Юрий Ломовцев

ВДОХНОВЕНИЕ

сцены из сельской жизни

Действующие лица:

Пушкин, поэт.

Арина Родионовна, нянька.

Анна Петровна, дама из Петербурга, гостящая  у соседей.

Действие происходит летом 1825  года в Святых горах.

На сцене поочередно то комната Пушкина в Михайловском, то комната Анны Петровны в Тригорском.

Сцена 1.

Комната в имении Михайловское, раннее утро. Окно распахнуто. За письменным столом сидит Пушкин и что-то пишет, затем складывает листок и подходит к окну.

ПУШКИН (кричит). Нянька, пойди сюда! (Возвращается к столу, убирает листок в конверт.)

В окне появляется  Арина Родионовна.

НЯНЬКА. Чего изволишь, батюшка?

ПУШКИН. Сбегай-ка ты на полотняный заводик, отнеси письмецо Анне Петровне.

НЯНЬКА. В Тригорское, что ли?! Стара я уже, чтобы в Тригорское бегать! Мало того что в один конец три весты ходу, так еще в гору подниматься!

ПУШКИН. Зато обратно с горы.

НЯНЬКА. Ты помоложе будешь, сам и беги!

ПУШКИН. Не могу. Некогда мне. На меня вдохновение нашло. Я стихи писать буду. Очень уж хорошо пишется, когда вдохновение найдет.

НЯНЬКА. Да не уйдет оно никуда, твое вдохновение! Сбегай, Саша, разомнись. А я, пока ты бегаешь, блинчиков тебе напеку. Со сметанкой.

ПУШКИН. Говорю же, не могу.

НЯНЬКА. Так пошли кого из мальчишек.

ПУШКИН. Нет, тут  дело серьезное. Сбегай, нянюшка, очень прошу!

НЯНЬКА. Небось, опять шуры-муры!

ПУШКИН. А хоть бы и так!

НЯНЬКА. А вот и не побегу!  Нашел девчонку, чтобы бегать!

ПУШКИН (бьет кулаком по столу). Ты смеешь мне дерзить? Кто тут из нас барин? НЯНЬКА (испуганно). Ты, батюшка! Ты!

ПУШКИН. Тогда взял ноги в руки, письмо в зубы – и бегом!

НЯНЬКА. Ой, ноги мои ноженьки! Ой, старость моя не радость!

ПУШКИН. Кончай причитать.

НЯНЬКА. А кому письмо-то передать? Кто такая эта Анна Петровна? Чего-то я про нее не слышала.

ПУШКИ.  Племянница Прасковьи Александровны. Из Петербурга приехала погостить.

НЯНЬКА. А! Как же, как же! Сказывали ихнии люди, мол, к ним из Петербурга какая-то вертихвостка прискакала. Это значит про нее, про Анну Петровну, твою!

ПУШКИН. Вертихвостка? Хм… Нечего всякий взор повторять!

НЯНЬКА. Молчу, батюшка, молчу.

ПУШКИН. Спросишь Анну Петровну. И письмо ей лично в руки передашь.

НЯНЬКА. Поняла.

ПУШКИН. И смотри, ответа дождись.

НЯНЬКА. Ясно дело, дождусь. Давай уж твое письмо. Так и быть, доставлю.

Арина Родионовна забирает письмо и уходит. Пушкин садится за стол и пишет.

Сцена 2.

Комната в имении Тригорское. Анна Петровна Керн сидит за столиком с рукоделием и вышивает бисером. Входит Арина Родионовна.

АННА ПЕТРОВНА (поднимает глаза). Ты откуда, старушка? Кто такая?

НЯНЬКА. Доброго здравия, барыня! Я с поручением к вам.

АННА ПЕТРОВНА. От кого же поручение?

НЯНЬКА. От соседа вашего, Александра Сергеевича.

АННА ПЕТРОВНА. От Сашки? Так он только вчера у нас был. Уж не случилось ли чего с ним? Не заболел ли?

НЯНЬКА. Здоров, барыня, слава богу! Письмо вам прислал. ( Достает из-за пазухи письмо.)

