Ольга Милованова
+79088821080
milol66@yandex.ru
МЫ ЕСТЬ
ПЬЕСА В ДЕВЯТИ КАРТИНАХ
По рассказу Светланы Динисламовой «Мы есть…»
В пьесе использовано стихотворение Г. Ладонщикова
Действующие лица
Люба Вогулова.
Вера, подруга Любы.
Андрей Русов, майор полиции.
Русов, следователь НКВД, прадед Андрея Русова.
Дед Савелий, прадед Любы.
Митрий, сын Деда Савелия.
Улякщи, сын Деда Савелия.
Захар, свояк Деда Савелия.
Агитатор.
Первый незнакомец.
Второй незнакомец.
Первый конвоир.
Второй конвоир.
Заключенный.
Старая женщина, Две молодые женщины, Мальчик, Три представителя
«Красного чума», Священник, жители деревни, конвоиры, арестанты.
ПЕРВАЯ КАРТИНА
Комната в общежитии. Вера сидит за столом, пишет в тетради. Забегает Люба.
ЛЮБА. Девчонки, масло растительное есть?!
Вера поднимает голову.
А, Вера. Ты одна что ль сидишь?
ВЕРА. Одна.
ЛЮБА. А масло растительное есть?
ВЕРА. Нет, кончилось. А в магазин сегодня не ходила.
ЛЮБА. Ладно. Пробегусь по комнатам. Может, найду. (Собирается уходить, но останавливается, увидев тетрадь на столе.) А чего это ты все пишешь?
ВЕРА. Да так. Почти ничего.
ЛЮБА. Почти?! Значит, что-то все-таки пишешь.
ВЕРА. Рассказы.
ЛЮБА. Рассказы?!
ВЕРА. Ну-у, да.
ЛЮБА. А про что?
ВЕРА. Про Родину.
ЛЮБА (смеется). Вот придумала! Про Родину!
ВЕРА. Да. А почему смеешься?
ЛЮБА. Ну… Родина — это что-то такое большое… важное… серьезное. И ты — такая маленькая, да еще с косичками смешными.
ВЕРА. При чем тут косички?
ЛЮБА (смеется). Да ни при чем. Просто вспомнила, в первом классе еще учили.
И красива, и богата
Наша Родина, ребята.
Долго ехать от столицы
До любой её границы.
Всё вокруг своё, родное:
Горы, степи и леса,
Рек сверканье голубое
Голубые небеса.
Ну и дальше как-то там…
ВЕРА. А здесь что смешного?
ЛЮБА. Все смешное. Никогда не понимала. Вот когда говорили: любите свою Родину! А что любить? Горы? Степи? Я их никогда не видела. Как я могу их любить? Лес видела. Реку видела. Небо видела. Вот их люблю. Получается, что я люблю только часть родины? А вот ты про что пишешь? Про все вместе? Или тоже только про часть?
ВЕРА. Родина не может быть большой. Птицы взлетели… домик маленький… столетние кедры… тонкая ниточка санной дороги, что ведет к дому… последнее лето с мамой в нашем поселке Потрасуй… Вот это Родина. Вот про это пишу. А еще про людей пишу. Про родных и знакомых. Хочу, чтобы люди о них узнали. Чтобы память осталась…
ЛЮБА (помолчав). Чтобы память осталась… Да. Это правильно. Только хорошо пиши.
ВЕРА. Я стараюсь. Уж как получается.
ЛЮБА (усаживаясь). Странно это.
ВЕРА. Что странно?
ЛЮБА. Странно, что мы заговорили об этом. Понимаешь… мне сегодня такой сон снился…
ВЕРА. Расскажи.
ЛЮБА. Будто, в доме старшего брата, гроб стоит… и там дед мой лежит. Отец мамин. Он умер года три как уже … А вокруг родственники сидят… Ночь… И тут дед поднимается и пытается вылезти из гроба. Я из дома выскочила и бегом к бабушке — в наш, родительский дом… А она-то еще раньше умерла… Бегу, значит, трясусь вся от страха… вижу бабушка что-то на улице делает… Я ее кричу, зову… И вот уже мы с ней вдвоем бежим по улице. Тут по пути, какие-то тележки с продуктами стоят… ну, как в магазине. Мы оттуда хватаем сок, масло, конфеты… Бабушка кричит: «Бери, бери, сколько можешь взять!». Вбегаем обратно… во двор к брату. А навстречу нам дед идет. Мы ему все это: сок, конфеты отдаем. Он жадно ест. А потом посмотрел прямо на меня. А на глазах у него слезы… Плачет он! Уж как плачет! И вдруг… исчез. Растворился в воздухе. Тут из леса… издали… стали другие люди появляться. В смысле, не люди, а тени… Идут к нам друг за другом, и руки тянут к еде. Мы раздаем все быстро-быстро. Они жадно едят и тут же исчезают… И так мне жалко стало их! Я заплакала… так отчаянно… навзрыд… И проснулась.
ВЕРА. Получается, вы их как бы поминали. А это поминание возвращало их обратно в иной мир. Все правильно. Мертвым не место в этом мире.
ЛЮБА. Получается так. Но им было так тоскливо. Их души не успокоены.
