АРСЕНЬЕВ Игорь Михайлович (ВК)
8.911.831.68.00
planetnik1@gmail.com

Одному Богу известно, ценой каких невероятных потерь и усилий России удалось пережить девяностые, так называемые, перестроечные годы!
Игорь Арсеньев

***

Незримая рука автора набирает текст: «Маня, или Время любить (18+)».

Турбо – концепт.

МАША – флейтистка

ЕВДОКИЯ – дочь

НАИНА – соседка

РОМАН – друг детства

АРТУР – бывший кот – дирижер Большого космического оркестра.

Место действия – твоя голова.

В глубине сценического пространства мерцает телевизионный экран – моргает, точно человеческий глаз. Но вот – в «глаз», будто что попало. На экране – помехи, точки, цифры, зигзаги: сумбур. Голос Ельцина: «Господи! Благослови Америку! И – Россию – тоже…»

На фоне окна (оно же плазменная панель) – три женских силуэта. Полуобнажённые, разгорячённые дамы во власти ритмичной музыки. Лидирует – высокая, с выдающимися физическими данными, красавица Наина. Движения её незаурядного тела точны и грациозны.

НАИНА (громко, перекрикивая музыку). Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре!.. Главная и не последняя наша задача – изучать факты честно и не предвзято! Следовательно, нам нужна наука, как истинное знание, без предпосылок, ханжества и суеверий, но – с уважением и мужеством!
ЕВДОКИЯ (едва поспевая за темпом). Кто сказал – Пушкин?
НАИНА. Какая тебе разница?.. какая?.. Умный человек сказал, умный че-ло-век! Оп-ля! (Садится на шпагат.)
МАША. Класс, Наина, класс!.. Давай, давай еще…
ЕВДОКИЯ (запыхавшись). Всё, — не могу… Я вам не лошадь, чтобы так скакать. Пить хочу – умираю!
МАША (дочери). Напросилась – терпи.
НАИНА. Переведём дыхание! (Меняет диск.)
ЕВДОКИЯ (фривольно раскинув ноги, разлеглась под окном). У-у, благодать!
НАИНА. Милая, а ну, вставай, без всяких «не хочу». Видали, плюхнулась она. Кормилицу застудишь, дурища! А тебе ещё рожать.
ЕВДОКИЯ. Пусть другие рожают, если им хочется, а я уж… как-нибудь…
МАША (подруге). Не обращай… (Дочери.) А тебе, дохлятина, совет: не путайся под ногами. Поняла? Ты здесь не одна, между прочим.
ЕВДОКИЯ. Ой, да, пожалуйста… (В сторону.) Звездулина, блин!
МАША. Что-о?!
НАИНА (хлопая в ладоши). Бабы, внимание! Падма – поза «Лотос». Определённое расположение ног и рук напоминает цветок лотоса. Отсюда название: лотос – символ чистоты и совершенства.
МАША (дочери). Я тебе покажу «звездулину»…
НАИНА. Маня! Расслабься. Смотри на меня… смотри…
МАША (дочери). Я тебе – такой блин раскатаю…
НАИНА. Внимание: сгибаем в колене правую ногу, берёмся двумя руками за ступню, и, поворачивая ногу, приближаем её к левому бедру. Так же делаем с левой ногой и – следим, чтобы пятка и подошва смотрели вверх. Маня, спинку – держи ровнее.

Маша старается, строит рожицы. Евдокия покатывается от смеха.

— Ну, и что?.. К примеру, у меня – всегда, когда я чихаю, соски встают и упираются в лифчик.
ЕВДОКИЯ. Как трепетно!
НАИНА. Нет, но щекотно. Однако, девочки, пяточки давят уже на живот, на живот, на живот… (Демонстрирует.) А спинки – ровные, дыхание спокойное, ручки ладонями вверх кладём на…
ЕВДОКИЯ (ехидно). Куда?..
НАИНА. На причинное место! (Демонстрирует.) Вот – так.
ЕДОКИЯ (смясь). Чумняк!
МАША. Ой, у меня внутри всё раздвигается. – Ой, ой, ой!..
НАИНА. Моя бабушка так скучала по советской власти, что дома держала аж три небольших портретика Ленина. Один из них, который стоял на серванте между стеклянных створок, вдруг пропал. Я спросила: «Бабуля, где Ленин?» Она ответила, что, сдвигая створки, случайно помяла его и решила выгладить утюгом.
МАША. Насмешила.
ЕВДОКИЯ. Бедный Ленин!
НАИНА. Ну да. Даже как-то неудобно было смеяться над ней.
МАША (морщится от боли). Ногу, ногу свело, ой-ой-ой!..
НАИНА (успокаивает). Ничего, девочки, со временем ваши связки и мышцы растянутся, а результат может дать только ежедневная тренировка. Индусы, например, даже когда отдыхают, даже когда спят или едят – находятся в Падмасане.
ЕВДОКИЯ (смеётся). Где-где?..
НАИНА. Подмасама – и есть поза «Лотос»! (Взглянув на часы.) У-у, девоньки, на сегодня хорэ, закругляемся, да?..
ЕВДОКИЯ. Да!
МАША (одновременно с ней). Нет!
ЕВДОКИЯ. Мама, ты рехнулась?!
МАША. Евдокия, ещё вякнешь, хоть слово поперек: прибью!
ЕВДОКИЯ. Мама! Сколько можно мудохаться?!
НАИНА (глядя на них). Две кошки, ей-богу!
ЕВДОКИЯ (матери). У Наины Петровны, наверняка, есть дела – поважней!
МАША (подруге). Нафаня, прости. Может, я чего-то не понимаю, скажи…
НАИНА. Уйду, как пить дать, уйду! Ежели Дуся будет продолжать в том же духе.
ЕВДОКИЯ (в сердцах). Ну вас! (Хочет уйти.)
МАША. Ребёнок, куда?..
ЕВДОКИЯ. В душ могу я пойти, или нет?!
МАША. Иди, полудурок! Проваливай.

Евдокия «с вызовом» разувается: босая шлёпает в ванную комнату.

НАИНА (провожает девушку взглядом). Ничего, подруга, составим ваш гороскоп – и всё, как на блюдечке, прояснится.
МАША. Нафаня, неужели ты веришь в подобную дребедень?
НАИНА. В гороскоп? Нет. А в тайную власть, да. Просто не все обращают внимание на мелочи жизни. К примеру, зачем ты долбишь дочь за фигуру?
МАША. Затем, чтобы девочка держала себя в форме.
НАИНА. Правильно! Она – девочка! А девочке простительно всё, кроме дурного характера. И, кстати, фигурка у Дуси, как у богини!
МАША. Ну да. Как у богини: вопрос – какой?

Во время диалога включается плазма. Незримая рука автора печатает текст: «Евдокия в зеркале изучает своё, полностью обнаженное тело. Девушка оглаживает бедра, соски, грудь, подстриженные «ёжиком» лобковые волосы…»

НАИНА. Девочка твоя – бука, смотрит под ноги и, как полено, зажата! МАША. Девочка слова ни вымолвит в простоте. (Демонстрирует.) Косолапит. Кто на такую позарится?
НАИНА. Вот – и пусть…
МАША. Пусть уродкой растёт?
НАИНА. Маня, добрая, хорошая ты моя, пойми, нельзя выхолащивать жизнь! Всем нужны праздники. Иногда можно и дуру включить. (Демонстрирует.) Глазки. Ручки. Ножки…

Маша смеётся.

— Маня! До пятого класса я мечтала о радужном пони. А после пятого класса, мне вдруг захотелось, чтобы меня похитил маньяк и бил, бил, бил!.. с тем, чтобы у меня развился стокгольмский синдром, а мы бы любили друга, пытали, и взрывали бы и убивали людей! А после, вместе с ним умерли бы в один день, держась за руки, сидя на электрическом стуле!
МАША (удивленно). Зачем?
НАИНА. Понятия не имею. Хочу! до безобразия. То есть, хотела. (Мерцая ресницами). Маня, а ты спроси у дочери: есть у неё… кто-нибудь?
МАША. В смысле, кто кто-нибудь?..
НАИНА. Блин! Не тупи. Парень у девочки есть?..
МАША. Кто?..
НАИНА. Конь в пальто! Хочешь, чтобы у барышни окончательно крышу снесло?
МАША. Выросла – сама пусть решает такие вопросы.
НАИНА. Да? Хорошо! Что, если у неё какой-нибудь сексуальный маньяк или наркоман нарисуется?
МАША (в сердцах) Господи!
НАИНА. Подруга! Надо мной соседка… выше этажом…
МАША. Ну?..
НАИНА. Гну! Шёл себе человек с работы, навстречу мальчишечка… в шапчонке – хорошенький… копытом… бац – в лицо!
МАША. Ой! Сволота…
НАИНА. Люська, бац, башкой о батарею! А мудила крест нательный сорвал, серёжки с мясом – и дёру. Я её в луже крови нашла; вышла на лестницу подымить, а тут… Короче – узнай!
МАША. Я уже, кажется, собственной тени боюсь. Может, её в монастырь?..
НАИНА. Типун тебе на язык!
МАША. Нафаня, а с другой стороны, допустим, есть у неё мальчик, ну, встречусь: что толку? Мальчик и мальчик.
НАИНА. А если мальчик не мальчик?
МАША (удивленно). Не мальчик, а кто?
НАИНА. Мужик!

Незримая рука автора набирает текст: «Влажные волосы Евдокии отливаются эбеновым лоском. В конвульсиях красоты девушка растлевает нежные складочки между ног; томится, нежит себя, приближаясь к оргазму…»

НАИНА. Мы, женщины, это… Стихия!
МАША. Ты о чем?
НАИНА. Заказывала себе летом вагинальные шарики с вибрацией. Ну, знаешь?.. такие…
МАША. Нет, не знаю. Первый раз слышу.
НАИНА. Забрала.
МАША. И?..
НАИНА. «И»! И решила тут же проверить.
МАША. На себе? Это как?
НАИНА. Сказано – сделано! Иду вся такая, они вибрируют, и тут – начался ливень!
МАША. А ты без зонта, бедная.
НАИНА. В результате, я мокрая везде: что есть платье, что нет! – Ощущения, будто идешь сама в себе, голая!
МАША. Среди белого дня?!
НАИНА. Мужики оборачиваются!
МАША (в сердцах). Да уж, умеешь ты настроить подругу!
НАИНА. А я говорю: пусть у девочки будет мальчик! Для здоровья. Для настроения…
МАША. Да. На луну не улетишь.
НАИНА. А залетит…
МАША. Дуй в баню!
НАИНА. Ну да, пойдёшь с вами – в дом инвалидов.
МАША (в отчаянии). Бездействие сводит меня с ума! Я хирею! Я чахну! Выть хочется! Залезаю в шкаф, сижу, в темноте, не двигаясь. Могу просидеть не один час. Потом приоткрываю дверку, выглядываю: не стал ли мир вокруг лучше, вздыхаю, выхожу… и продолжаю делать вид, что живу…
НАИНА. Присядь-ка… давай…
МАША (подчиняется). Делаю вид, что живу.
НАИНА. Позвоночник – не шутка. (Делает ей массаж.) Ничего, подруга, прорвёмся. Кишечник промоем. Печёнку прочистим. Суставчики твои разомнём. Тридцать девять – не конец – начало – пик жизни, можно сказать, Эверест! А сразу – ничего не бывает.
МАША (подчинилась, прикрыла глаза). Я, когда двигаюсь, мне вроде легче.
НАИНА. Акула и та, если её за хвост поймать, в воде засыпает.
МАША. Да? Это как?
НАИНА. Так. Жабры у неё так устроены. А ты – красивая, сексапильная, в самом соку… (Расстегивает на ней лифчик.) Расслабься!

