Владимир Рыжков

ДЕНЬ  РОЖДЕНИЯ

Пьеса в двух действиях

Действующие лица:

Олег Курсоров – врач

Семен Энтерович – кинопродюсер

Петр Дилетов  – предприниматель

Валентин Файловский  – писатель

Игорь Виндусов – молодой актер

Изабелла Скайпина  – красивая молодая женщина

Татьяна Мышкина  – учительница

Александр Материнкин  – психотерапевт

Клава – его жена

Первое действие

Гостиная. Накрытый стол, стулья, кресла, книжный шкаф, окно.

Курсоров читает книгу, вынутую из шкафа. Файловский, стоя у окна, смотрит на улицу. Энтерович сидит в кресле, листает журнал. Дилетов нервно ходит по комнате. Татьяна поправляет прическу. Клава приносит блюдо с закуской, ставит на стол.

ДИЛЕТОВ: Клавдия, ну где же Александр? Хотелось бы его поздравить! Никак не дождемся этого радостного момента.

КЛАВА: Не волнуйтесь, он скоро будет! Просит прощения за опоздание.

ЭНТЕРОВИЧ: Сам пригласил на три и сам не пришел. Неуважительно по отношению к друзьям.

КЛАВА: У него важная операция. Внеплановая. Вы садитесь за стол, выпьете, закусите пока! Чувствуйте себя как дома.

ДИЛЕТОВ: Да я и дома чувствую себя, как на иголках. В любой момент могут позвонить, приходится срываться.

КУРСОРОВ: Вот и надо выпить, чтоб забыть о своих проблемах.

ЭНТЕРОВИЧ: Проблемы надо решать, а не забывать о них.

КУРСОРОВ: Вы можете решать, а я нет. Давайте выпьем! Может, полегчает.

КЛАВА: Пейте, конечно! Вот хорошее вино! И французский коньяк. Саша сам просил вас развлечь, пока вы его ждете. Сделать все, чтоб вы не скучали.

Все рассаживаются за столом. Курсоров берет бутылку вина и штопор, принимается закручивать. Остальные накладывают себе немного закуски.

ФАЙЛОВСКИЙ (продюсеру): Вот вы сказали, друзьям. А кто здесь его друг?

ЭНТЕРОВИЧ: Я! Мы с Александром давно знакомы. Так что – друзья!

ДИЛЕТОВ: Мы тоже давно. Но я не считаю его другом. Просто хорошие знакомые.

КУРСОРОВ: Друзья, не друзья, а давайте все-таки выпьем!

КЛАВА: Да, пейте, пейте! Не стесняйтесь! (выходит)

ДИЛЕТОВ: Что ж, мы будем пить за отсутствующего? Мы же не на поминках.

КУРСОРОВ: Ну и что! Не сидеть же всухую. Можно выпить за его здоровье, пока ждем. И затем вспомним его самые лучшие качества.

ФАЙЛОВСКИЙ: Да, об имениннике либо хорошо, либо ничего. Известная поговорка.

ТАТЬЯНА: Поговорка звучит немного по-другому. Об имениннике либо хорошо, либо ничего, кроме правды.

КУРСОРОВ: Вообще-то, поговорка латинская. Я врач и знаю латынь. И она звучит так! De mortuis aut bene, aut nihil nisi verum. И речь там идет о покойнике. Мортус! Понятно!

ЭНТЕРОВИЧ: Одно слово можно изменить, смысл не потеряется.

ДИЛЕТОВ: Может, нам смысл нашей вечеринки изменить? На противоположный дню рождения.

ТАТЬЯНА: Вас, мужчин, никогда не поймешь! То ли вы шутите, то ли на самом деле так думаете.

ДИЛЕТОВ: Считайте – шутка! Сидим, ждем, именинника нет, а время идет.

КУРСОРОВ: Да, что ж нам, всухую ждать? В горле пересохло.

Клава приносит еще блюда с закуской. Врач наливает всем.

КУРСОРОВ (Татьяне): Вам, мадам, вино или коньяк?

ТАТЬЯНА: Я – мадмуазель. Лучше вина.

КУРСОРОВ: Извините! Вино приличное. (наливает ей вина). А я выпью водки. Привык как-то…

ДИЛЕТОВ (наливает себе коньяк): И давно у вас эта привычка?

КУРСОРОВ: Недавно. И что?

ДИЛЕТОВ: Был у меня один знакомый. С такой же привычкой. Даже до пенсии не дотянул.

КУРСОРОВ: Алкоголь прочищает сосуды. Как врач, вам говорю. Но некоторые так увлекаются прочисткой, что отваливается печень. Я не из их числа.

Все поднимают бокалы, чокаются.

ЭНТЕРОВИЧ: Ну, за здоровье Александра! Чтоб оно у него было крепкое, как этот коньяк, и чтоб его жизнь была такая же лучезарная, как коньяк.

ДИЛЕТОВ: И чтоб такая же дорогая, как коньяк!

КЛАВА: Спасибо! Я ему передам. Вы закусывайте! А то все заветрится.

Она выходит. Все выпивают и закусывают.

ДИЛЕТОВ: Раз уж мы пьем за здоровье именинника в его отсутствие, хотелось бы знать, сколько ему стукнуло?

ЭНТЕРОВИЧ: Он не сказал. А какое это имеет значение?

ДИЛЕТОВ: Как какое! Может, у него юбилей.

КУРСОРОВ: Точно, юбилей! Иначе он не позвал бы стольких друзей.

ТАТЬЯНА: И какой у него юбилей?

КУРСОРОВ: Юбилей может быть в пятьдесят лет. Или в сто, кому как повезет. По латыни jubilaeus – это полсотни. Все остальное – просто круглые даты. Выходит, полтинник. Но на такой праздник друзей зовут побольше. Если они есть.

ТАТЬЯНА: Ну, вы скажете! Какой полтинник! Ему еще сорока нет. Лет тридцать пять, тридцать семь, максимум. Он на больше не выглядит.

ЭНТЕРОВИЧ: Ну, какие тридцать пять! Тридцать пять – молодой человек. А он что, молодой? Солидный мужчина. Тогда уж сорок пять.

ДИЛЕТОВ: А может пятьдесят пять? Вполне на столько потянет. Еще чуть-чуть и пенсия. А там немного помучается и на вечный покой.

ФАЙЛОВСКИЙ: Александр и пенсия? Да вы что! Никогда не поверю. Молодой здоровый человек.

ДИЛЕТОВ: Здоровый? Ну-ну… Кто сейчас здоров? С нашей медициной.

КУРСОРОВ: Дело не в медицине, а в желании человека вести здоровый образ жизни. Которое часто отсутствует. Вообще-то, мог бы и сам сказать. Он ведь не женщина, чтоб скрывать возраст.

ТАТЬЯНА: А я не скрываю. Мне тридцать четыре… Было… Несколько лет назад.

ЭНТЕРОВИЧ: Послушайте! Давайте у его жены спросим!

КУРСОРОВ: Точно! Чего мы голову ломаем? Лучше пока выпьем за его здоровье. Количество выпивки  ведь не зависит от возраста.

ДИЛЕТОВ: Мы ведь уже выпили. Привычка покоя не дает?

КУРСОРОВ: Не хочется сидеть без дела. Вино придает хороший тонус, настроение. Отгоняет уныние, тоску. Это я вам как врач говорю. (Татьяне) Мадмуазель, вам вина?

ТАТЬЯНА: Да, пожалуйста!

КУРСОРОВ (наливает ей вина, а себе водки): Предлагаю выпить за его удивительную профессию! Она такая редкая, и так помогает людям, имеющим проблемы с душевным самочувствием.

 Все чокаются и выпивают. Входит Клава с очередным блюдом, ставит на стол.

КЛАВА: Угощайтесь! Что-нибудь еще?

ЭНТЕРОВИЧ: Спасибо, Клавочка! И так всего полно. Нам не хватает только именинника.

КЛАВА: Он скоро будет. Просил передать, чтоб его не ждали и приступали к банкету. Все равно на любом банкете через полчаса все забывают про именинника.

ДИЛЕТОВ: Вот именно! А пока он не появился, все о нем помнят. Скажите, Клавдия, а почему он просил, чтоб ему ничего не дарили? Как-то непривычно – идти на день рождения без подарка.

КЛАВА: А зачем дарить то, что человеку не нужно? В день рождения главное – радостные лица друзей, а не бесполезные штуковины.

КУРСОРОВ: В этом он прав. Больные мне дарят коробки конфет. Я понимаю, в благодарность. Но я сладкое терпеть не могу. И мне его нельзя. Отдаю медсестрам.

ДИЛЕТОВ: А спирт вам можно?

КУРСОРОВ: Спирт можно всем. Все дело в дозе. Кому-то ста грамм внутрь мало, а кому-то место укола протереть, и он пьяный.

ФАЙЛОВСКИЙ: А вы по каким болезням  врач?

КУРСОРОВ: Самого широкого профиля. Где каких специалистов не хватает, меня зовут. В нашей клинике такая текучка, что мною постоянно дыры затыкают. Не хватает эндокринолога, меня на его место, нет хирурга, я со скальпелем бегу. Я, как сельский врач, лечу от всего.

ЭНТЕРОВИЧ: Друзья, давайте познакомимся! Что мы, как чужие! Александр сказал, будут только свои. А своим можно рассказать все. Вот и будем рассказывать. Позвольте представиться! Семен Энтерович, кинопродюсер.

ФАЙЛОВСКИЙ: Валентин Файловский, писатель.

КУРСОРОВ: Надо же, какие люди! А я Олег Курсоров, просто врач.

ТАТЬЯНА: Я тоже просто. Татьяна Мышкина, учительница литературы.

ДИЛЕТОВ: Зато я непросто. Петр Дилетов, директор фирмы ритуальных услуг.

ЭНТЕРОВИЧ: То есть, у вас своя похоронная контора?

ДИЛЕТОВ: Вас это напрягает?

ЭНТЕРОВИЧ: Меня нет. А вас, наверное. Все-таки иметь дело с покойниками как-то…

ДИЛЕТОВ: Я имею дело не с покойниками, а с живыми людьми. У которых произошло несчастье. Понимаете разницу?

КУРСОРОВ: Да все вы жулики! Лишь бы побольше содрать с родни умершего. Не обманешь, не похоронишь. Насмотрелся я на таких в нашей клинике. Больной еще дышит, а этот уже со сметой бежит! И половину сверху накрутил, чего и не надо. Позорная профессия.

ДИЛЕТОВ (возмущенно вскакивает): Я не считаю свою профессию позорной! Она такая же почетная и нужная, как любая другая. Кому-то надо заниматься ритуальными услугами. Не родственники же будут копать могилу. Я своей профессией горжусь. Да, горжусь! И любому человеку с гордостью скажу, что я гробовщик. И мне не стыдно. Я честно смотрю в глаза людям! Похоронить достойно тоже надо уметь, с уважением и почестями. А они достойны любого! Это важный этап жизни, и никто не может его избежать. Никто! И как человек уходит в последний путь, многое говорит о его вкладе в человечество.

ТАТЬЯНА: Не всегда! Тело Моцарта скинули в общую могилу, Ван Гога хоронили четверо собутыльников, прах Жана Габена развеяли над морем, а умершего Чехова, представьте! везли в Россию в вагоне для перевозки свежих устриц.

ДИЛЕТОВ (садится): А где же надо было везти? В купе для некурящих? В вагоне с устрицами было много льда. Туда и положили. Дорога дальняя… сами понимаете.

КУРСОРОВ: Конечно, покойники – народ  непривередливый, жаловаться не будут. На чем везут, тем и довольны. Главное, чтоб довезли, а не потеряли по дороге. Но великому писателю могли бы оказать почести. Организовать для него пломбированный спецвагон. Для вождя революции можно, а для писателя нельзя?

ДИЛЕТОВ: А мы в какой-то мере коллеги! Это вы, врачи, поставляете мне клиентов. Так залечите, что человеку только и остается, что на вечный покой. Приятно с вами познакомиться, коллега. (протягивает врачу руку)

КУРСОРОВ (не пожимает ее): Вот еще! Большинство моих больных отправляются домой. Остальным я облегчаю уход. Я не вспарываю им скальпелем животы просто так.

ДИЛЕТОВ: У любого врача есть свое кладбище. Это известно всем.

КУРСОРОВ: Каждому отпущен свой срок. Иного лечи, не лечи, если срок, ничего не поможет.

ФАЙЛОВСКИЙ: Вот у меня чистая профессия. Я – инженер человеческих душ. Пишу романы и повести. Копаюсь в душах моих героев и ни за что не отвечаю.

ЭНТЕРОВИЧ: А вы известный писатель?

ФАЙЛОВСКИЙ: Смотря, что считать известностью. Мой последний роман «Преданная дважды» был издан этой весной большим тиражом. Читали?

ЭНТЕРОВИЧ: Нет. Так, значит, вы известный . Как здорово продаетесь!

ФАЙЛОВСКИЙ: Продаются мои произведения. Сам я не продаюсь.

ДИЛЕТОВ: Все в мире продается и покупается! И писатели тоже.

ФАЙЛОВСКИЙ: Никоим образом! Писателю не нужно писать по заказу. Его, как человека, никто не покупает. Он пишет то, что хочет высказать людям. Вот политики продаются, и еще как!

КУРСОРОВ: Неужто, все?

ФАЙЛОВСКИЙ: Конечно! Все политики продажны. Вчера он говорил одно, сегодня говорит прямо противоположное, а завтра скажет третье. Кто больше заплатит, тому и спляшет, что закажут, то и будет проталкивать. Политики продали страну, превратили ее во всеобщий базар, отобрали у народа  все духовные ценности.

ДИЛЕТОВ: У политиков тоже свой бизнес. У меня – такой, у них – похожий.

ФАЙЛОВСКИЙ (вскакивает): Политика – это не бизнес, а служба на благо отечества! Не все в мире измеряется деньгами. Есть человеческие взаимоотношения, есть любовь к родине. Меня, например, деньги не интересуют. Я пишу высокую литературу!

ЭНТЕРОВИЧ: Да ладно! Что закажут, то и напишите.

ФАЙЛОВСКИЙ: Никогда не буду писать на потребу публики. Я душой не торгую.

ДИЛЕТОВ: Если вы такой честный и правильный, зачем посещаете Александра?

ФАЙЛОВСКИЙ: У меня проблемы с личной жизнью. Не с духовной.

ЭНТЕРОВИЧ: Какие, если не секрет?

ТАТЬЯНА: Говорите, не стесняйтесь! Мы здесь все свои.

ФАЙЛОВСКИЙ (садится): Год назад у меня умерла жена. Моя любимая женщина, с которой я прожил двадцать лет. Она была для меня всем. Я жить без  нее не могу. Не могу писать. Ничего не выходит. Я остановился в своем творчестве.

ДИЛЕТОВ: Заведите другую. И все дела!

ФАЙЛОВСКИЙ: Да как вы смеете! Только гробовщики могут быть такими циничными.

ДИЛЕТОВ: Это не цинизм, а правда жизни.

Входит Клавдия, ставит новое блюдо на стол.

КУРСОРОВ: Клава, когда же появится Александр?! А то мы начинаем ссориться.

КЛАВА: Он скоро будет. Полчаса, не больше.

ЭНТЕРОВИЧ: Подождем, не развалимся! Но все-таки время у нас ограниченно.

КЛАВА: Вы пока познакомьтесь друг с другом. Пообщайтесь!

КУРСОРОВ: Мы уже познакомились. Оказывается, здесь собрались интеллигентные люди.

ТАТЬЯНА: И самых нужных профессий. Сколько же у Александра друзей! Недругов на день рождения ведь не приглашают.

КЛАВА: Да, да, он мне так и сказал! Будут только самые лучшие друзья.

ТАТЬЯНА: Да, такие все милые, доброжелательные люди.

ДИЛЕТОВ: Если прождем подольше, боюсь, милыми мы уже не будем.

КЛАВА: Он очень извиняется. Обстоятельства! Вы пейте, закусывайте!

КУРСОРОВ: Да, нам дали полную свободу действий, а мы…

Врач наливает вина Татьяне,  коньяка всем остальным и себе водки.

КУРСОРОВ: Предлагаю выпить за здоровье всех наших друзей, кто не с нами! Думаю, друзей у нас у всех много, и все они разные.

Он чокается со всеми по очереди. Все выпивают, закусывают. Врач подсаживается к писателю.

КУРСОРОВ: Так вы самый настоящий писатель?

ФАЙЛОВСКИЙ: Ну да! И что?

КУРСОРОВ: Я так рад, что познакомился с представителем этой профессии.

ФАЙЛОВСКИЙ: Это не профессия, а состояние души. Я не могу не писать, это моя жизнь. Если бы не писал, то не жил бы.

КУРСОРОВ: А я почти ваш коллега! Чехов и Булгаков ведь тоже были врачами.

ФАЙЛОВСКИЙ: Мы лечим души. Вы лечите тело. Отчасти коллеги.

КУРСОРОВ: Я не об этом! Я написал роман о реальной жизни в больнице. Все мои знакомые читали, смеялись и плакали. Прочтите, вам понравится.

ФАЙЛОВСКИЙ: Дорогой мой, у меня нет времени читать чужие романы. Отнесите его в издательство. Там прочитают и оценят.

КУРСОРОВ: Спасибо за совет. Так и сделаю. А в какое?

ФАЙЛОВСКИЙ: Которое издает романы о врачах. Но боюсь, вы такое уже не найдете. Люди перестали читать романы. Все читают твиттер.

ТАТЬЯНА: Вот-вот! Сейчас и литература стала такой, твиттерной. В девятнадцатом  веке она была намного нравственней, величественней, умнее. Тургенев, Толстой и Чехов писали великолепным языком. А сейчас в романах корявый слог, рубленые фразы и даже матерщина. Без мата уже нельзя романа найти.

КУРСОРОВ: Вы много читаете?

ТАТЬЯНА: Конечно! Я по профессии филолог. Валентин, вот почему сейчас литература такая низкопробная? Скажите мне, как писатель!

ФАЙЛОВСКИЙ: Дорогая моя! Когда писали Толстой и Чехов, в России не было Интернета, соцсетей и телесериалов. Не было иномарок, айфонов, компьютерных игр, зимних олимпиад. И летних тоже. Не было чемпионатов мира по футболу и спартакиад по лапте. Выступления царя по полдня не показывали по телевизору, и народ не смотрел часами, как ругаются бывшие супруги в ток-шоу. И много чего тогда  не было.

ДИЛЕТОВ: А что же было?

ФАЙЛОВСКИЙ: Были только театр и литература. Всё! В обществе были другие ценности. Образованные люди читали книги и ходили в театр. Писатели и драматурги были самыми уважаемыми людьми. Они хорошо зарабатывали. Даже не особо талантливые. А уж известные были настоящими богачами. Чехов на свои гонорары построил для крестьянских детишек школу. Может сейчас ну самый издаваемый писатель построить хотя бы детскую площадку с качелями и песочницей?

КУРСОРОВ: Ни в жизть.

ФАЙЛОВСКИЙ: Сейчас писатели, кроме десятки самых известных, это маргиналы, лишние люди. Они никому не нужны, ни народу, ни правительству. Им не платят зарплату. Чтобы написать хороший роман, нужно полгода напряженного умственного труда, потом долго уговаривать знакомого редактора, пить с ним коньяк в счет гонорара и смотреть его новую машину. Если согласятся издать роман, гонорар за него равен месячной зарплате кассира супермаркета. Основная масса писателей – отбросы общества, нищеброды и тунеядцы. А как еще могут разговаривать отбросы, кроме как ни матом? И какая может быть нравственность в обществе без хорошей литературы?

ЭНТЕРОВИЧ: Сериалы надо писать, сериалы. Никому сейчас романы не нужны. Кратко, сжато, по существу. Из сценария на съемках и то половину выбрасывают. Столько воды нальют, хоть ведро подставляй. А уж в романе воды…

ТАТЬЯНА: Это не вода, а богатство литературного языка, описание душевных метаний человека, подробные портреты героев, описания природы. Это же очень интересно читать!

ЭНТЕРОВИЧ: Вам интересно, а мне некогда!

ДИЛЕТОВ: Мне тоже некогда! А я вот сижу и жду! Сижу и жду! И слушаю разговоры об отвлеченном. Именинник сегодня появится или нет!? (встает)

Все тоже встают из-за стола и разбредаются кто куда.

Татьяна просит врача отойти к окну. 

ТАТЬЯНА: Олег, у меня к вам небольшая просьба.

КУРСОРОВ: Да, пожалуйста! С удовольствием ее выполню.

ТАТЬЯНА: Просьба довольно деликатная. Можно сказать, медицинская.

КУРСОРОВ: Так приходите ко мне на прием. У нас в клинике все приборы есть. Сделаете все необходимые процедуры под моим контролем. Друзьям я ставлю правильный диагноз.

ТАТЬЯНА: Диагноз проще не бывает. И нужный прибор у мужчин обычно с собой.

КУРСОРОВ:  Так в чем проблема?

ТАТЬЯНА: Она очень застарелая. Тянется годами, лет с двадцати пяти, и никакого просвета.

КУРСОРОВ: Ну что же вы так затянули, Танюша! Давно надо было начать лечение.

ТАТЬЯНА: Я начинала. А оно все не лечится и не лечится.

КУРСОРОВ: Значит, вы не к тем врачам обращались.

ТАТЬЯНА: Да к кому я только не обращалась! И все отказываются.

КУРСОРОВ: Что вы все к шарлатанам идете! Вы бы к нам, профессионалам… Я бы давно  вашу проблему решил.

ТАТЬЯНА: А вы не откажетесь?

КУРСОРОВ: Таня, как вы могли такое подумать! Никогда в жизни я вам не откажу. Сам не смогу, найду нужных людей. Мы же тут все свои!

ТАТЬЯНА: Я хочу, чтобы моей проблемой занялись именно вы. Вам она по силам. Я это чувствую, я в вас уверена.

КУРСОРОВ: Тем более, я должен ее решить! Просто обязан! Ну, в чем дело?

ТАТЬЯНА: Вы не могли бы сделать мне ребенка?

КУРСОРОВ: Что-что?

ТАТЬЯНА: Я очень хочу сына. Или дочку. Мне все равно. Кто получится. Это мое единственное желание в жизни. Ребенок подрастет. Научится ходить. Потом говорить. Потом пойдет в садик. Потом в школу. Потом…

КУРСОРОВ: А что, кроме меня?…

ТАТЬЯНА: Вы же сказали, что с удовольствием… И обязательно поможете.

КУРСОРОВ: Но дело ведь не такое простое.

ТАТЬЯНА: А что в этом сложного? Одно движение, и вы – отец. Главное – попасть.

КУРСОРОВ: А моральная ответственность? Да и финансовая тоже. Алименты, то, се.

