Драма
Александр Толкачёв
Наши дни
Пьеса в двух актах
Действующие лица:
Ирина – 23 года.
Валентина, её мать – 54 года.
Виктор, её отец – 54 лет.
Геннадий Петрович, знакомый семьи – 67 лет.
Егор, парень Ирины – 24 года.
Москвич – голос по телефону.
Рая – 54 года.
Первая картина
Большая трёхкомнатная квартира частного деревянного дома, построенного ещё в советское время. В комнате высокие потолки, широкое окно и три двери: на кухню, в детскую и в комнату родителей. Слышно, как открывается входная дверь, и в квартиру входит Ирина. У неё в руках чемодан и большая спортивная сумка.
Голос Валентины. Кто там?.. Виктор, ты?
Валентина выходит из кухни, руки у неё в муке, видно, что она что-то стряпала. Поверх платья простенький старый кухонный фартук.
Ирина. Это я. Здравствуй, мама!
Валентина. Ира?! Милая ты моя! (Быстро подходит к Ирине и прижимается к ней всем телом, подняв немного вверх запачканные руки, целует дочь. Но Ирина стоит с вещами в руках и, кажется, не реагирует на материнские объятья). Здравствуй, Ирина!.. Что случилось? Ты почему здесь? Почему не предупредила, что едешь? (Вытирает руки о фартук, как о полотен-це. Хочет взять чемодан у дочери, но она не отдаёт).
Ирина. Нет, ничего не случилось. Просто надоело жить в столице, вернулась в родной дом. Разве нельзя?
Валентина. В отпуск?
Ирина. Насовсем. Надеюсь, не выгонишь?
Валентина. Насовсем?.. Ты что, сдурела? Зачем? Что ты здесь забыла? Чего тебе здесь надо?
Ирина. Можно, я пройду в свою комнату, положу вещи?
Валентина. Успеешь. Сначала скажи, почему вернулась!
Ирина. Разве я не могу просто взять и вернуться домой? Между прочим, моей доли в этой квартире меня никто ещё не лишал.
Валентина. Дура, не об этом же речь, господи! Да разве я о квартире беспокоюсь? Живи сколько хочешь, не жалко. Только что ты забыла в нашей провинциальной дыре? Что? Здесь люди с опытом и образованием годами не могут найти работу. Живут на жалкие пособия по безработице и на детские. Всё в разрухе кругом, как после войны, чего тебе здесь надо? Чего ты здесь хочешь добиться? Чего, Ира? Зачем ты приехала? Зачем?
Ирина. Просто я хочу жить по-человечески, как все наши.
Валентина. Как все наши? А ты знаешь, как здесь живут все ваши? Знаешь? Кто-то спива-ется, кто-то травку курит, кто-то в тюряге, а кого-то уже давно в землю зарыли. Навечно моло-дым и красивым… Ты этого хочешь?
Ирина. Ладно, не пугай. Думаешь, в Москве нас хлебом-солью встречают? Ага, щас!.. Разбежались. Дай пройду!
Валентина отходит в сторону. Ирина проходит в детскую комнату и, открыв дверь, с грохотом бросает в неё чемодан и сумку, затем оборачивается к матери, готовая ко всему.
Валентина. Кто тебя здесь кормить будет? Кто? Мне вас двоих с мал`ым не вытянуть. От вашего отца – как от козла молока, а другой помощи ждать не от кого. Не-ет, меня на вас двоих не хватит. (Неожиданно кричит). И запомни: я ни копейки тебе не дам. Ни копейки! Сама себя корми. Поняла? Не жди денег от меня, не жди! Сама на свои живи.
Ирина (спокойно). Ты забыла, я с первого курса колледжа живу на свои.
Валентина (уже спокойнее). Ну вот и живи дальше на свои… Вот и хорошо. Вот и прекрасно! (Плачет и причитает, как по покойнику). Господи, зачем приехала? Зачем? Ведь ты писала, что у тебя всё хорошо. Устроилась нормально, деньги хорошие… (Успокаивается и утирает слёзы). Ладно!.. Что сделано, то сделано… (Подходит к Ирине). Что у тебя там стряслось в Москве? Что случилось? Рассказывай.
Ирина (отходит к окну). Ничего не случилось. Просто решила вернуться и жить дома нормальной жизнью.
Валентина. Но ведь живут же и там люди. И неплохо живут. Ты же писала, хорошие деньги получаешь. А здесь разве я смогу вас двоих с младшеньким прокормить? Его же ещё поднимать надо столько лет. И отец… Совсем свихнулся, козёл, без работы… Совсем до ручки дошёл…
Ирина. Знала бы ты, как жить в Москве… Как там к провинциалам относятся.
Валентина. Ну так ты расскажи, знать буду. Может, чем и помогу. Мать всё-таки, не кто-нибудь. А то, поди, как все молодые, считаешь: мать – старая дура, ничего не понимает.
Ирина. Я так не считаю.
Валентина. А я вот, грешная, когда была такой, как ты, считала. Время, правда, было дру-ое… (Подходит к Ирине и обнимает её). Ну что там у тебя стряслось? Случайно не забере-менела?