На фоне голубого неба, между птицами и плывущими над городом облаками, незримая рука автора размещает: «Евдокия, расточив лимит пользы, закинула распущенные волосы со спины на лицо, изображая страшилище…»

МАША. Нафаня, у меня внутри, точно все занавески ободраны; анатомически отделяюсь от мира.
НАИНА. «И даже свет дневной обдаёт нас ласковой струёй лишь потому, что каждый час прилетает к нам, сменив коней». (Говорит, как с больной.) Маша, вернись в оркестр – пока есть такая возможность.
МАША. Нет.
НАИНА. Маня…
МАША. Жёлтые ботинки и зелёные носки не сочетаются. (Под массажем сомлела.) Ммм!..
НАИНА. Виктория – не какая-то магия жеста, а триумфальное значение, как знак мира, как приветствие новой, значимой, духовной, безграничной свободы! Мактуб: так суждено.
МАША (хочет встать). Нет.
НАИНА (удерживает). Да, Маня, да! Нельзя пренебрегать главным ради временной прихоти. Нельзя не бороться. Нельзя не работать над собственными недостатками. Невозможно носить в себе и питать никакого уродства. Иначе – полная дискредитация, мутация личности.
МАША. Все нормальные люди – в киношку, на дачу, а тут – годы каторги.
НАИНА. Да ведь сама ты призналась, что опоздала на репетицию, так?
МАША. Так.
НАИНА. А почему?
МАША. Перепутала ноты. Вместо Вагнера притащила другую ерунду.
НАИНА. Маня, а ведь там, где тебя ожидали – добрая сотня очень разных, действительно, взрослых людей. И у всех нервы. У каждого – обязательства и зависимость, подчинение. Понимаешь?
МАША. Да.
НАИНА. К тому же «хам», как ты говоришь, «идиот», извинился? Так?
МАША. Да.
НАИАН. Маня, художественный руководитель Большого, государственного симфонического оркестра – тоже человек. Так или нет?
МАША (согласилась). Человек.
НАИНА. В том смысле, что он, как любой человек, иногда ошибается. Случилась нелепость, дикая, но простая случайность. Ты понимаешь?
МАША. Крыса – тоже случайность? Виолончель – помнишь её?
НАИНА (уклончиво). Ну – так: носатая, худосочная… Помню. А что?
МАША. Сходу, в лицо, при всех, влепила мне: «Гадина – крыса!»
НАИНА. Маня, а может, ты путаешь? Может этого – вовсе не было?
МАША. Все слышали! Никто слова не обронил, чтобы меня защитить. Даже в администраторской, в гардеробе, встретила – свинцовые мерзости! (Взмахнула голосом, через слезы.) С родителями жили впроголодь. Я полы в школе мыла. Консерватория – красный диплом! Господи! Я – крыса! Что делать? Нафаня, как жить?
НАИНА (выразительно). Никому не завидовать; довольствоваться только собой; превыше всего ценить, чем владеешь; не признавать ничего прекрасного сверх того, что видишь собственными глазами, — и тебя спасут свобода выбора, отсутствие сквозняков и сырости. (Делает пассы руками.) Закрой глаза. – Что видишь?
МАША (подчиняется). Мысли пошаливают, кишат в голове, точно…
НАИНА. А так?
МАША. Острова, цветные пятна…
НАИНА. Не бойся, девочка, я с тобой.
МАША. Устала. Работаю за копейки, еле вытягиваю себя и дочь; боюсь, что скоро всё брошу…. Нафаня, мне стыдно, что я ничего не могу сделать для своих родителей! Стыдно, что мне денег, которые я зарабатываю, хватает только на баланду в захудалой столовой! В этом году, я даже не смогла сделать подарки – им, всем, на Новый год! А ведь так хочется ответить заботой, лаской, добром – родителям за то, что они сделали для меня! Но я амеба… Бестолковая, безнадёжная баба. Я – крыса!! (Плачет.)
НАИНА (успокаивает). Чииии… девочка, чиии…
МАША. Моя мама очень эмоциональная – была, поэтому она всегда старалась не смотреть фильмы или читать книги с плохим концом. Так сложилось, что я, когда читала ей перед сном почти каждый день, а перед тем, как начать читать новую книгу, заранее писала для неё счастливый конец.
НАИНА. Чииии… (Гладит подругу по голове и коленям.)
МАША (кричит). Мама! Папочка! Если б вы знали, как хочется спать! Двигаться тяжело. А, когда я чистая, в чистой пижаме ложусь в тёплую постель, в этот момент, я мечтаю, чтобы мои ощущения длились вечно! Хочу, чтобы я была не такой уставшей ещё несколько лет и имела возможность, укутавшись в одеяле, спать в тишине и темноте ещё очень-очень долгое время.
НАИНА. Расслабься… (Приподнимает волосы, тихонечко целует Машу в затылок…) Хочешь плакать – поплачь.
МАША. Неприятно, что в редкий момент слабости меня упрекают в наигранности.
НАИНА. Не вертись…
МАША. В детстве во дворе была девочка, которую мы все считали авторитетом. Она была самая старшая, поэтому мы все её слушали и все ей верили. Однажды она сказала, что если долго лизать асфальт — он станет сладким. Я потом долго отмывала свой чёрный рот от пыли и камней и доказывала родителям, что асфальт реально был сладким. (Отрешенно прикрыла глаза.) Люблю погружаться с головой в ванную и замирать так, чтобы услышать звук своего сердца. Когда остальные звуки почти полностью изолированы, и слышно только сердце, я чувствую себя в полной гармонии со своим телом. Мне даже кажется, что шум моей крови – это звуки волн, накатывающих на песчаный берег, а вода надо мной – небо! (Неожиданно рассмеялась.)
НАИНА. Что-о?..
МАША. Когда влюбляюсь, моё сердце переполнено всеми нежностями; душа настолько сыта романтическими чувствами и переживаниями, что… хочу любить. И так будет всегда.
НАИНА. Сегодня любить себя нужно не меньше. Вот, есть у меня вроде мужик, да? В сексе – самое то. Но!.. всегда есть, то самое НО. Не можем быть вместе. Всегда найдутся причины.
МАША. Ах!.. (Вздохнула.) Познакомилась бы с мужчиной…
НАИНА. С мужчиной?.. Каким?..
МАША. Да это я так – гипотетически типа мечтаю. Не всегда «ух», но хочется, и нежности, и ласки…
НАИНА. Тело телом, а с душой – приятней. Чем ближе, тем сильнее окрыляет: афродизиак, как ночь любви! (Выразительно приподнимает, очерчивая идеальную форму своего бюста.) Мужик высоким должен быть, красивым, и таким… как мне бы хотелось. Вот я к чему.
МАША (с пониманием). Ну да.
НАИНА. Не хочу дожить до седой задницы и ждать редких встреч. И думать: был ли у него сегодня секс до меня? Я хочу гулять с человеком, чтобы он обнимал, не думая, что кто-то может увидеть и рассказать жене.
МАША. Да понимаю, понимаю…
НАИНА. Я любви хочу! Хочу жизни! Бэбика. В общем надоело. Я хочу, когда хочу я, а не когда есть полчасика на перепихон.
МАША. Не хотела тебе говорить – на днях случайно встретилась… с одним…
НАИНА. Одноклассник?.. Тот самый?..
МАША. Знаешь?
НАИНА (отвлеченно). Ну…
МАША. Насмешливый такой – типчик. С гитарой, стихи читал:

«Вздрагивает огонёк лампадки,
В полутёмной детской тихо, жутко,
В кружевной и розовой кроватке
Притаилась робкая малютка.
Что там? Будто кашель домового?
Там живёт он, маленький и лысый…
Горе! Из-за шкафа платяного
Медленно выходит злая крыса…»

НАИНА. Батарея холода: жуть!
МАША (смеется). Он меня уже тогда, в школе закодировал, представляешь.
НАИНА. Не поняла? Как?
МАША. Заманил в раздевалку для мальчишек, придушил, вот так, и шепнул скороговоркой в лицо: «Хочу тебя!»
НАИНА (Не расслышав). Чего?.. что-что?..
МАША. То самое.
НАИНА (улыбаясь). Ясно – роман!
МАША (удивлённо). Да! откуда ты знаешь, Нафаня?
НАИНА. Я?.. Ничего я не знаю!
МАША. Роман – его имя. В классе его Гуслей дразнили, потому что он виртуоз, на всех инструментах играл. Я, можно сказать, музыку полюбила из-за него; водил по театрам, приобщал к великому!
НАИНА. Да? А ты?
МАША. А я – всю жизнь жду идеального мужчину, верного друга, неожиданного поворота, волшебства, каждый день надеюсь, что кто-то прилетит из будущего и скажет, что я особенная. Но, самое ужасное, что я храню верность этому будущему, и живу будущем вместо настоящего.
НАИНА. Сказочки, как же, вот они, родимые, всю жизнь нам сиропят.
МАША. Не поняла?.. что ты имеешь против сказок?
НАИНА. Я не против сказок, — я против иллюзий. Привыкли, думать, что добро должно всегда побеждать; царевна-лягушка, по щучьему велению… А сами мы где?
МАША (возмущенно). Нет, подруга! Ну, ты загнула!
НАИНА. Ничего я не загнула!
МАША. Добрый – злому дважды спасибо обязан сказать!
НАИНА. Интересно, за что?
МАША. Во-первых: доброму – предоставляется возможность доказать, что он добрый; а во-вторых…
НАИНА. Спокойно!
МАША. Во-вторых…

Наина шаманит.

— Голова кружится. Мысли пошаливают, кишат, точно…
НАИНА. Спокойно! (Делает пассы руками.) С тобой, с тобой… Я с тобой… Спокойно. Что видишь?
МАША. Мост – река – падаю! (Теряет сознание.)

Плазменный космос «утыкан» звездами, расширяя оболочку комнаты за её пределами.
ЕВДОКИЯ (растрепанная, влажная с включенным феном). Что с мамой? – Спит?!
НАИНА (удивленно). Дусь!
ЕВДОКИЯ. А?!
НАИНА. Ты почему – голая?
ЕВДОКИЯ (сушит волосы феном). Так ведь нет никого.

