Ольга Милованова
+79088821080
milol66@yandex.ru
ДВОЙНИК
Фантасмагория в 17-ти картинах
по Петербургской поэме Ф.М. Достоевского
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Голядкин Яков Петрович первый, титулярный советник
Голядкин Яков Петрович второй, его двойник
Петрушка, слуга Голядкина
Доктор Крестьян Иванович Рутеншпиц
Берендеев Олсуфий Иванович, статский советник
Клара Олсуфьевна, его дочь
Андрей Филиппович, столоначальник департамента.
Антон Антонович, чиновник департамента
Первый чиновник
Второй чиновник
Лакей
Кучер
Человек
Немка-кондитерша
Пациенты, Гости на балу, Чиновники, Извозчики, Прохожие, Две бабы с товаром, Полицейский, Барышня на саночках
1 КАРТИНА
Квартира Голядкина
Стол, диван, на котором спит Голядкин, угол отгорожен ширмой, зеркало. За окном осенний Петербург. Голядкин в постели. Открывает глаза, лежит. Затем выпрыгивает из постели в длинной ночной рубашке, бежит мелкими шажками к зеркалу, разглядывает себя. Отражение повторяет все его жесты.
Голядкин. Вот бы штука была… если б сегодня б вышло, например, что-нибудь не так? Прыщик там какой-нибудь вскочил посторонний или произошла бы другая какая-нибудь неприятность. Впрочем, покамест недурно. Покамест всё идет хорошо.
Бежит к окну, выглядывает. Бежит за ширму. Там постель Петрушки на сундуке.
Однако, что же это такое? Да где же Петрушка? Черти бы взяли! Эта ленивая бестия может, наконец, вывесть человека из последних границ. Где он шатается?.. Где ты, чёрт?
Входит Петрушка босиком и в зелёной лакейской ливрее, потасканной и слишком большой, в руках шляпа с перьями.
Голядкин. Ну, что?
Петрушка. Ливрею принесли, сударь.
Голядкин. Что ж ты босиком, братец?
Петрушка. По обыкновению. Ногам слобо̀да.
Голядкин. Ладно. Ну, а карета?
Петрушка. И карета приехала.
Голядкин. И сапоги принесли?
Петрушка. И сапоги принесли.
Голядкин. Болван! Не можешь сказать: «принесли-С». Давай их сюда.
Петрушка приносит сапоги. Голядкин меряет сапоги.
Что ж. Недурно, недурно. Давай сейчас бриться.
Петрушка. Извольте.
Голядкин бреется. Одевается с помощью Петрушки, рассматривая себя в зеркало.
Голядкин. Да одень ты уже сапоги, мучитель мой.
Петрушка. С нашим удовольствием.
Голядкин. Ну? Готово?
Петрушка. Готово. Чего ж не готово.
Голядкин. Тогда едем.
Петрушка. Едем. Чего ж не ехать.
Голядкин сбегает с лестницы. Внизу ждёт голубая карета с гербами. Петрушка усаживает Голядкина в карету и вскакивает на запятки.
(Кучеру) Пошёл!
Карета катится по улице. Голядкин выглядывает из окошка, улыбается. По улице идут два молодых чиновника, показывают на Голядкина пальцами.
Первый чиновник. Эй! Яков Петрович!
Второй чиновник. Яков Петрович!
Голядкин отворачивается.
Голядкин. Что за мальчишки! Ну, что же такого тут странного? Человек в экипаже. Человеку нужно быть в экипаже, вот он и взял экипаж. Просто дрянь!
Их обгоняет экипаж начальника Голядкина – Андрея Филипповича. Голядкин прячется в угол кареты. Потом снова высовывается и снимает шляпу.
Голядкин. Я, ничего… я совсем ничего… это вовсе не я, Андрей Филиппович, а кто-то другой, разительно схожий со мною… не я, да и только…
Андрей Филиппович проезжает мимо.
(Кучеру) Эй, ты! Повороти! Назад, на Литейную!
Кучер поворачивает карету.
Кучер. Тпру! Да тпру же, окаянные! Эко вас!
Карета подъезжает к дому Доктора. Голядкин выскакивает.
Голядкин. Прилично ли будет? Кстати ли будет? Впрочем, ведь что же, доктор – то же, что духовник. Скрываться глупо. А знать пациента – его же обязанность… Я вот таким-то образом и сделаю вид, что я ничего, а что так, мимоездом…
Останавливается около двери с медной табличкой.
Крестьян Иванович Рутеншпиц, доктор медицины и хирургии.
Звонит.
2 КАРТИНА
У доктора
Доктор – высокий господин с пышными усами и бакенбардами, одет во всё чёрное. Сидит в кресле и курит сигару, пуская дым кольцами. Говорит с немецким акцентом. Пациенты: первый согнутый, второй хромающий с палкой, третий с флюсом, завязанным платком. Доктор сверкает глазом, просвечивая их насквозь, и выдаёт склянки с лекарством. Пациенты сразу вылечиваются: первый распрямляется, второй отбрасывает палку, третий срывает с головы платок. Уходят, приплясывая. Входит Голядкин.
Голядкин. Прошу прощения. Я так. Мимоездом.
Доктор сверкает на Голядкина глазом. Голядкин суетится — садится, вскакивает, снова садится, пристраивает шляпу. Наконец, садится на неё.
Я, Крестьян Иванович, пришел вас беспокоить и осмеливаюсь просить вашего снисхождения…
Доктор. Гм… да!
Но вам нужно предписаний держаться.
Голядкин. Мне кажется, что я, как и все…. Я могу, конечно, и в театр ездить,… ибо тоже, средства имею-с. Днём-то я в должности… да. Ну, а вечером… тоже того… ничего-с. Сколько мне кажется, не хуже других. Живу дома, у себя на квартире-с. И, наконец, у меня есть Петрушка….
Доктор. Гм… нет. Всё не то. Я говорю, что вам нужно коренное преобразование всей вашей жизни иметь. И в некотором смысле пе-ре-ло-мить свой характер. Не чуждаться жизни веселой. Спектакли и клуб посещать. Равномерно бутылки врагом не бывать.
Голядкин. Я, Крестьян Иванович… люблю спокойствие, а не светский шум. Там у них… в большом свете нужно уметь паркеты лощить сапогами.
Делает танцевальное па.
Там это спрашивают. И каламбур тоже спрашивают… А я человек простой, незатейливый, и блеска наружного нет во мне. Я, Крестьян Иванович, люблю тишину.
Доктор. Дома сидеть не годится… дома сидеть вам никак невозможно.
Голядкин. Я, Крестьян Иванович, тоже гулять выхожу.
Доктор. Как?.. Да! Ну, нынче гулять не составляет никакой приятности. Климат весьма нехороший.
Голядкин. Мне, Крестьян Иванович, от вас скрывать нечего. Человек я маленький, но, к счастию моему, не жалею о том. Не интригант – и этим тоже горжусь. Действую не втихомолку, а открыто, без хитростей. Клеветою и сплетней гнушаюсь. Маску надеваю лишь в маскарад, а не хожу с нею перед людьми каждодневно. Спрошу я вас только, Крестьян Иванович, как бы стали-с вы мстить врагу своему. Злейшему врагу своему. Тому, кого бы вы считали таким?
Доктор. Гм… И я как-то не совсем понимаю… И, смею доложить, что время мне дорого. Я тотчас пропишу вам, что следует.
У него в руке появляется склянка.
Голядкин. Нет-с, не следует, Крестьян Иванович! Этого здесь вовсе не надобно-с.
Доктор. А, ну… как хотите… гм… Я, с моей стороны, вы знаете, что могу… и искренно вам добра желаю.
Голядкин. Я вас совершенно понимаю теперь… Во всяком случае, извините меня, что я вас обеспокоил, Крестьян Иванович.
