Светлана Сологуб
Как болезнь
Монопьеса
Мелодрама
18+
Концепция 5 стадий принятия неизбежного была разработана в 1950-1960х годах американским психологом Элизабет Кюблер-Росс. Прим.авт.
Предупреждение: содержит ненормативную лексику.
Он, +- 20
Отрицание.
Дверь в подъезде тяжелая и скрипучая. Все время норовит поддать автоматическим приводом по носу, запихнуть тебя обратно в подъезд, не выпустить на улицу. Куда собрался, чего там не видал, сиди, не высовывайся. Там лужи, дыры в асфальте, окурки, мятые пластиковые бутылки и собачье дерьмо под ногами. Ты точно уверен, что хочешь туда? Вся наша пятиэтажка – старая, тяжелая и скрипучая. Когда сильный ветер, мне все время кажется, что она сейчас рассыплется, как домик поросенка, даром, что кирпичная. Сколько раз с крыши покрытие кусками сдувало. Заделывали потом кое-как, на отвали, денег типа нету. Хорошо, что мы хоть не на пятом живем, а то забегались бы с тазиками и ведрами. Двадцать первый век, че. Страшней дождя стихии нету. Еще и ручка липкая. Блин. Ну и кто и чем залапал. Опять Славка с Витькой, пранкеры малолетние недоделанные. Уши оборву. Накостыляю. Некуда дурь свою девать, насмотрелся дебилов в инете, захотел так же над людьми поиздеваться – да ради Бога, только не в своем подъезде. Давай, дуй в центр и там пранкуй. А эти то блевотину по всем пролетам сымитируют, то объявления якобы от мэра развесят о раздаче сосисок пенсионерам в ближайшем продуктовом, то венок покойницкий с кладбища сопрут, под дверь Спиридонычу подсунут. Какой дом, такой и пранк. Вернуться, вымыть руку? Да ну. Бабушка как с трех лет приучила, так на автомате и продолжаю – вернулся, посмотри в зеркало, покажи язык. Как дурак. Чем самому себе рожи корчить, лучше в луже помою, об штаны вытру. Не сахарный, чай, не развалюсь.
И сегодня ветер. Серый, колючий, как наждачка. Кожу дерет хуже сухой бритвы. Куда тебя вообще несет, Саня. На работе соврал, что заболел, вот и болел бы себе. Дома, перед компом, с чайком и бутербродом. Головой своей болел бы переклиненной. Но дома сидеть сил нет. И курить дома нельзя, курить дома – мать не уважать. На лестницу не набегаешься, да и тянет с лестницы в квартиру все равно. А так хоть покурю нормально. Зажигалка-то где? Где зажигалка, спрашиваю? Отлично, забыл. Ладно, значит, прогуляемся до пятачка. Хоть бы не встретить никого. Реально не могу сейчас никого видеть. Что с лицом, спросят. Да ничего с лицом. Просто вас не хочу видеть. Бывает такое у любого нормального человека в жизни – когда не хочешь никого видеть, когда система требует перезагрузки, без всяких внешних вмешательств. Почему все устроено так, что вокруг постоянно кто-то есть? Почему Бог или кто там еще наверху, внизу, справа-слева создал нас так, что никто не может побыть в полном, чистом, вакуумном, абсолютном одиночестве. Даже если метнуться на малюсенький необитаемый остров посреди океана, никто не даст тебе гарантии, что однажды над тобой не пролетит самолет. А это значит, что все, ты уже не одинок, мимо тебя только что пронесло как минимум 150 таких же, как ты, двуногих прямоходящих. И какая-нибудь парочка чужих флюидов все равно незнамо как просочилась с борта и добралась до твоего острова, и обязательно попала тебе на кожу. Зачем так устроено, что, выходя на улицу, ты попадаешь в зону доступа каких-то левых, не имеющих к тебе никакого отношения членов социума, винтиков системы «Шарик с пятью материками». А если я не хочу соприкасаться ни с одной единицей этой системы не то что физически, но даже визуально. Или аудиально. Есть такое слово – аудиально? Даровали мне право на жизнь – даруйте мне право на неприкасаемость, демиурги.