ВЕРА. Думаю, этот сон к тому, что тебе кого-нибудь надо сегодня помянуть.
ЛЮБА. А кого?
ВЕРА. Ну, не знаю. Бабушку или дедушку. Может родственника какого-нибудь…
ЛЮБА. У кого бы спросить?
Из коридора кричат.
ГОЛОС. Люба!.. Вогулова!.. К тебе пришли! Ждут на вахте!
ЛЮБА. Кто бы это мог быть?.. Странно. Подожди. Я мигом. (Убегает.)
ВТОРАЯ КАРТИНА
Вахта общежития. Пустой холл. По нему нервно шагает Андрей Русов. Вбегает запыхавшаяся Люба.
ЛЮБА. Кто меня искал? (Подходит к Андрею.) Это вы? Здравствуйте. Извините. Бежала.
АНДРЕЙ. Любовь Ивановна Вогулова?
ЛЮБА. Да… Что вы хотели?
АНДРЕЙ. Понимаете, Любовь Ивановна…
ЛЮБА. Можно просто Люба. До Ивановны еще не доросла.
АНДРЕЙ. Хорошо, Люба. Очень рад знакомству. Забыл представиться. Андрей Петрович Русов, майор полиции.
ЛЮБА. Что случилось? Я… кажется… ничего… такого…
АНДРЕЙ. Не волнуйтесь. Ничего не случилось. В смысле, случилось, но очень давно. Вы знаете таких: Дмитрия, Алексея и Савелия, Вогуловых?
ЛЮБА. Нет… А впрочем, подождите… кажется знаю. Савелием звали моего прадедушку по отцовской линии… Алексей — это по-нашему, по-мансийски Улякши. Так звали моего деда. А брата его звали Митрий.
АНДРЕЙ (задумчиво). Возможно, это он.
ЛЮБА. Но я все равно не понимаю…
АНДРЕЙ. Наш разговор будет не совсем обычный… о вашем… прадедушке… Вы должны меня выслушать, и… я хотел бы рассказать все это только вам одной.
ЛЮБА. Странно это…
АНДРЕЙ. Согласен. Но мне… в некотором роде поручили привести вас.
ЛЮБА. Кто поручил?
АНДРЕЙ. Даже не знаю, как сказать… наверное, он сам… Понимаете, в последнее время со мной происходит что-то странное… Разговор будет непростой. И мне необходимо рассказать вам все… на определенном месте. Знаете стоянку между зданием УВД и Концертным комплексом.
Люба кивает.
Понимаю, это выглядит очень странно. Но необходимо, чтобы я рассказал вам все именно там.
ЛЮБА. Ну… хорошо… Только мне надо одеться.
АНДРЕЙ. Я подожду вас в машине перед входом. Да! Вот мои документы. Проверьте, пожалуйста. Если вам будет спокойнее, расскажите кому-нибудь из подруг, куда вы идете. (Подает Любе листок.) Вот здесь записано мое имя, звание и номер машины.
ЛЮБА. Не нужно. Я вам верю.
АНДРЕЙ. Все равно возьмите.
ЛЮБА. Ну хорошо. Я сейчас.
Люба бежит обратно в общежитие, Андрей выходит на улицу.
ТРЕТЬЯ КАРТИНА
Темнота. Голос Андрея.
АНДРЕЙ. Это началось с месяц назад… В первый раз… Рабочий день тогда закончился поздно. Почти за полночь… Иногда так бывает. Служба… Я проходил мимо дежурки, мне передали запрос по очередному делу. Было холодно. Хороший, знаете, такой морозец, за тридцать. Сел в машину, завел. И пока прогревался мотор, решил пролистать документы…
Зимняя ночь. Пустая стоянка, освещённая фонарями. Тишину нарушает только шум мотора машины
и мерный стук флагштоков множества трепещущихся на ветру флагов. Андрей сидит в машине,
листает документы. Внезапно наступает полная тишина. Позади Андрея проскальзывает тень. Он
вглядывается в зеркало заднего вида. Потом осторожно оборачивается. Там сидит Дед Савелий, худой, изможденный в холщовых штанах и рубахе.
АНДРЕЙ. Дед, ты откуда взялся?
Дед Савелий беззвучно шевелит губами.
Мне эти штуки не нравятся… Ты кто, дед?.. Как попал в машину?.. Почему так одет?.. Отвечай!
Дед Савелий молчит. Андрей выскакивает из машины. В тот же момент снова возвращаются звуки. На заднем сидении никого нет.
АНДРЕЙ. Что за черт?!.. Никого… Может я уснул?.. Или у меня уже крыша поехала?.. Точно, пора в отпуск. Всех дел не переделаешь (Хватает пригоршню снега и растирает виски.) Померещилось…
Темнота. И снова зимняя ночь, и стоянка. В машине Андрей и Люба.
АНДРЕЙ. Вот это место. К сожалению, это оказался не сон. Он приходил ко мне еще несколько раз. И только, когда я ставил машину на этом самом месте… Дед пытался что-то сказать… плакал от бессилия и… исчезал. На третий раз дед сказал несколько слов. Я не понял на каком языке. Кто этот за дед? И почему является именно ко мне?.. Я стал копаться в архивах… Сейчас всего полно в доступе… Вы слышали о политических репрессиях?
