ЛИФТ
Драма о современном человеке.
Пьеса одержала победу в Международном конкурсе русскоязычной драматургии «Действующие лица» (Москва, 2018)
Действующие лица:
Аркадий Гордеевич — безработный
Агата — его жена
Анна — их дочь
Ада — соседка, «старая дева»
Алексей Николаевич — управдом
Соседи
СЦЕНА 1.
Квартира Аркадия Гордеевича. Стен не видно из-за высоких стопок книг, картин, мебели: массивный стол, два дивана, торшер, кресло, шкафы с перекошенными дверцами (их давно не ремонтировали). Справа — приоткрытая дверь во вторую комнату. Слышно, как в кухне капает вода из крана. За окном — крики детей и лай собак.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Мы собрались сегодня, чтобы проголосовать за принятие исключительно важного решения. Наш ЖЭК ничего не собирается делать, чтобы починить лифт, наглым образом утверждая, что он «годен для эксплуатации». Все мы, так или иначе, пострадали от этой железки. Вот, Аида Адольфовна, не даст соврать, сломала кисти обеих рук, когда лифт промчался вместе с ней сколько-то там этажей вниз. Всеми уважаемый Виктор Александрович просидел восемь часов, пока его не освободили… А про бабу Варю страшно и вспоминать, упокой Господи её душу… Каждому из нас есть что сказать. Поэтому, мы нашли службу, которая починит лифт. По моим подсчётам, это обойдётся каждой квартире в триста каждый месяц на протяжении квартала. Не будем задерживать друг друга, выслушивая каждого. Доводов «за» — более чем достаточно… У нас сегодня непростой день, завтра понедельник. Будем голосовать быстро и эффективно. Кто — «за»?
Все присутствующие поднимают в знак согласия руку, кроме одного мужчины.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Вы против, Аркадий Гордеевич?
АРКАДИЙ ― Да.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ (шёпотом) ― У вас проблемы с деньгами?
АРКАДИЙ ― Нет.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Может быть, планируете переезд?
АРКАДИЙ ― Нет.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Возможно, вы прослушали, за что мы голосуем, душа моя?!.. Могу повторить.
АРКАДИЙ ― Нет, я всё понял.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Тогда почему вы «против»?
АРКАДИЙ ― Я не пользуюсь лифтом.
Пауза.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― А как же быть с солидарностью, душа моя?..
АРКАДИЙ ― Я живу на первом этаже.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Но не вы один живёте на первом этаже. Ваши соседи будут платить. А ваша, к примеру, тёща живёт вообще на девятом. Жена к ней каждый день поднимается. А сколько ещё людей живёт на других этажах, в других квартирах?!.. И каждый день, они пользуются лифтом. Как быть с ними всеми?! С их интересами, проблемами, тревогами?! Подумайте, душа моя… Вы будете платить?
АРКАДИЙ ― Нет.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Это, чистой воды, малодушие, Аркадий Гордеевич! Что же… Давайте-ка, друзья, перейдём в кухню и обсудим возникшую ситуацию. Неожиданную ситуацию. Горькую ситуацию.
АРКАДИЙ ― Выйти могу я, а вы оставайтесь здесь.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Нет, нет, нет, мы всё-таки в вашей квартире. Выйдем мы, а вы здесь подождите.
Через какое-то время все возвращаются.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Голосуем за то, чтобы Аркадий Гордеевич не платил за ремонт лифта, но в таком случае и не пользовался бы его услугами.
Всё присутствующие голосуют — «за».
СЦЕНА 2.
Входит Ада.
АДА ― Извините! Я только со смены. Всем здрасьте.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― А! Очень! Очень хорошо. Мы уже приняли решение, душа моя, но раз вы пришли, правильно будет спросить и вас. Но, предупреждаю — ваш голос, Ада, уже ничего не изменит.
АДА ― Зачем мне тогда голосовать?!..
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― У нас свободные, прозрачные, честные, демократические выборы, душа моя. Каждый имеет право на свой голос.
АДА ― Но вы сами только что сказали, что мой голос ничего не сможет изменить.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Для протокола… Для протокола… Демократические выборы без голосов — уже не демократические выборы!
АДА ― А для протокола, я не хочу отдавать свой голос. Вот чепуха!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Вы даже ещё не знаете, зачем нам нужен голос.
АДА ― Это уже всё равно. Я не отдаю голос и кончено!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Не нужно никому ничего отдавать. Я сейчас вам задам два вопроса, вы на них ответите — да или нет, и всё, душа моя! Всё очень просто! Демократические выборы! Должны голосовать все!
АДА ― Я не буду отвечать, если мой голос ничего не решает.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Поймите же — так положено, так правильно. Любые демократические выборы — это голоса «за» или «против». Мы уже проголосовали — воздержавшихся нет, не портите нам протокол, душа моя. Одно ваше слово — и мы начнём расходиться. У всех свои дела. Воскресенье, всё-таки. Нужно собраться с духом, завтра понедельник. Не задерживайте!
АДА ― Вы повесили в подъезде объявление, что от нас зависит ремонт лифта. Я пришла после суток на заводе, а теперь вы мне говорите, что мой голос только для протокола. Алексей Николаевич, вы морочите голову!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Пожалуйста, Ада, просто ответьте на два моих вопроса. Прошу вас, душа моя… Нам не нужны скандалы в воскресенье.
АДА ― Ладно. Задавайте…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Вы согласны платить за ремонт лифта по три сотни в месяц на протяжении квартала?
АДА ― А остальные?..
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Вам не положено знать. Вы отвечаете за себя.
АДА ― Тогда — нет!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Вы согласны с тем, что Аркадий Гордеевич не будет платить за ремонт лифта, но при этом и не будет пользоваться им?
АДА ― Нет!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Вы пришли сюда, чтобы испортить протокол, душа моя! Вы будете голосовать или нет?!
АДА ― Нет!
СОСЕД ― Уважаемые, выходной же…
СОСЕДКА ― Мы свои голоса отдали, отпустите нас.
СОСЕД ― Что вы тут разыгрываете комедию. Вычеркните её из присутствующих. Не пришла — и всё тут.
СОСЕДКА ― Нет Ады — нет голоса.
СОСЕД ― Правильно!
АДА ― Покажите мне ваш протокол! Требую, чтобы мой голос учли, чтобы меня не вычеркивали. Я есть!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Он всё равно ничего не изменит, душа моя. Большинство проголосовало положительно.
АДА ― И это вы называете демократией?! Что мне делать с голосом?! Дайте сюда протокол.
Пытается прочесть, что написано в протоколе, — то приближает бумагу к глазам, то отдаляет. Всматривается.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Почему вы не носите очки?!
АДА ― Я хочу смотреть на вас сквозь туман, так легче.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Возьмите мои очки, душа моя.
АДА ― Э-э-э. Мне не нужны чужие глаза, чтобы увидеть — мой голос не один! Аркаша тоже проголосовал «против»!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Да, но мы приняли решение: Аркадий Гордеевич не будет пользоваться лифтом.
АДА (иронично) ― Отлично придумали!..
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ (поспешно) ― Очень хорошо, что вы разделяете нашу точку зрения. Мы и вам запретим пользоваться лифтом. Кто — «за»?!
Все присутствующие, кроме Аркадия и Ады, поднимают в знак согласия руку.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Решение принято! Спасибо!
Все торопливо покидают квартиру.
Остаются Ада и Аркадий.
АДА ― Э-э-э…
АРКАДИЙ ― Дура, ты на девятом этаже живёшь…
АДА ― Зачем ты проголосовал «против»?!
АРКАДИЙ ― Мне-то чего… Я на первом живу.
АДА ― Знала я, что сегодня не мой день. Утром кошка издохла… Тлен жизнь. Всё из космоса — головная боль, сны. Откуда вот человек снится, которого никогда не видел… У меня так часто бывает. В детстве дед снился, который умер за полгода до моего рождения. Отчётливо снился. Во сне и себя видишь со стороны. Откуда это всё?!..
АРКАДИЙ ― Думаю — космосу не до наших снов.
АДА ― А вот и нет! Мы же там одни. Совсем одни. Парим, как гелиевый воздушный шарик.
АРКАДИЙ ― Романтично, но это неправда. Одно Солнце, сколько места занимает.
АДА ― Солнце давно умерло.
АРКАДИЙ ― А что же тогда там светит?
АДА ― Призрак Солнца… Мы живем среди призраков…
Направляется к выходу.
АРКАДИЙ ― Ты только лифтом не пользуйся…
АДА ― Почему?.. А… А как они проверят-то?!
АРКАДИЙ ― Ну, не знаю… Что-то придумают, проголосовали же…
АДА ― Э-э-э. Всё из космоса. Туда всё и уйдёт.
АРКАДИЙ ― И голоса тоже из космоса?!
АДА ― Они в первую очередь…
Уходит.
Раздаётся телефонный звонок.
Аркадий не может какое-то время найти телефонный аппарат. Но, прислушавшись, понимает, что звонок раздаётся из шкафа.
Открывает.
СЦЕНА 3.
В шкафу сидит Анна. В руках у неё телефон.
АННА ― Ты ей нравишься. Может быть, даже любит. А она тебе, как вообще? Не очень?!.. Жаль… Симпатичная, но только по отдельности. Ровные ноги — красивые отдельно от рыхлых колен, длинная шея симпатична отдельно от круглого лица, а левое ухо от тупого подбородка… Нет. Выходит, какая-то геометрическая фигура, а не человек. Круто… Чего молчишь?! Тебе она не нравится. Конечно, не нравится. Холодно… Может, ты вскипятишь чай?
АРКАДИЙ ― Кипятят воду, а не чай.
АННА ― Сердишься. Напугала?!
АРКАДИЙ ― Что ты делаешь в шкафу?
АННА ― Подслушивала! Для Алексея Николаевича мелковата должность управдома. Ему бы в начальники повыше! «Голос, мне нужен ваш голос!» (смеётся) Зачем ты отказался платить?! Хм. Всё равно заставят. Глупо не соглашаться, когда твой голос ничего не изменит. Так испортить всем выходной… Урод!