Мне кажется, я просто рассыплюсь в мелкий гравий, если сейчас на меня кто-нибудь посмотрит или что-нибудь мне скажет. Надо было надеть темные очки, плевать, что солнца нет. За очками хоть немного можно спрятаться.
На пятачке, как всегда, жируют голуби. Голуби – это единственная достопримечательность нашего города. Нет, есть еще набережная, парк имени кого-то и площадь перед администрацией с фонтаном, но это разве может остаться в памяти. А вот голуби, которые по какой-то неведомой причине считают себя тут реальными хозяевами, это да. Практически нигде нельзя пройти спокойно, чтобы тебя не облепили со всех сторон с наглым вымогательством семок или пшенки. Наверное, наш город – это природная голубиная аномалия, как еще их поведение объяснить, я не знаю. Детям и бабкам нравится. Меня от них тошнит. И от голубей, и от бабок, и от детей. Ладно, от детей не тошнит. Карапузы прикольные.
Третий день не отвечает. Ни на звонки, ни на сообщения. Ни на смски, ни в вацаппе. Вконтакт выходит и тоже сидит молча, сообщения мои не открывает. Что к чему, я, видимо, сам должен догадаться. Вот, догадливый, сижу третий день, догадываюсь. С какой такой радости это со мной все-таки случилось – девушка вот так просто перестала отвечать. Да, оно все-таки случилось. Они, оказывается, реально так могут – взять и замолчать на ровном месте. Вечером она мне желает спокойной ночи и лепит десять сопливых смайликов, а утром перестает брать трубку и отвечать на сообщения. Я даже ментов и больницы обзвонил, подумал, мало ли, что. До вечера подождал, вдруг телефон забыла. Ну как – забыла. В сети она с телефона висит, я же вижу.
Надо, наверно, сигарет еще подкупить. Просто так зашел, что ли. Курю сейчас, как воду пью. Я их не курю, я их ем. Одну за одной – и в никуда. Мать если б знала – убила бы. Сказала бы, лучше я тебя сама порешу, чем как отец, три месяца кровью харкать и сгореть. Я не буду, ма, честно, не буду. Вот разрулю с ней все, поженимся, и брошу сразу. Думаешь, мне в кайф, что ли.
Да, ма, ты права, со мной такого случиться не могло. Ты же вырастила меня таким, с каким девушки не молчат. Я не подкачанный, но и не дохлик. Подтягиваюсь пятнашку спокойно. На меня удобно смотреть снизу вверх. Я же знаю, ей нравится, что на меня приходится смотреть снизу вверх. От этого она чувствует себя немножко беспомощной, и ей немножко хочется спрятаться у меня на груди. И пряталась же. Глаза у меня голубые, а волосы темно-русые. Челка косая, и я ее не стригу, ей нравится, когда челка падает на глаза. Она может ее убирать своими прохладными пальцами мне за ухо. Я читал Ремарка. И мы вместе смотрели «Лето» Серебренникова. Я не люблю материться, и ее отучил. Сказал – представь, что это не слова, а какашки, и ты какаешь ртом. У девушек хорошее воображение, она сразу же представила, и как-то оно у нее сошло на нет постепенно. Хотя это, наверное, даже смешно и нелепо – здесь и сейчас не материться. В этом городе, в этой стране, на этой планете. Когда рыжая толстая Танька, которая нянечкой в яслях, с мелкими бебиками работает, и то матюкается. И это она не ругается – она просто так разговаривает. И начальству ее, видимо, норм. Вроде как это теперь для всех норм – для любого возраста, пола и социального статуса. А вот не люблю.
Куда идти? Куда я в принципе собирался, когда выходил? Никуда. Просто вытащил себя за шиворот из четырех стен. Окей, первый чек-поинт в этом квесте ты прошел. Пятачок, сигареты, зажигалка. Деньги, ключи, телефон.
Сообщение.
Сообщение.
У меня сообщение. На конвертике нарисована циферка 1, значит, пришло одно сообщение.
