Мелентьев Андрей
Дневной убийца
по мотивам рассказа Ричарда Мэтсона «Я легенда»
Роберт- 36 лет
Вирджиния-32 года
Бен Кортман- 36лет
Руфь- 30 лет
Сцена 1
(сцена обставлена как комната, на сцене человек, что настраивает видеокамеру, затем включает, и садится напротив неё)
Роберт: Меня зовут Роберт Нэвилл. Каждый день я прохожу вокруг дома,- проверяю все окна, не ослабли ли какие нибудь доски. Сегодня заменить нужно всего одну. Ненавижу это занятие. Так же проверяю теплицу и накопитель воды.
А это зеркало я повесил месяц назад. Проклятое зеркало. Зря я его повесил. Лучше бы повесил чеснок. Когда-то эта комната была неплохо обставлена, но это было давно. Теперь
здесь все функционально, без излишеств. В кухню идти не хочется. Надо разгрести кучу отходов, скопившуюся в раковине за последние пять дней. Да, знаю, что надо бы еще и сжечь использованные бумажные
тарелки, другой хлам, протереть пыль, отмыть раковины и ванну, и туалет,
сменить простыни и наволочку. Но это всегда тяготило меня. Потому что всё это меня мало тревожит.
(Взял корзину с чесноком)
Поначалу меня воротило от чесночного запаха, да еще в таких количествах,
и в животе постоянно творилась революция. Теперь этим запахом пропитался
весь дом, вся одежда, а иногда казалось, что и плоть — тоже; я постепенно
свыкся и перестал замечать его. (делает низанки, развешивает по комнате у дверей). Это моя первая линия обороны.
А теперь время делать колышки. Еще ни разу не удавалось запастись впрок. Сколько бы колышков я ни
изготовил — все они уходили практически мгновенно. Все это угнетало меня и постепенно привело к решению, что надо искать
другой путь избавления. Но как искать, если нет времени приостановиться и
подумать — они никогда не дадут такой возможности. Работая, я слушал музыку, доносившуюся из установленного в спальне
динамика и радовался, что в детстве научился от матери ценить музыку: она помогала мне
заполнять пугающую пустоту стремительно уходящего времени. Без четверти пять.
Еще час — и все они будут здесь, как только стемнеет. Мерзкие ублюдки.
(достал томатный сок, налил, выпил)
Эти-ублюдки скоро будут.
(включил музыку,громкости было недостаточно, чтобы заглушить посторонние шумы)
Шесть двадцать пять.
(За окном отчетливо произнесли «Роберт!») Это Бен Кортман, мой сосед.
(пытается буднично есть и читать газету)
Пожалуй, надо выкроить время и сделать звукоизоляцию. Да, это было бы неплохо, если бы не одно «но»: надо было слышать, что там происходит. Однако даже сейчас, после пяти месяцев, нервы все-таки не выдерживают. Давно уже я не смотрел на них. Вначале я специально прорубил во входной двери глазок и наблюдал за ними. Но в конце концов глазеть на них пропало всякое желание. Если
заткнуть уши затычками, их не будет слышно, но тогда не будет слышно и музыки, — нет, пусть они и не надеются загнать меня внутрь собственного панциря. Что труднее всего переносить — так это женщин. Каждую ночь одно и то же. Раскрытая книга.Музыка. Затем я начинаю думать о звукоизоляции и, наконец, об этих женщинах.
(нервно заходил по комнате)
Когда моё состояние ухудшалось, переходя известные границы, необходимо было что-то делать. Или включить кинопроектор, или заняться едой, или напиться как следует,или довести уровень звука в динамиках до болевого порога.
(Берет книгу)
Разум! Есть у тебя разум? Так найди же выход! Кровяные тельца, их
движении через мембраны, лимфа переносит шлаки, как она течет по лимфатическим сосудам, заканчивающимся лимфатическими узлами, о лимфоцитах и фагоцитах. Оттекает в вены: в венозный угол справа и слева, образованный слиянием внутренней яремной и подключичной вен, или в одну из этих вен у места соединения их друг с другом».
(с шумом захлопывает книгу)
Почему они не оставят меня в покое? Неужели они так глупы, что думают, будто меня хватит на них на всех? (В углу комнаты из под вороха тряпья встает женщина в цепях. Её глаза мертвы)
Знакомьтесь. Это моя жена. Вирджиния. Она умерла пять месяцев назад. В одну прекрасную ночь она покинула склеп, и пришла домой. Она тоже хочет моей крови, пришлось посадить её на цепь…
(Выпивает стакан виски за стаканом. Снова слышится голос-Выходи, Роберт!)
Когда-нибудь я доберусь до тебя, ублюдка. Когда-нибудь я вгоню тебе кол в твою проклятую грудь. Я сделаю один специально для тебя, ублюдка, на фут длиннее и с зазубринами. Завтра. Завтра надо сделать звукоизоляцию.
Сцена 2
Каждое мое утро начинается одинаково. Кое-что можно послать к чертям, но только не здоровье. Но почему же ты не прекратишь заливать себя алкоголем? Почему не остановишь это бесово наважденье?
(пишет список дел)
Вода. Проверь генератор. Колья. Как обычно. Сегодня можно прошвырнуться. Искать Бена Кортмана сегодня не стоит: есть много других забот. Вдруг вспомнилась вчерашняя мысль о звукоизоляции. Ладно, черт с ней,- завтра. Или когда погода испортится.
(Уходит, Затемнение)
По дороге в Инглвуд я остановился разжиться водой в бутылях. В магазине было тихо и пустынно, в ноздри бил запах гниющей пищи. Торопливо толкая металлическую тележку по запыленным проходам, я шел, с трудом вдыхая густой от смрада воздух, словно процеживая его через зубы. Бутыли с водой нашлись в подсобке, где за приоткрытой дверью виднелся лестничный пролет, уводящий вверх. Сгрузив все бутыли на тележку, я поднялся по лестнице. Там мог оказаться хозяин лавки, с него можно было и начать. Их оказалось двое. В гостиной на диване лежала женщина лет тридцати в красном домашнем халате. Грудь ее мерно вздымалась и опускалась, глаза были закрыты, руки сцеплены на животе. Колышек — в одной руке, киянка — в другой вдруг стали чудовищно неудобными, руки — словно чужими. Это всегда было тяжело, когда они были живы, а особенно – женщины. Она не издала ни звука, лишь оборвавшееся дыхание захлебнулось тихим
внезапным хрипом на вдохе. Но что я еще могу сделать? — вопрошал я, в который раз пытаясь убедить себя, что поступаею единственно верным образом. Стоя в дверях спальни, я уставился на маленькую кроватку у окна, я подошел к кроватке и взглянул на нее. Но почему же они все так похожи на Кэтти?