АННА ПЕТРОВНА. Письмо? Интересно. Давай его сюда. Посмотрим, что твой барин пишет. (Забирает письмо у няньки, достает из конверта и читает вслух.) «Милостивая государыня Анна Петровна! Пишу письмо это в состоянии крайнего волнения и смятения…»  Очень интересно… «Вчера, наблюдая, как вы строите куры вашему двоюродному братцу Лешке Вульфу…» Что такое? Он точно здоров?

НЯНЬКА. Здоров, матушка! Щечки розовые, румянцем горят!

АННА ПЕТРОВНА. Как же он смеет такие вещи мне писать? Когда это я строила куры Лешеньке Вульфу?

НЯНЬКА (притворяется дурочкой). Не могу знать, матушка. Я про тригорских кур ничего не знаю!

АННА ПЕТРОВНА. Про каких  кур, бабушка?!

НЯНЬКА. Да тех, что «ко-ко-ко», да «ко-ко-ко», а потом секир башка – и в суп!

АННА ПЕТРОВНА. Тупая ты, я вижу, совсем. Или притворяешься?

НЯНЬКА. Стара стала, плохо доходит…

АННА ПЕТРОВНА. Ну-ну… А он-то что ? Он что же не понимает, что я дама замужняя? А если кто услышит? Что станут в обществе говорить?

НЯНЬКА. Про «обчество» я тоже ничего не знаю, матушка.

АННА ПЕТРОВНА. Какая я тебе матушка? И вообще, чего ты здесь стоишь?

НЯНЬКА. Так ведь ответа велел дождаться, Сашенька.
АННА ПЕТРОВНА. Иди в людской дожидайся.

(Нянька разворачивается, чтобы уйти.)

Хотя нет, постой. Чего уж там. Ты, ежели чего и услышишь, так все равно не поймешь… (Читает дальше.)  «…как вы строите куры — тьфу! -вашему двоюродному братцу Лешке Вульфу, был совершенно очарован и пленен вами».Чего? А! Увидел и был очарован! «И вот  я уже умираю с тоски и думаю только о вас…»  О, заливает! «Сейчас ночь, но я не могу уснуть, ваш дивный образ встает передо мной, такой печальный и сладострастный…» (Няньке.) Он, что же, сегодня  ночью не спал?

НЯНЬКА. Не могу знать, барыня. Он-то может и не спал, только вот я спала. По грибы вчера ходила, страсть как утомилась.

АННА ПЕТРОВНА (с раздражением). Дура! (Читает дальше.) «Мне чудится, что вы рядом со мной, явственно вижу ваши полуоткрытые уста…» Умеет красиво написать, мерзавец! Вот уж чего не отнимешь. «Мне чудится, что я у ваших ног, сжимаю их, ощущаю ваши колени…» Ну, это уже перебор! Где он мог видеть мои колени? Неужели кто-то ему рассказал? О, боже! Кто же, интересно? (Задумывается.) Это вряд ли… с тем он не в дружбе… Прямо-таки привел меня в замешательство!

НЯНЬКА. Ответ будет, барыня?

АННА ПЕТРОВНА. Погоди ты, что тут еще? «Я люблю тебя, Анна! Вечером, когда стемнеет, приходи на сеновал.» Что?! Да как он смел подумать! Да как он мог осмелится!..

НЯНЬКА. Вот уж не знаю, барышня. Молодой он еще, горячий, сам не знает, чего пишет.

АННА ПЕТРОВНА. Какая я тебе барышня! У меня двое детей! Вот что. Передай своему барину, что Анна Петровна от возмущения чуть не грохнулась в обморок. Нет, что значит «чуть»! Передай, грохнулась в обморок, вернее не так, — лишилась чувств. Передай, чтобы он не смел появляться в Тригорском и не искал со мною встреч!

НЯНЬКА (причитает). Ой, запомню ли  я так много слов!.. Ой, не перепутаю ли чего!..

АННА ПЕТРОВНА. Ступай, старуха. И больше таких писем мне не носи!

НЯНЬКА. Ой, не зря не хотела я это письмо нести! Ой, чуяло мое сердце, не к добру!

АННА ПЕТРОВНА. Ну хватит уже! Вон пошла.

(Нянька разворачивается, чтобы уйти.)

Постой!

НЯНЬКА. Стою, барыня. Стою.

АННА ПЕТРОВНА. Почему это ты чуяла, что не к добру, как тебя там…

НЯНЬКА. Родионовна.