АРКАДИЙ ― Как они могут меня заставить?!..
АННА ― Подожди, что тебе ещё устроит мать. А как ты думал?! Лишнее внимание к вам, она этого терпеть не может! Из-за тебя им больше платить нужно будет. Ах, да, совсем забыла — вдвойне больше. Ада в твоей компашке. Дура тётя Ада… Имя такое дурацкое…
АРКАДИЙ ― Имя не дурацкое, а еврейское.
АННА ― О нет, только не цитаты…
АРКАДИЙ ― «И взял себе Ламех две жены: имя одной: Ада, и имя второй: Цилла»… Это из «Первой книги Моисея».
АННА ― Я совсем замёрзла. Как же холодно здесь у тебя… Где чемодан?
АРКАДИЙ ― Какой чемодан?
АННА ― Ну, тот старый. Большой чемодан, его всегда в шкафу хранили. Я всё здесь перерыла и не нашла…
АРКАДИЙ ― Не помню. Зачем тебе?
АННА ― В детстве я так любила спать в этом чемодане. Ты спал в нём, когда только родился. Мне бабушка рассказывала. Даже фотография была чёрно-белая. Смешнючая такая… Куда она подевалась?! Не аккуратно мы относимся к фотографиям. Страшно осознавать, что мы никогда не узнаем, как выглядели наши предки. Их изображения не существуют!.. Они умерли — и всё вокруг умерло. На той фотографии, ты на девочку похож, с длинными кудрявыми волосами. В белой рубашечке. Прям, ангел. Тебя укладывали в этот чемодан, потому что не было детской кроватки. Ты вообще, помнишь то время?!.. Этот чемодан казался таким большим. Как только в него погружаешься, становилось сразу хорошо и уютно. Ты и черепаха на берегу океана, и машина-трансформер, и матрёшка, и… Кем я только себя не представляла. А ещё хорошо было прятать во внутреннем кармане что-то секретное, только твоё. Важное и ценное! Чего там только не было: конфеты, черепушка от старого сервиза с одним лепесточком, засушенная ромашка, страница календаря с красивой картинкой. Хорошо было… Ты тоже это чувствовал? Тогда, в детстве?! На его внутренней стороне был какой-то стёртый рисунок. Нельзя было разобрать, что там нарисовано. Всматриваешься в эти линии, формы, цвета, изгибы и рисуешь в воображении такое! Такое, что самый талантливый писатель или поэт позавидовал бы твоей фантазии. Сворачиваешься клубочком, поджимаешь под себя ноги, прячешь нос, сопишь тихо и только одно желание — завтра поместиться в этом чемодане. А когда перестаешь помещаться — такая потеря, такое горе. Навсегда утрачиваешь что-то важное, незаменимое, родное, близкое. Сколько мне было, когда я перестала помещаться в чемодане, ты не помнишь?!
Снова раздаётся телефонный звонок.
АРКАДИЙ ― Нет. Меня кредиты не интересуют.
СЦЕНА 4.
Агата и Аркадий. Поздний вечер. Работает телевизор.
АГАТА ― Не смогла отстирать твою рубашку. Со временем даже самая белая рубашка теряет свой цвет… Ничего не успевает просохнуть. Представляю, сколько мне пришлось бы стирать, если бы ты чаще выходил на улицу… Но на выставке сегодня тебе было бы интересно.
АРКАДИЙ ― На какой выставке?
АГАТА ― Я тебе говорила. Выставка капибар. Очень дорогие животные. Уродливые, практически бесполезные и дорогие!..
АРКАДИЙ ― Не люблю я крыс.
АГАТА ― Это не крысы, это свиньи. Они плавают. Когда-то их даже рыбами считали. Так долго их рассматривала, а сейчас вот не могу вспомнить — были у них хвосты или нет. Не помню. Зато зубы у них огромные, толстые, жёлтые. А у одного из них, взгляд на твой похож — с прищуром скользким, бегающий. Лежал не шевелился, притворялся мёртвым, наверное.
АРКАДИЙ ― Кому нужна эта выставка?
АГАТА ― Не знаю. Продавали.
АРКАДИЙ ― Их едят?
АГАТА ― Не думаю.
АРКАДИЙ ― Точно едят. Сейчас всех едят.
Неожиданно выключается свет. Телевизор умолкает.
Сцена погружается в темноту.
АГАТА ― Что-то чинят…
Слышны возмущённые крики из лифта.
Кто-то застрял между этажами.
АРКАДИЙ ― Капибары жёлтозубые…
АГАТА ― Тебе не идёт сарказм. Свет выключают редко. Не нужно жаловаться. В других районах через день при свечах сидят. А раз выключают, значит — работают, что-то чинят, строят… Нужно потерпеть. Потерпеть. Даже польза есть — экономия.
АРКАДИЙ ― Что можно чинить в одиннадцать вечера?!
АГАТА ― Ты лучше пошёл бы посмотрел, кто там кричит.
АРКАДИЙ ― Нет.
Агата зажигает свечи.
Комната постепенно наполняется тёплым светом.
АГАТА ― Я знала, что ты именно так и ответишь. Тебя это не удивляет?!
АРКАДИЙ ― Что?
АГАТА ― Что мы не опротивели друг другу за двадцать пять лет совместной жизни?
АРКАДИЙ ― Двадцать пять… Двадцать пять лет…
АГАТА ― Да, мы делим одну жизнь на двоих вот уже (посмотрев на часы). Двадцать пять лет будет ровно через пятьдесят минут.
АРКАДИЙ ― Аньке могло бы исполниться…
АГАТА ― Ты специально?! Ты специально это делаешь?! Тебе приносит удовольствие меня кусать за живое?
АРКАДИЙ ― Нельзя делать вид, что её никогда не было.
АГАТА ― Оставь девочку в покое. Её нет. Нет её.
АРКАДИЙ ― Это странно… Ты абсолютно не изменилась после её похорон. Какая была… Мне кажется, ты даже стала красивее. Помолодела, что ли… Говорят — дочери отбирают у матери красоту с годами. Тебе в этом повезло. У тебя её не отобрали, а наоборот.
АГАТА ― Ты никогда никого не любил… Даже вот сейчас… Не любишь. Ты покрываешься мхом, под тобой гниёт земля, плодятся черви. Толстые, жирные, мерзкие черви. Ты меня даже ни разу толком не поздравил с днём свадьбы. Никогда ничего не дарил. И завтра не подаришь.
АРКАДИЙ ― Я дарил!
АГАТА ― Когда это ты мне что-то дарил?
АРКАДИЙ ― Дарил. Вот этот книжный шкаф.
АГАТА ― Да, шкаф дарил. Только, что это за подарок?! Я пять дней в неделю вкалываю на заводе. Я кормлю тебя и себя, между прочим! Мне некогда телевизор нормально посмотреть, а ты мне книжный шкаф даришь?!
АРКАДИЙ ― Ты мне занавески на День рождения подарила.
АГАТА ― Да, подарила. Ты же практически не выходишь из дома. Ты посмотри, во что квартиру превратил?! Годами здесь всё это копилось. И ты продолжаешь складировать. Когда в последний раз ты что-то выбросил или дал мне выбросить?! Чего молчишь, Плюшкин?
АРКАДИЙ ― Что ты собралась выбрасывать?! Книги?! Эту библиотеку собирали по крупицам мой дед, потом отец. А мебель эта вечная. Она всех нас переживёт.
АГАТА ― Ты в эту библиотеку ни одну книгу не купил. Думаю, что ничего из этого и не прочёл.
АРКАДИЙ ― Я — художник. Я читаю «мазками».
АГАТА ― Чего?
АРКАДИЙ ― Фотографирую страницу и считываю с неё информацию.
АГАТА ― Художник?! Ты — художник. Если бы каждый, кто с горем пополам, окончил ПТУ, или как это там называется, считал себя художником, — у нас не страна была бы, а музей с экспонатами… Ты — инженер! Вот ты кто! Простой, рядовой инженер, каких миллионы! Ну, сократили тебя на заводе. Так вышло. Тогда больше ста человек уволили. От этого ты не перестал быть инженером. Захотел бы работать — работал. Но зачем, если есть, кому пахать в нашем доме.
АРКАДИЙ ― Я — художник. Просто родился в неправильном месте и зачем-то женился…
АГАТА ― Зачем мы вообще с тобой разговариваем… Молчали вчера вечером и прекрасно провели время.
АРКАДИЙ ― Нет света, поэтому и разговариваем. Вместо нас всегда болтает он (указывая на телевизор).
АГАТА ― Думаю, не стоит нарушать традицию.
На короткое мгновение включается свет.
Затем снова гаснет.
АРКАДИЙ ― Нужно всё выключить из розеток.
АГАТА (у гладильной доски, складывает вещи) ― Утюг стал работать ещё хуже…
АРКАДИЙ ― Хорошо, что в подъезде лампочку украли, а то снова перегорела бы от таких перепадов…
АГАТА ― Ты сам починишь утюг или мне его отдать в ремонт?
АРКАДИЙ ― Это Алексей Николаевич выкручивает лампочки. Со всех собирает деньги, а потом выкручивает.
АГАТА (рассматривая утюг) ― Вряд ли его можно починить… Легче купить новый.
АРКАДИЙ ― И ни разу никто его не застал за этим делом… Умеет же!
АГАТА ― Нет, на заводе тоже могут починить. Надо попробовать кому-то показать.
АРКАДИЙ ― На пятом этаже совсем отказались от лампочек и ничего. Выходят с фонариками и нормально.
АГАТА ― Здесь, по-моему, просто проводок отошёл. А раскурочат и сдерут как за капремонт.
АРКАДИЙ ― Кто-то считал, сколько электроэнергии съедают эти лампочки в подъездах?!
АГАТА ― А если изолентой попробовать, можно и не нести. Как думаешь?!..