Ирина. Случайно нет.
Валентина. Ну и слава богу! А что же тогда?
Ирина. Говорю же, ничего… Я же тебе писала… Приехала, устроилась в большую фирму бухгалтером с испытательным сроком на три месяца. Зарплата была по нашим расценкам просто огромная.
Валентина. Вот видишь! Чего ещё надо в наше-то время?
Ирина. Там за то, что платят… и нам платить приходится. Только совсем другим.
Валентина. В постель тащили?
Ирина. Меня – нет, других – не знаю. Нас там вначале десять таких бухгалтерш было из провинции, к финалу остались трое. Все без опыта работы, зато после колледжей и универ-ситетов. Всем хотелось закрепиться на месте, остаться в Москве. Короче, змеюшник ещё тот был, да и потом такой же остался. Все друг за другом следят, доносят начальству при малейшем промахе, постоянно докладные записки друг на друга пишут: кто сколько курил, кто сколько раз в туалет ходил (в который, между прочим, ещё у старшей уметь отпроситься нужно), кто с кем и о чём разговаривал… Почти что узаконенная неоплачиваемая ежедневная переработка в среднем часа на полтора и постоянные бесплатные вызовы по субботам… За опоздание на работу на пять минут – штраф и выговор. Личные электронные почты взламывают и просмат-ривают – не написал ли кто чего лишнего о фирме?.. И прочая, прочая малоприятная мелочь… И за всё – штрафы, угрозы увольнением… И увольнения. В офисе постоянные склоки и грыз-ня… Текучка кадров – беспрерывная. Для чего и во имя чего всё это – не знаю. Сил моих никаких нет терпеть всё это.
Валентина (вздыхает). Жизнь, Ирина, сейчас такая. Каждый старается выжить, наступая ногой на другого, как на ступеньку в карьерной лестнице. Иначе, без подлости, из нашего болота некоторым, видно, никогда не выбраться. А жить красиво многие хотят. Очень многие! Терпеть надо. Вечно так продолжаться не может. Когда-нибудь всё это кончится. В Москве хоть деньги приличные платят, а здесь… И холодно, и голодно.
Ирина (освобождается от объятий матери и отходит от неё). Да лучше жить здесь, по-настоящему голодая, чем сидеть в одной комнате с этим… сытым офисным планктоном.
Валентина. Слышала о таком названии по телевизору, слышала… Ты сама ушла или же…
Ирина. Сама. Проработала почти год, подала заявление об уходе, в ответ предложили долж-ность с повышением – отказалась. Там, на этой должности, вообще сволочью можно стать. Ушла в другую контору – и там то же самое. Решила – всё, с меня хватит!
Валентина. Ну и дура. Дура! Никто человека не может сделать сволочью, если он сам этого не захочет.
Ирина. Вот я и не захотела.
Валентина (вздыхает). Тебя не переспоришь!
Ирина. Надоело всё… Понимаешь, надоело! И Москва, и москвичи, и работа, и коллеги по работе… Обрыдло всё! Обрыдло!
Валентина. Может, просто соскучилась по своим? Так приехала бы в отпуск, со всеми встретилась, погуляла, глядишь, и утряслось бы всё.
Ирина. Не утряслось бы. Противно там жить. Противно! Себя уважать перестаёшь.
Валентина. Ишь ты, противно!.. Там противно, а здесь… (Машет рукой).
Ирина. Не могу видеть каждый день рядом с собой подлые рожи… Устала я, мама, от выжи-вания в столичном офисе. Понимаешь, устала. Кажется, ещё бы немного поработала – и точно кого-нибудь прибила бы.
Валентина. Ну зачем так-то уж: прибила. С людьми, доченька, надо жить мирно, не конфликтно.
Ирина. С людьми – да.
Валентина. Вот как!
Ирина. Да, именно так!
Валентина. Вижу, они тебя и в самом деле достали… Ну, а здесь чем хочешь заняться?
Ирина. Не знаю. Пока отдохну. Немного денег есть, думаю, на первое время хватит, а там… посмотрим.
Валентина. Ну и ладненько. Есть будешь? С дороги-то, поди, проголодалась. Я сейчас варе-ники сварю или окрошку сделаю. (Идёт на кухню).
Ирина. Не надо, мам, я не хочу. В самолёте покормили.
Валентина (останавливается). Ну смотри, как знаешь. Да ты не переживай, как-нибудь выживем. Не такое видывали.
В квартиру входит Виктор. Он под хмельком, и поэтому старается не смотреть в сторону жены. Снимает у входа обувь, повернувшись к Валентине спиной, и сразу начинает громко говорить.
Виктор. Нет, ты только послушай, мать, что они творят! Разве в наше время такое можно было делать, а? Нет, ну разве такое могло быть в наше-то время? Ты представляешь, Валентина, что эти козлы придумали?..
Валентина. Ты бы сначала с дочерью поздоровался, потом уж политинформацию читал.
Виктор. Что? (Оборачивается и видит у окна Ирину). Ира, доченька!.. Вот радость-то! Здравствуй, моя хорошая!(Идёт и обнимает Ирину).