ЛЮБА. Да. Мы в школе проходили. Они начались в конце двадцатых годов, а особенного размаха достигли в тридцать седьмом — тридцать восьмом годах. Очень многие пострадали, тысячи — расстреляны… Моей семьи это тоже коснулось.
АНДРЕЙ. Да. Так вот… оказалось, что раньше здесь, на этом самом месте — в треугольнике нынешних улиц Ленина, Мира и речки Вогулки было старое заброшенное картофельное поле. В тридцатые здесь хоронили расстрелянных. Девятьсот двадцать три человека…
ЛЮБА. Здесь?!
АНДРЕЙ. Да. (Помолчав.) Люба… вы еще об одном должны знать. Мой прадед был следователем НКВД — Народный комиссариат внутренних дел. Они обеспечивали государственную безопасность.
ЛЮБА. Я знаю… Читала…
АНДРЕЙ. Он служил здесь, в окружном управлении.
ЛЮБА. И?..
АНДРЕЙ. Мой прадед участвовал в этих репрессиях… только с другой стороны…
ВЕРА. Я все равно не понимаю…
АНДРЕЙ. Я пока сам не до конца понимаю. Почему это произошло именно со мной. (Помолчав.) Последний раз я видел этого деда вчера. Я почему-то сразу почувствовал: что-то должно произойти. И действительно… Только я сел в машину, он появился… и заговорил… невнятно так… я еле разобрал: нучка, мой нучка учиться, Люпа Вокулова, мой нучка савтра ната тут. Я только спросил: зачем? А он поднес руку к груди: тут польна. Нучка мой Люпа Вокулова, ната савтра тут. Я стал искать в списках репрессированных Вогуловых. Таких было несколько. И трое из одной деревни: Савелий и два его сына, судя по отчествам. По возрасту только этот Савелий подходил… Вы считаете меня сумасшедшим?
ЛЮБА. Нет. Почему?
АНДРЕЙ. Кто в здравом уме начнет разыскивать реальных людей по просьбе призрака в машине. Но мне почему-то казалось, что делаю именно то, что нужно. С утра я обзвонил отделы кадров всех институтов и колледжей города и нашел студентку третьего курса университета Любовь Ивановну Вогулову — то есть вас… Это невероятно! Но меня не покидала уверенность, что я обязательно найду эту унучку! Я говорю загадками?
ЛЮБА. Я понимаю… Кажется, понимаю… Мой отец часто рассказывал о своем отце и деде. Их арестовали в тридцать седьмом, сказали: враги народа… Их угнали сначала в Саранпауль, потом до Березова — районного центра. Не везли, пешком гнали. Бабушка поехала за ними следом на оленях, надеялась, что хоть по пути увидит еще деда. Зырянин, который пасту́шил с ним, сказал бабушке: когда и по какой дороге будут гнать арестованных. Узнал откуда-то. Она поехала: колонну видела, а деда и прадеда — нет. Узнала только кисы́ дедовы на сопровождающем. Она сама их шила. Решила, что нет деда больше в живых, раз чужой человек в его кисах идет. Разве можно с живого человека снять обувь и воспользоваться ею для себя?.. Точно так ничего и не узнали. Говорили потом, что из района их погнали уже сюда — в окружной центр, и всех расстреляли… Но за что и где похоронили? Ничего не знаем.
АНДРЕЙ. Похоже что-то складывается… Думаю, он хотел видеть именно вас. Готовы с ним встретиться?
ЛЮБА. Кажется да… Да!
АНДРЕЙ. Не боитесь?
ЛЮБА. Нет.
АНДРЕЙ. Тогда я пойду. Мотор глушить не буду, чтобы вы не замерзли.
Андрей уходит. Люба остаётся в машине одна. Вдруг наступает тишина. Темнота.
ЧЕТВЕРТАЯ КАРТИНА
Мансийская изба. Вечер. Тусклый свет керосиновых ламп. Три женщины: Старая и две
молодые занимаются своими делами. Из-под кучи одеял, шуб на нарах
слышен надсадный детский кашель. Одна из молодых женщин бесшумно подходит к
нарам то с питьем, то с тряпицей. Возится. Потом отходит. Дед Савелий, Митрий и Улякши ведут неторопливый разговор.
МИТРИЙ. Атя[1], в лесу опять объявились незнакомые люди, оям рущит — беглые русские.
УЛЯКЩИ. Атя, от кого они бегают?
ДЕД САВЕЛИЙ. Нам не все равно? Белый царь? Красный царь? Не разберешь.
МИТРИЙ. У Сетова Ильи лодку-калданку забрали верстах в ста от дома. Винтовкой грозили. Илья теперь и на Обь перестали выезжать, боятся…
УЛЯКЩИ. Сегодня под утро, только светать стало, собаки рычали. Не лают, видно тоже боятся… Я встал. Посмотрел. Плот по тому берегу плыл. Маленький, незаметный. На нем трое.
МИТРИЙ. Прячутся. От кого только?
