АРСЕНЬЕВ Игорь Михайлович (Вк)

Доспехи иллюзий

Драма

Действующие лица

ЭЛИНА

САБУРОВ

АНАСТАСИЯ

ДОКТОР ВИ

СКВОРЦОВ

ЗОЯ

ОЛЬГА

АНДРЕЙ

ГОЛОС – Эдуарда Бергера из Германии

МАРИНА

ВАСИЛИЙ

МАРГО

РОДИМИР и др. – студенты театрального ВУЗа.

Россия, Санкт-Петербург – 2024 год.

Сцена первая.

В кабинете врача – яркий, театральный плакат: «Дама с веером».

ДОКТОР ВИ. Элина, будьте добры, пожалуйста, расскажите немного о себе.

ЭЛИНА (глядя в окно на закат солнца). Зачем? Что рассказать?

ДОКТОР ВИ. Ваш диагноз, к сожалению, неутешительный…

ЭЛИНА. Поэтому…

ДОКТОР ВИ. Поэтому предстоит длительное лечение. Я и мои коллеги – мы группа поддержки; нам бы хотелось знать, например, что вы любите, а что не очень? Чем мы можем вам сегодня помочь, чтобы…

ЭЛИНА. Я поняла.

ДОКТОР ВИ (указал на плакат). Вы преподаете, я знаю, и выступаете…

ЭЛИНА. Да, я – балетмейстер, преподаю хореографию в театральной школе; некогда была примой балета; в молодости у меня случались увлечения в области спортивного танца… Фу!

ДОКТОР ВИ. В чём дело?

ЭЛИНА. Косолапо выразилась: «В области танца». Деградирую, да?

ДОКТОР ВИ. Нет-нет, пока всё неплохо! Кстати, мы посоветовались и пригласили в нашу группу профессионального гитариста.

ЭЛИНА (удивлённо). Зачем?

АНДРЕЙ (привстал). Андрей – это я. Здравствуйте.

ЭЛИНА (Андрею). Привет! Как жизнь?

АНДРЕЙ. Ураганим.

ДОКТОР ВИ. Хорошая музыка благотворно влияет на больничную атмосферу, на общее состояние. Вы, согласны?

ЭЛИНА. Да уж, тоскливо тут – как на штрафной стоянке.

ДОКТОР ВИ. Не хотите прослушать?..

ЭЛИНА. Да нет. Я верю. Зачем? Может быть после…

ДОКТОР ВИ. Разумеется. А вы, пожалуйста, продолжайте.

ЭЛИНА (не сразу). Я…

Ольга перекрестилась. Элина это заметила.

— Я… я не люблю разговоров о Боге; любая гипотеза о сотворении мира – лично мне кажется подозрительной. Правда, это не означает, что я ни во что не верю, просто я не терплю заумных рассуждений о загробной жизни и всяком таком. Я люблю движение, танец, как эмоциональное выражение темперамента. Кстати, пока я тут прохлаждаюсь, я бы хотела продолжить преподавание; у группы моих студентов скоро курсовые экзамены… Можно?

ДОКТОР ВИ. Конечно. Мы это обсудим…

ЭЛИНА. Студенты – мои нервы, мои шалопаи, но я их почему-то люблю. Всех. До единого.

ДОКТОР ВИ. Элина Петровна, не можно, а совершенно необходимо! Хотя курс химиотерапии довольно болезненный цикл, однако, мы постараемся максимально облегчить этот… многозадачный – сложный процесс.

ЭЛИНА. Можно прямо спросить?

ДОКТОР ВИ. Да. Разумеется. Спрашивайте…

ЭЛИНА. Сколько мне осталось, по-вашему, небо коптить?

ДОКТОР ВИ. Никто не может сказать даже приблизительно.

ЭЛИНА. Доктор, ай-я-яй! Нехорошо: у вас все мои данные, — справочки, бумажечки, скляночки, баночки, — у вас, но не у меня. Я же не могу вывернуть себя наизнанку, как бы мне этого не хотелось.

ДОКТОР ВИ (улыбаясь). Да, действительно.

ЭЛИНА. Так – сколько?

ДОКТОР ВИ. Минуточку… (Постукивает карандашом по столу.) Вы уверены?..

ЭЛИНА. Да, я хочу, я должна знать.

ДОКТОР ВИ (в замешательстве). В вашем случае – в вашем случае – от трёх до шести месяцев.

ЭЛИНА. Господи! – Как же так?..

ДОКТОР ВИ (Полине). Сестра, помогите…

Медсестра подает Элине стакан с водой.

— Задача группы – подарить вам «приглашение»…

ЭЛИНА. Доктор, простите, не догоняю: «приглашение» куда? На тот свет?

ДОКТОР ВИ. «Приглашение» означает, что помимо лечения, у каждого из нас есть не только моральные, психологические, но и юридические обязательства. Семья, как показал длительный опыт наблюдений, не всегда успешно справляется с такими задачами. Профессиональный подход, как правило, гарантирует высокий, качественный уровень жизни пациента при условии взаимодействия. Однако, если в семье или на службе, существуют взаимные обиды, противоречия, претензии – то, самое время их… хотя бы смикшировать.

ЭЛИНА (через паузу). Не знаю что думать.

ДОКТОР ВИ. Лечение должно быть комплексным.

ЭЛИНА. Я не понимаю, зачем со мной говорить о семье?

ДОКТОР ВИ. Вы – её выражение.

ЭЛИНА. Родных моя беда не касается.

ДОКТОР ВИ. Об этом мы спросим у них.

ЭЛИНА. Зачем? Я сама могу это сделать.

ДОКТОР ВИ (останавливает её). Хорошо бы привести в порядок счета, высвободить жизненные ресурсы, бросить на борьбу с недугом всю мощь таланта, личности – ради спасения чести и достоинства человека. Уверяю вас, — я многое здесь повидал, — так вот «приглашение» себя на примирение с собой – непростая задача.

ЭЛИНА (не сразу). Я… понимаю.

ДОКТОР ВИ. Мы сделаем то же самое.

Сцена вторая.

Марина и Василий танцуют в репетиционных костюмах.

ЭЛИНА. Стоп – стоп! Слоны на арене грациозней танцуют… А вы – не слышите музыки? Где аромат ваших чувств? Где улыбки? Бога ради, дорогие мои обалдуи, я вас спрашиваю: что стряслось? Что происходит? По-вашему, кривляние – новый тип танца? Пародия – да, но не танец – как обожание. Душа противостоит тлению. Страсть, как оружие. Огненный смерч как лучи жизни. По-вашему, «рукомашество и ногодрыжество» – подлинные чувства, а ваши сердца? Руки, словно деревья, склонились под порывами сильного ветра, — но не сломлены. Обжигающий воздух сомкнулся над вами, вы задыхаетесь, вам нечем дышать – от переполняющих вас эмоций и страха перед разлукой. Гроза омрачила даль, но вы пока здесь, пока вместе; вы сила – пока в объятьях друг друга. Вы, точно две капли воды, слились в одном поцелуе. Вы – «формула вечности»; ещё немного и вы на свободе – стремительные, свободные как стрижи. Вокруг вас – кривые ухмылки, насмешки, крысиные хвосты извращенцев, ослиные морды невежд, пустые глазницы мёртвых, несбывшихся надежд, таких же пустых и бессвязных истин, каждая из которых ведёт в никуда! А вы – весна, обновление, солнце правды! Танец мужчины и женщины – всегда диалог – объяснение в любви от первого, робкого «да» — до рокового, прощального поцелуя. В любви, как в музыке, нет, и не может быть ничего механического. Вы не роботы, не манекены; вы, может быть, звери, животные; пусть лучше вами управляют инстинкты – жажда священного, взаимного обладания, как эротический шторм, как вдохновение, как оргазм! Танец – это драматургия – история Ромео и вечно юной Джульетты. Жесты – те же слова: «обращение» – «просьба» – «мольба» – «бунт» – «война самолюбий»… Танец – не заученные па-па-па, не выкрутасы на публику. Танец – это огонь, слияние, сплав: взаимное, — ещё раз, — взаимное проникновение. Танец – прощение. Танец – прощание. Танец – исповедь, поиск себя в совершенстве – возможность высказаться, рассказать о себе. – Итак, лентяи! Слушай команду: ваши движения – порядок движений мой. – Начали!

Сцена третья.

Часы бьют «двенадцать».

ДОКТОР ВИ. Ну что же вы, барышня, опаздываете? Всё-таки здесь больница – солидное, государственное учреждение; здесь свой распорядок, здесь не прохлаждаются; одни лечатся, другие работают… Проходите, присаживайтесь. – Сделайте одолжение.

АНАСТАСИЯ. Не понимаю…

ДОКТОР ВИ. Я объясню.

АНАСТАСИЯ. Кто вам рассказал обо мне?

ДОКТОР ВИ. Барышня…

АНАСТАСИЯ. Анастасия.

ДОКТОР ВИ. Анастасия, — у нас есть юристы, которые занимаются имущественными вопросами наших пациентов.

АНАСТАСИЯ. Кто пациент?

ДОКТОР ВИ (удивлённо). Элина Петровна Сабурова, ваша мама. Не знали?

АНАСТАСИЯ. Не знала. И что?

ДОКТОР ВИ. Насколько я знаю, Элина Петровна составила завещание на ваше имя: обычная практика.

АНАСТАСИЯ. Она умирает?

ДОКТОР ВИ. Нет – пока. Но, к сожалению, такой исход вероятен. У вашей мамы – рак, решающая стадия; метастазы не сильно, но уже затронули печень, легкие, почки… Почему так случилось, я могу только гадать, но, к сожалению, Элина Петровна слишком поздно к нам обратилась. Словом, ну, если совсем коротко: Элина Петровна рассказала мне о вашем с ней конфликте; я тоже отец, у меня тоже есть дочь…

Анастасия разражается сардоническим смехом.

— Анастасия, послушайте, я не совсем понимаю…

АНАСТАСИЯ (истерично). Она и здесь, и здесь… успела всех себе подчинить!

ДОКТОР ВИ. Анастасия, во-первых, пожалуйста, успокойтесь…

АНАСТАСИЯ. Да? А что – что на второе? (Смеётся.)

ДОКРОР ВИ. Второе и сразу десятое – так это то, что необходимо забыть прежние распри, элементарно, протянуть руку помощи родному, близкому вам человеку – в самый трудный, завершающий период его жизни.

АНАСТАСИЯ (меняет тон). А если я не хочу, что будет, — заставите?

ДОКТОР ВИ. Послушайте – вы… (Смягчившись.) В болезни, впрочем, как и в смерти человека, нет ничьей вины. Любой из нас может оказаться в подобной ситуации мгновенно. К примеру: вы переходите улицу, вас, не дай Бог, сбивает машина и через мгновение ваши кишки на асфальте.

АНАСТАСИЯ. О-о!

ДОКТОР ВИ. Да-с, милая барышня! Возможно, вы удивитесь, но и вы – вы тоже умрёте, с разницей во времени, разумеется. Мама – сегодня, а завтра вы… также будет цепляться за жизнь до последней секунды, до последнего вздоха, и тогда…

АНАСТАСИЯ. Я ухожу, и тогда, и потом, и сейчас.

ДОКТОР ВИ (ищет очки). Я вас понял, Анастасия, вы умнее доктора. Думаю, в вашем случае, «и тогда, и потом, и сейчас», чуда точно не будет. Но хотя бы элементарно запомните: если смерти не избежать – то наша, совместная задача, сделать её, по возможности, мягче. Элина Петровна, безусловно, сильная женщина, и мне, как врачу, хочется ей помочь. Ей предстоит пройти различные фазы лечения, а это мучительно, и очень, очень больно, поймите же вы, наконец.

АНАСТАСИЯ. Что я могу?

ДОКТОР ВИ. Очень многое: помогите ей, помогите, — а заодно и себе. Смерть, как неизбежное, слишком важное событие, которое нельзя просто так игнорировать. Надеюсь, вы понимаете…

АНАСТАСИЯ (борется с собою). Бывшие шлюхи – верные жёны!

ДОКТОР ВИ («обволок её удивлённым взглядом»). Что-что? Я не ослышался? Вы…

Анастасия уходит.

— (В замешательстве.) Бедная – несчастная мать!

Сцена четвёртая.

Вечер. Огни города.

Элина с роскошным букетом цветов прячется от дождя под навесом бистро.

СКВОРЦОВ. Лепестков белых — белых белые крылья… Распахнулись и сердце тебе открыли… Подарил орхидею в начале мая… Чародей и волшебник, меня обнимая…Солнца свет… Орхидею сейчас ласкает… В мире грёз и фантазий живу – витаю…Лишь с тобой обо всём, обо всём забываю… Лишь с тобой стая бабочек в душу влетает…

ЭЛИНА. Вы – ненормальный, если не можете отличить розу от орхидеи.

СКВОРЦОВ. А вы любите непричесанные букеты? Я очень-очень. Они такие слегка диковатые, произвольные. Но от этого такие славные и милые…

ЭЛИНА. Через минуту меня здесь не будет.

СКВОРЦОВ. Нет.

ЭЛИНА. Что значит «нет»?

СКВОРЦОВ. Нет, значит, неправда. Вы уйдёте, но и останетесь…

ЭЛИНА. Вы – запойный? Тогда мне точно нужно уйти.

СКВОРЦОВ. Вы останетесь в моём сердце, в моей памяти навсегда! Вы не только яркое физическое впечатление, вы – доказательство того, что существует иной мир – незримый, необычайный, чудесный, сказочный мир Воображения!

ЭЛИНА (догадалась). Так вы… были на моем выступлении…

СКВОРЦОВ. Я видел, как вы пылали, как вы боролись, за счастье быть собой!

Сегодня я, наконец, осознал, что настоящее творчество, действительно требует от художника «гибели всерьёз», причём, на грани возможного. Вы – не жалеете себя: почему?

ЭЛИНА. Я, может быть, ведьма!

СКВОРЦОВ. Вы – вы из другой категории женского божества.

ЭЛИНА. Интересно…

СКВОРЦОВ. Вы – одна из дриад, лесная фея, нимфа; вы – Эвридика!

ЭЛИНА. Ух! – А вы, значит, бессмертный Орфей?

СКВОРЦОВ. Нет, но… почти.

ЭЛИНА. Так Орфей или нет?

СКВОРЦОВ. А небо с нами говорит дождями… Водой хрустальной, умывая лепестки…Лишь взгляд один нас лечит от печали… И сердце исцеляет от тоски… А небо с нами говорит лучами… Теплом, обогревая, всё вокруг… Нежнейшим звоном все цветы звучат сейчас… От лёгкого касанья – наших рук…

ЭЛИНА (ищет опору). Голова закружилась – страшно…

СКВОРЦОВ (берёт её за руку). Вы не замечаете – дождя из цветов?

ЭЛИНА. В самом деле? Действительно… Однако что это стихийное бедствие предвещает?

СКВОРЦОВ. Бедствие или нет, я не знаю, но могу сказать, что возраст не защищает от любви, — зато любовь защищает от возраста.

ЭЛИНА (постепенно проходит в себя) Вы – кто?

СКВОРЦОВ. Георгий – Скворцов.

Сцена пятая.

В танцклассе.

ЭЛИНА (бросает цветы на рояль, направляется к зеркалу, поправляет прическу). Прежде, чем мы начнём сегодня наше занятие, хочу спросить у начинающих: ради чего мы притворяемся, играя в любовь; мы – «инженеры человеческих душ»?