ТАТЬЯНА: Никаких алиментов не будет. Клянусь! Никто даже не узнает, что вы – отец этого ребенка.

КУРСОРОВ: Но сам-то я буду это знать. У меня есть совесть!

ТАТЬЯНА: Я же не предлагаю вам пойти на преступление.

КУРСОРОВ: Вообще-то, я женат. Это моральное преступление перед женой. А если она узнает? Тогда точно не вернется.

ТАТЬЯНА: А зачем вам ей рассказывать?

КУРСОРОВ: Нет, конечно, я не стану. Но вдруг!

ТАТЬЯНА: Я не скажу. Ребенок тоже. Он даже не будет знать, кто его отец.

КУРСОРОВ: Ну, знаете! Чтоб мой ребенок не знал, что я его отец! Я похож на человека, который разбрасывается своими детьми? Я должен отвечать за его воспитание.

ТАТЬЯНА: Хорошо, тогда я расскажу ему, кто отец. И вы будете его навещать, воспитывать, как вам будет нужно.

КУРСОРОВ: Тогда жена точно все узнает. Нет, я не могу взять на себя такую ответственность. Извините!

ТАТЬЯНА: Понятно. Вы не хотите со мной переспать, потому что я некрасивая?

КУРСОРОВ: Нет, я не отказываюсь. Но… без последствий. И вы довольно симпатичная.

ТАТЬЯНА: Не врите, не надо. Я все про себя знаю. Я же смотрю в зеркало. Я некрасивая, в уродских очках, с лишним весом, и мужчины от меня отворачиваются.

КУРСОРОВ: Вот зачем вы к Александру обратились. Не комплексуйте, Танюша, я вас умоляю! Как женщина, вы привлекательны. Но, что, вы так и будете всех мужчин просить?

ТАТЬЯНА: Буду! Да, буду! И ничего в этом постыдного нет. Раньше я никого не просила. Стеснялась. Вся эта дурацкая общественная мораль. Мол, она к мужчинам сама пристает  и все такое… И вот, мне уже тридцать семь, а я одна. Я так больше не могу. Надо было не просить, а нож к горлу приставлять и требовать. У меня бы уже был ребенок. Или два.

КУРСОРОВ: Извините, Таня, я не могу вам помочь. Правда…

ТАТЬЯНА: А еще врач называется! Белый халат напялит и ходит по клинике индюком. Важней него никого на свете нет. А попроси о помощи… Шарлатан!

КУРСОРОВ: У каждого свои недостатки. Слишком сложная нравственная проблема. (отходит) Но где же, черт возьми, Александр!?

ДИЛЕТОВ: Меня тоже мучает этот вопрос. Может, он про нас забыл?

КЛАВА (входит): Он о вас помнит. Он звонил, сказал, что операция еще не закончена, и умоляет подождать еще немного. (выходит)

ЭНТЕРОВИЧ: Ладно, подождем! Раз человек просит.

ФАЙЛОВСКИЙ: У него важное дело, а мы развлекаемся. Надо проявить уважение к его профессиональным обязанностям.

КУРСОРОВ: Вообще-то, Александр – психотерапевт.

ДИЛЕТОВ: Нам это известно!

КУРСОРОВ: Ну, и какая может быть операция?

ДИЛЕТОВ: Да, он не вспарывает животы скальпелем, как вы. И что?

ЭНТЕРОВИЧ: Мало ли какая! Нам как-то надо было снять один эпизод в цеху металлургического завода. Вот я вам скажу, была операция!

КУРСОРОВ: Вот и повод! Давайте выпьем за успех его операции! (Дилетову) Надеюсь, не откажетесь?

Врач берет бутылку, затем другую и наливает всем собравшимся вина и коньяка в их опустевшие бокалы. При этом не забывая налить себе водки.

Все поднимают бокалы, чокаются, выпивают, закусывают.

ДИЛЕТОВ (врачу): Поражаюсь, как ловко вы находите повод, чтобы выпить! Мне просто жалко вашу больницу. Наверное, у вас там вечная нехватка спирта. Только привезут, а у вас уже готов повод, чтобы ополовинить запасы.

КУРСОРОВ: На работе ни-ни… А на дне рождения сам Бог велел.

Раздается звонок входной двери.

ТАТЬЯНА: Вот, Александр уже и добрался. А вы волновались!

Клава идет открывать входную дверь, и на пороге гостиной появляется симпатичный молодой человек с явными актерскими задатками.

ВИНДУСОВ (весело): Салют, ребята!

ЭНТЕРОВИЧ: Какие мы ребята! Мы тебе в отцы годимся.

ВИНДУСОВ: А мне Александр сказал, что будут только свои.

ЭНТЕРОВИЧ: А он тебе сказал, что старшим грубить нехорошо?

ВИНДУСОВ: Нет. Первый раз слышу.

ДИЛЕТОВ: Вот наглец! И кто ты такой?

ВИНДУСОВ: Игорь Виндусов. Известный актер театра и кино.

ФАЙЛОВСКИЙ: Я что-то о таком не слышал.

КУРСОРОВ: Конечно, известный! Всем его друзьям и знакомым.

ТАТЬЯНА: Что вы на него накинулись! Обаятельный  молодой человек. Хочет создать непринужденную обстановку. Вот и все!

ВИНДУСОВ: Точно! Потому что сам всегда в хорошем настроении. И поднимаю его другим. Рассказываю анекдоты, люблю розыгрыши, веселю публику. Даже если это никому не нравится.

КУРСОРОВ. Всегда хотел познакомиться с известным  актером. Это находчивые и остроумные люди. Душа любой компании. И такие смешные!

ЭНТЕРОВИЧ: Не путайте актеров и клоунов. Это разные профессии.

КУРСОРОВ (актеру): И зачем вы обратились к Александру? Ну, если такой весельчак. Здесь все свои. Стесняться нечего. Мы выслушаем и поможем.

ВИНДУСОВ: Надо немного успокоить нервишки. Что-то совсем расшатались. Волнуюсь сильно перед спектаклем.

КУРСОРОВ: Значит, чувствуете ответственность за роль.

ВИНДУСОВ: Но от волнения текст забываю.

ЭНТЕРОВИЧ: И тебе из-за этого не дают ролей, что ли?

ВИНДУСОВ: Не знаю, почему не дают. Может, потому что я нетрадиционной ориентации. Я женщин люблю.

ЭНТЕРОВИЧ: Шутник, да!? Повидал я актеров на нашей студии. Такие шутники!

ВИНДУСОВ: А вы, простите, кем на студии работаете? Неужели, кинорежиссером?

ЭНТЕРОВИЧ: Ну что ты, парень, до режиссера мне еще расти и расти! Это небожители. А я пока простой генеральный продюсер.

ВИНДУСОВ: Так это вы снимаете телесериалы! Вот это я удачно зашел! Очень приятно с вами познакомится.

ЭНТЕРОВИЧ: Ну, познакомились, и довольно…

ВИНДУСОВ: А вам на студии нужны молодые талантливые актеры?

ЭНТЕРОВИЧ: Зачем? От них только шум, суета и громкий смех. Мешают работать.

ВИНДУСОВ: А кто же у вас снимается в сериалах?

ЭНТЕРОВИЧ: А те, кто снимается, ведут себя тихо.

ВИНДУСОВ: Может, вы меня посмотрите? Я тихий и очень талантливый.

ЭНТЕРОВИЧ: Да чего на тебя смотреть? Я ни в одном сериале тебя не видел. Если бы ты примелькался, я бы тебя сам пригласил.

ВИНДУСОВ: Как же примелькаться, если не снимают? Вы доверьте мне роль и увидите, как я с ней отлично справлюсь.

ЭНТЕРОВИЧ: Знаешь, сколько у нас в базе молодых талантливых актеров? Тысяча.

ВИНДУСОВ: Но я обаятельный. И у меня есть харизма.

ЭНТЕРОВИЧ: Все обаятельные. И все с харизмой.

ВИНДУСОВ: Но я еще и симпатичный.

ЭНТЕРОВИЧ: Все симпатичные. Я тебе больше скажу. Вся эта тысяча, так же как и ты, умеет играть в разных амплуа. И все сходу выполняют указания режиссера. И все с ним не спорят.  И все, и все, и все… Ты ничем от всех не отличаешься.

ВИНДУСОВ: Ну, дайте хотя бы роль в эпизоде! У меня отлично удаются эпизоды.

ЭНТЕРОВИЧ: На эпизоды мы берем средних актеров. Таких у нас две тысячи.

ВИНДУСОВ: Но что вам тогда нужно?

ЭНТЕРОВИЧ: Нужно иметь нечто такое… Чего нет у остальных. Что-то особенное, ореол загадочности, необычную ауру, выделяющуюся внешность. Ладно, приноси резюме, внесем тебя в базу. И жди звонка. Может, вызовут на пробы.

ВИНДУСОВ: Долго ждать?

ЭНТЕРОВИЧ: Если не звонят, значит, ты пока в очереди. Иные годами ждут. А ты хочешь сразу на главную роль? Надо роль высидеть, выносить и родить. А это быстро не бывает. Нужно опыта набраться, мастерство обрести. Хорошему актеру много чего нужно знать и уметь. Вот так-то, парень!

КУРСОРОВ: А врачу не надо много знать и уметь? Актер плохо сыграет, никто и не заметит. А если врач плохо вылечит, больной это сразу почувствует, и его родные заметят.

ДИЛЕТОВ: Фирмы ритуальных услуг тоже заметят. У них клиентов прибавится.

ФАЙЛОВСКИЙ: Послушайте, Петр! Вы можете говорить на другую тему? О чем угодно, кроме этой! Хоть о погоде.

ДИЛЕТОВ: Конечно, могу! Погода сейчас такая отвратная, хоть ложись и помирай.

КУРСОРОВ: Да уж, неизлечимо! А если о женщинах?

ДИЛЕТОВ: К женщинам я отношусь с приязнью. Была у меня одна знакомая. У нас была настоящая любовь. Но никто не вечен. Она заболела и вскоре… Ну, сами понимаете.

ЭНТЕРОВИЧ: Тяжелый случай! Сериалы смотрите? Что о них можете сказать?

ДИЛЕТОВ: Попадаются интересные, втягиваешься. Исторические люблю, детективы. Но бывают такие мелодрамы, что со скуки  помереть можно.

КУРСОРОВ: Другого и не ждали. О чем не спроси, все на свою любимую тему выводит.

ТАТЬЯНА: Можно я спрошу? С моей темы никак на его не свернуть.

КУРСОРОВ: Рискните!

ТАТЬЯНА: Петр, а живопись вам нравится?

ДИЛЕТОВ: Конечно! Знаете, есть такая картина Шагала. Двое влюбленных летят над старым городом. Очень красиво! Летят себе и летят! Но ведь это опасно так лететь, согласитесь. Они могут упасть и разбиться. Насмерть.

ФАЙЛОВСКИЙ: Давайте договоримся, а! Больше на эту тему ни слова. Даже ни намека. Хорошо? Нам всем это неприятно.

ДИЛЕТОВ: Попробую. Хотя это и нелегко. Придется ломать себя через колено.

КУРСОРОВ: Теперь понятно, зачем вы обратились к Александру. У вас с головой точно не все в порядке.

ДИЛЕТОВ: У вас, можно подумать, все в идеале! Нормальный человек не будет злоупотреблять. (щелкает по горлу) К этому приводит сильная психологическая травма.

ЭНТЕРОВИЧ: Конечно, травма! Производственная. Наслушаешься жалоб больных за смену и точно начнешь пить.

КУРСОРОВ: Нет, вы неправы! От этого пить не хочется. Больные становятся родными. А когда болеют родные, ведь хочется им помочь.

ТАТЬЯНА: Зачем же вы пьете, Олег? Вы себя погубите.

КУРСОРОВ: Если не буду пить, я умру.

ЭНТЕРОВИЧ: И давно это у вас?

КУРСОРОВ: Давно. Уже полгода.

ЭНТЕРОВИЧ: Сколько!? Да вы смеетесь! Люди годами пьют и только здоровей становятся.

ТАТЬЯНА: Почему начали пить? Не стесняйтесь, Олег! Мы ведь все свои. У всех у нас с головой что-то не в порядке.

ЭНТЕРОВИЧ: Почему это? У меня все в норме. Просто люблю общаться.

ВИНДУСОВ: Я тоже люблю общаться. С продюсерами, врачами, писателями, гробовщиками. Накапливаю жизненный опыт. Пригодится на сцене.

КУРСОРОВ: Жена от меня ушла. Я остался один. Нет, она, конечно, была стервой, и мы постоянно ссорились. Но какая красивая женщина! Узнаю, к  кому, сверну ему шею.

ТАТЬЯНА: Какой вы кровожадный! А еще врач.

КУРСОРОВ: Иногда, Таня, чтобы вылечить болезнь, надо вырезать какой-то орган. Вот я этому мерзавцу и вырежу все, что мешает. Мне.

ФАЙЛОВСКИЙ: Вы даже не знаете, кто он?

КУРСОРОВ: Нет. Она ушла и ничего не сказала. Куда ушла, к кому, на сколько. Ничего не знаю.

ДИЛЕТОВ: Если бы она ушла навсегда, так сказать, в последний путь, это была бы трагедия. А так… Может, еще вернется.

ТАТЬЯНА: Она непременно вернется, Олег! Если женщина любит, она может увлечься кем-то, но потом возвращается к прежней любви. Я читала об этом…

КЛАВА (входит): А вот и новая гостья! Встречайте!

На пороге появляется очень красивая молодая женщина по имени Изабелла.

ТАТЬЯНА: Я же говорю, вернется!

ИЗАБЕЛЛА: Добрый день, господа!

ВИНДУСОВ (вскакивает): Здравствуйте, милочка! Как добрались? Заторов по дороге не было? Настроение хорошее? Сейчас я буду вам его поднимать. Вы будете рады до безумия. Ваш доктор вас давно ждет и страдает. Начал потихоньку спиваться.

Он подводит Изабеллу к врачу. Она удивленно смотрит на потрепанного жизнью нетрезвого мужчину.

КУРСОРОВ: (Игорю) Это не она! (Изабелле) Добрый день, мадмуазель! Проходите, пожалуйста! Присаживайтесь! Чувствуйте себя, как дома. Здесь все свои! (встает, подставляет даме свободный стул)

ИЗАБЕЛЛА: Спасибо! А почему я не вижу Александра?

КУРСОРОВ: У него важная операция. Скоро будет! (идет на место)

ИЗАБЕЛЛА: Я хотела бы поздравить его с днем рождения.

ЭНТЕРОВИЧ: Мы все хотели! Ждем-с! Обещал с минуту на минуту.

ВИНДУСОВ (врачу): Вот это красотка! Как же я удачно зашел!

КУРСОРОВ: Молод еще! Молоко на губах… Сказал же продюсер, опыта наберешься, тогда приходи.

ВИНДУСОВ: В любви мне опыта не занимать. Я один из лучших в моей возрастной категории.

ТАТЬЯНА: Какое самомнение! Хотелось бы  проверить на деле.

ВИНДУСОВ (пренебрежительно смотрит на нее): Если меня уговорят.

ФАЙЛОВСКИЙ. (Изабелле) Как вас зовут, моя дорогая?

ИЗАБЕЛЛА: Изабелла! Как вино.

ДИЛЕТОВ (отстраняет писателя): А меня Петр! Как царя. Приятно познакомиться!

ЭНТЕРОВИЧ: Надо же, какие люди в нашем местном Голливуде. Будете что-нибудь пить? Нам всем здесь больше заняться нечем, кроме этого.

ИЗАБЕЛЛА: Красное, пожалуйста! Немного.

Врач встает, наливает ей вина в бокал.

КУРСОРОВ: Правильно, начинать надо с красного и лучше сухого. Лишний сахар ни к чему. Это я вам, как врач, советую.

ИЗАБЕЛЛА: Я им обычно и заканчиваю.

КУРСОРОВ: А я заканчиваю тем, что остается. А бывает, и не заканчиваю вовсе.

ДИЛЕТОВ (наливает себе коньяк): Закончите раньше времени. Вот моя визитка! (сует врачу визитку)Скажете родным, что у меня все дешево. Таких смешных цен ни у кого нет. По дружбе еще скину.

КУРСОРОВ: Обойдусь! Пока не требуется.

ДИЛЕТОВ: Все так говорят. А потом телефон обрывают.

ЭНТЕРОВИЧ: Дайте мне! (забирает визитку)

ДИЛЕТОВ (заинтересованно): Кто-то из близких?…

ЭНТЕРОВИЧ: Так, на всякий случай…

КУРСОРОВ: За что пьем, друзья!?

ВИНДУСОВ: За дам, кончено! У меня есть хороший тост! (встает, держа в руке бокал) Женщина – это солнечный зайчик, мелькающий в потоке будничных дней и зажигающий фитилек интереса своим появлением. Так поднимаем же бокалы за присутствующих здесь женщин, освещающих светом души нашу скучную жизнь.

ЭНТЕРОВИЧ: А ты, видать, хорошо зарабатываешь на тостах.

Все чокаются с Изабеллой и Татьяной, пьют. Игорь пересаживается к ним.

ВИНДУСОВ: Изабелла, можно к вам? Игорь Виндусов, известный актер театра и кино.

ИЗАБЕЛЛА (радостно): Вот как! Ваше лицо мне знакомо! Я вас видела в сериале… «Крутые ребята»? Нет?

ВИНДУСОВ: Нет, в этом сериале я не снимался. А вот в других играл. У меня много разных ролей. Выбираю главные, эпизодами не размениваюсь. Главная роль позволяет полностью раскрыть характер персонажа.

ИЗАБЕЛЛА. Наконец-то я познакомилась с известным актером. А то сколько с актерами  ни знакомлюсь, все какие-то неизвестные попадаются.

КУРСОРОВ: Просто когда они становятся известными, уже с кем попало не знакомятся.

ИЗАБЕЛЛА (актеру): Дайте автограф на память! Ну, вот хоть на салфетке. Я ее на стену гостиной повешу рядом с репродукцией Дали. А у вас кто папа?

ВИНДУСОВ: Олигарх, конечно! Не очень известный, но олигарх. Он человек скромный, публичности не любит, попусту не пиарится. Так что я снимаюсь в кино в душевном порыве, если друзья попросят.

ИЗАБЕЛЛА (оживленно): Давно хотела познакомиться с таким интересным человеком.

ВИНДУСОВ: Мы даже можем побеседовать где-нибудь наедине. Например, под репродукцией. Хотите?

ИЗАБЕЛЛА. С удовольствием!

ВИНДУСОВ: Вот и договорились! Вам налить вина?

ИЗАБЕЛЛА: Немного.

Виндусов наливает себе и Изабелле, они чокаются и выпивают.

ЭНТЕРОВИЧ: Изабелла, а я – кинопродюсер и могу пригласить вас на съемки. Вы тоже, как и Игорь, могли бы сыграть главную роль в телесериале.

ИЗАБЕЛЛА: Ну, что вы! Я же не актриса.

ЭНТЕРОВИЧ: Зато у вас потрясающие внешние данные. Знаете, сколько будет поклонников? Миллионы телезрителей.

ИЗАБЕЛЛА: Мне поклонников хватает. А так хочется простого женского счастья и большой чистой любви. Только полюбишь кого-то, а он раз и – обычный поклонник. Приходится разлюбить.

ЭНТЕРОВИЧ: Нет, я просто вижу вас в главной роли одного нашего сериала. Вы подходите идеально. Красивая женщина-вамп.

ИЗАБЕЛЛА: Не люблю учить много текста.

ЭНТЕРОВИЧ: Ничего учить не придется. Сделаем вам роль без слов. Вы будете просто присутствовать в кадре.

ИЗАБЕЛЛА: Горничная на заднем плане? Спасибо, обойдусь.

ЭНТЕРОВИЧ: Я же говорю – главная  роль.

ВИНДУСОВ: Так не бывает. Если только это фильм о глухонемой сельской красавице, которую беззаветно любит пастух. Но такое уже не снимают.

ЭНТЕРОВИЧ: Тебе, как известному актеру, полезно смотреть киноклассику. Есть такой итальянский фильм «Материнское сердце», где героиня, красивая женщина, за весь фильм не произносит ни слова. Все с ней говорят: ее дети, ее муж, ее подруга, ее шеф. Все вываливают на нее свои проблемы, все ее ругают и грузят по полной. А она просто слушает и молчит. Но зато как выразительно молчит! Глаз не оторвать. Просто решает бороться с пороками общества молча, но действенно. Потому что все много говорят, но никто ничего не делает. Ну, как у нас! (Изабелле) Вы тоже будете просто молчать.

ИЗАБЕЛЛА: Я не умею молчать.

ФАЙЛОВСКИЙ: Надо учиться, моя дорогая. Для женщины это неоценимое качество.

ИЗАБЕЛЛА: Давайте я буду говорить от себя. И каждому персонажу выскажу в лицо все, что я о нем думаю.

ЭНТЕРОВИЧ: Лучше не надо. Режиссер у нас – человек суровый, амбициозный. У него свое видение, о котором никто, кроме него, не знает.

ИЗАБЕЛЛА: Ладно, попробовать можно! Какая сцена снимается первой?

ЭНТЕРОВИЧ: Конечно, в спальне! Это основная сцена всего сериала. Она дает ключ к пониманию дальнейшего развития событий.

ИЗАБЕЛЛА: Начинать в спальне? Обычно в мелодрамах ею все заканчивается.

ЭНТЕРОВИЧ: А в этот раз наоборот. Там все и начнется. Потом они поженятся и будут жить долго и счастливо.

ИЗАБЕЛЛА: Кто играет героя?

ЭНТЕРОВИЧ: Один очень известный актер. Вы видели его во многих сериалах. Да практически  во всех.

ИЗАБЕЛЛА: Заманчиво! Мне нравятся известные актеры.

ЭНТЕРОВИЧ: Но он сейчас занят на съемках другого сериала, поэтому вашим партнером на съемочной площадке буду я. Пока снимем пробу, а тут любой партнер подойдет.

ИЗАБЕЛЛА: Вы же сказали, что вы – продюсер.

ЭНТЕРОВИЧ: В целях экономии сметных денег продюсеры иногда снимаются вместо актеров. Когда у продюсера выразительная внешность или когда актер занят.

ИЗАБЕЛЛА: Кто еще будет на площадке?

ЭНТЕРОВИЧ: Никого. Даже оператора. Сцена снимается без камеры, чтобы максимально раскрепостить партнеров, то есть нас с вами.

ИЗАБЕЛЛА: Съемка без камеры и оператора? Это, что, новое веяние в кинематографе? Кино не для всех, да? Да вы смелый экспериментатор.

ЭНТЕРОВИЧ: Чтобы искусство двигалось вперед, Белла, нужны эксперименты. Это всем известно. Нужны новые формы, новые ракурсы, новая подача материала, новый диалог со зрителем. Иначе застой.