УЛЯКЩИ. Кто ж их разберет? Другое дело как попадают в верховья реки? Через Урал от перевала до Горностаевой реки две дороги: старая и новая — та, что выходит к реке недалеко от нашей деревни. А они все старой, непролазной пробираются?
ДЕД САВЕЛИЙ. Новую не знают. Вот и мучаются. Э-хех. Таятся, знать, боятся. Страх плохой спутник в жизни. А они, вишь, звериными тропами, как звери, по тайге идут, и путь находят. Должно быть, нужда у них великая есть.
На улице лают собаки. Митрий выходит из дома, через время возвращается с двумя оборванными Незнакомцами в старых офицерских шинелях. Незнакомцы здороваются и сразу без сил опускаются у костра. Дед Савелий жестом указывает женщинам подать чай.
ПЕРВЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ (Деду Савелию). Нам здесь нужно пожить. Понимаешь?
Дед Савелий молчит, вопросительно смотрит.
УЛЯКЩИ. Я по-русски знаю.
ВТОРОЙ НЕЗНАКОМЕЦ. Ночь или две пожить. Потом уйдем. Немного оклемаемся и уйдем.
УЛЯКЩИ (Деду Савелию). Атя, оям рущит говорят, что пожить им надо. Потом уйдут.
ДЕД САВЕЛИЙ. Улякщи, скажи им, пусть остаются.
УЛЯКЩИ. Отец говорит: оставайтесь.
ПЕРВЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ. Только об этом никто не должен знать.
УЛЯКЩИ. Здесь свои только. А чужой кто появится, уведем вас на озеро в охотничью избушку.
Женщины подают миски с едой. Незнакомцы жадно едят. Первый засыпает с миской в руках. Снова слышен надсадный детский кашель
ВТОРОЙ НЕЗНАКОМЕЦ. Кто у вас там?
УЛЯКЩИ. Юван. Сын его (Показывает на Митрия.). Болеет сильно. Совсем сильно. Помрет видно скоро.
ВТОРОЙ НЕЗНАКОМЕЦ. Юван? По-нашему Иван, выходит?
УЛЯКЩИ. Выходит так.
ВТОРОЙ НЕЗНАКОМЕЦ. Тезка, значит… Давай-ка посмотрю.
Второй незнакомец разгребает одеяла, достает худенького Мальчика. Женщина бросается к ним, но Дед Савелий жестом останавливает ее. Незнакомец внимательно осматривает мальчика, слушает, простукивает.
Ничего. Даст Бог, выкарабкаешься, сынок.
Незнакомец укладывает мальчика. Достает из вещевого мешка склянку с порошками, высыпает
один в чашку и дает Мальчику выпить. Потом жестом подзывает женщину, вкладывает ей в руку склянку.
Вот, бабонька, держи крепче. (Улякщи.) Скажи ей, чтобы давала три раза в день. Понял?.. Нет?
УЛЯКЩИ. Понял. Как не понял.
ВТОРОЙ НЕЗНАКОМЕЦ. Русские живут далеко?
УЛЯКЩИ. Да не так чтобы очень. Поболе двухсот верст будет. Поселок Кульпас. Кульбаза по-теперешнему.
ВТОРОЙ НЕЗНАКОМЕЦ. Может Культбаза? Культурная база?
УЛЯКЩИ. Может и так. Только по-нашему. Кульбаза.
ДЕД САВЕЛИЙ (вздрагивает при слове Кульбаза). Куль! Ялпынг маа[2]!
ВТОРОЙ НЕЗНАКОМЕЦ. Что он сказал?
УЛЯКЩИ. Отец говорит: запретное место.
ВТОРОЙ НЕЗНАКОМЕЦ. Почему?
УЛЯКЩИ. Наши старики сказывают, что жил в той реке властелин мира мертвых — змей Куль. Он насылал болезни и смерть людям. Вода в реке кружилась и пенилась. Водовороты лодки затягивали. Много там народа сгинуло. Птица Корса пожалела людей. Спустилась с самого высокого неба, схватила Куля и понесла его вдаль от реки. Но змей был тяжел и огромен. Хвост его волочился по земле. Куль извивался, изворачивался — уронила Корса его на землю. Там, где он упал, появилось озеро — Кулитур. А где хвост волочился — речка. Много времени прошло, но вода в той реке по-прежнему вихрем крутит, будто кто-то живой есть. На озеро то наши никто не ездит, рыбу не ловит, неприкасаемо оно. А как поселок построили на реке, так люди боятся туда ехать, говорят: еду до черта, до Куля.
ВТОРОЙ НЕЗНАКОМЕЦ. Народу там много живет?
УЛЯКЩИ. Немало.
ВТОРОЙ НЕЗНАКОМЕЦ. Это плохо.
УЛЯКЩИ (указывая на Митрия). Вот он протоку знает. По ней незаметно можно обойти. (Митрию.) Отведешь?
МИТРИЙ. Торопиться надо. Река вот-вот станет.
УЛЯКЩИ (Второму незнакомцу). Он проводит. Только ждать нельзя.
ВТОРОЙ НЕЗНАКОМЕЦ. Тогда завтра с утра и пойдем. Отдохнем немного и в путь.
МИТРИЙ. Атя, я лодки проверю пойду. (Выходит.)