Из тёмного угла является обаятельный, слегка щетинистый «типчик». Он оценивает спящую Машу, за ней Евдокию, и лишь затем переводит свой выразительный взгляд на Наину.

РОМАН. В прихожей – мебель на заказ. В холодильнике фирмы «Прогресс» початая бутылка водки – «Победитель». Ваш любимый цвет – оранжевый. В ванной – гора нестиранного белья. И с вами проживает не совсем кастрированный кот по кличке Артур. Угадал?

Наина отрешенно, точно китайский болванчик, послушно кивает.

— Стервец по ночам лижет ваши подмышки, а в кухне, по вдохновению, ловит хрустящих, коричневых тараканов (Улыбаясь.) Неважная вы хозяюшка, дорогуша!
НАИНА (увлечена). Маша, неужели этот тип – твой школьный приятель?!
РОМАН. Портфель носил. Стихи читал. Целовались. А как же?
ЕВДОКИЯ (под впечатлением). Мама, мой Роман – твой знакомый?!

По щелчку, точно через преграду, сквозь сон, звучит шикарный, минорный свинг. Роман танцует, красуется – решительный с дамами.

Снаружи – гроза. Посреди комнаты распростёрт гранитолевый чемоданишко советского образца. Маша суетится, носится по квартире, готовясь к отъезду…

ЕВДОКИЯ (будируя). Мама, я тоже хочу в Рио-де-Жанейро!
МАША. Зачем?
ЕВДОКИЯ. Хочу! Хочу! Хочу!
МАША. Уйди. Пожалуйста, не мешай! (Укладывая вещи.) Так: термос, купальник (Швыряет в сторону.) …зубная щётка, носовые платки… Что ещё?.. Ребёнок, давай, подскажи…
ЕВДОКИЯ. Мама!
МАША. Белье – взяла. Ой! (Скидывает с ног домашние туфли, запихивает в чемодан…) Вроде – всё.
ЕВДОКИЯ. Мама, я не пойму: как же так? Роман – мой.
МАША. Доченька, что я могу поделать, если Роман выбрал меня. Видела, как он был обескуражен, сражён, взволнован, можно сказать, потрясён нашей с ним встречей! Могу ли я обмануть такое доверие? Разумеется, нет. И зачем?..
ЕВДОКИЯ. Мама, Роман – мой мужчина, я его откопала.
МАША. Брыы! «откопала»… Надо же такое сварганить.
ЕВДОКИЯ. Роман за мной долго и честно ухаживал. Он дарил мне подарки, цветы. Мама, мы с ним, в конце концов, целовались!
МАША. Э-э, как целовались?
ЕВДОКИЕ. По-взрослому!
МАША. Мы целовались «по-взрослому», когда тебя и в помине-то не было.
ЕВДОКИЯ. Да, но…
МАША. Гуленька, давай так: ты трезво, без прикрас взгляни на себя, да?.. Потом на него.
ЕВДОКИЯ. Не понимаю
МАША. Межу вами – ПРОПАСТЬ! Машину времени пока не построили, так что Роман – мой! К тому же, он старше тебя на целую вечность!
ЕВДОКИЯ. Ой, мама, да кого это сегодня волнует?! Мужчина должен быть старше женщины. Это аксиома.
МАША. Умная?.. Родную мать учить вздумала?.. (Вскинулась, взглянув на часы.) Твою дивизию! Я же опаздываю!
ЕВДОКИЯ. Хорошо, а если мы любим друг друга, тогда как?
МАША. Ой, насмешила! Любовь! Какая у тебя там любовь. Ты понятия не имеешь, что такое – любовь!
ЕВДОКИЯ. Мама, а, по-твоему, что такое «любовь»?
МАША. Любовь – это, это… Любовь!
ЕВДОКИЯ. Мама!
МАША. Что ещё?
ЕВДОКИЯ. А если мы, с Романом, обожаем друг друга, тогда что? Ма-ма!
МАША (не слышит). Боже мой! Что я делаю? (Вытряхивает из чемодана всё его содержимое, выделяя, из общего количества интимных вещей аккуратно сложенный, однако сильно застиранный лифчик.) Дуся, нет, ты посмотри на это убожество! Ещё вчера – я гордилась, что у меня есть такой! (Хватает ножницы, кромсает…) Будьте вы прокляты! Голая, на палке с метлой прокачусь, как королева Марго! Прочь, прочь, прочь из крысиного логова! Прочь из продажного, бандитского города! На волю, к свободе, к счастью, к любви! Да – пропадите вы пропадом! (Рыдает.)
ЕВДОКИЯ (сквозь слезы). Мама! Мамочка! Я тоже хочу на свободу! Я тоже мечтаю провалиться в Рио-де-Жанейро! Я тоже хочу – счастья…
МАША. Провалишься – обещаю – клянусь!
ЕВДОКИЯ (истерично). Когда?!
МАША. Господи-и! Неужели я!.. буду жить в пятизвёздочном отеле – две недели на берегу океана?! – Нет, это сон, сон, сон! Не будите меня.
ЕВДОКИЯ. Мама, почему ты, а не я? Почему-у?!
МАША. Заткнись!
ЕВДОКИЯ. Мама!
МАША (смягчилась). Дуся, хорошая моя, любимая девочка, дочка, не надо, не рви мне душу. У нас с Романом – роман! Ты понимаешь? Ты слышишь, как трепещет, как бьётся, как ликует моё измученное, бедное, материнское сердце? Поверь, дочка, так гораздо, гораздо честнее! И потом, если бы Роман захотел…
ЕВДОКИЯ (перебивает). Он захотел! Он ещё как захотел! Но ты – ты его у меня украла!
МАША (в недоумении). Боже мой – Господи! Господи!! Сколько драгоценного времени – сколько сил и мечтаний растрачено даром! (Решительно). Еду!
ЕВДОКИЯ. Мама! А – папа?..
МАША (спотыкается о чемодан, больно падает). Хороший, добрый твой папа. Но, как любовник, он – фига. Понятно?
ЕВДОКИЯ (мечется, не находя места). Воровка, воровка, воровка…
МАША. Дочь, ты должна мне спасибо сказать, что твой Роман со мной, а не с тобой.
ЕВДОКИЯ. Почему это? Ну, почему? Я, кажется, женщина.
МАША. Вот именно «кажется женщина». Успокойся. Не нужна ему твоя мышка-глупышка.
ЕВДОКИЯ. Так-так! Интересненько! Чем это моя мышка хуже твоей? (Ехидненько.) Она, между прочим, намного, намно-ого моложе твоей.
МАША. А ты – кобенишься много, не осознаёшь в полной мере, что тебя ожидает во взрослой жизни.
ЕВДОКИЯ. Да?..
МАША. И довольно! Хватит трепаться! Ты – моя дочь. Ты – должна ликовать, прыгать от счастья! Ты – обязана радоваться моему женскому счастью – просто, по определению, как родная душа, а не расстраивать окончательно перед полётом в чуждую нам, капиталистическую страну!
ЕВДОКИЯ. Ма-ма!
МАША. Пойми, дурёха; очнись, девчонка: Роман из моего детства; у нас с ним всё общее, и танцы, и песни, и книги, и воспоминания, и сад наслаждений, и хренова туча чего еще!
ЕВДОКИЯ. Мама, я тоже хочу сад наслаждений, туда, где пальмы, песок, где море, где танцы. Хочу танцевать ламбаду. Мама, я тоже хочу…
МАША. Хватит выкручивать матери руки! Твоя жизнь – чистый лист; придёт время, успеешь еще наследить. А пока…

Звонит телефон.

— Алло! Такси?.. Заказывали, разумеется! (Бросает трубку, выдохнула.) Фух! Присядем на дорожку… (Не сразу.) А ведь я не старуха. Я… Господи! Неужели что-то нужно ещё объяснять родной дочери, когда я тебя уже вырастила, когда я тебя уже воспитала: что тебе от меня ещё нужно, неблагодарная, что?!

Евдокия отдаёт Маше пластиковый пакетик.

— Что еще?.. (Достаёт из пакета фирменные кружевные трусики.) Ах!… ах!.. Прелесть! Чудо! Ребенок, откуда?..

Молчание.

— Что смотришь?
ЕВДОКИЯ. Мама…
МАША. Собирайся! Давай! Полетишь… (В крик.) Господи! Нет жизни! Нет воздуха! Погибаю! Я – умираю! Господи! Господи!.. как же я всех ненавижу!
ЕВДОКИЯ (радостно). Мама! Мамочка!..
МАША (как без воздуха). Заткнись!! (С трудом взяла себя в руки.) Фамилия… у нас, слава Богу, одна…
ЕВДОКИЯ. Мама, прости, но я, правда, очень, очень, очень хочу!
МАША. Эгоистка ты, с головы до пят, вся – в своего родного папулечку!

Звонит телефон.

— Алло! (Сменив тон.) Мальчик мой, ты? (Слушает.) Нет, нет, нет, я не плачу, но… (Выслушав, с новым лицом вешает трубку.)

Молчание.

ЕВДОКИЯ. Ма! Что он сказал?
МАША. Летишь. С нами.

Громы, молнии…
На экране: интеллигенция танцует ламбаду.

Осторожно ступая, Наина подходит к окну, раздвигает шторы, поливает цветы. За окном тарахтит весёлая фабрика звуков. Кокон, закрученный в простыни, заворочался, закряхтел и шлепнулся с тахты на пол.

МАША (спросонок). Нафаня, ты?
НАИНА. Я изменилась?
МАША. Каждый раз, когда во сне я вижу море, после долгого перерыва, я плачу от переизбытка чувств, и ничего не могу с этим поделать. Плачу, от переполняющего меня ощущения счастья и свободной любви.
НАИНА. Свободной любви?..
МАША. Нафаня, сделай одолжение, не придирайся к словам. Свобода – как сон, как сказка, как эликсир, как аромат цветов, как солнце, как теплый, полуденный ливень, как дорогое вино, как стремительный полёт ласточки, как – экстаз! А, между тем… (Сомлела.) Любовь – это простые, мало заметные, кажется, незначительные прикосновения незрячей руки. Но сколько в них жизни, тепла, сладостной муки! Любовь – это, как невесомость! Вот – его губы, они целуют, нежат, ласкают, но, кажется, они прожигают меня, моё сердце, мою душу – насквозь! А я, точно живая картина, точно фантом, мираж – повисаю в воздухе – без опоры; а внутри – жар, трепет, волны перекатной, нежной, но страстной, жгучей, неизъяснимой, запретной любви…

Маша встает на цыпочки, кажется, ещё миг, мгновение, и она – Белоснежка, или какой-нибудь мульти сказочный эльф, отделится от поверхности пола, взлетит – воспарит…

— Шелковистые, пылкие, жадные губы, им в помощь – ручные зверьки. Прилив – отлив. Туда – сюда. Чувства, как насыщенный, наэлектролизованный воздух – редкой, необходимой, звенящей СВОБОДЫ! А следом – дикий, звероватый поток нежностей! О-о!..