Вот уже и ручки трясутся, дожил.
Ваш баланс менее 30 рублей.
Серьезно?
Е.ать.
Гнев.
Это ты мне, сука?! Ты вот это вот сейчас мне?! Мой баланс меньше 30 рублей, .лядь?! Да что ты говоришь, .лядь! Да спасибо, что сказал, .лядь! А то я без тебя-то никак, на .уй, не разберусь! Знаешь, что я тебе отвечу, гаджет ты .баный?! А иди- ка ты на .уй, .баный ты в рот! Да насрать мне! Знаешь, почему?! Да потому что я и так знаю, сколько у меня там рублей, .лядь, потому что, на .уй, я сам их туда, .лядь, кладу и сам, на .уй, зарабатываю и считаю, сколько я их, сука, кладу на этот .баный телефон, чтобы, .лядь, интернет работал, чтобы, .лядь, лайки ей вовремя ставить на ее .баные фоточки, и смсочки, сука, чтобы к ней вовремя летали, .лядь!
Сука! Сука!!! Мелкая сучья тварь! Какого .уя-то?! Че ты возомнила-то о себе вообще?! Вы.бнуться захотелось?! Мало вы.бывалась?! Мало я на цырлах вокруг тебя прыгал?! Мало, .лядь, подарков дарил, может, сука, тебе красненькой, на .уй, машинки не хватает на 8 марта?! «Мужчина моей мечты» .баный твой хештег в .баном твоем инстаграме! Крылышки мне .лядь еще в .опу вставь, сука! Я не святой, .лядь! Я обычный мужик из мяса и костей! Мне твои за.ебы про вечную любовь и, .лядь, кармические пары вообще до .изды! Шла бы ты на .уй со своими бабочками, .лядь, в животе! Пельмени, .лядь, сварить нормально не умеешь, а все туда же, сука, вы.ебывается! Подруги твои, дуры, .лядь, за.бался их терпеть и , .лядь, платить за них тоже за.бался! Лоха, суки, себе нашли, да?!
И на .уй не пиши мне больше вообще, .лядь, и не звони, вообще никогда, поняла?! Засунь себе этот телефон в .изду и трахай себя им! На .уй мне это вообще надо?! Ты че, думаешь, особенная какая-то, что ли, сука, на .уй?! Поперек у тебя там, что ли, все, или, .лядь, из золота-алмазов сделано?! Или в темноте, .лядь, светится?!
Не надо мне от тебя ничего, поняла, мразь?! Сиди там и о.уевай от своей невъ.бенности! Ты че, думаешь, я не найду, кого вытрахать, что ли, на .уй?! Всё, я сказал! Всё!!! Хватит с меня этого мозго.бства твоего! Еще не хватало, чтобы сучка какая-то на .ую меня вертела! Всё, .лядь!!!
Всё!!!
….
Торг.
….
Ч-черт…
Где я?…
Ай, блин… Больно… Больно, блин…
Отлично… Рука к чертям… Сломал?
Опять, опять, опять. Заклинило тебя, Саня, опять заклинило. Давненько не было с нами такого, да, Санек? Вроде как научились мы это под контролем-то держать… Блин, надеюсь, в этот раз я никого… Да вроде нет, на кулаке кирпичная крошка, значит, в стену долбанул.
Куда меня занесло-то? Последний этаж явно. Дверь вон, куда? – на чердак, видимо. Тишина вроде. Никого. Ф-фух. Посидим тогда, выдохнем. Вспоминай, Саня, вспоминай. Что было-то после того, как забрало упало.
Ключи, паспорт… Больно, блин. Трещина, небось, все-таки есть. Деньги, сигареты. Телефон. Надо же, цел.
Ну, если за мной не гонятся менты, значит, в этот раз обошлось без нанесения телесных повреждений. Я надеюсь. Свои повреждения — фиг с ними, зарастет. Главное, чтобы опять кому-то не вломил. Посидим пока тут, в уголочке на последнем этаже. На всякий случай. Покурим осторожно. Окно вон вроде открыто, вытянет, бабки не унюхают.