АРКАДИЙ ― От таких перепадов напряжения всё перегорит!
АГАТА ― В крайнем случае, месяц можно и без утюга. Не страшно.
АРКАДИЙ ― Вчера в подъезде весь день лампочка горела. Днём свет включён во всю… Кому это было нужно?!.. Странно.
АГАТА ― Сколько ему лет. Пора… Нет, толку от него не будет. Только провожусь зря.
АРКАДИЙ ― На пятом этаже совсем отказались от лампочек и ничего…
АГАТА ― Завтра в комиссионку зайду, посмотрю утюг.
Агата гасит свечи.
СЦЕНА 5.
Первый сон Аркадия.
В гостиной празднично накрыт стол. Живые цветы. Играет музыка. Много гостей. Кто-то танцует парами. Алексей Николаевич произносит тост, целует по-дружески Аркадия. Ада вдохновенно читает стихи. Ей аплодируют. Агата целует Аркадия, прижимается к его плечу, ласково смотрит в лицо. Кто-то даёт сигнал, гасят свет и в комнату на специальной тележке привозят праздничный торт. Рядом накрыт белой тканью главный «подарок». Аркадий задувает свечи. Аплодисменты. Все в ожидании замирают. Аркадий долго не решается приоткрыть тайну «подарка», оттягивая интригу. Но вот отбрасывает ткань. На подносе — голова Анны.
СЦЕНА 6.
Утро второго дня.
В квартиру Аркадия и Агаты входит Алексей Николаевич.
В руках у него мусорный пакет чем-то плотно набитый.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Двери нараспашку… Весело живёте. С юмором, это хорошо. Это продлевает жизнь!
АГАТА ― Ой, это я. Сегодня совсем не в своей тарелке себя чувствую. Кормила котов во дворе. Кофе или чай? Лимон есть…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Нет. Я не люблю чай, не пью кофе. Только очищенная вода. Хочу умереть здоровым.
АГАТА ― А я вот не могу без кофе. Все говорят, сколько воды нужно выпивать за сутки, но у меня не выходит. Два литра, Боже мой! Разве наши животы рассчитаны на такое количество воды?! Страшно представить, что там внутри делается… Что это ты принёс?
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― За этим и пришёл. Собираю ненужные вещи для детского дома.
АРКАДИЙ ― Им нужны ненужные вещи?!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Остроумный у тебя супруг, Агата! Цени его! Такого больше не найдёшь! Ты бы его слышала вчера на собрании.
АГАТА ― У меня были где-то такие вещи… (открывает шкаф, какую-то одежду откладывает).
АРКАДИЙ ― Тебе не кажется, Алексей Николаевич, что от твоего мешка несёт мертвечиной.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Знаешь, Аркаша, я тебя слишком хорошо знаю, чтобы реагировать на подобные высказывания. Шутишь?! Шути, душа моя. На здоровье, шути! Я люблю людей с чувством юмора. Тем более, что у меня иммунитет.
АРКАДИЙ ― Я могу взглянуть? (указывает на мешок).
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Смотри, если хочешь… Агата, а книг старых или бумаг каких-то ненужных, нет?! А то, не хотел всем говорить, налетят, но вам скажу, вы не налетите — акция сейчас проходит, кто больше сдаст макулатуры, может выиграть телефон. Сенсорный, с хорошей камерой. Какая-то новая модель.
АРКАДИЙ ― У тебя же есть телефон.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Что ты за человек?!.. А?!.. Телефон есть! Ну, есть… и не один есть… Но лишних вещей не бывает, душа моя. Лишнего ничего нет, и не может быть. В такое время мы живем! Ты только задумайся. То, что было вчера, сегодня это не просто прошлое, этого как будто и не было. Совсем не было. Начисто не было, душа моя. Настоящего не существует, усёк?! Казалось, что техника уже исчерпала себя, всё — дальше, ну, некуда. Но, что мы видим?! Каждый день — одно заменяет другое, а это другое — третье и так до бесконечности. И нас когда-то заменят другие. Вот увидишь. Может быть, уже завтра.
АРКАДИЙ ― Дырявое твоё милосердие (бросает мешок).
Входит Ада. В руках у неё коробка и сонник.
Она держит книжку, как молитвослов.
АДА ― Хотела позвонить, но вижу дверь открыта…
АГАТА ― Проходи. Сейчас закрою.
Ада ставит коробку на стол.
АДА ― У вас тут собрание продолжается…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Дружеская беседа. А ты на лифте сюда спустилась?
АДА ― Нет. Пешком шла. Знаешь, сколько ступенек от девятого до первого этажа?!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― 220.
АДА ― Псих. Но, хорошо, что ты здесь…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Интересно…
АДА (открывает сонник на закладке, читает) ― Слушать ухом землю — к собственной смерти. Отстать от поезда — к смерти… Туман — к смерти…
АГАТА ― Началось…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Кому эта дрянь приснилась? Хотя мне это и не очень интересно… Но так… Поддержать разговор смогу!
АДА ― Я собственно не за этим пришла… Вы не поймёте… Это знаки… Из космоса. Такой сон просто так не может присниться. В наш дом скоро войдёт смерть… Да, да, вот увидите. Не останавливайте меня и не жалейте. Мне лопата нужна…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Уже?..
АГАТА ― Зачем?
АДА ― Похоронить.
АГАТА ― Кого?
АДА ― Кошку.
АГАТА ― Ох, ты как скажешь… Так в пакете выбрось, это же не человек. Может чаю?! Лимон есть.
АДА ― Всё-таки хочу похоронить.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Не хочу, но должность обязывает поинтересоваться — где? Где ты её закопать хочешь, душа моя?!.. Если у подъезда, предупреждаю: там посажены цветы, если за клумбой, что рядом — там куст сирени. А твой огородик, что ты разбила перед окнами пятой квартиры — я сожгу, слышишь?! Это надо было додуматься — ферму устроила. Огурцы, помидоры, морковочку выращивает.
АГАТА ― Откуда у нас лопата…
АДА ― Ну что же, тогда оставляю её вам. Сами зароете. У меня рука не поднимается…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― К жизни нужно относиться доверчиво, душа моя…
АГАТА ― Что значит — оставляю?!
АДА ― Делайте, что нужно (указывая на коробку из-под обуви, что всё это время стояла на столе).
АГАТА ― Уберите это со стола! Что за проклятье!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Ну, Ада, всего от тебя ожидал, но такого…
АДА ― Я не знаю, что с ней делать. Смерть заразная баба. Не могу я просто так её выбросить. Не могу.
АГАТА ― Забери её сейчас же с моего стола! Так… Аркадий, что ты смотришь и молчишь! Ты ешь за этим столом! Сделай что-нибудь!
Аркадий берёт коробку и выбрасывает в окно.
Ада бросается к окну, затем выбегает из квартиры.
АГАТА ― Что ты сделал? Она сейчас снова прибежит… И вся в соплях.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Не прибежит… Аркаша, ты погорячился, решил обратить на себя внимание — это я понимаю. Чёрт с ней, душа моя. Она подбирает подыхающих животных, а потом хоронить не хочет. То же самое было с её матерью. Вспомните. Сколько это лет прошло, не помню… Померла баба Франя, а похоронили только через две недели. Адка никому ничего не сказала. Боится похоронных процессий, а с трупом жить две недели не боится. От таких жильцов не утечки газа опасаться надо, они тебя быстрее с ума сведут. Душа моя, Аркаша, ты догадываешься, что у меня вот здесь в кармане? А?! Правильно, душа моя, протокол. Не своди, хоть ты меня с ума. Только подпись поставь напротив фамилии своей — и всё, вопрос решён. Я даже никому не скажу… Слово даю. Честное слово, душа моя. Чернила не кровь, сохнут быстро.
АРКАДИЙ ― Что вы пристали ко мне со своим лифтом!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Не со своим, а нашим! Это дело так просто не оставят. Да и как ты сам без лифта?! Лифт — это главная артерия, что пронизывает и соединяет весь наш дом, весь мир! Мир, понимаешь! Мы все здесь повязаны друг с другом… Ну, не бывает иначе. Не перерезай эту пуповину — захлебнешься кровью. Не сможет твоя квартира существовать отдельно от остальных, и ты не сможешь. И это хорошо! Замечательно! Так устроено нашими предками! Они притягивались изо всех сил друг к другу, поэтому теперь внутри каждого из нас маленький, крохотный магнитик. Он-то нас и повязывает. Нельзя иначе. Один человек — это не человек даже. Так, обрубок какой-то. Ты же не хочешь быть обрубком?!
АРКАДИЙ ― Ополовинены мы давно, с рождения.
АГАТА ― Псих…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Пусть говорит…
АРКАДИЙ ― Разве плохо быть одним целым… Одним самостоятельным целым… Целым без общих артерий. Мои сосуды берут начало и заканчиваются в моём теле. Только в моём! Я не хочу иметь ничего общего ни с тобой, ни с тобой тоже. Никаких артерий и пуповин. Придумали! Нет ничего нашего, нет ничего общего, нет половинок! Есть я! Я — есть, а всё остальное обман. Вокруг тени и их зеркальные отражения.
Аркадий уходит.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ (вдогонку) ― Я рад, что у нас состоялся откровенный разговор… Слышишь?!
АГАТА ― Куда пошёл?
АРКАДИЙ (из прихожей) ― Хоронить кошку!
Аркадий захлопывает дверь.
СЦЕНА 7.
Алексей Николаевич и Агата остались одни.
АГАТА ― Почему ты сразу не обратился ко мне на счёт этого проклятого лифта?! Ты же знаешь его… Сколько лет знаешь.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Сегодня я понял, что Аркашу совсем и не знаю. Я специально собрание в вашей квартире организовал. Думал, что оживится… Он тебя не бьёт?
АГАТА ― Что ты…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Такой сразу убьёт… (смеётся).
АГАТА ― Ты давно не заходил.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― У меня уютнее. Просторнее. У вас тяжело дышится. Прям задыхаюсь.