Маша, будто на пике прыжка.

НАИНА. Понятно.
МАША (выдохнув). Хочу кофе – настоящий бразильский!
НАИНА (озираясь). Это самое, где?..
МАША. В сумке. Не распаковала еще.
НАИНА. Суженный-ряженый, шани-мани-меня, где?.. (Опускается на колени, заглядывает под тахту.) Странно, тут, вроде, его нет…
МАША (через улыбку). Нафаня, ты влюбилась в бомжа? Как тогда, втюрилась в нищеброда? Или, как всегда, по ошибке?
НАИНА. Попробуем поискать в другом месте – под шкафом.
МАША. У Романа, ты знаешь, свой, солидный, налаженный туристический бизнес, не ахи что, но – поможем, спасём. (С апломбом, смеясь.) Я обещаю!
НАИНА (осматривая комнату). А, кстати, где Дуся? Эй, бизнесвуман, где твой ребёнок?..
МАША. Не ведаю!
НАИНА. Ну правильно, в твоем холодильнике хоть шаром покати. Пусть девочка прогуляется, а мы, для начала, с тобой побеседуем.
МАША. Со мной? А… что со мной?.. Я в порядке.

Наина шмыгает носом.

— А ты?.. Нафаня, если будешь чихать, то подальше. Роман, как все дикари, очень боится простуды.
НАИНА (шмыгая). Не ощущаешь, м?.. ничего?..
МАША. Да будет тебе – таинственность напускать!
НАИНА. Маша!
МАША. Что?!
НАИНА. Ничего тебя не смущает, м?.. в собственном доме?
МАША (огляделась, принюхалась). Фу! – Фуууу!! – Нафаня, чем так воняет? Фуууу!!!
НАИНА. Из санэпидемки вчера опять приходили.
МАША. Чиво?
НАИНА. Таво!
МАША. Какого рожна?.. И что значит «опять»?
НАИНА. Артур, славный мой котик, не справлялся: слишком много здесь было охоты!
МАША (опомнилась). Здесь надо срочно всё обрызгать духами или дезодорантом…
НАИНА. Лучше бензином! Спалить эту нору к грёбанной матери!
МАША (заикаясь). Как?.. как… бензином?.. Спалить?.. как-как-как?..
НАИНА. Не кудахтай! Подруга, твой Роман – не Роман!

Машу заклинило: «Спалить?.. как-как-как?..»

— Он – сатирический журнал «Крокодил»! Поняла?
МАША. Нафаня! Как-как-как…
НАИНА (заткнула ей рот, и будто погрузилась в себя). Всё началось с того, что перестали расти цветы.
МАША. Как-как-как…
НАИНА. Я не забывала их поливать! Однако растения чахли одно за другим, одно за другим. И, как-то раз, в полночь, после моего очередного восхождения к высшим мирам! я вдруг почувствовала посторонние, не знакомые мне вибрации! Энергетический источник бил!.. прямо из-под меня. О, Владыка Шамбалы, Огненный Двигатель Жизни, Огня и Материи Мира, Зовущий, Непознанный! – Был вызов, и я его приняла-а! Я оделась, спустилась, открыла дверь, и увидела: крысы!.. они были повсюду!.. не было, ни стен, ни пола, ни потолка!.. твари!.. буквально кишели у меня под ногами!.. и – падали, падали, падали мне на голову!! Ужас! Ужас! Ужас! (Вытряхивает из мешка крысиные тушки.) Не бойся – дохлые!
МАША (ни жива, ни мертва). Нафаня, кто это сделал?!
НАИНА. Артур, славный мой котик! (Указала на крыс.) Здесь, всего лишь, «ночная норма».
МАША. Не-ве-ро-ятно…
НАИНА. Часы!
МАША. Часы?
НАИНА. Часы! Остановились – все!..
МАША. Разом?.. Нафаня, по всей стране что ли?..
НАИНА (в крик). Дура! Здесь, в твоей норе, в твоей квартире – у тебя под ногами аномальная зона!
МАША. Это походит на сплошное безумие!
НАИНА. Определённо так, моя дорогая! Когда берега сужаются, и ты несёшься всё быстрей, и быстрей, и быстрей… Но вдруг, бац!.. поворот!.. а за ним – неизвестность! Значит, надо восстать! И поверь, я сумею вас защитить! (Прошлась туда-сюда кочетом.)
МАША (приходит в себя). Чужое счастье… глаза застит, подруга?
НАИНА (удивленно). Чо?.. Маня…
МАША. Завидуем, Наина Петровна, завидуем.
НАИНА. Маня, ты часом, того, на пляже не перегрелась?
МАША. Давай, давай, давай… Признайся, честно скажи: ревную!
НАИНА. Маня!
МАША. Так и скажи: завидую, хочу отбить Романа, хочу сделать своим!
НАИНА. К кому ревновать? К этому?!
МАША. К этому, к этому. Выдала себя, так и скажи.
НАИНА. Да йомаё! Ряженный твой Роман, видела я таких. Он – тень от мужчины, подпольная, крысиная сущность, крикса, недочеловек! Вот он кто, твой Ромочка! Поняла? Идиотка!
МАША. Тебе нужна независимость?
НАИНА. Ещё бы, конечно.
МАША. Свобода?
НАИНА. Естественно.
МАША. А мне нет – нет!
НАИНА. Маня!
МАША. Я хочу одного, я хочу, чтобы за мной присматривали, подсматривали. Я хочу, чтобы обо мне заботились, просто – заботились, просто – хотели, просто – любили!
НАИНА (презрительно). Любили и всё?
МАША. И всё?! Неужели тебе этого мало? Неужели тебе это так сложно понять?
НАИНА. Маня, ты, как пьяная корова, ни поля, ни цветов не видишь…
МАША. Значит, я хочу быть коровой! Хочу быть птичкой, рыбкой, пушистым котёнком, распущенной, взбалмошной, влажной, да кем угодно, но только не дохлой, сушеной рыбой! Я – женщина, я баба, тигрица, царица: хочу милую, хочу казню! Я родила этот мир – для себя! И Романа, я тоже родила для себя! А тебя, суку, я насквозь вижу! Тебе меня не провести, нет! Я таких, как ты, чую!
НАИНА (хочет, пытается ее вразумить, успокоить). Маша, солнышко, неужели ты, в самом деле, не понимаешь? Ведь я, я говорю совсем, совсем о другом.
МАША. А мне не надо другого. Нафаня, я не хочу другого! Был у меня «другой». И что? Шесть лет непоняток: то не так, это не этак! Я лишь теперь поняла, что женщине много не надо. Я хочу, чтобы меня, хоть иногда, баловали пустячными играми, как ребёнка, гладили по голове, рассказывали о космосе, о мирах…
НАИНА. Ну, ты и дурочка!
МАША. Когда он пришёл, он сказал: «Девочка, ты устала. Пора тебе встрепенуться. Куда ты хочешь, чтобы я тебя украл?.. в Рио? No problem». Уже на следующий день я паковала пожитки.
НАИНА. Маша, я…
МАША. А ты – самка, не лучше, не хуже, как все! Ты только прикидываешься, прикрываешься одухотворённостью, книжной премудростью, как фиговым листом. А ты, по сути, подстилка, фарцовщица, нищая тварь!
НАИНА. Маня, со мной так не надо…
МАША. А ты признай свою самость, хоть раз в жизни откройся, встань перед зеркалом голая, и скажи громко на весь свет: « Я – прекрасна!»
НАИНА. А Евдокия, дочь, она тоже – открылась?
МАША. Подруга, окстись! Стоп! Хватит!.. Евдокия – моя дочь; у нас семья; мы счастливы – это ты понимаешь?
НАИНА. Семья, счастлива, ты уверена?
МАША (преображается). Ты… ты… хочешь, чтобы по твоей указке полы мыли? Нафаня, не выгорит. Любовь надо ещё доказать. Я, если нужно, ребёнка рожу. Я могу, могу ещё как. Тридцать девять пока не предел.
НАИНА (в ступоре). Ой, что-то, что-то с тобой не так! Маня…
МАША. Пошла прочь, швабра!
НАИНА. Маша!
МАША. Изыди! А хочешь, ползи. Я научу, покажу, как можно любить… Пользуйся! Потом ведь не будет. Потом, его просто-напросто, нет. А женщине нужна правда: время любить. (Разводит колени.) Дам тебе – то, чего тебе хочется. (Меняется в голосе.) А то ведь издохнешь, как крыса, ничего – никому – не достанется!

— Ты видел?
— Где?
— В проёме окна – человек с дудочкой.
— Тебе приснилось. Это был я.
— Сказать?
— Скажи.
— Сказать?
— Скажи.
— Для храбрости поцелуй меня, пока мама не видит. (Целует его сама.) Роман, я хочу быть с тобой; вы поженитесь; мы породнимся; я стану называть тебя Папочкой… (Танцует стриптиз.)

Свет переходит лицо Маши.

РОМАН (зовёт). Маша!

Она стала невозможной, как ведьма, красивой.

— Маня, знаешь, а ты изменилась.
МАША. Мне кажется, я бы тебя проглотила. Всего. Целиком.
РОМАН. Маша, что происходит?..
МАША (передразнивает). «Что происходит что происходит»… Крадешься, как тать в ночи, точно кошка, беззвучно.
РОМАН. Маша… (Показал плётку.)
МАША. Моё: я – хозяйка!
РОМАН (Указывает на отверстие в полу). Удочка – крыс ловить?
МАША. Дуська выдала?.. Родную мать продала..
РОМАН. Нет, но…
МАША. Вижу, как она трепыхается; вижу, как она дорожки вокруг тебя подолом расчищает… А ты туда смотри.
РОМАН. Куда?
МАША. Что? Разбежались?
РОМАН. Кто разбежался? Куда? Маша…
МАША. Крысы – лапочки, они такие непредсказуемые. (Демонстрирует плётку.) Как тебе – это? Мой дорогой, в одной сакральной, старинной книге, я прочитала, как можно избавиться от крысиного нашествия. (Не сразу.) Тебе интересно?
РОМАН. Нет.
МАША. (смеясь). Ха-ха-ха! Не понятно, что нашла в тебе моя дочь? Ходит, таскается за тобой, точно хвост, ведь глаз деточка не смыкает…

На экране – милое лицо восьмиклассницы.