— Для того чтобы прославиться, стать знаменитыми.

— Оставить свой след в искусстве.

— Сеять разумное – доброе – вечное.

— Подавлять конкурентов.

…смех.

ЭЛИНА. Тише – тише! (Не сразу.) Кто добавит к сказанному?

— Жить по-человечески.

— Хорошо зарабатывать.

— Научиться терпению.

ЭЛИНА (ходит по сцене). Терпение на сцене, как в жизни, необходимо. Терпение – одно из самых важных достоинств артиста. Не будет терпения – не получится взлёта.

— Доказать предкам, что они ошибались во мне.

— Научиться любить.

— Научиться прощать.

— Доказать себе, что ты гений.

— Стать бессмертным!

ЭЛИНА (после паузы). Кто репетирует роль Паратова в «Бесприданнице»?

РОДИМИР. Я, но… мы только начали…

ЭЛИНА. Кто репетирует роль Огудаловой?

МАРГО. Я. Вот только поправлюсь немного…

…смех

ЭЛИНА. Марго, Паратов – он кто?

МАРГО. Понятно, кто: вероломный мужчина, обольститель, он – Дон Жуан.

ЭЛИНА. Родимир, что «вероломный мужчина» говорит Огудаловой в третьем действии – после романса?

РОДИМИР (листает роль). «Очаровательница, как я проклинал себя, когда вы пели!..»

…смех…

МАРГО (Лариса). «За что?»

РОДИМИР (Паратов). «Ведь я – не дерево; потерять такое сокровище, как вы, разве легко?»

«Лариса: Кто же виноват?

Паратов: Конечно, я, и гораздо более виноват, чем вы думаете. Я должен презирать себя.

Лариса: За что же, скажите!

Паратов: Зачем я бежал от вас! На что променял вас?

Лариса: Зачем же вы это сделали?

Паратов: Ах, зачем! Конечно, малодушие. Надо было поправить своё состояние. Да Бог с ним, с состоянием! Я проиграл больше, чем состояние, я потерял вас; я и сам страдаю, и вас заставил страдать.

Лариса: Да, надо правду сказать, вы надолго отравили мою жизнь.

Паратов: Погодите, погодите винить меня! Я еще не совсем опошлился, не совсем огрубел; во мне врожденного торгашества нет; благородные чувства еще шевелятся в душе моей. Еще несколько таких минут, да… еще несколько таких минут…

Лариса: Говорите!

Паратов: Я брошу все расчёты, и уж никакая сила не вырвет вас у меня, разве вместе с моей жизнью.

Лариса: Чего же вы хотите?

Паратов: Видеть вас, слушать вас… Я завтра уезжаю.

Лариса: Завтра.

Паратов: Слушать ваш очаровательный голос, забывать весь мир и мечтать только об одном блаженстве.

Лариса: Каком?

Паратов: О блаженстве быть рабом вашим, быть у ваших ног.

Лариса: Но как же?

Паратов: Послушайте: мы едем всей компанией кататься по Волге на катерах – поедемте!

Лариса: Ах, а здесь? Я не знаю, право… Как же здесь?

Паратов: Что такое «здесь»? Сюда сейчас приедут: тётка Карандышева, барышни в крашеных шёлковых платьях; разговор будет о солёных грибах.

Лариса: Когда же ехать?

Паратов: Сейчас.

Лариса: Сейчас?

Паратов: Сейчас или никогда.

Лариса: Едемте».

Молчание.

ЭЛИНА (себе через отражение в зеркале). Едемте, едемте, едемте: вопреки здравому смыслу; наперекор сплетням и пересудам; едемте, следуя природе вещей, подчиняя тело и душу творческой задаче.

Молчание.

— (Студентам.) Что значит физическая немощь в сравнении с чувством полёта к орбите совершенной любви? (Хлопая в ладоши.) Едемте – едемте – едемте! Разбились на пары. Переводим диалог влюблённых на язык тела, не забывая, что жизнь, концертный рояль, у которого не только белые, но и чёрные клавиши. – Начали!

Сцена шестая.

Солнечный день на берегу залива.

ЭЛИНА (босая). Ты на меня так смотришь, что я вот-вот загорюсь.

СКВОРЦОВ. Ты моё солнце!

ЭЛИНА. Повтори ещё раз.

СКВОРЦОВ. Ты – моя собственность, мой банк вдохновений!

Поцелуй.

ЭЛИНА. Что мы будем делать теперь?

СКВОРЦОВ. То, что обычно делают все влюбленные – зажигать новые звёзды. Мы – космические странники, перелетая с одной звезды на другую, мы оставляем аромат своей потрясающей нежности, в своём роде, бесстыдство…

ЭЛИНА. Да-а?

СКВОРЦОВ. Да. А иначе – жизни не будет нигде. Без влюблённых жизнь – ледяная пустыня.

ЭЛИНА. Изумительно! А ведь по виду не скажешь: ты – вальяжный, степенный, статный, не вдаваясь в подробности, можно подумать, что ты – капитан дальнего плавания. Я так и вижу тебя в обществе Джека Лондона и Хемингуэя.

СКВОРЦОВ. Знаешь, вместо вопросов: как дела, как работа или учеба? Хорошо было бы спрашивать:
— какое ты дерево?
— звездная ночь или раннее утро?
— отчего у тебя мурашки по коже?
— какой самый счастливый день в твоей жизни?
— в какой сказке тебе хотелось бы жить?
— что заставляет твое сердце замирать от восторга?
— что для тебя дом?
— синий кит или белый мотылек?
— какая ты книга?
— ты идешь за ветром или по тропе?
— где ночует твоя душа?
— много ли любви в тебе, и знаешь ли ты где взять еще?
— какой вкус у Жизни?
— где расцветают надежды?
— пообещал ли ты себе сегодня радость?..

ЭЛИНА. Скворцов, а если серьёзно?..

СКВОРЦОВ. Хм! Я – я… предпочитаю русскую классику, к примеру, Виктора Конецкого, его «Морские рассказы».

ЭЛИНА. «Путь к причалу»? Борис Андреев, молодой Валентин Никулин…

СКВОРЦОВ. Да-да… Замечательный фильм!

ЭЛИНА. Жизненный.

Поцелуй: аплодисменты, как шум волн, постепенно стихают: «Дамы и господа, ladies and gentleman, Pole Dance – сенсация вечера! Танец на пилоне, одновременно сочетает в себе: хореографию, спортивную гимнастику и акробатику! Ничего общего со стриптизом! Встречайте: этуаль, прима — балерина Санкт-Петербургского Мариинского Академического театра – несравненная…

СКВОРЦОВ. Элина…

ЭЛИНА. Тебе не кажется, что мы немного торопимся?

СКВОРЦОВ. Счастливый делится счастьем. Несчастный раздаёт советы… И потом: Я хочу тебя!

ЭЛИНА. Я очень бледная?

СКВОРЦОВ. Как аромат недоступности. А в чём дело? Ты замёрзла? Тебе дурно?..

ЭЛИНА. Нет-нет… Просто вспомнилась одна красивая, почти обнажённая девушка, которая отважно вращалась на шесте на потеху зрителям, точно в сумрачном заколдованном цирке.

СКВОРЦОВ. А потом?

ЭЛИНА. А потом девушка поехала в гости к одному человеку. Они пили чай и разговаривали… (Неожиданно.) Георгий, где ты работаешь?

СКВОРЦОВ. Хороший вопрос, наверное потому, что своевременный.

ЭЛИНА. А всё-таки? Мне интересно, нет, правда, на что ты живёшь? Судя по машине, мы – «бедные люди».

СКВОРЦОВ (с гордостью). Я – честный человек!

ЭЛИНА. Глаза не врут: у тебя чистый, лучистый взгляд.

СКВОРЦОВ. Да, но к тому же я застенчивый и очень скромный…

ЭЛИНА. Это означает, что ты создан мужчиной, ты – воин, куда нацелился, туда и попадёшь!

СКВОРЦОВ. А если я обыкновенный водитель троллейбуса?

ЭЛИНА (поражена). Ты?.. Водитель троллейбуса?.. Ты – водитель… Это не просто прекрасно, это… ошеломительное, незаурядное событие!

СКВОРЦОВ. А почему этот факт тебя удивляет? Да, я не сумасброд…

ЭЛИНА. Конечно, нет. Конечно, ты не сумасброд. Это означает, что ты можешь нести ответственность за жизнь и здоровье людей! У-у! Смотри, у меня – побежали мурашки…

СКВОРЦОВ (привлёк её к себе). Потом!

ЭЛИНА. Потом он сказал: «Поздно, тебе лучше остаться».

СКВОРЦОВ. Он бы хотел этого?

ЭЛИНА. Она в тот момент ложечкой помогала себе надеть туфли, и ложечка вдруг на секунду замерла. И она замерла. Потому что побежали мурашки. Но она всё-таки надела туфли и ушла. Потом она долго стояла на остановке, долго ехала в холодном троллейбусе, заняв место поближе к водителю, потому что в троллейбусе она оказалась совершенно одна.

СКВОРЦОВ. Потом ей показалось, что водитель на неё как-то странно смотрит, будто всё знает и понимает.

ЭЛИНА. Будто всё знает и понимает.

СКВОРЦОВ. Он понимает, что недалеко от автобусной остановки живёт человек – большой, сильный и теплый. И если бы она с ним осталась, то утром этот – большой, сильный и тёплый человек сделал бы ей кофе и даже бутерброд…

ЭЛИНА. Да, да, возможно. Но пока она едет одна, и зайдёт в холодную комнату, потому что такой мерзкий период, когда отопление ещё не включили, и в домах очень мало тепла. Но она наденет пижаму, носки, и сверху ещё одну кофту. Накроется одеялом и пледом. Подожмёт коленки к животу и будет ждать, когда, наконец, согреется. Но – ночью она всё равно проснётся от дрожи, и вся съёжится от огромного желания, даже необходимости, чтобы её вот сейчас, прямо в эту минуту кто-то обнял – неважно кто, главное, чтобы он был тёплый. И если сейчас этого не случится, то она просто умрёт. И вот – красивая, смелая девушка едет в троллейбусе домой. И водитель троллейбуса понимает, что ей, на самом деле, очень хотелось остаться, но она не смогла. Проснувшись ночью от дрожи, её бы обязательно обняли. А потом позвонили бы ей опять. И ей бы пришлось соврать, что она якобы заболела или очень занята, и не знает, когда она поправится или освободится…

СКВОРЦОВ. Почему?

ЭЛИНА. Потому что… любви нет, и не вспыхнет новая звезда, и на самом деле – неправда, что неважно, кто тебя ночью обнимет. Потому что нужен не кто-то. Нужен свой!

СКВОРЦОВ. Я люблю тебя!

ЭЛИНА. Георгий, как хорошо, как здорово, как замечательно, что ты – водитель троллейбуса! И что я – люблю тебя – тебя, который «всё понимает»!

Он целует её.

— А ты – нахал!

СКВОРЦОВ. А что поделаешь? Нарушил правила – плати штраф. (Целует её.)

ЭЛИНА. Ах ты – дикарь!

Она целует его.

Сцена седьмая.

У входа в метро Сабуров расхаживает туда-сюда в образе Д*Артаньяна.

САБУРОВ (догоняет, берёт жену под руку). Напугал?

ЭЛИНА. Мне некогда. Извини.

САБУРОВ. Всем «некогда», но ведь придётся: напомнить из-за чего. Или тебе с твоим новым романом память отшибло?

ЭЛИНА. Не смей оскорблять меня!

САБУРОВ. Я заставил Настю избавиться от ребёнка?

ЭЛИНА (удивлённо). Ты! Кто же ещё?

САБУРОВ. Правильно, девочке нельзя было рожать, и не потому, что ей всего лишь шестнадцать, а потому что тот, с кем она переспала – наркоман, а значит, непредсказуемый, больной человек.

ЭЛИНА. Прекрасно знаешь, что Настя сама не хотела ребёнка. Это был её осознанный выбор, её, а не твой. – А теперь…

САБУРОВ. А теперь она просто-напросто не сможет рожать. У неё, как у женщины, нет продолжения.

ЭЛИНА. Знаю… (Волнуясь.) Я знаю! Я знаю! Я знаю…

САБУРОВ. Эля, мы не в том положении, чтобы собачиться. В самом деле, что может знать девочка о превратностях, так называемой, взрослой жизни? Я считаю, что мы – ты поступила правильно!

ЭЛИНА (в изумлении). Что, что ты сказал?!

САБУРОВ. Только то, что Настя не готова к новой реальности.

ЭЛИНА. Значит, пусть бы рожала?

САБУРОВ. Мне всё равно…

ЭЛИНА. Тебе всё равно, потому что ты – трус! (Хочет уйти.) Бессмысленно что-то с тобой обсуждать. Настя, если захочет, найдет своё счастье. А ты – ты растворись, просто уйди: заклинаю!

САБУРОВ. Неужели твой новый любовник лучше меня? Я не верю.

ЭЛИНА (передразнивает). Ты полагаешь, что безупречен?

САБУРОВ. Нет, но… ты могла бы мне объяснить… спокойно, без аффектации, без твоих этих… пламенных жестов.

ЭЛИНА. Что объяснить? Что нельзя спать с матерью третьей бывшей жены?

САБУРОВ. И что?.. если наши интересы практически совпадают… В отличие от «некоторых», бабушка знает: цифра не подведёт. Тем более что она почти моя ровесница.

ЭЛИНА. И по этой банальной причине ты регулярно платишь за оральный секс «чмокалке»?

САБУРОВ. Пардон, кому?

ЭЛИНА. Дурочке своей – секретарше?

САБУРОВ (держит удар). Сделка, формальность, — ничего личного.

ЭЛИНА. Ах, ничего личного?

САБУРОВ. А что поделаешь, если у бедной женщины с мужем не задалось? И потом, ты же знаешь, мне легче сделать, чем отказать.

ЭЛИНА. Олег, как же ты изменился.

САБУРОВ. Ты обрекла меня на одиночество, так что – не сетуй. Ты должна объяснить дочери, что…

ЭЛИНА (перебивает). Сабуров, нельзя манипулировать людьми, точно они – твоя собственность.

САБУРОВ. Манипулировать – твоё слово. Моё – управлять.

ЭЛИНА (достаёт телефон). Напросился – терпи. (Читает). «Маленькая, моя родная, я всё время с тобой. Вспомнил, как мы, вместе меняли лампочку. Ты на стремянке, я внизу – разглядываю твой нежный лобок, обтянутый прозрачной тканью. И эта – сумасшедшая ложбинка меня до сих пор сводит с ума! Люблю, хочу тебя очень, моя-моя… девочка!».

САБУРОВ (после паузы). Ужас какой! Эля, клянусь, это… не я! Честно слово…

ЭЛИНА (показывает). Твоя аватарка; фоточки… у-у, сколько тут!.. – Особенно эта – клёвая, да?..

САБУРОВ. Да… блин!.. мало ли кто захочет использовать мои фотографии в интернете! Эля, ты не представляешь, на что сегодня способен искусственный интеллект: невозможно вообразить, что с нами будет «завтра»!

ЭЛИНА. Олег…

САБУРОВ. Что?!

ЭЛИНА. Мальчик, наш котик, наш Кузя, двадцать лет был членом нашей семьи, а ты старого, больного… отвёз в лес умирать. За что ты так с ним?!

САБУРОВ (взрывается). Паршивый кот, который гадил мне каждый день в обувь, заслуживал большего!