АГАТА ― Знаю. Но хочу, чтобы сегодня у меня. Прихоть! У меня есть сорок минут. Целых сорок минут.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Здесь неудобно. Эта мебель давит на меня. Смотрит что ли.
АГАТА ― Ты никогда не думал взять меня в жёны?
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Зачем?! У меня есть жена.
АГАТА ― Я была бы второй.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Не выйдет.
АГАТА ― Почему?
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Я женат в третий раз и в последний.
АГАТА ― В последний?! Ты любишь Нинку? У неё чёрные волосы растут над верхней губой.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Какая любовь может быть в третьем браке… А волосы я не замечаю. У меня же дальнозоркость. Очень удобная штука. Главное, в нужный момент успеть снять очки.
АГАТА ― Расчёт?
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Комфорт! Да, да, не округляй глазёнки, душа моя. Нам удобно. Мне нравится, как она готовит. Очень вкусно готовит, кстати. Ей нравятся мои подарки. Не пропускаю ни одного повода, чтобы подарить ей что-нибудь эдакое… Пусть даже какую-то мелочь. Брелок… Это залог спокойной семейной жизни. Тем более, она мне должна.
АГАТА ― Должна?
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Я её взял, когда она начала вянуть. Да, да, стремительно и бесповоротно вянуть. Женщине за сорок не приходится выбирать. Она вроде ещё женщина, но уже и не женщина. Привлечь внимание мужчины уже не может, как раньше. Это мы в сорок только начинаем жить. У нас обратный отсчёт, понимаешь, душа моя. Природа так решила, чтобы мы дольше размножались.
АГАТА ― Но я твоё внимание привлекла…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Ты — любовница со стажем, неотделимая часть моей семейной жизни. Без тебя, это уже и не семья! А, так — пародия.
АГАТА ― Странно, что она ни о чем не догадывается. Или догадывается?!.. Десять лет уже… Женщины часто это чувствуют.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― О чём ты, Агата. Мы же с тобой профессионалы. Мы с тобой, как вишня с косточкой. Оторвать можно только вместе с мясом.
АГАТА ― Или проглотить вишню вместе с косточкой.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― А твой тебе не изменяет?
АГАТА ― Если только со сломанным утюгом… Но я часто это представляю. Фантазирую… Думаю, каким бы он мог быть с другой женщиной. Как бы её касался. Что выражало бы его лицо. Эти сцены снятся, иногда.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― После смерти вашей Аньки, его лицо ничего не выражает.
АГАТА ― Не надо…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― На похоронах, я представлял в гробу своих детей. Почему, не знаю. Даже странно. Что бы я чувствовал, ощущал, о чём думал, если бы они вместо неё там лежали. Мертвое лицо становится сразу каким-то кукольным, как ненастоящее. Я так долго смотрел на это лицо… В какой-то момент показалось, что она шевельнулась… Анька у вас была, как сказать, не совсем благополучной. Забеременеть так рано, неизвестно от кого. Вечно куда-то уходила, с кем-то неизвестным шаталась, встревала в нехорошие истории. Бродячая собака, какая-то. Щенок. Жалко её, конечно, как любое существо живое. Но, знаешь, неизвестно, что из такой могло бы вырасти. Может было бы только хуже, если… Кто в этом виноват?! Природа решает, какому дереву расти, а какое молнией разрубить на части.
АГАТА ― Ты всё испортил. Зря испортил.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Тебе неприятно, что я назвал твою дочку собакой?!.. А ты задумывалась, что именно после её смерти, мы с тобой стали встречаться. Первый раз это было похоже на случайность, ну а потом… Завертелось. Почему до этого мы не замечали друг друга.
АГАТА ― Замечали. Почему не замечали…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Не надувай губки, душа моя… Мы никогда не говорили об этом. Ты набрасываешься иногда так неожиданно. Нет, это даже приятно. Я решил просто какую-то прелюдию вставить… Что ты молчишь? Сколько, ты говоришь, её уже нет?
АГАТА ― Десять лет, две недели и двенадцать часов.
СЦЕНА 8.
АДА (читает) ― «Зелёнка разлита под окном, ты идёшь ко мне с венком. Зачем под окном зелёнка, почто тебе венок…» или нет, это лучше: «Гроб вчера зарыли, а меня в него положить забыли, я нашёл канат, лопату, раскопал и…»
АРКАДИЙ ― Это стихи или проза?
АДА ― Недавно думала о том, что хорошо бы устроиться в ритуальные услуги, венки делать. Надоело на заводе. Каждый день одно и то же. Рожи у всех похожие. А так, хоть разнообразие.
АРКАДИЙ ― Он явно имел в виду что-то такое, чего нельзя адекватно выразить в письменном тексте.
АДА ― Много интересных тем поднимает. Но они, какие-то обрывочные, как серия из дешёвого сериала. Эти стишки — вышли очень даже удачными… Сколько раз я прокручивала в голове подобные диалоги… Умные люди говорят: «До чего бы вы не доходили в отношениях, не опускайтесь до личных оскорблений, унижения достоинства». Красиво как! Я заучила.
АРКАДИЙ ― У нас сегодня непростой день. Нужно вынести мусор и уплатить по квитанциям.
АДА ― Вчера смотрела на Ютубе видео. Мужчина виртуозно играл на скрипке в девяносто восемь лет. Представь себе! Его кисти прорублены глубокими морщинами, лицо перерезано кожными складками, он практически ничего не видит. Стоит на полусогнутых. Коричневых пятен на его лице больше, чем волос на голове, а кожа на шее похожа на пергаментную бумагу. И вдохновенно играет на скрипке. Я подумала, что тоже смогу научиться. Это даже могло бы меня прославить, как думаешь?!
АРКАДИЙ ― Будет непросто.
АДА ― Носила бы узкую чёрную юбку.
АРКАДИЙ ― Тебе пришлось бы брать уроки и много лет учиться.
АДА ― Я могла бы работать в ритуальных услугах, чтобы оплачивать уроки, а прославиться игрой на скрипке… Работа музыкантам приносит удовольствие?!..
АРКАДИЙ ― Думаю, работа не может приносить удовольствие, у неё другие функции.
АДА ― Ну, хоть кому-то работа должна приносить радость, какое-то облегчение. Вот эта твоя картина со скрипачом — моя любимая. Ты получал удовольствие, когда над ней работал?
АРКАДИЙ ― Это не моя картина.
АДА ― Я помню, как ты её рисовал.
АРКАДИЙ ― Перерисовывал… Это картина Шагала.
АДА ― А… что здесь твоё?
АРКАДИЙ ― Ничего. Я делаю копии.
АДА ― Всё это копии?! А почему ты сам не рисуешь?!
АРКАДИЙ ― Боюсь.
АДА ― Чего ты боишься?!
АРКАДИЙ ― Не знаю. Так и не определился, что хочу рисовать. Натюрморты угнетают. Пейзажей в нашем городе нет, сплошные спальные районы. Портреты пытался делать, но люди себя на них не узнавали. Кому нужны портреты, где изображён не ты.
АДА ― Может быть ты дальтоник?
АРКАДИЙ ― Какая теперь разница.
АДА ― Попробуй нарисовать мой портрет.
АРКАДИЙ ― Сейчас?
АДА ― Ну, да. Что такого. Может быть с возрастом у тебя талант стал сильнее, выразительнее, как вино с годами — изысканнее. Тем более, что никто никогда не рисовал мой портрет. А так хочется! Очень хочется! Жутко хочется почувствовать, как это.
АРКАДИЙ ― Брось, Ада.
АДА ― Меня можно и обрубком карандаша нарисовать. Пожалуйста.
АРКАДИЙ ― Это глупо.
АДА ― Ну, пожалуйста. Очень прошу.
АРКАДИЙ ― Ладно (вынимает из шкафа необходимые материалы). Только не двигайся и лучше не разговаривай. Садись вот на этот стул. Свет плохой. Сейчас включу лампу… У тебя египетский профиль.
Аркадий рисует портрет.
АДА ― Это плохо?
АРКАДИЙ ― Длинная шея и уши.
АДА ― Некрасивая?
АРКАДИЙ ― Я этого не говорил. Просто — египетский профиль.
АДА ― Знаю, что я некрасивая.
АРКАДИЙ ― Не разговаривай.
АДА ― Тогда ты говори.
АРКАДИЙ ― Что говорить?!..
АДА ― Расскажи, какую-то историю…
АРКАДИЙ ― Историю… Историю не расскажу. Но есть один забавный факт, о котором я узнал совсем недавно.
АДА ― Очень интересно!
АРКАДИЙ ― Не разговаривай. Есть такое дерево, не помню, как называется. Растёт, наверное, в тропических лесах. Очень далеко. Мы там никогда не были и не будем… Да. Есть такое дерево, которое в определённый момент своей жизни выбрасывает все семена. Они прорастают в земле и дают жизнь новым деревьям. А это старое дерево блокирует все свои поры (или как там у них это называется), и отказывается от воды. Обрекает себя на смерть, получается. Осознанно! Но, разве у дерева есть сознание? Они могут мыслить и принимать решения?! Не могу перестать об этом думать.
АДА ― Можно уже посмотреть?
АРКАДИЙ ― Да…
АДА ― Так быстро?
АРКАДИЙ ― Это пока набросок. Ну, в общем…
Ада радостно выхватывает лист бумаги.
Какое-то время рассматривает изображение.
АДА ― Вчера возле лифта кто-то оставил две стопки книг, выбросил. Я посчитала — сорок три книги, сегодня осталось только двадцать шесть. Думаешь, кто-то взял книги, чтобы читать или сдать в макулатуру?.. Сборник со стихами из той стопки. Жаль, что страница, где обычно фотография автора — вырвана (встаёт и направляется к выходу).
АРКАДИЙ ― Ты уже уходишь?
АДА (вертит портрет в руках) ― Пойду, сдам в макулатуру.
СЦЕНА 9.