Ирина. Здравствуй, папа!.. (Обнимает отца и чувствует запах алкоголя). Опять приложился?
Виктор. Ну а как же? Не без этого. Такие ребята к нам в гости из области приехали. Вете-раны-«афганцы», герои.
Валентина. Как мне надоели все его «боевые товарищи», кто бы только знал! Все эти «аф-ганцы», «чеченцы»…
Виктор. А чем они тебе не нравятся? Ребята кровь за вас проливали в горячих точках.
Валентина. Когда это было, а вы всё успокоиться не можете. Пьёте и пьёте, пьёте и пьёте.
Виктор. Когда бы ни было, а было. Было!
Валентина. Ты представляешь, Ира, у них на водку денег не хватает, они приноровились в аптеках покупать настойку боярышника. Накупят штук пятьдесят пузырьков, сядут в своей партячейке и так наклюкаются, таких планов по ликвидации оккупационного режима насочи-няют, что такого и с литра французского коньяка «Наполеон» не придумаешь. А потом за серд-це хватаются. Ах!.. Ох!
Виктор. Ты мне брось эти провокационные речи! Брось! За такие антипартийные слова… я тебя, как контру, придавлю.
Валентина. Но-но, не сильно-то голос повышай! Не больно-то я тебя испугалась, вояка.
Виктор. Испугаешься, буржуазный подголосок. Вот из-за таких, как ты, предпринимателей хреновых, и рухнула советская власть.
Валентина. Чего мелешь, Емеля? Чего мелешь? Когда советская власть пошла ко дну, и ког-да я на последние гроши свой бизнес открыла, который и бизнесом-то назвать нельзя?
Виктор. Всё равно – мелкая буржуазия. А она ещё опаснее, чем крупная, потому что всегда рядом с нами, своя, родимая… И потому прельщает и разлагает нас ежечасно. А тебя я когда-нибудь точно… Ты у меня, мать, достукаешься… И вообще давайте выпьем за встречу. Полага-ется.
Валентина. Я тебе выпью, я тебе выпью!
Виктор. Вот в этом, Валентина, вся твоя поганая буржуазная сущность. Родная дочь в гости приехала, а она даже пол-литра не поставит, жадничает.
Валентина. Она не в гости приехала, а насовсем.
Виктор. Тем более – насовсем… Постой, как насовсем?
Валентина. Надоела ей Москва… А может, она столице… Вот и приехала.
Виктор. И что с того? Правильно сделала, дочка. Правильно! Одобряю! Моя кровь! Нечего тебе делать в этом городе предательства, Содома и Гоморры. Только чистую девичью душу ис-поганишь в этом вертепе разврата.
Валентина. Опомнись, алкаш, забыл, что ты не поп-расстрига, а бывший парторг цеха? Слова-то для речёвки правильные выбирай. Как говорят твои кореша, фильтруй базар, Витя.
Виктор (идёт к выходу). Нет, я тебя точно когда-нибудь пристрелю, зараза.
Валентина. Ты бы лучше собрал своих корешей и отвез их в тайгу на охоту. Постреляли бы там немножко в белый свет, как в копеечку, остыли, а то кипишь, как самовар. Того и гляди лопнешь.
Виктор (обувается). Добьёшься, я тебе точно говорю…
Валентина. Ты куда это собрался?
Виктор. Куда, куда?.. За «мерзавчиком», куда же ещё?.. Закудахтала дорогу, клуша!.. Закусь готовь… Дочка приехала, а она жмётся.
Валентина. А деньги откуда?
Виктор. Заработал. Откуда…
Валентина. Ну-ну!.. Заработал, работничек. Только по дороге своих дружков не собирай, а то одной бутылкой не обойдётся. Будете потом до ночи о политике болтать, спать не давать. А мне опять завтра рано утром вставать, с налоговой ехать разбираться, почему штраф накатили.
Виктор. Тьфу!.. Тебя не переговоришь. (Уходит, хлопнув дверью).
Валентина (Ирине). Вот где он деньги взял, паразит, а? Опять, поди, какую-нибудь железяку у кого-то спёр и в утиль сдал. Ну, точно! Вот металлист!
Ирина. Зря ты на него так. Сама же говорила – хреново у вас тут. А таким, как он – осо-бенно, наверное.
Валентина. Обидно за него, доченька. Знала бы ты, каким он видным парнем когда-то был! Каким человеком!.. Ветеран Афгана, два ордена «Красной звезды», депутат облсовета… Парни приходили в лучшем случае с одной медалькой, а он с двумя орденами. Один за ранение всем давали, а у него два ордена и только одно ранение. Сколько спрашивала, за что второй — молчит. Мне все подруги завидовали. И вот на тебе… Алкаш!
Конец картины
Картина вторая
Та же комната. Ирина громко и даже властно разговаривает по телефону.