Доктор. Гм… Нет, я вам не то хотел говорить. Впрочем, как угодно. Медикаменты по-прежнему продолжайте…
Голядкин. Буду продолжать медикаменты, как вы говорите, Крестьян Иванович. В той же аптеке брать буду. Однако ж я, Крестьян Иванович, у вас засиделся совсем. Позволите мне теперь… пожелать вам доброго утра…
Уходит. На крыльце дома. Петрушка открывает дверь кареты. Голядкин поднимает голову. В окне Доктор. Голядкин прыгает в карету. Петрушка усаживается сзади.
Петрушка. Пошёл!
Голядкин оглядывается, Доктор смотрит на него.
3 КАРТИНА
В ресторане
Голядкин вбегает в ресторан, задерживается у зеркала. Садится за стол, раскрывает газету, подзывает Человека.
Человек. Чего изволите-с?
Голядкин. Шоколада только, братец. У меня нынче званый обед в перспективе. Да поспеши.
Человек. Понимаем-с. Со всем нашим усердием-с.
Приносит шоколад. Голядкин держит чашку, оттопырив мизинчик. Сзади подходят два чиновника. Первый чиновник бьёт Голядкина по плечу.
Первый чиновник. Яков Петрович!
Второй чиновник бьёт по другому плечу.
Второй чиновник. Яков Петрович!
Первый чиновник. Вы здесь?
Второй чиновник. По какому…
Голядкин. А! Это вы, господа! Ну, а что, медведь наш сидит?
Первый чиновник. Кто это?
Второй чиновник. Кто это, Яков Петрович?
Голядкин. Ну, медведь-то… будто не знаете, кого медведем зовут?
Смеётся.
Я говорю про начальника нашего, господа, Андрея Филипповича.
Первый чиновник. Сидит ещё.
Второй чиновник. Сидит, Яков Петрович.
Голядкин. Сидит, а! В таком случае пусть его сидит, господа. И меня спрашивал, а?
Первый чиновник. Спрашивал, Яков Петрович.
Второй чиновник. Спрашивал, спрашивал.
Первый чиновник. Да что это с вами? Раздушены, распомажены?
Второй чиновник. Да. Что это вы франтом таким?
Голядкин. Так, господа… это так… Полноте…
Загадочно улыбается. Чиновники перемигиваются и хохочут.
Я вам скажу, господа, по-дружески… Вы все меня до сих пор знали только с одной стороны. Отчасти, сознаюсь, я был сам виноват. До сих пор, господа, вы меня не знали. Есть люди, которые не любят скакать и вертеться по-пустому. А главное совать туда свой нос, где его вовсе не спрашивают… Я, господа, сказал почти всё. Позвольте ж мне теперь удалиться…
Чиновники хохочут.
Смейтесь, господа, смейтесь покамест! Поживёте – увидите…
Берёт шляпу.
Я не интригант — и этим горжусь. Говорят ещё, господа, что птица сама летит на охотника. Правда, и готов согласиться. Но кто здесь охотник, кто птица? Это ещё вопрос!
Поднимает вверх указательный палец, идёт к выходу, останавливается перед зеркалом. Голядкин отворачивается и выходит, отражение повторяет жест ещё раз. На улице Петрушка открывает дверь кареты.
Голядкин. Что ты смеешься, болван?
Петрушка. Да что мне смеяться-то? Я ничего… куда теперь ехать?
Голядкин. К Измайловскому мосту.
Петрушка захлопывает дверцу кареты.
Петрушка. К Измайловскому мосту! Пошёл!
4 КАРТИНА
У Берендеева
Широкая мраморная лестница дома статского советника Берендеева. Наверху, перед дверями стоит Лакей. Голядкин поднимается по лестнице, останавливается перед огромным зеркалом, в котором отражается во весь рост.
Голядкин. Обед у них начнётся не раньше как в пятом… или даже в пять часов… не рано ль я теперь? Впрочем, ведь я могу и пораньше. Да к тому же и семейный обед. Я этак могу сан-фасон, как говорится. Без церемоний, по-свойски, так сказать… (Лакею) Олсуфий Иванович?
Лакей. Дома-с… то есть нет-с, их нет дома-с.
Голядкин. Как? Что ты, Герасимыч, милый? Я… я на обед, братец. Ведь ты меня знаешь. Это ведь я, Яков Петрович?
Лакей. Как не знать-с! Знаем-с. Только принимать вас не велено-с.
Голядкин. Ты… ты, Герасимыч… ты, верно, ошибаешься, братец. Это я. Я приглашен… я на обед…
Лакей. Позвольте-с. Нельзя-с. Не велено принимать-с… Вам отказывать велено. Вот как!
Голядкин. Они так и сказали, что не могут принять? Отчего же никак невозможно?
Лакей. Никак невозможно-с. Сказали: проси извинить. Не могут, дескать, принять-с.
Голядкин. Отчего же? Как же это? Как…
По лестнице поднимается Андрей Филиппович. Лакей оттесняет Голядкина.
Лакей. Позвольте. Позвольте!
Голядкин. Я зайду после… Надеюсь, что всё это не замедлит своевременно объясниться…
Спускается по лестнице.
Андрей Филиппович. Яков Петрович.
Голядкин. Что вам угодно, Андрей Филиппович?
Андрей Филиппович. Что это с вами, Яков Петрович? Каким образом?
Голядкин. Ничего-с, Андрей Филиппович. Я здесь сам по себе. Это моя частная жизнь…
Андрей Филиппович. Что такое-с?
Голядкин. Я говорю, Андрей Филиппович, что это моя частная жизнь и здесь, ничего нельзя найти предосудительного касательно официальных отношений моих.
Андрей Филиппович. Как! Что с вами, сударь, такое?
Голядкин. Ничего, Андрей Филиппович, совершенно ничего…
Андрей Филиппович. Что?!
Голядкин наступает на Андрея Филипповича. Тот быстро поднимается по лестнице, входит в дверь. Голядкин подходит к зеркалу, осматривает себя. Бежит вниз. Его отражение выпрыгивает из зеркала.
5 КАРТИНА
Именины Клары Олсуфьевны
Нарядная зала. Голядкин стоит в тёмном углу за шкафом, наблюдает. Берендеев сидит в кресле, рядом с ним Клара и Андрей Филиппович. Гости поздравляют Клару.
Голядкин. Была, не была!
Голядкин выскакивает из угла и идёт к Кларе, расталкивая гостей, наступая кому-то на ногу, даме на платье, толкает слугу с подносом. Хватает с подноса бокал.
Позвольте и мне, Клара Олсуфьевна, поднять этот, так сказать, заздравный кубок в честь ваших именин! Знайте! Вот если б эта люстра… вот если б эта люстра сорвалась теперь с места и упала на общество, то я бы тотчас бросился спасать вас, Клара Олсуфьевна. А спасши, просто сказал бы вам: «Не беспокойтесь, сударыня. Это ничего-с, а спаситель ваш я». Вот, Клара Олсуфьевна! Желаю вам всегда… Желаю вам, как и все… Желаю во всём вам…
Оркестр играет польку. Голядкин подаёт руку Кларе, она подаёт свою.
Отчего ж и нет… Полька, сколько мне, по крайней мере, кажется, танец новый и весьма интересный… Созданный для утешения дам… Но что если так дело пошло, то я, пожалуй, готов согласиться…
Делает странные движения. Клара вырывает руку. Голядкин видит Андрея Филипповича.
Это не официальное приключение, Андрей Филиппович…
Андрей Филиппович. Стыдитесь, сударь, стыдитесь!
Уводит Клару.
Голядкин. Нечего мне стыдиться, Андрей Филиппович…
Оглядывается.
Ну, и ничего, господа! Ну, что ж такое? Ну, и со всяким может случиться…
Пятится, прячется опять в уголке. К нему подходит Лакей.
Голядкин. Видите ли, Герасимыч, вы возьмите, да и прикажите… Вон видите, свечка… там в канделябре? Она сейчас упадёт. Так вы, знаете ли, прикажите поправить её.
Лакей. Свечка-с? Нет-с, свечка прямо стоит-с. А вот вас кто-то там спрашивает-с.