Потряхивает еще? Давай-давай, успокаивайся, халк несчастный. Сколько раз клялся-божился, что больше не сорвешься. И тут на тебе, нашел, главное, из-за чего…
Окей, окей. Решила измором меня взять? Окей. Хочешь поговорить, давай поговорим. Спокойно поговорим. Давай, давай, поговорим, девочка моя. Че там, какие условия у тебя, выкатывай.
Татушка? О да, конечно, татушка. И хоть меня всего выкручивает при мысли, что в мое тело кто-то будет закачивать краску, которая там, в моем теле, и останется, давай сделаем эту парную татушку. Котики? Отлично, пусть будут котики. Милая, ты помнишь, что я не люблю кошек, я же тебе говорил, помнишь? Отлично, помнишь. И все равно это будут котики. На левом плече. Окей. У меня черный кот, у тебя белая кошечка? Отлично, пусть будет черный кот. То есть не контур, а весь полностью забитый черный кот? Черной краской? На левом плече? Окей. Хорошо. Да-а, милая, конечно, ты права, когда мы будем на пляже, это будет очень стильно смотреться, особенно на фоточках в инсте. А как ты набьешь себе белую кошечку, белой краской? Черным контуром? И бантик у нее будет? Окей, окей, значит, у тебя белая кошечка с бантиком черным контуром, а у меня полностью забитый черной краской мне под кожу черный кот.
Мы ищем компромисс, правда ведь. Только, милая, запомни, компромисс – это значит, что решение устраивает нас обоих, а не я тупо с тобой соглашаюсь. Устраивает ли меня решение по татуировкам? А знаешь, устраивает. Пусть будет черный кот, но кроме черного кота мне под кожу больше не забьют ничего и никогда. И кстати, это не кот, а кошка. Это Баст, кошачья богиня древних египтян. Дочь Света и Тьмы, которая в ярости из пушистой милашки превращается в злобного льва. Я буду носить ее на плече, а она – намурлыкивать мне ценные советы, как правильно рвать в клочки заигравшихся в богов человечков.
И стилизуем мы свои татушки под египетские. Как тебе такой компромисс, дарлинг?
Поехали дальше. Я не знаю, откуда у тебя появилась эта идея. И даже докапываться до первопричины не хочу. Ну, мало ли. Из детства это у тебя, из книжек, из сети, или из прошлой жизни. Я вникать не собираюсь. Буду на проблему смотреть отстраненно. Кто-то любит кошек, кто-то собак, кто-то попугайчиков. Ты любишь свиней. Окей, хорошо, не свиней, а минипигов. Тут все просто. Компромисс у нас с тобой по этому вопросу такой – не будет в моем доме свиньи, ясно? Ни мини, ни макси. Мне плевать, что минипиг есть у Джорджа Клуни и у кого-то там еще, мне плевать, что скоро Новый Год, и со свиньей в год свиньи можно будет клево пофотаться. Милая, в конце концов, вспомни, ты учишься на филолога. Ты изучаешь поэзию скальдов, да сохранится память о них, горемычных, в веках. После магистратуры ты хочешь защищать диссер. Тебе предлагают остаться преподавать на кафедре. Кошка-тату еще куда ни шло. Студенты поймут и одобрят. Но фотки с минипигом – это будет уже за гранью, тебе не кажется? Короче. Свинье – нет. Потом еще спасибо скажешь.
Теперь, собственно, о доме. О нашем доме. Напоминаю – тебе предлагают остаться на кафедре. Ты хочешь защищать диссер, да пребудет со скальдами сила. Ради бога. Прекрасный план, мне кажется. Хочешь – защищайся. Будешь кандидатом филологических наук. Работай на кафедре. Все у тебя получится, я в тебя верю, поедешь к своим скальдам в Норвегию или куда еще, там поучишься, книжку напишешь. Захочешь – все у тебя получится, слышишь, я в тебя верю, девочка моя, я всегда буду в тебя верить и тебя поддерживать. Но надо все делать постепенно. Смотри, весной мы с тобой поженимся. У меня к весне – тьфу-тьфу – будет уже пять объектов, а если решат вопрос о торговом центре на Красноармейской, то шесть. И мы сможем взять ипотеку, я уже все посчитал. Возьмем сразу двушку, должна же быть у бебика своя комната. Пока будешь писать диссер – как раз можно бебика родить.