АННА ПЕТРОВНА. Почему же?

НЯНЬКА. Да уж какой-то он был възерошенный, когда меня в Тригорское посылал, перевозбужденный.

АННА ПЕТРОВНА. Перевозбужденный, говоришь? Хм… Скажи мне, Родионовна, а что такое сеновал?

НЯНЬКА. Место такое, где сено хранят. Коровам зимой что-то кушать надо, так вот они сено едят. Вам-то, красавица,  не за чем коровами интересоваться, ваше дело сметанку есть, да молочко пить!

АННА ПЕТРОВНА. Помолчи ты!

НЯГЬКА. Молчу, матушка, молчу!

АННА ПЕТРОВНА. И как же выглядит этот сеновал?

НЯНЬКА. Сарайчик такой из досок сбитый. Сашенька запах свежего сена очень любит, он в этот сарайчик иногда ночевать ходит.

АННА ПЕТРОВНА. Вот как? Так вот прямо на сене и спит?

НЯНЬКА. Да что ты! Зачем же прямо на сене? У него там, матушка,  такая штука стоит, дай бог памяти,  ведь учил он  меня, как  она по-французски называется, а по-нашему – постель.  Вспомнила!  Кушетка!

АННА ПЕТРОВНА. Вот как?

НЯНЬКА. А как же иначе? Чай, барин. И подушечка мяконькая там есть, и простынка. Все чин чинарем. Да вы и сами можете убедиться.

АННА ПЕТРОВНА. Вот еще! С чего это я пойду смотреть на какой-то сеновал?

НЯНЬКА. Тут и не далеко совсем. Надо с горы к речке спустится, речку ту перейти, потом по дороге в сторону Савкиной горки с четверть версты, а дальше направо по тропинке. Тропинка утоптанная такая, не заметить нельзя. Мимо трех сосен, через лес к озеру  Маленец, а том уж останется всего ничего пройти вдоль озера. Не доходя усадьбы, мельница видна, так вот на дорожке к той мельнице и стоит дощатый сарайчик – сеновал.

АННА ПЕТРОВНА. Ладно, Родионовна, ты все же в людскую ступай. Я ответ Александру Сергеевичу напишу. Дождись.

НЯЕНЬКА. Слушаюсь, барыня.

Нянька уходит. Анна Петровна достает перо и бумагу и сочиняет письмо.

Сцена 3.

Комната в имении Михайловское, середина дня. Пушкин в волнении прохаживается от двери к окну. Входит Арина Родионовна.

ПУШКИН (бросается к няньке). Ну? Что? Чего так долго?

НЯНЬКА. А куда торопиться? Я через лесок у трех сосен проходила, а там грибов видимо-невидимо.

ПУШКИН. Ну, нянька, ну!

НЯНЬКА. Полный подол боровичков  набрала. Я же знаю, как ты солененькие боровички любишь.

ПУШКИН. Я тут ответ жду, а она грибы собирает! Где ответ?

НЯНЬКА. Так вот же. (Достает письмо.) Держи.

ПУШКИН (берет письмо). Ну, ступай!

НЯНЬКА. Как это ступай? Мне тоже интересно, что твоя краля пишет. Зря я, что ли,  по горкам бегала вверх-вниз?

(Пушкин читает письмо.)

Не хочешь прочесть, так хоть скажи, согласилась али отказала?

ПУШКИН. Хм… Если одним словом, то отказала.

НЯНЬКА. Отказала? Ай-ай-ай! Что ж ты будешь делать! Видать мужа любит.

ПУШКИН. Ты-то откуда про мужа знаешь?

НЯНЬКА. Сама сказала. Муж-то хоть интересный?

ПУШКИН.  Генерал. Старше ее на 35 лет.

НЯНЬКА. Батюшки-светы! Старик! А фамилия как?

ПУШКИН. Керн.

НЯНЬКА. Она, что же выходит, Керна?

ПУШКИН. Точно! Керна! Ну и что еще тебе Керна говорила?

НЯНЬКА. Переживала, откуда ты про коленки ее знаешь.

ПУШКИН. Хм… Так все знают. Лешка Вульф всем по секрету рассказал, что у нее ноги кривые и коленки острые, некрасивые… Пишет, не надо меня «конпроментировать». Тьфу, грамотейка!