РОМАН. Ну, хорошо, Маня, допустим. Что дальше?
МАША. Ведь глаз деточка не смыкает.
РОМАН. Как нам избавиться от заразы?
МАША. Особь!
РОМАН. Особь…
МАША. Да, нам нужна всего одна особь! Одна – понимаешь?
РОМАН. Бредни! Нет, Маша, какая еще особь?..
МАША. Нет, ласковый, нет, байковый, это не бредни. Это научно установленный факт, доказанный не единожды и проверенный на практике, то есть, очень проверенный метод!
РОМАН. Какой метод?
МАША. Еще раз: проверенный. (Теряя терпение.) Для начала отбирается одна особь.
РОМАН. Допустим.
МАША. Одна, но самая-самая-пресамая! (Демонстрирует удочку.) Моя инновация.
РОМАН. Впечатляет.
МАША. Мой метод.
РОМАН. Однако что из этого следует?
МАША. Следует, что ты напугал не только меня, но и мою примадонну. Бедняжка забилась, наверное, сидит где-нибудь, слушает нас и трясётся от страха.
РОМАН. Проголодается, прибежит.
МАША. Конечно! Она прибежит! Травить крыс обычным способом – бессмысленно: одни погибают, на смену приходят другие, более ненасытные.
Конкуренция!
РОМАН. Что?
МАША. Борьба за выживание – непреложный закон Нижнего мира – языческого культа Асатру, из которого следует, что страх – единственная защита!
РОМАН. То есть?..
МАША. Да, да, да!.. Ты – догадлив! Мы – станем кормить одну крысу, и она разделается с другими быстрей любой самой совершенной отравы! Пусть кто-то разводит цветных попугайчиков, рыбок, зайчиков, а у нас – ходячий ужас, монстр, крыса-убийца!
РОМАН. Главное – приятное соседство.
МАША. Нет, нет, нет!.. Я всё беру на себя. Обученная тварь будет жрать у меня с руки! По-твоему, сколько может стоить учёная крыса-убийца на черном рынке?
РОМАН. Маша, я должен тебе сказать, что…
МАША (перебивает). Для нас, я имею в виду нашу квартиру, крысы – бедствие! Так?
РОМАН. Так.
МАША. А, если в масштабах дома?.. улицы, или квартала?.. или всего нашего промозглого, печального города?.. Или… всей нашей огромной страны?.. а дальше – целого мира?!

Роман нервно смеётся.

— Не веришь, милый? Напрасно, напрасно… Мой метод – новое слово в науке: крысы – наше спасение! И все разумные доводы на стороне, в первую очередь, именно таких, экологически чистых, высокопроизводительных, уникальных технологий. (Решительно.) Да-а! Нам осталось сплотиться, избрать лидеров, которые станут бороться за отсутствие химически-вредных продуктов распада в составе минеральных веществ!

Роман смеётся.

— Ну да, конечно, мужчины чураются подённой работы. И пусть! Женщины спасут мир от скверны! Это ли не благородная цель в жизни каждого, уважающего себя индивидуума…
РОМАН (в крик). Маша!
МАША. Что?
РОМАН. Я согласен!
МАША. Разумеется, по-другому и быть не могло.
РОМАН. Я согласен, что ты… потрясающая, красивая, бесподобная женщина! Но, милая, моя девочка, ты – музыкант! Твоё призвание – музыка, сфера прекрасных, возвышенных ощущений! Ты можешь и должна очаровывать – музыкой!
МАША. Очаровывать, ублажать злодеев музыкой, значит, питать их, делать ещё сильнее.
РОМАН. Хорошо, а что делать тем, которые не злодеи? Что делать мне? И почему, почему, почему именно ты? (Пытается ее успокоить.) Машенька, пусть этим займутся учёные, специально подготовленные, идейные люди – они! Но не ты.

Аплодисменты, гомон толпы.

Пространство выжигает прожекторный свет. Роман в образе рок-музыканта, словно гигант среди лилипутов, выдвигается на сцену на мерцающих мониторах, точно на огромных котурнах. За его спиной – мощное подобие распростертых, перепончатых крыльев, их оперенье составлено из множества радужных, лазерных дисков. Златорогий демон извлекает из электрогитары резкий, жестокий синтез металлических излияний, проносящийся одновременно с изображением на мониторах – порнографических слайдов, боксерских спаррингов, политических и военных переворотов, портретов вождей, кинозвезд, взрывов бомб. Крысы, их зловещие, рваные тени, мечутся за пределами конуса света. Сюрреалистический идол вещает металлическим ртом, механическими голосами оцифрованных ангелов:

Когда я был влюблён (а я влюблён
Всегда — в поэму, женщину иль запах),
Мне захотелось воплотить свой сон
Причудливей, чем Рим при грешных папах.

Я нанял комнату с одним окном,
Приют швеи, иссохшей над машинкой,
Где, верно, жил облезлый старый гном,
Питавшийся оброненной сардинкой.

Я стол к стене придвинул; на комод
Рядком поставил альманахи «Знанье»,
Открытки — так, чтоб даже готтентот
В священное б пришёл негодованье.

Она вошла спокойно и светло,
Потом остановилась изумлённо,
От ломовых в окне тряслось стекло,
Будильник тикал злобно-однотонно.

И я сказал: «Царица, вы одни
Сумели воплотить всю роскошь мира,
Как розовые птицы — ваши дни,
Влюблённость ваша — музыка клавира.

Ах! Бог любви, загадочный поэт,
Вас наградил совсем особой меткой,
И нет таких, как вы…». Она в ответ
Задумчиво кивала мне эгреткой.

Я продолжал (и резко за стеной
Звучал мотив надтреснутой шарманки):
«Мне хочется увидеть вас иной,
С лицом забытой Богом гувернантки;

И чтоб вы мне шептали: „Я твоя“,
Или ещё: „Приди в мои объятья“.
О, сладкий холод грубого белья,
И слёзы, и поношенное платье.

А уходя, возьмите денег: мать
У вас больна, иль вам нужны наряды…
…Мне скучно всё, мне хочется играть
И вами, и собою, без пощады…»

Она, прищурясь, поднялась в ответ,
В глазах светились злоба и страданье:
«Да, это очень тонко, вы поэт,
Но я к вам на минуту… до свиданья!»

Прелестницы, теперь я научён,
Попробуйте прийти, и вы найдёте
Духи, цветы, старинный медальон,
Обри Бердслея в строгом переплёте.

Артур играет на дудочке; растворяя тьму, врачует мелодия флейты: аплодисменты, гомон толпы затихают.

Женщины сошлись на лестничной клетке между этажами. Бесчулочная Наина в просторном капоте, как обычно, без лифчика, прикуривает сигарету от сигареты. Они, молча, стоят, одна напротив другой, не зная с чего начать диалог.

НАИНА (эротично выдохнув мутную речку сигаретного дыма). Подруга в подвале оборудовала магазинчик «Для взрослых»; вчера вскрыли её Опель, украли огромную сумку доверху набитую резиновыми членами и анальными пробками.

Евдокия нервно прыснула, прикрыв рот ладонью.

— Жутко обидно, конечно, но можно представить лица грабителей. (Пыхтит сигаретой.) Ладно! Дусик, как мама?.. что делает?
ЕВДОКИЯ. Наина Петровна, отчего вы к нам перестали ходить?
НАИНА. Пила без зубьев никому не нужна. Да и кот мой взбесился; кидается в ноги, кусает, сам похудел, шерсть висит клочьями, консервы кошачьи его теперь не волнуют. Чую, что подъедается, паразит, а где, как – неизвестно. Но ведь каждый день куда-то его носит! Не могу понять, как он это делает, гад, сволочь такая! Ходит, бродит – и вдруг, бац!.. растворился, как сахар в воде. Под утро заявится – грязный, вонючий, уши ободраны, в крови, шерсть колом: форменный бес! Я, конечно, обмою беднягу, подлечу там-сям; так он злится, шипит… Блин! Всю меня искусал! И сама брожу, точно ёжик в тумане.
ЕВДОКИЯ. А сколько котику лет?
НАИНА. Десятка! «котик»… Котик и прежде часто в кладовку захаживал. Зайдет, усядется на табурет, смотрит в стену и начинает на кого-то мяукать. Притом громко, зычно, басом… Я слушаю, аж до мурашек! Он как будто с кем-то ругается, матерится…
ЕВДОКИЯ. Матерится?!
НАИНА. Думаю, с призраком моего предыдущего кота.
ЕВДОКИЯ. А…
НАИНА. Мне реально страшно находиться рядом с этой кладовкой, особенно, когда я дома одна.
ЕВДОКИЯ. Наина Петровна, у вас кто-то есть?
НАИНА. Так! Что с мамой? Квартирант съехал? Евдокия! Эй! Чо ты, чо ты… насупилась? Подруга, не хнычь, толком рассказывай…
ЕВДОКИЯ. Наина Петровна, я вас умоляю, пойдёмте…
НАИНА. К вам ни за что!
ЕВДОКИЯ. Наина…
НАИНА. Не проси, не пойду. Я кремень.
ЕВДОКИЯ. Пожалуйста. Я вас очень-очень прошу…
НАИНА. Деточка, как говорил мой дедушка, капитан дальнего плаванья: «Если у женщины большой бюст, а в моде маленький. Что остаётся? Донашивать!».

Дуся рухнула на колени, рыдая, в голос.

— Господи! Дусь…

Комната, прежде просторная, светлая, заставлена высокими, в потолок, металлическими стеллажами с клетками. Окно занавешено потрёпанным «солдатским» одеялом, по краям которого льется солнечный свет, будто раскаленный, жидкий металл; в центре возвышается бочка красного цвета, накрытая деревянной решёткой.

НАИНА (оценив обстановку). Е-тиская сила!
ЕВДОКИЯ. Мы отговаривали, как могли. Мама в крик, Роман тоже. Но мать настояла!
НАИНА (постепенно приходит в себя). Дуся, это у вас чо?!
ЕВДОКИЯ. Частное индивидуальное предприятие.
НАИНА. Бочка?
ЕВДОКИЯ. Манеж, или, как она говорит: «Цирк!».
НИАНА. Цирк?.. здесь?..
ЕВДОКИЯ. Ну да. Отлавливают несколько крыс, сажают в бочку, и не кормят.
НАИНА. Ёб… (Осеклась, видно, что ей стало невмоготу.)
ЕВДОКИЯ. Твари съедают одну, за ней другую, третью, пока не останется одна особь; такую – содержат в отдельной клетке. Кормят редко и только крысиным фаршем.

Наина Петровна, с присущей ей обстоятельностью, однако безо всякого шарма, теряя сознание, падает, чем приводит Евдокию в реактивное состояние по оказанию первой медицинской помощи.