Подъезжая к Сайэрсу, я решил переключиться и, слегка сбавив скорость, размышлял о том, почему — деревянные колышки, и только они. Казалось совершенно неправдоподобным, что этот вопрос пришел мне в голову лишь пять месяцев спустя. Но тогда логично было бы задать и следующий вопрос: как же мне удавалось попадать в сердце? Однако я абсолютно не знал анатомии. Все это не так-то просто раскрутить; надо тщательно, кропотливо — скопить все вопросы, требующие ответа, а затем докопаться до истины. Все должно быть по науке. Всему свой резон. Момент еще не настал. Ты еще не готов.
И вообще, сведения о вампирах были весьма странными. О них было известно, что они не выходят днем, боятся чеснока, погибают, пронзенные деревянным колышком, боятся крестов и, по-видимому, зеркал. Впрочем, что касается последнего, то, согласно легенде, они не отражаются в зеркалах. Я же достоверно знаю, что это ложь. Такая же ложь, как и то, что они превращаются в летучих мышей. Это суеверие легко опровергалось наблюдениями и простой логикой. Так же нелепо было бы верить, что они могут превращаться в волков. Без сомнения, существовали собаки-вампиры: я наблюдал их по ночам и слышал их вой, но они так и
оставались собаками. Придет время, и ты размотаешь этот клубок, виток за витком, но не теперь. А пока — пока что проблем хватает. После обеда, переходя от дома к дому, я истратил оставшиеся колышки, заготовленные накануне. Всего сорок семь штук.
Сцена 3
(сильно пьян, пытается читать)
«Сила вампира в том, что никто не верит в его существование». Спасибо Вам, доктор Ван Хельсинг! Из всей мешанины предрассудков и опереточных клише, собранных в этой книге, эта строка была истинно верной: никто не верил в этих ночных убийц. А как можно противостоять чему-либо, не поверив в него? Правда, которую никто не узнал: не представилось случая, — подумал он. О, да. Они знали, подозревали, что за этим что-то кроется, но только не
это и только не так. Так могло быть только в книгах, в снах, рожденных суевериями, так не могло быть на самом деле. И, прежде чем наука занялась ею, эта легенда поглотила и уничтожила
науку, да и все остальное.
Сегодня я не готовил колья. Я не проверил генератор. Я не стал ужинать, у меня пропал аппетит. Невелика потеря — он все время пропадал. Заниматься весь день тем, чем занимаюсь я, а потом прийти домой и как следует поесть- я не мог. Даже спустя пять месяцев. Дети — в этот день их было одиннадцать, нет, двенадцать…
(Пауза)
Пьянеешь, папаша, Ну и что с того? Имею я право?
(поперхнулся принужденным смешком: там, снаружи, его вызывал Бен Кортман.)
Жди меня там! как же, жди. Вот только штаны подтяну. А почему бы и нет? Почему бы не выйти? Это же самый верный способ избавиться от них.Стать одним из них. Зачем все эти сложности, когда достаточно только распахнуть дверь, сделать несколько шагов, и все кончится? Приехали, малыш. Так и сиди, как жук в спичечном коробке. Устраивайся поудобнее — тебя охраняет батальон
кровососов, которым ничего не надо, кроме глотка твоего марочного, стопроцентного гемоглобина. Так пейте же, сегодня я угощаю! Недоноски! Я не сдамся, пока не перебью всех ваших мужчин и младенцев.
(Двинулся к двери)
Опомнись, приятель…
(сел на стул)
Что делать, когда кончится бренди? Я успел запасти несколько ящиков на стеллаже у Кэтти в ком… В кладовке на стеллаже. В кладовке. В кладовке. У Кэтти в комнате.
(Включил музыку)
Бедные вампирчики, вы, негодники, так и бродите там,
бедолаги, брошенные, и мучает вас жажда… Ага! Друзья! Я выйду к вам, чтобы обсудить проблему вампиров как
национального меньшинства — если, конечно, такие существуют, — а похоже, что они существуют. Вкратце сформулирую основной тезис: против вампиров сложилось предвзятое мнение. На чем основывается предвзятое отношение к национальным меньшинствам? Их дискриминируют, так как их опасаются. А потому…Общество ненавидит и преследует их… Но — без всякой причины! Разве их потребности шокируют больше, чем потребности человека или других животных? Разве их поступки хуже поступков иных родителей, издевающихся над своими детьми, доводя их до безумия? При виде вампира у вас усиливается тахикардия и волосы встают дыбом. Но разве он хуже, чем те родители, что вырастили ребенка-неврастеника, сделавшегося впоследствии политиком? Разве он хуже фабриканта, дело которого зиждется на капитале, полученном от поставок оружия террористам? Или, может быть, он хуже издателя, который заполняет витрины апологией убийства и насилия? Спроси свою совесть, дружище, разве так уж плохи вампиры? Они всего-навсего пьют кровь.
(Роберт отпирает дверь, в дверях появляется Бен Кортман. Ловким движением разворачивает его, и отправляет пинком обратно, захлопнув дверь)
Взгляните, это несчастное существо подобно загнанной лани. Оно беззащитно. У него нет права на образование и права голоса на выборах. Так не удивительно, что они вынуждены скрываться и вести ночной образ жизни. Конечно, конечно, а что
бы ты сказал, если бы твоя сестра взяла такого себе в мужья?
(за дверью скребется сосед)
Достал ты меня, малец. Достал.
(Выходи, Роберт!)