АННА ― Вот он… (открывает чемодан, рассматривает вещи, что в нём хранятся). Ой, что это?!.. А! Какой забавный… (рассматривает игрушки). Зачем ты хранишь старые кисти? Альбом… Ваша с мамой свадебная фотография… Ты носил очки? Ой, а вот и я. А рядом со мной какая-то девочка… Хм. А, это соседская девочка… Мы вместе ходили в третий или четвертый класс, а потом она переехала. Помнишь, как ты ударил меня по заднице за то, что я с ней целовалась в песочнице?!
АРКАДИЙ ― Тебе было лет десять… Вы просто играли.
АННА ― Я помню запах её волос, её родинки на левом ухе. У неё постоянно торчала бирка заворотом платья. А, когда она подпрыгивала на скакалке, я видела её узкие бёдра и кружева трусов. Ах, да — она была рыжей. Вот это я и забыла… Только сейчас вспомнила. Мне нравилось её целовать. От неё всегда пахло карамелью. Только не вздумай читать мне морали. А то расскажу тебе чужой секрет. Да, да, да! Хочешь, расскажу? Агата тебе изменяет… Все начальные буквы наших имен на «А», как будто крик — «А-а-а-а-а»… Прочти мои мысли. О чём я сейчас думаю? Помнишь, как в детстве мы играли в эту игру. Ты всегда выигрывал. Угадывал. Как у тебя это получалось? Помнишь?!
АРКАДИЙ ― Просто ты подыгрывала мне.
АННА ― Неправда.
АРКАДИЙ ― Правда.
АННА ― Ну, попробуй. Вот сейчас, о чём я думаю?!
АРКАДИЙ ― Ты думаешь, какой ничтожный и жалкий у тебя папаша. Я часто думаю в последнее время — кем бы я мог быть. Нет, не в профессии, а вообще. Каким человеком. Меня не оставляет мысль о том, что есть я, а есть ещё кто-то, совсем рядом, кем я мог бы стать.
АННА ― Не угадал.
АРКАДИЙ ― Знаю.
АННА ― Я вспомнила тот случай, когда чуть не утонула.
АРКАДИЙ ― Мы с тобой отдыхали у озера. Ты зимой много болела, и врачи советовали тебя чаще вывозить на природу. В тот день было невыносимо жарко. Ты зашла в воду, я стоял рядом. Капризничала… Тогда впервые задумался — зачем я завёл ребёнка?! Вспомнил, как спокойно и тихо жил, когда тебя ещё не было. По воскресеньям можно было вставать с постели только поесть. Тогда я подумал — ничего же не произойдёт, если один раз нырну. Солнце пекло всё сильнее. Дышать было невозможно. Я снял прилипшую к потной спине футболку, посмотрел на тебя, убедился, что стоишь рядом. Ты тогда так посмотрела на меня… Так, по-взрослому что ли. Не знаю. И я нырнул в воду. Боже, какое блаженство! Хорошо! Когда я вынырнул, тебя нигде не было — ни в воде, ни на берегу. Эти несколько секунд длились так долго. Невозможно долго. Я почувствовал, будто солнце рухнуло мне на плечи. Виски сдавило невидимыми щипцами. Я не мог нормально дышать. А потом почувствовал тебя у своих ног. Боже мой! Это были самые ужасные и, вместе с тем, самые прекрасные секунды в моей жизни.
АННА ― Давай сыграем в шахматы?! Если я выиграю — ты убьёшь Агату…
АРКАДИЙ ― Зачем ты хочешь, чтобы я её убил?
АННА ― В её животе растёт человек. Каждый день растёт. Очень быстро растёт, но он не должен родиться. Агата не заслуживает вечности. Я последнее яблоко на её дереве.
АРКАДИЙ ― А, если я выиграю?! Ты дашь мне покой?
АННА ― Покой… Меня ведь нет… От меня осталось пару костей в земле. Я — здесь (поочередно прикасается к голове, груди, животу Аркадия). Здесь и здесь немного… Холодно. Почему так холодно?!.. Одни сквозняки в этой квартире. Помнишь, как ты меня учил играть в шахматы? Мне казалась эта игра очень скучной. Игра для тех, кто любит молчать. Я играю белыми.
АРКАДИЙ ― Тебе стоило выбрать чёрные.
АННА ― Нет. У чёрных не хватает ферзя, его заменяет деревянная пробка из-под шампанского. Это некрасиво. А я хочу выиграть красиво.
АРКАДИЙ ― Ты так уверена, что выиграешь?
АННА ― Я в любом случае выиграю.
Играют.
АРКАДИЙ ― Почему ты замолчала?
АННА ― Тишина скажет о большем. Как и твоя новая картина.
АРКАДИЙ ― Какая картина?
АННА ― Вон та. Откуда она?
АРКАДИЙ ― Это Хоппер.
АННА ― Норвежец?
АРКАДИЙ ― Нет, американец. Нравится?
АННА ― Почему ты только перерисовываешь… Неужели никогда не хотелось что-то нарисовать своё?! Или написать, как правильно?!..
АРКАДИЙ ― Меня забавляет перерисовывать все изгибы на теле женщины, которая много десятков, а может и сотен лет назад, позировала. Искать мелкие изъяны на холстах. Сколько бликов в зрачке у неё, сколько голубых венок на запястье.
АННА ― Ты плохо играешь. Сосредоточься или поверь в свою победу, если сможешь.
АРКАДИЙ ― Необходимо хоть во что-то верить. Как же без этого?! Я — верю.
АННА ― И я верю! Верю, что Земля вертится вокруг Солнца, а Луна — спутник Земли. Всё остальное — случайности.
АРКАДИЙ ― Вот так и вера. Задуматься только — чем больше наук в голове, тем она глупее. В моей не поместилась ни одна наука и, поэтому я могу утверждать, что нет случайностей или ошибок. Кто-то должен определять — кому и когда родиться, например, или умереть. Ты посмотри. Вот моя кожа, под ней кости, жилы, кровь. Что ты молчишь?! Но разве это я?! Эти кости?! Что-то же движет мною, заставляет чувствовать, думать, встать сейчас и пойти к окну, затем вернуться и сесть уже не на стул, а в кресло, например. Что-то ведь сидит во мне ещё?! Нужно же верить во что-то…
АННА ― Я верю, что Земля вертится вокруг Солнца. Ты потерял слона. Знаю, о чём ты сейчас думаешь.
АРКАДИЙ ― Интересно…
АННА ― Ты прокручиваешь в голове тот день…
АРКАДИЙ ― Ты стала гораздо лучше играть в телепатию.
АННА ― Никто не плакал. Больше молчали и вздыхали. Почему тебя не было на моих похоронах?
АРКАДИЙ ― Я надел плащ, взял зонтик, потому что шёл дождь. На улице никого не было. Только у самого вокзала продавцы и перекупщики попадались мне на глаза. Прибыл поезд, но двери никто не отпирал. Дождь ручьём скатывался по вагонам, которые будто ждали этого благословения, чтобы вода слизала всю пыль и грязь с боков. Я увидел в окошке, над которым рисовалась надпись «Касса» — женское лицо. Круглое, с красными щеками и длинным носом с горбинкой, а на щеке небольшой, но заметный шрам. На всю жизнь шрам. «Какое странное лицо, — подумал я, — наверное, оно становится ещё более круглым, когда на нём появляется улыбка». Я прижался к стене. Говорят, когда человек начинает нервничать, происходит резкий прилив крови к голове, и тогда щёки краснеют. Все святые, какие глубокие изгибы на плечах! Впадина у ключицы, оврагом присоединялась к шее. Когда это лицо говорило, впадина становилась ещё глубже. Шрам на щеке тоже шевелился и по форме напоминал пятиконечную звездочку. Окошко в кассе захлопнулось на какое-то время, а когда снова открылось — в нём появилось другое лицо. Я раскрыл зонтик и отправился к вокзальному выходу, следуя за тем лицом с красными щеками. Наконец, мы подошли к подъезду. Лицо скрылось. После этого я заметил, что центральные часы били уже половину второго ночи. Может быть я император, а только притворяюсь обычным человеком.
АННА ― Ты проиграл.
СЦЕНА 10.
АГАТА ― Ты, притворяешься, что спишь?! Ну, это к лучшему. Если ты не заплатишь за лифт, люди перестанут с тобой здороваться, а потом и со мной. Это небольшая сумма, ради которой стоило бы заваривать кашу. Мы платим за вывоз общего мусора, за уборку подъезда, домофон… Зачем высовываться?! Тебе не хватает внимания?! Или просто скучно стало столько лет в четырёх стенах просиживать?! Иди работать! Хотя, если честно, очень удобно, что ты дома. Ты сам это понимаешь. Тебя же всё устраивало. Что теперь изменилось? Я не могу без лифта. Да, представь себе. Он мне нужен. Мы не сможем жить отдельно от всех. Делать вид, что никого вокруг не существует. Это даже страшно! Возможно, мы чувствуем себя живыми только тогда, когда мы часть чего-то целого, общего, большого, сильного…
АРКАДИЙ ― Почему мы не уехали в столицу или в какой-то большой город?
Аркадий с озадаченным видом ходит по комнате.
АГАТА ― Ну, как?! Как бы мы там жили…
АРКАДИЙ ― Люди живут как-то…
Аркадий находит в шкафу ремень. Присматривается.
Пытается со спины подкрасться к Агате.
АГАТА ― Вот именно, что как-то. Люди! Они переезжают в особо крайних случаях. На это должна быть болезненная причина. Вот так просто переехать… В большом городе заново пришлось бы учиться жить, а может и выживать.
АРКАДИЙ ― А здесь мы разве не выживаем?
АГАТА ― Станок твой списывают. Кроме тебя его так никто и не смог полностью освоить. Да и устарел он. Завод вообще хотят закрыть. Точнее не закрыть, а продать. Наверное. Так говорят.
АРКАДИЙ ― Кому он нужен?