ИЗАБЕЛЛА: Ладно, допустим! Что должно происходить на площадке?

ЭНТЕРОВИЧ: Мы будем импровизировать. В сценарии сделаны только общие наметки, общая мизансцена и задана тема для диалога. Все остальное на усмотрение актеров. Представляете, какое поле для фантазии истинно творческой личности.

ВИНДУСОВ: А когда я снимаюсь, режиссер шагу не дает ступить. Так и говорит мне – обвели тебя мелом, лежи и не рыпайся.

ЭНТЕРОВИЧ: Никогда не спорь с режиссером. Он всегда прав. (Изабелле) Но мы с вами будем творить без всяких указаний. Во что желаем, в то и играем, чем хочется, тем и занимаемся. Полная импровизация.

ИЗАБЕЛЛА: Что ж, тоже интересно! А какие у нас будут костюмы? Я больше люблю из восемнадцатого века. Напудренные кудрявые парики, глубокое декольте, обтянутая талия, широкие юбки на китовом усе. Такое очарование старины!

ЭНТЕРОВИЧ: Можем достать и из восемнадцатого. Но вся история из нашего времени. Про текстильный комбинат. Простая ткачиха полюбила гендиректора. А он ее не замечает. Но во второй серии заметит, как миленький. Ей доверят выступить на корпоративе от лица коллектива. Гендиректор забывает обо всем: о бизнесе, о партнерах и конкурентах, о жене и детях, о деньгах в офшорах. Весь бизнес летит прахом, он все кладет к ее ногам. Вот такая сильная у него проснется к ней любовь. Так что будем играть в повседневном. Все равно по ходу сцены придется всю одежду снимать.

ИЗАБЕЛЛА: Зачем это?

ЭНТЕРОВИЧ: Ну, как зачем? Чтоб переодеться в пижаму, конечно. Они же в спальне.

ИЗАБЕЛЛА: Что можно сыграть за минуту? Не час же они будут переодеваться.

ЭНТЕРОВИЧ: Видите ли, Белла, эта сцена так хитро выписана сценаристом, с такими тонкими и едва уловимыми психологическими нюансами, что надевают пижаму они только утром. А всю ночь…

ИЗАБЕЛЛА: Ну, с вами все понятно! Нет, эта роль мне не нравится. Дайте эпизодическую. Я буду изредка появляться на экране, говорить о героях все, что я о них думаю, и прятаться за кадром.

ЭНТЕРОВИЧ. Такая роль есть – жена гендиректора. Но если отдать ее вам, зритель не поймет, почему гендиректором комбината назначен идиот, который, имея такую жену, полюбил ткачиху.

В комнату входит Клава с новым блюдом, ставит его на стол.

ДИЛЕТОВ (нервно): Клавдия, ну где же Александр!? Сколько можно ждать?

КЛАВА: Он звонил минуту назад и сказал, что едет. Но на дорогах  такие пробки! Вечер выходных, что вы хотите!

ФАЙЛОВСКИЙ: Ладно, все в порядке. Пробки, так пробки. Подождем!

КУРСОРОВ: А я предлагаю выпить за тех, кто сейчас за рулем. Им скучно, они стоят в пробках, а нам весело. Мы сидим в приятной компании и отмечаем день рождения без именинника. Вот и выпьем за их здоровье!

ДИЛЕТОВ: Если пить за здоровье всех, кто стоит в пробках, бутылки коньяка нам не хватит. Цистерна нужна.

ФАЙЛОВСКИЙ: Мы же пьем чисто символически из чувства солидарности.

ДИЛЕТОВ: Это с нами нужна солидарность. Лучше бы я в пробке застрял!

ФАЙЛОВСКИЙ: Чем же пробка лучше нашей компании?

ДИЛЕТОВ: Там можно бросить машину на обочине и пойти пешком. А здесь сиди и жди! Сиди и жди! И сколько ждать, никто не знает!

ТАТЬЯНА: Какой вы нетерпеливый! Вам бы побыстрей отметиться и свалить.

ДИЛЕТОВ: Не люблю терять время попусту.

ФАЙЛОВСКИЙ: Это вам кажется, что попусту. То, что мы здесь собрались, имеет огромное значение для всех нас.

ДИЛЕТОВ: Какое!?

ФАЙЛОВСКИЙ: Пока не знаю. Смысл того, что происходит с человеком в данный момент, он часто не осознает. И начинает понимать все произошедшее только через  какое-то время, а может, и к концу жизни. Если обнаружит связь произошедшего с другими событиями. Проследив всю цепь событий, он и поймет смысл каждого из них.

ДИЛЕТОВ: Вот еще философ нашелся!

КУРСОРОВ: А я уже осознаю смысл нашей встречи – поздравить именинника. Но чувствую, до него мы нескоро доберемся.

ЭНТЕРОВИЧ: Да, Клавдия! Хотелось бы этот смысл как-то приблизить.

КЛАВА: Понимаю ваше нетерпение. Но ничем помочь не могу. Александр очень извиняется и просил меня чем-нибудь вас развлечь.

ДИЛЕТОВ: Придется развлекаться самим. Как я заметил, мой бизнес вас не интересует совершенно. Давайте поговорим о чем-нибудь отвлеченном.

ФАЙЛОВСКИЙ: Например, о литературе.

ТАТЬЯНА: Да, это тема бескрайняя, в ней всегда открываешь что-то неизведанное.

КУРСОРОВ: Мы уже о ней поговорили. И выяснили, что ее постепенно заменяет твиттер и фейсбук.

ИЗАБЕЛЛА: А что! Очень удобные штуки. Можно говорить обо всем, о чем хочешь, и сразу со всеми друзьями и знакомыми.

ЭНТЕРОВИЧ: Да что там – знакомыми! Со всем миром! И всему миру сообщить о своих мелких семейных дрязгах. Пускай весь мир их обсуждает.

ВИНДУСОВ: Давайте лучше поговорим о театре! В театр ходят все. И все в нем разбираются.

КУРСОРОВ: Я не хожу, мне театра хватает на работе.

ДИЛЕТОВ: Мне тоже. Иногда такие спектакли закатывают…

ТАТЬЯНА: Петр, только не надо о вашей фирме, умоляю! Игорь, расскажите лучше о вашем театре, подлинном и вдохновляющем, который заставляет душу трепетать.

ВИНДУСОВ: Ну, что рассказать… Я давно просил у нашего главного режиссера большую роль. Мне, известному актеру, он не мог отказать! И дал серьезную, очень характерную роль. Так и сказал. А почему бы тебе, Игорь, не сыграть Протопопова. Очень интересная и, главное, необычная роль.

ТАТЬЯНА (удивленно): Какую!?

ВИНДУСОВ: Протопопова. Я говорю, о чем речь, конечно, сыграю. Я таких необычных ролей еще не играл. Но я справлюсь. Главное, передо мной правильно поставить  сверхзадачу. Как только получу сверхзадачу, сразу начну ее решать. Я не стал спрашивать у него, эта роль в какой пьесе. А то еще подумает, что я не знаю репертуара. Вы не в курсе?

ФАЙЛОВСКИЙ: По-моему, это герой чеховских «Трех сестер».

ВИНДУСОВ: Ух ты, здорово! Великая пьеса! Давно хотел посмотреть, но все никак не удается. То утренник, то вечеринка. Времени ни на что не хватает. Большая роль?

ФАЙЛОВСКИЙ: Одна их центральных.

ВИНДУСОВ: Да что вы говорите! Наверное, много текста?

ФАЙЛОВСКИЙ: Сплошные монологи.

ВИНДУСОВ: Что ж, придется выучить! Хоть и я не люблю много текста учить. Но тут надо выложиться на полную катушку. Если мне доверили центральную роль в пьесе, я приложу все свои способности, но с ней справлюсь.

ЭНТЕРОВИЧ: Думаю, у тебя получится. В тебе чувствуется нераскрытый талант.

ВИНДУСОВ: Скажите, Валентин, а это положительный герой или отрицательный?

ФАЙЛОВСКИЙ: Ненавижу деление героев на положительных и отрицательных. У каждого человека, как и у каждого литературного героя, есть камень за пазухой, каждый в той или иной ситуации может быть добряком или сволочью. В каждом сидит и доктор Джекил, и мистер Хайд. Все меняется в зависимости от миропонимания человека, его умения сдерживать инстинкты и отношения к окружающим. Вот, например, Раскольников – положительный герой или отрицательный?

ВИНДУСОВ: Ну, как сказать. С одной стороны…

ФАЙЛОВСКИЙ: Конечно, положительный! Маму любит, сестру обожает, помогает бедным девушкам и вдовам, разоблачает негодяев и мошенников. А старушек-то как уважает! Души в них не чает!

ВИНДУСОВ: Раз мы заговорили о литературных героях, расскажите мне немного об образе Протопопова. Что он за человек, какие у него пристрастия?

ФАЙЛОВСКИЙ: Сложный образ. Даже и не поймешь, какой у него характер, как он себя ведет. И вообще, что он за человек. Просто председатель земской управы и все. А какой  председатель, хороший или плохой, сразу не разберешь. Как часто проводит заседания, неизвестно. И справляется ли со своими обязанностями, тоже неясно. Да и пристрастие у него всего одно – это Наташа.

ДИЛЕТОВ: И в чем там вообще дело?

ФАЙЛОВСКИЙ: Это всем известно! Три молодые женщины, живущие в провинции, очень хотят  уехать в Москву, но у них не получается.

ДИЛЕТОВ: Почему?

ФАЙЛОВСКИЙ: Трудно понять. Надо жить в то время.

ДИЛЕТОВ: Но в чем причина-то? Семья большая, мужья не пускают, детей много?

ФАЙЛОВСКИЙ: Вот детей у них вообще нет. У одной из трех есть муж, но она его не любит. Хотя он не пьет, не курит, на рыбалку не ездит, работает преподавателем в гимназии, имеет хорошую зарплату, жену любит, содержит ее, одевает, и все ей прощает. При этом она нигде не работает, не воспитывает детей и не занимается домашним хозяйством. За нее все делает прислуга.

ИЗАБЕЛЛА: Вот это да! Ничего себе житуха! Да такой муж на вес золота. Чего она его не любит?

ФАЙЛОВСКИЙ: Трудно понять. Наверное, со скуки.

ИЗАБЕЛЛА: А кого же она любит?

ФАЙЛОВСКИЙ: Чужого мужа, как и положено в русских семьях.

ИЗАБЕЛЛА: А за что чужого любит?

ФАЙЛОВСКИЙ: Да просто любит и все. Очевидно, тоже со скуки. Может быть, за то, что он все время жалуется на трудную жизнь и больную жену, страдающую склонностью к самоубийству. Говорю же, нам трудно понять. Надо жить в то время.

ДИЛЕТОВ: Так все-таки, почему они не могут уехать в Москву? Че за проблема-то? Шеф с работы не отпускает? Коллекторы долг требуют?

ИЗАБЕЛЛА: Просто не хотят быть лимитчицами и работать на стройке за прописку.

ФАЙЛОВСКИЙ: Нет, дорогая Изабелла, вы ошибаетесь! Лимитчицы были в советское время, а в царское время не было никаких лимитчиц. И прописки не было. Приезжай в Москву, снимай комнату и живи. Никто слова не скажет. Работает Ирина в своем городке на телеграфе, и в Москве тоже будет там работать. Да еще получать пенсию за отца-генерала. И найдет свою любовь. Там много хороших добрых парней.

ДИЛЕТОВ: Так почему не могут уехать? Мне надо, я еду и не страдаю. Надо в Москву, еду в Москву, надо в Магадан, так пожалуйста!

ЭНТЕРОВИЧ: Ну, как почему? Лень. Привычное свойство русского человека. Он ведь очень любит мечтать. И при этом палец о палец не ударит, чтобы претворить свою мечту в реальность. Делать-то ничего не надо. Мечтай себе, вздыхай, тоскуй, жалуйся. Но дальше слов ни шагу.

ДИЛЕТОВ: А может, они не могут достать билетов на поезд?

ФАЙЛОВСКИЙ: Не думаю, что в конце девятнадцатого века были проблемы с билетами.

ДИЛЕТОВ: Значит, когда они собрались ехать в Москву, был курортный сезон, и  надо было покупать билеты за два месяца. А они не успели.

ФАЙЛОВСКИЙ: Не было тогда никаких курортных сезонов. Были классы. В третьем классе для простого народа были дешевые билеты, а в первом, для господ, билеты всегда в продаже.

ДИЛЕТОВ: Так вот в чем причина! Сестры не хотели ехать третьим классом и толкаться среди простонародья, а на первый класс у них не хватало денег.

ФАЙЛОВСКИЙ: Нет, все гораздо сложнее. Нам не понять. Надо жить в то время.

ТАТЬЯНА: Понять можно. Сестрам приятней мечтать о Москве, страдать от невозможности уехать, чем просто переехать в нее и все. Они в глубине души понимают, что потеряются  в большом городе, как тысячи других приезжих, и будут чувствовать себя еще более чужими и ненужными, чем дома.

КУРСОРОВ: А я думаю, Чехов писал не только о Москве и о сестрах.

ФАЙЛОВСКИЙ: А о чем же?

КУРСОРОВ: О медицине.

ФАЙЛОВСКИЙ: Почему это о медицине?

КУРСОРОВ: Потому что был медиком. Все почему-то забывают об этом. А если говорят, то не придают этому никакого значения. А он всем своим героям ставил диагнозы и подробно описывал симптомы болезни.

ТАТЬЯНА: Вы хотите сказать, Олег, что его великие произведения о больных?

КУРСОРОВ: Конечно! В конце девятнадцатого века и начале двадцатого вся прогрессивная общественность повально увлекалась психологией. Вся Европа бредила Фрейдом, Брейером и Шарко, все в России читали медицинские журналы, и Чехов, следуя моде и своей непосредственной профессии, тоже увлекался психологией. И это увлечение находило отражение в его творчестве. Почти все его герои – психически больные люди. Душевнобольные ведь не всегда бросаются на людей и бормочут всякую чепуху. Есть тихие диагнозы.

ДИЛЕТОВ: Как у нас, что ли?

КУРСОРОВ: Угу! Психически здоровых людей вообще не существует. Так же как и физически здоровых. У каждого хоть какая-то хворь и отыщется. У большинства есть навязчивая идея или неутоленное желание, ведь есть. А это диагноз – идея-фикс. Или говоря современным языком, бзик. У якобы нормальных обычная мания в той или иной степени, своя фобия или комплекс.

ТАТЬЯНА: Интересно, и какие же у чеховских героев хвори?

КУРСОРОВ: Самые распространенные. У Громова мания преследования, у Рагина шизофрения. Хоботову и Никите тоже самое место в шестой палате. У Иванова глубочайшая депрессия, у Коврина паранойя. У Войницкого и Треплева комплекс неполноценности, грозящий суицидом. У Серебрякова мания величия, и порой до неприличия. У Аркадиной тоже.

ТАТЬЯНА: Вы что! Она талантливая актриса!

КУРСОРОВ: Никто не спорит. Но вы только вдумайтесь! Мать открыто презирает родного сына, страдающего комплексом неполноценности. Это же за гранью материнской любви. Она его своим отношением и убивает. Если бы она его любила и поддерживала, стал бы он стреляться? Она подчиняет своим желаниям всех, кто рядом с ней. Явная мания величия.

ТАТЬЯНА: А у Елены Андреевны что?

КУРСОРОВ: Постоянная скука и лень. Это меланхолия, психическое отклонение. Как только в ее полусонное состояние вторгается дядя Ваня со своими криками о погубленной жизни, у нее начинается жуткий стресс. Такие перепады в поведении явно говорят о душевном нездоровье.

ФАЙЛОВСКИЙ: Другие герои не лучше?

КУРСОРОВ: В общем, да! У Раневской крайняя форма эгоцентризма, как и у ее брата. Вы только представьте! Любовь Андреевна говорит Ане, что уезжает в Париж и будет жить там на деньги ярославской бабушки. Но бабушка прислала деньги как приданное для Ани. То есть мать лишает родную дочь будущего, ведь без приданного Аня вряд ли выйдет замуж. Петя сразу сказал, что брак не для него. Раневская с легкостью присваивает чужие деньги, не спрашивая у владелицы этих денег разрешения.

ТАТЬЯНА: Но сестры-то здоровы!

КУРСОРОВ: Если бы! У Ирины маниакальное стремление к переезду в Москву, хотя никаких препятствий для этого нет. Она мучает себя этой мечтой, как больная мазохистка. И еще она жаждет работать, бить камни и водить поезда. Что это, как не мазохизм? У Маши постоянно вертится в голове навязчивая фраза: «У лукоморья  дуб зеленый…». Явные зачатки шизофрении. И еще обе страстно, просто маниакально, ищут любовь на стороне.

ТАТЬЯНА: Вы ничего не понимаете! Сестры мучительно страдают от окружающей пошлости, непонимания близких, безысходности жизни и ощущения катастрофически потерянного времени. Их жажда жизни, нерастраченная страсть, затаенные чувства все время вырываются наружу, не находя отклика в тех, кто их окружает. Они ищут настоящей, сильной любви, которая наполнит жизнь хоть каким-то смыслом.

КУРСОРОВ: А зачем ее искать-то? Ведь любовь здесь, рядом, только руку протяни. У Маши любящий ее муж, хороший и добрый человек. Почему не любить его, родного и близкого? У Ирины – любящий ее барон. Зачем ждать какого-то принца, искать что-то недосягаемое? Надо ценить то, что имеешь, тогда и страданий  не будет.

ТАТЬЯНА: Мужчинам никогда не понять женщин. Сердцу не прикажешь.

КУРСОРОВ: Запросто, когда сердце подчинено разуму. А если разума не хватает, валят на сердце.

ДИЛЕТОВ: То есть сестры страдают от мещанства и пошлости? А что, переехав в Москву, они окажутся среди рафинированной интеллигенции? Они точно так же будут жить среди пошлых мещан и обывателей, только будет гораздо теснее.

ВИНДУСОВ: А другие женщины?..

КУРСОРОВ: Ольга постоянно мучается от своей службы в гимназии до головной боли. Типичное мазохистическое поведение душевнобольного. Если так тяжело, зачем  работать. Найди, что полегче. Наташу выводит из себя, просто до бешенства, лежащая на скамье вилка или сидящая старуха – явные признаки запущенной истерии. Ее лечить надо, а она хозяйка в доме.

ВИНДУСОВ: Мужчины, что, тоже все того?..

КУРСОРОВ: Конечно! У Прозорова явный комплекс неполноценности. Он проклинает свою жизнь и мечтает стать профессором Московского университета. Но… ничего для этого не делает. Просто у него бзик такой, маниакальное стремление при отсутствии каких-либо действий.

ЭНТЕРОВИЧ: А что он должен делать?

КУРСОРОВ: Как что!? Переехать в Москву и устроится на работу в университет. И чем раньше, тем лучше. Начать с того, что мыть пробирки в учебной лаборатории. Помогать лекторам, составлять списки студентов, проводить семинары. К тридцати годам стать преподавателем, а к сорока сделаться профессором. Все просто!

ФАЙЛОВСКИЙ: Это для вас просто. А для дворянина тяжело перешагнуть через себя.

ЭНТЕРОВИЧ: Ну, понятно! Мыть пробирки для дворянина западло, поэтому профессором он никогда не станет и будет об этом только мечтать. Да и переехать в Москву они не могут. Надо ведь собирать чемодан, а это непреодолимое препятствие.

КУРСОРОВ: Барон пять лет безнадежно любит девушку Иру. Не полгода, не год, а пять лет! Разве это нормально? В то время жизнь была коротка, пять лет – это порой пятая часть жизни. Соленый – глубокий ипохондрик. Чебутыкин – законченный флегматик. В общем, собрались хорошие, добрые, милые люди, но, тем не менее, душевнобольные.

ТАТЬЯНА: Нельзя подходить к этой пьесе с обывательской или медицинской точки зрения. Она намного глубже, чем просто описание жизни трех женщин в провинции. Это притча о хождении по кругам современного ада. В обычной жизни тоже бывает ад, и в нем приходится как-то существовать. Страдая, испытывая адские муки, уничтожая любовь и детей. Вот поэтому у сестер нет любви и нет детей, а не потому, что они не могут их родить.

ВИНДУСОВ: Ничего себе современного! Сто лет прошло. Тогда была другая жизнь.

ФАЙЛОВСКИЙ:  Для истории сто лет – это миг, одна секунда мироздания. Стрелка только качнулась на одно деление, и ста лет как не бывало. А в притче время действия вообще не имеет значения. Хоть сто лет назад, хоть тысячу. Ведь и за тысячу лет в человеке ничего не меняется. Он точно так же рождается, воюет за место под солнцем, живет и умирает, как и сто веков назад. Даже процессы его зачатия и рождения никак не изменились. Мужчина точно так же насилует женщину, как и тысячу, и сто тысяч лет назад.

ИЗАБЕЛЛА: По-вашему, зачатие ребенка – насилие над женщиной?

ФАЙЛОВСКИЙ: Да, я так считаю.

ИЗАБЕЛЛА: А вы не были в Анталье в августе девяносто восьмого?

ФАЙЛОВСКИЙ: Не помню. Я много где был и много чего повидал.

ВИНДУСОВ: Так в чем же ад в этой пьесе?

ТАТЬЯНА: Во всей жизни сестер. Хотя бы в том, что они не могут уехать в Москву. Для них ведь нет ничего проще. Не так уж далеко от города есть вокзал. Садись в вечерний поезд и утром будешь в Москве. А сестры  не могут уехать. Просто не могут и все. Из ада ведь нет выхода. Москва для них – символ недосягаемой мечты.

ФАЙЛОВСКИЙ. Вершинин так и говорит сестрам, что, живя в Москве, они не будут ее замечать. Мечта тем и хороша, что не осуществима.

ТАТЬЯНА: Чтобы зрители лучше поняли, что жизнь сестер – ад, в пьесе есть прямые отсылки к «Божественной комедии» Данте. Если вы ее читали, то найдете множество параллелей. Фамилия Вершинин не зря созвучна имени Вергилий – поэта, который водил Данте по кругам ада. Он – единственный  персонаж пьесы, который только что приехал. То есть как бы спустился в этот ад с земли, чтобы посмотреть на него глазами нормального человека.

ФАЙЛОВСКИЙ: И еще он любит философствовать, как все поэтические натуры. «Вам не победить окружающей  вас темной  массы».

ТАТЬЯНА: Раз герои живут в земной модели ада, это объясняет многие детали. Например, соленые шуточки Соленого. Ведь он бес из адовой обслуги. «Если бы этот ребенок был мой, то я изжарил бы его на сковородке и съел бы». Прямая отсылка к адовой кухне. А своими бесконечными «цып, цып, цып» он подманивает жертву, то есть барона, как обычно подманивают курицу, чтобы свернуть ей шею.