Поэтому я тебя прошу. Давай сейчас придем к компромиссу. Никуда мы не поедем. Никакого переезда. Никаких фьордов. Только на фотографиях, пожалуйста. У тебя кафедра. У меня объекты. И мама. Твоей маме хорошо, у нее, кроме тебя, еще Влад с Настюхой есть, а у моей только я. Да, сейчас она работает, да, пенсионный возраст подняли, и работать ей теперь на пять лет больше, но это ведь только теоретически. А практически у нее давление, зай. Ты же знаешь, она и так на таблетках, а после того, как отца не стало, стало еще хуже. А если инсульт. От инсульта ведь иногда не сразу умирают, зай. Если она сляжет. Кто с ней останется. Если я с тобой уеду, как ты хочешь, куда подальше из нашего города, на фьорды, к ветрам и скальдам. Нет, я не думаю о плохом. Я думаю о возможных вариантах развития событий. О возможной реальности. Такой вариант настолько же возможен, насколько и тихая спокойная старость. Кто даст гарантию, что выпадет именно второй?
Да, я видел сторис в инстаграме о том, как люди меняют место жительства. Страну, континенты. Что-то такое они отцепляют внутри себя, эти крючочки, которые скрепляют друг с другом сердца родственников. Как-то рвут эти ниточки. Но я, видимо, не такой. Хочешь, до рождения бебика поедем в путешествие? Хоть на полгода? Научимся у тревел-блогеров, как за пять копеек полмира объездить – и рванем. Но не требуй от меня переезжать. Нет.
Надо бы выбираться отсюда. Вроде отошел. Успокоился, халк. Надеюсь, никто не пострадал все-таки. Ни мышонка, ни зверушка. Пошли отсюда, действительно.
Ох ты ж, солнышко выглянуло. Ну надо же.
Депрессия.
Солнышко это хорошо. Это вот прям что надо сейчас. Солнышко.
Я в детстве «Обыкновенное чудо» смотрел. Так там кто-то из героев, уж и не помню, кто, то ли Волшебник, то ли Трактирщик, говорит Медведю: «От себя не убежишь». Так вот и мне кажется. Все, от чего мы бежим – на самом деле внутри нас. Ты тащишь все это свое барахло с собой, с места на место, все свои перегоревшие батарейки и лампочки, дохлых ежиков и засушенных бабочек. Зеленый военный грузовичок с кузовом, который поднимается, если покрутить такую штучку сбоку. Деревянную пирамидку с облупившейся краской на кольцах, одного не хватает, из середины. Красный сандалик с оторванным ремешком. Колесо «восьмеркой». Первый чинарик за гаражами, от матери по губам. Отцовский нож. Машкина спина впереди на контрольной по алгебре, склоненная голова и рыжий завиток по шее, под воротник. И дальше, дальше… Быстрее, быстрее… Больше хлама, больше…
…Батя в гробу. Я посмотрел на него в гробу, первый раз, еще до кладбища, когда забирали из «комнаты прощаний» в больнице – и сразу поверил в существование души. Потому что это не отец мой лежал. Это лежала какая-то болванка, обточенное бревно, кукла, из которой сам отец ушел. Он даже внешне не был похож. Как будто сделали фоторобот по описанию кого-то, кто видел его мельком и со спины, а потом по этому фотороботу слепили манекен. Чтобы бревно стало похоже на батю, его надо чем-то наполнить. Что-то такое впустить, какую-то форму энергии, чтобы проникла в каждый нано-миллиметр этого экзоскелета и заставила его двигаться, чувствовать, разговаривать, смеяться, злиться.