ДЕД САВЕЛИЙ (Женщинам). Сложите им в короб хлеба, вяленую и соленую рыбу, сушеное мясо, соль и спички.
Женщины собирают короб. Второй незнакомец дремлет. Снова лают собаки, вбегает Митрий.
МИТРИЙ. Атя, русские едут снизу. На трех лодках. Вроде Захар с ними. Его лодка вроде…
Улякщи будит Незнакомцев.
УЛЯКЩИ. Эй!.. Вставайте!.. Уходить надо!.. Быстро надо, лодки едут!.. Живей!..
Незнакомцы вскакивают, быстро собираются.
ВТОРОЙ НЕЗНАКОМЕЦ (Улякщи). Так не забудь. Три раза в день.
УЛЯКЩИ. Не забуду.
Незнакомцы выходят вслед за Митрием.
ПЯТАЯ КАРТИНА
В избу шумно вваливается Агитатор.
АГИТАТОР. (громким сиплым голосом) Здравствуйте, Баща, баща[3], товарищи рыбаки и охотнички! Встречайте культобоз «Красный чум»!
ДЕД САВЕЛИЙ. Я-а?! Куль?! Вот кого принесло!
АГИТАТОР. Чего там, дед, курлычешь? Не разберу. Давай-ка собирай народ. Будем агитировать вас. Нести передовые знания коренному населению. То есть вам. Ну! Пошевеливайся!
В избу входят три Представителя «Красного чума». Они с коробками, пачками, мешками, сгружают все в углу избы.
АГИТАТОР (командует). Это сюда!.. Это вот так!.. Лож вот тут!.. Да, вот тут я сказал!.. Аккуратнее! Черт косорукий!.. Спортишь мне кину̀, лично из нагана пристрелю!.. Что тут у вас?!.. А ну, потеснись!..
Сбрасывая с нар одеяла, натыкается на Мальчика, сгоняет его.
(Мальчику.) А ты чего разлегся?! Вставай живо! (Деду Савелию.) Дед, чего стоишь?! Кому сказал: собирай народ! Просвещать вас будем!..
УЛЯКЩИ. Атя, русский говорит, чтобы мы народ собирали.
Дед Савелий идет к выходу и сталкивается в дверях с Захаром с коробкой в руках. Он бледный, волосы слиплись от пота, едва стоит на ногах.
ДЕД САВЕЛИЙ. Я-а, паща. Здорово, свояк.
ЗАХАР. Паща, паща, Сава-аки[4].
ДЕД САВЕЛИЙ. Что с тобой?
ЗАХАР. А-а-а… Голова болит. Мочи нет. Расколотил бы ее.
ДЕД САВЕЛИЙ (Старой женщине). Тэ-э-э… Анна, брат твой приехал.
Дед Савелий выходит. Старая женщина подбегает к Захару, забирает у него коробку, приносит пить,
отводит в сторону. Изба постепенно заполняется жителями деревни. Возвращается Дед Савелий, садится у входа. Представители собирают киноустановку, завешивают угол белой простыней, расладывают газеты.
АГИТАТОР. Товарищи, рыбаки и охотники! Уходит в прошлое ваша несознательная жизнь! Ваши рыбацкий и охотничьи артели более не соответствует социалистическим формам организации труда! (Улякщи.)Вот вы, например, как распределяете рыбу по окончанию лова?
УЛЯКЩИ. Атя… Отец делит между нами.
АГИТАТОР (насмешливо). Отец делит! Вот! Вот, товарищи, пример несознательной трудовой деятельности! Мы — представители окружного Совета приехали к вам, чтобы рассказать о новой прекрасной жизни, которая ждет всех вас, товарищи! Партия во главе с великим товарищем Сталиным ставит перед нами задачи организации нового социалистического быта туземцев. План коллективизации для северных районов предусматривает высокий охват хозяйств коллективными формами. Обобществление средств производства, организация труда, вовлечение в труд женщин, правильное распределение продукции, избавление от антисоветского элемента — вот задачи, которые ставит сегодня перед нами партия и лично товарищ Сталин!
Агитатор останавливается, ожидая аплодисментов, но жители сидят неподвижно.
Примером для вас, товарищи, должны служить рыбаки-ханты Назымского совета. Бригада стахановца Кирилла Молданова из тридцати девяти человек досрочно завершила выполнение плана рабозаготовок. По плану нужно было добыть сорок одну тонну. А они добыли шестьдесят одну тонну! Организована школа для неграмотных и малограмотных. В этой школе, товарищи, учится двадцать восемь человек, товарищи! Не только мужчины, но и женщины. Организован кружок по изучению Сталинской конституции и Положения о выборах в Верховный совет СССР. Ханты восторженно приветствуют новый избирательный закон! Ура, товарищи!
Агитатор сам хлопает, его поддерживают Представители. Жители смотрят настороженно, перешептываются, дети прячутся за матерей.
АГИТАТОР (машет Представителю). Давай, Андрюха, заводи кину.
На простыне появляются кадры кинохроники. Агитатор комментирует.