ЭЛИНА. Это у тебя, вместо души, искусственный интеллект. Ты – болезнь, зараза, чума, цепь моих неудач. Ты травишь всех свирепым своим равнодушием. По твоей вине я перестала любить себя, тогда как на тебе, мой дорогой, бывший муж – пуленепробиваемый костюм самодовольства. А я – смехотворна. Я всего лишь мера предосторожности твоего брезгливого альтруизма.

САБУРОВ. Значит, правда: ты влюблена.

ЭЛИНА. Правда, что у меня есть мужчина.

САБУРОВ. А…

ЭЛИНА (перебивает). А ты – проваливай! Сгинь! Исчезни! А не то – я тебя троллейбусом перееду! Понял?! (Уходит.)

…шум, гомон, шарканье ног…

САБУРОВ (подумав, вытирает лицо). А-а, да какая разница!

Сцена восьмая.

В рабочем порядке.

ДОКТОР ВИ. Элина Петровна, ещё один обморок – это уведомление. Я даже знаю его имя. Настя была здесь. Мы общались.

ЭЛИНА. Да, Виталий Ильич, я в курсе.

ДОКТОР ВИ Болезнь, к сожалению, прогрессирует. Разумеется, со своей стороны, мы делаем всё возможное, однако я не священник, но, как врач, обязан предупредить, что психосоматические расстройства – это целая группа заболеваний, которые обычно начинаются на фоне стресса или депрессии. Вам необходимы эмоции, сколько угодно радостных, счастливых эмоций. Можно долго говорить о сострадании, но всегда найдется минута-другая, а с ними, на первый взгляд, мало понятных, возможно, незначимых слов, однако, произнесенных из глубины любящего сердца. Кстати, это могут быть не слова, но… жест, взгляд, улыбка, музыкальная фраза…

ЭЛИНА. Дочь ненавидит меня. Я убедила её избавиться от беременности, поскольку случился первый половой контакт с наркозависимым негодяем. Результаты анализов были даже слишком плохими.

ДОКТОР ВИ. Гм! Трудно сказать, как бы я поступил на вашем месте, но, думаю, так же. К слову, наши медицинские архивы забиты аналогичными случаями, и, знаете что, я покажу лишь некоторые документы Анастасии, и, может быть, не сразу, но девочка успокоится, возможно, осознает, поймёт и простит. – Вы согласны?

ЭЛИНА. Благодарю.

ДОКТОР ВИ. А вот вам, дорогая Элина Петровна, предстоит куда более серьёзное испытание. Я не хочу, я не имею права юлить. Понимаете – смерть это данность.

ЭЛИНА. Я понимаю.

ДОКТОР ВИ. Не всё, к сожалению, будет зависеть от вас.

ЭЛИНА. У меня есть выбор – это вы хотите сказать?

ДОКТОР ВИ. Наукой разработаны несколько вариантов лечения. Я, безусловно, за химиотерапию.

ЭЛИНА. Это значит, ресницы, брови, лысый череп? – О, нет, нет!..

ДОКТОР ВИ. Элина, послушайте…

ЭЛИНА. Категорически не хочу! Именно теперь – я не могу…

ДОКТОР ВИ. Метод новый, точечный, скрупулезный, такой замедлит процесс размножения раковых клеток, и даст, что очень важно, безболезненное, более комфортное «качество жизни». Элина Петровна, «качество жизни» это не фигура речи, поверьте. Ведь когда в ваше тело вонзается боль, настоящая боль, как стихия, доводы разума исчезают; организм буквально цепляется за любую возможность избавиться от страданий.

ЭЛИНА. Нет уж, лучше, как в омут с головой, сразу!

ДОКТОР ВИ (доверительно). Я, разумеется, восхищаюсь вашим мужеством, однако, Элина, голубушка, «сразу» не будет: ваш уход будет не просто мучительным, здесь нет подходящих сравнений. Вы можете в этом убедиться сами – сегодня, сейчас, если у вас хватит сил – трезво взгляните на пациентов других отделений. Впрочем, если вы не доверяете мне, обратитесь к другому специалисту, проконсультируйтесь у него. Я пойму, — это нормально…

ЭЛИНА (подумав). Не стоит. Вы – лучший, я знаю.

ДОКТОР ВИ. Элина Петровна, результаты ваших анализов у меня на столе. Дополнительный осмотр, к сожалению, не дал, ничего нового. Динамика отрицательная: если коротко, у вас две недели, чтобы принять правильное решение.

ЭЛИНА. Я подумаю…

ДОКТОР ВИ. Ваша воля – ваш выбор.

ЭЛИНА. Я сказала: подумаю.

ДОКТОР ВИ. Практика, факты – серьёзные аргументы. (Вполголоса.) Однако подчас случаются (у меня) странные, скажем так, ненормативные ощущения. Скажем, я владею собой, точнее, мне кажется, что я хозяин себя. Но вдруг, точно туман, необоснованный страх, болезненное состояние, как бы видимое старение, а с ним – повышенная утомляемость… Мне думается, что нами управляют процессы иного, метафизического характера. – Понимаете?

ЭЛИНА (не сразу). Пока нет, но спасибо – за дочь.

ДОКТОР ВИ. Я тоже отец…

ЭЛИНА. Всего вам самого доброго. (Уходит.)

ДОКТОР ВИ (переставил на столе фотографию девушки). И вы – извините.

Сцена девятая.

Элина выглядит празднично, по-летнему, очень красива.

Андрей, у входа в часовню, перебирает гитарные струны.

ЗОЯ (рубит дрова). Я никогда не буду рядом с мужчиной, которого мне неинтересно слушать. Когда мужчина рассказывает что-то, рассказывает, — а тебе не то чтобы неинтересно, тебе смертельно скучно, и нет ни сил, ни желания даже для того, чтобы из вежливости прерывать его монолог этими: «Ага», «Ничёсе!», «Да ты что!»… А когда он замолкает, становится ещё хуже, ещё тоскливее, потому что он ждёт – что сейчас начнешь рассказывать ты. А у тебя, на самом деле, куча событий произошла, много всего интересного, и вот даже вчера очень смешной случай был. – Но ему всё это рассказывать вообще не хочется. Ни капельки. И он может быть очень хорошим человеком, и даже замечательным, и другой девушке было бы с ним очень хорошо. А тебе – никак! Потому что мы на разных волнах живем, на разных частотах. Я никогда не буду рядом с мужчиной, с которым не смеюсь. Мужчина без чувства юмора ─ это один из самых опасных видов мужчин. Для меня – наравне с алкоголиками, наркоманами и агрессивными тиранами… (Рубит, швыряет дрова.) Вот так я их! Вот – так!

АНДРЕЙ. Зоя, может вам помочь? Вы только скажите…

ЗОЯ. Нельзя спать с человеком, который не может тебя рассмешить! Элина Петровна, вы сказку про Царевну Несмеяну читали?

ЭЛИНА (с улыбкой). Не помню. Наверное…

Андрей смеётся.

— А бывает так, что мужчина скажет что-то, и сам начинает громко, заливисто смеяться. Ха-ха-ха! А ты смотришь на него и думаешь: «А-а, так значит, это сейчас шутка была. Ну, ясно. И такой мужчина может быть отличным человеком: симпатичным, следить за собой, дом достраивать, машину иметь, маме звонить не забывает… Но с ним не смешно! Другая, может быть, будет хохотать. Но другая – не я. Я не «другая». Я своя собственная, и вполне себе личность. А подруга говорит: «Ну что ты так сразу! Присмотрись, походи с ним, может он волновался или стеснялся, может ты его не разглядела…». А я к нему уже три часа присматривалась. Три часа! Своего же человека узнаёшь с первых фраз, с первых слов. Потому что тебе с ним хорошо и легко, и говорить, и молчать… (Замирает.)

Появляется Скворцов, следом за ним Родимир.

СКВОРЦОВ (в военной форме). Здравия желаю! Как поживаете?

Молчание.

ЗОЯ. Ой! Я… Дел много. Больных… (Бросает топор, убегает.)

РОДИМИР. Элина Петровна, доброе утро! Папа искал вас. Вот…

ЭЛИНА. Спасибо за откровенность. Впрочем, в такой день лучше использовать лапидарный стиль, избавляясь от пространственных определений. Но… ведь дыма без огня не бывает? Хотя, это вопрос риторический. (Выставляет вперёд дорожную сумку.) Ничего особенного: тряпьё – женские штучки; на сдачу купила круиз по Волге – на теплоходе. Хотелось на палубе под звёздами целоваться, да вот – партнёр затерялся: звоню, стучу – не открывает.

СКВОРЦОВ. Телефон заменили – на кнопочный – старый такой…

ЭЛИНА. Мужчина, как дышит, стихи на ходу сочиняет, целуется – подходяще. И вдруг!.. Нет-нет-нет! Сейчас – стоп: равноденствие – солнце располагается над экватором – север и юг получают одинаковое количество света: мне нужен миг счастья, осколок надежды. А ты?.. – Водитель троллейбуса, ты…

РОДИМИР. Извините… (Скворцову.) Отец, я в машине тебя подожду?.. (Как напоминание, показывает часы, уходит.)

СКВОРЦОВ. Элина, вы…

ЭЛИНА (сквозь слёзы). Да, как видишь, я рёва-корова. Потому что мозги куриные.

СКВОРЦОВ. Ты знаешь, что это не так.

ЭЛИНА (обнимает себя за плечи, дрожит, точно от холода). Мне, видите ли, достался в подарок инопланетный корабль, звездолёт – высший класс! А я… содержала его как дырявые Жигули. Но теперь, что за дичь, я хочу танцевать! Впрочем – пустое. Георгий Иваныч, родной, ты… куда?..

СКВОРЦОВ. На войну. Я же полковник запаса – инженерная служба. Вот…

ЭЛИНА (проговаривает с трудом). Соблазнил, расплёл мне косы, сам женился на другой?

СКВОРЦОВ. Элина…

ЭЛИНА. Нет! Не зря я видела сон: мы едем через мост, я – маленькая, сижу у тебя на коленях; в какой-то момент я смотрю вниз, а вместо реки – котлован, в нём бегают, мечутся… громадные львы.

СКВОРЦОВ. Я… вернусь.

ЭЛИНА. Вернёшься?.. Ещё бы, конечно, вернёшься. Не сомневаюсь. Иначе кто меня будет бесплатно возить на звёздном троллейбусе? – От кольца до кольца.

Он обнимает её, целует, уходит.

Элина хватая воздух руками, теряет равновесие…

Андрей успевает её подхватить.

Сцена десятая.

Студенты, кое-кто в театральных костюмах различных исторических эпох – шумят, дурачатся в ожидании результата после экзамена.

ЭЛИНА (с веером в ярко-красном платье со шлейфом). Ликуйте, радуйтесь: экзамен сдан, вы свободны! Это означает, что с вами, и спокойная уверенность, и чувство вкуса и стиля, а с ними – подлинная сексуальность как доспехи иллюзий, следовательно, моя работа завершена.

Молчание.

— Ну, что же… Спасибо. – И до свидания.

Юноши, подчеркнуто – строго, выстраиваются в полукруг, руками и ногами задают ритм; девушки танцуют: «Тебе – наша Сила! Тебе – наша Молодость! Тебе – наша Кровь – наше Признание! Тебе, тебе, тебе… – наша ЛЮБОВЬ!»

Сцена одиннадцатая.

СКВОРЦОВ (смс). Знаешь, можно любить всей душой… И мир весь большой – большой – становится точкой одной – Тобой! Всё в ней – секунды, минуты, века… Океаны, Пески, Снега, Смерть, Жизнь, Любовь – Она есть – Абсолютно лучистая… Совсем рядом… С нами… Здесь… А без неё «небо с овчинку»… И это правда – чистая…

Элина – простоволосая, возле окна – согрета, будто укутана строчками стихотворения как праздничным серпантином.

ЗОЯ. Элина Петровна, вам бы прилечь.

ЭЛИНА. Мужчина с глазами Бога – «и это правда – чистая…»

ЗОЯ. Обойдётся. Не переживайте, ложитесь – расслабьтесь.

ЭЛИНА. Зоя…

ЗОЯ (готовит укол). Да, Элина Петровна? – Говорите, я вас слушаю.

ЭЛИНА (ложится на живот). Что я?.. О чём? Ах да, симпатичные – трогательные у вас бусики!

ЗОЯ. Муж подарил – любимый! (Ставит укол.)

ЭЛИНА (морщась от боли). Любимый муж – хорошо. А вот со мной происходят странные вещи.

ЗОЯ. Вещи?..

ЭЛИНА. Вчера, засыпая, я вдруг почувствовала, что на мою кровать, в ноги, будто кто-то прокрался.

ЗОЯ. Ой! Как это?…

ЭЛИНА. И я себя спрашиваю: «как это»? Умом понимаю, что никого нет, но ощущаю, что будто бы кот запрыгнул. Я как бы проснусь, оглянусь – никого. И так несколько раз за ночь. Честно сказать, — я измучилась.

ЗОЯ. Про «странности», вам лучше с нашей Оленькой поговорить. Странности по её части.

ЭЛИНА. Боюсь её.

ЗОЯ. Что вы, Элина Петровна, бояться не стоит. Оленька уже несколько лет входит в состав группы поддержки как сестра милосердия…

ЭЛИНА. Одевается странно, дровами печь топит, как Баба Яга.

ЗОЯ (смеясь). Оленька, да, она – хипповатая; самостоятельность уважает. Бабушка в детстве её всему научила. А дрова – дрова нужны для часовни. Зимой так даже приятно. Бывало, заскочишь в часовню с мороза, а там, будто время остановилось: как в старину свечи горят, иконы, цветные лампадки, дымком тянет, ладаном… Словом, — располагает. Вы думаете, Оленька у нас кто? Она, между прочим, в Москве ВГИК закончила!

ЭЛИНА (удивленно). Актриса?!

ЗОЯ. Нет.

ЭЛИНА (недоверчиво). Режиссёр?

ЗОЯ. Да нет же, ни то, ни другое. Оленька пишет… писала, ну, эти… как их?.. сценарии. А странности – со всеми случаются. Мне, помню, лет двенадцать было: лето, — мама-папа-сестра, — живём себе в бабушкином уютном, мультяшном домике с эркером, с красивой верандой. Сад с цветочками. На веранде – плетёные кресла, овальный столик, за которым просто волшебно пить чай и любоваться закатом. Однако повсюду – уйма старинных, неэффективных, можно сказать, лишних вещей, в том числе бабушкины настенные часы с маятником. Часы-то давно сломались, но что ли… выполняли декоративную функцию. И вот, как-то раз, я решила, что взрослая: дай, думаю, наведу порядок. Перебираю я, значит, старьё, открываю сундук и тут – сзади меня – бом-бом-бом!..

ЭЛИНА. О, Господи!

ЗОЯ. Часы бьют, точно проснулись! У меня волосы дыбом – от страха я выпрыгнула из окна как кенгуру; а когда очухалась, поняла: не хочет бабушка делиться со мной своими вещами. Верите?

ЭЛИНА. Я предпочитаю факты, которые существуют параллельно со мной. А часы «проснулись», скорей всего, от того, что вы их случайно задели. И всё!

ЗОЯ. Элина Петровна, преодолейте скепсис. Оленька заумные книжки читает, иностранными языками владеет; она непременно вам что-то подскажет. (Вполголоса.) Между прочим, у неё дар – провидицы!

ЭЛИНА. Чушь.

ЭОЯ. Ой, нет, Элина Петровна! Вы хотя бы про чудо «Стояние Зои» слышали?

