автоматные очереди. Потом два взрыва. Вскоре все стихло.

Николай Григорьевич: Вот и все. Прощай, сынок…

Алена Петровна: Коля, молчи! Да зачем же ты так? Может, и не он это, может…

Николай Григорьевич: Все, мать, нету у нас с тобою боле сыновей… Одни мы теперь с тобой…

Сцена 12

Алена Петровна хлопочет по хозяйству. Николай Григорьевич сидит на диване. Она открывает шторы.

Алена Петровна: Рассвело уже… Коленька, что же ты не ложился сегодня совсем? Всю ночь так сиднем и просидел. Приляг, отдохни… Может, и не Андрюшенька это наш? Мало ли кто еще тут ночами ходит. Серая зона. Вот они по ней туда-сюда и шастают… Зачем ты себя мучаешь? Коля, ты слышишь меня? Скажи хоть чего-нибудь. Да не Андрей это! Ну, постреляли немного. Живой он! Обязательно до своих должен был добраться. Верить надо, Коленька…

Входит Зинаида.

Зинаида: Доброе утро, соседи! Что тут у нас этой ночью было!

Алена Петровна: А что такого было? Стреляли… Так у нас тут частенько стреляют… Эка невидаль!

Зинаида: Да не скажи! Этой ночью тут целую разведывательно-диверсионную группу уничтожили. Пятеро их было. Всех пятерых и положили!

Алена Петровна: А ты откуда знаешь?

Зинаида: Да как же мне не знать? Я, можно сказать, в центре всех этих событий была!

Алена Петровна: В каком центре? Что ты городишь!

Зинаида: В самом что ни на есть центре… Сплю я чутко. Так вот. Уже давно за полночь было… Слышу, кто-то по моему двору крадется.

Николай Григорьевич начинает что-то искать. Сначала на диване, потом на столе.

Я вначале испугалась. Но потом слышу, мимо моего дома прошли – и туда, к огородам. Думаю, ну, прошли и прошли… Все равно в огороде в феврале месяце брать нечего. Вроде, стихло. Задремала я… А потом стрельба, взрывы. У меня сон как рукой сняло…

Николай Григорьевич: Куда же я очки свои засунул?

Алена Петровна: Так они же у тебя на лбу.

Николай Григорьевич: Действительно. (Подходит к вешалке, берет телогрейку.) Пойду я…

Алена Петровна: Коля, ты куда?

Николай Григорьевич: На воздух. Курей покормлю.

Алена Петровна: Не ходил бы ты. Потерпят твои куры.

Николай Григорьевич: Не бойся, туда не полезу… Во дворе буду. Воздухом подышу. А то что-то нехорошо мне.

Уходит.

Зинаида: Лежу я, слушаю… Опять, значит, со стороны огорода идут. И как раз у моего окна встали, шепчутся… А ты говоришь – я в центре не была! Была в самом центре!

Алена Петровна: Что дальше-то было? Не тяни!

Зинаида: Я и рассказываю. По порядку. Страху я натерпелась. Решили бы они, что в доме моем диверсанты эти, да гранату бы и кинули в окно! Там же оно у меня только пленкой забито. Кидай – не хочу!

Алена Петровна: Зина, дальше что было?

Зинаида: Испугалась я! Кричу: «Не стреляйте! Я мирная пенсионерка! Живу я здесь!». Они мне: «Не бойся, мать, выходи. Поговорить надо».

Алена Петровна: И что?

Зинаида: Они мне про диверсантов рассказали. Что где-то в наших домах они прятались. Спрашивали, к кому из соседей приходить могли? Я им сказала, что из наших не к кому тут приходить. Соседи, говорю про вас, у меня тоже пенсионеры. У них сын в четырнадцатом командиром ополчения был и геройски погиб. А дальше дома пустые. Тут и приходить не к кому…

Алена Петровна: А про диверсантов что они рассказали?