Голядкин. Кто же это там меня спрашивает, Герасимыч?
Лакей. А уж, право, не знаю-с, кто именно-с. Человек от каких-то-с. Здесь, дескать, находится Яков Петрович Голядкин? Так вызовите, говорит, его по весьма нужному и спешному делу… вот как-с.
Голядкин. Нет, Герасимыч, вы ошибаетесь.
Лакей. Сумнительно-с…
Голядкин. Нет, Герасимыч, не сумнительно. Тут ничего нет сумнительного. Никто меня не спрашивает. Меня некому спрашивать, Герасимыч…
Оглядывается, все смотрят на него.
Ты ошибаешься. Скажу более, ты ошибался и сегодня, уверяя меня… (Громко) Осмеливаясь уверять меня, говорю я, что Олсуфий Иванович, благодетель мой с незапамятных лет, заменивший мне в некотором смысле отца, закажет для меня дверь свою в минуту семейной и торжественнейшей радости для его сердца родительского.
Оркестр играет галоп. Гости разбиваются на пары и несутся мимо Голядкина. В первой паре Клара с молодым военным. Лакей тащит Голядкина за воротник к дверям и выталкивает под удар оркестра.
6 КАРТИНА
Набережная Фонтанки
Завывает ветер, скрипят фонари. Идёт снег. Часы бьют полночь. Голядкин бежит по ночному городу. Замирает и снова бежит. За ним увязалась черная собачонка. Голядкин останавливается на мосту, смотрит на воду. Собачонка села в стороне.
Голядкин. Что ж, это мне почудилось, что ли? Да я-то где же стою?.. Эх! Да что ж это со мною такое?.. Ну, ничего… ничего… Может быть, это и совсем ничего и чести ничьей не марает. Может быть, оно так и надобно было…
Снег почти укрыл его. Вдалеке раздаётся пушечный выстрел. Голядкин оглядывается, собачонки уже нет.
Эка погодка. Не будет ли наводнения? Видно, вода поднялась слишком сильно.
Гулкие шаги. Человек идёт мимо таким же мелким шагом, как Голядкин, глубоко надвинув шляпу на лоб.
Что это? Да что ж это такое? С ума, что ли, в самом деле, сошёл?
Разворачивается и бежит в противоположном направлении. Опять слышны шаги. Появляется тот же человек уже навстречу Голядкину. Это Голядкин второй. Они сталкиваются, стараются обойти один другого, меняются местами.
Голядкин первый. Извините… я… может, и ошибся…
Голядкин второй обходит его и идёт дальше. Голядкин первый бежит за ним. Останавливаются перед домом Голядкина. Голядкин второй ныряет в тёмный подъезд. Голядкин первый за ним. Быстро поднимаются по крутой лестнице. Голядкин второй барабанит в дверь. Петрушка со свечой открывает.
7 КАРТИНА
У Голядкина
Голядкин первый вбегает в комнату, на его постели сидит Голядкин второй.
Голядкин первый. Бес какой-нибудь обежал! Непременно что-нибудь особенное должно быть сегодня. Петрушка, подай вина, братец.
Петрушка. Стакана два изволите?
Голядкин первый. М-м-м… Да, брат, два.
Петрушка уходит.
Извините меня, что я… Впрочем, позвольте узнать, как мне звать вас?
Голядкин второй. Я… Яков Петровичем.
Голядкин первый. Яков Петрович?
Голядкин второй. Да-с, точно так-с… Тёзка вам-с.
Голядкин первый. Вы… позвольте же вас спросить, по какому случаю имею я честь…
Голядкин второй. Зная ваше великодушие и добродетели ваши, осмелился я обратиться к вам и просить вашего… знакомства и покровительства…
Голядкин первый. Вы смущаете меня… Чем же я мог бы… Я, то есть, хочу сказать, в каком именно отношении могу я вам услужить в чем-нибудь?
Голядкин второй. Я, Яков Петрович, почувствовал к вам влечение с первого взгляда, и, простите меня великодушно, на вас понадеялся… Я… я человек здесь затерянный, Яков Петрович. Бедный. Пострадал весьма много и здесь еще внове. Узнав верно, что вы, при врожденных вам качествах вашей прекрасной души, однофамилец мой…
Голядкин первый. Гм.
Голядкин второй. Да-да. Однофамилец мой и родом из одних со мной мест… Решился я обратиться к вам и изложить вам затруднительное мое положение.
Голядкин первый. Хорошо-с, хорошо-с. Право, я не знаю, что вам сказать…
Садятся напротив, закурили трубки, копируя движения друг друга.
Голядкин первый. Служили?
Голядкин второй. Служил-с. В палате, в губернии. Много претерпел. Даже пострадал. И совершенно безвинно. Чем окончательно разорвал сердце моей престарелой тётушки – Пелагеи Семёновны. Ангельская старушка. Интригами врагов моих места лишился. Так что принуждён был пешком идти в Петербург.
Голядкин первый. Скажите, пожалуйста! Неужто пешком?
Голядкин второй. Да-с! Пешком-с, Яков Петрович. И вспоминать не могу этого без стеснения сердца. А уж как я маялся здесь в Петербурге. Бесплодно места искал долгое время, горе мыкал. Прожился, исхарчился… Верите ли, жил чуть не на улице, ел чёрствый хлеб и запивал его горючими слезами своими. Спал на голом полу!
Плачет, вытирая слёзы огромным клетчатым платком.
Голядкин первый. И что ж?
Голядкин второй. Нашёл в лице добрейшего из людей себе покровителя. Он и взялся хлопотать обо мне. Рекомендовал великодушно и к новому месту пристроил.
Голядкин первый. Это весьма похвально.
Голядкин второй. Как не похвально. Только нечем покамест мне жить и прилично устроиться. Да и обмундироваться-то как следует не на что. Вицмундир, можете видеть, взял на подержание на малое время.
Рыдает на груди Голядкина первого.
Голядкин первый. Ну, полноте… полноте… это ничего… это бывает. Не тушуйтесь…
Голядкин второй. Нижайше прошу вашего покровительства. Наше чудесное сходство…
Голядкин первый. Это есть, конечно, щекотливое обстоятельство. Да ведь оно не беда. Оно не может замарать человека, амбицию его запятнать и карьеру его загубить. Когда не виноват человек, когда сама природа сюда замешалась.
Голядкин второй. Истинно! Истинно! Драгоценный Яков Петрович!
Голядкин первый. Я, признаться подумал спервоначалу, что вы врагами моими подосланы.
Голядкин второй. Ни-ни-ни! Ни в коем разе!
Петрушка приносит вино, два стакана. Голядкин первый показывает молчать при нём. Голядкин второй кивает. Петрушка накрывает на стол.
Голядкин первый. Ты, Петр, ложись теперь спать. А завтра в восемь часов ты меня и разбуди. Понимаешь, Петруша?.. Ты, Петр, меня слышал? Разбуди меня в восемь часов. Понимаешь?
Петрушка. Да уж помню, уж что тут!
Голядкин первый. Ну, то-то. Ты, брат, знаешь, не думай чего-нибудь…
Петрушка уходит.
Голядкин первый. Я только вам верю. Знаете ли? Против меня составляется интрига. Самая, что ни на есть погубительная интрига.
Голядкин второй. Не может быть!
Голядкин первый разливает вино.
Голядкин первый. Вы только послушайте, Яков Петрович! Он мне говорит: «Стыдитесь, Яков Петрович».
Голядкин второй. Кто говорит?
Голядкин первый. Медведь… А впрочем вы ведь и не знаете ничего. Медведем мы нашего начальника зовём… Андрея Филипповича. Только это конфиденциально…. Инкогнито, так сказать… Исключительно, между нами. Понимаете?
Голядкин второй. Замечательно понимаю-с. И благодарю сердечно за доверие, Яков Петрович.
Голядкин первый. Пожалуйста. Так вот. Этот Андрей Филиппович меня стыдит. И где?
Голядкин второй. Где?