ЭЛИНА. Нет.

ЗОЯ. Как это?.. Ведь фильм есть… с Хабенским…

ЭЛИНА. Зоя, милая, не верю я в религиозные сказки. Не верю и всё! Что поделаешь? Такая я – дремучая…

ЗОЯ. Дело ваше. Но слова – слова, если не лечат, то помогают. (Уходя, сталкивается с Андреем.) Опаздываем, как всегда.

АНДРЕЙ. Нет панике – на Титанике!

ЭЛИНА. Привет, Андрей! Проходите…

Пока Зоя демонстративно уходит, Элина наблюдает как музыкант бережно, точно любимую женщину, расчехляет гитару.

АНДРЕЙ. Элина Петровна, пожалуйста, намекните: какая музыка вам импонирует?

ЭЛИНА. Что-нибудь… не для ног. Ну… это, как звук покидает деку, или душа – тело…

АНДРЕЙ (подумав). Может, Рахманинов?..

ЭЛИНА. Пожалуй.

Звучит «Прелюдия соль-минор».

Сцена двенадцатая.

В кондитерской.

САБУРОВ (дочери). Плохо, неважно ты выглядишь. (Снимает с её плеча волос). Надо признать: теряю контроль над ситуацией. Как у Есенина?.. «Льётся дней моих розовый купол, в сердце снов золотых сума…»

АНАСТАСИЯ (возмущенно). Папа!

САБУРОВ. Ну что «папа»?.. что?..

АНАСТАСИЯ. Противно, тошно мне. Неужели не ясно?..

САБУРОВ (вздыхает). Мама в больнице; поправится, нет, не известно. А значит, у нас скоро, возможно, начнется… какая-то другая, новая жизнь – без неё.

АНАСТАСИЯ. За себя я спокойна. (Ест и зевает.)

САБУРОВ. Настя, сделай одолжение, не ешь руками. Хотя бы при мне.

АНАСТАСИЯ. Мне так вкуснее.

САБУРОВ (вспыхнув). Настя, перед тобой – вилочка, ложечка, салфетки… А ты – берёшься за чашечку с кофе – липкими пальцами!

АНАСТАСИЯ. Дай, пожалуйста, мне свой телефон.

САБУРОВ. Нет.

АНАСТАСИЯ. Почему?

САБУРОВ. У тебя – свой.

АНАСТАСИЯ. На моём деньги кончились. Дай…

САБУРОВ. Не вздумай; ты измажешь мой телефон кремом. Чем я после твоих лягушачьих лап буду его оттирать? И, наконец, перестань носить маргинальщину! Тебе не четыре годика, чтобы сверкать ляжками, демонстрируя свои похабные кружевные трусы!

АНАСТАСИЯ (осклабясь). Откуда ты знаешь, что они кружевные?

САБУРОВ. По-моему, здесь все это заметили.

АНАСТАСИЯ. Ничо! Старичкам, вроде тебя, нравится. Кое для кого – мои кружевные трусы – гарем наслаждений!

САБУРОВ. Старичкам, вроде меня, нравится классика, элегантность, а не ваше пошлое тряпьё.

АНАСТАСИЯ (слизывая крем с пальцев). Па, у меня деньги кончились.

САБУРОВ (брезгливо). И – куда, интересно, они опять подевались? Ведь я буквально вчера положил на твою карту восемь тысяч.

АНАСТАСИЯ. Не знаю. Потратила.

САБУРОВ. Дочь, не перебарщивай…

АНАСТАСИЯ. Папа…

САБУРОВ (передразнивает) «Гарем наслаждений»! Я год тебя с книгой не видел; сутками пропадаешь неизвестно где и с кем.

АНАСТАСИЯ. Я не монашка! Я не могу в четырёх стенах торчать, как они. К тому же, я – спелая, взрослая…

САБУРОВ. Ты… (Пересел ближе.) Ты помнишь, что ты мне обещала накануне экзаменов в школе?

АНАСТАСИЯ. И я могу кое-что вспомнить.

САБУРОВ. Ты?.. Ты, «спелая», ты… посмотри на себя! Некогда я повёлся, я поверил тебе потому что, я понимал, что мы тебя упустили. Я купил, как коляску, в которой ты выросла, я купил для тебя аттестат! Я – известный в городе предприниматель, уважаемый человек – унижался перед школьным завучем, заискивал перед учителями; я умолял их о снисхождении только для того, чтобы тебя они хоть как-то припудрили, приукрасили, хоть как-то создали из тебя видимость человека! А теперь, я понял, я вижу, что зря. Ты – посредственность. Ты из породы серых грызунов. Ты хищная, похотливая, узколобая тварь, которая машет у меня перед глазами мерзким, крысиным хвостом, думая, что она «взрослая»…

АНАСТАСИЯ. Папочка, я опаздываю на английский… Дай денег!

САБУРОВ. Так вот, «взрослая», я предвижу твоё будущее: ты очень скоро пристроишь свой чудный зад к какому-нибудь Навуходоносору 21, и уже не меня, а его, ты станешь называть «папочкой». Ты начнёшь барствовать, станешь чиниться, кичиться своим якобы положением. Ты очень скоро освоишься, разыщешь себе подобных, и из таких как ты, сложится «ваш» кружок интересов – радужная, миленькая такая компания – очаровательных потаскушек, которых передают из рук в руки сановитые негодяи! И ты будешь утопать в их помёте; ты станешь беситься в довольстве «элиты» – людей, которые ровным счётом ни черта не смыслят, ни в науке, ни в искусстве, ни в политике, однако с барскими замашками, с широкими жестами, с круизами по всему миру, с дорогими авто… А с ними и ты – моя прелесть.

АНАСТАСИЯ (смеясь). Я?.. Папа, я?!

САБУРОВ. Да, дешёвка! Ты – на трибунах, в парламенте, на экранах – повсюду! Вас легионы! Вас тысячи, по сути, беспомощных, не эффективных людишек! Вас – кровососов!

Постепенно приходит в себя.

— Твоя мать – интеллектуальная старлетка, вот она умела быть яркой, счастливой по-своему. Я возлагал на неё большие надежды: была – любовь, а ты, судя по всему, результат отрицательный!

Настя допивает одним глотком свой, затем его кофе, уходит.

Сцена тринадцатая.

Под вечер: Элина прислушивается, прогуливаясь по дорожкам больничного парка.

ЗОЯ (продолжая разговор). Оленька, что, если муравья сбросить с высоты – десять тысяч метров, он – разобьётся?

ОЛЬГА. Нет. Я так не думаю.

ЗОЯ. Но как же, — есть гравитация – притяжение Земли…

ОЛЬГА. Гравитация, да. Но есть ещё воздушная атмосфера планеты. Муравей, относительно маленькое существо; на высоте десять тысяч метров, он, скорее, замерзнет или погибнет от голода. Пока муравей долетит до поверхности, он будет витать, переносимый воздушными потоками, и приземлится, я не знаю, где-нибудь… на другом континенте или, ещё хуже, в море, при этом – он ничего себе не сломает. Человек – единственное в мире существо, которое с высоты своего роста запросто может разбить себе лицо, сломать руку или свернуть шею. А муравей – нет. У муравья, как у пчелы, прекрасные, просто великолепные физические данные; нам определённо до них далеко.

ЗОЯ. А душа у муравья есть?

ОЛЬГА (смеясь). У муравья? – Нет.

ЗОЯ. Как это?.. Муравей – живой, значит, одушевлённый.

ОЛЬГА. Дух жизни в нём обитает; коллективный разум, природные, очень древние инстинкты; а индивидуальности, то есть личности, как у нас, нет. Впрочем, это не делает, по нашим понятиям, муравья глупым или беспомощным. Мы рождаемся, обучаемся теми, кто родился до нас, а муравей, уже по факту рождения, получает диплом «образованного муравья». То же самое можно сказать про дельфинов, про кошек, про слонов и так далее. Следовательно, все эти животные и даже насекомые, стоят на более высокой ступени эволюционного развития, чем мы, люди; хотя бы потому, что муравьи не уничтожают себе подобных, разве что в исключительных случаях – таких, как эпидемия. Но это закономерно. Случается, что муравей заболел…

ЗОЯ. Отравился?

ОЛЬГА. Нет, но, скажем, муравей заразился – подхватил «кордицепс однобокий» – ядовитый гриб. Это выглядит, как корона на ножке, причём на голове.

ЗОЯ. Гриб – на голове?! Как это?..

ОЛЬГА. Как в фильме «Чужой». Ядовитые поры грибка внедрились в тело, неминуемо поглощают мягкие ткани своей жертвы, и постепенно начинают «руководить» – влиять на симпатическую нервную систему муравья около двух-трех недель.

ЗОЯ (сочувственно). Бедненький!

ОЛЬГА. Бедненький или нет, однако, такой «коронованный» муравей самостоятельно, без принуждения, покидает колонию. И ведь как же это премудро! В утренние часы, подчиняясь солнечному ритму, «больной» отправляется на поиски пропитания, взбирается на высоту и, цепляясь челюстями за крупный сосуд листа на его внутренней стороне, ест. Изгой? Да! Зомби? Да! Такой – никому не нужен даже себе. Что с таким делать? Пустить в муравейник?..

ЗОЯ. Нельзя!

ОЛЬГА. То-то и оно, что нельзя! И вот – добровольцы, как правило, двое – конвоируют беднягу в лес, и казнят.

ЗОЯ. Казнят?!

ОЛЬГА. Да, расчленяют пленника вместе с грибом с ядовитыми спорами. А после, — самое потрясающее, — конвоиры убивают себя!

ЗОЯ (под впечатлением). Как это?!

ОЛЬГА. Эти, которые двое, тоже считаются заражёнными, значит, могут истребить остальных.

…телефонный звонок.

ЭЛИНА. Да, милый!

СКВОРЦОВ (голос). Нам Любовь… Господь дал в награду… Ну, и пусть… Всё не так, как у всех… Наши Души… Сидят на радуге… Смотрят вниз… А падают – вверх…

ЭЛИНА. Это… твоя колыбельная?

СКВОРЦОВ. Корабельная.

ЭЛИНА (смеясь). Почему «корабельная»?

СКВОРЦОВ. Забыла, что мы скоро поплывем на корабле по матушке – Волге, и будем танцевать на палубе и целоваться под звездами?

ЭЛИНА. Нет, не забыла. Просто я сегодня – балдуся петровна, вдруг поняла, как мне не хватает говорить с тобой глаза в глаза.

СКВОРЦОВ. Я целую тебя во сне – любимую, беззащитную и такую желанную!

ЭЛИНА. Почему, когда я думаю о тебе, во мне воспламеняются греховные мысли?

СКВОРЦОВ. Я бы сказал всем девочкам: «Носите платья… они гораздо полезнее психотерапевта, особенно, новые…» И ты – Женщина – тебя нельзя не любить!

ЭЛИНА. А ещё?

СВОРЦОВ. Ты очень красивая, талантливая, очень умная. С тобой, как после грозы, хорошо дышится. Тебя, как котёнка, хочется тискать, гладить, ласкать, безмолвно касаться тебя. В тебе – безумный, божественный аромат нежности. С тобой чувствуешь себя, точно в раю, в котором пение птиц и молчаливое согласие Ангелов…

ЭЛИНА. Почему?..

СКВОРЦОВ. Потому… потому что я люблю тебя – и хочу!

ЭЛИНА (закрывает глаза). Скажи… ещё что-нибудь…

СКВОРЦОВ. Воскресенье. Ты спишь. Я смотрю на тебя – мысленно целуя твои лицо и губы. И мне хорошо от того, что я могу ласкать тебя – невесомым – простым – нежным образом. Но я не делаю этого, я хочу мучить, томить себя, продлевая негу своего полусонного фавна: в памяти – дымчатые пируэты крошечных балерин, танцы – мгновения, точно шлепочки капель мутноватой воды на раскалённых солнечным ветром камнях…

Молчание.

ЭЛИНА (сквозь слёзы). Любимый…

СКВОРЦОВ. Ты когда-нибудь видела, как падает с неба звезда? Вот и я сейчас, словно иду по стропам… Вдруг, я сделаю… Шаг… Всего лишь неверный шаг… Навстречу тебе… и сорвусь, Женщина – катастрофа… Ты капризна, со мной холодна, как лёд… Что тут скажешь, — Настоящая Стерва!
Но когда смотрю на тебя, почему-то, душа поёт… Ну, а сердце, переполняет нежность…Я влюблен… Или просто пьян… Понимаю, что влип…
И от чёрных глаз твоих надо как-то спасаться… Не могу! Ведь даже в воздухе рядом кружат… Ароматы Трав, Ветра, Моря и Счастья…

ЭЛИНА. Любимый!

СКВОРЦОВ. Ты – Девочка – молоко – мёд – я – защита твоя от невзгод…

Пауза.

— Эля?..

ЭЛИНА. С тобой… С тобой, мой мальчик, с тобой…

СКВОРЦОВ. Я вернусь – обещаю.

Сцена четырнадцатая.

Неслучайная встреча.

АНАСТАСИЯ. Твой отец, правда, на фронте?

РОДИМИР. Да, воюет.

АНАСТАСИЯ. Вот прямо, правда, реально воюет?

РОДИМИР. Настя, пожалуйста, дай мне пройти.

АНАСТАСИЯ. А что он делает, конкретно, из пушки стреляет?

РОДИМИР. Отец – инженер, его подразделение снабжает бойцов чистой, питьевой водой. В военно-полевых условиях это непростая задача. Всё?..

АНАСТАСИЯ (не отстаёт). А он справляется?

РОДИМИР. Справляется. Георгий Иваныч до этой войны ещё две прошёл.

АНАСТАСИЯ. «Георгий Иваныч»… Ты с ним на «вы»?

РОДИМИР. Для тебя он – Георгий Иванович. Это понятно? И мама… очень его любила.

АНАСТАСИЯ. А он её – тоже?..

РОДИМИР. Мама быстро сгорела.

АНАСТАСИЯ. «Сгорела» — по-настоящему, или как?

РОДИМИР. Так говорят, когда кто-то неожиданно, быстро уходит из жизни.

АНАСТАСИЯ. У неё тоже был рак?

РОДИМИР. Мне пора, извини…

АНАСТАСИЯ. Не уходи! Расскажи мне, как твоя мама «сгорела»?

РОДИМИР (не сразу). Она простудилась. У неё случилась скоротечная пневмония – двустороннее воспаление легких; к тому же, у неё уже был врожденный порок сердца. Вечером мама уснула, а утром не проснулась.

АНАСТАСИЯ. Так просто?

РОДИМИР (удивлённо). Настя, ты – дура?

АНАСТАСИЯ. Мне кажется, если моя мама умрёт, я… обрадуюсь.

РОДИМИР (после паузы). Нет, я не верю…

АНАСТАСИЯ. Да, — я обрадуюсь!

РОДИМИР. Мама у каждого человека – одна! Элина Петровна, она настоящая, она педагог, она… Мы ценим её за талант. Весь курс за неё… А ты… дай мне пройти.

АНАСТАСИЯ. Не удивлюсь, если даже ты в неё втюрился.

РОДИМИР. Глупая ты…

АНАСТАСИЯ. Глупая, а наблюдала, как прыщавые мальчики пялились на её прелести.

РОДИМИР. Осторожнее…

АНАСТАСИЯ. Да-а? А в чём дело?

РОДИМИР. Думай, прежде… Слова подбирай.