Ирина (кричит в смартфон). Да что вы мне лапшу на уши вешаете, Пётр Трифоныч! (Смотрит на ручные часы).Сейчас уже двадцать один тридцать пять, а гружёные машины всё ещё стоят во дворе, и даже за воротами завода. А завтра ещё шесть «КАМАЗов» с прицепами должны подойти, они уже в дороге. Водители сами звонили на завод ещё в обед. Кто за простой поставщикам платить будет? Где вы?.. Ах, за городом? А почему в такой критический момент вы не в городе? И где ваш заместитель, где главный инженер, где технолог? Где бригадиры и где рабочие, наконец? Почему диспетчера мне, рядовому бухгалтеру, звонят, а не вам и не им?.. Не знаете?.. Ну вот что, уважаемый Пётр Трифоныч, если мы сегодня не разгрузим эти маши-ны, на заводе можно поставить крест. Кирдык будет заводу! Кирдык! Вы хоть это понимаете?.. Эти поставщики больше с нами работать не будут. У них и так столько нареканий и претензий, что мы из судов вылезать не будем, если они начнут с нами судиться. А других у нас, к сожа-лению, уже нет. Были да сплыли… Хорошо, хоть это вы понимаете. (Из своей комнаты выхо-дит Валентина и слушает телефонный разговор). Значит, так: сейчас же звоните своему заму, главному инженеру, технологу и бригадирам. Пусть срочно поднимают рабочих и в ночь раз-гружают машины. Завтра утром машины должны вернуться к поставщикам пустыми. Слышите? Пустыми!.. Звоните, я вам сказала, звоните! Пусть пообещают оплатить рабочим двойной тариф за сегодняшние сверхурочные завтра же… Я сказала – завтра. Деньги найдём. Для нас сейчас главное – сегодня разгрузить машины. Поняли? Сегодня… Всё! Звоните своим бездельникам, звоните! До свидания! (Кладёт смартфон в карман). Твою мать!.. Вот деятели! Вот бардак в стране! Какой же у нас бардак! Боже мой!
Валентина. С кем это ты разговаривала?
Ирина. С кем, с кем! С директором нашим, недотёпой Петром Трифоновичем. Придурком недоделанным.
Валентина. Господи! Да ты с ума сошла! Да как ты с начальством разговариваешь, Ира?
Ирина. Да какой он начальник? Мужику полтинник, а он мямля мямлей. Что есть, что нет на заводе.
Валентина. Какой-никакой, а всё же директор. Должна уважение иметь, если не к нему, то к должности.
Ирина. Уважение? Да если мы сегодня не разгрузим «КАМАЗы», завтра от нас откажутся последние поставщики. Во дворе завода пятнадцать гружёных машин стоит из соседней облас-ти, а он за город выехал отдыхать. Очередную тёлку, наверное, где-то снял, Казанова долбан-ный. Пусть он будет хоть трижды мой начальник, но гробить производство я ему не дам. Нас там около сотни работает. Куда мы пойдём, если он завод завалит?
Валентина. Да он всё равно завод завалит, его же к вам специально для этого поставили. Разве не знаешь? В городе говорят, что ваш комбикормовый скоро банкротить будут.
Ирина. Кто говорит?
Валентина. Весь рынок об этом уже два дня судачит. Я просто тебе не говорила, не хотела огорчать раньше времени.
Ирина. Не дам.
Валентина. Как не дашь? Наверху так всё сделают – не подкопаешься. Закроют вас под уважительным предлогом: завод выработал свой ресурс, завод нерентабелен, завод требует кап-ремонта, завод неконкурентоспособен… Ну и так далее. Закроют – и пикнуть не успеете. Сломают, землю продадут втридорога, а покупатель на его месте рынок или гипермаркет от-кроет. Вот она и выгода хозяевам. И тому, и другому. Такой вот у нас сейчас русский бизнес.
Ирина. Не дам. Нас там почти сто человек, куда люди пойдут?
Валентина. А кто сейчас думает о людях? Выходное пособие в зубы – и гуляйте, свободные граждане России. На нашем заводе семь тысяч работало, и где завод сейчас? И где мы все?
Ирина. То-то я смотрю, головная организация что-то темнить стала. Какая-то странная документация от них пошла. Мутная.
Валентина. Ну и что будешь делать, когда обанкротят ваш завод?
Ирина. Пойду к отцу, в его партячейку.
Валентина. Я серьёзно.
Ирина. Не знаю. Банкротство – дело не простое, в любом случае, у меня будет несколько месяцев в запасе, а там посмотрим.
Из комнаты родителей выходит трезвый Виктор.
Виктор. Ну, что, дочка, и до тебя мировая закулиса добралась?
Ирина. Это ещё неизвестно.
Виктор. Известно, ещё как известно. Об этом ещё сам Аллен Даллес писал: Россия – всего лишь сырьевой придаток для Запада, и потому должна быть уничтожена. И она гибнет в тисках мирового капитализма. Гибнет вместе с нами!
Валентина. Ну, не знаю, что там писал твой Даллес, но меня уже вот как достали твои поли-тические подковырки.
Виктор. Да потому что ты ничего не понимаешь ни в тактике, ни в стратегии! На все собы-тия в жизни нужно всегда смотреть с точки зрения «кому это выгодно в данный момент?». А кому выгодна Россия без развитой экономики? А выгодно это на сегодняшний день только Америке.