Блестящий беспересадочный перелет мужественных испытателей воздушных кораблей — летчик Коккинаки и штурман капитан Бряндинский установили три международных рекорда скорости, совершив скоростной беспосадочный полет… Участники первого советского автопробега приближаются к Москве. Пройдено две тысячи двадцать шесть километров. Лидер гонки Рыбальченко имеет выигрыш три часа двадцать пять минут… На фронтах Испании. На восточном фронте республиканские войска, продолжая успешное продвижение, заняли деревню Пуэбла де Альбартон…
Жители с любопытством смотрят кинохронику, охают, перешептываются. Фильм заканчивается.
Вот, товарищи, какая интересная и насыщенная жизнь в нашей стране и в мире! Может быть, есть вопросы?.. Ну-ну! Смелее! Не стесняйтесь!
УЛЯКЩИ. Чудно̀, однако. А для чего ж такие большие чумы?
АГИТАТОР. Это дома такие. В них люди живут. Все стойбище ваше, к примеру, можно в одном таком доме разместить!
Жители гудят удивленно.
УЛЯКЩИ. Как же это жить?! На головах друг у дружки?!
АГИТАТОР. Почему на головах? В квартирах.
УЛЯКЩИ. Нарты чудны́е — огромные и сами, без оленей или собак ездят?
АГИТАТОР. Это автомобили. Они железные, их мотор везет.
Жители оживленно обсуждают.
УЛЯКЩИ. А что это за птицы железные, что людей в своем брюхе носят и огнем плюются?
АГИТАТОР. Это самолет называется. Им летчик управляет. Человеку теперь все подвластно, товарищи! И земля, и вода, и небо! Скоро, товарищи, на Луну полетим! До звезд рукой достанем!
ДЕД САВЕЛИЙ. Всех богов растревожили! Небо с землей смешали! Прошло время песен. Наступает время слез и страданий.
АГИТАТОР. Что ты там, старик, бормочешь?
УЛЯКЩИ. Атя говорит: плохие времена приходят.
АГИТАТОР. Чушь порешь. Сразу видно. Несознательный элемент. Ничего. Мы вас тут перекуем. Если других вопросов нет, тогда товарищи, разбирайте литературу… Здесь плакаты… Вот газеты… Берите!.. Берите!.. Не стесняйтесь!..
Жители разбирают газеты и плакаты, рассматривают их. Расходятся. В избе остаются Агитатор, Представители, Дед Савелий, Улякщи, Захар.
(Деду Савелию.) Дед, мы тут у тебя на ночлег определимся. Как? Не возражаешь?
УЛЯКЩИ. Атя, большой человек говорит, что они ночевать здесь будут.
ДЕД САВЕЛИЙ. Гостю почет — хозяину честь. (Кивает Агитатору.) Пусть. (Захару.) Пойдем, свояк.
Захар с трудом поднимается, идет за Дедом Савелием и Улякщи к выходу.
АГИТАТОР. А это еще зачем?! Куда?!
УЛЯКЩИ. Плохо ему. Мать посмотрит. Отвару какого даст.
АГИТАТОР. Отвару?! Тьфу! Дикость! Учишь вас, учишь! Все без толку! Ничего с ним не станется. Отлежится. А дома в больничку сходит. (Захару.) Здесь ложись! Знаю я вас! Отпустишь, а потом не доищешься. Все вы тут мордой на один фасон. Не разберешь.
Захар возвращается и со стоном ложится нары. Дед Савелий и Улякщи уходят.
ШЕСТАЯ КАРТИНА
Утро. Деревенская улица. Землю укрыл первый легкий снег. Около дерева, с расколотым стволом, неподвижно стоит человек. Кажется, что он справляет малую нужду. Из избы выходит Дед Савелий. Он долго вглядывается, покашливает, кряхтит, чтобы привлечь внимание человека.
ДЕД САВЕЛИЙ. Эй… слыш-ко… Чего молчишь?..
Человек не шевелится. Дед Савелий семенит к нему.
Ты что ль?.. Захар?..
Подходит, останавливается в нескольких метрах. Вглядывается. Отшатывается. Затем, озирается, смотрит под ноги. К дереву ведет только одна цепочка следов. Резко разворачивается и бежит в свою избу. Навстречу ему Агитатор.
ДЕД САВЕЛИЙ. Там!.. Захар!.. Там!.. У дерева!..
АГИТАТОР. Чего ты опять кудахчешь, дед? Что у тебя там стряслось?
ДЕД САВЕЛИЙ (показывает на дерево, тянет Агитатора за собой). Захар!.. Убил!.. Убил себя!.. Сам!..
Агитатор подходит к дереву, видит висящего Захара.
АГИТАТОР. Та-а-ак! Интересная кина получается.
Агитатор отрезает веревку, Захар падает на землю. Агитатор наклоняется над ним.
Готов. (Поворачивается к Деду Савелию.) И кто ж это его так приголубил?!
Дед Савелий молчит.
Никак ты постарался?!.. Разберемся! (Быстрым шагом уходит в избу.)
Собираются жители, видят мертвого Захара. Женщины закрывают лица платками. Из избы быстро выходят Представители во главе с Агитатором.
АГИТАТОР (указывая на Деда Савелия). Вот этого старика берите!