АНАСТАСИЯ (злорадно). Ха-ха! Выдал себя: зарделся – царевич! Вот и твой героический папашка – влип, попался на её выкрутасы; юркнул, пропал, канул, сбежал на войну… от тоски!

РОДИМИР. Злая ты…

АНАСТАСИЯ. Кретин…

РОДИМИР. Кто?..

АНАСТАСИЯ. Ты – кретин! Я не злюсь, я радуюсь, потому что… есть – есть справедливость! (Плачет.)

РОДИМИР. Настя…

АНАСТАСИЯ. Ненавижу её! И себя, и тебя, всех, всех… – ненавижу!

Он пытается её успокоить…

— Проваливай…

РОДИМИР. Знаешь, если б мог, я бы тебя выпорол…

АНАСТАСИЯ. Да?

РОДИМИР. Да!

АНАСТАСИЯ. А ты попробуй – давай, вдруг понравится… (Плачет, вызывая сочувствие.)

Сцена пятнадцатая.

В кабинете врача.

ДОКТОР ВИ (на фоне плазменного экрана). Голубушка, не стану вас обременять особенностями медицинской терминологии, однако… (Взглянув на экран.) Зоя, вы уверены, что это нужный мне снимок?

ЗОЯ. Виталий Ильич, простите, я нечаянно – перепутала…

ДОКТОР ВИ. Зоя, пожалуйста, повнимательнее! (Сердито.) На моей памяти, это не первый раз…

ЗОЯ. Простите… простите…

На экране возникает другое изображение компьютерной томографии.

— Да. Итак, мы наблюдаем послойную структуру внутренних органов… Данные получаются с помощью рентгенологического оборудования, совмещенного с мощной компьютерной станцией, позволяющей проводить оперативный детальный анализ изображения. Видим?..

ЭЛИНА. Да.

ДОКТОР ВИ. Аневризма стенок артерий; метастазы в скелетной системе, — в прошлом. Зоя, пожалуйста, дальше…

Изображение изменяется.

— Динамика, должен сказать, положительная. (Указывает.) Здесь, здесь и здесь… метастазы бледнее, следовательно, скопление жидкости и тромбы сосудов в брюшной полости, мы, так или иначе, убрали… Новообразования в плевральной полости и пленочные ткани также исчезли… И… знаете, что я бы теперь посоветовал?.. (Зое.) Сестра, готовы последние результаты анализов?

ЗОЯ. Есть!

ДОКТОР ВИ. Что «есть»? Зоя, я спрашиваю: готовы анализы или нет?

ЗОЯ. Готовы… уже… да…

ДОКТОР ВИ. Покажите!

ЗОЯ. Минуту…

ДОКТО ВИ. Итак: пересадка костного мозга! (Заметив негативную реакцию.) Элина, голубушка, не обмирайте. Пересадка – зловеще звучит, я согласен. Однако это процедура предусматривает введение в организм здоровых кроветворных клеток – с тем, чтобы заменить поврежденные или больные, не из костного мозга, а, как обычно, из вены. Поэтому подобную операцию часто называют трансплантацией. И теперь, если на то будет ваша воля, мы сегодня же сделаем запрос в базу данных. Хорошо, чтобы ваш донор нашёлся и, как можно, скорее. (Строго.) Да, Зоя?

ЗОЯ. Да, Виталий Ильич, разумеется…

ДОКТОР ВИ (Элине). Ну, так что, оформляем?..

ЭЛИНА (борется с собой). Виталий Ильич, я не знаю…

ДОКТОР ВИ. Я бы непременно рискнул. (Взглянул на часы).

ЭЛИНА. Моё самочувствие ухудшается. Ещё немного, и я – «ёжик в тумане…» Что дальше? Коматозное состояние?

ДОКТОР ВИ. Сон – панацея, лучше всяких лекарств.

ЭЛИНА (глядя на прямоугольник экрана). Страшно – как в космосе!

ДОКТОР ВИ. Пора отдыхать.

ЭЛИНА. Ничего подобного раньше не ощущала.

ДОКТОР ВИ. Странно – увидеть себя изнутри?

ЭЛИНА. Да, но ведь где-то там, в квинтэссенции праха, обитает душа.

ДОКТОР ВИ (подумав). А знаете, было время, когда я был убеждён, что нигилизм – это что-то вроде болезни, ну, как отставание в развитии… И многие, как мне казалось тогда, разногласия – вызывали во мне бурю эмоций; я сжигал свою витальную силу впустую. Однако с течением времени, да и в силу профессии, я стал внимательнее – пристальнее присматриваться к людям, и… особенно к старикам.

ЭЛИНА. Благодарю…

ДОКТОР ВИ. Элина Петровна, вы – волшебная женщина; не думайте о плохом. Но, пока мы молоды, согласитесь, мы не замечаем многих жизненных проявлений. Я никогда не спрашивал, к своему стыду, у своих родителей: «Как они спали? Здоровы ли они?..» – Отчего?.. Я не знаю. Наверное потому что я чувствовал, что я как бы бессмертен, неуязвим… Представляете, в детстве, я был абсолютно уверен, что фильмы, которые я видел на экране – реальная жизнь! Я даже, я помню, как готовил себя на роль старика; я подбирал к этой роли одежду, походку, слова, и так далее. Но с годами, приходил опыт, рассудительность, спокойствие и другие вредные привычки… И вот, однажды, я осознал, что люди, а теперь уже некоторые мои пациенты, оценивают меня, и также критически. Не всем, например, нравится, как я одет, или мой цвет волос, или фасон моей рубашки… Я замечаю, что некоторых прямо-таки раздражает моё лицо, а попутно, мои морщины, мои интонации, тембр скрипучего голоса или даже запах изо рта… Что делать? Действительно, мы забываем, что некогда мы были, и красивы, и молоды… Но разница в том, что я – врач, я могу сказать наверняка, что их тела пили и ели по характерным морщинам носогубных складок, горьких уголков губ, по выражению глаз, часто ли смеялся человек или нет, словом, счастлив ли он, или никогда таковым уже не станет. Старики, как окна без штор, настежь открыты. А сказать прямо, попросту, им надоело, им некогда врать: они разохотились, они разучились влюбляться… Но, слава Богу, встречаются великие старики, от которых идёт, будто сияние – горячий – счастливый – избыточный шторм! А дурных, уставших, замкнутых, задохнувшихся людей – их, будто воздух оставил, и чем они дышат – неясно. Таким, без амикошонства, я бы сказал: «Кто озирается на ветер – не посеет, кто озирается на тучи – не пожнёт».

ЗОЯ. Папа…

ДОКТОР ВИ (взглянул на часы). Да, трансплантация стволовых клеток – триумфальная версия. (Зое.) Проводите, будьте любезны, Элину Петровну в её палату.

ЗОЯ. Да, папочка.

ДОКТОР ВИ (дочери). Ох, смотри у меня!.. (Элине.) Прошу прощения, извините… (Уходит.)

ЗОЯ (с видом учёного знатока). Элина Петровна, соглашайтесь. (На фоне экрана.) Вполне себе штатная ситуация…

Изображение на экране смешивается, преобразовываясь в родное, мужское лицо: «Привет, моя девочка… Ты рассказала свой сон… И растревожила душу мне утром ранним… Там, в этом сне, правдою было всё… Планы мои, мечты… и мои желанья… Мне тяжело сейчас… Словно на горле рука… Пальцы сжимают его… сильней и больнее… Ты успокоила добрым словом меня… Знаешь… От этого… нА сердце стало гораздо теплее… Наладится всё… планы пока не сбылись… Всё впереди… я теперь это точно знаю… Встреча с тобой подарила мне новую жизнь… Как не поверить, что происходит всё – не случайно…»

— Элина Петровна?.. (Гасит экран.) Что с вами?

ЭЛИНА. Антон Павлович Чехов однажды сказал: «Необъяснимая штука – душа. Никто не знает, где находится, но все знают, как болит».

ЗОЯ (передает Элине букетик из полевых цветов). Это… вам.

ЭЛИНА (нерешительно). Мне? От кого?

ЗОЯ. Я не хочу делать вид, что знаю больше, чем знаю, но… жизнь – продолжается!

Сцена шестнадцатая.

Анастасия плачет на фоне открытого настежь окна, за ним – гнетущий, порывистый ветер, дождь, осенние – мёртвые листья…

В кресле оживает силуэт женщины.

ОЛЬГА (в конусе света). Порой обстоятельства владеют человеком, а порой, человек ими.

АНАСТАСИЯ (испуганно). Вы – кто?

ОЛЬГА. Ключи от квартиры мне дал ваш отец. Олег просил, чтобы я провела с вами ободряющую, дружескую беседу…

АНАСТАСИЯ (закрывает окно). Так это вы мне звонили?

ОЛЬГА. Да, я… пыталась.

АНАСТАСИЯ. Почему именно вы?

ОЛЬГА. Наверное, потому что я бывшая его одноклассница. К тому же должница. Если бы не Олег, я бы не сдала ни одного экзамена по математике.

АНАСТАСИЯ (аплодируя). Браво: как трогательно!

ОЛЬГА. Именно – «трогательно». Олег с длинной, гусиной шеей сидел передо мной, а у меня была гибкая стальная линейка и, когда мне нужно было что-то решить, я тихонечко «трогала» его линейкой по голове. Но, если он не оборачивался, я тюкала его чуть сильнее – до тех пор, пока он, наконец, не выдерживал моего натиска. И тогда он выкручивал руку назад, забирал мой листок, решал задачу, и таким же манером отдавал листок обратно. (Смеясь.) Мягкая женская сила – прочнее стали. Я ужасно боюсь за мужчин.

АНАСТАСИЯ. Зачем вы пришли?

ОЛЬГА. Как? Неужели я не сказала?

АНАСТАСИЯ. Не помню.

ОЛЬГА. Ваш отец попросил меня…

АНАСТАСИЯ (перебивает). И вы согласились?

ОЛЬГА. Да, я согласилась, потому что не знала своего родного отца…

АНАСТАСИЯ (ёрничает). Кошмар! Вот – ужас-то!

ОЛЬГА. Ужас? Возможно. Но тогда я почему-то была абсолютно уверена, что так полагается: рожать детей, и сразу бросать их на произвол судьбы. Я просто не знала, что умнеть – это колоссальная работа души. Я не знала, что ум не рождается с телом, не знала, что ум надо воспитывать – методично, без устали, день за днём…

АНАСТАСИЯ (иронично). И чей же ум вас воспитал?

ОЛЬГА. Отчим любил меня; он баловал, приносил в дом сладости, наряжал, точно я была его любимая кукла… Дорогой, модный – изысканный человек. Потом он даже автомобиль купил и оформил его на моё имя.

АНАСТАСИЯ (удивлённо). Машину – ребёнку?

ОЛЬГА. Нет, разумеется, к тому времени я уже подросла, стала избалованной, капризной, кстати, довольно известной, но пока ещё студенткой выпускного курса престижного московского ВУЗа.

АНАСТАСИЯ. Значит, он вас изнасиловал?

ОЛЬГА (с крайним удивлением). Меня – изнасиловал – отчим?!

АНАСТАСИЯ. Ну, или поступил с вами как с женщиной.

ОЛЬГА. Целовал, но словами. Разумеется, мужчина был ласков со мной, нежен, и даже слишком последователен. Скорее всего, я сама бы его совратила. Хотя, в данном контексте, мне больше нравится глагол: отдаваться.

АНАСТАСИЯ. Жесть!

ОЛЬГА (смеясь). Да какое там! Я, как все девочки, была склонна к фантазиям. Интеллектуал – поэт – Казанова – был моим идеалом! Право, жаль, что отчим был не слишком красив. А не то – я бы никогда не узнала, что у мужчин нет проблем с оргазмом просто потому, что большинство из них не способно отличить щекотку в области семенного бугорка от парения души в облаках. (Смеясь.) О, какой это наивный, душераздирающий – детский вопрос! К тому же, чтобы хоть как-нибудь погасить свою страсть к литературе, отчим вернулся к своей бывшей жене как к любовнице. Он учил, говорил мне: «Влюбись! Не обязательно в человека. Влюбись в музыку или искусство. В танцы в темноте или в поездки на машине в час ночи. В запах цветов. В близких друзей, которые могут помочь тебе. В тишину. Влюбись в те мелочи, из-за которых можешь почувствовать себя живым и найти свое предназначение… Ведь такое – сплошь и рядом случается». (После паузы.) Анастасия, вы не согласны?

АНАСТАСИЯ (не сразу). Не знаю. Надо подумать. Мне кажется…

ОЛЬГА (перебивает). А в какой-то момент, он говорил: «Ты – животное – без цели, без мысли наслаждаешься жизнью; а ведь это – тупик».

Молчание.

— Некоторые, почему-то, хотят касаться любви, не касаясь тела. Но «отполированные» слова не в силах отразить полный объём душевных переживаний. Из зверюшки – отчим, собственно, превратил меня в человека: так мне хотелось подражания кровному родству, тайной музыки, щекотки восторга, тошной ярости, даже замаскированной похоти, как настоя счастья, вскипающего в мозгу сладкой влажностью… Так мне хотелось пусть зыбкого, но древнего, непритворного огня свободы общения… Мне хотелось нравиться и видеть в себе продолжение жизни, чувствовать эликсир счастья, как угол агонии, как приятную, предумышленную антифонию греха, как логическое противоречие…

АНАСТАСИЯ. Родного отца вам найти не хотелось?

ОЛЬГА. Хотелось – ещё как! Поэтому у нас систематически получались романтические посиделки при свечах, беседы, обеды, совместные выходы на люди, просмотры фильмов, чтение книг, обмен мнениями, споры, дискуссии, даже танцы. Я мечтала, фантазировала, ждала отца, тренировалась. Мне нравились моя окрылённость и роль дочери в его планах на отдалённое будущее. Но вот, наконец, пришёл день, когда я разыскала отца через сайт «одноклассников». Оказалось, что он жив и здоров; но, естественно, у него другая семья и, кроме меня, две взрослых дочери. Следовательно, я лишняя, я не нужна; общения не получилось. Впрочем, можно ли отца осуждать? Тем более что о моём существовании он услышал впервые.

Молчание.

— Хорошо, что он, по-своему, счастлив: пока живы родные, мы спрячемся за их спинами. Их нет, мы – «на семи ветрах».

Свет угаснет. Силуэт женщины постепенно превращается в «призрак».

— То, что казалось ключом ко всем загадкам жизни, может оказаться только отмычкой, которая портит и ломает замки…

Сцена семнадцатая.

Зоя в часовне вполголоса читает акафист.

ЭЛИНА (в платочке переходит от одной иконы к другой). При этом, наверное, надо чувствовать что-то особенное? (Не сразу.) Или… не обязательно?

ОЛЬГА. Хотелось бы. Но – мы свято мерим в науку.

ЭЛИНА. А в Бога нет: почему?

ОЛЬГА. Он нам мешает.

ЭЛИНА. Мешает?

ОЛЬГА. Да, мешает грешить. — Однажды я встретила человека…

Молчание.

ЭЛИНА. Был трудный момент?