Голядкин первый. В доме Олсуфия Ивановича, моего покровителя, статского советника и благодетеля…
Голядкин второй. Скажите, пожалуйста!
Голядкин первый. Вот именно! Я ему просто на смелую ногу и с откровенностью, не лишенною благородства. Я здесь сам по себе. Это моя частная жизнь, Андрей Филиппович. Тоже приглашен на обед, да и только!
Голядкин второй. А он?
Голядкин первый. А он клинья поперёк меня подбивает. Меня, значит, в сторону норовит отодвинуть. А я уже и мазурку, и галоп танцевал… и польку – танец новый и весьма интересный… Я уже имел виды… Я уже намёки разные делал… Ручку целовал Кларе, значит, Олсуфьевне…
Голядкин второй. Шарман!
Голядкин первый. Вот вам и шарман! Я тоже и старику самому, отцу её, уж говорил. Дескать, Олсуфий Иванович, знаю я, чем обязан вам. Ценю вполне благодеяния ваши, которыми почти с детских лет моих вы осыпали меня. Но откройте глаза, Олсуфий Иванович, говорю.
Голядкин второй. А, вот как!
Голядкин первый. Да, вот как…
Голядкин второй. Что ж он?
Голядкин первый. Да что он! Мямлит. И того… и сего… и я тебя знаю… и что его превосходительство благодетельный человек… и пошел, и размазался… Да ведь что ж? От старости, как говорится, покачнулся порядком
Голядкин второй. Ага.
Голядкин первый. Да, Яков Петрович. Старикашка! В гроб смотрит, дышит на ладан, как говорится. А сплетню бабью заплетут какую-нибудь, так он уж тут слушает. Без него невозможно…
Голядкин второй. Сплетню, вы говорите?
Голядкин первый. Да, заплели они сплетню. Замешал свою руку сюда и наш Медведь. Связались они с старухами, разумеется, и состряпали дело. Как бы вы думали? Что они выдумали, чтоб убить человека?
Голядкин второй. Чтоб убить человека?
Голядкин первый. Да, Яков Петрович, чтоб убить человека. Нравственно убить человека. Распустили они слух… Признаюсь вам, мне даже совестно говорить…
Голядкин второй. Говорите же! Говорите! Я вас слушаю со всем вниманием.
Голядкин первый. Распустили они слух, что я уже дал подписку жениться. Что я уже жених с другой стороны… И как бы вы думали, на ком?
Голядкин второй. Право?
Голядкин первый. На кухмистерше, на одной неблагопристойной немке, у которой обеды беру. Вместо заплаты долгов руку ей предлагаю.
Голядкин второй. Это они говорят?
Голядкин первый. Да.
Голядкин второй. И что же?
Голядкин первый. Олсуфий Иванович мне от дома отказали.
Голядкин второй. Даже так?
Голядкин первый. Говорят нельзя-с. Не велено принимать-с…
Голядкин второй. Вас не велено?
Голядкин первый. Да-с… Правда, просили извинить.
Голядкин второй. Так это же совсем другое дело, любезнейший, Яков Петрович.
Голядкин первый. Вы думаете?
Голядкин второй. Всенепременно и обязательно!
Голядкин первый. Вы мне душу уврачевали, Яков Петрович… Друг мой… да что ж я? Брат мой!
Обнимает второго. Меняются местами.
Мы с тобой, Яков Петрович, сойдемся. Мы с тобой, Яков Петрович, будем жить, как рыба с водой, как братья родные. Мы, дружище, будем хитрить и с своей стороны подкопы вести и носы им утрём. С своей стороны будем интригу вести в пику им…. А им-то ты никому не вверяйся. Ведь я тебя знаю, Яков Петрович, и характер твой понимаю. Ведь ты как раз всё расскажешь, душа ты правдивая! Ты, брат, сторонись от них всех. Ты, знаешь ли, Яша, поселись у меня на время… или навсегда поселись!
Голядкин второй. Чувствительно благодарен! Бесценнейший, Яков Петрович!
Голядкин первый. Петрушка уже спит. Но ничего. Мы тебе, брат Яша на стульях сейчас королевское ложе сообразим.
Голядкин второй. Да полноте. Под дружеским кровом мягко спать и на голом полу. Теперь я в раю.
Составляют стулья, укладываются спать. Темнота.
Голос Голядкина первого. А ведь признайся, Яша… ведь ты, подлец, предо мной виноват? Ведь ты, тезка, знаешь… того…
Храп на два голоса.
8 КАРТИНА
Сон Голядкина
Первое видение: Над Голядкиным вырастает фигура Андрея Филипповича.
Андрей Филиппович. А! Что вы… что вам угодно?
Голядкин первый. Я, Андрей Филиппович…
Андрей Филиппович. Что такое-с?
Голядкин. Это вовсе не я, Андрей Филиппович… а кто-то другой, разительно схожий со мною… Не я, да и только…
Андрей Филиппович. Что-о-с?
Голядкин первый. Я, Андрей Филиппович, всё это к тому говорю, что… удивляюсь, как никто здесь не обличит самозванца и подлеца.
Андрей Филиппович. О ком же это угодно таким образом относиться?
Голядкин первый. Я, Андрей Филиппович, на известное лицо намекаю… Я в своем праве… Я думаю, Андрей Филиппович, что начальство должно было бы поощрять подобные движения… Принимаю, благодетельное начальство за отца и слепо вверяю судьбу свою. Так и так, дескать… вот как… Я, не интригант, Андрей Филиппович – и этим тоже горжусь. Действую не втихомолку, а открыто, без хитростей…
Андрей Филиппович. А хитрить-то с кем собирались?
Голядкин первый. Конечно, Андрей Филиппович, если внимать голосу клеветы… и слушать врагов наших… не приняв оправдания с другой стороны… то, тогда можно и пострадать безвинно… и ни за что пострадать.
Андрей Филиппович. А неблагопристойный поступок ваш во вред репутации благородной девицы того добродетельного, почтенного и известного семейства, которое вам благодетельствовало?
Голядкин первый. Какой же это поступок, Андрей Филиппович?
Андрей Филиппович. То-то-с. А относительно другой девицы, хотя бедной, но зато честного иностранного происхождения. Похвального поступка своего тоже не знаете-с?
Голядкин первый. Благоволите, Андрей Филиппович, выслушать…
Андрей Филиппович. Пустите меня-с. Мне с вами тут некогда…
Голядкин первый. Андрей Филиппович, принимаю благодетельное начальство за отца. Поддержите меня… заступитесь за меня, Андрей Филиппович… Еще одно словечко…
Всё расплывается.
Второе видение: Голядкин первый обрастает листвой и превращаясь в дерево.
Голядкин первый. Здесь следовало бы просто на смелую ногу показать твердость характера…
Голядкин второй обвивается вокруг дерева как змей.
Голядкин второй. Что уж тут твердость характера?.. Какая у нас с тобой, Яков Петрович, твердость характера?..
Голядкин второй сверкает глазом. Голядкин-дерево затряс ветвями, чтобы сбросить Голядкина-змея. Листья осыпаются. Видение расплывается.
Третье видение: Освещённая зала в доме Берендеева. Листья превращаются в нарядных гостей. В центре Голядкин первый.
Гости. Шарман… Какая любезность… Ах, этот господин Голядкин… Какое остроумие… Какие манеры… Шарман… Сражён-с, просто сражён-с… Яков Петрович, вы просто душка…
Андрей Филиппович наклоняется к Берендееву, сидящему в кресле.
Берендеев. Признаться, этот господин Голядкин превзошёл все мои ожидания. Я его с детских лет знаю…
Андрей Филиппович. Горжусь честью начальствовать над ним… Обстоятельный… в высшей степени, положительный молодой человек…
Гости забрасывают Голядкина первого цветами, он раскланивается.