Зинаида: Следили они за ними. Засаду им приготовили. Как они с наших огородов в поле вышли, так и накрыли их. Троих сразу положили, а двое пытались убежать, да на свое же минное поле наскочили. В общем, нет больше диверсантов, Алена, всех побили.

Алена Петровна: Прав был Николай…

Зинаида: Да что это с вами такое сегодня?

Алена Петровна: Зин, ты ступай. Прилягу я… Что-то голова закружилась.

Зинаида: Да на тебе лица нет. Побледнела вся. Давай я тебе помогу.

Алена Петровна: Спасибо, Зина, я сама. Ты иди… Я отдохну немного.

Зинаида: Ладно. Я пошла. Если что надо будет, то зови…

Алена Петровна: Хорошо, позову.

Зинаида уходит.

Господи за что же это? За что! За какие грехи ты обоих сыновей забрал!

Вбегает Зинаида.

Зинаида: Там… Там… Алена, ты только не беспокойся… Там Коля…

Алена Петровна: Что – Коля?

Зинаида: Убитый лежит во дворе! С головою простреленной!

Алена Петровна: Как убитый!? Что ты городишь!

Садится на стул.

Как же так? В чем же мы его хоронить-то будем? У него и приличного костюма нет… Коля… Коля!

Бросается к выходу. Зинаида останавливает ее у двери.

Зинаида: Не пущу! Аленочка, это же они за диверсантов своих мстят! И тебя убьют! Не пущу!

Алена Петровна: Отойди! Коля!

Отталкивает Зинаиду и выбегает. Зинаида бежит следом.

Сцена 13

Подвал в доме Осташко.Там сидят Алена Петровна и Зинаида. Горит свеча. Слышна канонада.

Зинаида:  Алена, мне это кажется? Алена… Вроде, разрывы стали ближе. Долбят без остановки. Когда же у них снаряды кончатся? Слушай, раньше со стороны Украины больше стреляли… А теперь наоборот. Что-то, видать, серьезное началось, коль лупят без передыху. Восемь лет на Украине из каждого утюга по сто раз на дню кричали, что воюют с Россией! Вот, докаркались. Россия на войну и явилась… (Молчит) А ты как думаешь, если Россия республики признала, она за них воевать будет? Если признала – конечно, будет! Зачем же тогда признавать? Дали бы Донбассу автономию, и не было бы никакой войны. Жили бы люди, радовались, гроши зарабатывали. Ну, хотят люди здесь на русском говорить – да нехай, пусть говорят! Хотят с Россией торговать – да пущай торгуют. Ну, кому же плохо от этого? Зато бы мир был да дети не гибли! (Молчит) Алена, а ты как думаешь, Россия победит? Я думаю – победит. Если восемь лет с республиками ничего сделать не смогли, то куда им с Россией тягаться! (Молчит) Вот закончится война эта проклятая, Богдан с фронта вернется. Я ж ему, кровинушке, хату отпишу… Где же сейчас внучек мой? Воюет, поди… Но он должен вернуться! Верю я в это! Алена, а давай помолимся… Пресвятая Госпоже, Владычице моя Богородице, Небесная Царице! Спаси и избави нас, раб твоих Елену и Зинаиду, от напрасныя клеветы, от всякия беды и напасти и внезапныя смерти. Помилуй нас в дневных часех, и во утренних и вечерних, и во всякое время сохрани нас… Господи, забыла!… Защити нас, Владычице Богородице, от всех враг наших, видимых и невидимых, от всякаго злаго обстояния. На всяком месте и на всякое время буди нам, мати Преблагая, необоримая стена и крепкое заступление, всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Стрелять перестали. Ходит там кто-то…

Гасит свечу. Наверху слышатся шаги.  Крышка медленно открывается. Свет проникает в погреб.

Голос: Кто тут? Выходи!

Зинаида: Не стреляйте! Женщины мы! Живем мы тут! Не стреляйте!

Голос: Не бойся, мать, поднимайся. Давай помогу.

Алена Петровна: А вы кто?

Голос: Свои, мать, Россия!

Зинаида: Слава богу –  наши русские пришли…