НАИНА (очнувшись). О, подлая, подлая жизнь!! (Обводит комнату взглядом.) Кому сказать – не поверят!
ЕВДОКИЯ. Наина Петровна, пожалуйста, отговорите маму. Только вы умеете влиять на неё.
НАИНА. Много заявок?
ЕВДОКИЯ. Отбоя нет! А когда стали поступать заказы из-за границы, мама в срочном порядке оформила сайт…
НАИНА. Сайт?
ЕВДОКИЯ. Да, сайт в интернете. И теперь она мечтает о большой звероводческой ферме в промышленном объёме, где-нибудь за городом.
НАИНА (схватилась за грудь.) Ой, мама!.. мамочка моя, роди, роди меня обратно! Ведь это – слов нет, одна музыка!
ЕВДОКИЯ. Наина Петровна, это не самое страшное.
НАИНА. Что ещё? Говори!
ЕВДОКИЯ. Я беременна.
НАИНА (смеётся, точно умалишенная). Ха-ха-ха! Ха-ха-ха… Сбылось… ха-ха-ха… свершилось… ха-ха-ха….
ЕВДОКИЯ. Роман не виноват.
НАИНА. Ха-ха-ха!..
ЕВДОКИЯ. Я сама, понимаете?..
НАИНА. Ха-ха-ха!..
ЕВДОКИЯ. Я сама затащила Романа в постель.
НАИНА (сквозь смех). Сама… ха-ха-ха…. Сама…ой!.. ха-ха-ха… не могу-у!
ЕВДОКИЯ. Да, он мой Папочка!
НАИНА. Стоп!
ЕВДОКИЯ. Так что зря вы смеётесь, Наина Петровна.
НАИНА. Ну, я покажу, кто в доме получает газету!
ЕВДОКИЯ. А я, между прочим, совершеннолетняя. Наина Петровна, вы меня поняли?
НАИНА. Прекрасно я все поняла!
ЕВДОКИЯ. Я была маленькой, глупой, меня первый раз отправили в магазин. Дали двадцать рублей и велели купить газировку, которая стоила десять. Вернулась домой с одной бутылкой. Папа спрашивает: «Ты что-то вкусненькое себе прикупила?». Пришлось сделать вид: «Да, прикупила!» А на самом деле, оставшиеся деньги я, я… выкинула, потому что решила, что все так делают, когда остаются лишние.
НАИНА. Мозги у тебя лишние. И кое-что в трусах.
ЕВДОКИЯ. Роман – мой муж.
НАИНА. Кто?
ЕВДОКИЯ. Муж.
НАИНА (не сразу). А маме он кто?
ЕВДОКИЯ. Если честно, мне самой не понятно. Наина Петровна, вот о чём я хотела просить: переговорите, пожалуйста, с мамой, она вас непременно послушает.
НАИНА. Что я должна ей сказать?
ЕВДОКИЯ. Объясните, убедите её – нас с Романом оставить в покое; раз уже так всё хорошо получилось.
НАИНА. Хорошо?
ЕВДОКИЯ (оглаживая свой животик). Ребёночек – всегда хорошо!
НАИНА. И ты считаешь такой покой покоем?
ЕВДОКИЯ. Нет, я понимаю, но вы много раз говорили, что доброе начало должно быть выше мелочей. Вы говорили, Наина Петровна, я помню, вы говорили.
НАИНА. Дуся, не гони пургу! Я пока не врублюсь: что ты хочешь, чтобы я сообщила твоей матери?.. Что конкретно?.. Не грызи ногти – убью!
ЕВДОКИЯ. Она должна, она обязана уступить.
НАИНА. Ты рехнулась?
ЕВДОКИЯ. А что?
НАИАН. Да нет, детка, ты с дуба рухнулась! У тебе с головой беда! Что значит: «Она обязана уступить»?
ЕВДОКИЯ. А вы бы не уступили?
НАИНА. Нет. А ты?
ЕВДОКИЯ. Роман – мой! Мы ждём ребенка! К тому же, я первая с ним познакомилась! Мама украла, отбила его у меня! Но, почему-то, ей этого не понять! Я на вас надеюсь, Наина Петровна; внушите маме, как только вы умеете! (Меняет голос, шаманит, подражая Наине, делает пассы руками.) «Роман не твой, не твой!» И закончится вся эта беда, наконец. Ведь, на самом деле, Роман не любит маму.
НАИНА. Не любит?
ЕВДОКИЯ. Он её только жалеет.
НАИНА. Солнышко, мама и Роман, они учились в одном классе, в одной школе – десять лет кряду.
ЕВДОКИЯ. И что?
НАИНА. Они вместе росли…
ЕВДОКИЯ. И что?
НАИНА. Как что?! У них ЭТО САМОЕ случилось, когда тебя на свете-то не было. Это, надеюсь, понятно?
ЕВДОКИЯ. И что-о?!
НАИНА. Боже мой! Я чувствую себя старой бабкой. Недавно видела двух парней, они шли с бутылкой пива и спокойно разговаривали. Мы шли рядом – минут пять, но я не услышала ни одного матерного слова; искренне пожелала здоровья, счастья и радостная, да, радостная!.. пошла домой.
ЕВДОКИЯ (в крик). Наина Петровна, вы издеваетесь?! Я ей дочь или кто? Ведь сколько вокруг брошенных женщин, ими, наверное, можно целый остров где-нибудь заселить; да что остров – материка не хватит! Вы, даже вы, при ваших достоинствах, извините меня: «No пацанам!» А я не хочу! Да я… за своё глотку перегрызу! Это понятно?!
НАИНА. Ненормальная! Твоя мать также имеет право на счастье!
ЕВДОКИЯ. Нет! Уже нет! Она использовала своё право! Она была замужем, а я нет! Может, я пожалею, но это случится ПОТОМ!
НАИНА. Дуся, очнись!
ЕВДОКИЯ. Я хочу жить, любить! «Любовь приходит единожды и навсегда!», — ваши слова?
НАИНА. Нет!
ЕВДОКИЯ. Вот и любуйтесь, радуйтесь! Сами учили: «Принимай всё как есть; всё своё носи с собой…»
НАИНА. Носи с собой – в смысле здоровья, физического самочувствия…
ЕВДОКИЯ. А я хорошо себя чувствую!
НАИНА. Евдокия, мать твою!.. Неужели ты не понимаешь, что нужно быть последней гадиной, чтобы откалывать людьми подобные номера? Не грызи ногти, зараза! Ведь, по-хорошему, становиться между тобой и Машей – это подлость, это… немыслимо! А этот!.. Да он просто использовал вас, как двух доверчивых тёлок, и, как знать, может, осуществилась хрустальная мечта его пошлой, бездарной душонки!
ЕВДОКИЯ (кричит). Не смейте!
НАИНА. Рептилия – вот он кто!
ЕВДОКИЯ. Мой Роман – рептилия?!
НАИНА. Фикция! Эрзац! Муляж мысли!
ЕВДОКИЯ (топая ножками). Не смейте!! не смейте его при мне оскорблять!
НАИНА. Брось его, Дуся, оставь. Он ни то, ни сё. Он рыхлый, гнилой, замшелый булыжник, таким даже гвоздь вбить нельзя. Он только с виду мужик. А внутри он холодный, скользкий – рептилия!
ЕВДОКИЯ (хлопает себя по животу). А с этим – с этим как быть? Мой ребёнок тоже муляж? Он тоже рептилия?!
НАИНА. Рожай, если приспичило! А с мамой, я разберусь, не волнуйся, я не такое дерьмо разгребала.
ЕВДОКИЯ (плачет). Не то, не то, всё не то…
НАИНА. Глупенькая, горбатого могила исправит. Маша блажит, и ты, блин, туда же.
ЕВДОКИЯ (срывается с места.) Как там в вашем цитатнике: «Добро должно быть с кулаками?» (Упирается, тянет стеллажи на себя.)
НАИНА. Евдокия! А ну, это самое, ты чо, ты чо вытворяешь?!
ЕВДОКИЯ. Я покажу – предприятие! Я вам устрою…
НАИНА. Ой, Дусенька! Девочка! Успокойся! Золотая моя – доченька! Не надо громить квартиру! – Ай! (Кричит.) Дуся!!
ЕВДОКИЯ. Квартира?.. где, какая квартира? Нет здесь квартиры! Здесь крысятник! И я вам, Наина Петровна, не доченька! Я вам не верю!!

Стеллажи дрогнули, клетки с грохотом, с отвратительным крысиным писком, одна за другой, повались – смешались.

Входит Роман.
Девочка бросается в открытые мужские объятья. Целует его. Убегает.

НАИНА (не сразу). Наслаждайтесь, любуйтесь, любуйтесь, смотрите, смотрите – что умалишённая сотворила! Образумьте. Внушите. Всегда можно договориться и все проблемы решить мирно и сообща.

Молчание.

РОМАН. Я почти слышу, как шуршат ваши мысли; в вас всё изумительно – безупречно! Наина, мне по душе ваше неподдельное стремление к истине.
НАИНА. Какое вам дело до истины? Вы понятия не имеете, что это такое.
РОМАН. Куриный бог!
НАИНА. Чиво?
РОМАН. Чтоб домовой и кикимора не пугали; камешки с дырочкой, рукомойник без дна. Наина, вы от силы прочли две с половиной книжки оккультной бурды и лезете в устроители мирового порядка. Очнитесь, Наина, стыдитесь
НАИНА. Понятно, кто девчонку с толку сбивает.
РОМАН. Не думайте лишнего. Лично мне вы вполне симпатичны, однако, пожалуйста, сделайте одолжение, удалитесь. Сейчас.
НАИНА. Не поняла?
РОМАН. Пошла прочь.
НАИНА. Чиво-чиво?!
РОМАН. К счастью, я не умею подстраиваться, не люблю угождать, не могу притворяться. Я не хочу распылять своё время даже ради ваших чертовких, прекрасных глаз. Так что, катись в свою тараканью норку к чертовой матери.
НАИНА. Фокусник, тебе бы поваром в шалмане батрачить; малолеткам лапшу на уши вешать. Со мной – такие номера не проходят. (Садится, точно мужчина, широко раздвинув колени.)
РОМАН (оценил). Так-так! Так ещё интересней.
НАИНА. Заморочил головы двум простейшим и счастлив, доволен…
РОМАН. Ханжество и лицемерие. Наина, я иного от вас ожидал.
НАИНА. Я и Маша – подруги, а прочим до нас, дела нет.
РОМАН. Ах да! Я понял: вы вломились сюда, чтобы спасать.
НАИНА. Я не вламывалась. Меня пригласили, уговорили помочь. И я, как никто, знаю, что из Машеньки можно вылепить что угодно. Она податлива.
РОМАН. Да, верно, точно: она внушабельна, мягка, словно глина…
НАИНА. Да вот беда: сейчас она под вашим грязным влиянием.
РОМАН. Разумеется, я с ней живу. А вам бы хотелось, чтобы Маша находилась под вашим грязным влиянием?
НАИНА. Пошёл ты!.. знаешь куда.
РОМАН. Манипулировать чувствами другого, пусть даже близкого тебе человека, всецело владеть его сознанием – это лакомство! Кто по доброй воле, способен отказаться от подобного искушения? Власть, как кусочек сахара, в своем роде, наркотик. Чего же лучше: залезать в подвалы души, копошиться в воспоминаниях, разбирать завалы сокровенных, а значит, самых интимных желаний; носиться пиратом по морям чужих страстей; красть золото не своих открытий; питаться не своими, быть может, гениальными снами; осязать будущее, но оставаясь в тени настоящего: не в этом ли ваш замысел, его наполнитель, его интерес, его кайф, его откровенный, бессовестный, не прикрытый экстаз?
НАИНА. Я люблю Машу!
РОМАН. Любите.
НАИНА. И мне не безразлична судьба её дочери.
РОМАН. Тем более, с какой стати вам взбрело в голову лишать этих чувств меня? Как мужчина, я справляюсь с этой древнейшей задачей гораздо успешнее.
НАИНА. Хвастун. Ничтожество. Сволочь. Плебей.
РОМАН. Но тогда, отчего у вас ушки опунцовели? Наина, простите, если невольно я разбудил вашу чувственность.
НАИНА (обмахивается подолом платья, точно веером) Умрёшь с мечтою, кретин!
РОМАН (возвысился, точно его подкинули). Наина, Наина, Наина! Любить, значит, заботиться. Любить, значит, тащить груз ответственности. Любить, значит, защищать от превратностей непростой жизни, а взамен?..
НАИНА. Что?
РОМАН. Пушинка нежности, щепотка радости, горстка тепла… (Разглядывает, обходит, неожиданно целует её в приоткрытые губы.)