Двое Представителя хватают Деда Савелия. Агитатор поворачивается к третьему.
Найди второго.
Третий Представитель убегает.
Я это вражье гнездо под корень изведу! (Деду Савелию.) Ну что, старик? Сам все расскажешь?!.. За что представителя Совета убил?!
ДЕД САВЕЛИЙ. Большой человек, слушай… Большой человек…
АГИТАТОР. Чего лепечешь?! Храбрецы только ночью, да толпой на одного?! Тьфу! Мразь!
Представители приводят Улякщи.
АГИТАТОР (Улякщи). Быстро признавайся, гнида!
ДЕД САВЕЛИЙ. Улякщи, скажи… скажи ему… Я нашел Захара… Свояка значит… К дереву шел только один след… Он сам… сам… Не стерпел… боли не стерпел… Сам он… Скажи ему…
АГИТАТОР. Сговариваетесь?! Контра недобитая!
УЛЯКЩИ. Товарищ начальник…
АГИТАТОР. Волк тебе товарищ, сучье вымя!
УЛЯКЩИ. У Захара голова болела! Шибко болела! Не стерпел! Сам он!
АГИТАТОР (указывая на Улякщи). Этого тоже вяжите. Обоих заберем. В районе разберутся! (Грозит всем жителям.) Я вас, сволочи узкоглазые, научу советскую власть любить!
Жители испуганно молчат, столпившись в стороне. Слышно только как тихонько плачут дети. Деда Савелия и Улякщи уводят.
СЕДЬМАЯ КАРТИНА
Кабинет следователя НКВД Русова, тускло освещенный лампой на столе. За столом сидит Русов, пишет. Конвоир вводит худого, оборванного Деда Савелия.
РУСОВ (поднимая голову). Ну, старик? Подумал?
ДЕД САВЕЛИЙ. Тумал, тумал, начальник.
РУСОВ. Говорить будешь?
ДЕД САВЕЛИЙ. Путу… путу… Все кашу.
РУСОВ. Кто организатор преступления?
ДЕД САВЕЛИЙ. Как?
РУСОВ. Кто первым сказал убить представителя Совета?
ДЕД САВЕЛИЙ. Пить? Нет, пить… нет… не пыл… не пыл пить… мы не пили его… не пыл так… не пили…
РУСОВ. Опять двадцать пять! Не было, не били… Хорошо. Начнем с начала. Ты нашел Захара Кугина?
ДЕД САВЕЛИЙ. Я… я, нашел… вител Захар… нашел Захар… стоял лесу… я видел…
РУСОВ. Значит, признаешь?
ДЕД САВЕЛИЙ. Снаю, снаю… как не снаю… Захар мой рутня…
РУСОВ.А зачем ты его убил?
ДЕД САВЕЛИЙ. Сачем пил? Не пил! Сам она, сам… Сачем не верить мене… (Показывает пантомимой.) Колова полел… Шибко полел… Совсем полел… Терпеть… Нету… Мочи нету… и вот… Отин шел… Отин… Сышишь? Она сам! Сам!
РУСОВ (бьет кулаком по столу). Ты передо мной ваньку-то не валяй! Знаем мы ваших! Два месяца с вами валандаюсь, а толку никакого! Говори, сукин кот, кто убил проводника?! С кем сговорился?! Вас там банда целая! Мы все про вас знаем! Восстание задумали?! Против Советской власти идти задумали?! Отвечай, сволочь!
ДЕД САВЕЛИЙ (плачет). Не пыло… Не пыло… Сам она… Сам… Отин шел… Сам…
Допросы. Свет гаснет и зажигается вновь. Русов то сидит, то стоит. То у него расстегнут
воротничок, то закатаны рукава гимнастерки. В темноте слышны звуки ударов. Дед Савелий то
сидит, сгорбившись на табуретке, то стоит, то лежит, скрючившись. Все время повторяет: «Не
пыло… сама он… сама…»
ВОСЬМАЯ КАРТИНА
Зима. Среди пустого заснеженного поля ангар овощехранилище. Заключенных выстроили в
шеренгу, которая медленно двигается к дверям овощехранилища. По краям Конвоиры. Дед Савелий
идет в середине колонны. Перед ним Священник с непокрытой головой беззвучно читает молитвы.
Позади молодой бесшабашный Заключенный. Дед Савелий оглядывается, ищет глазами родных.
Видит Улякщи. Тот подбегает, они обнимаются.
УЛЯКЩИ. Атя!
ДЕД САВЕЛИЙ. Улякщи! О доме слышал что?!
УЛЯКЩИ. Митрия взяли, сразу, как вернулся. Здесь тоже должен быть. Не видел сам. Смиркин сказал. Свояк с Сосьвы. Они оба брата здесь. И Паял, и Якоп.
ДЕД САВЕЛИЙ. И они?! Вот беда-беда! А их-то за что?
УЛЯКЩИ. Не стали снасти свои в колхоз сдавать. Сказали: общее — значит ничье, кто следить будет? Их назвали вредителями. И еще одно слово непонятное… «тросикистами». Видно, очень плохое слово. Оба они здесь.
ДЕД САВЕЛИЙ. Вот беда-беда. Мужчин, значит, дома не осталось?