Голядкин первый. Благодарю-с… Чувствительно польщён… Чувствительно… благодарю… к вашим услугам…
Его заслоняет Голядкин второй, подхватывает цветы, делает несколько танцевальных па, оборачивается вокруг себя на одной ножке и быстро раздаёт букеты дамам, целуя ручки. Дамы хихикают. Он кланяется одним мужчинам, другим покровительственно жмёт руку или хлопает по плечу, шепчет что-то на ухо.
Гости. Шарман… Какая любезность… Не в пример господину Голядкину… Какое остроумие… Какое сатирическое направление ума… Не в пример господину Голядкину…Какие манеры… Шарман… Сражён-с, просто сражён-с… Ни в какое сравнение…
Голядкин первый. Но позвольте…
Голядкин второй. Нет уж, господин Голядкин, не позволю!
Гости хохочут.
Голядкин первый. Но как же так?
Голядкин второй. А вот так-с! Господин самозванец…
Голядкин первый. Но ведь это я! Я! Я!
Голядкин второй. Последняя буква в алфавите… Извольте покинуть помещение…
Гости. Вон! Гоните его в шею! Самозванец! Очковтиратель! Сплетник! Вон его вон! Мошенник! Интриган! Да он пьян!
Надвигаются на Голядкина первого, их лица превращаются в морды. Он закрывает глаза.
Четвёртое видение: Голядкин первый выбегает на улицу, вскакивает в экипаж.
Голядкин первый. Голубчик! На Измайловский мост, живо! Вот тебе и прибавочки пятачок!.. Сейчас я Андрею Филипповичу всё это безобразие представлю. Они ещё у меня попляшут… они ещё не знают Голядкина… ишь, выдумали…
Кучер не пускает.
Кучер. Никак нет-с. Нельзя-с. Никак нельзя-с, барин.
Голядкин первый. То есть как нельзя? Почему?
Кучер. Нельзя, барин, везти двух совершенно подобных… Ваше благородие, хороший человек норовит жить по честности… а не как-нибудь… и вдвойне никогда не бывает…
Голядкин первый оглядывается, за ним стоит Голядкин второй. Он смотрит в другую сторону, там тоже стоит его двойник. Двойники заполнили всю улицу. Появляется Полицейский, свистит. Свист превращается в бой часов.
9 КАРТИНА
Комната Голядкина
Утро. Часы бьют восемь. Голядкин просыпается, его голова повязана полотенцем. Голядкина второго и кровати из стульев нет.
Голядкин. О-о-о! Приснится же такое! Расходился ж я вчера…
Приподнимается.
Что ж это такое? Что ж бы это было такое?
Входит Петрушка с самоваром.
Где же… где же?
Петрушка. Барина-то? Барина дома нет
Голядкин. Дурак ты. Да ведь я твой барин, Петрушка.
Петрушка. Другой барин часа эдак с полтора как ушел. Не хотели дожидаться.
Голядкин. Хорошо. Ступай.
Петрушка уходит, Голядкин пьёт чай.
Невозможно! Нет… всё это какой-то несбыточный бред. Мгновенное расстройство воображения… отемнение ума… Ах ты, Господи Боже мой! А я-то не удержался, дурачина этакая! И вздору с три короба намолол… да ещё хитрить, подлец, собирался. Ах ты, голова, голова! Ведь и утерпеть-то не можешь ты, чтоб не провраться, как мальчишка какой-нибудь! А этот-то! И в любви ко мне изъяснился! Как бы ему, шельмецу, приличнее на дверь указать, коли воротится? Гм! Нет, черт возьми, нет! Это не совсем деликатно!.. А ну, если он не придет? И это плохо будет? Проврался я ему вчера вечером! Ах, я голова, голова окаянная! Вот как теперь идти в департамент?
Бьют часы.
Ведь вот уже половина девятого… и являться-то поздно. Да к тому же я болен… разумеется болен, непременно болен… Кто же скажет, что нет? А пришлют свидетельствовать? Пусть… что же мне, в самом деле? У меня вот голова болит, кашель, насморк… Да и никак нельзя мне идти по этой погоде. Я могу и умереть, пожалуй. Нынче особенно смертность такая…
Раскуривает трубку, ложится в постель. Вскакивает, одевается, хватает бумаги и выбегает. Петрушка выскакивает следом.
Петрушка. Эй! Эй!
Голядкин первый. Что тебе?
Петрушка. Шляпу забыли.
Голядкин первый. А… давай сюда.
10 КАРТИНА
В департаменте
Ряд столов, за которыми трудятся чиновники. Стол Андрея Филипповича выше остальных и рядом с дверью к Его превосходительству. Входит Голядкин. Чиновники склоняются над бумагами, перешептываются и хихикают. Андрей Филиппович показывает Голядкину на часы, на них 10 часов. Навстречу идёт Голядкин второй, пытается обойти первого. Несколько раз меняются местами.
Голядкин первый. Ах, это вы, Яков Петрович!
Голядкин второй. После, после, извините меня, расскажете после…
Голядкин первый. Однако позвольте…
Голядкин второй. Что-с? Объясните скорее-с.
Подставляет ухо к носу Голядкина первого. Смех усиливается.
Голядкин первый. (Тихо) Вы… я не знаю, Яков Петрович! Вы меня просто изумляете, Яков Петрович! Вы, верно, не узнаёте меня или шутите, по врожденной весёлости характера вашего.
Голядкин второй. А, это вы! Так это вы? Ну, что ж, хорошо ли вы почивали? Весьма рад с своей стороны…. По особому поручению!
Убегает.
Голядкин первый. Что же это, сон или нет? Настоящее или продолжение вчерашнего? Да как же? Кто дал право на это? Сплю ли я, грежу ли я?
Подходит к своему столу, рядом сидит седенький старичок, Антон Антонович.
Антон Антонович. Что с вами? Здоровы ли вы Яков Петрович?
Голядкин. Я, Антон Антонович, славу Богу… теперь ничего…
Антон Антонович. А! А мне показалось, что вы нездоровы. Впрочем, немудрено, чего доброго! Нынче же особенно всё такие поветрия. Знаете ли…
Голядкин. Я, право… здесь, Антон Антонович… тут ново поступивший чиновник…
Антон Антонович. Да-с, есть-с. Однофамилец ваш. Не братец ли вам?
Голядкин. Нет-с, Антон Антонович, я…
Антон Антонович. Гм! Скажите, пожалуйста. А мне показалось, что, должно быть, близкий ваш родственник.
Голядкин. Нет-с. А вы не замечали, Антон Антонович, поразительного сходства такого с кем-нибудь… то есть со мной, например. Знаете ли, этак иногда близнецы бывают… то есть совершенно как две капли воды, так что и отличить нельзя?
Антон Антонович. Да-с! Справедливо-с. Сходство, в самом деле, разительное. Действительно можно принять одного за другого. Признаюсь, не обратил должного внимания сначала. Действительно, чудо! Впрочем, вы не смущайтесь. Это бывает, знаете ли. Вот я вам расскажу, то же самое случилось с моей тетушкой с матерней стороны. Она тоже перед смертию себя вдвойне видела…
Голядкин. Нет-с, я… извините, что прерываю вас. Я, Антон Антонович, хотел бы узнать. Как же этот чиновник… то есть, на каком он здесь основании?
Антон Антонович. А на место Семена Ивановича покойника. Вакансия открылась, так вот и заместили. Лично с его превосходительством объяснялся. Говорят, что достаточные резоны представил. Говорит, что вот, дескать, так и так, ваше превосходительство, и что нет состояния, а желаю служить и особенно под вашим лестным начальством… Ну, и что следует, знаете ли, ловко всё выразил. Умный человек, должно быть. Ну, разумеется, явился с рекомендацией. Без неё ведь нельзя.
Голядкин. Ну-с, от кого же-с… То есть я хочу сказать, кто тут именно руку свою замешал?
Антон Антонович. Да-с. Хорошая, говорят, рекомендация. От статского советника Берендеева…
Голядкин. Олсуфия Ивановича?!
Антон Антонович. Да-с, его.
Из двери Его превосходительства выбегает Андрей Филиппович.