ОЛЬГА. Я когда-то «пробила» один свой сценарий, измотанная, еду к родне. И вдруг, в заброшенном, старом посёлке под Орском, увидела такую же, как посёлок, церквушку. Остановила машину. Из храма выходит ветхозаветный дедуля – перекрестился, поклонился… И мне, ни с того ни сего, до смерти, самой захотелось зайти в намоленный, казалось, разрушенный кем-то храм…

Встретил меня батюшка – седой, худой, ряса на нём аккуратная, но залатанная, видно, что древняя. Обрадовался батюшка, обнял меня, поздоровались, как родные, после разлуки. Поговорили, я исповедалась, первый раз причастилась. Ещё поговорили. В общем, оставила я тогда крупную сумму, практически весь гонорар – в ящике для пожертвований. Родные недоумевали, открыто смеялись, матерились даже, мол: «Ты – такая-сякая – зачем, кому подарила кучу кровных, своих?..» Да я и сама пожалела – потом; подумала: ну, маху дала сгоряча. Состояние – полный аут. Года два прошло, я проезжала там же и – храм не узнала; вижу – старый, но крыша новая, стены белоснежные, двери дубовые, новые… Зато батюшка меня сразу узнал, благодарил… Ну, просто ребёнок передо мной стоял и, всё в той же, потрёпанной рясе.

ЭЛИНА (перед Распятием). Каков Учитель – такие ученики. Трудно учить неизведанному. Так ведь убили. Распяли. За что?

ОЛЬГА. Вы правы – это надо прочувствовать. Я, как представлю, как Ему – живому… в руки, в ноги… гвозди вбивали, да не просто гвозди, а вон – кованые, с засечками, с острыми гранями… А после оставили в жару на кресте умирать, и при этом в лицо плевали, кричали: «Спаси себя сам, сойди с креста, и уверуем!» А Он – мёртвых в живых превращал, прокажённых, слепых, отверженных исцелял… Мало?

ЭЛИНА. Выходит напрасно?

ОЛЬГА. Нет! Он воскрес, как Благодатный огонь!

ЭЛИНА. Для меня – Бог на кресте – сюрреализм – галлюцинация, быть может, насмешка. Не понимаю, но понимаю, что не хочу умирать.

ОЛЬГА. Нет, не насмешка.

ЭЛИНА. Тогда объясните – плясунье, насмешливой дуре: кто Он есть?.. Кто – этот Несчастный? За что Его – те люди распяли?! Вы понимаете, что я, как и все, не хочу умирать?

ОЛЬГА. Понимаю.

ЭЛИНА. Вижу, что нет.

ОЛЬГА. Почему?

ЭЛИНА. Да просто! Ольга, просто: вы тут, я здесь! А Он знал заранее, что с ним сделают люди, но тем не менее шёл на страшную, лютую, чудовищную смерть, умножая Свою славу, а вместе с ней умножая злобу своих врагов! И вот, я без конца себя спрашиваю: «Почему Иисус, будучи сильнее смерти, мог смирить её показательно, одним лишь внешним воздействием, то – почему не смирил?» Ведь если бы Он перед лицом всего мира, тогда упразднил смерть и уничтожил диавола, то Он бы прославил, и себя, и Того, кто послал Его к людям. – Так? Или нет?

ОЛЬГА. Нет.

ЭЛИНА. Ради Бога, скажите, что здесь не так?!

Молчание.

ОЛЬГА. Я скажу, — не теперь.

ЭЛИНА. Интересно узнать: почему?

ОЛЬГА. Вы не готовы.

ЭЛИНА. А так?! (срывает с головы платок, под которым нет, ни единого одного волоса.)

Сцена восемнадцатая.

Душа Сабурова тщетно пытается разбудить своё невменяемое – пьяное тело, пока Анастасия приоткрывает массивную крышку гроба. Обтекаемый, точно гоночный болид класса «Люкс» — уютный, «мамин футляр», будто гипнотизировал девушку своей гулкой таинственностью. Дочь с интересом рассматривает гроб изнутри, а разместившись с комфортом внутри, делает фото на камеру, как вдруг, гроб неожиданно захлопывает сам себя наглухо крышкой, точно челюсти ожившего мертвеца, поджидавшего свою жертву.

САБУРОВ (прислушивается, приложив ухо к животу беременной жены). Эля, ты думаешь, она нас там слышит?

ЭЛИНА. Не думаю, я знаю «закон прикосновения».

САБУРОВ. «Закон прикосновения»? – Есть такой закон?

ЭЛИНА. Аптономия – техника, позволяющая мужу непосредственно участвовать в беременности своей жены.

САБУРОВ. Участвовать – это как?

ЭЛИНА. Ты кладешь руки на мой живот, и, благодаря тактильным ощущениям, ты, как отец, способен сообщить дочери не только о своем присутствии, но и о своём внимательном – заботливом отношении к ней.

САБУРОВ. Ещё раз: что я должен почувствовать?

ЭЛИНА. Да вот же, Олег, вот – её ручка!

САБУРОВ (радостно). Да! Думаешь, это ручка?

ЭЛИНА. Не думая, знаю. А теперь – теперь мы вместе вдыхаем молитвенный воздух всего нашего рода! Это значит, что тело матери – первый храм для ребёнка, его личная, в том числе, духовная безопасность.

САБУРОВ. Допустим. Но… что из этого следует?

ЭЛИНА. Из этого следует «новый» ребёнок, «новая» жизнь с обновлённым, «новым» тобой и мной. Ребёнок в утробе матери и слышит, и чувствует, и запоминает. Скажи, спроси, и «новая жизнь» ответит тебе.

САБУРОВ. Так… Эля, зная тебя, могу предположить, что… что-то случилось?

ЭЛИНА (борется с собой). Хм!.. – Случилось, нет, я не знаю…

САБУРОВ. Успокойся…

ЭЛИНА. Да.

САБУРОВ. Посмотри мне в глаза…

ЭЛИНА. Да.

САБУРОВ. Эля, душа моя, что стряслось?

ЭЛИНА. Была… вкусовая галлюцинация.

САБУРОВ. Предположим, что для беременной это нормально. Что дальше? Ты продолжай…

ЭЛИНА. Я пила воду…

САБУРОВ. Ты пила воду… И?..

ЭЛИНА. Да, я пила воду, глядя на сладкий кисель… И вода показалась мне сладкой, когда… когда… я увидела чёрта.

САБУРОВ (не сразу). Мужчину?..

ЭЛИНА. Да, это был «он» как мужчина. У него были белые, белые-белые, как бы седые волосы; глаза – оранжевые, в них будто угли горели; он стоял за стеклом на лоджии – и…

САБУРОВ. И?..

ЭЛИНА. И, глядя на меня, он бормотал голосом моего рассудка: «Девочка, тебе крышка – спасения нет; с осенней листовой ляжешь в землю в прозрачной сорочке под сонмом увядших цветов; не будет мыслей, фантазий, исчезнут мечты…»

САБУРОВ. Бред.

ЭЛИНА. Бред. Но, как быть? Что делать? Скажи?

Гроб содрогается.

— Ай!

САБУРОВ. Элина, сердечко моё, я боюсь…

ЭЛИНА. Олег, кажется, она дергает меня за пуповину!

САБУРОВ (растерянно напевает). Эээ… «чижик-пыжик, где ты был?..»

ЭЛИНА (смеясь). Олег, прекрати!

АНАСТАСИЯ (зовет). Мама!

САБУРОВ (жене). Тссс… Тише!

АНАСТАСИЯ. Мама, выпусти меня, я задыхаюсь…

ЭЛИНА (кричит). Олег! Боже мой! Я – рожаю!!

Гроб раскрывается.

Анастасия выходит, будто из ванной, с полотенцем на голове.

АНАСТАСИЯ. Папа, ты что-то бормочешь?

САБУРОВ. Смешно мне и жаль женатых моих соплеменников, которые свято верят, что жены любят их и блюдут им верность. (Отстранённо.) Вроде солидные, взрослые дяди, а примитивные, точно рыбки в аквариуме. (Ложится.)

АНАСТАСИЯ. Ты можешь нормально ответить?

Сабуров утвердился на ногах, смотрит на дочь.

— Что?..

САБУРОВ. Вспомнил, как ты долго не получалась.

АНАСТАСИЯ. Знаю: экстракорпоральное – искусственное оплодотворение.

САБУРОВ (жене). Мы это вместе прошли. (Пытается дозвониться.) Алло!

ЭЛИНА (автоответчик). «Здравствуйте! Вы позвонили в бюро похоронных услуг. Ваш звонок очень важен для нас. Дождитесь ответа…»

АНАСТАСИЯ. Папа, ты скажи о другом: ты серьезно – намерен жениться на той сиповке, с которой я тебя тут застукала?

ЭЛИНА (автоответчик). «Горбатого могила исправит».

САБУРОВ. При встрече, вижу я лицо любви; при расставании – спину: и то и другое – прекрасно!

АНАСТАСИЯ. Папа, ты спятил? Девочка младше меня. Посадят тебя, как педофила. А мне, как жить без материальной поддержки? Бедная я – сиротинушка!

САБУРОВ. Первое: я женат.

АНАСТАСИЯ. Папочка, потерпи. Тебе сначала надо донянчить меня.

САБУРОВ. Второе: почему сразу жениться?

АНАСТАСИЯ. Да на что ей копеечные безделушки? Любовница – вчерашняя школьница, вроде меня. Ясное дело: ты обязан меня содержать.

ЭЛИНА (автоответчик). «Ваша позиция 11. Вам ответит первый освободившийся менеджер через одну минуту, сорок секунд. Не кладите трубку. Благодарим за понимание и терпение. Ваш звонок очень важен для нас».

САБУРОВ. Котёнок, запоминай: женщина – апофеоз демагогии. Ей якобы цена подарка неважна, главное, «чтобы от чистого сердца»! Вот только работает это «от чистого сердца» в одну сторону. «Сюрпризы» в виде носков и пены для бритья – давно и прочно превратились в «образы нематериального мира», как некий экстракт вербальных, невербальных, в том числе, половых отношений. Однако если мужчина подарит, ну, скажем, шампунь, женщина необычайным образом оскорбится. Двойные стандарты для женщин – в порядке вещей, потому как им – крайне важно место, которое она занимает в самочной иерархии. А «место» определяется в первую очередь тем, насколько хорошо женщина умеет манипулировать мужчинами. Если мужчина дарит дорогие подарки, значит, он в полнейшей её власти, и крепко сидит под каблуком, значит…

АНАСТАСИЯ Значит, она права, и подруги будут её еще больше уважать и завидовать. Поэтому они так хвастаются друг перед другом, кому что подарили, и бесятся, если похвастать особо нечем. Хотя у половины таких подруг – дети левые; «рогатые» в них души не чают, даже не подозревают ни о чём…

ЭЛИНА (автоответчик). «Горбатого могила исправит».

АНАСТАСИЯ. А я прочла, что муж и жена — не родственники, а один человек! Нет никого в мире ближе, чем муж и жена. Дети, рожденные от мужа, дальше от женщины, чем муж к ней.

ЭЛИНА (автоответчик). «Ваша позиция 4. Вам ответит первый освободившийся менеджер через одну минуту, сорок секунд. Не кладите трубку. Благодарим за понимание и терпение. Ваш звонок очень важен для нас».

САБУРОВ. Тебе надо было прежде это понять, а не после того как.

АНАСТАСИЯ. Папа, мы же договорились: не поднимать ЭТУ тему.

САБУРОВ. Ладно, хорошо, извини. Но, как по мне, для мужчин, в наше время, вступать в так называемые серьезные отношения – это безумие!

АНАСТАСИЯ. Знаю я: «женщина должна быть хозяйкой на кухне, шлюхой в постели, идеальной мамой ангелочков, Незнайкой на луне, Лениным в октябре, Франкфуртом-на-Майне, котом в мешке, небом в облаках, юностью в сапогах». Так?

САБУРОВ (смеётся). А что?.. Вполне…

ЭЛИНА (автоответчик). «Горбатого могила исправит».

САБУРОВ. Закрой рот! Не смей со мной говорить в разнузданном тоне!

АНАСТАСИЯ (удивлённо). Папа, ты кому? Ты с кем говоришь?!

САБУРОВ (через паузу). Теперь о серьёзном. Мне позвонил твой бой-френд. Я, разумеется, послал его на хер, а сукин сын мне выкатил счёт!

АНАСТАСИЯ (закрывает «автоответчику» рот). Чего же хочет этот придумок?

САБУРОВ. Наверняка он не трус, и не жмот, но садист, если делает подобные заявления.

АНАСТАСИЯ. Папа, он – мой первый мужчина!

САБУРОВ. Твой первый мужчина – ещё и делец: скинул на мою почту ваш чат…

АНАСТАСИЯ (притворно). Ах, он мерзавец – скотина – подлец!

САБУРОВ. Да, мерзавец, с хладнокровностью кобры, спланировал: как и на что вы потратите материнский капитал, если роды пройдут успешно, зная, что мальчик, — а это был именно он, — имеет врожденную патологию мозга.

ЭЛИНА (автоответчик). «Горбатого могила исправит».

САБУРОВ. Другими словами, появление на свет неблагополучного малыша, для вас, всего-навсего, стимул к очередному загулу «с королевским замахом»!

АНАСТАСИЯ. Ой, не смеши! Деньги! Что можно купить на гроши? Разве что парочку косяков, да пачку презервативов!

САБУРОВ. Настя, я никогда не подводил партнеров по бизнесу. Я ни разу не предавал друзей; в главном, мне не в чем себя упрекнуть. Однако, я осознал, что ты умеешь быть «другой», и, разумеется, я переживаю, я боюсь за тебя, Настя.

АНАСТАСИЯ. Папа, забудь, плюнь на фантазии. Ничего нет. А теперь уже и не будет. Радуйтесь!

САБУРОВ. Но, кажется, я понимаю тебя и твоего парня. Конечно, вам хотелось свободы, я сам был таким, и считаю это нормальным. Но сейчас мне необходимо понять: если бы ваш несчастный ребенок родился, как бы ты с ним поступила?

АНАСТАСИЯ. Не знаю. – Отдала бы…

САБУРОВ. Куда?.. Кому?..

АНАСТАСИЯ. Тебе, дедушка! Ну, или… Не знаю! Лечила бы…

САБУРОВ. Условия?

АНАСТАСИЯ (раздражённо). Какие условия?! Папа, клянусь, я ни при чем!

САБУРОВ. Твой Адам, твой «первый мужчина», твой «вундеркинд»…

АНАСТАСИЯ. Что?..

САБУРОВ. В переписке со мной…

АНАСТАСИЯ (с удивлением). В переписке с тобой?..

САБУРОВ. Да, он выкатил мне условия! Твой аферист-фармазонщик клятвенно заверил, что если он не получит от моей фирмы миллиона в валюте – то, — вытащит всю подноготную на ток-шоу «За гранью»!

АНАСТАСИЯ (сражена). Папа, и ты… заплатил?!

САБУРОВ. Заплатил. И составил контракт. Я ведь тоже не промах.

АНАСТАСИЯ (кричит). Папа, зачем? Что ты хочешь этим сказать?!

САБУРОВ. Остынь.

АНАСТАСИЯ. Папа, папа, папа…

САБУРОВ. Ты не знаешь, но твой родной дедушка, до семи лет был Ангелом.

АНАСТАСИЯ. Кем был твой дедушка?

САБУРОВ. Имаго, про них иногда говорят: «Одарённые добротой». Чайковский… с детства был наделён исключительной добротой. Мальчик с пелёнок слышал превосходную музыку, он понимал её, как нечто исключительно важное. Однажды на коленях он просил прощения у котёнка!

АНАСТАСИЯ (удивлённо). За что?!