Наина отвечает – весомой пощечиной.

— Какая симфония! Какое движение! Власть!!
НАИНА. Жаль Маша не слышала – перезвона.
РОМАН. Мудрый, лукавый Бог, когда-то, давным-давно, заказал эту музыку, и внимает ей, по сей час! Трогательное очарование, эта планета для грешников; здесь радостно тем, кто в числе первых! Ведь это они, первые, высекают из камня законы! Ведь это они, первые, завоёвывают миры и разрушают империи! Ведь это им, первым, толпа посвящает гимны, а поэты слагают оды! Истина – голая женщина! И ради неё большой, красивый, ребёнок Адам, не задумываясь, посылает ко всем чертям весь рай с его слащавым комфортом! Он забывает скучные наставления своего божественного Учителя, ибо ученик познал правду! Или вы полагаете, что в то мгновение, когда ЭТО случилось, Старик пускал на соседней лужайке мыльные пузыри? Нет! Он пристроился тут же, за древом Познания, и беззастенчиво с упоением наблюдал, потому что пропустить ТАКОЕ событие, было выше его угасающих сил! Наина, грех – первое изобретение человека! А вы испугались – чего?.. правды?.. вымысла?.. пошлости узколобых законников нищенской, рабской морали? Не будьте наивны – Наина. Я не враг. Глядя на Еву – Адам осознал её неподдельное совершенство, которое возвело его в новую жизнь. Преграды упали. Исчезли препоны. Сам Бог, как Адам, расправил свои длани над женщиной, выполняя её желания, её прихоти. Мужчина универсален, благодаря природному уму, но и красоте женщины. Из дикаря он превратился в поэта, художника, зодчего, инженера, ученого мужа. Мужчина, как птица, несётся по воздуху. Он создал уникальный, волшебный корабль, чтобы покорить океан. Мужчина разбил атом! Он высвободил, как Прометей, огонь своих божественных чресл и дал миру Любовь, наполнив её бирюзовый, величественный свод, музыкой, громом, сталью лишь потому, что Женщина – любит! (На расстоянии шепота.) Преступно вырывать из книги страницы, которые с нетерпением ожидаешь. Приветствую тебя, Совершенство! Наина, я обожаю, ценю искренность, и твой благородный порыв, однако не думай о том, что нас разъединяет, подумай о том, что нас обоих пьянит.
НАИНА. Уйди.
РОМАН. Я вглядываюсь в лица, я вижу глазами души – реальный мир раскрепощённого женского божества. Я говорю, я умоляю, вещаю: задержите дыхание, не бойтесь, загляните в себя. И, быть может, тогда – вы увидите другого, пусть малознакомого, пока непонятного, но такого родного и близкого вам существа. (Целует шею, её плечи, затылок…) Женщина это тайна власть, одинокая мысль, мечтательная теплынь, телесная мука, орхидея огня…
НАИНА (сомлела). Роман!
РОМАН. Мы как бы немного устали, и кое в чём заблудились…
НАИНА. Роман!
РОМАН. Наина, отдай себя в жертву триумфу. Иначе, — я свяжу тебя.
НАИНА. Роман!
РОМАН. Свяжу по рукам и ногам, передам конюху, ароматному жеребцу. Он распнёт твоё прекрасное, грешное тело, станет истязать его днём и ночью. А затем – изнасилует. На куче навоза.
НАИНА. Роман!

Её глаза распахнулись как два огромных пиона. Полупрозрачный капот бесшумно, точно тень облака на воде, соскользнул вдоль её ПРЕКРАСНОГО тела – и струится, воздушной волной, ложится к ногам…

РОМАН. Хочу молока! А ты?

Она, точно чуткий, прелестный котёнок, торопится, давится, жадно лакает из блюдца леденящее, жутко холодное молоко. В то время, когда плётка рассекает над её головой знойный воздух…

«Вальс цветов».
Мать и дочь – вальсируют, выражая полнейшую гармонизацию.

ЕВДОКИЯ. Мама, мама, мамочка, а давай не будем ссориться с тобой ни-ко-гда!
МАША (не то, чтобы подурнела, но её непросто узнать). Хорошо, но при условии, что ты переедешь к отцу.
ЕВДОКИЯ. Я подумаю.
МАША. Ведь ты его любишь.
ЕВДОКИЯ. А ты?
МАША. С Романом это невозможно.
ЕВДОКИЯ. А папа скучает, всё шутит…
МАША. Затейник.
ЕВДОКИЯ. …смеётся, фантазирует, изобретает!
МАША. Фокусник.
ЕВДОКИЯ. И он мечтает – мечтает о заброшенной деревеньке на краю света; чтобы устроить там свою пасеку, добывать мёд, лечить, исцелять, словом, жить!.. как отшельник на своей одинокой, Медовой планете.
МАША. То есть, ты согласна – переехать к отцу?
ЕВДОКИЯ (достаёт из футляра «мамину» флейту). Сыграй – напоследок.
МАША. За старое?..
ЕВДОКИЯ. Мама! Играй.
МАША. У нас с Романом – серьёзно: не на день, не на два…
ЕВДОКИЯ. Мама, я знаю. Играй!
МАША. И значит, твоё присутствие не желательно.
ЕВДОКИЯ. Играй!
МАША. Сегодня же купишь себе всё самое необходимое. Довольно нам прибедняться; затея с фермой не такая уж душная.
ЕВДОКИЯ. Мама, пожалуйста, пожалуйста, замолчи.
МАША. Даже Роман это признал.
ЕВДОКИЯ (в крик). Мама! Ты должна, нет, ты просто обязана вернуться в оркестр!
МАША. Что если не музыка, а крысы – моё призвание?
ЕВДОКИЯ. Ма-ма!! Как ты можешь вообще о таком вспоминать? Ведь это ужас! Кошмар!!
МАША. Кошмар был, когда мы сидели с тобой без копейки в кармане.
ЕВДОКИЯ. Мама, пожалуйста…
МАША. Кошмар был, когда я, с верой в высокие идеалы, как заведенная, носилась по городу, пытаясь хоть как-то прожить. Кошмар это, когда в лютый мороз ты ковыляешь по Невскому, точно нищенка, а я, которая не в состоянии купить себе нормальные, тёплые шмотки, выпрашиваю их у подруги. Вспомни, КАК я ревела лишь потому, что мне нечем было прикрыть задницу в тот день, когда Роман пригласил тебя и меня ресторан! Так что – заткнись! Если крысу покупают, значит, это кому-нибудь нужно!
ЕВДОКИЯ (обхватила колени руками, сжалась в комочек). У-и!
МАША. Не скули. Не делай морду тяпкой, знаешь, что не люблю. Заложим квартиру, возьмём в банке ссуду, начнём строительство коммунизма в отдельно взятом районе. Людишки на «Мерседесах» к нам зачастили, а это связи – связи похлещи валюты. Бизнес пойдёт, как по маслу. Издохну, тебе всё останется, может, хоть добрым словом, когда и помянешь.
ЕВДОКИЯ. Вот твоя флейта! Твоя, мама, флейта – играй!
МАША. Сделай мне одолжение…
ЕВДОКИЯ. Любое, что скажешь, ты только играй!
МАША. Не носи короткую юбку при нём. Роман просил тебе передать, что тебе не идёт.
ЕВДОКИЯ. Мама!.. Роман не мог тебе такого сказать. Зачем ты обманываешь меня и себя? К тому же, я взрослая.
МАША. Взрослая она. Не смеши.
ЕВДОКИЯ. Да, мама! Я взрослая! И сама решаю, что мне идёт, а что нет!
МАША. Крысёночек, куколка моя, я всё понимаю, сама была молодой, и попка у тебя – загляденье, но поскромней, поскромнее, вот и всё.
ЕВДОКИЯ. Мама, я не ребёнок!
МАША. Хорошо-хорошо! Наслаждайся. (Хлопает дочь по животу.) С этим не торопись, не порть себе жизнь, не лишай себя удовольствия; остальное сделает современная наука. Жаль, что твой расчудесный папочка этого не понимал.
ЕВДОКИЯ. Не трогай! Папа, он – добрый!
МАША (рассеянно). О чём я?.. уродство?.. Да фиг с ним, лишь бы не голодать.
ЕВДОКИЯ. Мама, послушай…
МАША. Я слушаю, слушаю. Говори.
ЕВДОКИЯ. Я давно хотела тебе признаться, что…

Молчание.

МАША. Не тяни: признавайся!
ЕВДОКИЯ. Я люблю Романа, а он – он меня.
МАША. Вот славно! Прекрасно! Перебирайся к нему. Твой отец и ты – два сапога пара. Давай, давай…
ЕВДОКИЯ. Оглохла? Роман – мой!
МАША. Роман?.. Твой?.. Мой Роман?..
ЕВДОКИЯ. Мой, а не твой.
МАША. Дочка, Роман тебя не касается…
ЕВДОКИЯ. Касается! Еще как касается!
МАША. Погоди…
ЕВДОКИЯ. Роман каждый день меня касается. А я – касаюсь его. Ты украла, я лишь вернула своё счастье себе.
МАША (не может понять). Милая, милая, пожалуйста, прекрати свои идиотские шуточки. Счастье – это… Счастье – это… Счастье – это… (Не сразу.) СЧАСТЬЕ – ЭТО, КОГДА ТЫ МОЖЕШЬ ВСЕГДА, НО В ДАННЫЙ МОМЕНТ НЕ ХОЧЕТСЯ!
ЕВДОКИЯ (будто ослышалась) Мама!
МАША (как умалишённая). Ха-ха-ха…
ЕВДОКИЯ. Это пошло…
МАША. Ха-ха-ха…
ЕВДОКИЯ. Это пошло и грязно!
МАША. Ха-ха-ха!
ЕВДОКИЯ. Мама, это пошло, грязно и отвратительно – мерзко, как твои крысы!