Андрей Филиппович. Господина Голядкина! Срочно!
Голядкин первый хватает бумаги. Рядом появляется Голядкин второй.
Голядкин второй. Бумаги, Яков Петрович, бумаги… его превосходительство изволили спрашивать, готовы ль у вас? Андрей Филиппович вас ожидает…
Голядкин первый. Знаю и без вас, что ожидают.
Голядкин второй. Нет, я, Яков Петрович, не то. Я сочувствую, Яков Петрович, и подвигнут душевным участием.
Голядкин первый. От которого нижайше прошу вас избавить меня. Позвольте-с…
Голядкин второй. Вы, разумеется, их обернёте обёрточкой, Яков Петрович. А третью-то страничку вы заложѝте закладкой, позвольте…
Голядкин первый. Да позвольте же вы, наконец…
Тянут бумаги, крутятся, меняясь местами.
Голядкин второй. Но ведь здесь чернильное пятнышко, Яков Петрович, вы заметили ль?
Андрей Филиппович. Господин Голядкин!
Голядкин первый. Сейчас, Андрей Филиппович! Я вот только немножко, вот здесь!.. (Голядкину второму) Милостивый государь, понимаете ли вы русский язык?
Голядкин второй. Лучше всего будет ножичком снять, Яков Петрович, вы лучше на меня положитесь. Вы лучше не трогайте сами, Яков Петрович.…
Андрей Филиппович. Господин Голядкин! Где же вы?
Голядкин первый. Да, помилуйте, где же тут пятнышко?
Голядкин второй. Огромное пятнышко! Вот, позвольте, я здесь его видел…
Голядкин первый отворачивается.
Вы только позвольте мне, Яков Петрович. Я ножичком от чистого сердца… вот так и дело с концом…
Выхватывает бумаги и в два прыжка оказывается рядом с Андреем Филипповичем. Они скрываются за дверью Его превосходительства. Голядкин первый бежит к двери и сталкивается с выходящими Андреем Филипповичем и Голядкиным вторым.
Голядкин второй. Могу ли я надеяться, что Его превосходительство остались довольны мною? Как вы считаете, Андрей Филиппович?
Андрей Филиппович. Ваша работа, Яков Петрович, признаться превзошла все ожидания. Вы поспели и в срок и вовремя. Его превосходительство изволили сказать спасибо. И прибавили к тому, что вспомнят при случае и никак не забудут.
Андрей Филиппович садится. Голядкин первый заступает второму дорогу.
Голядкин второй. Ну-с?
Голядкин первый. Я не знаю, милостивый государь, каким образом теперь объяснить странность вашего поведения со мною.
Голядкин второй. Ну-с. Продолжайте-с.
Чиновники прислушиваются.
Голядкин первый. Дерзость и бесстыдство ваших приёмов, милостивый государь мой в настоящем случае ещё более вас обличают… чем все слова мои.
Голядкин второй. Ну, Яков Петрович, теперь скажите-ка мне, каково-то вы почивали?
Голядкин первый. Я-то? Почивал хорошо-с… Но позвольте! Вы, милостивый государь, забываетесь… я надеюсь, что вы перемените тон…
Голядкин второй треплет первого за щёку, щёлкает по животу.
Голядкин второй. Душка мой!
Голядкин первый застывает, чиновники хихикают. Голядкин второй указывает первому за спину. Тот оглядывается, Голядкин второй убегает. Чиновники хохочут.
Голядкин первый. Нет. Не уйдёшь! Это дело таким простым бабьим образом не может окончиться! А самозванством и бесстыдством, милостивый государь, в наш век не берут. Гришка Отрепьев только один взял самозванством, обманув слепой народ, да и то ненадолго. Как ветошку, себя затирать я не дам. Я, сударь мой, не ветошка!
Часы бьют четыре. Чиновники поднимаются и идут к выходу.
11 КАРТИНА
На Невском проспекте
Всё укрыто снегом. Мимо Голядкина первого проносятся саночки с барышней.
Голядкин первый. Ведь вот судьба! Неожиданный переворот всего дела. И погодка-то разгулялась, и морозец, и саночки. А мороз-то годится русскому человеку, славно уживается с морозом русский человек.
Впереди идёт Голядкин второй. Голядкин первый догоняет его, некоторое время идут рядом, копируя движения друг друга.
Голядкин первый. Милостивый государь! Я надеюсь, что вы…
Голядкин второй. Нет, вы уж, пожалуйста, ничего не надейтесь,
Голядкин первый. Яков Петрович! только десять минут…
Голядкин второй. Голубчик мой, некогда… в другое время, поверьте, от полноты души и от чистого сердца.
Голядкин первый. (Тихо) Подлец!.. Яков Петрович! Я вашим врагом никогда не бывал. Угодно, мы с вами, вот тотчас зайдем… вот в эту кофейную. Тогда всё само собой объяснится…
Голядкин второй. В кофейную? Хорошо-с.
Берёт Голядкина первого под руку.
Я не прочь, зайдём в кофейную… для тебя, Яков Петрович, я готов.
12 КАРТИНА
В кофейне
Голядкины заходят в пустую кофейню. За прилавком толстая Немка, она не понимает по-русски, только улыбается.
Голядкин второй. Шоколаду, душечка.
Садятся.
А пресдобная бабёнка… А, да, позабыл, извините. Знаю ваш вкус. Мы, сударь, лакомы до тоненьких немочек… Хотя, впрочем, и не лишенных еще приятности. Квартиры у них нанимаем, их нравственность соблазняем. За бир-суп да мильх-суп наше сердце им посвящаем да разные подписки даём. Фоблаз ты такой, соблазнитель этакой!
Голядкин первый. Это речь врагов моих.
Голядкин второй. А, ну, в таком случае, как хотите. Ну-с, каково-то вы теперь поживаете, Яков Петрович?
Голядкин первый. Одно только могу сказать я вам, Яков Петрович. Врагом вашим я никогда не бывал.
Голядкин второй. Да-с. Но вы сами знаете, Яков Петрович… время наше тяжелое… Человек вы умный. И справедливо рассудите.
Голядкин первый. С своей стороны, Яков Петрович… говоря смело и откровенно… Мне даже приятно будет открыть, что я заблуждался… Приятно даже будет сознаться в том.
Немка приносит шоколад.
Голядкин второй. Рок, судьба! Но оставим всё это. Употребим лучше краткие минуты нашей встречи на более приятный разговор. Право, мне как-то не удавалось с вами двух слов сказать во всё время… В этом не я виноват, Яков Петрович…
Голядкин первый. И не я! Будем обвинять судьбу во всем этом, Яков Петрович!
Голядкин второй. Ну, что? Как вообще ваше здоровье?
Голядкин первый. Немного покашливаю.
Голядкин второй. Берегитесь. Теперь всё такие поветрия, немудрено схватить простуду. И я, признаюсь вам, начинаю уже кутаться во фланель.
Голядкин первый. Действительно, немудрено схватить простуду-с… Яков Петрович! Я вижу, что я заблуждался… Я с умилением вспоминаю о тех счастливых минутах, которые удалось нам провести вместе под бедным, но, смею сказать, радушным кровом моим…
Голядкин второй. Это очень хорошо, что вы заблуждались.
Голядкин первый. У меня, Яков Петрович, даже идея была… дескать, вот, создались два совершенно подобные…
Голядкин второй. А?! Это ваша идея?!
Схватил шляпу и шинель.
Прощайте, ваше превосходительство!
Голядкин первый протягивает руку второму. Тот подаёт свою, но сразу вытирает руку платком. Потом подбегает к прилавку, хватает с подноса пирожки, жуёт их, любезничая, с Немкой.
Голядкин первый. При дамах нельзя.
Подходит к прилавку.
Голядкин второй. А ведь действительно бабёнка-то недурна! Как вы думаете?
Немка хихикает. Голядкин первый бросается на второго, но тот показывает ему за спину. Голядкин первый оборачивается, второй выбегает. Голядкин первый бежит за ним. Немка визжит, звонит в колокольчик.