Валентина. Послушай, Витя. Разве мы раньше не знали, что америкосы нам не лучшие друзья? Знали. Так чего тогда твои политические вожди с ними всякие пакостные договора под-писывали? А? Чего они народу раньше-то про этого Даллеса не сказали, ещё при Брежневе?
Виктор. Политика у нас была такая: сдерживание. Не всё говорить можно было в открытую.
Валентина. Ага! Народ к ликвидации приговорили, а они ему об этом сказать боялись. «Отец всех народов» подписывал мирный договор с немцами, «дорогой товарищ Брежнев» взасос целовался с американскими президентами, а потом – бах-трах! – как снег на голову: то мировая война, то перестройка, то конец Союза. А что будет дальше, вообще непонятно.
Виктор. Повторяю для особо одарённых: у нас была политика сдерживания. Понимаешь? Сдерживания.
Валентина. Ага, наши генсеки все эти годы нас сдерживали: пудрили нам мозги о дружбе народов, о мирном существовании двух систем, и вообще о чём только не болтали по телеку! Сдерживали, называется!
Виктор. Ну что возьмёшь с глупой бабы? Ей одно, она – другое!
Звонит резкий входной звонок. Ирина быстро идёт к дверям.
Ирина. Это, наверное, ко мне с завода.
Ирина открывает дверь, в дверях стоит Геннадий Петрович.
Геннадий Петрович. Здравствуйте, Ирина Викторовна!
Ирина. Здравствуйте, Геннадий Петрович!
Геннадий Петрович. Зайти можно?
Ирина. Да, конечно, проходите.
Геннадий Петрович заходит в квартиру.
Валентина. Ира, кто там? Геннадий Петрович?
Геннадий Петрович. Он самый.
Валентина. Что же вы не заходите, Геннадий Петрович? Заходите!
Геннадий Петрович. Да я вот с Ириной Викторовной разговорился. (Проходит в комнату). Здравствуйте, Валентина Ивановна!
Валентина. Здравствуйте, Геннадий Петрович!
Геннадий Петрович. Вечер добрый, Виктор Владимирович!
Виктор (сдержано). Милости прошу к нашему семейному шалашу!
Ирина. Извините, Геннадий Петрович, но мне надо идти.
Валентина. Ты куда?
Ирина. На завод сбегаю.
Валентина. На ночь-то глядя? Что, там без тебя некому порядок навести?
Ирина. Может, и некому. Я ненадолго. Часа через полтора вернусь.
Валентина. Ну хорошо, только позвони, когда назад возвращаться будешь. Мало ли что.
Ирина. Позвоню!.. Геннадий Петрович, если сегодня не увидимся, то – до свидания!
Геннадий Петрович. До свидания, Ирина!
Взяв с вешалки ветровку, Ирина быстро уходит.
Геннадий Петрович (Валентине). Давно Ирину не видел. Выросла, совсем заневестилась. К парню, наверное, побежала?
Валентина. Если бы! На завод, там аврал!
Геннадий Петрович. Да вы что?.. Вот что-то всё же сохранилось в нынешней молодёжи от прежней жизни, оказывается. Болеют и они за народное добро. Вижу, Ира вся в мать пошла. Одна порода!
Валентина. Да, были когда-то и мы… ударниками пятилеток.
Геннадий Петрович. Да, были. Помню вас обоих на одной Доске почёта. Молодые, краси-вые!.. Счастливая пара!
Валентина. Да что же мы стоим? Соловья баснями не кормят. Садитесь за стол, я сейчас, я быстро.
Валентина начинает собирать на стол. Мужчины присаживаются к столу.
Геннадий Петрович. Не торопитесь Валентина Ивановна! Ничего не нужно. Я сегодня уже не однажды ужинал, но вот от чашки чая, так и быть, не откажусь… Я ведь почему зашёл так поздно?.. Уезжаю я… К брату в Ростов еду. Зовёт он меня к себе, вот я всех знакомых и обхожу напоследок. Вдруг брат прельстит радостями южного края, уговорит остаться… А я в послед-нее время шибко сговорчивый стал, возьму и совсем там останусь… Так вот, если не вернусь, чтобы всё честь по чести было, чтобы помнили и худым словом не поминали.
Валентина. Да кто же про вас что худое скажет, Геннадий Петрович?
Геннадий Петрович. Мало ли кто. Люди всякие бывают.
Виктор. Ну, в таком случае, может, что покрепче чая? (Стучит пальцем по горлу).
Геннадий Петрович. Нет-нет, мне нельзя.
Валентина. Да это он шутит, Геннадий Петрович, шутит. Шутник этакий нежданно-нега-данно у нас в доме завёлся.
Геннадий Петрович. Вижу… Вижу, Виктор Владимирович в последнее время большим шутником стал. Очень большим!
Виктор (улыбаясь). А я привык во всём жить по максимуму. Любить – так любить, стрелять – так стрелять, шутить – так шутить! Мне в половину силы жить неинтересно.
Валентина. С такими шутками недолго и в ящик сыграть, а у нас ещё малой недозрелый. Каково мне одной-то потом будет его поднимать?