Сцена 4
Сегодня днём, на выходе из гаража я чуть не споткнулся о тело мужчины. Выругавшись себе под нос, обошел его, и выволок за ноги на улицу, но вдруг остановился и обернулся.Что это? Не веря своим глазам, я внимательно осмотрел труп. Теперь это был
действительно труп. Но — не может быть! Так быстро произошла эта перемена- теперь казалось, что тело пролежало уже несколько дней: и вид, и запах был соответствующий. Мой мозг включился, осваивая еще неясное озарение. Что-то подействовало на вампира — да еще как, — что-то смертельно эффективное. Сердце не было тронуто, никакого чеснока поблизости, и все же… Ответ напрашивался сам собой. Конечно же — дневной свет. Игла самоуничижения болезненно пронзила меня: целых пять месяцев знать, что они никогда не выходят днем, и не сделать из этого никаких выводов. Я поражен собственной глупостью. Солнечный свет: видимый, инфракрасный, ультрафиолет. Только ли это? И как, почему? Проклятье, почему яничего не знает о воздействии солнечного
света на организм? И кроме того: этот человек был одним из окончательных вампиров — живой труп. Был бы тот же эффект, если засветить одного из тех, кто еще жив? Похоже, это был первый прорыв за прошедшие месяцы.
Добежав по тропке до входной двери первого же дома, я дернул ручку. Дверь оказалась открыта, и, преодолев темную гостиную, я обнаружил женщину. Без тени сомнения ухватил за запястья и потащил в холл. Тело ударилось об пол, и
женщина застонала. В гостиной тело вдруг ожило. Ее руки сомкнулись на его запястьях, она начала выкручиваться и
извиваться. Глаза ее оставались закрыты, но, пытаясь вырваться, она тихо всхлипывала и бормотала. Обычно совесть мучила меня, раз за разом повторяя, что
эти люди, но теперь экспериментаторский раж охватил его и все колебания отошли на второй план. И все же я содрогнулся, услышав чудовищный крик ужаса, вырвавшийся у нее, когда я выбросил ее на тротуар. Нечеловечески скалясь, она беспомощно извивалась. Да, она страдает, но она из них и с удовольствием при случае прикончила бы меня. Только так надо к этому относиться, только так. Через несколько минут она затихла и замерла, раскинув руки словно белые цветы. Значит, я был прав. Мне больше не
нужны колышки!
Быть может, и остальное связано с кровью? Чеснок, крест, зеркало, дневной свет, закапывание в землю? Не очень понятно, и все же… Надо читать, искать, исследовать — много, много работы. Как раз то, что мне нужно. Я много раз уже планировал это, но неизменно откладывал и забывал. Теперь меня осенила новая идея — быть может, ее-то и не хватало и планы мои снова ожили. Настала пора действовать.
Сцена 5
«Вытяжка из сока «Allium Satmun», рода линейных, к которому относился
чеснок, черемша, лук, шалот и лук-резанец. Светлая жидкость с резким
запахом, содержащая несколько разновидностей аллил-сульфидов.
Приблизительный состав: вода 64.6, белок 6.8, жир 0.1, карбогидраты 26.3,
клетчатка 0.8, зольный остаток 1.4″.
(Дремлет с книгой, воспоминания, звукоряд)
— Что-то случилось?
Она не ответила.
— Вирджи??
— Ничего,Роберт, — сказала она. — Спи.
— Как ты себя чувствуешь?
— Все так же.
— Вирджи, у тебя что-нибудь болит? Голова, что-нибудь еще?
— Хотела бы я действительно знать, в чем дело.
— Вызови доктора Буша. Сегодня. Обязательно.
— Ты заходил сегодня к Кэтти?
— Только что заглянул. Она прекрасно выглядит.
— Хорошо.
— Я все думаю, Роб, может быть, отправить ее на
восток, к твоей матери, пока я не поправлюсь. Это ведь может оказаться заразно.
— Можно. Но если это заразно, то там, где
живет моя мать, вряд ли будет безопаснее.
(Просыпается)
Остановиться! Нужно остановиться! «Характерный запах и вкус чеснока определяются специфическим маслом, составляющим около 0.2% веса, состоящим в основном из аллил-сульфида и аллил-изотицианата».Может быть, это и был ответ. И далее: «Сернистый аллил может быть получен нагреванием горчичного масла с сернистым калием до температуры 100С».
(бессильно откидывается на стуле)
Где же взять это чертово горчичное масло? И сульфид калия? И какое оборудование понадобится для изготовления?
Сцена 6
Эксперименты с Вирджинией
Через четыре часа, когда он вышел из-за лабораторного стола, шея у него болела и не разгибалась, но зато у него в руках был шприц с наполненный сернистым аллилом. Перевернув ее, и
впрыснул сернистый аллил. Он отступил назад. Стоя над ней, он наблюдал и ждал около получаса. Никакого эффекта.
Роберт: Все равно, ведь я же развешиваю чеснок вокруг дома. И они не смеют подойти. А специфика чеснока — это чесночное масло, которое я ей ввел. Но — никакого эффекта.
Дьявол его побери, — никакого эффекта!
Он швырнул на пол шприц и, трясясь от злости и разочарования, вышел вон. Затем вернулся с крестом.
В шесть тридцать ее глаза раскрылись. Ее пробуждение было внезапным, словно она проснулась с мыслью о том, что что-то надо сделать. Словно еще со вчерашнего дня перед ней стояла какая-то задача. Не было никакого перехода ото сна к действительности. Ее тело и сознание включились сразу и полностью, абсолютно цельно и ясно, готовые к действию. Увидев перед собой крест, она, будто обжегшись, отвела взгляд, и отрывистый возглас ужаса всколыхнул ее грудь. Она изогнулась, пытаясь отстраниться.
— Почему ты боишься его? —
После долгого молчания звук собственного голоса поразил его — в нем было что-то чудовищное. Её взгляд внезапно остановился на нем, и он вздрогнул. Взгляд ей пылал, она облизывала алые губы, и рот ее словно жил собственной жизнью. Выгибаясь на стуле, она словно пыталась приблизиться к нему. Она издавала какой-то глубокий гортанный рокот, как собака, стерегущая свою кость.
— Вот крест, — Почему ты боишься его?
Она боролась с путами, руки ее шарили по бокам стула, она не проронила ни слова. Ее глубокое прерывистое дыхание ускорялось, она судорожно елозила на стуле, не отрывая от него горящего взгляда.