АГАТА ― Не знаю, испанцам, наверное.
АРКАДИЙ ― Зачем Испании нерабочие станки?
Аркадий отбрасывает ремень, берёт утюг.
АГАТА ― Помнишь твой проект нового оборудования?
АРКАДИЙ ― Не помню.
АГАТА ― А на заводе вспомнили. Думаю, они предложат тебе сотрудничество. Ты ведь должен хоть один настоящий поступок совершить в жизни!
АРКАДИЙ ― Не думаю.
АГАТА ― Это твой шанс вернуться.
АРКАДИЙ ― Куда?
АГАТА ― Ты же сам хотел, чтобы твой проект утвердили. Обивал пороги департаментов и прочее. А теперь ёрничаешь!
АРКАДИЙ ― Да, хотел. Но это было пятнадцать лет назад.
АГАТА ― Ты ещё не старик. И я, между прочим, тоже!
АРКАДИЙ ― Что ты хочешь от меня, Агата?
АГАТА ― Пойди на завод и предложи им свой проект.
АРКАДИЙ ― Сказала, сами предложат сотрудничество.
АГАТА ― Ну, ты же знаешь всю эту бюрократию. Кто-то хочет, а кому-то и выгодно, чтобы завод продали со всеми нами. Как мы будем жить, если завод закроют, подумал?! Все говорят, что твой проект может изменить ситуацию. По крайней мере, можно попробовать! Все говорят!
АРКАДИЙ ― А, все… Поверь, мой проект уже давно устарел. За эти годы столько всего произошло. Какие технологии, машины. Всех вас можно заменить парой роботов.
Аркадий ставит утюг на место, бросается к подушке.
Находит в ней следующее «оружие».
АГАТА ― Ты просто законченный эгоист!
АРКАДИЙ ― Все художники эгоисты.
АГАТА ― О! Я выходила замуж за инженера, а не за художника. Нет такой профессии, это хобби.
АРКАДИЙ ― Ты из меня сделала хобби! Я мог бы писать настоящие полотна. Не сделал это, потому что женился! Лучше бы вместо этого, купил упаковку красок!
АГАТА ― Я никогда не запрещала тебе рисовать. Вон сколько ты измазал бумаги. Просто тебе всегда было удобнее перерисовывать чужие картины. А как же! Даже, если бы сказали, что это плохо, ты бы переложил вину на автора: «Это же не я, я просто э-э-э, перерисовал». Лямзил всю жизнь чужие сюжеты! Неблагодарный идиот!
АРКАДИЙ ― Шизофреничка!
АГАТА ― Неудачник!
АРКАДИЙ ― Никчёмная жена!
АГАТА ― Бездарность!
АРКАДИЙ ― Мещанка!
АГАТА ― Лузер!
АРКАДИЙ ― Сука!
АГАТА ― Ты даже на оскорбление не способен!
Аркадий душит себя подушкой.
СЦЕНА 11.
В лифте. Входит Алексей Николаевич. За ним поспешно вбегает, в уже закрывающиеся двери, Ада. После неловкой паузы, Алексей Николаевич прерывает тишину.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Вчера вечером я зашёл в небольшой ресторанчик. Кто-то может назвать его кафешкой, но для меня, это небольшой ресторанчик. Заказал бокал белого сухого и кальмара. За расстроенным пианино играл какой-то молодой парень, блондинка официантка, с красивым шрамом над верхней губой, ненавязчиво меня обслужила. Кроме нас троих в этом небольшом ресторанчике никого не было. Может быть, до меня сюда целый день никто не заходил. Мне показалось, в какой-то момент, что мы семья. Тихий вечер. Каждый занят своим, каждый из нас будто бы сам по себе, но на самом деле, мы все вместе. И так будет всегда! Я пил вино маленькими аристократическими глотками. Ещё меньшими дольками ел кальмара. Очень хотелось курить… Скрип входной двери. «Дзинь, дзинь, дзинь», — забрякало над дверью. Зашёл небритый мужчина в кожаной куртке и сказал официантке: «Просто налей водки». Этот плохо выбритый мужчина разрушил в одну секунду мою семью. Так и ты, Ада. Ты, душа моя, этот плохо выбритый мужчина!
АДА ― Я на автомате заскочила. В первый и в последний раз.
Лифт резко останавливается. Гаснет свет.
АДА ― Что за шуточки?!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Даже техника тебя не выносит, душа моя.
АДА ― Всё рушится вокруг, а вы пытаетесь убедить, что ремонт нас спасёт. Не рушится только ничего у вас… Всё тип топ. Так?!..
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Техника, душа моя, живёт своей жизнью. Так бывает. Пройдёт пару минут, максимум десять, и он тронется.
АДА ― То, что здесь кто-то тронется, я и не сомневаюсь. Вы лучше фонариком посветите. Кажется, я сломала каблук.
Алексей Николаевич включает фонарик на мобильном телефоне.
АДА ― Чего впялились мне в лицо?! Нет, не сломала.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Ммм… А я-то думал с такими принципами человек не врет. Ошибся. Обидно.
АДА ― Вот даже интересно. Любопытно. Нет, так… Правда, любопытства ради.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Ну, ну, ну…
АДА ― Чего может бояться такой человек, как вы, Алексей Николаевич? Нет, ну, правда. Мне кажется, человек, который роется во внутренностях других людей — ничего не боится. Ну, нет у вас этого чувства… Нет с рождения. Не может быть, просто. Страх — это, какое по счёту чувство у человека? Шестое?!..
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Наука, душа моя, ничего не знает о чувствах… Для науки это факультативные знания.
АДА ― Дерьмовая наука.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Я боюсь.
АДА ― Всё-таки у вас есть страхи?! Очень интересно… Безумно даже, интересно.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Больше двадцати лет в больнице работаю, душа моя. Всё и всех там знаю. В какую сторону открывается каждая из 128 дверей, куда выносят мусор, как зовут охранника, какая кнопка заедает в лифте, где не хватает плиток на полу… Всё. Но один раз в день меня охватывает ужас, который я не могу побороть. Мой автобус 231-Б останавливается на противоположной стороне от больницы. Дорога очень широкая, или она мне только такой кажется. Белые полосы зебры на асфальте постоянно стёрты. Каждый раз, когда надо перейти этот кусок дороги, у меня возникает острое ощущение, что я могу не дойти. Ну, то есть что-то случится. Стою парализованный. Я не увижу машину, или не рассчитаю, с какой скоростью эта машина движется, и начну переходить. А вдруг мою ногу схватит судорога, или вон у той красной волги откажут тормоза… Этот кусок асфальта каждый день отбирает кусок моей жизни.
Повисла неловкая пауза.
АДА ― Кто бы мог подумать… Кусок асфальта… Удивительно!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Похоронили вчера кошку?
АДА ― Похоронили.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― В клумбе с цветами.
АДА ― В клумбе с цветами.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― А я ведь предупреждал…
АДА ― Предупреждал. Боялся, что мы найдём твою «заначку»…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Какую заначку…
АДА ― Я сказала «заначку»?
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Да, ты сказала — «заначку»!
АДА ― Я просто не знаю, как можно назвать то, что ты закапываешь в этой клумбе каждый год.
Алексей Николаевич начинает выходить из себя.
Его лицо покрывается красными пятнами.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Что? Что ты имеешь в виду? Снова эти мерзкие сплетни!
АДА ― Перестань, Алексей Николаевич, весь дом знает, что ты закапываешь в клумбе.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Молись, чтобы эти двери сейчас открылись, душа моя, иначе, ты отсюда не выйдешь!
АДА ― Алёша, ты смешной! У каждого есть свои слабости, свои недостатки. Не переживай. Если тебя это успокоит, я вот, например, каждый день ноги брею.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Я тебя сейчас удушу, душа моя, если не скажешь, что, чёрт побери, вы там раскопали.
АДА ― А то ты не догадываешься. Любой ребёнок в нашем доме знает, что ты каждый год, в свой День рождения делаешь селфи, фотографию кладёшь в коробку из-под кроссовок Адидас и закапываешь в клумбе. Только вот зачем так всё усложнять, не пойму. Агата говорит — не хочешь, чтобы жена нашла и увидела эти фотографии. Вроде не так заметно, что ты стареешь. Но я в это не верю… Или Агата права. Права? Ты всё-таки Дориан?!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Дура!
АДА (с откровенным сарказмом) ― Не нервничать! Мы коробку даже не открывали. Что интересного в этих фотографиях. Бабы на первом этаже говорят, что ты иногда ночью приходишь на клумбу и раскапываешь коробку. А одна из них клянётся, что слышала, как ты однажды даже всхлипывал… плакал, что-ли.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Нет никаких фотографий! Из ума вы все выжили.
АДА ― Ну, нет, значит, нет. Чего тогда нервничаешь… На одной… ты… с усами… Я тебя такого не помню.
Алексей Николаевич набрасывается на Аду, но сдерживает себя, чтобы не ударить её. Свет в лифте мигает. Слышны голоса людей в подъезде.
АДА ― Выходит, что ты не только куска асфальта боишься…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Это дерьмовые сплетни.
АДА ― Зачем тогда к Аркаше пристал? Что он тебе. Пожалел бы его.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Почему я должен его жалеть?!
АДА ― Он пережил такое горе… Ребёнок всё-таки.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Ребёнок не беременеет. Ещё неизвестно, что из неё бы выросло, душа моя. Может кто-то там наверху, если он есть, позаботился о спокойной старости Аркаши. Может быть, он счастливее всех нас! И почему ты говоришь — «он пережил горе». Душа моя, а как же Агата. Она мать…
АДА ― Мать!.. Мать не станет прыгать в кровать к другим мужчинам сразу после похорон.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Ну, почему же сразу… Ада, душа моя, ты неравнодушна к Аркаше. Это точно.
АДА ― Я неравнодушна к его горю.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― И снова врёшь, душа моя.