Расставив чашки с чаем, домашним печеньем и сахаром, Валентина присаживается к мужчинам за стол.
Виктор. Ну, ты уж совсем меня хоронить собралась, подруга. Я ещё всех вас переживу. Вот увидишь!
Геннадий Петрович. А где малой-то?
Виктор. Я его в военно-патриотический лагерь определил на все три сезона. Пусть его там ребята погоняют до седьмого пота. А то привык здесь, понимаешь, за маминой юбкой прятать-ся, на маминых пирожках халявничать.
Валентина. С тобой похалявничаешь! Как же!
Геннадий Петрович (пьёт чай). Ирина-то, почему из Москвы вернулась? Если не секрет, конечно.
Валентина. Да какой секрет? Не с её характером в столицах жить.
Виктор. Ей наш оперативный простор нужен, а в столичном офисе она как птичка в клетке: то не делай, туда не ходи. Не её это дело. Нет, не её!
Геннадий Петрович. Да, нестандартный она у вас ребёнок. Со времён Чехова все девушки в Москву рвутся, а она, поди ж ты, из Москвы сбежала. Хотя я её прекрасно понимаю. Я бы нын-че тоже, пожалуй, сбежал.
Валентина. А я бы – нет. Сейчас всё деньги решают, а где у нас здесь такие деньжищи пла-тят, как там, в Москве?
Виктор. Не в деньгах счастье!
Валентина. Ага, в количестве настойки боярышника. Молчал бы уж, аника-воин.
Виктор. Нет, ну что за человек, слово сказать нельзя! Всё поперёк вывернет. Всё не так, всё не этак! Хоть бы вы, Геннадий Петрович, на неё подействовали. Совсем дуреет баба.
Валентина. Не баба, а женщина.
Геннадий Петрович (словно не слышит перебранки хозяев). Значит, вся семья теперь в сбо-ре. Это здорово! Просто здорово!.. А я вот свою семью, к сожалению, не сохранил. И на своей работе столько зла людям причинил – до сих пор от стыда корёжит. (Валентина пытается что-то сказать). Не надо меня утешать и оправдывать, Валентина Ивановна. Не надо! Я о себе многое теперь знаю… Было время подумать о прошлом без пафосной тональности. Раньше я всегда считал себя честным, принципиальным человеком, и даже неплохим руководителем, а был на самом деле просто тщеславным болваном.
Валентина. Да что это с вами, Геннадий Петрович? Раньше за вами такой уничижительной самокритики не наблюдалось.
Геннадий Петрович. Когда человеку живётся относительно хорошо, человек о таком в самом себе, естественно, не задумывается. Не видит рядом больных, увечных, падших духом, разочаровавшихся в жизни… Словно боится на свои чистые плечи даже мысленно примерить чьи-то грязные одежды.
Виктор. Это верно. Кому хочется копаться в чужом белье?
Валентина. Успокойтесь, Геннадий Петрович, и живите в мире и согласии со своей совес-тью. Она у вас почище, чем у некоторых нынешних официально назначенных сверху святош и моралистов.
Геннадий Петрович. Может быть, вы и правы, Валентина Ивановна, но это для меня не-большое утешение. Я-то сам о себе знаю гораздо больше, чем кто бы то ни был, потому и сужу себя строже любого постороннего судьи.
Валентина. А надо ли это кому-нибудь?
Геннадий Петрович. Надо. Прежде всего, самому себе надо. Спасибо за поддержку, конеч-но, только я вот всё думаю, что я ведь мог и сохранить свою семью… А почему не сохранил? Потому, что всегда жил как бы вне семьи. Многое не видел, не знал, да просто и не хотел под-час знать, что происходит в моём собственном доме. И вот он… закономерный печальный финал… Полнейшее одиночество в старости. А всё гордыня наша… Почему она, простая чер-тёжница, может делать то, что даже мне, начальнику цеха, мужчине, непозволительно?.. Кто она и кто я?.. А в итоге потерял и семью, и сына… И жену.
Виктор. Правильно мужики говорят: что можно простить любовнице, жене – никогда.
Валентина. Виктор!
Виктор. А что – Виктор, если так говорят?
Валентина. Да пусть хоть все говорят, тебе-то зачем глупости повторять?
Геннадий Петрович. Не было у меня любовницы, Виктор Владимирович. Никогда не было. Ни до, ни после.
Виктор. Такой видный мужик… Неужели бабы не приставали, не соблазняли?
Геннадий Петрович. Можно соблазнить мужчину, у которого есть жена, можно соблазнить мужчину, у которого есть любовница, но нельзя соблазнить мужчину, у которого есть любимая женщина! Изменяют тем, кого разлюбили.
Валентина (Виктору). Ну что, получил?
Виктор. Да, сильно сказано! Так и прожили столько лет без женщины?
Геннадий Петрович. Так и прожил.
Виктор. Не верю!
Валентина. Виктор!
Виктор. Не верю. Ну как может мужик не иметь хоть какой-нибудь женщины в голове… на всякий случай? Про остальное уж помолчу.