— Крест!!! – (зло крикнул он),
Напряженной рукой он поднес крест ближе к ее глазам. Она откинулась с возгласом, в котором сквозили испуг, бессилие и ненависть, и словно обмякла.
— Смотри на него! — Парализованная ужасом, она тихо заскулила, взгляд забегал по комнате, зрачки дико расширились. Он убрал крест и вышел.
Сцена 7
Роберт: (пьян) Куда бы я ни вгонял колышек — результат был всегда одним и тем же. В живот или в плечо. В шею — всего один удар киянки. В руки или в ноги. И каждый раз- поток крови. Пульсирующий поток, липкое вишневое пятно, растекающееся поверх белой плоти. Он думал, что понимает механизм этой смерти: они теряют необходимую для жизни кровь. Смерть от потери крови.
Но потом была эта женщина. Когда я вогнал колышек, прямо на его глазах началось разложение. Это произошло так внезапно, что я отшатнулся и, держась за стену, оставил там свой завтрак. Когда я снова нашел в себе силы взглянуть, то, что лежало на кровати,
больше всего походило на смесь соли и перца. Слой этого порошка занимал примерно то самое место, где только что лежала женщина. Тогда он видел это впервые. А главное — с какой быстротой! Я еще слышал эхо удара киянкой, когда она уже — растеклась? рассыпалась? Прямо на глазах. Я вспомнил, как однажды болтал с каким-то Негром с завода, большим докой, профессионалом во всяких погребальных делах. Тот рассказывал о
мавзолеях, в которых человеческие тела хранятся в специальных вакуумных секциях и потому никогда не теряют своего облика.
— Но впусти туда хоть капельку воздуха, — говорил Негр, — и опа-па!
Перед вами только горка соли с перцем. Да-да! Что-то вроде того, — и Негр прищелкнул пальцами. Значит, эта женщина умерла уже давно. Может быть, — она и была одним из тех вампиров, с которых началась эпидемия. Когда это было? Бог знает, сколько лет назад это могло начаться. И сколько лет потом ей удавалось бегать от окончательной смерти…
Тот день доконал меня. Я был так измотан, что ни в тот, ни в
последующие дни оказался не в состоянии ничего делать. Я перестал выходить из дома и запил. Я пил, чтобы забыть. Дом стоял без починки, и на лужайке копились трупы.
Но, сколько бы я ни пил сколько бы он ни старался, я не мог забыть эту женщину и не мог перестать думать о Вирджинии.
Вирджиния… Неужели и она теперь — вроде того?..
(Роберт берет кол, медленно подходит к Вирджинии, но рука не поднимается убить её. Он выходит. К Вирджинии на несколько секунд возвращается память, она пытается позвать Роберта, но из горла идут только звуки «Роо…Рообеее…» Роберт вбегает обратно в комнату, и видя супругу в сознании обнимает её. В ту же секунду её жажда кровипобеждает разум. Она кусает Роберта в плечо, от боли Роберт кричит, и вонзает кол в спину Вирджинии. Затемнение. )
Сцена 8
(Роберт убирает цепи, на которых уже никого нет, и ворох тряпья)
На этот раз я не запил. Наоборот. Я вдруг заметил, что пить стал
меньше. Что-то переменилось. Пытаясь разобраться в этом, я пришел к заключению, что последний запой привел меня на самое дно, в самый надир отчаяния, разочарования и безысходности. Отсюда не было пути вниз — разве что зарыться в землю, — теперь был единственный путь: наверх.
Я похоронил лишь свои надежды, которые, ясно, были шиты белыми нитками. Я похоронил свои неискренние восторги и несбыточные мечты. И так я принял законы заточения, ставшие законом моей жизни, и перестал искать спасения в безрассудных вылазках и биться головою в стены, оставляя на них кровавые следы. И так я смирился.
Отрекшись от своих иллюзий, я вернулся к работе.
Я назову его vampiris…Листая книги по бактериологии, я узнал, что цилиндрическая бактерия, которую я обнаружил, называется бациллой!
Значит, ученые были правы. Да, дело было в бактериях. И вот я, Роберт Нэвилл, тридцати шести лет от роду, единственный оставшийся в живых,завершил исследование и обнаружил причину заболевания — микроб вампиризма.
Размышляя на эту тему, я перебрал в памяти исторические эпидемии.
Падение Афин? — очень похоже на эпидемию 430года до н.э. Город пал, прежде чем что-либо можно было сделать. Историки тогда констатировали бубонную чуму. Но яскорее склонен думать, что причиной был vampiris.Нет, не вампиры. Как стало теперь ясно, эти хитрые блуждающие бестии были такими же орудиями болезни, как и те невинные, кто еще жил, но уже был инфицирован. Истинным виновником был именно микроб. Микроб, умело скрывавший свои истинные черты под вуалью легенд и суеверий. Он плодился и размножался — а люди в это время тщетно пытались разобраться в своих выдуманных и невыдуманных страхах…
А черная чума, прошедшая по Европе и унесшая жизни троих против каждого оставшегося в живых? Vampiris?
Неожиданно для себя я подумал что не знаю, какая часть вампиров, еженощно осаждающих меня, живые, а какую часть уже активирует и поддерживает микроб. Странно,- так сразу и не сказать. Должно быть, были оба типа, потому что некоторых мне удавалось подстрелить, а на других это не действовало. Полагаю, что тех, что уже умерли, пуля почему-то не берет. Впрочем, возникали и другие вопросы. Зачем к моему дому приходят живые? И почему к моему дому собираются лишь немногие, а не вся округа?
Сцена 9
Полет мысли, в этот день, был вызван только что прочитанной фразой в книге по психологии:
«Это состояние, известное под названием истерической слепоты, может быть частичным или полным и может охватывать одного, несколько или целую группу индивидов». Вот такая цитата отправила меня в прошлое и заставила размышлять. Вызревало нечто новое. Раньше я пытался приписать все атрибуты и
свойства вампира проявлениям бациллы, и, если что-нибудь не сходилось, и когда привлечение бацилл казалось бессмысленным, он всякий раз старался все свалить на предрассудки. Но психология вносила в мои построения нечто новое. Я вспомнил человека, который однажды среди ночи забрался на фонарный
столб перед домом и спрыгнул, безумно размахивая руками, — я наблюдал через глазок. Тогда это показалось просто нелепо — теперь же объяснение было очевидно: тот человек возомнил себя летучей мышью.