САБУРОВ. Настя, жизнь это развитие. Если ты копируешь мысли других, не имея своих, это тупик. Твоё занятие – даже растению не подходит. Хотя и растению нужен и воздух, и вода, и солнечный свет. А что молоденькая, хорошенькая девушка ощущает, когда в полуподвале, преимущественно по ночам, она разносит текилу, угождая богатым ублюдкам, которые смотрят на неё как на… — Думаешь, мне не противно?

АНАСТАСИЯ (осклабившись). Любой женщине хочется, чтобы на неё обращали внимание.

САБУРОВ. Словом… словом, — я предоставляю тебе свободу автономного выбора. Если ты откажешься от моего предложения – в дальнейшем я не смогу тебя содержать. Мне даже гроб пришлось оформить в рассрочку, кстати, на твоё имя. Владей! Ты можешь в нём теперь ночевать.

АНАСТАСИЯ. Папа, ты шутишь?!

САБУРОВ. Квартиру, дачу я продал, машину, мебель… Я всё поставил на карту Соблазна!

АНАСТАСИЯ. Ты выгоняешь меня, свою дочь, из дома?

САБУРОВ (устраиваясь в гробу). Конечно, я и начитан, и образован, я в прекрасной физической форме, но для чего? Ведь как только новая жертва, инстинктом полезной нагрузки, распознаёт мою выгоду, я окрыляюсь! И плевать мне на духовную нищету, она ускользает, лишь только барыш окупается многократно! Я – монстр наживы! Я – хищник удачи! В моей голове, как черви в навозе, размножаются цифры! Моя душа – сейф – холодный, голый расчёт! Душа бьётся, как в паутине, барахтается в мнимом сострадании к жертве, а, когда душа понимает, что она в западне – поздно сдавать назад: к душе присосался, размножился, расположился дух властолюбия! Притом, что дети такой душе уже не нужны! Они меня в ней уже не волнуют! Бедные женщины боятся меня! Они ждут от меня лишь команды, начальственного окрика, невыполнимых для них условий – но, по-своему, правы! Я для них – база сперматозоидов, машина для печатания денег; так с паршивой овцы хоть шерсти клок!

АНАСТАСИЯ. Короче!

САБУРОВ. Я говорил с доктором: — мы тебя исцеляем! Я и мама – мы любим тебя, мы спасём тебя от тебя! Я не хочу, чтобы моя дочь рожала космическую пустоту! Тест показал: врожденная, наследственная патология – прекрасно! Значит, ты будешь производить Ангелов, естественно, за определённую выгоду!

ЭЛИНА (голос по телефону). «Здравствуйте! Какой похоронный обряд вы хотели бы заказать? Есть разный спектр услуг. Я – менеджер по продажам – Элина.

Пауза.

— Алло?.. – Я менеджер по продажам – Элина; я вас слушаю, пожалуйста, говорите… — Алло!..

Душа Сабурова с отвращением возвращается в футляр тела – тело с трудом пробуждается.

Сцена девятнадцатая.

Утро.

Яркий, солнечный свет пронизывает кабинет профессора, кажется, стен нет.

ДОКТОР ВИ. Ну-с, подводим итоги? Зоя…

Зоя в импозантном, хрустящем, точно с мороза, халатике, выключает экран.

— Точка невозврата пройдена – ужас и мрак позади, следовательно, очень скоро мы будем прощаться с нашей прелестницей. – Прекрасная, волшебная – Женщина!

ЗОЯ. Жаль Настю…

ДОКТОР ВИ (перебивает). Не будем никого осуждать.

ЗОЯ. Дочь всё-таки.

ДОКТОР ВИ. «Люби своих врагов, хотя бы ради того, чтобы действовать им на нервы»? Впрочем, ты права, это печально, печально… И хотя мы сделали всё возможное, но должен быть высший смысл и в такой ситуации. Я бы сказал, что обществу, его развитию – необходимы трансгрессоры.

ЗОЯ. Папа, я не люблю философию!

ДОКТОР ВИ. А без неё – как осмысливать мир – его достоинства, его недостатки? Не скажешь?

ЗОЯ. Ну, хорошо – хорошо! А кто… ну, эти?..

ДОКТОР ВИ. Трансгрессоры? – Враги, изверги рода человеческого, как в твоём любимом фильме «Чужие».

ЗОЯ. Папа, Настя – девочка, ну, в смысле ребёнок. А… не чудо-юдо какое.

ДОКРОР ВИ. Мыслитель, известный писатель Владимир Набоков, в одном из своих романов сказал: «Не так страшен чёрт, как его малютки!»

ЗОЯ. Да чушь это! Я, кстати, Набокова – не догоняю.

ДОКТОР ВИ. Деградируешь. (По-отечески шлёпает её ниже пояса.)

ЗОЯ. Папа! Какие манеры…

ДОКТОР ВИ (дурачась). И что с того, что я «папа»? Дочь, ты пойми, общество не будет нормальным, оно исчерпает себя, как идея, протухнет, не достигнув расцвета, не будь оно разнородным. Хулители, попирающие нравственность – наши учителя!

ЗОЯ. Ой-ой! Что не верится.

ДОКТОР ВИ. Враг, сам того не желая, учит нас преодолевать наши, вчерашние достижения. Любой сюжет возьми: герой попадает в сложное положение, но всё-таки побеждает злодея, при этом совершенствуется, соревнуясь с идейным врагом, в изобретательности, в силе, в ловкости, и, в результате, что?..

ЗОЯ. Любовь?

ДОКТОР ВИ. В результате, герой находит противоядие, и – побеждает! Согласись, история и лучше, и интереснее, чем качественнее «плохой». Лаборатория вымысла – исцеляет тело и душу. А если допустить, что «дьявол – обезьяна Бога», а человек – модифицированное животное, которое было создано «кем-то, когда-то»… просто… из прихоти, возможно, ради развлечения, на потеху, как лекарство от скуки?

ЗОЯ (напоминает). Папа, у тебя скоро обход.

ДОКТОР ВИ. Пантеону богов – плевать, что чувствую я. Для небожителей важен факт рождения – факт смерти. Трансгенные, мифологические чудища – существовали, да-да, их создали ещё более совершенные существа. Задача состояла в том, чтобы населить Землю разумными существами нового генетического цикла. Глядь, и вот уже ползёт женщина с телом змеи; плавает с телом рыбы – русалка; кентавр – гибрид человека и лошади; следом, сирены, племя одноглазых циклопов, потрясающее божество с головой быка – Минотавр… Или – Медуза Горгона!

ЗОЯ. Фу! Страхолюдина…

ДОКТОР ВИ. Да, но – в результате, таких «фу», то есть, бесчисленных генетических махинаций, появляешься – ты!

ЗОЯ. Я?!

ДОКТОР ВИ. Да, душа моя, ты – двуногое, двурукое, одноголовое, однополое – симпатичное человеческое существо! Ты, — что важно, — пройдя сложнейшие, конкурентные испытания, выстояла и заняла своё подобающее место в эволюционном развитии. Однако, я представляю, с каким творческим горением, с каким азартом, с каким воодушевлением боги создавали – Первого человека, который преодолел бесчисленные трудности, благодаря своему интеллектуальному потенциалу! Нет, право, чертовки красивая гипотеза! Дочка, ты не находишь?

ЗОЯ. Папа! (Натыкается на, сложенный вдвое, бумажный листок.)

ДОКТОР ВИ. А?.. Это – что? (Читает.) Отказ от лечения… – Теперь, когда… Но это же!..

Войдя в палату, Зоя, от смертельного, животного ужаса, вскрикнула, вскинулась, по-женски, всплеснула руками и, наглухо закрыв ими рот, остановилась на пороге палаты как неживая.

ДОКТОР ВИ (не глядя на дочь, прошёл мимо Ольги). Боже милостивый! Эля!! (Вполголоса) Что же вы… с нами делаете?!

Элина – в неестественной позе: спина свисает с кровати, прижав голову с открытыми глазами к полу; обнажённые руки раскинуты в стороны; ноги согнуты в коленях. Но стоило профессору к ним прикоснуться, как они неожиданно распрямились – и всё тело, в тоже мгновение, затрепетало, забилось в уродливых, эпилептических, страшных конвульсиях.

ОЛЬГА. Она получила известие о смерти близкого друга.

ДОКТОР ВИ (догадался). Скворцов?!

ОЛЬГА. Убит. К сожалению.

ДОКТОР ВИ. Красивый – галантный – далеко не старый… был человек…

ОЛЬГА. Георгий Иваныч отдал свой бронежилет раненному товарищу, а тут – кассетная бомба. Человек скончался на месте.

ДОКТОР ВИ (решительно). Не будем терять времени, начнём действовать! (Зое.) Принесите сюда…

ЗОЯ. Папа, пиши. (Протягивает блокнот и ручку.) Я не запомню. Пожалуйста…

ДОКТОР ВИ. Так! Успокоились – тише… (Что-то пишет в блокноте.)

Зоя пятится, точно слепая, натыкаясь на мебель, уходит.

— Господи! Боже Милостивый! (Растерянно.) Такое – впервые.

ОЛЬГА. Я предлагаю положить её горизонтально, согрев одеялом.

ДОКТОР ВИ. Без инъекции – вряд ли получится. Впрочем, для начала можно попробовать. Итак, — выдыхаем, — я попробую закрыть ей глаза. Скорей всего, это мышечный спазм, однако, если не прикрыть глаза, нас ждут проблемы по части офтальмологии.

ОЛЬГА. Я пробовала.

ДОКТОР ВИ. Да? И что?

ОЛЬГА. Не получается. Она открывает глаза снова и снова. Такое ощущение, что её телом управляют извне.

ДОКТОР ВИ. Глупости.

ОЛЬГА. Вчера Элина видела сон…

ДОКТОР ВИ. Она вам о нём рассказала?

ОЛЬГА. Да.

ДОКТОР ВИ. Сон – какой?

ОЛЬГА. Как мне показалась, сон весьма сумбурный, но всё же, она разобрала буквально два слова: «Его выписали…».

ДОКТОР ВИ. Виноват, я не расслышал?..

ОЛЬГА. «Его… выписали»… А значит, и меня… То есть её с ним…

ЗОЯ (вернулась). Папа…

ДОКТОР ВИ. Живо – капельницу – микс: всё, что я выписал. Живо!

ЗОЯ. Па… (Осеклась.) Виталий Ильич, для капельницы пациент должен принять горизонтальное положение, а не…

ДОКТОР ВИ. Да, Зоя, ты права, извини.

Совместными ухищрениями, они пытаются изменить положение тела Элины, но оно, точно окаменело.

— Мы не можем её оставить в таком удручающем положении! Мало того, что пострадают глаза, начнётся, если уже не начался, отёк головного мозга!

ЗОЯ. Можно попробовать поставить капельницу через вену в ноге.

ДОКТОР ВИ. Да, верно.

ЗОЯ. Я вспомнила мамины вены.

ДОКТОР ВИ. Если другого выхода нет, действуем. Главное, — ты успокойся.

ЗОЯ. Да. (Настраивается, успокаивается, приступает к своим профессиональным обязанностям).

ОЛЬГА (через паузу). Смотрите: она опустила веки, прикрылись глаза!

ДОКТОР ВИ (радостно). Вот это – подарок! (Вполголоса.) Элина Петровна, голубушка, вы меня слышите? Если «да», пошевелите пальцами рук. Или ресницами…

Пауза.

— Реакции ноль. Рискнём, попытаемся ещё раз – медленно – аккуратно… расположить её на кровати. Зоя, придерживай катетер, или закрепи его пластырем…

ОЛЬГА. Минуту!

ДОКТОР ВИ. В чём дело?

Ольга, склонясь над Элиной, что-то шепчет ей на ухо.

ЭЛИНА (чуть слышно). По-мо-ги-те!

Будто от порыва сильного ветра, настежь распахнулось и разбилось окно.

Сцена двадцатая.

Восход Луны.

На профессорском столе – груда журналов, папок, медицинских справочников, дольки лимона, початая бутылка яблочной водки…

…телефонный звонок.

Профессор наливает в стакан кальвадос, подносит ко рту, колеблется, возвращает стакан на место, поправляет мятый ворот рубашки, растрёпанные волосы, устраивается в кресле перед экраном компьютера, озирается на Луну, выпивает содержимое залпом.

ДОКТОР ВИ. Эд, привет!

ГОЛОС. Виталий, привет! Меня слышно?

ДОКТОР ВИ. И слышно, и видно – отлично!

ГОЛОС. Рад тебя видеть сердечно!

ДОКТОР ВИ. Взаимно.

ГОЛОС (смеётся). Что выпиваем?

ДОКТОР ВИ (показывает бутылку). Как обычно.

ГОЛОС. О, кальвадос! Яблоки из своего сада.

ДОКТОР ВИ. Да, ты же знаешь… — А ты?

ГОЛОС. Я, нет.

ДОКТОР ВИ. Почему? Что случилось?

ГОЛОС. Нет, извини.

ДОКТОР ВИ. Ты не здоров?

ГОЛОС. Сегодня. Пожалуй. Можно сказать: нездоров. (Не сразу). Мне стыдно! Мне стыдно, что я – Эдуард Бергер – еврей! Особенно после последних событий.

Молчание.

— Ты удивлён?

ДОКТОР ВИ. Я думаю: что ответить.

ГОЛОС. Деликатничаешь? Я – нет. Я не могу, не хочу – деликатничать. Страшно, когда ты убеждён, что окружён людьми, но, в какой-то момент, ты ясно осознаёшь, что они – пустота, призраки, от которых веет могильным холодом. Нет, ни сердечных мук, ни переживаний, ни душевной открытости; на их месте – прагматизм, «золотой телец», как математический голый расчёт. От прежних друзей ничего не осталось. Они растворились с одеждой, с домами, с дорогими машинами… Друзья, коллеги, они разлетелись на атомы, как при атомном взрыве. Виталий, в моей душе – чудовищный, ядерный катаклизм! Да, у меня – счёт в банке, возможно, некоторый авторитет, но мне катастрофически недостаёт воздуха. Я не могу дышать раскалённым металлом.

Молчание.

— «Здесь был Бог» — надпись на стене концлагеря Бухенвальд, в котором сидел мой отец – плотник. Отец выжил, наверное, для того, что мне рассказать как немцы – его и других заключённых, заставляли вынимать из-под брёвен, мусора и земли убитых еврейских женщин, детей и стариков. Он говорил, что когда полуразложившиеся труппы вытягивали, то конечности иногда отрывались. Я спросил: «Как ты не сошел с ума?» Он ответил: «Я читал одну и ту же молитву: «Господи, помяни царя Давида и всю кротость его». Отец вернулся, как солдат – победитель!

ДОКОР ВИ. Эд, послушай…

ГОЛОС. Нет-нет-нет! Вирусолог Альберт Брюс Сабин отказался от патента, от авторства на свою знаменитую вакцину от полиомиелита, и он был евреем. А когда две его внучки были убиты эсэсовцами, он посчитал, что наилучшей местью, будет спасение многих тысяч детских жизней по всей Европе. Так вот он – отомстил! За свой патент Альбер Брюс Сабин не взял ни гроша. Он отдал изобретение людям – безвозмездно! Альберт Брюс Сабин доказал истинную кротость, истинное благоразумие! А я?.. Я, выходит, der jude!

ДОКТОР ВИ. Старина, тормози…

ГОЛОС. Виталий, мой дорогой друг, когда мы прощались с тобой в Шереметьево сорок лет назад, я был уверен, что буду мстить немцам за отца, за свой народ, но, видишь ли, есть «задние мысли». И ты – эти «мысли» прочёл. Тогда, — ты ничего не сказал. Ты, как и я, эзотерик. Однако когда смотрю на распятого Бога, я – сострадаю. Потому что Он допустил это – ради меня. Кто из древних богов принёс себя в жертву ради меня?