ФАЙЛОВСКИЙ: И руки у него постоянно пахнут трупом грешника.

ТАТЬЯНА: И тогда понятно, почему Наташа появляется в розовом платье с зеленым поясом. Адовы фурии, мифологические девы кровопролития, по описанию Данте, именно такого цвета. «Три фурии кровавы и бледны, и гидрами зелеными обвиты». Самую злую из фурий зовут Мегерой, что в переводе с греческого – ненавистница. Наташа и  рожает не ребенка, а щенка с собачьей кличкой Бобик, который разгоняет гостей плачем, словно пёс Цербер у ворот ада лает на грешников. Ее муж так и говорит, что она – не человек.

ФАЙЛОВСКИЙ: В противовес ей Ирина ходит в белом платье, как ангельская душа.

ТАТЬЯНА: И понятно, зачем Чебутыкин разбивает мамины часы – время жизни кончилось, пора всем собираться в последнюю дорогу. Ведь это он говорит: «…нам  только кажется, что мы существуем, а на самом деле нас нет». Все они как бы умерли, остались одни страдающие души. И он стучит им в пол, словно лодочник Харон, который стучал в дверь дома смертника, чью душу потом отвозил на своей лодке по Ахерону, реке из слез грешников, в загробный мир.

ФАЙЛОВСКИЙ: И ведь именно он, будучи врачом, устанавливает кончину барона, готового к отправке.

ТАТЬЯНА: Для полноценной картины ада показан пожар, ведь огонь и пламя – основные атрибуты адовой кухни. Во время пожара Андрей играет на скрипке похоронную мелодию. А раз это картина ада на земле, то зачем описывать, как Маша влюбилась в Вершинина. Это не имеет значения. Вот вы удивлены, что муж ее содержит, она ничем не занимается, и при этом несчастная. А она страдает из-за того, что у нее нет любви. Без любви жизнь и есть ад. Она находит любовь, но поздно и зря. Внебрачная любовь, как известно, первый шаг к семейному аду.

Татьяна встает из-за стола и задумчиво отходит. Игорь идет за ней.

ВИНДУСОВ: Откуда ты все это знаешь?

ТАТЬЯНА: Читала, изучала. Я люблю читать.

ВИНДУСОВ: А скажи, Таня, Протопопов тоже из адовой обслуги?

ТАТЬЯНА: Нет. Он – змей искуситель, он соблазняет Наташу, чтобы разрушить семью Андрея.

ВИНДУСОВ: Здорово! Такая роль мне нравится. Люблю играть злодеев. Тут можно показать интересный характер, найти необычные краски.

ТАТЬЯНА: Да уж, характер интересней некуда. Тебе не составит труда его сыграть.

ВИНДУСОВ: Правда! Значит, главреж поверил в меня, если такую роль предложил.

ТАТЬЯНА: Я тоже в тебя верю.

ВИНДУСОВ: В каком смысле?

ТАТЬЯНА. На будущее. Игорь, можно попросить тебя об одной услуге? Но ты должен отнестись к моей просьбе без дурацких шуточек.

ВИНДУСОВ: А может, мне нравится быть шутом. Это лечит комплексы.

ТАТЬЯНА: В моем случае не надо им быть. Ладно?

ВИНДУСОВ: Договорились. (серьезнеет) Ну, что ты хочешь?

ТАТЬЯНА (опускает глаза): Ты бы не мог со мной переспать?

ВИНДУСОВ: Запросто! Когда, сегодня вечером? Завтра утром? В любое удобное для тебя время. Я готов на это двадцать четыре часа в сутки.

ТАТЬЯНА: Тогда не будем откладывать! Давай сегодня!

ВИНДУСОВ: Согласен! Пожалуй, не буду больше пить, а то еще не попаду.

ТАТЬЯНА: Я же просила, без шуточек! Все-таки, ответственное дело.

ВИНДУСОВ: Почему ответственное?

ТАТЬЯНА: Надо все сделать правильно.

ВИНДУСОВ: Не волнуйся, Танёк! (обнимает ее) Я сделаю все идеально. Опыт богатый, практика гигантская, мастерство наработано. Тебе понравится.

ТАТЬЯНА: Спасибо, ты меня успокоил. Я так нервничаю. Вдруг у нас не получится.

ВИНДУСОВ: Если я берусь за это дело, гарантия сто процентов.

ТАТЬЯНА: И ты гарантируешь, что я забеременею?

ВИНДУСОВ: То есть… ты хочешь залететь?

ТАТЬЯНА: Нет, я не хочу, как ты говоришь, залететь. Я хочу ребенка.

ВИНДУСОВ: Зачем он тебе?

ТАТЬЯНА: Чтобы был. Это мое единственное желание в жизни.

ВИНДУСОВ (отпускает ее): Так! Я тебя понял. Очень хорошее, чисто женское желание. Но оно несколько расходится с моим. Как-то я этого не планировал на ближайшее время. Даже растерялся. Дрожь в коленках. Волнение в душе. Словно перед выходом на сцену.

ТАТЬЯНА: Успокойся, Игорь! Не надо так нервничать. Спектакль получится. Зрители примут тебя хорошо. Даже поаплодируют. Может, подарят тебе цветы.

ВИНДУСОВ: Там будут еще и зрители!?

ТАТЬЯНА: Нет, конечно, мы будем вдвоем. Просто я тебя так успокаиваю.

ВИНДУСОВ: Я уже спокоен. Мастерство вытащит в любой ситуации. Только на него и надеюсь.

ТАТЬЯНА: Так что, поехали ко мне домой? Не будем ждать Александра. Он меня поймет.

ВИНДУСОВ: Видишь ли, Таня! Предложение заманчивое, но… я сегодня вечером не смогу. Договорился с одним… Вроде наклевывается роль в сериале. Я, конечно, могу ему перезвонить. Но боюсь, он откажется перенести встречу. Может, в другой раз, а?

ТАТЬЯНА: Ты не хочешь со мной переспать, потому что я некрасивая?

ВИНДУСОВ: Нет, что ты! В женщине главное –  внутренняя красота. Доброта, обаяние, веселый нрав. А внешняя красота часто обманчива.

ТАТЬЯНА: Значит, ты согласен?

ВИНДУСОВ: Конечно! Но… без ребенка. К чему он? Я буду переживать за его судьбу, и это будет мне мешать. Могу не справиться с возложенной на меня почетной обязанностью.

ТАТЬЯНА: А ты не переживай! Никаких проблем не будет. Обещаю!

ВИНДУСОВ: Давай отложим, а? Я выпил. Может не получиться. Ночью немного погулял с друзьями, не выспался. Могу в постели уснуть. Тебе это надо? В общем, давай потом. Когда-нибудь.

Он поспешно отходит к столу, где сидят остальные. Татьяна вытирает выступившую слезу, идет за ним.

ТАТЬЯНА: Знаешь, Игорь, а я могу тебя обрадовать.

ВИНДУСОВ: Чем еще?

ТАТЬЯНА: Ты говорил, что не любишь учить текст роли. Тебе и не придется. Протопопов не произносит ни слова. И даже не появляется на сцене.

ВИНДУСОВ: То есть как это?

ТАТЬЯНА: В пьесе звучит только его фамилия.

ВИНДУСОВ: Значит, что, меня разыграли?

ТАТЬЯНА: Ты же говорил, что любишь розыгрыши.

ВИНДУСОВ: И главреж меня проверял. Все думают, что я – актеришка, клоун, шут. Розыгрыши, анекдотики, шуточки. На большее не способен, да? Но я не такой. У меня есть талант. Только проявить никак не удается. Я могу так Хлестакова сыграть, что все упадут. Я кожей его чувствую, я в нем живу. Почему мне его не дали, почему!? Я так просил! Я могу и серьезные роли играть. Даже короля Лира могу сыграть! И все поверят, что мне восемьдесят лет. Я ведь уже пробовал.

ТАТЬЯНА: В каком спектакле?

ВИНДУСОВ: Ни в каком. Надел седой парик, сделал нужный грим и пришел к нашему главрежу, говорю дребезжащим голосом: я старый актер, играл на пяти разных сценах, хотел бы работать в вашем театре. И он поверил! Вам бы, говорит, дедуль, на пенсии отдыхать, чего вы все на работу рветесь. А я говорю, не могу жить без сцены. Он говорит, сейчас нет возрастных ролей, приходите в декабре, будет возрастная роль. Вместе со Снегуркой и зайчиками. Почему он не воспринимает меня всерьез?

ФАЙЛОВСКИЙ: Это легко исправить. Больше читай!

ВИНДУСОВ: Я читаю. Правда! Времени на все не хватает.

ЭНТЕРОВИЧ: Если всю жизнь развлекаться, так и будешь клянчить роли до пенсии. И тебя отовсюду будут шпынять.

ИЗАБЕЛЛА: Вы что себе позволяете! Игорь Виндусов – известный актер.

ЭНТЕРОВИЧ: В нем известного только его фамилия. И то это не фамилия, а программа. Он сам просил у меня роль в эпизоде. Известные актеры ролей не просят, мы к ним сами в очереди с ролями стоим, а они выбирают.

ИЗАБЕЛЛА: Черт, опять неизвестный попался! (Игорю) Не приставай больше ко мне!

ВИНДУСОВ: Белла, не верь ему! Меня оклеветали завистники. Все завидуют чужой популярности. Только славой обзаведешься, тут же сплетники за дело берутся. Ты разве не знаешь?

ИЗАБЕЛЛА: Никакой ты не известный. Я тебя спутала с другим актером.

ВИНДУСОВ: Не веришь, спроси у моего папы-олигарха. Он тебе скажет, что у меня много ролей в кино.

ЭНТЕРОВИЧ: Да нет у тебя папы-олигарха. Стал бы ты актером! Ты бы сейчас краник у нефтяной трубы крутил. Бочку налил, продал и счастлив. Там даже извилины  напрягать не надо. Не то, что роль учить. Продавать то, что само течет, большого ума не надо.

ИЗАБЕЛЛА: Значит, ты мне и про папу наврал?

ЭНТЕРОВИЧ: За весь вечер я не слышал от него ни слова правды. Он актер не только по призванию, но и по жизни.

ВИНДУСОВ: Зачем вы на меня наговариваете? Я не такой. Я лучше.

ЭНТЕРОВИЧ: А че ты мою актрису охмуряешь? Я ее уже утвердил на главную роль. И даже с режиссером договорился.

ТАТЬЯНА: Как вам не стыдно обманывать женщину! Никакой роли для нее нет и не будет. Вы просто хотите ее в койку затащить.

ЭНТЕРОВИЧ: Это еще кто такая выскочила!?

ТАТЬЯНА: Та, кто не боится сказать вам правду в глаза! Думаете, вы – хозяин жизни, главный в кинокомпании, распоряжаетесь чужими судьбами, решаете, кто будет что играть, а кто нет!? Но вы только исполнитель капризов зрителя, больше ничего. Идете на поводу у массового потребителя  вашей  низкопробной продукции, вот и все. Ваш сериал провалится, и вас погонят со студии. Мне-то ролей не нужно, я лебезить не буду.

ЭНТЕРОВИЧ: А я бы предложил. Какой великолепный монолог! Какая энергетика, какой пафос, какой блеск в глазах! Этому сопляку есть чему у тебя поучится.

ТАТЬЯНА: Я некрасивая, меня не утвердят. Вам  ведь нужны красивые дурочки.

ИЗАБЕЛЛА: Ты про меня, что ли? Так я уже отказалась участвовать в сериале этого развратника. Пойдем, Тань, перекурим! (идет к двери)

ЭНТЕРОВИЧ: Нет, как молодежь осмелела! Никакого почтения к старшим. Предлагаешь им интересную работу, а они вертят носом. Ничего, попросите в другой раз! Узнаете, как Семен Игнатьевич разговаривает с молодежью. Какой-то заговор против меня! Все мои предложения в штыки. Что здесь, что на студии. Просто все сговорились меня скинуть.

Изабелла и Татьяна выходят.

КУРСОРОВ: Так вот зачем ты, продюсер, к Александру обратился! Заговоры мерещатся, мнительность зашкаливает, всех подозреваешь. Параноидальные галлюцинации замучили, не так ли?

ЭНТЕРОВИЧ: Что ты понимаешь в галлюцинациях, алкаш! Белая горячка ходячая.

ДИЛЕТОВ: Что, обломилось, чайники!? Как вас Белла послала! Не с того конца взялись.

ВИНДУСОВ: У меня с любого конца получится. (тоже выходит)

ЭНТЕРОВИЧ (Петру): Сам попробуй! А мы посмотрим!

ДИЛЕТОВ: Дождусь подходящего момента и попробую.

Входит Клава с каким-то блюдом, ставит его на стол.

КУРСОРОВ: Да, ожидание сильно затянулось. Клавдия, ну где же ваш муж? Нельзя два часа в пробке стоять.

КЛАВА: Он приедет с минуты на минуту.

ДИЛЕТОВ (ходит из конца в конец): А меня это ожидание начинает раздражать!

КУРСОРОВ: И с тобой все ясно! Раздражаться по каждому пустяку – первая стадия.

ДИЛЕТОВ: Чего?

КУРСОРОВ: Маниакального-депрессивного психоза, чего же еще.

ДИЛЕТОВ: Сам ты психопат! Я по пустякам не раздражаюсь! Из-за лежащих на скамейке вилок в панику не впадаю. Два часа ожидания – это, по-твоему, пустяк?

ФАЙЛОВСКИЙ: Конечно, пустяк! В жизни, дорогой мой, происходят такие катаклизмы, что небольшое ожидание – это просто милое развлечение.

ДИЛЕТОВ: Какие еще катаклизмы?

ФАЙЛОВСКИЙ: Вы когда-нибудь летели на самолете с одним горящим двигателем? А я летел! Полчаса до аэропорта показались всем вечностью. Вся жизнь перед глазами пролетела. Я реально думал, что мы шмякнемся, и со всеми прощался. Так что спокойствие, дорогие мои! Это не самая большая неприятность в жизни.

ДИЛЕТОВ (садится): Да, вы правы! Раздражаюсь постоянно. Любая фигня выводит меня из себя. Надо с этим что-то делать. И еще я не люблю людей, они мне нравятся только в виде неживых. Когда они ничего не говорят, ничего не делают. Это успокаивает. Мне надо научиться разговаривать с живыми.

Возвращаются Изабелла, Татьяна и Игорь. Изабелла подходит к врачу, говорит ему что-то на ухо. Курсоров встает из-за стола, они отходят к окну.

ИЗАБЕЛЛА: Я слышала, вы – врач. Можно вас попросить о медицинской услуге?

КУРСОРОВ: Вам тоже нужен ребенок?

ИЗАБЕЛЛА: Нет, что вы! Мне еще не хватало детей от алкоголиков.

КУРСОРОВ: Я не алкоголик. Я пью на общественных началах, как участник протестного движения против неверных жен. Так что вы хотели?

ИЗАБЕЛЛА (кивает на Игоря): Пожалуйста, скажите этому молодому человеку, чтоб он не приставал ко мне со всякими грязными намеками.

КУРСОРОВ: А какое отношение это имеет к медицине?

ИЗАБЕЛЛА: Как какое! Это скажется на моем самочувствии.

КУРСОРОВ: И с какими намеками он пристает?

ИЗАБЕЛЛА: Вы не понимаете? Он хочет со мной переспать.

КРУСОРОВ: А что тут грязного? Я бы и сам…

ИЗАБЕЛЛА: Послушайте, Олег! Я вас прошу, как врача. К другому я бы не обращалась. Поговорите с ним как мужчина с мужчиной.

КУРСОРОВ: Это как? Парень, отвяжись от этой женщины, а то я сломаю тебе челюсть! Так, что ли?

ИЗАБЕЛЛА: Вроде бы у мужчин богатая фантазия. Когда надо, такие оправдания придумают, у любого слезу вышибет. Весь мир виноват, кроме них.

КУРСОРОВ: Но мне-то не надо оправдываться.

ИЗАБЕЛЛА: Поймите! Он меня уже достал. Скажите ему что-нибудь такое, чтоб он и не думал ко мне подходить. Придумайте какой-нибудь диагноз, что ли…

КУРСОРОВ: Ладно, я подумаю. И что-нибудь придумаю.

Изабелла идет на свое место. Игорь садится рядом, смотрит на нее заискивающе. Изабелла кивает врачу, встает и уходит на другую сторону стола. Игорь идет за ней. Но натыкается на врача.  

КУРСОРОВ: Игорь, может, познакомимся поближе? И перейдем на «ты». Так проще общаться.

ВИНДУСОВ: Давайте! На «ты»! Выпьем на брудершафт?

КУРСОРОВ: Можно и без брудершафта выпить и перейти.

Врач наливает в две рюмки коньяка. Они чокаются и выпивают.

ВИНДУСОВ: Твое здоровье, Олег! А ты, значит, известный врач?

КУРСОРОВ: Уверяю тебя, Игорек, скоро ты станешь актером гораздо известней, чем я врач. Пару раз твою физию покажут по ящику, и тебя будет узнавать каждая домохозяйка. В тебе столько задора, столько энергии. Но, по-моему, ты ее не на то тратишь.

ВИНДУСОВ: А на что надо?

КУРСОРОВ: На добрые дела. На уважение к окружающим. Зачем ты обижаешь хорошего и милого человека?

ВИНДУСОВ: Я пока еще никого…

КУРСОРОВ: А нашу Изабеллу! Что ты пристаешь к ней со всякими намеками?

ВИНДУСОВ: Так ведь красивая женщина! Лицо богини. Фигура – обалдеть. Ножки – умереть! Не могу сдержаться. Хоть одно свидание, но выпрошу.

КУРСОРОВ: Женщина, говоришь? Свидание, говоришь? Ну-ну…

ВИНДУСОВ: А что такое?

КУРСОРОВ: Ты, что, ничего про нее не знаешь?

ВИНДУСОВ: Нет. Первый раз ее увидел. А в чем дело-то?

КУРСОРОВ: Ни в чем. Она просила никому не говорить. Я и не буду. (хочет идти)

ВИНДУСОВ: Слушай, Олег! Ты скажи по-тихому. Никто не узнает.

КУРСОРОВ: Не могу, поверь! Но лучше к ней не приставай. Потом жалеть будешь.

ВИНДУСОВ: Ну, давай, раскалывайся! Мы друзья или кто? На брудершафт пили.

КУРСОРОВ: Ладно, скажу тебе по-дружески. Но поклянись, что никому!

ВИНДУСОВ: Папой-олигархом клянусь! Больше ни одна душа не узнает.

КУРСОРОВ: Пять лет назад она была… мужского пола.

ВИНДУСОВ: Что!?

КУРСОРОВ: Ну, парнем она была раньше. Красивым таким парнем. Иваном звали. Мы с ним дружили. Выпивали вместе, на рыбалку ездили. Теперь тоже дружим, но это уже не мужская дружба. Непонятные отношения. Общаемся, но уже не так. Холодно, изредка и кратко. Только никому больше не говори.

ВИНДУСОВ: Ладно врать-то!

КУРСОРОВ: Не хочешь, не верь. Я его, то есть ее, давно знаю, лет десять, и знаю, кем она была еще пять лет назад. Она просила не говорить, я и не говорю. Ты сам меня вынудил. Не верь, пожалуйста! Всё, забыли! Только ко мне с вопросами не приставай!

ВИНДУСОВ (смотрит на Изабеллу, толкает врача в бок): Слушай, Олег! Я же теперь не успокоюсь. Она, что, раньше была мужиком?..

КУРСОРОВ: Ну да, да, да! Крепкий такой был мужик, спортивный, бывший десантник. Говорю же, мы дружили. В фонтане вместе купались. Красавец был просто! Потом крыша поехала, ну и… решил кардинально изменить свою жизнь. Захотелось взглянуть на мир глазами женщины. Стал носить женские платья, краситься, приставать к подружкам, какие прокладки лучше, с крылышками или без, и какие колготки больше подходят к его прическе. Ну и все такое! Потом нашел клинику, где меняют смысл жизни, записался на операцию. И все! Был мужик, кровь с молоком, стала тетка, сопли с ветерком.

ВИНДУСОВ: Иди ты!

КУРСОРОВ: Ну, хочешь, иди, хочешь, стой, а так оно и было на самом деле. Могу тебе ее медицинскую карту показать. Подъезжай ко мне в клинику, я тебе все ее снимки дам, что было до и что после.

ВИНДУСОВ (смотрит на Изабеллу): Надо же! Если бы ты не сказал, никогда бы не догадался.

КУРСОРОВ: Еще бы! Сам удивляюсь, кем он стал! Вот как он жил раньше, когда был мужиком? Бездарно жил, расточительно, саморазрушительно жил. Дрался, пил, курил, всем хамил, матерился. А сейчас-то! О-о-о! Совсем другое поведение. Легкой походкой промелькнет, попкой повертит, аромат шанельных духов оставит. А какая сейчас попка у нее! Что ты! Шедевр попочного искусства! Нет, она, конечно, и сейчас дерется, пьет, курит, всем хамит и материться. Но по-женски. Добрее, мягче, интеллигентней, утонченней. Женственность меняет человека кардинально. Заставляет менять отношение к людям, ко всему окружающему. Красота правит миром.

ВИНДУСОВ: Так она что… транссексуал?

КУРСОРОВ: Сам ты сексуал! Говорят же тебе – трансгендер! В мире давно такие операции делают. Про братьев Вачовски слышал, которые про Матрицу кино сняли? Были братья, стали сестры. У нас тоже делают! Бывший десантник поменял пол, стал женщиной. Ну и что! Ей новый пол не мешает. Она и сейчас прыгает с самолета. Просто ей выдают женский парашют на бретельках и с цветочками по краю. Был красавец, стала красотка, был грубый мужик, стала вежливая тетка. Изменения налицо.

ВИНДУСОВ: Не может этого быть!

КУРСОРОВ: Чего не может? Смотри, плечи у нее какие! У тебя и то уже. А шея! А рост! А кулачищи! Как наярит тебе в челюсть, с катушек слетишь. Попробуй, нагруби ей, узнаешь, как кирпичи об голову ломают.

ВИНДУСОВ: Да, здоровая! А груди откуда?

КУРСОРОВ: Выросли! Сначала член отрезают, семенники там всякие, бульбоуретрали, потом женские гормоны вкалывают, потом молочные железы растут, потом голос меняется, потом манеры воспитываются, потом такие дураки, как ты, клеятся.

ВИНДУСОВ: Вот черт! А я было пристроился.

КУРСОРОВ: Лучше ко мне пристраивайся. Вместе пить будем. Два пьющих одиночества. А к ней не лезь, если не хочет вляпаться.

ВИНДУСОВ: Надо же! Надо будет ее проверить.

КУРСОРОВ: Как? Под юбку залезешь?