Вот так, медленно, но верно мы кое-что узнаем о них.Кресты, чеснок, зеркала,- всё это пугает их лишь из-за того, что они мнят себя настоящими вампирами!
Рухнул миф о непобедимости. Напротив! Они весьма чутки, чувствительны к условиям. Они — покинутые Господом твари — с большим трудом влачат свое тяжелое существование.
(поставил бокал на край стола)
Мне это больше не нужно, мои чувства и эмоции не
нуждаются больше в этой подкормке. Мне теперь не нужно это питье — мне не от чего бежать. Я больше не хочу забывать, я хочу помнить.
Сцена 10
Сегодня я разыскивал Кортмана. Это стало чем-то вроде хобби:
свободное время я посвящал поискам Кортмана. Это было одно из немногих более или менее постоянных развлечений, одно из тех редких занятий, которые можно было считать отдыхом. Я занимался поисками Кортмана всякий раз, когда в доме не было срочной работы и не было особой нужды ехать куда-либо. Я заглядывал под машины, шарил в кустах, искал в очагах домов и клозетах, под кроватями и в холодильниках, короче, всюду, куда можно
было бы втиснуть молодого мужчину. Всякий раз Бен Кортман мог оказаться в любом из этих мест. Он наверняка постоянно менял свое укрытие. Несомненно было, что Кортман знал, кого день за днем я разыскиваю — его, только его одного, и больше никого. С другой стороны, мне казалось, что Кортман, чувствуя опасность,
словно смакует ее. Если бы не анахроничность формулировки, я сказал бы, что у Бена Кортмана был особый вкус к жизни. Порой даже казалось, что Кортман теперь счастлив, так, как никогда в жизни.
Кортмана найти не удалось, хотя я знаю, что тот всегда прячется где-то поблизости. Это было абсолютно ясно, поскольку вечером он всегда появлялся первым. Остальные, как правило, были приблудными. Текучесть среди них была велика, потому что утром большинство из них забирались в дома где-нибудь неподалеку, я отыскивал их и уничтожал. Но только не Кортмана. Я бродил от дома к дому и вновь размышлял о Кортмане: что же с
ним делать, если наконец удастся отыскать. Иногда я даже рассуждал о том, что Бен, возможно, был создан для того, чтобы быть мертвым. Воскреснуть, чтобы быть. Понятия как-то плохо стыковались между собой, и собственные фразы заставляли меня криво
усмехаться. Мне не приходилось опасаться, что Кортман убьет меня, вероятность этого была ничтожно мала.
Сцена 11
(Роберта нет на сцене,на сцене появляется девушка. Одежда на ней грязная и рваная.. Видно, что она очень голодна, она жадно поглощает еду на столе. Следом появляется Роберт)
Женщина? Я сошел с ума!
(Девушка видит его, отступает, но продолжает есть)
Живая?… Живая!
(рванулся к ней, увидел в её глазах ужас)
Я не трону тебя!
(девушка пытается сбежать, Роберт схватил её, от чего она отчаянно закричала)
Ну остановись же ты!
(девушка отчаянно пытается вырваться царапаясь, пока, наконец не понимает, что не сбежит, и зажимается в углу)
Вставай, я не причину тебе вреда. Ты слышишь? Я не трону тебя. Ну, чего ты боишься?
(поднял девушку за плечи)
Роберт: Как тебя зовут?
Девушка: Руфь (далее Руфь)
Роберт: Руфь?… Руфь…
(Затемнение. Руфь спит на кровати)
Роберт: А что если она все таки больна? Простота испарилась. Мечты угасли, обернувшись тревожной реальностью. Не было чарующих объятий, и не было волшебных речей. Кроме имени, я ничего от нее не добился. Скольких усилий мнестоило дотащить ее до кровати чтобы положить спать. А заставить лечь — и того хуже. Она плакала и умоляла меня сжалиться и не убивать ее. Что бы я ни говорил ей, она лишь плакала, рыдала и просила пощадить. Как я ни старался
ей угодить, она забилась в угол, съежившись точь-в-точь как пес, и больше от нее было ничего не добиться. Она не стала ни есть, ни пить то, что я предлагал ей. Все эти годы, мечтать о напарнике, и теперь — встретить и сразу подозревать ее… Так жестоко и бесцеремонно обходиться…
Сцена 12
(Роберт сидит на стуле,, девушка напротив. В какой то момент Роберт замечает на шее Руфь цепочку, подходит, и вытаскивает цепочку, на цепочке крестик)
Руфь: Ч-что… тебе надо?
Роберт: Я…ничего…Ты откуда? Я спрашиваю, откуда ты?
Руфь: Ин… Инглвуд…
Роберт: Понятно, Ты… Ты жила одна?
Руфь: Я была замужем.
Роберт: Где твой муж?
Руфь: Он умер.
Роберт: Давно?
Руфь: На прошлой неделе.
Роберт: И что ты делала с тех пор?
Руфь: Я убежала. Я убежала прочь оттуда…
Роберт: Не хочешь ли ты сказать… Что с тех пор ты бродила- все это время?..
Руфь: Д-да.
(Он разглядывал ее молча. Затем вдруг, не говоря ни слова, развернулся и вышел в кухню, тяжело грохоча своими огромными башмаками. Он зачерпнул в кладовке пригоршню чеснока, всыпал зубки на тарелку, поломал их на кусочки. Затем беспардонно сунул тарелку ей прямо в лицо, и она отвернулась со слабым возгласом.)
Руфь: Что ты делаешь?
Роберт: Почему ты отворачиваешься?
Руфь: Пожалуйста…
Роберт: Почему ты отворачиваешься?!
Руфь: Оно так пахнет,- не надо, мне плохо от этого.
(Роберт еще ближе подвинул тарелку)
Пожалуйста, перестань!
Роберт: Ты — одна из них.