НЯНЬКА. Мать честная! А чего же ты к ней лезешь тогда?

ПУШКИН. Сам не знаю.

НЯНЬКА. Если для здоровья только, то ты это брось. У нас вон сколько дворовых девок молодых, пригожих, кровь с молоком. Я с любой договорюсь.

ПУШКИН. И в правду пошла бы она…(Подбегает к столу и что-то быстро пишет, потом складывает листок и отдает няньке.) Возьми отнеси ей.

НЯНЬКА. Чего это?

ПУШКИН. Эпи грамма. Хочешь – прочти!

НЯНЬКА. И не стыдно тебе, Сашка? Знаешь же, что неграмотная. А то стала бы тебя выспрашивать, сама бы все твои секреты прочла!

ПУШКИН. Ну не бурчи. Эпиграмму на нее написал.

НЯНЬКА. Какую еще эпиграмму?

ПУШКИН.  «У дамы Кены ноги скверны!»

НЯНЬКА. Правда, что ли? (Хохочет.) Ах-ха-ха-ха! Умеешь ты припечатать! Только ты ей это не посылай.

ПУШКИН. А чего?

НЯНЬКА. Озлится. А если баба озлится, то тебе не поздоровиться. Ой, бабы мстительные бывают! Ой, как далеко зайти могут!

ПУШКИН. Да что она мне может сделать?

НЯНЬКА. А что хочешь! Вот хотя бы мужу генералу нажалуется. А муж нажалуется царю. И запрут тебя, Сашенька, в ссылке на веки вечные! Будем мы тут с тобой век куковать!

ПУШКИН. Тьфу ты, не накаркай! Но, пожалуй что, ты и права. А что тогда написать?

НЯНЬКА. Ты лучше умасли ее как-нибудь, может и выйдет прок.

ПУШКИН. Как?

НЯНЬКА. Уж не знаю. Ты смышленее меня по этой части.

ПУШКИН. Ладно. Ты письмо это порви. Я потом ей другое напишу.

НЯНЬКА. Порву. Только ты сначала эту, как ее, «пиграму» в нашу тетрадочку перепиши, в ту, куда ты всякие похабства пишешь.

ПУШКИН. Да ну… Зачем?

НЯНЬКА. Перепиши! Вдруг забудешь? Уж  больно смешно получилось! «У Керны ноги скверны»! Настанут зимние холода, метели закружат, ветер будет выть за окном – у-у-у! –  а мы сядем с тобой у печки, накатим по кружечке моей ягодной бражки, и ты мне из этой тетрадки почитаешь. Ох уж и нахохочемся! А бражку я уже завела.

ПУШКИН. Пожалуй что и запишу. Умеешь ты убедить, Родионовна.

НЯНЬКА. А девку я тебе самую лучшую подберу, уж не сомневайся. У наших девок ноги сильные, коленки круглые! Останешься доволен.

ПУШКИН. Ладно, ладно… Ступай отдохни.

Нянька уходит, а Пушкин садится за стол и начинает писать. Через какое-то время подходит к окну.

ПУШКИН. Родионовна!

В окне появляется Арина Родионовна.

НЯНЬКА. Ну что еще, Саша? Если ты про наш уговор, то девки с поля еще не вернулись.

ПУШКИН (протягивает няньке  сложенный лист бумаги). Отнесешь Анне Петровне в Тригорское.

НЯНЬКА. Совсем сдурел! Нашел девчонку! Хоть режь меня, не понесу! Я лучше с барской усадьбы уйду, в самую дальнюю деревню жить пойду!

ПУШКИН. Поговори еще, а то вот возьму и действительно в самую дальнюю деревню тебя отошлю!

НЯНЬКА. Ах вот ты как! Керна ему не дает, а я виновата! Всем дала, а ему отказала. Ха-ха-ха!

ПУШКИН. Замолчи, нянька! Смотри, доведешь меня! Я за себя не ручаюсь!

НЯНЬКА. Ой, а глаза-то кровью налились! Одно слово — арап! Ладно. Давай твое письмо. Давай-давай, раз тебе меня не жалко! На четвереньках в гору поползу с твоим письмом! Ой, ноги мои ноженьки, никому вас не жаль!