ВИНДУСОВ: Ну, а что! Может, там хоть что-то осталось.

КУРСОРОВ: Ничего не осталось. Ничего! Пустое место. Не стоит и проверять. Я тебе как врач говорю. Я ее недавно обследовал. Никаких мужских признаков.

ВИНДУСОВ: Что, прям так все отрезают?

КУРСОРОВ: Всё! Начисто! Ни морщинки, ни родинки. Ни бугорка, ни впадинки. Ничего нет. Одна гладкая кожа, как у продюсера лысина.

ВИНДУСОВ (думает): И что, с бывшим десантником переспать нельзя?

КУРСОРОВ: Можно. Но я бы не советовал. Все равно что пробежать три километра с полным боекомплектом. Устанешь, выдохнешься, а  удовольствия никакого.

ВИНДУСОВ: То есть он… она… ничего не испытывает, что ли?

КУРСОРОВ: Думаю, испытывает. Страстное желание надавать мужчине тумаков.

ВИНДУСОВ: Постой, но когда она пришла, ты говорил ей «вы».

КУРСОРОВ: Естественно! Я делал вид, что мы незнакомы. А то начнут расспрашивать, кто она такая, да как с ней поближе сойтись. Она же всех мужиков сразу в ступор вводит. Такая красотка!

ВИНДУСОВ: Надо же, какой облом!

КУРСОРОВ: Вот такие, парень, бывают фокусы! Только никому об этом. Я тебя умоляю! Ей тем более. А то она меня убьет. Сразу поймет, что это я ее сдал. Договорились?

ВИНДУСОВ: Угу! Мы ведь друзья. Но пару вопросов ей задам.

КУРСОРОВ: Не больше. (выходит)

Игорь подсаживается к продюсеру, что-то шепчет ему на ухо. Энтерович крутит пальцем у виска. Игорь принимается шептать еще более энергично. Продюсер смотрит на Изабеллу. Садится рядом с ней. Игорь встает у него за спиной.

 ЭНТЕРОВИЧ: Белла, давайте выпьем на брудершафт? И будем ближе друг другу.

ИЗАБЕЛЛА: Выпить можно. Но от этого мы ближе не будем.

ЭНТЕРОВИЧ: Спасибо и на этом!

Продюсер наливает вина. Они поднимают бокалы, переплетают руки, выпивают.

ЭНТЕРОВИЧ: Ну, вот, милая Белла, мы с тобой просто побеседуем. Ладно?

ИЗАБЕЛЛА:  Но не о личной жизни. Надоела она мне.

ЭНТЕРОВИЧ: Никакой личной. Только общественная. Ты футбол любишь?

ИЗАБЕЛЛА: Это когда усталые потные мужики бегают друг за другом и пинают ногами мячик? Для чего они это делают?

ЭНТЕРОВИЧ: Как для чего? Чтобы забить гол.

ИЗАБЕЛЛА: И что, после этого мир улучшится, жизнь наладится, дети станут здоровее? Зачем тратить столько сил на то, чтобы пнуть мячик? Не создать, не придумать, не построить. А просто… Кому от этого польза? По-моему, это нездоровое зрелище, вызывает одни агрессивные инстинкты. Ни уму, ни сердцу. Зрителям хочется орать, дергаться в конвульсиях, бить других зрителей. В театре такого не увидишь. Много раз была в театрах, но чтоб одна половина зрителей избивала другую за плохую игру актеров, такого не видела.

ЭНТЕРОВИЧ: С футболом понятно. А рыбалка?

ИЗАБЕЛЛА: Часами сидеть с удочкой и ждать, когда рыбешка рядом проплывет? Увольте!

ВИНДУСОВ: Как в анекдоте. Сидит рыболов, смотрит на поплавок. Час сидит, не клюет. Два часа сидит, не клюет. Три часа сидит, не клюет. Тут открывается дверь, и жена говорит: «Ладно, Вася, поезжай на свою рыбалку, только освободи мне ванну».

ЭНТЕРОВИЧ: В домино любишь играть?

ИЗАБЕЛЛА: А что это такое?

ВИНДУСОВ: Не прикидывайся! Неужто козла никогда не забивала?

ИЗАБЕЛЛА: Почему, одного забила. Ногами до полусмерти. Такой был козел!

ВИНДУСОВ: Вот заливает! Еще скажи, что ты балет любишь?

ИЗАБЕЛЛА: Кто ж балет не любит! Тут в Большом новая премьера была. Хотела билет достать, куда там.

ВИНДУСОВ: И что, ты всегда балет любила?

ИЗАБЕЛЛА: Конечно! В детстве хотела стать балериной. Но фигура была полновата. Плечи большие. И осанка мужская.

ВИНДУСОВ: То есть тебя в балет брали, но только в танцовщики, да?

ИЗАБЕЛЛА: Почему в танцовщики?

ВИНДУСОВ: Ты нацелилась в балерины, а приемная комиссия и говорит – куда  вам в балет с вашей военной выправкой. Идите лучше в военное училище. Так?

ИЗАБЕЛЛА: Нет, в военное меня не посылали. Я пошла в модельное. Платья показывала на подиуме.

ВИНДУСОВ: Ну да, так мы тебе и поверили!

ИЗАБЕЛЛА: Тебя не заставляют. Не хочешь, не верь.

ЭНТЕРОВИЧ: Скажи, Белла, а какие сериалы тебе больше нравятся, слезливые мелодрамы про брошенных медсестер или кровавые боевики  про ментов и бандитов?

ИЗАБЕЛЛА: Лучше, конечно, про медсестер. Там хоть сильные чувства показывают. А бандитизма мне и в жизни хватает.

ЭНТЕРОВИЧ (всем): У нас сейчас в разработке отличный сюжет на двенадцать серий. Несчастная молодая женщина имеет мужа-банкира, живет в роскошном трехэтажном особняке с прислугой и поваром, выезжает с личным водителем на модные тусовки и страдает от одиночества и невнимания мужа.

ИЗАБЕЛЛА: Ничего себе, несчастная! Чего это она страдает с такой-то жизнью!? Разве не этим измеряется счастье?

ЭНТЕРОВИЧ: А ей еще мама говорила: не выходи замуж за банкира, горя не оберешься. Она не послушала и вот результат. Во второй серии все и начинается. У нее погибает муж. Но перед этим он успевает взять кредит на десять миллионов долларов на свое имя, продать их особняк, три Лексуса, всю домашнюю мебель, весь гардероб жены, все ее драгоценности, всех их импрессионистов и все деньги вывести в офшор. И после похорон мужа нищая, раздетая и босая героиня живет в притоне бомжей и просит милостыню, чтобы не умереть с голоду.

ТАТЬЯНА: Какой ужас! Вот бедняжка!

ЭНТЕРОВИЧ: Вам ее жалко? Сейчас будет жалко до слез. В это время ее по всему городу ищут коллекторы из банка, чтобы повесить на нее кредит мужа, криминальная группировка, для которой ее муж отмывал бабло и что-то там не отмыл, и полиция, которая подозревает ее в его убийстве. Ну как?

ТАТЬЯНА (смахивает слезу): За что ей столько несчастий! За что?

ЭНТЕРОВИЧ: Путь к счастью тернист! Итак, наша героиня побирается по электричкам все остальные серии, задрапированная в цветастое рванье, попадает в разные невероятные ситуации, пока не находит себе в притоне бомжей миллиардера, который со скуки решил поиграть в нищего ради острых ощущений. И когда полиция и бандиты находят притон, героиня уже замужем за миллиардером и живет в другой стране. Тут и сказочке конец!

ТАТЬЯНА: Слава богу, все обошлось! Я так за нее переживала.

ИЗАБЕЛЛА: Эти сказочки помогают забыть о суровости бытия. Хорошая женская релаксация после трудового дня. И чего за вопросы?

ВИНДУСОВ: Мы просто выясняем, есть ли у тебя мужские хромосомы.

ИЗАБЕЛЛА: Нужны мне какие-то хромосомы! И так всякого барахла дома полно. Нет времени выбросить. Хватит морочить мне голову. Тань, пойдем перекурим!

Она берет сигареты, выходит. Татьяна выходит за ней. Дилетов тоже уходит.

ЭНТЕРОВИЧ (Игорю): Ну, ты понял, чудак! Никаких мужских признаков.

ВИНДУСОВ (энергично): Прикидывается! Голову на отсечение! Чтоб мы ничего такого не подумали. Может, я и средний актер, но игру от искренности отличу. Ни одна  женщина перед моим напором не устоит. А она запросто! И вас тоже послала. Так ведь?

ЭНТЕРОВИЧ: Да, меня обычно не посылают.

Возвращается Татьяна, садится за стол, пьет сок. Продюсер подсаживается к ней.

ЭНТЕРОВИЧ: Скажи, Танюша, ты давно знаешь Изабеллу?

ТАТЬЯНА: Третий час. А что?

ЭНТЕРОВИЧ: И она тебе все о себе рассказала?

ТАТЬЯНА: Конечно! Практически всю свою жизнь. Она очень общительная.

ЭНТЕРОВИЧ: И тебя ее преображение не удивляет?

ТАТЬЯНА: Еще как удивляет! Это так поразительно. И как она могла на такое решиться!?

ЭНТЕРОВИЧ (изумленно): Надо же! Кто бы мог подумать. Я не верил, а оно – правда! Что с мужиками вытворяют!

ТАТЬЯНА: Не знаю, а вот с женщинами… Изабелла была еще красивей, но сделала пластику по искривлению рта и носа, чтобы выглядеть обычной женщиной. Говорит, устала быть красоткой и привлекать всеобщее внимание. У нее уже сил нет на это!

ЭНТЕРОВИЧ: Что!? Видно, хирург был халтурщиком. Ему ничего не удалось. А про смену пола она не рассказала?

ТАТЬЯНА: Нет. А что?

ЭНТЕРОВИЧ: Ничего. Можешь отдыхать. (встает)

ТАТЬЯНА: Могу я тоже попросить вас о небольшой услуге?

ЭНТЕРОВИЧ: Конечно!

ТАТЬЯНА: Но пускай она вас не удивляет.

ЭНТЕРОВИЧ: Я ко всему привыкший. Тебе все-таки нужна роль в сериале?

ТАТЬЯНА: Упаси Бог! Я со своей-то с трудом справляюсь.

ЭНТЕРОВИЧ (снова садится): Это с какой?

ТАТЬЯНА: С ролью женщины. Не каждой она по силам.

ЭНТЕРОВИЧ: Хочешь пристроить подружку на съемки?

ТАТЬЯНА: Все мои подружки уже пристроены в хорошие семьи. Одна я осталась.

ЭНТЕРОВИЧ: Ну, тогда не знаю, чем еще я могу тебе помочь.

ТАТЬЯНА: Вы не могли бы со мной переспать?

ЭНТЕРОВИЧ: То есть?

ТАТЬЯНА: Вам нужно объяснять, как это делается?

ЭНТЕРОВИЧ: Я имею некоторое представление. Но как-то так сразу…

ТАТЬЯНА: Не сразу. Я долго присматривалась и выбрала вас, как самого надежного и безотказного.

ЭНТЕРОВИЧ: Да я не отказываюсь… Но зачем это тебе?

ТАТЬЯНА: Хочу получить удовольствие.

ЭНТЕРОВИЧ: Знаешь, Таня! Я человек опытный. У тебя на лице  написана личная выгода. Тебя подослали конкуренты? Давно подозревал, что они устроят мне  подлянку с женщиной. Будут потом шантажировать…

ТАТЬЯНА: Нет, что вы! Мне никакой выгоды. Скорее, одни убытки. И меня никто не подослал.

ЭНТЕРОВИЧ: Таня, мы здесь все свои. Не стесняйся. Иначе мы правды не добьемся.

ТАТЬЯНА: Ладно, пускай сразу все будет по-честному. Мне нужен ребенок.

ЭНТЕРОВИЧ:  Вот оно что! Нет, я, конечно, помог бы тебе в этом нужном и благородном деле, но… у меня на студии сейчас жуткая запарка. Нужно сдавать сериал на канал. Совсем не хватает времени на личную жизнь. Сюда-то вырвался с трудом.

ТАТЬЯНА: Понимаю. И вам некогда. Белле вы бы не отказали.

ЭНТЕРОВИЧ: А попроси актера! У него времени много. Он молодой, обаятельный, симпатичный, с харизмой. Потом у твоего ребенка тоже будет харизма.

ТАТЬЯНА (печально): Зачем моему ребенку харизма? Если у него будет любящая мать, он проживет и без харизмы.

ЭНТЕРОВИЧ: Не скажи. Иной раз говоришь с человеком и видишь – у этого ну совсем никакой харизмы нет. И как он без нее живет?

ТАТЬЯНА: Главное, чтоб человек был хороший.

ЭНТЕРОВИЧ: Извини, не могу. Мне только этого не хватало! Не отчаивайся, Танюш! Ты еще встретишь хорошего парня, полюбишь его, и он сделает тебе ребенка.

ТАТЬЯНА: Где же я его встречу?

ЭНТЕРОВИЧ: На работе, в поездке, на курорте.

ТАТЬЯНА: В моей школе одни тетки. И на курорте я пробовала. Там или  мошенники, или женатые.

ЭНТЕРОВИЧ: Я тоже был женат. Знаешь, что такое развод? Врагу не пожелаешь! Теперь живу с одной  прекрасной женщиной по имени Любовь. Я не могу ей изменить, просто не могу. Это было бы непорядочно.

ТАТЬЯНА: А у вас есть дети?

ЭНТЕРОВИЧ: Дочь от бывшей жены. Но она плохо воспитана, по моей вине, конечно, выросла избалованной, капризной, требовательной. Все время просит деньги, хамит, шляется по кабакам, меняет дружков, колется. Я не могу найти с ней общий язык. Был бы сын, все было бы по-другому. Мы нашли бы общий язык, я помог бы ему с работой, он помог бы мне понять молодежь. Но сына у меня нет…

ТАТЬЯНА: Давайте попробуем? Может, получится мальчик.

ЭНТЕРОВИЧ: А если девочка? Вторую я не вынесу.

ТАТЬЯНА: Нет, это ужасно! Ужасно! Мне остались считанные годы, когда здоровье позволяет, а я еще не родила. И все отказываются. Почему никто не хочет мне помочь? Я что, такая уродина? Да, я не умею обольщать, говорю всякую заумную чушь, которая мужчинам не интересна. Но я же чувственная и могу быть нежной и ласковой. Неужели  на всем белом свете нет ни одного, кто ответил бы на мою просьбу? Хоть старый, хоть молодой. Почему мужчины такие сволочи? Почему!?

ЭНТЕРОВИЧ: Таня, я с мужиками побольше тебя дел имею. Такая сволота! Нет, попадаются порядочные. Но редко. Уверен, хоть одного порядочного ты встретишь. Обязательно! Жди!

Появляется гробовщик, нервно ходит по комнате. Следом за ним входят врач и писатель.

ДИЛЕТОВ: Вот куда он пропал, а!? Я больше ждать не могу и пойду.

КУРСОРОВ: Это невежливо. Александр обидится, что ты его не дождался.

ДИЛЕТОВ: Да я уже обиделся, что он не пришел. Это невежливо по отношению к нам. С друзьями так не поступают!

ФАЙЛОВСКИЙ: Иди! Но это будет иметь плохие последствия.

ДИЛЕТОВ: Что плохого в том, что я уйду?

ФАЙЛОВСКИЙ: Значит, у тебя нет выдержки, терпения, покоя в душе, психического равновесия, силы воли, наконец. Что ты все дергаешься? Куда ты рвешься?

ДИЛЕТОВ: Домой!

ФАЙЛОВСКИЙ: И что там, дома? Тебя кто-то ждет?

ДИЛЕТОВ: Никто не ждет. Но все-таки…

ФАЙЛОВСКИЙ: Так сиди здесь, в кругу друзей. Мы общаемся, помогаем друг другу решать личные проблемы. Что тебе еще надо?

ДИЛЕТОВ: Ненавижу ждать! Вот на работе я никогда не жду. Привезли, попрощались, опустили, закопали и разошлись. Все быстро, толково, без лишних разговоров. Ни одного лишнего движения, ни одной лишней минуты. Как в балете.

ТАТЬЯНА: Нашел, что сравнивать! Балет – красота, грация, легкость танца и божественная музыка. А у вас что!?

ДИЛЕТОВ: У нас тоже красота! И тоже музыка, еще божественней вашей. Последняя в земной жизни человека. А какая торжественная! Душа замирает!

КУРСОРОВ: Да плевать этому человеку на вашу музыку! Он ее все равно не слышит. Тем более из-под крышки. А вот Александр мог бы и поторопиться.

ФАЙЛОВСКИЙ: Терпение, дорогие мои, терпение! Я вот сижу и терпеливо жду. А мог бы за это время целую главу для романа написать.

ДИЛЕТОВ: Да кому нужна твоя дурацкая глава!?

ФАЙЛОВСКИЙ: Мне! Для душевного равновесия. Если за день ничего не напишу, для меня это стресс. Паршивое настроение, тоска, скука. Назавтра все написанное могу удалить, но зато сегодня я живу с сознанием, что что-то удалось накропать. И меня это успокаивает.

ДИЛЕТОВ: А знаете, что меня успокаивает?

КУРСОРОВ: Догадываемся.

ДИЛЕТОВ: Так вот, если через пять минут Александр не приедет, кто-нибудь точно станет моим клиентом.

ТАТЬЯНА: Может, его связать, пока он ничего не натворил?

ИЗАБЕЛЛА (возвращается): Не надо. Думаю, Петр еще способен держать себя в руках.

ВИНДУСОВ: А, по-моему, уже не способен.

ДИЛЕТОВ: Что ты сказал, сопляк!? Это я не способен держать себя в руках!? Да я тебе щас шею сверну! Всякие неудавшиеся актеры будут учить меня жизни!

Он бросается на Игоря. Молодой человек защищается от нападения. Врач, продюсер и писатель хватают гробовщика за руки, чтобы его утихомирить. Изабелла и Татьяна весело, по-женски, визжат.

Прибегает Клава.

КЛАВА: Что здесь происходит!?

КУРСОРОВ: Где Александр!? Терпение уже на исходе. Нам срочно нужен антракт!

 

 

Второе действие

Курсоров, Энтерович и Файловский  вполголоса обсуждают какую-то важную для  них тему. Игорь и Татьяна беседуют о чем-то на другом конце стола, по-видимому, о театре. Изабелла отсела в кресло отдохнуть в одиночестве. Дилетов решается на штурм неприступной крепости. Изабелла относится к его наступлению прохладно.

ДИЛЕТОВ: Я очень ценю красоту, и к таким женщинам, как вы, Белла, у меня особое отношение. Могу выполнить любые их желания. Даже самые безрассудные.

ИЗАБЕЛЛА: У меня только одно желание. Дождаться Александра и уйти.

ДИЛЕТОВ: Наши желания совпадают. Разве это не шаг к сближению?

ИЗАБЕЛЛА: Не шаг. В процессе ожидания вы пьете в свое удовольствие, а я  то и дело отбиваюсь от приставаний.

ДИЛЕТОВ: Когда вы узнаете, что я могу вам предложить, вы поменяете свое мнение.

ИЗАБЕЛЛА: И что же?

ДИЛЕТОВ: Всё! Я очень состоятельный человек. У меня свой успешный бизнес. Моя фирма занимается… этим… строительством. Возведением коттеджей, особняков. Очень прибыльное дело, скажу я вам! Заказов столько, что я выбираю только самые выгодные. Чтоб не размениваться по мелочам.

ИЗАБЕЛЛА (оживляется): Так вы, что, олигарх!? Я всегда мечтала о строительстве. Ходить в каске так эротично.

ДИЛЕТОВ: Еще бы! Кстати, ищу помощницу по бизнесу. Красивую, смышленую и без предрассудков.

ИЗАБЕЛЛА: Я смышленая, красивая и без этих… как вы их там называете…

ДИЛЕТОВ: Мне как раз такая и нужна! (кладет руку ей на коленку)

ИЗАБЕЛЛА (с придыханием): Я согласна!

ДИЛЕТОВ: Надо за это выпить!

Он идет к столу, наливает в два бокала вина, возвращается. Они чокаются, выпивают. Дилетов, уже прилично опьянев, садится на подлокотник ее кресла, принимает вдохновенную позу.

ДИЛЕТОВ: Не все так просто в нашем строительном деле, Беллочка, как может показаться непосвященному человеку. Состоятельных клиентов найти нелегко. Помирает народу много, но все больше бедного, а богачи все живут и живут. Живут и живут! И никак их не вытолкаешь из этой жизни. Все цепляются за нее из последних сил и цепляются. За границу лечиться ездят, врачей хороших находят, лекарства дорогие покупают. Уже родные им советуют поторопиться, уже все говорят, буквально все наследники, ну когда же наконец-то, когда, сколько можно жилы из нас тянуть? А они  все никак и никак.

ИЗАБЕЛЛА (удивленно): А вы хотите, чтоб богатые… того… помирали?

ДИЛЕТОВ: Конечно! Чем больше это… умирает богачей, тем у меня выручка выше. Тут прямая зависимость. Последние почести измеряются размером кошелька. Как это ни  правдиво звучит.

ИЗАБЕЛЛА (икает): Что-то я не въезжаю! То есть, чем больше народу покидает этот мир, тем больше строят коттеджей? Так что ли!?

ДИЛЕТОВ (понимает, что сморозил что-то не то, но решает не сдаваться): А как же! Так оно и есть! (думает) Понимаешь, Беллочка! У каждого богача наследников уйма. И каждому нужен хоть маленький, двухэтажненький, но коттеджик. Так бы этот богач построил себе один коттедж, а теперь каждого наследничка надо домом обеспечивать. Каждому подавай участочек соток тридцать, каждому домишко метров на двести, каждому мебелишки лимонов на десять. Иначе никак.

Врач, писатель и продюсер, услышав шумные восклицания гробовщика, подключаются к беседе.

ЭНТЕРОВИЧ: И это правильно! Экономика основана на  массовости. Это еще папа Карло Маркс говорил доверчивым буратинам. Но буратины его не поняли. Решили, что общество потребления – это плохо и недостойно духовно развитого человека, строящего социализм. Что такое общество будет загнивать. Вот и стали бороться с потреблением.

ФАЙЛОВСКИЙ: И ведь до сих пор продолжают. Вы посмотрите! Цены в плюс, зарплаты в минус. Вот никто ничего и не покупает. Экономика стагнирует. Так что все оказалось ровно наоборот. Общество потребления процветает, а загнивает общество, в котором ничего не потребляют. Сколько же лет нам засоряли мозги этим враньем!

КУРСОРОВ: Зато новые русские богачи процветают. Им чем народ беднее, тем они богаче становятся. Простой народ коттеджи не строит, на даче бы крышу починить.