(вдруг выпрямившись, она села на кровати, вскочила и мимо него пробежала в ванную. Дверь захлопнулась за ней, но он все равно слышал, как ее рвало. Долго и мучительно.)
Инфицирована. Это совершенно ясно. Я установил, что чеснок является сильным аллергеном для любого организма, инфицированного микробом vampiris. Под действием чеснока клетки любых тканей приобретали свойство аномальной реакции на чеснок при любом последующем воздействии. Именно поэтому внутренняя инъекция действовала слабо: специфические вещества не достигали тканей. А действие запаха было весьма эффективно. Если она говорила правду, она бродила уже около недели. В таком случае — усталость и истощение в ее состоянии такое количество чеснока могло вызвать рвоту?!
Руфь: Ты доволен?
Роберт: Не твое дело, здесь спрашиваю я, а не ты. (пауза,сам себе) Не бери в голову. Теперь это не имеет никакого
значения. (повернувшись к Руфь) Послушай, у меня есть все основания считать, что ты больна. Особенно после того, как ты реагировала на чеснок. Ты можешь сказать что-нибудь?
Руфь: Ты считаешь, что я — одна из них.
Роберт: Я предполагаю это.
Руфь: А как насчет этого? (показывает крестик на груди)
Роберт: Это ничего не значит
Руфь: День, а я не сплю, не впадаю в кому.
Роберт: Я часто бывал в Инглвуде, ты ни разу не
слышала шум мотора?
Руфь: Инглвуд не такой уж маленький
Роберт: Хотелось бы… Хотелось бы верить
Руфь: В самом деле? (схватилась за живот) У меня с животом всю жизнь были неприятности, Неделю назад убили моего мужа. Прямо на моих глазах. Двое моих детей погибли во время эпидемии. А последнюю неделю я скиталась, приходилось прятаться по ночам, мне едва удалось несколько раз подкрепиться. Я так перебоялась, что не могла спать, и просыпалась каждый раз, не проспав и часа. И теперь ты суешь мне в лицо эту вонючую тарелку с чесноком, мне становится дурно, и ты заявляешь, что я больна! (пауза) Как ты думаешь, что будет дальше?
Роберт: Позволь… Позволь мне взять твою кровь для анализа. Я бы…
(Руфь вскочила и пошла к двери) Что ты хочешь сделать?Тебе нельзя туда,- еще немного, и они заполонят все улицы.
Руфь: Я не останусь, какая разница. Пусть лучше они
убьют меня… (кричит) Оставь меня, я не просила тебя затаскивать меня в этот дом. Отпусти меня. Оставь меня в покое. Чего тебе надо?..
Роберт: Тебе нельзя туда (себе) Выбрось из головы, инфицированная она или нет,выбрось из головы. (налил ей виски) Выпей, тебе станет легче.
Руфь: …И ты снова сможешь сунуть мне в лицо чеснок?!
Роберт: Выпей это
Руфь: Почему ты меня не отпустишь?
Роберт: Даже если ты и больна, я не могу тебя отпустить. Ты не представляешь, что они с тобой сделают.
Руфь: Какая разница?…
Сцена 13
(Ужин. Руфь одета в вещи Вирджинии)
Роберт: Вот чего я не могу понять, Прошло уже почти три года, а они все еще живы. Не все, конечно. Некоторые. Запасы продовольствия кончились. И, насколько я знаю, днем они по-прежнему впадают в кому, — он покачал головой, — но они не вымирают. Вот уже три года — они не вымерли. Что-то их поддерживает, но что?
Руфь: Мы иногда подглядывали за ними,. Правда, мы боялись
подойти близко. Мы думали, что к ним опасно прикасаться. (пауза) И все же, ты мне не веришь…
Роберт: Да нет… Не в этом дело.
Руфь: Конечно, в этом. Что ж, хорошо. Если тебе надо проверить мою кровь — проверь.
Роберт: Хорошо. Это хорошо. Если ты все-таки заражена,- я сделаю все, что смогу, чтобы вылечить тебя.
Руфь: А если не сможешь?
Роберт: Там видно будет. Так как, сделаем это сейчас?
Руфь: Пожалуй, лучше утром. А то… Я себя все еще неважно чувствую.
Роберт: Ладно, утром
Руфь: (после молчания, разглядывая комнату) Да, ты неплохо потрудился
Роберт: А Как вы защищали свой дом?
Руфь: Мы обшили его, разумеется. И полагались на кресты.
Роберт: Отчего же например иудею бояться креста? Почему же вампир, при жизни бывший иудеем, должен бояться креста? Дело здесь в том, что большинство людей боялись превращения в вампиров. Поэтому большинство из них страдали истерической слепотой к собственному отражению в зеркале. Но крест — лишь постольку, поскольку — в общем, ни иудей, ни индуист, ни магометанин, ни атеист не подвержены действию креста. Поэтому крест действует отнюдь не всегда.
Руфь: Ты не дал мне закончить, мы еще использовали чеснок.
Роберт: Я полагал, что тебе от него дурно.
Руфь: Просто я нездорова. Раньше я весила сто двадцать, а теперь только девяносто восемь фунтов.
Роберт: Расскажи мне про своего мужа
Руфь: Не сейчас, пожалуйста
Роберт: Знаешь, вот о чем я подумал. Если эту эпидемию пережили трое, то, может быть, где-то есть и еще?
Руфь: Ты полагаешь, это возможно?
Роберт: А почему нет? Наверное, по той или иной причине у людей мог сформироваться иммунитет, И тогда…
Руфь: Ты перед этим что-то говорил про крест
Роберт: Помнишь, я говорил тебе про Бена Кортмана? Пойдем, я сейчас его тебе покажу. (подводит её к глазку) Тот, что стоит у фонарного столба,
Руфь: (кивнула) Их здесь совсем мало. С чего бы это?
Роберт: Я их истребляю.
Руфь: Прошу меня извинить, я на минуточку (убежала в туалет, вернулась через паузу)
Роберт: (В сторону) Убить ее сейчас? Может быть, не проверять, а просто убить и сжечь? Нет, все не так уж скверно. Я все же человек, а не палач.
Руфь: ) Ну, так что про Кортмана? (пауза) Что-то случилось? Ты так смотрел на меня.