Звонок в дверь.

МАША. Что уставилась? Я не одета, — открой.
ЕВДОКИЯ. Мама, ты, правда, думаешь, что Роману приятно, когда ты разгуливаешь пред ним в этом рванье?

Звонок в дверь.

МАША. Сучка ты, сволочь. Я сказала: открой!
ЕВДОКИЯ. Иди ты!..
МАША (в крик). Глазки строишь, переодеваешься при моём муже; ухмылочки, ужимочки, намёки… Я всё вижу, всё!
ЕВДОКИЯ. Мама, ты дура? Ты не слышала, что я тебе сказала? Я сплю с Романом! У нас Любовь!
МАША. Ты, ты, ты сегодня же переедешь отцу! Или – куда угодно! Хоть на помойку, в любую нору! Вдувайся с кем захочешь, как хочешь, мне млевать! Мне все равно!

Звонок…

— Довольно я от тебя натерпелась!

Звонок…

— И у меня должна быть нормальная, своя личная жизнь!
ЕВДОКИЯ. Личная жизнь в крысятнике?! Не смеши!
МАША. Закрой свою пасть! Стерва!
ЕВДОКИЯ. Мама, у тебя есть два новых халата: зачем ты ходишь в старом?
МАША. Хочу и хожу! Потому что мне так удобно, потому что я так хочу!
ЕВДОКИЯ. Мама, родная, приди в себя, вглядись, посмотри, на кого ты похожа? Ещё немного и у тебя самой хвост отрастёт!
МАША (орёт). Это моё дело!!
ЕВДОКИЯ. Валяться в постели с любовником с утра до ночи, по-твоему, дело?! Мама, мама… Мамочка!!
МАША. А вот – стоять под дверью и подслушивать – это подло! Подло!
ЕВДОКИЯ. Мама, я не подслушивала…
МАША. Призналась! Уж лучше молчи!
ЕВДОКИЯ. Мама, честное слово…
МАША. Гадина! Тварь! Шлюха!

Звонок в дверь, но, кажется, что вибрируют стены.

ЕВДОКИЯ. Раньше у тебя была музыка! Ты говорила: «Моя музыка! Моя святая музыка!» Что теперь? Мама! Что стало теперь с твоей святостью?
МАША. Уйди, уйди!.. тобой можно сойти с ума!
ЕВДОКИЯ. В расхристанном, рваном халате – такая ты никому не нужна!
МАША. Роман сам тебе это сказал?
ЕВДОКИЯ. Неважно.
МАША. А что, что важно?!
ЕВДОКИЯ. Важно, что ночью Роман с тобой, а днём, когда тебя нет, или, когда ты храпишь – так!.. что стены трясутся, Роман со мной – где угодно, как угодно – вдувается!
МАША (только теперь поняла). Что?.. Что ты, сучка, сказала сейчас?
ЕВДОКИЯ (кричит). У нас с Романом будет ребенок! А ты – крыса!! (Натыкаясь на мебель, убегает в слезах.)

Маша под капюшоном, в том же, как мантия, длинном до пола, красном, рваном халате, пытается играть на флейте; пальцы не служат, немеют, точно от холода.

АРТУР (голос). Женщине лучше, когда рядом мужчина; плохо, если кто-то встаёт между ними.
МАША (ростом, выше привычного, с грубым, точно прокуренным голосом). Кто здесь? (Скрывает лицо.)

На фоне окна – кристалл в конусе света.

АРТУР (голос). Пустяки. Не имеет значения. Я сторонкой, не помешаю.
МАША (пытается разглядеть своё отражение в зеркале). Я – знаменитость, я могу разговаривать с первым встречным.

В оконном проёме, в его перекрестье, луна, точно обсыпанное мукой, лицо кричащего человека. Дудочник пересекает границу света и тени; за ним тянется, тянется сотканный из цветных ветров шлейф – миг, и рассыпался в Млечный путь, будто веерный бисер.

АРТУР. Мутная душонка, как пыль на солнце; руки с ящиком, вот и вся нехитрая штука.
МАША (в нижнем регистре). Кто ты?

АРТУР. Гений смысла и чистоты, учёный не знатной, но древнейшей породы, и верно знаю, откуда идёт звук. (Играет на дудочке.) Не тушуйся. Делай что делаешь.
МАША (узнала). Артурка?
АРТУР. Душу имею, дух жизни, как факт.
МАША. Не может быть, чтобы коты разговаривали и при этом дули на флёйтах!
АРТУР. Кляузы – для двуспальных толстух. (Озираясь). Однако чайку бы с имбирем. Себе в утешение.
МАША. Что надо? Зачем ты явился?
АРТУР. Вижу – глаз пенится.
МАША. Хиляк. Заморыш. Проваливай! (Кидает в него флейту.)
АРТУР Я нахожу, что чувство обиды – бодрит, если вдуматься.
МАША. Не знаю. Проваливай! Уходи…
АРТУР. Приятно грустить, если не особо кривляться.
МАША. Покоя хочу. И вежливости.
АРТУР. Покой, а на кой?.. Когда жить, выть можется! И вежливость лишь удачная форма прикрытия, установленная, неизвестно кем и когда – ширмочка, за которой – что только не видно. (Из тени переходит на сторону света.) Баю-бай, требуха!

Неожиданно – громко, щёлкает пастью автоответчик.

ЕВДОКИЯ (голос). Мама! Мама, не прикидывайся. Я знаю, что ты меня слышишь.
НАИНА (голос). Машка, не устраивай еще одной клиники. Ты умная, современная женщина…
ЕВДОКИЯ. Мама, сними трубку!
НАИНА. Маня, выбирайся на свет – пить мировую. Жизнь длиннее, чем один день. Маня!
ЕВДОКИЯ. Мама, скажи что-нибудь. (Кричит.) Ма! Не молчи!
НАИНА. Маш, подруга, заканчивай, выходи из норы; обсудим, создавшееся положения, но спокойно без нервов. По зодиаку ты – крыса. И чо?.. сейчас самое твоё время: вгрызайся! Бизнес – то, сё… Подумаешь – крыса…
ЕВДОКИЯ. Мама, прости…
НАИНА. Между нами, девочками, крыса – интеллектуальная, ооочень умная тварь. И, если хочешь знать, обладает даром предвидения и телепатии. Мы гордимся тобой. И любим…
ЕВДОКИЯ. Мама!

Смех, голоса: бу-бу-бу… микшируются, доносятся, будто из параллельного мира.

АРТУР. Не терплю эксцессов. Хочется, чтобы всё закончилось более или менее, но пристойно.
МАША. По-твоему, я достойна презрения?
АРТУР. Нельзя видеть одно и не замечать другое, поэтому вы не знаете тишины. Громы в домах, кутежи – настоящая канализация звуков. (Играет на дудочке.) Лишь мы, рыцари одиночества, знаем цену доступного!

Оболочка комнаты растворилась. Артур подтянул к себе пульсирующий, лунный серп. Как в лодку, усадил Машу, толкнул и – беззвучно скользит рядом.

МАША. Где?.. куда мы плывем?..
АРТУР. За горизонт событий! (Успокоил.) Не далеко.
МАША (вгляделась). Там – что?
АРТУР. Мера уныния.
МАША. Там?..
АРТУР. Бессонница. Раздрай. Душевные муки. Считай, смотри, сколько их у тебя накопилось. Они, точно змеи, точно крыса вертит хвостом.
МАША. Что здесь?
АРТУР. Сновидения.
МАША. Мерзость.
АРТУР. Если не считать их своими – сойдёт за счастливый роман.
МАША. Летучие мыши – откуда?!
АРТУР. Это не мыши – гнилые словечки, срамные мыслишки… Слышишь, душок?
МАША (принюхалась). Да, фиолетовый.
АРТУР (считывая печати). Сплетни, проклятия, воровство, вражда, ворожба: свирепые факты – гляди, как напичкано! Обжорство – пьянство – похоть…
МАША. А здесь?..
АРТУР. Гордость! Тщеславие – воздушные замки – пустые мечтания – ворох прожитых дней…
МАША. А эти?..

Артур играет на дудочке.

— А – эти?!
АРТУР. Те, что остались.
МАША. Смех!
АРТУР. Видишь?.. трепещет.
МАША. Не думала, что смех – живое существо.
АРТУР. Маша!
МАША. Я поняла…
АРТУР. Прости, но я…
МАША. Нет! Нет, нет!! Музыка, как аромат тишины, слёзы, которых не видно – молитва, дарованная для любви – копья сражений, где нет покоя сытым и злым…
АРТУР. Маша!
МАША. Нет, нет, нет!! Я не хочу умирать на лету – безропотно, точно птицы! Будь проклят ты, и твоя МУЗЫК-ААА!!

Лицо её страшное, исказилось. Крик разорвал оболочку. Встав, на задние лапы, руки женщины стали вдвое короче. Живот вздулся, раздвинулся в стороны, треснув, обнажил жирное, волосатое брюхо. Позвоночник обозначился, превратился в хребет, имея логическим завершением – мощный крысиный хвост, хищные удары которого крушат всё в пределах своей досягаемости….
Звёзды, луна, небо смешались, несутся по кругу…
Серебристым клубком мелькает гибкое тело Артура.
Лунный серп рассекает демона надвое: тысячи мелких, свирепых, гнусавых зверьков заполняют собой пространство вокруг.
Пёстрое существо в шляпе с петушиным пером, сдёрнув перчатки, обнажив веер полупрозрачных, изящно изогнутых, смертоносных клинков, бесстрашно вступает в борьбу…

Луна становиться звёздной пылью – красной от крови.

МАША (распахнула глаза). Неужели спала?
НАИНА. Так, несерьёзно. А что?.. Маня, колись. Что-то приснилось?
МАША. Приснилось. Приснилось, что ты лесбиянка.
НАИНА (смеясь). О да, я бываю хорошей! Но, когда становлюсь плохой, я ещё лучше! (Смеётся.)
МАША. Где Дуся?
НАИНА. Ушла.
МАША. С кем?.. Куда?..
НАИНА (удивленно). Ушла, со своим молодым человеком. С Романом! Роман у них. Ты не знала?
МАША. Это… хорошо. Это правильно. (Замечает цветы.).
НАИНА (таинственно). Из филармонии!

Звучит флейта…

МАША (с улыбкой). Слышу! Я слышу… Музыка, как аромат тишины, слёзы, которых не видно – молитва, дарованная для любви – копья сражений, где нет покоя – сытым и злым!

На фоне окна – три женских силуэта. Полуобнажённые, разгорячённые дамы во власти ритмичной музыки. Лидирует высокая, с выдающимися физическими данными, красавица Наина; движения её незаурядного тела точны и – дьявольски грациозны.

Стихи – Николая Гумилева

© Copyright: Игорь Арсеньев, 2025
Свидетельство о публикации №224082500819