Жаль, что эта система работает только на выход. И ни фига не похожи все эти актеры, которые изображают трупы, даже в гриме. Потому что труп, он такой – как будто из него что-то высосали. В нем не остается ничего гладкого и круглого. То, что его округляло – вышло. И ушло. И вообще — актер лежит живой. А отец лежал мертвый. Без-жизненный. Без жизни. Наверное, жизнь — это и есть та самая форма энергии, которая заставляет двигаться тело. Душа – это она же? Да фиг знает. Бывает жизнь без души? А душа – она зачем, чтобы двигаться, или чтобы чувствовать?
Может, я и правда потом, когда выйду из своего манекена, увижу других. Суровых таких дядек и тетек в разных навороченных прикидах. И чувак с головой пса посадит меня на одну чашу весов, а на другую положит перышко. И прищурится в ожидании, ну что, мол, парниша, как у тебя с душой? Налегке к нам пришел? И разве смогу я быть легче перышка. Вон, сколько хлама у меня с собой. Нет таких весов, чтобы выдержали.
…Ты, вот здесь, на набережной, почти на этом самом месте, стоишь и смотришь на реку. В наушниках у тебя Эми Уайнхауз, в сумочке зачетка, в голове обрывки-лоскуты второго вопроса из билета по философии. Что-то там про трансцендентное и трансцендентальное. Ты поправила наушник, я уцепился взглядом за браслет на запястье, и все, и мир мой замер, покачался немного на грани и рухнул, а осколки начали вращаться вокруг этой полоски кожи между манжетой джинсовки и длинными пальцами. Я не заметил маникюр, и вообще его никогда не замечаю, уж прости, хоть ты и меняешь его раз в месяц, и каждый раз тебе рисуют что-то новое, то пирожные, то мороженое, то рябину, то Эйфелеву башню, не верти перед носом руками, все равно не запомню. Мне достаточно твоих запястий и глаз. В них вся моя ты.
И мне все равно где ты будешь вот так стоять – на нашей набережной, или на обрыве норвежского утеса.
А можно и правда объехать полмира. Добраться до самого красивого города, до того, который с первого булыжника мостовой отзовется в сердце словом «дом», который будет дышать с тобой в унисон всеми своими стенами, увитыми плющом, и подмигивать с балконов ящичками с этими красными вонючими цветами, как ее, герань, что ли – доехать, дойти, доплыть и прямо на его центральной площади красиво вскрыться по тонким запястьям, выйти из тела и так и остаться навечно бродить по его улочкам. Самоубийц ведь не берут ни туда, ни сюда. Они в вечном пути. Стать еще одной достопримечательностью красивого города, шляться круглыми сутками, пугать туристов ледяным дуновением в затылок в разгар июльской жары и греметь цепями на старых городских воротах. Хотя бред, конечно, ничего не получится, народу там наверняка тьма, на этой центральной площади, сразу набегут, спасут, «скорую» вызовут.
Знаешь, что. Если я вдруг сейчас умру, сожги мой манекен. Я так быстрей уйду. Не хочу бродить вокруг и пытаться как-то втиснуться обратно. Не хочу, чтобы он тухнул и разлагался в земле. Не хочу, чтобы была могила и памятник с фотографией, с которой я буду радостный такой улыбаться, чтобы вы ходили с матерью туда, плакали. А ты будешь вообще ходить ко мне на могилу? Или так, заскочишь раз в годик и все. Вот поэтому и не надо. Не хочу я там, наверху, сидеть на весах и думать, ходишь ли ты ко мне на могилу.