Роберт: Извини, Я… Я просто задумался. Когда я показал ему крест, он просто рассмеялся мне в лицо. Но когда я показал ему Тору, реакция была такая, как я и ожидал. при виде Торы он взбесился, перегрыз веревку и напал на меня. Он чем-то ударил меня по голове, не помню даже чем, и я почти что выключился, но не выпустил из рук Тору, и благодаря этому мне удалось оттеснить его к двери и выгнать. (помолчав) Я не хочу убивать их. Но если я не убью их, то рано или поздно они придут к моему дому. У меня нет выбора. Никакого выбора. (пауза) Ты в самом деле полагаешь, что я не прав? Руфь?
Руфь: Не мне это решать.
Сцена 14
(Роберт забылся во сне, услышав звуки он встал, но он всё еще не понимает во сне он или нет)
Роберт: Вирджи… Вирджиния…
Руфь: Это Руфь…
Роберт: Что ты здесь делаешь?
Руфь: Н-ничего…Я… просто мне не спалось.
Роберт: Почему ты одета?
Руфь: Мне не спалось. Я никак не могла заснуть.
Роберт: Ты собиралась уйти, пока я сплю?
Руфь: Да нет, я…
Роберт: Я тебя спрашиваю!
Руфь: Нет, нет, что ты.. Вирджи…Так её звали?
Роберт: Мне показалось, что ты — моя жена. Я проснулся и решил……Решил, что она вернулась, понимаешь ли… — Я похоронил ее, но однажды ночью она вернулась. И я тогда увидел — тень, силуэт — это было похоже на тебя. Да. Она вернулась. Мертвая. И я хотел ее оставить с собой. Да, хотел. Но она уже была не той, что была прежде. Видишь ли, она хотела только одного… Моя собственная жена, — вернулась, чтобы пить мою кровь… Я избавился от нее…Мне пришлось сделать с ней то же самое, что и с остальными. С моей собственной женой. Колышек. Я вколотил в нее… А что еще я мог сделать. Я ничего больше не мог. Я… И до сих пор я помню… Это сидит во мне, и я ничего не могу с этим поделать. Что делать. Что делать?! Как ты ни старайся, этого не забыть. Никогда не забыть… И не загладить, и не избавиться от этого!- Я знаю, что ты думаешь. Я знаю. Я не верил. Я сначала не верил тебе. Мне было тихо и спокойно в своем маленьком и крепком панцире. А теперь, в одно мгновение исчезло все… Уверенность, покой, безопасность. Все пропало…
Руфь: (подсаживается к нему, обнимает) Роберт… За что нам это наказание?
Роберт: Не знаю. Нет причины. Нет объяснения. Просто так все устроено… Так все и есть.
Руфь: Роберт, Роберт…
Роберт: Я был резок с тобой. Не верил, подозревал.
Руфь: Ох, Роберт, как это несправедливо. Как несправедливо. Почему мы еще живы? Почему не умерли, как все? Это было бы лучше — умереть вместе со всеми.
Роберт: всё будет хорошо…
Руфь: (слабо покачала головой.) Разве это возможно?
Роберт: Пойдем, проверим твою кровь. Нет, нет, — торопливо сказал он, — не бойся. Я уверен, что там ничего нет. А если и есть, то я вылечу тебя. Клянусь, я тебя вылечу, Руфь. Пойдем со мной, всё хорошо. Неважно, что там будет, все будет хорошо. Ты мне веришь? (посадил её на табуретку)
Руфь: Что ты будешь делать, если… Если найдешь?..
Роберт: Точно не знаю, — сказал он. — Пока не знаю. Но мы обязательно что-нибудь придумаем.
Руфь: Что ты сможешь сделать, Роберт? (умоляет) Роберт, не смотри!
Роберт: Руфь….
(Роберт получает удар по затылку киянкой и падает со стула, роняя всё со стола)
Руфь: Я же говорила тебе, не смотри! (плачет)
(Роберт ползет в сторону Руфь, но отключается)
Сцена 15
(Роберт очнулся на полу. Поднимается, вспоминает последние события, проходится по комнате)
Роберт: Сбежала…
(нашел записку под микроскопом)
Руфь: «Роберт! Теперь ты все знаешь. Знаешь, что я была подослана к тебе, чтобы шпионить. Знаешь, что я все время лгала тебе.Но я пишу эту записку только потому, что хочу тебя спасти, если только это окажется в моих силах. Сначала, когда мне поручили это задание, меня твоя жизнь абсолютно не тревожила. Потому что, Роберт, у меня действительно был муж. И ты убил его. Но теперь что-то переменилось. Теперь я понимаю, что твое положение
такое же вынужденное, как и наше. Ты знаешь, что мы все инфицированы. Да, это так. Но ты не знаешь, что мы не собираемся умирать. Мы уже нашли способ и собираемся понемногу восстанавливать и налаживать жизнь в стране. Собираемся устранить всех тех, кто уже мертв. Они действительно жалкие существа. И, хотя я молюсь, чтобы этого не случилось, вероятно, будет решено уничтожить тебя и всех тебе подобных».
«Но я попытаюсь спасти тебя. Я скажу, что ты слишком хорошо вооружен, что нападать на тебя опасно. Тогда у тебя будет некоторое время, чтобы бежать. Роберт, прошу тебя, уходи из своего дома в горы. Там ты сможешь спастись. Нас пока еще совсем немного. Но рано или поздно эта организация окрепнет, и мои слова уже не будут играть никакой роли. Они уничтожат тебя.
Ради Бога, Роберт, беги теперь, пока это возможно.Прости меня, что пришлось так много лгать тебе. Прошу тебя, поверь лишь в одно: когда мы были вдвоем в темноте, когда мы были вместе, это не было моим заданием. Я любила тебя. Руфь».
Роберт: «Я любила тебя». Ложь. Ложь! (Он скомкал письмо и с досадой отшвырнул его прочь.)
Сцена 16
(Роберт смотрит в микроскоп.)