Геннадий Петрович. Ну, про остальное, как я понимаю, плотское, в моём возрасте и впрямь говорить не имеет смысла, а вот… головная боль, заноза… есть… Можно прожить всю жизнь без любви, и многие так живут, к сожалению… Многие… И порою довольно счастливо живут, наслаждаясь только суррогатом любви – сексом. Но это жизнь бесчувственного робота, а не человека. Я думаю, любовь даётся людям не столько для радости или печали, сколько для поз-нания самих себя в этом мире и в нахождении своей единственной половинки, при появлении которой два одиноких существа становятся единым целым, даже если они всегда и до, и после того жили врозь… Понимаете, можно полюбить человеческую душу, не зная её тела… А потом ночами сходить с ума от желания прикоснуться к далёкому телу любимой души… Просто при-коснуться… И ничего более. Есть люди, в которых влюбляешься, едва увидев, а потом узнаёшь их… и ещё больше влюбляешься. Образ такой прекрасной Незнакомки запечатлён и в литера-туре, и в живописи. Это и есть моя непреходящая головная боль.
Виктор (мрачно). А есть такие, которых сначала узнаёшь, влюбляешься, а уже потом начи-наешь ненавидеть.
Геннадий Петрович. Есть и такие. Только я сейчас не о них говорю.
Виктор. Ошибается тот мужик, который ищет в женщине совершенство и постоянство. Его у них нет и быть не может по определению. У всех без исключения, даже у здесь сидящих. Это всё наши мужские фантазии.
Геннадий Петрович. Вы неправы. Если так думать, значит, свою душу превращать в сущий ад. А в его пламени и сгореть недолго.
Виктор. Где он ад, где рай? Кто знает?
Геннадий Петрович. И тот, и другой в нас самих. И мы сами творим в себе или рай, или ад. Ещё Иисус сказал фарисеям: «Имеете ключи от рая, но сами не входите и другим не даёте…».
Валентина встаёт и молча уходит на кухню.
Виктор. А это здесь при чём? Вы что, в сектанты записались?
Геннадий Петрович. Нет. Я из семьи потомственных священников православной церкви. До войны все мужчины в нашей семье становились священниками. После войны из мужчин только отец остался в живых, а я уже поневоле не пошёл по пути предков, стал инженером.
Виктор. Странно, как же вас не вычислили при приёме в партию?
Геннадий Петрович. Не вычислили и не придавили, хотите сказать?
Виктор. Нет, я хотел спросить, почему вас вообще приняли в партию с такой родословной?
Геннадий Петрович. А я и не был в КПСС. Вы просто этого не знали или забыли. Когда мне первый раз предложили должность главного инженера завода, я сразу поставил условие: работать буду, но в партию вступать не хочу. Дали время подумать. Я от своего не отступил. Назначили вначале ВРИО, через два года утвердили главным уже без приставки. Обкомовцы тогда немного просчитались со мной – не учли изменившуюся обстановку в стране. Годы для них были уже не те, да и нужного им человека не нашли ни на заводе, ни в городе. Все молодые толковые мужики в кооперативы подались.
Виктор. Вот оно что!.. А вы и вправду в Бога верите, или по идейным убеждениям не хоте-ли вступать в партию?
Геннадий Петрович. Верю.
Виктор. Хм!.. Это ж надо! Ну, если вы уж так информированы о делах божьих, докажите мне факт наличия Бога. Я вот, например, думаю, что никакого Бога нет, а всё это лишь попов-ские вымыслы. Что вы на это скажете?
Геннадий Петрович. Вы не глупый человек, Виктор Владимирович, я вам лучше принесу книги, вы сами во всём разберётесь.
Виктор. А почему нельзя сказать здесь и сейчас? Это так секретно?
Геннадий Петрович. Сведения о Боге можно получить только через Его ответы на ваши просьбы и вопросы.
Виктор. И что, Он мне ответит? Прямо мне? С пометкой и печатями Небесной канцелярии?
Геннадий Петрович. Прямо вам, напрямую. Через свои успехи или неудачи вы увидите Его участие в вашей судьбе.
Виктор. Да? Выходит, для общения с Богом попы как посредники не нужны? Захотел чего-то – попросил Его напрямик, если даст – Он есть, если нет – молись и проси ещё. И так до бес-конечности, пока лоб не разобьёшь. А всё почему так? Да потому, что ваш Бог в наши земные дела вообще не вмешивается. Ему просто не до нас. Это я давно понял, ещё в Афгане.
Геннадий Петрович. Читайте Евангелия, это великие книги. И обязательно сходите в цер-ковь. Просто постойте на службе, почувствуйте себя внутри церкви, как невинное дитя во чреве матери. Мысленно попросите защиты у Бога. Если захочется, поговорите потом со священ-ником. Вы станете совсем другим человеком. Вот увидите.
Виктор. Мне нужны не поповские проповеди, а ваше бесспорное доказательство наличия Бога. Если его у вас нет, так и скажите.
Геннадий Петрович. Бог – это живое могущество, и Он открывает истину о Себе человеку только Сам лично. И не всякому открывает, человек должен прежде показать своё почтение к Богу. А из людей вам о Боге никто ничего не откроет, ни одна живая душа, даже не мечтайте.