ИЗАБЕЛЛА: А, по-моему, главное – духовная жизнь человека. Потребление для  нищих духом. В прошлом веке люди недоедали, но думали о духовности. Сколько было хороших писателей, поэтов, артистов, художников, музыкантов. В отличие от нынешнего.

ФАЙЛОВСКИЙ: Дорогая моя, в прошлом веке писателей и художников государство откармливало, как бычков. Вот у нас в союзе писателей были свои распределители, свои дома отдыха, свои турпоездки. Когда человек сыт, обут и одет, он не думает о потреблении, у него появляются духовные запросы, а не наоборот. Голодный человек не о поэзии мечтает, а о куске хлеба.

ИЗАБЕЛЛА: Значит, вы, Петр, для новых русских богачей и строите коттеджи. Так ведь?

ДИЛЕТОВ: Так оно и есть! Но я вам скажу, как на духу. Это такой народ капризный, просто ужас! Гонору много, запросов по шею, а вкуса никакого. То ему атласом все оббей, то крышку отполируй, то ручки бронзовые присобачь. Иначе не ляжет.

ИЗАБЕЛЛА: Стены – атласом, это круто! А зачем надо крышу полировать?

ДИЛЕТОВ: Какую крышу?

ИЗАБЕЛЛА: Ну, у коттеджа…

ДИЛЕТОВ (думает): А чтоб на солнце блестела. И вода лучше стекала. Кстати у меня тоже есть двухэтажный коттедж с полированной крышей. В Новопетушках.

ЭНТЕРОВИЧ: Это элитный поселок вдоль дороги, что сворачивает с Кривоколенного шоссе и ведет на кладбище?

ДИЛЕТОВ: Да, да, это он и есть!

ЭНТЕРОВИЧ: И вы каждый день видите из своих окон похоронные процессии?

ДИЛЕТОВ: И что в этом плохого? Они очень красивые и печальные. Сердце замирает, в теле нега разливается, душа поет. По большому счету, все мы живем по дороге на кладбище. Вам не кажется?

КУРСОРОВ: Но не каждый день мы туда добираемся. А только один раз в жизни.

ИЗАБЕЛЛА: Что-то вы свернули с основного направления вашего бизнеса, Петр. Вы говорили о коттеджах.

ДИЛЕТОВ: Ну да, так вот! У меня есть коттедж, где  вполне может жить семья из пяти человек. Но я живу один. Моя  жена и дочка оставили меня и теперь живут за границей.

ФАЙЛОВСКИЙ: Видимо, не выдержали вида похоронных процессий.

ДИЛЕТОВ: Это я  не выдержал их запросов. Все им было мало, мало, мало! Хотелось еще, подпрыгнуть выше, получить больше, выглядеть побогаче. Если машина, то самая крутая, если одежда, то самая модная, если ехать, так в Америку. Настал момент, когда я сказал им, а не пошли бы вы! И отправил их за границу учиться.

ИЗАБЕЛЛА: Зачем вы мне это рассказываете?

ДИЛЕТОВ: Чтоб вы знали, что место в моем сердце свободно. Для красивых, неоднозначных, одухотворенных людей.

КУРСОРОВ: Которых не смущают похороны.

ДИЛЕТОВ: Я бы попросил не мешать нашей интеллектуальной беседе!

Врач, писатель  и продюсер идут обратно за стол, снова выпивают.

ДИЛЕТОВ (вдохновенно):  Если ты, Белла, согласишься разделить со мной  мое родовое гнездо, то обретешь настоящее человеческое счастье.

ИЗАБЕЛЛА: Это, что, предложение? Но я вообще-то замужем. Не всегда, но изредка.

ДИЛЕТОВ: Так я тоже женат! Но разве это препятствие для двух неприкаянных душ? Регистрация брака – пустая формальность, которая претит современному человеку. Мы живем в свободном мире.

ИЗАБЕЛЛА: Я подумаю. Может, и соглашусь.

ДИЛЕТОВ: Буду ждать твоего ответа с душевным трепетом.

Изабелла встает и выходит. Игорь следит за ситуацией, оставляет Татьяну и подходит к Дилетову.

ВИНДУСОВ: Ну, как успехи?

ДИЛЕТОВ: Она согласилась на все. Вот так работают настоящие профессионалы.

ВИНДУСОВ (смеется): Зачем вы к Белле пристаете?

ДИЛЕТОВ: Твое какое дело! Получил отлуп и сиди молчи. Не можешь барышню уломать. А еще актер! Тебе ни один зритель не поверит. Вот я – в момент!

ВИНДУСОВ: Вы что, ничего не знаете?

ДИЛЕТОВ: Что я должен знать?

ВИНДУСОВ: Что она была мужиком.

ДИЛЕТОВ: Кто!?

ВИНДУСОВ: Белла! Она раньше была десантником. Пять лет назад он поменял пол, имя, фамилию, домашний адрес, работу и даже родителей. И стал женщиной. К сожалению, красивой. Был Иваном, стал Изабеллой. Все об этом знают, кроме вас. Спросите у любого. Вон хоть у врача! Он подтвердит.

ДИЛЕТОВ: Мне твои шуточки уже вот где!

ВИНДУСОВ: Я тоже сначала не верил. Но у врача железные вещдоки. Он ее, то есть его, много лет знает, сам делал ему операцию по удалению всего мужского достоинства. Он  мне даже снимки с УЗИ показывал. Что было до и что после. Я сравнил и обалдел! Все один в один, но на втором снимке достоинств как не бывало.

ДИЛЕТОВ: Куда же они делись, интересно?

ВИНДУСОВ: Отрезали! Вы что, не слышали про трансгендеров? В Европе и Америке их уже сотни. Были братья Вачовски, ну те, которые про Матрицу кино сняли, стали сестры Вачовски. Симпатичные тетки, кстати, получились. Их бывшие жены тоже поменяли пол и стали их мужьями. Теперь гоняют этих Вачовских за несваренный обед и немытую посуду. Обычная, можно сказать, рутинная рокировка. Об этом все СМИ писали.

ДИЛЕТОВ: Да, что-то такое слышал…

ВИНДУСОВ: У нас тоже они попадаются. Так что поосторожней с девочками. Вполне может быть, что она – бывший мальчик. Вы, что, не видите, какая у Беллы мужская фигура? Плечи во! Кулаки во! Как засветит в глаз, не обрадуешься. Я это сразу заметил. И догадался, что она – это он. У врача спросил, он упирался, упирался, но потом сознался. Против фактов не попрешь. Спросите его, спросите!

Он показывает на врача. Гробовщик идет на другой конец стола.

ДИЛЕТОВ: Коллега, можно задать один нескромный вопрос?

КУРСОРОВ: О моей зарплате?

ДИЛЕТОВ: Почему о зарплате?

КУРСОРОВ: Потому что только вопрос о размере зарплаты считается нескромным. Все остальные вопросы допустимы в любой ситуации.

ДИЛЕТОВ: Ты давно знаешь Изабеллу?

КУРСОРОВ: Можно сказать и так.

ДИЛЕТОВ: Она что, раньше была мужчиной?

Врач осуждающе смотрит на Игоря. Тот отводит взгляд, смотрит куда-то в потолок.

КУРСОРОВ: Ну что ты! Как такое может быть?

ДИЛЕТОВ: Мы же все свои! Мне можешь рассказать. Я – никому! Гарантирую тайну вклада.

КУРСОРОВ: Да о чем?

ДИЛЕТОВ: Что она сменила пол. А раньше была десантником.

ИЗАБЕЛЛА (возвращается): Кто был десантником?

КУРСОРОВ (показывает на гробовщика): Он!

ДИЛЕТОВ: Я!? Я никогда в жизни не был десантником. Я достал справку о неизлечимой болезни и откосил от армии. Ты, что, таких справок никогда не делал?

КУРСОРОВ: Да как ты смеешь! Стану я марать свою совесть такими фальшивками. Мне моя репутация дороже липовых справок. Надо же, честного человека заподозрить в должностном преступлении. И как только язык…

ЭНТЕРОВИЧ: Чего кочевряжишься-то! Тут все свои.

КУРСОРОВ: Ну ладно, делал, делал. Несколько раз, когда нужда заставляла. Хотел машину поменять, а тут новый призыв. И идут ко мне косяком несчастные родители, умоляют спасти родных сыночков от ужасов дедовщины. А я клятву давал людям помогать. Куда деваться? Приходится писать. Ой, что-то живот прихватило! (поспешно выходит)

ИЗАБЕЛЛА: А мне нравятся десантники. Такие розовощекие мальчики, крепкие,  плечистые, сверху голубенькие и грудь в полосочку. Подхожу, спрашиваю: кто меня любить будет? Они отвечают: Никто, кроме нас.

ВИНДУСОВ: Еще бы тебе не любить бывших сослуживцев. Ты же служила в десанте!

ИЗАБЕЛЛА: В каком десанте! Я в модельном агентстве служила, манекенщицей на показах мод. Потом стала полнеть, и меня того… Им были нужны вешалки, а я стала комодиком. Пухленьким, с грудью четвертого размера.

ВИНДУСОВ: Может, ты манекенщиком служила, а?

ИЗАБЕЛЛА: Ты на что это намекаешь?

ВИНДУСОВ: Да на то, что ты была мужчиной. Это все уже знают. Скрывать нечего. Нам Курносов все рассказал. Сам тебе делал операцию по пересадке пола.

ИЗАБЕЛЛА: Какой еще Курносов!?

ВИНДУСОВ: Врач! Он же тебя знал до того, как ты стал женщиной. (подмигивает) Что, парень, нелегко с сиськами жить, да? Лифчик широкую грудь сдавливает? Колготки  менять замучился, то и дело рвутся? Мужики достают с грязными намеками? Может, вернешься к своему естественному состоянию? Будем вместе на футбол ходить, на рыбалку ездить, шашлычок жарить, пиво пить! У нас подобралась веселая мужская компаха. Тройка актеров, парочка коммивояжеров и один банкирка. Только десантника  не хватает. Анекдоты такие, что березы краснеют. Скучать не придется. Такое крутое развлекалово ни на каких бабских посиделках не найдешь.

ИЗАБЕЛЛА: Ты че, Курвуазье перекушал?

ВИНДУСОВ: Ну, чего ты скрываешь, Ванюшка? Тут все свои. Нам можно рассказать все. Я ведь признался в своих комплексах. И ты расскажи. Мы тебя поймем и поможем освоиться в другом качестве.

ИЗАБЕЛЛА (смотрит на Татьяну): Что за бред он несет?

ТАТЬЯНА: Он уверен, что ты поменяла пол.

ИЗАБЕЛЛА: Я поменяла пол!? На какой?

ТАТЬЯНА: На противоположный. Вот я бы с удовольствием поменяла. Так надоело быть бабой. Слабовольной и беспомощной. Как представлю, что я – мужчина, так хорошо сразу. Идешь по улице, а мимо одинокие девушки пробегают. Прижмешь одну из  них в укромном уголке, сделаешь с ней все, что надо, и пускай  себе кричит. Зато ребенка мне родит, как миленькая. А там и до загса рукой подать. С животом любая согласится замуж, даже спрашивать не надо. Потом еще одного родит, и вот уже двое. Мальчик и девочка. Боже мой, счастье-то какое! Уж двоих детей я воспитаю настоящими людьми. Если, конечно, буду менеджером в банке, а не учительницей. Мечта!

ИЗАБЕЛЛА: По-моему, Танюш, тебе даже психотерапевт не поможет с такими мечтами. Лучше рожай двойню сама.

ТАТЬЯНА: От кого?

ИЗАБЕЛЛА: Да от любого мужика, который тебя в уголке прижмет.

ТАТЬЯНА: Не прижимают.

ИЗАБЕЛЛА: Везет тебе! А я не знаю, как от них отбиться. Только в укромный уголок случайно заглянешь, просто мимо проходить будешь, чуть немного замешкаешься, а уж кто-то пристроился прижимать. Я ему и сумочкой по голове, и кулаком по носу, и матом посылаешь, ничего не помогает. Так и норовят прижать. За первым  уже второй маячит. И чего их ко мне тянет?

ТАТЬЯНА: Ты красивая и фигура у тебя отменная.

ИЗАБЕЛЛА: Ох, и намучалась я с этой красотой! Шагу не дают ступить. А так хочется простого женского счастья. Обычного мужа, детишек, и чтоб мужики на меня даже не глядели. И не надо все время тело в форме держать, дорогую косметику на лицо наводить, за модой следить. Кушай, что хочешь, мажь на рожу, что в руки попалось, надевай, что подешевле, и ладно. Идешь, куда тебе надо, и не думаешь о том, как на тебя смотрят.

ТАТЬЯНА: Ты, что, тоже не можешь детей завести?

ИЗАБЕЛЛА: (вздыхает) Не могу…

ТАТЬЯНА: А я хочу завести, но все отказываются. Как будто я уродина какая-то!

ИЗАБЕЛЛА: Ну, прям, так и все! Вон инженер стоит, давай спросим? Он-то не откажется.

ТАТЬЯНА: Какой инженер?

ИЗАБЕЛЛА: Человеческих душ, конечно. Борец за нравственность, непродающийся гений. Пускай продемонстрирует свои высокие нравственные  устои.

ТАТЬЯНА: Ты что, Белла, ему некогда, ему роман писать надо.

ИЗАБЕЛЛА: А это много времени не займет. Он может даже от компьютера не отрываться. Все получится в процессе работы  над романом. Льву Толстому дети ведь не мешали Аню под поезд бросать.

Они подходят к писателю, который задумчиво смотрит в окно. Татьяна остается  в отдалении.

ИЗАБЕЛЛА: Валентин, можно вас попросить кое о чем?

ФАЙЛОВСКИЙ: Конечно, Белла! Называйте меня просто Валей. Я не обижусь.

ИЗАБЕЛЛА: Так вот, Валя, тут одной молодой женщине очень нужно помочь в плане повышения ее нравственности, Вы как, не откажетесь?

ФАЙЛОВСКИЙ: Конечно, не откажусь! Подниму  вашу  нравственность на  невиданную высоту.

ИЗАБЕЛЛА: Мне-то не надо, я и без нее проживу! А вот Тане надо поднять. Говорит, очень не хватает ей этой самой нравственности. Не у кого ее призанять, не с кем ею поделиться.

ФАЙЛОВСКИЙ: С удовольствием подниму. На какую тему она хотела бы со мной побеседовать?

ИЗАБЕЛЛА: А вам не надоело беседовать? У нас все только тем и заняты, что друг с другом беседуют. Может, пора делом заняться?

ФАЙЛОВСКИЙ: Что ж, если это необходимо, могу и делом доказать.

Изабелла: Ну, давай, Татьян, решайся! Или сейчас, или никогда. Он согласился.

ТАТЬЯНА (подходит): Правда! Большое вам спасибо! А что, если завтра? Вас устроит утро понедельника?

ФАЙЛОВСКИЙ: Мне все равно! У меня распорядок дня свободный. Могу все дела отодвинуть на вечер. Если вам срочно надо.

ТАТЬЯНА: Надо, очень надо! Боже, как я вам благодарна! Наконец-то нашелся настоящий мужчина, который может делом доказать, что он мужчина.

ФАЙЛОВСКИЙ: Могу доказать. А что делать-то надо?

ИЗАБЕЛЛА: Как что! Доказать, что вы мужчина. Самым непосредственным образом. Вот женщина, вот мужчина! Слияние двух душ и тел в гармонии и любви. В результате получается третий. Все просто!

ФАЙЛОВСКИЙ: Позвольте, я не совсем понимаю…

ИЗАБЕЛЛА: А что может быть нравственней, чем зачатие и рождение ребенка? Беседы о нравственности для пионеров. А взрослые люди делом доказывают свою нравственность, так ведь? Помогать ближнему не всегда нужно, сам выкарабкается, лечить больных можно не всех, сами вылечатся, а вот женщины без посторонней помощи зачать ребенка не могут. И если они перестанут рожать, то все, человечество вымрет, как подвид млекопитающих. Так что это самое главное дело на свете!

ФАЙЛОВСКИЙ: То есть, от меня требуется… это самое, что ли?

ТАТЬЯНА: А что вас смущает? Я давно мечтаю об этом. Ночей не сплю, на работе думаю, дома не могу одна. Вы должны помочь мне решить мою нравственную проблему.

ФАЙЛОВСКИЙ (растерянно): Ух, ни фига себе! А почему я? Есть кто и помоложе. Молодежь-то у нас на что? Нет, я, конечно, могу. Но только не завтра. Я забыл, у меня утром важное совещание в союзе. Что, если отложить нашу встречу? Хотя бы на неделю. Или лучше на месяц. Я соберусь с мыслями, доделаю кое-какие дела и вот тогда со спокойной душой…

ИЗАБЕЛЛА: Телефончик свой дайте!

ФАЙЛОВСКИЙ: Телефон? Мой? Нет, я, конечно, могу дать. Но он есть в справочнике нашего союза. Спросите у секретаря. (отходит)

ИЗАБЕЛЛА: Как всегда! Всех призывают горы сворачивать, а сами не могут в песочнице куличик слепить.

ТАТЬЯНА: Опять я в пролете… А кто выдумал, что ты… того?..

Возвращается врач. Изабелла недобро смотрит на него.

Изабелла: Ну-ка, иди сюда, доктор! Сейчас я тебя убивать буду.

Она берет пустую бутылку за горлышко, превращая ее в холодное оружие. Врач, спасаясь от разгневанной женщины, переходит на другую сторону стола. 

КУРСОРОВ: Ты же сама просила придумать диагноз.

ИЗАБЕЛЛА: А у тебя, знаешь, какой диагноз? Идиотизм!

КУРСОРОВ: Он ошибочный. Я пересдал все анализы, сделал магнитно-резонансную томографию мозга, и идиотизма у меня не обнаружили. Нашли только начальную стадию алкоголизма. От нее и лечусь. Какой пол у человека – большой вопрос. На иного посмотришь, по внешним признакам вроде мужик, а по сути – баба. И наоборот. Природа всякие штуки выкидывает. Врачи при чем?

ДИЛЕТОВ: Хорошо, я никому не верю! Меня-то на понт не возьмешь.

ИЗАБЕЛЛА (хмуро): Меня тоже! Так каким ты, Петя, бизнесом занимаешься?

ДИЛЕТОВ: Этим, как его… ну, в общем…

ВИНДУСОВ: Похоронным, Белла, похоронным.

ИЗАБЕЛЛА: Черт, когда же настоящий олигарх попадется?

ДИЛЕТОВ: А я, что, ненастоящий? Знаешь, Белла, какие у нас бабки крутятся? Сумасшедшие! Главное, раньше всех узнать.

ИЗАБЕЛЛА: Меня не купишь! Я вам не эта… Буду жить только с тем, кого полюблю.

ЭНТЕРОВИЧ: А олигарха полюбишь?

ИЗАБЕЛЛА: Почему нет? Он не будет выдавать себя за кого-то, как эти двое аферистов. (показывает на Игоря и Петра) Я полюблю его за одни только честные глаза.

ЭНТЕРОВИЧ: Если он честный, то никогда не станет олигархом. Компаньоны удавят.

ДИЛЕТОВ (вскакивает): Нет, это переходит все границы! Сколько можно ждать? Лично у меня терпение закончилось. Я сейчас пойду и…

КУРСОРОВ: И что?

ДИЛЕТОВ: И совсем уйду! Белла отказала, чего сидеть?

КУРСОРОВ: Смело! Главное, решительно! Сказал, как отрезал. Я таких людей уважаю. Правда!

ДИЛЕТОВ: А сколько можно ждать?

КУРСОРОВ: Вот и я говорю – сколько! Давай, иди!

ДИЛЕТОВ: А что я такого сказал? Вам не кажется, что ожидание сильно затянулось? А именинника нет и нет. Давайте разойдемся и все!

ЭНТЕРОВИЧ: Расходись!

ДИЛЕТОВ: Ага, я разойдусь, а вы останетесь?

ФАЙЛОВСКИЙ: Конечно! Мы хотим поздравить Александра лично, а не по телефону. Тем более что он сам пригласил.

ДИЛЕТОВ (закипает): А я, что, не хочу? Я тоже хочу лично! Но если нет такой возможности? Надо расходиться.

КУРСОРОВ: Ну, так иди! Ты же сказал, что уйдешь!

ДИЛЕТОВ: Да, раз сказал, так и сделаю! Я слов на ветер не бросаю. Мои слова можно в граните высекать. И все мои партнеры это знают. Вот еще немного подожду и пойду! Может, он сейчас приедет.

ЭНТЕРОВИЧ (врачу): Так я не понял! Он уходит или он остается?

КУРСОРОВ: Как бы уходит, при этом как бы остается.

ИЗАБЕЛЛА: Мужчины всегда говорят загадками, Тань. Давай за это выпьем!

Она наливает вина себе и Татьяне. Они поднимает бокалы.

КУРСОРОВ: Можно присоединиться? Никогда мужиков не поймешь, что они хотят на самом деле.

Он наливает себе водки. Игорь наливает остальным мужчинам коньяка.

ДИЛЕТОВ: Ладно, выпью на посошок. И тогда уж пойду!

Все чокаются и выпивают.

ВИНДУСОВ (печально): Да, мужчин трудно понять. Особенно, продюсеров. Прошу небольшую роль, просто попробовать, а  мне не дают. Я же не миллион в долг прошу!

ЭНТЕРОВИЧ: У тебя же папа – олигарх. Пускай поможет!

ВИНДУСОВ (взрывается): Да нет у меня никакого папы-олигарха! И вообще папы никогда не было. Мой папа – беглый! Он бросил мать до моего рождения. Я даже не знаю, кто он. Мама о нем никогда не рассказывала. Он ее сильно обидел, и она забыла о нем навсегда.

КУРСОРОВ: Чего ж ты тут нам втирал? Мы даже тебе поверили.

ВИНДУСОВ: Да я много чего втираю! Так проще жить. Выдумаешь себе биографию, расскажешь доверчивым подружкам, и сам веришь в то, что это все на самом деле. Натура у меня такая.

ЭНТЕРОВИЧ: И ты не пытался отца искать?

ВИНДУСОВ: Даже не знаю, в какой стороне.

КУРСОРОВ: Что-то от него осталось: письма, вещи, фотографии?

Игорь достает из портмоне старое фото, на нем изображены девушка и молодой человек.

ВИНДУСОВ: Одну случайно нашел. Тут отец тридцать лет назад. Сейчас ему шестьдесят.

Он отдает фото врачу, тот бросает не него взгляд, передает гробовщику, тот писателю. Наконец, фото попадает в руки продюсера.

ЭНТЕРОВИЧ (заметно удивлен): И как твою маму зовут?

ВИНДУСОВ: Надежда Сергеевна. А что?

ЭНТЕРОВИЧ: Надя! И ты не знаешь, кто этот человек?