Бацилла определенно эволюционировала…
(за окном слышны автомобили. Роб смотрит в глазок и повторяет в слух, что видит)
На чёрных автомобилях, с прожекторами, с автоматами, с пиками и топорами, мечами и дробовиками. Это побоище. Жестокая бойня. Эти люди в черных одеяниях, безусловно, знают свое дело, вспарывают животы вампиров без жалости. Но где Бен Кортман? И тут же Кортмана поймал луч прожектора. Кортман, сукин ты сын, ты прятался в трубе вентиляции наверху… Беги, беги, Бен! (автоматные очереди) Бедный Бен Кортман! Ты умрешь, последний комик, такой нелепый и смешной, хранитель последнего юмора на земле… (зазвучал крупнокалиберный пулемёт) Прощай, Бен…
Похоже что любое сопротивление бесполезно. (В дверь забили топоры) Почему мнене предложили сдаться? Ведь я — не вампир, я такой же человек, как и они. Что же они делают? (заметался по комнате) В заднюю дверь и окна тоже забили топоры! Они не собираются вести меня в суд, не собираются
вершить правосудие. Они меня просто уничтожат! (достает пистолеты) Болван, почему я не сбежал?!
(Дверь слетела с петель. Послышался голос,- У него пистолет!
Выстрел, и Роберт упал ничком, сделав несколько выстрелов в пустоту. Еще голос,- Ты задел его!)
Вирджиния…
(Затемнение)
(Роберт очнулся. Он ранен в грудь, обезоружен и лежит на полу)
Роберт: Кто здесь? Палач? Мне уже всё равно.
Руфь: Ты хочешь пить? (помогает ему, а так же вытирает лоб)
Роберт: Спасибо
Руфь: Ты не поверил мне, не поверил, да? (пауза) Но почему тогда ты не ушел, не сбежал?
Роберт: Я… Не мог,…Я едва не ушел… Несколько раз… Однажды… Я собрался и пошел… Но не смог… Я не смог уйти… Я слишком привык… К этому дому. Это была привычка. Больше, чем привычка… Это была моя жизнь. Я так… Так привык…
Руфь: Теперь уже слишком поздно. Зачем ты начал сопротивляться? У них был приказ брать тебя живым. Если бы ты не стрелял в них, они не причинили бы тебе вреда. Пойми, Всякое новое государство в начале своем бывает примитивно. Ты и сам должен понимать это. Мы — группа людей, насильственно овладевшая властью. Но
другого пути нет. А насилие — оно и для тебя не чуждо: тебе тоже случалось убивать, и не однажды.
Роберт: Только… чтобы выжить…
Руфь: И мы убиваем исключительно по той же причине. Чтобы выжить. Мы не можем существовать бок о бок с мертвецами. Мозги у них не в порядке, и ими руководит единственная цель — ты знаешь, они больше ни на что не способны. Поэтому они должны быть истреблены. Равно как и тот, кто убивает без разбору и живых и мертвых, — я знаю, ты поймешь меня.
Роберт: Может быть, и так, — сказал он. — Хотелось бы верить. Но… Ты бы видела их лица… Когда… Когда они убивают. — Он судорожно сглотнул. Это наслаждение, — они наслаждаются.
Руфь: Видел ли ты когда-нибудь свое лицо, — спросила она, — когда убивал? А я видела. Это было ужасно. Впрочем, ты даже не убивал меня.
Роберт: Что толку тебя слушать, Ты обязана служить этому новому строю и будешь покрывать его жестокость, раз уж присягнула ему.
Руфь: Да, возможно, ты видел наслаждение на их лицах, — и
это не удивительно. Они еще молоды. И это их работа — убивать. Это их функция. Их призвание. Они признаны законом, они делают свое дело — и их уважают и славят за это. Можно ли их осуждать? Они всего-навсего люди — да, да. И люди могут заблуждаться. И людей можно приучить убивать и наслаждаться этим. Все это давным-давно известно, и ты это прекрасно понимаешь.(пауза)
Роберт Нэвилль, Последний. Последний представитель старой расы.
Роберт: Последний?
Руфь: Насколько нам известно. Ты оказался
единственным в своем роде. Поэтому в нашем новом обществе не будет проблем с такими, как ты.
Роберт: Там…толпа?
Руфь: Они ждут.
Роберт: Моей смерти?
Руфь: Твоей казни
Роберт: Наверное… тебе не стоит здесь задерживаться
Руфь: Я знала, я знала, что ты не испугаешься. Когда мне сказали, что уже отдан приказ, я сначала хотела пойти предупредить тебя. Но потом поняла, что если ты все еще там, все еще не ушел, то тебя ничто уже не заставит уйти. Я могла бы устроить тебе побег,
когда тебя схватят, но потом узнала, что в тебя стреляли, и поняла, что побег теперь невозможен. Но я рада, что ты не боишься, — сказала она. — Ты храбрый. Очень храбрый, Роберт.
Роберт: Как тебе удалось… пройти сюда?
Руфь: У меня довольно высокое звание, новое общество делится на касты, и я принадлежу к высшей. (пауза) Роберт, пожалуйста, послушай меня. Тебя будут казнить. Несмотря на то, что ты тяжело ранен. Они вынуждены будут сделать это. Эта толпа простояла там всю ночь. Они ждут. Они боятся тебя, Роберт. Ненавидят. Они требуют твоей смерти. Это всё, что я могу.. (кладет пакетик с таблетками рядом, целует Роба) Скоро ты будешь с ней. Скоро ты будешь с Вирджинией. Прими это. Не откладывай, у тебя мало времени. (быстро уходит)
Роберт: Прощай, Руфь…
(Из последних сил подходит к окну, и раскрывает его. Слышны голоса собравшихся вокруг. Почти рассвет. Толпа увидела Роберта и мгновенно затихла)
Это же я не в норме, а не вы. Норма- это понятие большинства. Стандарт. Это решает большинство, а не одиночка, кто бы он ни был.
Я — чудовищный выродок. Для вас я куда опаснее той инфекции, жить с которой вы уже приспособились. Я был монстром, которого до сих пор никто не мог поймать, никто не мог увидеть. Доказательством моего существования были лишь окровавленные трупы ваших близких и возлюбленных — я ощутил и понял, кем я был для вас, и смотрю на вас без ненависти. Мне нет среди вас места, я стал вашим кошмаром, городской легендой, дневным убийцей…
(падает, так и не выпив таблетки. За окном возрастает гул)