ПУШКИН. В последний раз, нянюшка, посылаю, честное слово! И ответа от нее можешь не дожидаться!

Нянька уходит. Пушкин мечется по комнате, обхватив голову руками.

Сцена 4.

Комната в имении Тригорское. Анна Петровна Керн как и в первый раз вышивает биссером. В дверь заглядывает Арина Родионовна.

АННА ПЕТРОВНА (отрываясь от работы). Опять ты?

НЯНЬКА. Не гневайтесь, барыня! Письмецо вам опять принесла.

АННА ПЕТРОВНА. Ну, так давай его сюда.

НЯНЬКА. Извольте.

Арина Родионовна отдает Анне Петровне письмо, та разворачивает листок, читает.

АННА ПЕТРОВНА. Ах, что за прелесть! Он гений, Гений! (Распахивает двери, ведущие в соседние комнаты и кричит.) Просковья Александровна! Алексей! Алина! Александра! Это просто невероятно! Послушайте, какие стихи мне Пушкин написал! Ну где же вы? (Няньке.) Когда особенно нужно, то никого, как на зло, нет на месте!

НЯНЬКА. А что за нужда такая, матушка?

АННА ПЕТРОВНА. Мне Александр Сергеевич четверостишие посвятил, да такое, что все дамы обзавидуются! (Кричит.) Эй! Ну, хоть кто-то в доме есть?

(В ответ тишина. Анна Петровна в растерянности.)

И прочесть некому. НЕ тебе же, старуха, стихи читать…

НЯНЬКА. Отчего бы и не мне, если так распирает? Да и  мне, матушка,  интересно, что же такое  вам наш бесстыдник написал

АННА ПЕТРОВНА. Ну так слушай! (Встает в позу,  читает.)

                 Я помню чудное мгновенье

                  Передо мной явилась ты,

                  Как мимолетное виденье,

                  Как гений чистой красоты.

Разве не прелесть? Как вдохновенно, как целомудренно! Как точно!

НЯНЬКА. Хороши стихи, ничего не скажешь.

АННА ПЕТРОВНА. Ты вот что, скажи барину,  он должен вписать это четверостишие мне в альбом. Обязательно! Это станет украшением моего альбома!

НЯНЬКА. Вы уж сами, матушка, ему скажите. А я пойду. Ответа ждать не велено.

АННА ПЕТРОВНА. Ничего ты не понимаешь, дура! Ступай. И передай барину, ответ я с конюхом Тришкой пришлю, если что.

(Арина Родионовна уходит.)

Ну, Лешка Вульф, ну держись! «Гений чистой красоты!» – вот как про меня пишут! И попробуй теперь хоть что-то сказать про мои коленки!

Сцена 5.

Комната в имении Михайловское, утро. В окне появляется голова няньки.

НЯНЬКА. Сашенька, с добрым утром! А я тебе блинчиков напекла! Будешь? С земляничным вареньем! Земляничку-то я сама в Бугрово собирала. Ну чего молчишь? Спишь, что ли? Я же знаю, что ты раньше всех встаешь…

(Открывается дверь, входит Пушкин. Он не причесан, расхристан, в голове клоки соломы.)

Ой! Дома, что ли, не ночевал?

ПУШКИН. Не ночевал.

НЯНЬКА. А где же? Неужто на сеновале?

ПУШКИН. Там, нянька, там!

НЯНЬКА (хохочет). Ах-ха-ха! С Керной что ли?

ПУШКИН. Тише ты, кто услышит! Негоже даму компрометировать…

НЯНЬКА. Неужели дала? Ой, Сашка, ну и кобель!

ПУШКИН. Тише, сказал!

НЯНЬКА. А уж какую строгость на себя напускала эта, с кривыми коленками! Ой, не могу!

ПУШКИН. Я в тебя пресс-папье запущу, если скажешь еще хоть слово!

НЯНЬКА. Молчу. Только понять не могу, что с тобой, Сашенька?

ПУШКИН. Тише ты! Опять вдохновение нашло!.. (Прислушивается к внутреннему голосу.)  И сердце бьется в упоенье, и для него воскресли вновь, и божество, и вдохновенье…

Пушкин подбегает к письменному столу, хватает перо  и быстро пишет.

Занавес