ДОКТОР ВИ. Прометей…

ГОЛОС. А бессмертие? Разве Прометей подарил мне надежду, как бессмертную душу?

ДОКТОР ВИ. Эд, ты смеёшься?..

ГОЛОС. Сейчас уже нет! Цель жизни в том, чтобы подготовить себя к неизбежному, так?

ДОКТОР ВИ. Так, — допустим…

ГОЛОС. Смерть – «событие конца»: прятаться, боятся – бессмысленно: верно?

ДОКТОР ВИ. Да, абсолютно.

ГОЛОС. «Распни, распни Его, — кричали они, — кровь Его на нас и на детях наших…»

ДОКТОР ВИ. Эд…

ГОЛОС. Свершилось! Друг мой, я видел твои слёзы. Я помню, вижу их как теперь. Христос позволил аду, как смерти, себя поглотить, чтобы погасить, разрушить смерть изнутри! Бог посочувствовал мне, я Ему – верой в Него, как в себя! Мы – эскулапы. Врачу проще понять концептуальный, зашифрованный мир образов. Я учёный, кажется, козыри на руках – побеждай, наслаждайся, будь счастлив! Однако прямо перед тобой рассядется – сатана, и у него точно такие же карты: «рискни, попробуй, играй…», точно так, как в твоём случае. Коллега, я внимательно просмотрел результаты анализов, фото, видео материалы, считаю, что диагноз правильный, как и метод лечения. (Вздохнув.) Что сказать, жалко: красивая девочка, могла бы жить и любить, однако, самое время подготовить родных.

ДОКТОР ВИ. Эд, подожди, а пересадка костного мозга?.. А?..

ГОЛОС. Бесполезно, — ты сам знаешь. Но ё-маё!.. психосоматика последних пяти дней, ты прав, это нечто! Гипергидроз, симптом гусиной кожи, холодный пот, вазомоторные расстройства, — все признаки гипертиреоза, плюс сосудистая дистония, приливы, как при менопаузе… Но мышцы…

ДОКТОР ВИ. Мышцы пациентки скованы. Её будто спеленали. Она точно…

ГОЛОС. Мумия.

ДОКТОР ВИ. Да.

ГОЛОС. Или куколка, которая не может глотать, жевать…

ДОКОР ВИ. Ей даже дышать удаётся с невероятным усилием, да и то через раз. Её будто распяли…

ГОЛОС. Тульпа.

ДОКТОР ВИ. Виноват. Эд, я не расслышал?..

ГОЛОС. Тульпа – энергетический демон – внедрился, овладел зримым телом и пьёт, как паразит, душу, словом, присваивает себе её ценности.

ДОКТОР ВИ. Эд, ты меня извини…

ГОЛОС. Да, я согласен, это недоказуемое, псевдонаучное утверждение.

ДОКТОР ВИ. Я представляю своё заключение о смерти пациентки, — так и вижу глаза главврача, коллег…

ГОЛОС (смеясь). Тебя как пить дать подстригут в монастырь.

ДОКТОР ВИ. Эд, не шути. Дело – серьёзное.

ГОЛОС. Недавно серьёзная умерла женщина, коллега, врач из Литвы; отпевали, согласно её завещанию, в русском храме… (После паузы.) Виталий, я там был. Я стоял в русском храме у гроба впервые, и знаешь: у православных – гениальная музыка! Меня накрыло – всего с головой: на душе чисто, тепло, хорошо, точно я в детстве на коленях у мамы. Вспомнил, как катал русскую девушку на велосипеде. Нам по семнадцать. Я вдыхаю воздух её ароматных волос и нежно целую в затылок. И мне, порой, так и хочется взять за гудки моралистов и сказать им в глаза: «Женщину надо целовать словами, в том числе, грешными! Женщина – не только душа, но и тело! Божественная, будто музыка счастья! Удивительно, что может сделать луч правды с душой человека.

Nota bene: со стены к ногам профессора – слетает плакат.

ДОКТОР ВИ. Эд, перезвоню… Извини.

ГОЛОС. Твоё здоровье, дружище!

Виталий Ильич останавливается возле кровати; оценивая неестественный поворот головы и положение рук пациентки, пристально глядит на часы, лихорадочно ищет пульс; через минуту, не замечая Скворцова, уходит.

СКВОРЦОВ (целует её в губы). На память – тебе от меня…

ЭЛИНА. Щекотно… (Открывает глаза.) Скворцов, правда, ты?

СКВОРЦОВ (улыбаясь). Звание и фамилия воина – совсекретная информация. Но есть позывной. (Помогает Элине подняться.)

ЭЛИНА. Позывной?

СКВОРЦОВ. Да.

ЭЛИНА. Какой же?

СКВОРЦОВ. С трёх раз отгадай.

ЭЛИНА (подумав). Скворец – скворец – птица певчая.

СКВОРЦОВ. Нет.

ЭЛИНА. Нет?

СКВОРЦОВ. Праздник.

ЭЛИНА (подумав). Да… да! Ты – Праздник! (Замечает разорванную гимнастёрку.) Как с тобой обошлись…

СКВОРЦОВ. Как всегда, — неожиданно. Прилетела плохая «птичка»: четыре пропеллера по сторонам, внутри – батарейка, под брюхом заряд и шрапнель: гайки, болты, саморезы… Одной – такой гаечки хватило, чтобы прошить моё сердце навылет. Оно шёлковое, как оказалось.

ЭЛИНА. И ты здесь – со мной… (Обнимает его.)

СКВОРЦОВ. Я… соскучился.

ЭЛИНА. Посмотри мне в глаза.

СКВОРЦОВ. Правда-правда, очень хотелось к тебе!

ЭЛИНА (шепотом). А в меня чёрт пробрался.

СКВОРЦОВ. Страшный?

ЭЛИНА. С ногами. Дышать не давал – страшный – злой – седой, — говорит: «Я состарился, пока тебя ожидал».

СКВОРЦОВ. Что хотел – окаянный?

ЭЛИНА. Торговался.

СКВОРЦОВ. Да-а?

ЭЛИНА. Да, требовал… часть души.

СКВОРЦОВ. А ты?

ЭЛИНА (смеясь). Ну, за мной грехов много: скинула в мешок «что попало». Бес в пляс. Я – налегке. И потом… (Повторяет «потом», будто читает стихи.) Потом – потом – потом – потом – потом – потом – потом – потом… (Целует его.)

СКВОРЦОВ. Что это?

ЭЛИНА. Мои стихи – тебе.

СКВОРЦОВ. О любви?

ЭЛИНА. Душа наполняется по капле… И чем ты её наполняешь, тем она и становится. Человеку просто необходимо замолкать на время – задержать дыхание, мысли, чтобы услышать не только других, но и себя того, кто притих и ждёт, когда ты освободишься,чтобы присесть и поговорить с ним: перед последним рассветом, я оставляю на память тебе… все мои поцелуи, всю мою нежность… – А ты?

СКВОРЦОВ. Каждый прожитый день оставляет свой след в нашей жизни, об этом нужно помнить утром, чтобы не жалеть вечером: я оставляю на память тебе – флюиды Красоты: шорох прибоя, шум ветра, влажные, босые следы на песке. – А ты?

ЭЛИНА. Каждый день дарит нам маленькое откровение, иногда, почти шёпотом: я оставляю на память тебе – аромат полевых трав и цветов, когда мы, будто обнажённые, олимпийские боги, возлежали под зеркальным солнцем мечты. – А ты?

СКВОРЦОВ. В кaкoй-тo мoмeнт чтo-тo… внутри ocтaнaвливaeтcя, бepeт паузу, чтобы пpocтo жить пpoиcхoдящee, без гонки, без пpoшлoгo, без будущeгo – оcтaнaвливaeтcя в тeкущeм, сoпpикacaeтcя c caмим сoбoй, вдыхaeт, выдыхaeт – идёт – скользит – летит дaльшe: я оставляю на память тебе – музыку Летнего сада, когда мы кружились на ковре из листьев, и нам казалось, что оркестр играет только для нас.

ЭЛИНА. Нежность, как мужество, и только сильный не испугается обнажить свою душуи показать свою нежность: я оставляю на память тебе – всё, о чём нельзя говорить, но это есть и будет с нами в глазах Вечности!

СКВОРЦОВ. Отодвигаю песчаный пейзаж…
ЭЛИНА. Обнажается море и полоса счастливого берега…

СКВОРЦОВ. Знаю, что увижу тебя через несколько Солнц, но уже сейчас мои камни рождают цветы…
ЭЛИНА. Я иду по твоим следам, любимый…

СКВОРЦОВ. Ты спешишь мне навстречу…

ЭЛИНА. И я чувствую, как ты спешишь и боишься, что я снова сдвину пейзаж, и ты не успеешь…

СКВОРЦОВ. Не бойся! Наши дороги однажды сойдутся, где-то… на экваторе яблока, земли или неба…

ЭЛИНА. А после потекут огромной – нежной силой…

СКВОРЦОВ. Трещат дрова в камине… Огонь их обнимает… Неотвратимо близко агония любви… Трещат воспоминания… И письма догорают… И чувства угольками – те, что не сберегли – сгорят дрова в камине… И всё пройдёт, наверное, под вечным небом звёздным в полуночной тиши… Мне, может быть, приснятся… На серебристом пепле… Обугленные крылья… Обугленной души…

Две искры соединились в одну и растворяются в свете бесконечного утра с дождём из цветов.

Сцена двадцать первая (заключительная).

Анастасия в платочке.

ДОКТОР ВИ. Анастасия Олеговна Сабурова, курс химиотерапии вы завершили, будем считать, успешно, а мы – мы постараемся приложить максимум усилий для того, чтобы облегчить период восстановления. Волосы, брови…

АНАСТАСИЯ. Доктор, я знаю.

ДОКТОР ВИ. Анастасия Олеговна, — повторю ещё раз, — если вы не согласны, если вам что-то не нравится в нашей больнице, пожалуйста, вы вправе выбрать другую больницу, естественно, другого специалиста. Однако здесь, и ваш отец, и группа поддержки, у которой – немалый практический опыт, профессиональный подход, но… при условии взаимодействия.

АНАСТАСИЯ. Расскажите ещё о родных и друзьях.

ДОКТОР ВИ. Семья есть у каждого человека. У каждого из нас есть или была школа, значит, существуют друзья, одноклассники, наконец.

АНАСТАСИЯ. А если их у меня нет, что тогда?

ДОКТОР ВИ. Простите, не понимаю, почему, за что вы возводите себя в исключение? Если есть обиды, их надо простить; навсегда оставить прошлое в прошлом. Вам легче станет, поверьте моему опыту.

АНАСТАСИЯ. Доктор, ежу понятно, что вы разбираетесь в медицине, но что происходит во мне – вам не понять.

ДОКТОР ВИ. А вы – поделитесь.

АНАСТАСИЯ. С вами?

ДОКТОР ВИ. Почему нет?

АНАСТАСИЯ. А если…

САБУРОВ. Настя! (Вполголоса.) Угомонись…

ДОКТОР ВИ. Анастасия Олеговна, социальный детерминизм, проще сказать, состояние уныния, хорошо и давно изученное явление в духовных значениях. Вы не одиноки, должны знать, любая болезнь – путь к очищению, если угодно, путь к святости.

АНАСТАСИЯ. Доктор, вы издеваетесь?!

ДОКТОР ВИ. «Сумочка обид» и «Чемодан разочарований»… Бросьте их. Не держите при себе. Хотя любое событие имеет множество причин, но, повторяю, выбор за вами; последовательность шагов определяет ваше решение – без двусмысленностей и недомолвок.

АНАСТАСИЯ. Я вижу… здесь всем на меня наплевать; мы для вас – «человечки». (Уходит.)

САБУРОВ. Виталий Ильич, я прошу прощения за безобразную выходку Насти, но… вы не можете не понять…

ДОКТОР ВИ (согласно кивает). Я понимаю.

САБУРОВ. Пользуясь… случаем, — хотел бы спросить…

ДОКТОР ВИ. Ну, разумеется, я вас внимательно слушаю.

САБУРОВ. Сны – это плохо?

ДОКТОР ВИ. Виноват, вы о чём? О ком?..

САБУРОВ. О себе. (Оглядываясь на Зою, приглашает профессора отойти в сторону). С детства стремился запоминать сны. На всякий случай, вы понимаете?

ДОКТОР ВИ. Пока не очень. Но слушаю…

САБУРОВ. Иногда такое приснится!.. – Сериал! Сразу из нескольких снов! И такие интенсивные, эмоциональные ощущения… Смотрю, словно фильмы ужасов, с самим собой! Яркие переживания, насыщенные событиями, как правило, влияют на мой следующий день наяву. А я – я просто хочу спать. Я просто хочу отдыхать, а не решать во сне проблемы, вести диалоги… Я не хочу быть героем блокбастера или комедии. Жалею, что натаскал мозг на запоминание снов, а теперь не могу это выключить. Виталий Ильич, сделайте со мной что-нибудь, помогите!

ДОКТОР ВИ. У человечества много правил гуманности, некоторые из которых слывут как незыблемые.

САБУРОВ. Само собой…

ДОКТОР ВИ. Олег Сергеевич, я вас услышал, я понял, но, поймите и вы: мы – онкология – другой раздел медицины…

САБУРОВ. А мне куда?

ДОКТОР ВИ. Вам? К психиатру.

САБУРОВ. Понял. Ку-ку!

ДОКТОР ВИ (зовёт). Зоя, подойди, пожалуйста. (Сабурову.) Дочка хочет вам что-то сказать. А меня – извините… Дела! (Оставляет визитку, уходит.)

ЗОЯ. Олег Сергеевич! (Разворачивает плакат.) Можно оставить себе?

САБУРОВ. Да. Но зачем?

ЗОЯ. Я – заболела.

САБУРОВ. Я вылечу.

ЗОЯ. Я не шучу. Я заболела танцами. Элина Петровна меня вразумила.

САБУРОВ Мне кажется, что свобода – особое душевное состояние, с которым можно избавиться от дракона сомнений. (Показал на плакат). Оставьте себе, но с условием: «Брать от жизни всё!». Формальность… Но не мне вас учить.

ЗОЯ. Мама моя – учит: «Брать от жизни всё – негигиенично!»

САБУРОВ (закашлялся). Кхе-кхе!.. – Как… как маму зовут?

ЗОЯ (удивлённо). Елена Алексеевна!

САБУРОВ. Маме – ку-ку! (Уходит.)

Зоя в недоумении пожимает плечами, вешает плакат на «законное», прежнее место.

АНДРЕЙ. Правильно: ничего и никого не бойся.

ЗОЯ. Я запомню. (Отдаёт ему красную папку.) Возьми, — это тебе.

АНДРЕЙ (делает вид, что ему безразлично). И – что там?

ЗОЯ. Пендельтюр!

АНДРЕЙ. Чего?

ЗОЯ. Завещание.

АНДРЕЙ. От кого?

ЗОЯ (показывает на плакат). От неё.

АНДРЕЙ. Стихи как цветы, нельзя передаривать. (Открывает папку.) Ноты?! (Расчехляет гитару, играет.)

Молодая, красивая, бурная Жизнь – Зоя танцует неистово, словно в схватке с огнём.

Стихи – Светланы Леоновой.

20.06.2024.

Ленобласть, пос. Белоостров.