Немка. Гельд! Гельд! Ахтунг! Гельд!
Голядкин первый кидает ей деньги и выбегает.
13 КАРТИНА
Погоня
Невский проспект. Идёт крупный снег. Голядкин второй едет в экипаже, Голядкин первый цепляется за крыло экипажа, бежит рядом.
Кучер. Ну! Пошла! Да ну же тебя, проклятая!
Лошадь несётся вскачь. Голядкин первый забирается в экипаж, усаживается перед вторым и хватает его за воротник. Экипаж летит по улицам. Останавливается возле дома Берендеева. Голядкин первый вываливается из экипажа.
Кучер. Тпру! Приехали, барин!
Голядкин второй выскакивает и бежит к двери. Голядкин первый за ним, но возвращается и расплачивается с Кучером. Идёт прочь, не разбирая дороги, прочь, расталкивая прохожих, задел двух баб, опрокинул их товар, сам упал. Бабы визжат.
Голядкин первый. Это ничего… всё это еще весьма может устроиться к лучшему…
Лезет в карман, чтобы дать бабам деньги, достаёт склянку Доктора.
Так вот оно что… Стало быть, жизнь в опасности!
Жидкость вспыхивает, как глаз Доктора. Голядкин вскрикивает, склянка падает и разбивается.
14 КАРТИНА
У Голядкина
Голядкин сидит на диване в шинели и шляпе. Входит Петрушка.
Петрушка. Вам письмо, барин.
Голядкин первый. А!
Петрушка. Утром ещё, часов в десять сюда принесли.
Голядкин первый. Хорошо, мой друг, хорошо… иди.
Петрушка уходит. Голядкин берёт письмо, ломает печать, разворачивает, читает.
Голос Клары. Благородный, за меня страдающий и навеки милый сердцу моему человек! Я страдаю, я погибаю, спаси меня! Клеветник, интригант и известный бесполезностью своего направления человек опутал меня сетями своими! Но он мне противен!.. Нас разлучали, мои письма к тебе перехватывали – и всё это сделал безнравственный, воспользовавшись одним своим лучшим качеством, сходством с тобою. Я погибаю! Меня отдают насильно. И всего более интригует здесь родитель мой Олсуфий Иванович, вероятно желая занять место в обществе высокого тона… Но я решилась и протестую всеми данными мне природою средствами. Жди меня с каретой своей сегодня, ровно в девять часов. У нас опять бал и будет красивый поручик. Я выйду, и мы полетим. Есть же другие служебные места, где ещё можно приносить пользу отечеству. Прощай. Брошусь под защиту объятий твоих ровно в два часа пополуночи. Твоя до гроба Клара Олсуфьевна.
Вскакивает, начинает бегать по комнате. Входит Петрушка.
Голядкин. Который теперь час, милый мой?
Петрушка. Половина восьмого скоро. Я, барин… того… Я к вам теперь, совсем не пойду. Я к добрым людям пойду… А добрые люди живут по честности, добрые люди без фальши живут…
Голядкин. Ах ты, Господи Боже мой! Ты, может быть, пьян?
Петрушка. Я пьян? Вот хоть сейчас с места не сойти, мак-мак-маковой… вот…
Голядкин. Нет-нет… Я только так спросил. Я ничего, Петруша.
Петрушка. Да-с…Добрых людей по двое никогда не бывает.
Голядкин. Нынче добрые люди редки. Ну, как же они?
Петрушка. Известно-с, как-с… Только я у вас, сударь, больше служить теперь не могу-с. Сами изволите знать-с.
Голядкин. Твою ревность и усердие знаю. Я, мой друг, тебя уважаю.
Петрушка. Что ж, известно-с! А мною были довольны везде-с. Были министры, генералы, сенаторы, графы-с. Бывал у всех-с.
Голядкин. Да, мой друг, хорошо. Вот и я теперь уезжаю…. Сходишь, приищешь карету?
Петрушка. Карету-с?..
Голядкин. Да, карету, просторнее и на известное время.
Петрушка. Нешто сейчас изволите уезжать-с?
Голядкин. Да! Обстоятельство вышло такое…
Петрушка. Известно, сударь. Вот у нас в полку с поручиком то же самое было-с… Там у помещика-с… увезли-с…
Голядкин. Увез?.. Как?!
Петрушка. Да-с, увезли-с и в другой усадьбе венчались. Всё было заране готово-с. Погоня была-с. Ну, и уладили дело-с…
Голядкин. Венчались, да? Ты каким же образом знаешь?
Петрушка. Да уж известно, что-с! Слухом земля, сударь, полнится. Знаем мы всё-с… Только позвольте мне попросту, по-холопски сказать. Есть у вас враг. Суперника вы имеете. Сильный суперник, вот-с…
Голядкин. Знаю, мой друг, знаю. Как же нам теперь делать? Как ты мне посоветуешь?
Петрушка. А вот, сударь. Если вы теперь таким манером пошли, так вам понадобится что покупать-с. Ну, там простыни, подушки, перину-другую-с, двуспальную-с, одеяло хорошее-с. Так вот здесь у соседки-с внизу-с лисий салоп есть хороший. Его посмотреть и купить. Хороший салоп-с, атласом крытый-с, на лисьем меху-с…
Голядкин. Ну, хорошо. Я на тебя вполне полагаюсь. Пожалуй, хоть и салоп… Только ради Бога поскорей! Скоро восемь часов.
Петрушка выходит. Голядкин мечется по комнате.
Что же делать? Что делать? Ведь вот, как поступить, Господи Бог мой? И нужно же было быть всему этому! Ну, куда я денусь теперь? Куда гожусь теперь?
За дверью шум голосов.
Боже ты мой! Они сюда весь свет созовут!
Хватает шинель, шляпу и бежит к выходу, в дверях сталкивается с Петрушкой.
Ничего не нужно, ничего, милый мой! Я сам… я всё сам.
15 КАРТИНА
Ночь
Идёт то ли дождь, то ли снег. Голядкин натягивает шляпу, кутается в шинель.
Голядкин. Ну, и погодка! Какой тут вояж! Тут всеобщая смерть… Возьми, дескать, да подай ей карету сюда… дескать, ножки замочим, если кареты не будет… Господи Бог мой! Ну, где мне, например, здесь карету сыскать?.. Вон там, на углу, кажется, что-то чернеется. Посмотрим, исследуем… (Кучеру) Карету, брат, на вечер.
Кучер. А далеко ли ехать изволите-с?
Голядкин. Куда б ни пришлось, милый мой.
Кучер. Нешто за город ехать изволите?
Голядкин. Да, может, и за город. Я ещё сам наверно не знаю… Что же ты возьмёшь?
Кучер. Сейчас изволите ехать-с?
Голядкин. Да, сейчас… то есть, нет, подождешь в одном месте… Так, немножко, недолго подождешь…
Кучер. Да если уж на всё время берете-с, так уж меньше шести целковых, по погоде, нельзя-с.
Голядкин. Ну, хорошо, хорошо.
Кучер. Садитесь. Куда ехать прикажете?
Голядкин первый. К Измайловскому мосту, мой друг.
Едут. Подъезжают к дому Берендеева. Голядкин выходит, смотрит на освещённые окна.
Голядкин первый. Подожди меня там голубчик.
Кучер. Как вашей милости будет угодно.
Карета отъезжает.
16 КАРТИНА
В засаде
Двор перед домом Берендеева.
Голядкин первый. Конечно, в этаком деле уместнее были б испанские серенады, да шёлковые лестницы. Хоть бы Клара Олсуфьевна догадалась подать условный знак. Я о таком в одном романе читал. Там герой в подобном же обстоятельстве, привязал к окну розовую ленточку…
Напротив окон сложены дрова. Голядкин прячется за них, смотрит на окна.