УЛЯКЩИ. Только Юван.
ДЕД САВЕЛИЙ. Беда-беда! Вот беда! Мал совсем. Болен. Прокормятся ли? Петли я поставил в сухой балке. Найдет ли? Забудет запоры вовремя поставить! Выпустит всю рыбу! Оленей углядит ли? Надо бы ему место молельное показать? Да он сам обряд-то и не справит! Ой, беда-беда!
Шеренга медленно продвигается вперед. Из-за дверей слышны выстрелы и крики. Идущий впереди Священник вдруг хватается за сердце, падает на колени и заваливается набок. Подбегают два Конвоира.
ПЕРВЫЙ КОНВОИР. Готов попик.
ВТОРОЙ КОНВОИР. Чего это он?
ПЕРВЫЙ КОНВОИР. Видать со страху. Сердце не выдержало. Не помог ему его Бог.
ВТОРОЙ КОНВОИР. А може как раз и помог.
Конвоиры оттаскивают Священника в сторону. Дед Савелий и Улякщи застывают на месте. Заключенный подталкивает их сзади.
ЗАКЛЮЧЁННЫЙ (весело). Ничего, дед! Не кисни. Скоро встретитесь!
ДЕД САВЕЛИЙ. Давай прощаться, Улякщи. Хорошим сыном ты был. И мне, и матери. Хорошим сыном, достойным мужем и отцом. Не опозорил род. Даст Бог, не затеряется наше имя на земле.
УЛЯКЩИ. Прощай, атя.
Дед Савелий и Улякщи обнимаются в последний раз и дальше идут спокойно, расправив плечи.
После того, как они скрываются за дверью, слышны два выстрела и короткие вскрики. Темнота.
ГОЛОС ДЕДА САВЕЛИЯ. Агикве, ам нангын ляххал тотнэ магыс вовыслум… Доченька, я тебя позвал, чтобы ты знала и рассказала родственникам, что мы есть…
ДЕВЯТАЯ КАРТИНА
Снова пустая ночная стоянка. Люба одна в машине. Подходит Андрей и садится.
АНДРЕЙ. Получилось?.. Вы его видели?.. Он говорил с вами?..
ЛЮБА (помолчав). Да…
АНДРЕЙ. Что он хотел?
ЛЮБА. Он хотел, чтобы я знала… О нем… о моем деде… его брате… Обо всем, что случилось… Их расстреляли.
АНДРЕЙ. Здесь?
ЛЮБА. Да…
АНДРЕЙ. Я так и думал.
ЛЮБА. Нет! Этого просто не может быть! Чтобы так! Вот так без причины! Без смысла! Целые семьи стерты с лица земли! Роды пресеклись! Безвозвратно! Навсегда! Мы никогда не узнаем. Что они любили? Отчего плакали? Над чем смеялись? О чем мечтали? Они все унесли с собой! Неужели их жизнь была бессмысленной и напрасной?!
АНДРЕЙ. Им выпало жить в тяжелое время.
ЛЮБА. Но ведь это несправедливо!
АНДРЕЙ. Моего прадеда — следователя Русова обвинили в шпионаже в пользу Англии. Его семья была из Польши. Мать с сестрами там и оставались. А после революции и гражданской войны, как Польша отделилась, оказались за границей. Сестра написала, что мать умерла. Чудо, как письмо его отыскало. Письмо из-за границы…
ЛЮБА. И что?
АНДРЕЙ. Его тоже расстреляли, как врага народа. Только чуть позже… в тридцать девятом. И я тоже не знаю, где он похоронен. А вы теперь знаете хотя бы это.
ЛЮБА. Да, знаю! Они лежат прямо здесь. Под этим асфальтом. Под этим Концертным комплексом из стекла и бетона. Тут ездят машины. Сотни людей проходят тут каждый день. И никто! Никто на свете не знает об этом! Не чтит память о них!
АНДРЕЙ. Теперь об этом знаем мы с вами.
Долго молчат.
ЛЮБА. Кажется, я поняла. Почему мой прадед пришел именно к вам?
АНДРЕЙ. Почему?
ЛЮБА. Они… наши предки… все они жертвы страшного времени. Они хотят мира. Памяти и мира. Это успокоит их. А нам даст силы жить дальше. Мы расскажем о них нашим детям. А они своим детям. И детям детей… Главное! Чтобы так больше никогда не было! Тогда их жизнь и смерть не будут напрасными
Появляется Дед Савелий в нарядной малице.
ДЕД САВЕЛИЙ. Ничего не бывает напрасно, Айкве[5]. Пока жива память о нас, мы живы. Мы живем в ваших сердцах! Мы продолжаемся в вас, ваших детях и внуках! Мы есть! Ман олэв!
Появляются все герои, повторяя тихо: «Мы есть», «Ман олэв». Голоса крепнут, и наконец, все громко вместе произносят: «Мы есть!»
КОНЕЦ
Отец. (Мансийский.)
Запретное место, священное. (Мансийский.)
Агитатор коверкает мансийское слово и вместо «паща» — здравствуй, говорит «баща» — «мясо».
Дядя Сава. (Мансийский.)
Доченька (Мансийский.)