ВИНДУСОВ: Мама даже не сказала, как его зовут. А отчество мне дала по имени брата. Вот я дядьку все детство и считал папой. Узнал, что он мне не отец, только лет в шестнадцать.

ЭНТЕРОВИЧ: И когда ты родился?

ВИНДУСОВ: В мае девяностого.

ЭНТЕРОВИЧ (вздыхает): Ох, грехи наши тяжкие! Я тебе скажу, кто это.

ВИНДУСОВ: Вы что, его знаете!?

ЭНТЕРОВИЧ: Лучше, чем кого-либо. Его зовут Семеном Игнатьевичем. Понял?

ВИНДУСОВ: То есть… (забирает у него фото, внимательно разглядывает, сравнивая с лицом продюсера)Это вы!?

Валентин, Петр и Олег берут у него из рук фотографию, сравнивают с оригиналом. Изабелла и Татьяна тоже подключаются к процессу.

ВСЕ: Похож! Ну, просто одно лицо. Несомненно, это он! Просто за тридцать лет изменился. Располнел и облысел.

ЭНТЕРОВИЧ: Эх, Игорек, любил я твою маму, ох и любил! Правда! Года четыре у нас была неиссякаемая любовь. Но потом я встретил другую женщину, и с Надей попрощался. Затем встретил третью, четвертую, пятую…  Всех и не упомню. А твою маму хорошо запомнил. Такая замечательная была девушка. Самая любимая из всех. И почему она не сказала мне, что ждет ребенка? Почему!? Все пошло бы совсем по-другому. Я бы женился на ней, а не на этой… Знал столько женщин, но любимой так и не нашел. Жизнь прошла впустую. Без любви, без семьи, без сына. Теперь хоть появится смысл!

КУРСОРОВ: Ну, понятно, в кого Игорек такой влюбчивый. Нет, надо нам отметить радостную встречу отца  и сына! Как вы считаете?

ДИЛЕТОВ: Тут я тебе и слова не скажу. Конечно, надо!

Врач разливает всем шампанское. Все берут бокалы, чокаются с Семеном Игнатьевичем и Игорем, пьют. Те, не скрывая радости, поглядывают друг на друга. Энтерович ласково кладет руку на плечо Игоря.

ЭНТЕРОВИЧ: Ну что, парень, теперь будем вместе – ты и я! Я мечтал о сыне давным-давно. И вот он, пожалуйста, живой и здоровый!

ВИНДУСОВ: Хочешь, папа, я познакомлю тебя с мамой?

Все выпивают. Врач наливает себе водки.

ДИЛЕТОВ: А теперь что отмечаем?

КУРСОРОВ: То же самое! Такое радостное событие, что одной рюмки явно не хватает.

ТАТЬЯНА: Мне, Олег, тоже налей, пожалуйста! Буду равняться на сильных.

КУРСОРОВ: Тебе зачем равняться? И не такой уж я сильный.

ДИЛЕТОВ: Еще бы не сильный! Пьешь, как лошадь. И не свалит тебя ничего.

ТАТЬЯНА: А что еще делать несчастной женщине?

ЭНТЕРОВИЧ: У нас радостное событие, а ты!..

ТАТЬЯНА: Вы-то нашли свое счастье, а я нет.

ЭНТЕРОВИЧ: Ты молодая. У тебя все впереди.

ТАТЬЯНА: Врач пьет, потому что тоже счастье впереди, да?

ДИЛЕТОВ: Конечно, впереди! Жена его бросила, теперь он свободен, как птица. Разве это не счастье?

КУРСОРОВ: Какое счастье!? Я без нее жить не могу. Работать не могу. Дома – полный аут. Если не выпью, умру от тоски.

ДИЛЕТОВ: Ты же говорил, что она стерва.

КУРСОРОВ: Ну и что! Стерв нельзя любить? Да и не такая уж стерва! В общем-то,  добрая женщина. Ну, есть свои заскоки. А у кого их нет? Это я со злости ее так называю. Обидно, понимаешь. Хотя это я виноват во всем. Я был груб с ней, не слушал ее, не жалел, не уделял внимания. Из-за этого она и ушла.

ЭНТЕРОВИЧ: Ты бы хоть выяснил, к кому, и попытался ее вернуть.

КУРСОРОВ: Пытался, но… Она отрубила все концы. Завела новую мобилу. Короче, на связь не выходит.

ЭНТЕРОВИЧ: Тут мы тебе ничем помочь не можем.

КУРСОРОВ: Нет, я все-таки выпью! Можно?

ДИЛЕТОВ: Да, пей, кто тебе не дает!

Олег наливает себе рюмку коньяка, быстро выпивает ее.

ФАЙЛОВСКИЙ: При таком образе жизни можно и работу потерять.

КУРСОРОВ: А я уже потерял. Меня перевели в терапевты. Главврач сказал, если не прекращу, стану фельдшером. Потом санитаром. Выгонят, попрошусь вон к Петру в фирму. Возьмешь, любитель печальных процессий? Я и копать могу, и носить. Силы у меня есть.

ДИЛЕТОВ: Давай! Мне силачи нужны. Но у меня сухой закон. После того, как мои парни уронили изделие, в котором человек отдыхал после тяжелой и трудной жизни. Человеку что, он даже не заметил. А вот родные его сильно возмущались.

ИЗАБЕЛЛА: Мы тебе сочувствуем, Олег, но не можем ее вернуть.

КУРСОРОВ: Никто не может. Никто! Это должен сделать только я сам. И Александр на это не способен.

ДИЛЕТОВ: Да он даже не способен вовремя прийти на встречу друзей. Какой уж там жену вернуть! Вот где он застрял? Где!?

КЛАВА (входит): Он только что звонил, сказал, что подъезжает. Вроде бы пробка рассосалась, а ему ехать два квартала.

КУРСОРОВ: Ну, наконец-то, дождались своего счастья!

ДИЛЕТОВ: Не говори «Гоп!»… Счастья, бывает, годами ждут, а оно все не приходит  и не приходит.

ЭНТЕРОВИЧ: Маленькое счастье обычно не ждут. Оно само сваливается на голову. Но человек этого даже не замечает. Такое сплошь и рядом.

ФАЙЛОВСКИЙ: Смотря, что считать за счастье. Каждый меряет его своим аршином. Я роман написал и счастлив. Олегу нужно вернуть жену. Семену закончить сериал. Игорю получить роль. Татьяне найти жениха. Не буду говорить, чем меряет счастье Петр, а то еще побьете.

ИЗАБЕЛЛА: Настоящее счастье, это когда нет несчастья. Вот и все!

Звенит звонок. Все оживленно вскакивают. Клавдия идет в прихожую. Возвращается.

КЛАВА: Ошиблись квартирой.

Все огорченно разбредаются кто куда. Продюсер подсаживается к писателю.

ЭНТЕРОВИЧ: Валентин, у меня к вам есть одно предложение. Нам нужно снять сериал серий на двенадцать. Если автором сценария будет известный писатель, это будет бомба.

ФАЙЛОВСКИЙ: Я сериалы не пишу. Это для поденщиков, а я писатель. Понимаете, писа-а-атель! Инженер человеческих душ. Я исследую проблемы экзистенциализма, вечной материи, глубины познания, существование человека во вселенной.

ЭНТЕРОВИЧ: Так я вам и предлагаю о вселенной! Значит, сюжет такой. Рецидивист бежит из колонии строгого режима, чтобы наказать любовника своей подружки. А за ним охотится вся полиция страны. Но он такой мужик пробивной, что успевает по пути к любимой не только расправиться со всеми врагами, но и за три дня раскрыть то самое заказное убийство, за которое его посадили, и которое весь уголовный розыск не мог раскрыть восемь лет и считал полным глухарем, найти организатора и сдать его полковнику, который сочувствовал ему с юности, когда рецидивист только делал первые шаги по скользкой дорожке. Правда, интересный сюжет?

ФАЙЛОВСКИЙ: Не очень. Я за такое не возьмусь никогда в жизни. Сбежать из колонии строго режима невозможно. За три дня раскрыть глухарь тоже. Галиматья все это!

ЭНТЕРОВИЧ: Послушайте, известный писатель, я же не предлагаю вам сюжет про оперативника, который в одиночку ловит банду отморозков, потому что весь угрозыск ищет пропавшую собаку мэра, и в последней серии этот опер с тремя патронами в макаре на раздолбанной «девятке» преследует вооруженных до зубов восьмерых бандитов, уходящих от него на двух внедорожниках, догоняет, вступает в перестрелку, двоих ранит, одного убивает, всех остальных арестовывает и доставляет в сизо, за что получает нагоняй от шефа за перерасход бензина, премию в размере МРОТ и уходит в отпуск, в котором не был десять лет после того, как его бросила жена, потому что он неделями пропадал на заданиях. Этот сюжет у нас делает другой известный писатель.

ФАЙЛОВСКИЙ: Но мне не нравится сюжет про рецидивиста.

ЭНТЕРОВИЧ: Понравится в процессе работы. Я сам немного сценарист, хотя по профессии зубной техник. Сначала героев ненавидишь, потом с ними роднишься и к концу работы влюбляешься в них, как в женщину. Возьметесь?

ФАЙЛОВСКИЙ: Кто!? Я!? Я же вам говорю, все мои произведения о высокой нравственности, о душевных терзаниях. А вы мне…

ЭНТЕРОВИЧ: Так вы и будете писать о душевных. Думаете, у рецидивиста  нет души? Есть и еще какая широкая! Короче, вы согласны?

ФАЙЛОВСКИЙ: Вы что, издеваетесь! Я состою в трех писательских союзах, у меня номинация на госпремию, меня два раза хотели в общественную палату взять. Я пишу о вечных проблемах, о мировом порядке, о сильной всепоглощающей любви, о бесплодных метаниях человека, о поиске смысла жизни, о подсознании. А вы мне предлагаете писать про чернуху, мокруху, порнуху. Этого и так уже перебор на голубом экране, на страницах желтой прессы, в зеленых переплетах. Хватит! Про эту гадость я никогда в жизни писать не буду. Понятно?

ЭНТЕРОВИЧ: Мы вам хорошо заплатим.

ФАЙЛОВСКИЙ: Да ни за какие деньги я за такое не возьмусь! Понимаете, ни за какие! Я своей душой не торгую. Мои духовные ценности для меня дороже сытой жизни.

ЭНТЕРОВИЧ: Две тысячи долларов за серию. Четыре аванс, потом остальное. (достает купюры) Вот часть аванса!

ФАЙЛОВСКИЙ (смотрит на доллары): О чем, вы говорите, будет ваш сериал?

ЭНТЕРОВИЧ: О душевных метаниях рецидивиста и смысле его потерянной жизни.  О  его сильной всепоглощающей любви к подружке, которая временно работает проституткой. О бессилии нашей полиции, несмотря на весь мировой порядок. О бесплодных потугах подсознания сыщиков. О вечных проблемах с этими уголовниками.

ФАЙЛОВСКИЙ: Тут надо подумать, как подать этот материал.

ЭНТЕРОВИЧ: Вот и подумаете! Через месяц надо сдать первый вариант сценария. Потом переделаете по нашим замечаниям и все. Подъезжайте завтра на студию, заключим договор.

ФАЙЛОВСКИЙ: Да вы что! За месяц написать двенадцать серий!? За такой срок можно написать только халтуру! Нет, никогда за такое не возьмусь! Уму непостижимо!

ЭНТЕРОВИЧ: Три тысячи за серию. Аванс завтра при заключении договора. И через месяц сдаете двенадцать.

ФАЙЛОВСКИЙ: Да это надо не спать, не есть, не видеть друзей, не разговаривать с женой, не заниматься домом! Спать-то когда? Если я всего лишь одну ночь не посплю, потом голова, как чугунная, ничего не соображаю весь день, такой бред пишу. Нет, ни за что!

ДИЛЕТОВ: Ты же сказал, что твоя жена умерла?

ФАЙЛОВСКИЙ: Умерла предыдущая. Я женился на женщине, которая с голоса печатает мои тексты. У нас с ней духовное родство. И я смертельно боюсь одиночества. Даже испытываю страх, когда жена уходит в магазин. Приходится ходить вместе с ней. Когда-то в детстве родители оставили меня одного на два дня. Я чуть не сошел с ума. С тех пор у меня дикая паника, если ночью остаюсь один.

ЭНТЕРОВИЧ: Четыре тысячи. Последняя цена.

ФАЙЛОВСКИЙ: Что ж, если вы ставите меня в такие условия, то вы и будете отвечать за результат. В принципе, ведь это темная сторона нашей жизни, суровая, бесчеловечная, жестокая, но такова действительность, и ее надо кому-то отображать. Писатель должен писать обо всем, что есть, ничего не приукрашивая. Достоевский ведь тоже писал про убийц и проституток. Ему никто не говорил, что он пишет чернуху. Так и быть, напишу вам сериал. Сроки, конечно, жесткие, но я работал и быстрее. Придется месяц не поспать.

КУРСОРОВ: Жена поможет. Будет прописывать женские линии.

ФАЙЛОВСКИЙ: Да ты что! Я никому не позволю писать за меня текст. Никому и ни за что! Это мой принцип. От которого я никогда ни при каких обстоятельствах не отступаю. Но на этот раз придется привлечь жену. Сцену я, сцену она. Потом совместим.

КУРСОРОВ: Только порядок сцен не перепутай. А то иной сериал смотришь – где начало, где конец? Ничего не поймешь…

ДИЛЕТОВ: А ловко продюсер инженера купил!

КУРСОРОВ: Если сейчас не приедет Александр, мы здесь все будем друг друга покупать.

ЭНТЕРОВИЧ: О чем вы? Я предлагаю творческому человеку достойную работу.

ТАТЬЯНА: А нам показалось, что вы скупаете чужие души.

ЭНТЕРОВИЧ: Эх, девочка, все в мире продается и покупается. Жизнь дорожает, падая в цене. А душа – такая малость. Их теперь скупают оптом.

КУРСОРОВ: Поэтому душевнобольных становится все больше и больше. И все трудней найти душевно-здорового.

ДИЛЕТОВ: Александр, что, тоже того?..

КУРСОРОВ: По-твоему, врачи ничем не болеют?

ДИЛЕТОВ: Ну и где он, черт возьми, пропадает!? Занимается самолечением?

КЛАВА (входит): Подождите еще немного. Он скоро будет. Максимум, полчаса.

ДИЛЕТОВ: Как полчаса!? Полчаса было два часа назад!

КЛАВА: Он извиняется, но ему пришлось заехать по пути к одному своему другу, который попросил о помощи. Он не мог ему отказать.

КУРСОРОВ: А я о чем! «Друзей» Александра только прибавляется. И  у каждого «друга» своя душевная хворь. Когда он понимает, что ее надо лечить, бывает уже поздно.

Все снова разбредаются.

Гробовщик подсаживается к писателю.

ДИЛЕТОВ: А скажи, Валентин, как звали  твою первую жену?

ФАЙЛОВСКИЙ: Елена. И что?

ДИЛЕТОВ: Ну, правильно! Я же ее знал! Мою знакомую, о которой я вам  вначале рассказывал, звали Еленой Файловской. Когда я услышал твою фамилию, меня будто током ударило. Вот теперь я познакомился с ее мужем.

ФАЙЛОВСКИЙ: Так ты, что, был ее любовником?

ДИЛЕТОВ: Нет. Мы с ней  вместе учились. И просто дружили, как сокурсники. Дружба мальчика с девочкой ведь не считается любовью. Мы встретились через много лет после института, посидели в ресторане, она пожаловалась мне на тяжелую жизнь с тобой, на все твои придирки и твою черную неблагодарность. Она отдала тебе лучшие годы жизни, а ты просто помыкал ею, заставляя работать на себя.

ФАЙЛОВСКИЙ: Как это она могла работать на меня!? Я, в отличие от тебя, не строгал гробы, и не просил ее подавать мне доски и инструменты.

ДИЛЕТОВ: Зато ты строгал свои романы. И она ночами редактировала их. А ты ругал ее за пропущенные ошибки. И все время ревновал к кому-то, кого и не было. Она мне все про тебя рассказывала: какой у тебя отвратительный характер и как ты изводишь ее своими придирками и ревностью.

ФАЙЛОВСКИЙ: Надо же, она еще кому-то жаловалась на меня! Как я был слеп!

ДИЛЕТОВ: В конце концов, она так устала от подозрений, что мне ее стало жалко, и у нас началась любовь. Но когда она заболела, тебе было наплевать.

ФАЙЛОВСКИЙ: Я ее лечил, как мог!

ДИЛЕТОВ: Да ты даже не хотел знать о ее болезни! Она жаловалась только мне. Потому что, как только она жаловалась тебе, ты говорил, что устал от ее капризов. Ты думал, что ее боли – это капризы. Это я пытался ее лечить, как мог. Доставал нужные лекарства и искал хороших врачей. А твои бесконечные  придирки только усугубили ее болезнь.

ФАЙЛОВСКИЙ: Значит, я правильно подозревал. У нее на самом деле был любовник, да еще представитель такой гнусной профессии.

ДИЛЕТОВ (хватает писателя за грудки и прижимает к стене): Что ты сказал, сволочь! Моя профессия намного лучше твоей. Понял! Гораздо лучше! Я реально помогаю людям, у которых случилось горе. А ты чем помогаешь? Засоряешь им мозги своими нравоучительными сказочками, от которых нормальных людей тошнит.

ФАЙЛОВСКИЙ: Я любил Елену! И терпел все ее капризы. А она ответила мне черной неблагодарностью – изменой. И в том, что она заболела, я не виноват. Ее болезнь была генетически предрасположена.

ДИЛЕТОВ: При добром отношении близких она бы излечилась! Это ты, инженер недоделанный, вогнал ее в гроб своей  ревностью. От этого она и заболела. И умерла в таком возрасте, в котором женщины еще рожают. Но тебе она так и не смогла родить. Ты говорил, что ребенок будет тебе мешать. Ты даже не пришел на ее похороны, которые организовал я!

Он хватает со стола нож.

ФАЙЛОВСКИЙ (кричит): У меня в тот день было важное заседание в союзе! Я пришел на следующий. Уберите от меня этого психа! Он меня зарежет, и ему ничего не будет. Душевнобольных у нас не судят. А зря!

Игорь, Олег и Семен Игнатьевич с трудом оттаскивают Петра.

ДИЛЕТОВ: Зачем вы меня держите!? Лишаете мою фирму клиента. Для  сволочей у меня значительные скидки. Да что там, задаром бы похоронил!

ФАЙЛОВСКИЙ: Да! Да! Может, я и  виноват, что не обращал внимания на ее жалобы! Но, можно подумать, вы  все здесь невинные овечки! Никому на мозоль не наступали, никому гадостей не делали, никому жизнь не портили! Один я сволочь, да!? Кому я еще что плохого сделал, давайте рассказывайте! Только не толпитесь, вставайте в очередь. Кто следующий?

ИЗАБЕЛЛА: Так ты был в Анталье в девяносто восьмом году или нет?

ФАЙЛОВСКИЙ: Ну, был, был, и что!? Что ты пристала ко мне с этой Антальей!?  Мало ли где и когда я был!

ИЗАБЕЛЛА: Ну, точно! Там мы с тобой и познакомились. Ты тогда был молодым человеком, лет тридцати с небольшим, так ведь? С густой шевелюрой.

ФАЙЛОВСКИЙ: Да, наверное. Не помню… Может, и была шевелюра.

ИЗАБЕЛЛА: Мы встретились с тобой  на пляже, ты предложил мне свое место под солнцем, потом мы гуляли по набережной и болтали, а вечером ты затащил меня в свой номер в отеле, и мы занялись любовью. Точно, это был ты! Я тебя узнала!

ФАЙЛОВСКИЙ: Я? В свой номер? Затащил  тебя?

ИЗАБЕЛЛА: Да! Что, не помнишь!? Такая худенькая девушка. Практически девственница. Ты называл меня Белочкой. Я отказывалась, но ты сказал, что все в жизни надо попробовать. Прошло столько лет, а я помню все, как будто это было вчера.

ФАЙЛОВСКИЙ (смущенно): Я не затаскивал… просто пригласил… я был сражен твоей красотой наповал. Я не знал, как к тебе подступиться. Это была самая сказочная ночь в моей жизни. Когда мы расстались, я потерял голову от любви, я поехал в твой городок, долго искал тебя по разным адресам, но, как назло, я знал только твое имя, и так тебя и не нашел. Ты стала моей первой любовью в жизни. Как же я мечтал увидеть тебя снова! И вот, наконец, увидел. Ты так изменилась, что я тебя не узнаю…

КУРСОРОВ (Изабелле): А зачем ты приехала в Анталью одна? На курорте мужики бросаются на всех женщин без разбора.

ИЗАБЕЛЛА: Я приехала не одна, а с мамой. Но она в тот вечер была занята. Познакомилась с интересным, интеллигентным мужчиной. Он много рассказывал ей о своей работе в министерстве. И в эту ночь она была с ним. Я забеременела, а мама сказала, что не надо рожать от всяких проходимцев, и мы с мамой сделали по аборту.

ЭНТЕРОВИЧ: Какая у тебя любвеобильная мама! А где же был папа?

ИЗАБЕЛЛА: А папа в это время жил в другой семье. Я его видела последний раз, когда была в грудном возрасте. Но тогда он мне как-то мало запомнился. Это мама уговорила меня не давать адреса. Она имела горький опыт общения с мужчинами. Хотя я тоже влюбилась первый раз в жизни.

ФАЙЛОВСКИЙ: Так это твоя мама разлучила нас навсегда! Зачем она это сделала? Зачем? Я так страдал, когда потерял тебя. Моя душа перевернулась. Вроде как я разбираюсь в чужих душах, но никак не могу разобраться в своей. Люди неправы, когда говорят, что чужая душа – потемки. Другой сказал что-то или сделал, и сразу видно, что у него на душе. А своя душа – намного темней, никогда не поймешь, что она хочет, к чему стремится. Думаешь, к одному, а на деле – к другому. Я всегда хотел делать добрые дела, хотел любить одну женщину, и ничего не получалось.

ИЗАБЕЛЛА (истерично плачет): Ты копался в своей душе, а я угробила свое здоровье! После того аборта я больше не могу забеременеть. Господи, если бы мы тогда поженились, у нас бы сейчас был общий ребенок. Но его нет! И вообще детей нет. Ни у тебя, ни у меня! Вот что сделала моя мать!

Олег подходит к ней, дает платок. Изабелла вытирает слезы.

КУРСОРОВ: Успокойся, Белла! Прекрати истерику. Истерия трудно лечится.

ИЗАБЕЛЛА (плачет): Из-за того, что я не могу родить, двое мужей меня бросили. Третий тоже хочет уйти, но я уговорила его взять сироту из приюта. Живет со мной только потому, что меня любит. Но мы не расписаны, и он может свалить в любой момент. Ты права, Таня, семья не может существовать без детей!