АДА ― Почему вру?!.. Мне очень жаль его. Потерял дочку, потом потерял жену. Разве Агата — жена?!.. Они даже на разных диванах спят. Полное одиночество… Я могу его в этом понять. Моё одиночество и его одиночество очень похожи.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― А почему же, душа моя, с такой жалостью ты не относилась к его дочке. Ты, так же, как и все не прятала своего возмущения. Даже не отвечала ей, когда та здоровалась в подъезде. И в лифт ты, душа моя, с ней тоже не заходила. А теперь — жалко…
АДА ― Зачем мне было Аньку жалеть?! Я тоже могла, как она… Но я выше этого! Ещё и утопилась в ванной. Интересно, они поменяли ванну или так и продолжают в ней мыльные пузыри пускать?!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Это неизвестно. Больше было похоже на несчастный случай.
АДА ― Какая теперь разница.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Всё правильно. Может быть, ты ей просто завидовала?! Ну, признайся, душа моя… Немножко так, завидовала. Совсем чуть-чуть.
АДА ― Я не завидовала.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Ну, чуть-чуть. Совсем капельку… Завидовала. По глазам вижу, что завидовала. А хочешь знать, душа моя, почему мужики в твою сторону не смотрели и не смотрят?
АДА ― Не хочу!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― А я всё равно скажу. Ты со своей душонкой стерильнее медицинского шприца. Нет чёртиков в глазах. Женщина должна быть солёная, как море. А ты пресное мелководное озеро, кому захочется там искупаться… В озере только топиться хорошо. А давай селфи, душа моя. Вдвоём. У меня телефон новый. Выиграл, представляешь?! (делает селфи).
СЦЕНА 12.
Второй сон Аркадия.
Полумрак. Шум. Суета. Люди стоят в нескончаемой очереди. Время от времени открывается дверь в спальню, там ярко зажжён свет. Этот луч света дорожкой прорезает сумрак гостиной. Аркадий замечает Алексея Николаевича. Он делает селфи с соседями. Радостен. Аркадий силится рассмотреть, что стоит на столе. Алексей Николаевич подводит Аркадия ближе, угощает вином. В какой-то момент, Аркадий в темноте замечает фигуру Анны. Она лежит на столе обнаженная. На её теле и рядом с ней — блюда с едой и напитки. Вокруг стола толпятся люди. Аркадию воображается, что каждый из присутствующих не просто угощается, а пытается оторвать кусок от тела Анны. Тем временем, Алексей Николаевич с азартом фотографирует. После очередной вспышки, Аркадий просыпается.
СЦЕНА 13.
Агата и Аркадий. Аркадий включает свет.
АГАТА ― Ты слышишь? Землетрясение, будто?!
АРКАДИЙ ― В наших широтах не бывает.
АГАТА ― Как же не бывает, если я чувствую. Слышишь?! Слышишь, как сервиз в стенке цокает. Цок, цок, цок…
АРКАДИЙ ― Слышу. Цок, цок, цок.
АГАТА ― И продолжаешь лежать?! Вставай (поднимается, надевает халат). Где твой паспорт? Что ещё с собой нужно брать в таких случаях?!
АРКАДИЙ ― Немного покачает и всё. Не суетись.
АГАТА ― Цок, цок, цок… Ты идешь?! Как хочешь! Запри за мной дверь (уходит).
На улице слышны крики людей. Суета. Шум.
Аркадий замечает посторонний силуэт рядом.
АРКАДИЙ ― Кто здесь?
АДА ― Аркаша, ты извини, что я портрет в макулатуру сдала. Просто там не я нарисована. Красивая женщина, но не я. Совсем не я… Только чужой египетский профиль.
АРКАДИЙ ― Ада, почему ты не со всеми там, на улице? Трясёт же!
АДА ― И пусть. Я знала, что ты выходить не станешь. Дом всё равно не обрушится. Это сейчас дома строят как карточные домики. С расчётом. А наш дом крепкий, его не повалить просто так…
Аркадий и Ада подходят к окну. Рассматривают соседей, столпившихся во дворе.
АРКАДИЙ ― Если бы дом и рухнул, то прямо на них всех. На что они рассчитывают, вот так столпившись?!..
АДА ― Посмотри на свою… Трётся возле Алексея Николаевича. А тёщи твоей и не видно… Ей с девятого пешком сложно спуститься, а лифт не работает.
АРКАДИЙ ― А, что это у Светы в руках?
АДА ― Где?! А! Это её спаниели. Мальчик и Девочка, так их зовут, представляешь?!
АРКАДИЙ ― В квартире разрешают держать собак?
АДА ― Не запрещают, по крайней мере. А вот кормить бездомных запрещают и наказывают за это.
АРКАДИЙ ― Как это?
АДА ― Меня вчера на заводе оштрафовали за то, что я кормлю бездомных собак. Они стаями бродят по улице и часто заходят во двор завода. Как у них это получается, не понимаю. Все же огорожено… Премии лишили и половину аванса заберут, чтобы приобрести яд для этих собак. Из-за меня, вроде как, они размножаются.
АРКАДИЙ ― Ты выдумала это. Штрафовать за то, что ты кормишь бездомных собак.
АДА ― У нас косоглазое милосердие.
АРКАДИЙ ― Кто этот человек в длинном плаще?
АДА ― Аркаша, тебе нужно чаще выходить из квартиры. Это твой сосед. Входные двери ваших квартир смотрят друг на друга. Когда ты уже покончишь со своим затворничеством. Я знаю, чего тебе не хватает.
АРКАДИЙ ― Чего?
АДА ― Внимания, тепла, ласки.
АРКАДИЙ ― По-моему, ко мне и так слишком много внимания проявляют. Уже не трясёт?
АДА ― Трясёт. Только теперь вот здесь (берёт руку Аркадия и прижимает к своей груди).
АРКАДИЙ ― Ада, чего тебе?
АДА ― Аркаша, мы с тобой почти двадцать лет знакомы. Неужели ты ни разу не хотел меня?
АРКАДИЙ ― Ада… Нет здоровья.
АДА ― Аркаша, ты можешь ещё стать счастливым. И я могу стать счастливой. Только по одному, мы ничто, понимаешь?
АРКАДИЙ ― Чего вы все хотите от меня?
АДА ― Хочу! Хочу, чтобы ты обнял меня, чтобы ты поцеловал меня, чтобы ты…
АРКАДИЙ ― У нас открыта входная дверь.
АДА ― Я вся открыта для тебя, Аркаша.
АРКАДИЙ ― Не надо, Ада. Это унизительно.
АДА ― Это нормально. Ну, не может человек быть моногамным. Не может. Это даже противоестественно. Это вредно для здоровья.
АРКАДИЙ ― Ада. Люди уже расходятся. Сейчас вернётся Агата.
АДА ― Аркаша, кто она тебе? Вы просто соседи, сожители. Я понимаю. Неужели я тебе ни капельки не нравлюсь? Присмотрись повнимательнее. А, если я так встану?!.. А?!
Ада начинает раздеваться.
Я могу быть разной. Я — разная, Аркаша. Придёт время, и мою красоту будут воспевать художники, а может быть и поэты. Да, да! Поверь! Я это чувствую, точно знаю. Красота это же что-то не материальное, нельзя потрогать. Красоту можно только видеть. Прикоснись ко мне. Почувствуй, какая я тёплая, мягкая, нежная. Я могу быть нежной, Аркаша. Вспомни, что ты чувствуешь, когда в автобусе или трамвае, нафаршированном людьми в толстых куртках, ты пытаешься не прикоснуться к ним даже краем своей верхней одежды. Какими чужими и грязными, они тебе представляются. Каждый из них имеет свой запах. От этого тяжело дышать. Кто-то из них разговаривает и выпускает изо рта пар. А я другая. Аркаша, другая я… Подойди ко мне. Прикоснись ко мне, я тебя умоляю! Пожалуйста…
АРКАДИЙ ― Не могу…
АДА ― Пожалуйста.
АРКАДИЙ ― Оденься.
АДА ― Ты мне отказываешь?!
Аркадий поспешно одевает Аду, как ребёнка.
Она не реагирует.
АДА ― Скажи, что ты любишь — море или озеро?
АРКАДИЙ ― Я не люблю воду.
АДА ― Мне кажется, если собрать все мои слёзы, то их хватит, чтобы появилось ещё одно море. Я бы его назвала Аркадием.
АРКАДИЙ ― Лучше Адом, в честь себя.
СЦЕНА 14.
Аркадий и Анна.
АННА ― Ты — слабак, папа… Это только древние греки, которые, между прочим, гомосексуалистами были, воспевали красоту. А в ней кроется слабость.
АРКАДИЙ ― В слабости — сила.
АННА ― Ты меня сам учил уметь проигрывать. Помнишь?! А что теперь?! Ведь сам хочешь освободиться от Агаты. Ну! Хочешь?!
АРКАДИЙ ― Хочу!
АННА ― О! Ну, хоть что-то человеческое в тебе осталось.
АРКАДИЙ ― Человеческое… Умирать страшно?
АННА ― Не знаю.
АРКАДИЙ ― Не знаю?.. Кто же, если не ты знает…
АННА ― Он знает… (указывает на чемодан).
АРКАДИЙ ― Чемодан, в котором ты спала…
АННА ― Я тебе рассказывала про стертый рисунок на внутренней стороне чемодана.
АРКАДИЙ ― Да.
АННА ― Кстати, что там было нарисовано, не помнишь?! Ладно, это уже не важно… В какой-то момент я стала замечать, как полосы и фигуры на рисунке двигаются. Нет, не просто двигаются, они, как бы, оживали, что ли… Не хочу быть такой же красноречивой, как ты.
АРКАДИЙ ― Оживали. Ты была ребёнком. Дети фантазируют слишком много.
АННА ― Нет. Это не фантазии.
АРКАДИЙ ― А как этот рисунок связан с твоей смертью?