Стало быть, это не бал, а так, по какому-нибудь другому случаю съехались… Да сегодня ли, впрочем? Не ошибка ли в числе? Оно еще, может быть, вчера было письмо-то написано, а ко мне не дошло. И потому не дошло, что Петрушка сюда замешался, шельмец он такой! Или завтра написано… То есть, что я? Что завтра нужно было всё сделать, то есть с каретой-то ждать…
Ищет письмо.
Как же это? Где же это я оставил его? Стало быть, я его потерял? Этого ещё недоставало! Ну, если оно в недобрые руки теперь попадет? Да, может, попало уже! Господи! Что из этого воспоследует! Будет такое, что уж… Ах ты, судьба ты моя ненавистная! Боже мой! Пропал я, исчез совершенно… в этом уж нет никакого сомнения.
Подходит Кучер.
Кучер. Нешто скоро, сударь, изволите ехать?
Голядкин. Скоро, очень скоро, подожди…
Кучер, уходит.
Голядкин. Об чём же он это ворчит? На вечер нанял, так и дело с концом. Хоть и так простоишь, всё равно. Всё в моей воле. Волен ехать, и волен не ехать. Хочется барину за дровами стоять, вот он и стоит за дровами… И чести ничьей не марает. Вот оно как, сударыня вы моя, если только это вам хочется знать. И вот, кто бы подумать мог? Ай да барышня! Ай да, благонравного поведения девица! Отличились, сударыня, нечего сказать! А это всё происходит от безнравственности воспитания. Чем бы смолоду её, того… да и розгой подчас… а они её сластями разными пичкают. И сам старикашка нюнит над ней. Дескать, ты такая моя да сякая моя, за графа отдам тебя! А вот она и вышла у них! Чем бы дома держать её смолоду. А они её в пансион, к мадам француженке. А она там добру всякому учится… подите, порадуйтесь! Дескать, будьте в карете вот в таком-то часу перед окнами. Жду вас, и знаю, что любите, и убежим с вами вместе, и будем жить в хижине. А в хижине, сударыня вы моя, в наш век никто не живет. Меня-то, сударыня, в ваши капризы, зачем подмешали? Да я, сударыня вы моя, для вас не гожусь, сами знаете. Да, наконец, оно и нельзя и законами запрещено честную и невинную девицу из родительского дома увозить без согласия родителей! Да и зачем? Какая надобность? Я человек служащий, а я место мое могу потерять из-за этого… Это немка работает. Все сыры-боры от неё загораются. Потому что оклеветали человека. Выдумали на него сплетню бабью, небылицу в лицах, по совету Андрея Филипповича, оттого и происходит. Иначе, почему же Петрушке тут вмешиваться? Ему-то тут шельмецу-то, какая тут надобность? Нет, я не могу, сударыня, ни за что не могу… А вы меня на этот раз уж как-нибудь там извините. Это от вас, сударыня, всё происходит, это не от немки. Чисто от вас. Потому что она добрая женщина. Потому что она не виновата ни в чем. А вы, сударыня моя, виноваты. Вы меня в напраслину вводите…. Какая тут свадьба! И как это кончится всё?
Подходит Кучер.
Кучер. Сударь мой, изволите ли ехать?
Голядкин. Я сейчас, мой друг… я, знаешь, тотчас… видишь… я немножко… только секундочку здесь…
Кучер. Так-с… Нешто долго ждать будете-с?
Голядкин. Нет, я уж, знаешь, того… я уж не буду ждать.
Кучер. Нешто совсем не поедете?
Голядкин. Нет. А тебя я поблагодарю… Тебе сколько следует?
Кучер. Да уж за что рядились, то и пожалуете. Ждал долго. Уж вы человека не обидите, сударь.
Голядкин. Ну, вот тебе.
Голядкин отдаёт Кучеру деньги, тот уходит.
Оно, может быть, и всё устроится к лучшему… А я вот таким-то образом беды избежал.
А там, что ни случись, не я виноват.
В окнах начинается движение. В окна выглядывают люди. Голядкин вытягивает шею, чтобы узнать причину суеты и почти полностью вылазит из своего укрытия. Его замечают. Он прячется, но тень его выдаёт, вытягиваясь всё дальше. Голядкину кричат.
Женские голоса. Господин Голядкин! Яков Петрович! Идите сюда! К нам, к нам, Яков Петрович! Вы простудитесь! Там холодно, Яков Петрович!
Голядкин. Удивляюсь, как этих девчонок не секут ещё с детства.
Из дома выбегает Голядкин второй.
Голядкин второй. Яков Петрович, вы здесь? Пожалуйте в комнаты.
Голядкин первый. Нет-с, я ничего, Яков Петрович.
Голядкин второй. Просят, покорнейше просят, ждут нас. Осчастливьте, дескать, и приведите сюда Якова Петровича. Вот как-с.
Голядкин первый. Нет, Яков Петрович… Мне бы лучше домой пойти.
Голядкин второй. Ни-ни-ни! Ни за что! Идем!
17 КАРТИНА
Катастрофа
Нарядная зала. Голядкина первого под руки подводят к Берендееву, сидящему в кресле. Рядом стоит Клара, Андрей Филиппович, Антон Антонович, Голядкин второй с новеньким орденом в петличке. Их обступают гости.
Голядкин первый. Простите меня, Олсуфий Иванович… Но рассудите сами… Что вот, дескать, промысл Божий создал двух совершенно подобных. А начальство благодетельное приютило двух близнецов. Самой природой устроился так человек, что совершенная копия с другого человека. Так уж его за это и не принимать в департамент?! Человек же он бедный, затерянный, запуганный. Тут сострадание его призреть велит! Черт бы побрал всё это! И на что это нужно было? Эк ведь черти заварили кашу какую! Коли уж одна слепая фортуна тут виновата, так уж его и затереть, как ветошку, так уж и служить ему не давать… да где же тут после этого справедливость будет?
Прикладывает руку к сердцу и низко кланяется. Вокруг всхлипывая и вздохи.
Господин Голядкин. Яков Петрович. Убедительнейше прошу вас содействовать мне при всех будущих начинаниях и не оставлять меня в критическом случае.
Голядкин второй кивает и жмёт ему руку, усаживает.
Точь-в-точь как в семье какой-нибудь, при отъезде в дальний путь. Стоит только встать да помолиться теперь.
Начинается волнение.
Гости. Едет! Едет!
Голядкин первый. Кто это едет?
Берендеев. Пора! Встанем.
Все встают. Голядкин второй протягивает руку первому.
Голядкин первый. Это мирить нас хотят.
Протягивает руку. Голядкин второй целует его. Двери распахиваются, в зал входит Доктор. Гости перешёптываются.
Голядкин второй. Это Крестьян Иванович Рутеншпиц, доктор медицины и хирургии. Ваш давнишний знакомец, Яков Петрович!
Доктор подходит к Голядкину первому, его глаз сверкает.
Голядкин первый. Крестьян Иванович, я… я, кажется, ничего.
Доктор. Ви получайт казенный квартир, с дровами, с лихт и с прислугой, чего ви недостойн!
Тащит Голядкина первого за собой. Голядкин второй берёт канделябр со свечами и бежит впереди, указывая дорогу. Гости устремляются за ними.
Гости. Это ничего… Не бойтесь, Яков Петрович… Это ведь старинный друг ваш…. Знакомец ваш… Крестьян Иванович Рутеншпиц…
Все выбегают на улицу. Там стоит карета, запряжённая четвернёй чёрных лошадей, которые бьют копытами и фыркают от нетерпения. Из всех окон высовываются любопытные. Голядкин второй распахивает дверцу кареты.
Голядкин первый. В таком случае, я готов… я вверяюсь вполне… и вручаю судьбу мою Крестьяну Ивановичу…
Поднимается шум. Голядкина первого вталкивают в карету. Он ещё раз выглядывает. Голядкин второй скачет рядом, посылая ему воздушные поцелуи. Голядкин первый откидывается и исчезает в карете. В карету впрыгивает Доктор. Видно, что сзади у него хвост. Лошади рванули. Вслед несутся крики, визг, вой и свист.
КОНЕЦ