ТАТЬЯНА: Я бы тоже взяла ребенка из детдома, но мне одинокой не дают. Родить можно, а воспитывать нельзя. Это несправедливо.

ФАЙЛОВСКИЙ: Ты, что, не могла по молодости жениха себе найти?

ТАТЬЯНА: Был один, но он бросил меня перед самой свадьбой и ушел к другой. А я так и не успела родить от него ребенка. Думала, неприлично это до свадьбы рожать. А теперь знаю, что прилично в любое время и даже вовсе без мужа.

ФАЙЛОВСКИЙ: И ты не пыталась его вернуть?

ТАТЬЯНА: Без толку! Та девушка очень красивая была. Похожая на Беллу.

ИЗАБЕЛЛА (успокаивается): Как звали твоего жениха?

ТАТЬЯНА: Вениамин.

ИЗАБЕЛЛА: Ну, был у меня один Вениамин. Странный молодой человек. Со своим бзиком. Все лепил из пластилина солдатиков в форме восемьсот двенадцатого года. Во всех подробностях. Очень историей увлекался.

ТАТЬЯНА: И мой Веня лепил солдатиков! Всю мою квартиру завалил пластилином и солдатиками. Был помешан на них. Мог всю ночь провозиться с этим. Я спала одна. Он преподавал историю в нашей школе. Но захламлять этой историей всю квартиру чересчур. Если бы он стал мужем, ладно. Но он не стал.

ИЗАБЕЛЛА: Обычный парень, немного чокнутый, с солдатиками этими, я и не думала, что он чей-то жених.

ТАТЬЯНА: Значит, это ты, Белла, лишила меня мужа и детей. Спасибо тебе!

ИЗАБЕЛЛА: Прости! Я же не знала! Все равно через год мы расстались.

ТАТЬЯНА: Вы расстались, а у нас все развалилось. Он вернулся, но стал злой, раздражительный, любовь ушла начисто, и вскоре он съехал. После красивой телки не захотел иметь дел со страшной теткой. Я осталась одна. Все его игрушки я выбросила на помойку.

ВИНДУСОВ: Мужчине надо иметь какое-то увлечение. Иначе он сдохнет от скуки.

ТАТЬЯНА: Женщине тоже надо. И лучше, если это будут дети.

Все разбредаются по комнате. Олег снова прикладывается к рюмке. Белла и Татьяна присоединяются к нему. Петр и Валентин, глядя на них, тоже решают выпить.

Семен Игнатьевич подсаживается к Игорю.

ЭНТЕРОВИЧ: Слушай, сынок, я вот тут подумал! Мы сейчас ищем молодого актера на главную роль. Работа большая – тридцать шесть серий. И роль интересная. Провинциал приезжает в столицу, знакомится с разными толковыми людьми, с бандитами, там, ментами, бизнесменами, воюет с бестолковыми чиновниками, и к концу сериала становится  во главе крупной компании. И все на своем обаянии и умении  разруливать сложные ситуации. Мне кажется, ты для этой роли  идеально подходишь. Симпатичный парень, талантливый, обаятельный, с харизмой.

ВИНДУСОВ: Думаешь, папа, я подхожу?

ЭНТЕРОВИЧ: Конечно, подходишь! Нет, ты сразу не отказывайся, ты подумай. Почитай сценарий, поработай над текстом, примерь эту роль на себя.

ВИНДУСОВ: Хорошо, я согласен. Я справлюсь. Мне такие сверхзадачи по плечу.

ЭНТЕРОВИЧ: Конечно, справишься. Куда ты денешься! Я вижу тебя в этой роли. Ты подходишь лучше остальных. Пожалуй, мы  возьмем тебя без проб. Нет, режиссер-то будет против, он долго искал исполнителя и нашел одного паренька, брата жены. Но ты смотришься намного лучше. Я ему премию урежу, и он согласится. Куда он денется! Мало ли какое у него видение! А вот у меня такое видение! В искусстве у каждого художника свое видение! Так ведь?

ВИНДУСОВ: В общем, да! Художники люди наблюдательные. Где чего увидят, все в дом тащат.

ЭНТЕРОВИЧ: И как это я тебя сразу в этой роли не разглядел.

ИЗАБЕЛЛА: Потому что о другом сериале думал. Про ткацкий комбинат. Там, где ткачихи по очереди раздеваются в спальне гендиректора. Съемки скрытой камерой. Кино не для всех. А для своих.

ЭНТЕРОВИЧ: Нет, про ткацкий комбинат мы снимать не будем. Слишком много недовольных уже на стадии заявки. Потом все Останкино закидают гневными письмами.

КУРСОРОВ: Правильно! Сними лучше про больницу. Могу тебе свой роман дать как основу для сценария. Там всё – правда!

ЭНТЕРОВИЧ: Да кому твоя правда нужна!? Зритель любит сказки. Да и про врачей уже столько наснимали. Какие они все заботливые и человечные. А как попадешь в реальную больницу, всех врачей как ветром сдувает. Куда все деваются, не поймешь.

КУРСОРОВ: Конечно, больных много, а я один. Вот и выбираешь того, кто меньше всех кричит и жалуется. С ним хоть можно спокойно работать.

ДИЛЕТОВ: Меньше всех кричат и жалуются мои клиенты. Но им врачи только во вред. И вообще, от врачей один вред.

КУРСОРОВ: Это почему еще?

ДИЛЕТОВ: У меня рано умер отец. Оказалось, его лечили не от той болезни. Какой-то молодой врач поставил неправильный диагноз и прописал не то лекарство, от которого не было никакого толку. А нужного не дал. После вскрытия мы с мамой узнали, что у отца была совсем другая болезнь.

ФАЙЛОВСКИЙ: Мало ли на свете врачебных ошибок!

КУРСОРОВ: Много. И я тоже совершал ошибки. Особенно в молодости. В какой больнице его лечили?

ДИЛЕТОВ: В шестнадцатой городской. Двадцать лет назад.

КУРСОРОВ: Я там работал. Какая была фамилия у врача?

ДИЛЕТОВ. Не помню.

КУРСОРОВ (звонит по мобиле): Верочка, посмотри по базе, лечился ли у нас больной  по фамилии Дилетов. В девяносто восьмом году. Спасибо. (Петру) Да, был такой!

ДИЛЕТОВ: Значит, это ты залечил моего отца до смерти, гад!

КУРСОРОВ: Но я только окончил институт, у меня не было опыта. Я многим ставил неправильные диагнозы. Не ты один пострадал.

ДИЛЕТОВ: Ты тоже сейчас пострадаешь!

Он вскакивает и рвется ударить врача. Семен Игнатьевич, Игорь и Валентин  еле сдерживают его.

ФАЙЛОВСКИЙ: Успокойся, Петр! Ничего уже не изменишь. Все совершают в жизни катастрофические ошибки. Все!

ДИЛЕТОВ: Я же из-за этого и стал гробовщиком! Когда отец умер, мы с мамой хотели похоронить его по-христиански, в могиле. Но на кладбище заломили такую цену за место, что пришлось его сжигать.

ФАЙЛОВСКИЙ: Так хоронят многих. Ничего страшного.

ДИЛЕТОВ: Может быть. Но меня долго преследовал кошмар, в котором я видел отца, сгорающего в огне. Отец был еще жив, а со всех сторон его обнимало пламя. Он кричал и погибал в страшных муках. Я просыпался в ужасе и падал с кровати. И решил для себя, что буду хоронить всех, как заведено предками. Устроился в фирму ритуальных услуг обычным могильщиком. Подзаработал денег, открыл свою фирму. И когда клиенты только намекают, что хотели бы кремировать своего близкого, я прекращаю с ними все дела. С тех пор я боюсь огня, даже пламени спички. Если Александр не поможет…

Валентин отводит Петра к окну отдышаться у открытой форточки.

Лежащий на столе айфон продюсера издает музыкальный звук. На экране высвечивается фото входящего абонента – милой женщины с доброй улыбкой. Врач бросает на фото удивленный взгляд.

КУРСОРОВ: Позвольте! (хватает айфон)

ЭНТЕРОВИЧ: Положь на место! Не бери то, что не твое!

КУРСОРОВ (сует ему фото под нос): Это я могу сказать тебе! Не бери то, что не твое!

ЭНТЕРОВИЧ: Не понял! Ты о чем!?

КУРСОРОВ: Это же моя Люба! Любовь моя ненаглядная, жена моя! (нажимает ответ) Алёу! Нет, дорогая, ты не ошиблась! Нет, это не твой любимый старпер! Это твой любимый муж, который был любимым до того, как появился второй любимый и первый стал почему-то нелюбимым. Что ты не понимаешь, дура? То есть, я хотел сказать, любимая. Да я это, я, Олег! Как, откуда взялся? Да все оттуда же, из моей проклятой жизни взялся, из моей одинокой, никчемной, пропащей жизни. Откуда я могу еще взяться! Нет, Сёма мобилу не потерял. Мы с твоим Сёмой вместе хлещем коньяк на дне рождения. Он тебе привет передает. Нет, он не может сам говорить, он в отключке. Только губами шевелит и то с трудом. Заболел птичьей болезнью. Перепил, называется.

Продюсер пытается отобрать у него мобилу, но врач не отдает, повернувшись спиной. 

ЭНТЕРОВИЧ: Отдай телефон, гад, хуже будет!

КУРСОРОВ (в мобилу): Нет, он сегодня домой не придет, он своего сына встретил и  хочет встретиться со своей первой любовью. Которая была до тебя. Мы эту встречу и отмечаем! Поэтому он к тебе не вернется. Нет, говорит, ни за что к ней не вернусь, она  по ночам в полусне зовет какого-то Олега. Вот пускай к этому своему Олегу и возвращается! Она его любит больше, и я, говорит, старый дурак, не хочу мешать чужому счастью. Нет, правда, я же вижу, как он губами шевелит: «Вот я старый дурак!»

ЭНТЕРОВИЧ (кричит): Да вернусь я, Люба, вернусь, не слушай этого идиота!

КУРСОРОВ: Это не он кричит, а я! Здесь сильное эхо! Это я вернусь, а ты не слушай этого идиота. Да, я приеду и тебя заберу! Слышишь, заберу! Сейчас адрес выясню и приеду! Собирай манатки и жди меня! (отдает айфон продюсеру) На, подавись! Вот, значит, к какому старому мерзавцу она ушла. Надо же! Хоть бы помоложе выбрала!

ЭНТЕРОВИЧ: Почему сразу мерзавец? Почему мерзавец?

КУРСОРОВ: Я любил ее больше жизни! А она ушла к этому плюгавому лохотронщику! Я же сопьюсь, если она не вернется! И сдохну! Это ты меня убиваешь, сволочь! Я тебя сейчас придушу, гад!

Олег бросается на продюсера, хватает его за горло. Семен Игнатьевич хрипит. Игорь, Петр и Валентин с трудом оттаскивают взбешенного врача. Женщины им помогают.  

ЭНТЕРОВИЧ (приходит в себя): Да прекрати ты драться, идиот!  Что за манеры! А еще врач! Куда придет наша медицина с такими врачами. Давайте решать споры с помощью фактов и аргументов.

КУРСОРОВ: Аргументы еще надо искать, а кулак всегда под рукой! (пытается ударить продюсера по лицу)

ЭНТЕРОВИЧ (кричит): Ты что, псих! Нельзя просто поговорить, разобраться в ситуации? Ты хотел меня убить? Тебя подослали мои компаньоны?

ФАЙЛОВСКИЙ (кричит): Мы все психи! Были бы нормальные, мы бы здесь не собрались! И свою паранойю не выставляй напоказ. Все ему заговоры мерещатся!

ИЗАБЕЛЛА (кричит на продюсера): И как ты соблазнил жену этого несчастного? Тоже предлагал ей главную роль в порнофильме?

ВИНДУСОВ (кричит на Беллу): Папа снимает не порнофильмы, а исторические сериалы из восемнадцатого века. Парики на китовом усе и декольте до талии. Да, папа!?

ЭНТЕРОВИЧ: Конечно! Откуда я знал, что она его жена? Откуда!? Приятная женщина, случайно познакомились, пригласил в ресторан, потом домой, она осталась до утра, и завертелось.

КУРСОРОВ: Если ты знакомишься с женщиной, то, наверное, она чья-то жена. Или тебе это в голову не приходило!?

ТАТЬЯНА: Не всегда. Попадаются еще женщины, которые не являются чьими-то женами. И таких немало.

ДИЛЕТОВ: Ты, Танька, сама виновата, что не нашла мужа! Не надо было о принце мечтать! Встретила парня с солдатиками, ну черт с ним, пускай играет. Зато муж!

ТАТЬЯНА: Я не мечтала! В чем я виновата!? В чем!? Что не ложилась в койку с первым встречным, как Белла?

ИЗАБЕЛЛА: А я что, ложилась? Я весь день присматривалась, и ложилась на второй день, а не на первый. Не надо наговаривать.

ФАЙЛОВСКИЙ: Чего там мужа искать! Вон сколько парней холостых. (кивает на Игоря) И все бродят голодные, как волки, алчущие плоти, ищут очередную жертву для удовлетворения. Оголяешь часть тела и ждешь в засаде. Только к тебе приблизится, накидываешь ошейник и тащишь в загс. Начнет упираться, чем-нибудь тяжелым по голове, чтоб потерял ориентацию в пространстве. Пикнуть не успеет, как его окольцевали. Тут надо быстро действовать, а не рассусоливать.

ТАТЬЯНА: Я у него спрашивала. Он отказался. А насильно мил не будешь.

ЭНТЕРОВИЧ: Надо не у него спрашивать, а у родителей. Я – отец. Как скажу, так и сделает. Откажется, сразу содержания лишу. Чтоб завтра же выполнил просьбу Татьяны! Выпишу тебе командировочные на ресторан и все остальное.

ВИНДУСОВ: Я еще не готов к отцовству, папа. Мне еще надо нравственно повзрослеть, возмужать, серьезней относиться к жизни. Молод еще. Молоко на губах… и все такое.

ЭНТЕРОВИЧ: Ничего! Я воспитаю из тебя настоящего человека. У меня в кабинете маститые режиссеры, как дети, плачут, на коленях умоляют простить их за провал. А уж с актером и разговаривать не буду. Дам подзатыльник, станешь как шелковый.

ВИНДУСОВ: Знал бы, что ты такой злой, папа, не стал бы  тебе про маму рассказывать. Так бы ты и отдал концы, не зная, что у тебя есть сын.

ЭНТЕРОВИЧ: Я не злой, а принципиальный. В нашей профессии  иначе нельзя, сынок. Я кино снимаю, а не романы пишу. Если всех по головке гладить, ничего не снимешь.

ИЗАБЕЛЛА: Ты забыл про любовь! Если ее нет, семья – это ад. Нам Таня все объяснила на примере «Трех сестер».

ЭНТЕРОВИЧ: Так это сто лет назад было. Сейчас другое время. Любовь – дело наживное. Расписались и ждите. Через год чувства как нахлынут, не остановишь. Про стокгольмский синдром слышала? Когда заложница влюбляется  в своего захватчика. Брак – то же самое. Хотя бывает и наоборот. До свадьбы любовь была, а потом скисла. Так что, Игорек, у тебя большое будущее – главная роль в сериале и роль отца в семье. Одно без другого не получится. Понял, надеюсь!

ВИНДУСОВ: Я согласен! Согласен! Мне просто Таню жалко. Что она мучается! Хоть завтра, хоть сегодня! Пускай рожает, кого хочет – внука продюсера, внучку. Ты, папа, и будешь их воспитывать. У меня свободного времени не будет. Такая большая роль светит. Там один текст полгода учить надо.

ЭНТЕРОВИЧ: Ну, и хорошо! Давно пора внуками заняться. Дочь – отрезанный ломоть, рожать не хочет, сын – разгильдяй, о семье не думает. Так хоть образованная начитанная женщина внуков родит. Может, нормальное потомство получится. Которое не стыдно будет людям показать.

ТАТЬЯНА: Не надо его заставлять! Я не хочу, чтобы мой ребенок родился по принуждению.

ВИНДУСОВ: Таня, меня никто не принуждает. Я сам хотел тебе это предложить. Мое желание искреннее, поверь. Пора мне становится солидным человеком, раз такая завидная карьера предстоит. Будет хоть, о чем в интервью рассказывать. Я хочу, чтобы у нас с тобой родился сын.

ИЗАБЕЛЛА: Тут уж кто получится!

Появляется Клава. Гробовщик взвинчен до предела и подскакивает к ней. За ним все остальные. Все тоже взбудоражены.

ДИЛЕТОВ: Сейчас точно черт знает что получится! Сколько можно ждать!? Где Александр!? Где его носит!?

КУРСОРОВ: Когда он появится, в конце концов!? Четыре часа сидим!

ИЗАБЕЛЛА: Женщины ждут, молодые и красивые. Могут и обидеться!

ЭНТЕРОВИЧ: Когда мы будем его лицезреть!? Пора бы уже!

ФАЙЛОВСКИЙ: Обещал через полчаса, а сам… Когда же, наконец, он придет!?

КЛАВА (спокойно): Когда скажете, тогда и придет.

КУРСОРОВ: Что!? Что это значит!?

КЛАВА: Он в соседней комнате сидит.

ДИЛЕТОВ: Как это в соседней!? И давно он там прячется?

КЛАВА: С самого начала банкета. Он сказал, что это неизменное условие операции.

ДИЛЕТОВ: Какой еще к черту операции!?

КЛАВА: По корректировке вашего подсознания.

КУРСОРОВ: Так вот что у него за операция! Что же вы сразу не сказали!

КЛАВА: Он запретил.

ЭНТЕРОВИЧ: Черт возьми! Мы его ждем, чтобы поздравить с днем рождения, а он… Кстати, сколько ему стукнуло?

КЛАВА: Не знаю. Он не сказал.

ИЗАБЕЛЛА: Как не сказал!? Вы же его жена!

КЛАВА: Я не жена, а новая ассистентка. Он объяснил мне, что надо делать, и приказал ничего вам не говорить о сути операции. И обещал дать премию за точное выполнение всех инструкций.

ДИЛЕТОВ: Ничего себе! Мы, оказывается, подопытные мыши! И над нами проводят какую-то непонятную операцию.

КУРСОРОВ: Почему непонятную? Обычная психотерапевтическая операция. Я с самого начала подозревал что-то такое.

МАТЕРИНКИН (входит): Здравствуйте, друзья мои!

ФАЙЛОВСКИЙ: Ну, наконец-то! Хоть можно поздравить человека в лицо, а не за глаза!

МАТЕРИНКИН: Прошу вас, только не надо меня поздравлять.

ФАЙЛОВСКИЙ: Почему не надо? Вы наш любимый врач. Для чего мы тогда тут все собрались?

МАТЕРИНКИН: День рождения у меня через полгода. А собрались вы для того, чтобы добиться результата лечения. Прошу меня простить, друзья. Я не мог поступить иначе.

ДИЛЕТОВ: Пошел ты со своим днем рождения, знаешь, куда! Я тороплюсь, а он!… (идет к двери)

МАТЕРИНКИН: Подождите, Петр, прошу вас! Не расходитесь, друзья! Я вам сейчас все объясню.

ДИЛЕТОВ: Не надо нам ничего объяснять. И так все понятно! Нас держат за идиотов!

КУРСОРОВ: Наоборот, он должен все объяснить!

ДИЛЕТОВ: А я не хочу никаких объяснений!

КУРСОРОВ: Вы можете успокоиться, больной? Иначе вас свяжут санитары.

ДИЛЕТОВ: Сам ты припадочный! На людей бросается.

ЭНТЕРОВИЧ (громко): Граждане больные! Давайте послушаем Александра! Лишние полчаса ничего не решат. Садись, любитель покойников! И ты садись, костоправ! Всем сесть, я сказал!

Все испуганно замолкают, садятся и успокаиваются.

МАТЕРИНКИН: Спасибо, Семен Игнатич! Видите ли, друзья, в хаотическом движении молекул любого физического вещества, находящегося в жидком или газообразном состоянии, две молекулы рано или поздно сталкиваются друг с другом и разлетаются в разные стороны. При этом придают друг другу иное направление движения. Точно так же ведут себя и люди.

ДИЛЕТОВ: Среди нас только один в жидком состоянии. (кивает на врача) В нем девяносто восемь процентов спирта.

КУРСОРОВ: А ты в газообразном! Раздуваешься от злости, как пузырь.

МАТЕРИНКИН: Пожалуйста, помолчите! Я еще не закончил. Так вот! Двое незнакомых людей встречаются в энный период жизни и расходятся в разные стороны, потеряв эту встречу в памяти на долгие годы. Но последствия для обоих могут быть самыми судьбоносными. И потом каждый из них думает, и почему у него в тот момент ничего не получилось. Или почему вышло так, а не иначе. Ему и в голову не придет, что виноват в этом тот другой, которого он даже не знал до этого. И второй не подозревает, что чем-то помешал первому.

ДИЛЕТОВ: Ну, если кто-то мне помешает, он об этом узнает сразу.

КУРСОРОВ: Эх, жаль, я твоего папашу поздно лечить начал! Надо было до твоего рождения…

ЭНТЕРОВИЧ: Вы можете помолчать хоть пять минут или нет!?

МАТЕРИНКИН: Я ознакомился с вашими биографиями, друзья, проанализировал все, что вы рассказывали мне на сеансах, кое-что выяснил у ваших друзей и близких, и понял, что вы все связаны друг с другом через свое прошлое. У каждого из вас был момент в жизни, когда другой сильно на нее повлиял. Ведь все люди, живущие в одном сообществе, связаны друг с другом некими нитями судьбы, о которых они могут и не догадываться. Я решил собрать вас вместе в надежде, что вы сами разберетесь в своих проблемах. А лучший повод для приглашения – день рождения. Не так ли?

ФАЙЛОВСКИЙ: Но зачем вы заставили нас ждать четыре часа? Мы тут все извелись и измучались.

МАТЕРИНКИН: Если бы я появился с самого начала, вы отделались бы поздравлениями и быстро разошлись. А мне важно было, чтобы вы подольше пообщались, хорошо узнали бы друг друга и, главное, покопались в памяти и нашли бы точки пересечения в ваших биографиях. И результат превзошел мои ожидания! Вы смогли выяснить, кто кому кем приходится и кто кому чем обязан. Каждый из вас получил то, что он давно искал, и вот сейчас нашел. Благодаря этой встрече ваши самые затаенные желания, возможно, воплотятся  в реальность. Так что вы сегодня хоть немного, но переродились. И это как бы второй день вашего рождения. С днем рождения, дорогие друзья!

Все смотрят друг на друга. На всех лицах блуждают разные, трудно объяснимые чувства, не поддающиеся никакому описанию.