АННА ― Я видела, как рисунок оживает. И в нём рождается что-то или кто-то. Когда в этом образе, я стала видеть фигуру человека — испугалась… Волосы по лопатки, длинный нос, жилистые руки. А потом появились чёткие черты лица. Ясно это видела, как теперь вижу тебя. Это существо улыбалось мне. Мы играли в телепатию и в шахматы. Он создал целый мир на внутренней крышке чемодана. И я была главной в этом мире. Когда в моём животе появилось другое существо, и оно стало расти — чемодан сразу уменьшился. Я не понимала, как так произошло, что я залетела. Агата мне ничего не рассказывала, а когда узнала — вообще перестала разговаривать. Это существо в чемодане стало единственным собеседником… Постепенно, он становился строгим и настойчивым. Подолгу, молча, мог смотреть прямо мне в глаза. Я дала ему имя — Посторонний. Казалось, он в чем-то обвиняет меня. Потом, Посторонний стал прикасаться к моему животу. Он целовал мой живот. Я стала сильнее бояться. Он владел всеми моими тайнами, мыслями, желаниями, а может быть и мной. Когда он заснул, я открыла чемодан и ногтями стала царапать рисунок. Мне казалось, что если я сотру эти полосы и фигуры, избавлюсь от чего-то ужасного. Но он проснулся. Больно сжал мне руки. Я содрала все ногти, и пальцы от этого были в крови. Он так посмотрел на меня… Как смотрят на предателя. Я и была предателем.
АРКАДИЙ ― Как ты оказалась в ванной?
АННА ― Это стало моим спасением.
АРКАДИЙ ― Спасением?!..
АННА ― Я поняла — то, что растёт в моём теле, это зло. Такое же зло, как и существо с картинки, мой Посторонний… Вокруг меня было столько зла. Я могла его уничтожить. Зло проросло корнями, но я вырвала его из себя. И стала свободной.
АРКАДИЙ ― А покой? Покой. Разве ты не хочешь покоя?!
АННА ― Я заплатила покоем за свободу.
АРКАДИЙ ― Тебе не кажется, что ты прогадала.
АННА ― Может быть. Но размножать зло — что может быть хуже?
АРКАДИЙ ― Вместе с этим рисунком на чемодане, ты убила меня. Рана на сердце не устанет кровоточить. Постоянно днём и ночью умываться кровью. Разве это милосердно?!
АННА ― Милосердие и справедливость несовместимы!
СЦЕНА 15.
Звонок в дверь. Из комнаты выходит Агата и направляется к входной двери, но Аркадий заслоняет ей дорогу.
АРКАДИЙ ― Кто так поздно?!..
АГАТА ― Не говори, что я не предупреждала…
АРКАДИЙ ― Что опять?
ГОЛОС АЛЕКСЕЯ НИКОЛАЕВИЧА ― Открывайте! Аркаша, люди хотят высказать тебе мнение.
АРКАДИЙ ― Плевать я хотел на вашу кучку мнения!
ГОЛОС АЛЕКСЕЯ НИКОЛАЕВИЧА ― Ты не можешь игнорировать. Мы ведь, если фигурально выражаться, одно целое. Мы все. Да, да. Не смейся! Ты не сможешь без лифта. Поверь, душа моя. Не отталкивай нас. Пока мы по-доброму просим. Вот наша позиция. Можно даже сказать философия. Как хочешь. Как тебе будет приятнее. Наша, фигурально выражаясь, точка зрения.
Доносится шум из-за двери.
АРКАДИЙ ― Какая ещё точка?! Точку мы поставили на прошлом собрании.
ГОЛОС 1 ― Открывайте! Мы провели демократические выборы всех жильцов и постановили…
ГОЛОС 2 ― Решили, что вы или платите за лифт или…
ГОЛОС 3 ― Или мы вас вычёркиваем из списка… Слышите, вычёркиваем! Из списка насовсем. Окончательно вычёркиваем.
ГОЛОС АЛЕКСЕЯ НИКОЛАЕВИЧА ― Вычеркиваем из списков плательщиков за мусор, уборку подъезда и двора, домофон, ремонт детской площадки и прочее… У меня есть список. Нужно, чтобы ты это подписал.
АГАТА ― Ну, что это такое! Мы будем платить за ремонт лифта. Будем. Как же так! Это не по-человечески, мы понимаем.
АРКАДИЙ ― Я не буду платить за то, что мне не нужно.
ГОЛОС АЛЕКСЕЯ НИКОЛАЕВИЧА ― Эх, Аркадий… Какой ты непонятливый…
ГОЛОС 1 ― Не будешь платить — не выйдешь из квартиры.
ГОЛОС 2 ― Всё, что за порогом квартиры — за это нужно платить, потому что это общее. Твоего здесь ничего не было и не будет. Не платишь — не выходишь!
АРКАДИЙ ― Интересно, придумали!
АГАТА ― Да вы что!
ГОЛОС АЛЕКСЕЯ НИКОЛАЕВИЧА ― Ты, Агата, открой дверь. Нам подпись для протокола нужна.
АРКАДИЙ ― Никто в мою квартиру не войдёт. Она не общественная.
ГОЛОС 1 ― Ну, это как посмотреть…
АГАТА ― Я выйду и подпишу, всё что нужно!
Выходит. Аркадий запирает дверь изнутри и баррикадируется.
Двигает мебель. Анна, сидя на шкафу, наблюдает.
АГАТА ― Дурак, открой дверь.
ГОЛОС 1 ― Хочешь, чтобы мы выломали её?
ГОЛОС 2 ― Всё равно выйдешь. Зачем цирк устраиваешь. Подпиши бумажки! Не усложняй жизнь!
ГОЛОС АЛЕКСЕЯ НИКОЛАЕВИЧА ― Аркадий, а мы ведь можем ферзём пойти! Ты никогда не выйдешь из квартиры.
ГОЛОС АДЫ ― Аркаша, впусти меня! Впусти! Ты слышишь меня?!
ГОЛОС АЛЕКСЕЯ НИКОЛАЕВИЧА ― Ты тут, что забыла?! Ты в дневную смену работаешь сегодня, чего тут делаешь?!..
ГОЛОС АДЫ ― Аркаша, если ты отдашь им проекты новых станков — тебя выпустят. Завод закрывают. От этого переполох. Вот почему они озверели. Это всё неважнецкая игра! Пора опускать занавес! Спектакль не удался, пьеска слабовата!..
ГОЛОС АЛЕКСЕЯ НИКОЛАЕВИЧА ― Что ты несёшь!
ГОЛОС АДЫ ― Крысы! Вокруг крысы с длинными усами!
ГОЛОС АЛЕКСЕЯ НИКОЛАЕВИЧА ― Закройте ей рот!
АРКАДИЙ ― Наивные! Проекты я давно сжёг!
Подходит к столу. Пытается поджечь папки с бумагами.
ГОЛОС АГАТЫ ― Что тебе стоит-то?! Зачем тебе эти бумажки?!
ГОЛОС 1 ― Вы чувствуете запах?
ГОЛОС АЛЕКСЕЯ НИКОЛАЕВИЧА ― Ты что, с ума сошёл!
ГОЛОС 2 ― Он сожжёт наш дом!
ГОЛОС 1 ― Выбивайте дверь!
ГОЛОС АЛЕКСЕЯ НИКОЛАЕВИЧА ― Он играет, блефует! Режиссёр не тому дал главную роль!
ГОЛОС АГАТЫ ― А, если квартиру сожжёт! Какие игры?!..
ГОЛОС АДЫ ― Впусти меня! Открой дверь. Вдвоём мы сожжём весь этот крысятник! Театры всегда хорошо горели!
ГОЛОС АЛЕКСЕЯ НИКОЛАЕВИЧА ― Ну, всё, Аркаша, не хочешь по-хорошему…
Выбивают двери.
АННА ― Они успеют потушить!
АРКАДИЙ ― Что же делать?!
АННА ― Идиот, ты папа. Мог бы жить спокойно. А теперь… Ты не забыл, что проиграл?!
АРКАДИЙ ― Кого ты предлагаешь мне убить?! Агата давно мертва. От неё несёт мертвечиной! От них всех несёт мертвечиной. Я только сейчас понял, что это всего лишь тени. Они давно умерли, только не знают об этом. Понимаешь?!
АННА ― А ты, папа, жив?
АРКАДИЙ ― Я — твоя тень… Это не тебя нет, это меня нет. На рисунке в чемодане мой автопортрет. Я нарисовал себя простым карандашом ещё в детстве, а потом стёр. Зарисовал другими картинками. Это я, я тебя убил. Главное, как, оказалось, было не расплескаться… да, да… именно так… О, как много я потерял. Почему?! Жила ли ты вообще вот здесь, рядом со мной. Возможно, и меня не было никогда. И стоит закрыть глаза — и весь мир вокруг окажется стёртым, как надпись карандашом. Может быть всё, что окружает — только наша фантазия. И стоит отыскать ластик, хорошо отмоченный в керосине, и эта карандашная фантазия будет уничтожена. Исчезну, со мной исчезнет всё вокруг. Именно так всё устроено?! Да?! В этом вся соль?!..
АННА ― Ты был прав: покой, слишком высокая цена за свободу. Пойдём со мной. Я помогу тебе остаться целым.
Анна и Аркадий прячутся в шкаф.
В этот момент дверь выбивают. Тушат пожар.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Ну, и где этот полудурок?!
АГАТА ― Аркадий!
АДА ― Аркаша, я с тобой, слышишь! Аркаша!
СОСЕД ― Может он из окна сиганул?
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― Посмотрите везде. Мне нужно, чтобы сегодня, слышите, сегодня эта бумажка была подписана!
АДА ― О человеке речь идёт, а не о бумажках!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ― А кто ты есть без этих бумажек-то?! Кто?! Нет их — и тебя нет! Ты думаешь, мне нужны эти бумажки! В этих чернилах течет человеческая кровь! Она дает нам силу! Ну, нашли? Где он спрятался?!
СОСЕДИ ― Нигде нет…
Агата открывает шкаф. На неё смотрит пара капибар
2018