А можно и не умирать. Знаю я один способ, как умереть и при этом продолжать ходить, разговаривать, шутить даже. Помнишь Хомяка. Ну Хомяка. Пару раз как-то виделись. Так вот ты не знаешь, это еще до тебя было, Хомяк-то в дурке лежал. Это такая долгая история, почему он туда загремел, перенапрягся парень, ну примерно вот как я сейчас, слишком переживал из-за одной… Так переживал, что спать перестал и глюки ловить начал. А ведь добрый адекватный парень всегда был. Прямо вот натуральные глюки. Говорит, стал слышать голос какой-то женщины по имени Ирма, она ему советы давала, как лучше ситуацию с этой, которая от него ушла, пережить. Ирма, прикинь. Глюк с именем. Ну и сдался он в дурку сам, потому что думал все, что пройдет, а она, Ирма эта, никак не проходила, крепко за него взялась. Месяца через два устал, да и сдался. Ну и накормили его там таблеточками. Ирма-то пропала, да только и Хомяк тоже пропал. На женщин реагировать вообще перестал. Отшибло, говорит, ничего не чувствую. Вот идет какая-нибудь мимо, все при ней, попа, грудь, ноги, волосы. А у меня все ровно. Ни сверху, ни снизу, ни посередине никаких реакций. Ни физических, ни моральных. Нет, ну то есть, когда надо перепихнуться, он перепихнется. Но ощущений при этом никаких. И даже после того, как таблетки пить перестал, ничего не вернулось. Врачи до сих пор плечами пожимают, мол, не должно быть так, ситуация странная, уникум, а вот подишь ты. Так и живет уникум Хомяк без любви. Сначала горевал, говорит, а потом привык. Даже удобно. Снаружи-то ничего не заметно. Мужик как мужик, ходит, разговаривает, пилит-строгает.
Ну а чо. И даже самоубийство совершать не надо. Заглотил таблеточек – и все ровно. Без чувств. Без души. Жизнь без жизни. Ничего не колышет. Ешь, пьешь, куришь, работаешь, сериалы смотришь, солнышко светит, облака бегут, собаки лают, мама котлеты жарит. Ты рядом что-то трещишь, о том, об этом, и ничего внутри меня на тебя не реагирует. Ни сверху, ни снизу, ни посередине. Так что я в любой момент могу прийти к тете доктору, сказать, что меня посетили какие-нибудь Маша или Петя, бесплотные духи, и достают своими советами. Или рассказать о своей мечте вскрыться на центральной площади самого красивого города. Даст мне тетя доктор таблеточку, и сотрешься ты из моего сердца, как и не было тебя. И станет мне спокойно.
Принятие.
Я тебе не хозяин. И да, у человека должен быть выбор. Только непреодолимые вещи типа смерти могут этого выбора лишить. Со смертью не поспоришь. А у тебя выбор есть. И если ты выбрала быть не со мной – ну, значит, выбрала. Можно было, конечно, по-человечески расстаться, поговорить, просто поговорить, словами через рот, знаешь, объяснить, а не просто вот так сбрасывать в игнор. Но, значит, ты так захотела.
И, знаешь, что, ждать я больше не буду. Ждать – это унизительно. Ждать – это как будто по кусочку от себя отрезать каждую минуту и складывать эти кусочки к твоим ногам. Не надо. Я себе еще целый нужен.
Мы с батей тут часто рыбу ловили. Мне года три было, когда он первый раз меня на рыбалку взял. Я червяков боялся, жесть. Так отец червяка брал, растягивал передо мной, а я крючком его посередине – тюк, и так насаживал. Больше всего запахи с рыбалки запомнились. Ряска, ил под ногами, сапоги застревают и чавкают, когда вытаскиваешь, рыба сама пахнет совсем не так, как магазинная, приятнее. Жаль, есть ее нельзя. А в батином детстве, он рассказывал, бабушка нормально так плотвичку жарила потом на сковородке, пальчики оближешь. У всех есть выбор. И травить реку всякой дрянью или не травить – это тоже выбор…
Помнишь, как ты прыгала, когда первую рыбу свою выловила тогда со мной?
Так, хватит. Прошлое в прошлом. И я выберу, пожалуй. Я выберу освобождение. Не ждать звонка. Не перелистывать фоточки. И вообще больше не держать этот телефон в руках. Плюх – и все.
Реально все. Все.
Выбрасываю.
Будь счастлива. Странно, но все, что я бы сейчас тебе сказал – будь счастлива. Я хочу, чтобы ты смеялась. А если и грустила – то недолго и уж точно не из-за меня.
Прощай.
Телефон не жалко. Рабочие контакты есть на диске. Покурить и домой.
Привет.