Виктор. А я говорю – Бога нет. Вы ничем не можете подтвердить его наличие. Что же я – глупый, что ли, – буду молиться и выпрашивать что-то у того, кого нет и не может быть вообще?
Геннадий Петрович. Не кощунствуйте, Виктор Владимирович, вас Господь накажет за это. Я всё же принесу вам Евангелия.
Виктор. Повторяю ещё раз. Мне нужны не ваши книги, а нужно ваше правдоподобное дока-зательство наличия Бога. Ваше личное доказательство. Если его у вас нет, ну так прямо и ска-жите: его у меня нет.
Геннадий Петрович. Бог уже проявил себя: он лишил вас умения думать и рассуждать.
Виктор. Если вам нечего сказать, зачем нарываетесь на ссору?
Геннадий Петрович. Это не в моих правилах – затевать ссоры. Я не люблю скандалы.
Виктор. Да я помню, но чего же вы сейчас напрашиваетесь?
Геннадий Петрович. В каком смысле? О чём это вы?
Виктор (с угрозой в голосе). О платонической любви к некой загадочной особе.
Валентина (выходит из кухни).
«А Бог молчит, за тяжкий грех,
За то, что в Боге усомнились,
Он наказал любовью всех,
Чтоб в муках верить научились»…
Такие вот стихи есть о любви и о Боге. Что-то, Витёк, ты сегодня слишком разгово-рился, милый.
Виктор. Да вот с Геннадием Петровичем дискутируем о божественной силе любви к одной прекрасной Незнакомке. Очень содержательная дискуссия получилась.
Геннадий Петрович. Не думаю. Но я вам благодарен за откровенность. Я, пожалуй, пойду. Поздно уже. Спасибо за чай и содержательную беседу.
Валентина. Рада была вас видеть.
Геннадий Петрович. Я тоже.
Виктор (дурашливо). А я-то как рад!
Геннадий Петрович. Прощайте!
Валентина. Прощайте, Геннадий Петрович! Не вспоминайте о нас дурно. (Подаёт руку).
Геннадий Петрович. Ну что вы!.. Разве я могу думать о вас плохо? (Целует Валентине руку). Счастья вашему дому!
Виктор (наигранно весело). Пусть сбудется у вас вдвойне всё то, что вы желали мне!.. (Геннадий Петрович уходит).Зачем приходил этот старый маразматик? Чего ему здесь надо?
Валентина. Дурак ты, Витя! Рак у него в последней стадии. Прощаться он приходил.
Виктор. Откуда знаешь?
Валентина. Все говорят.
Виктор. А я почему не знаю? Мне никто не говорил.
Валентина. Да он же тебе сам об этом прямо сказал: «Насовсем к брату еду. Насовсем». Пить надо меньше.
Виктор. Я и не пью. В этом году бросил. Вчера и сегодня трезвый.
Валентина. Оно и видно. (Берёт посуду на столе и уносит на кухню).
Виктор. М-да!.. Нехорошо получилось… Женщина – это судьба… если жизнь – рулетка.
Конец картины
Картина третья
Всё та же комната. В комнату входят Ирина с Егором.
Ирина. Ну, вот здесь я и живу. Проходи… Нравится?
Егор (осматривает комнату). Нормально. У нас такая же квадратура… И мебель почти одинаковая. Импортная стенка – ДВП-ДСП, японский телевизор и тёмный раздвижной стол… Один в один. У стульев цвет только другой. И занавески на окнах не такие.
Ирина. Не занавески, а шторы.
Егор. Какая разница? Шторы, занавески…
Ирина. Разница есть, только не все её видят. Да, стандарт – он всегда и во всём стандарт. Даже в наших убогих домовладениях.
Егор. А мне всё равно. Были бы стены, а внутри я и от стандарта не откажусь.
Ирина. А знаешь, о чём я подумала?
Егор. О чём?
Ирина. Не исключено, что где-нибудь на соседней улице или в соседнем городе живут два таких же типа, как мы, и так же тайно встречаются у кого-нибудь из них в доме. И, может быть, так же, как мы, обсуждают сейчас качество отечественного дизайна. Стандартные лица, стандартные судьбы, стандартные житейские ситуации. Такое может быть?
Егор. Мистика и фантастика в одном флаконе. Такой, как ты, нет и быть не может.
Ирина. Наконец-то родилась умная мысль, правда, с моей подачи, но всё равно приятно слышать: я – исключение из правил. Весьма оригинальный комплимент. (Обнимает Егора). И в этот момент подлая мужская лесть лишает слабую девушку рассудка. Ах!..
Егор. Да что вы, леди? Это не комплимент, а констатация бесспорного факта.
Ирина. Надеюсь, я действительно создана в единственном экземпляре. Такую, как я, ещё поискать надо! Правда?
Егор. Это точно.
Ирина. Такой, как я, нет нигде и никогда не было. Повтори, несчастный.
Егор. Такой, как ты, нет нигде и никогда не было.
Ирина. Садись, мальчик, пять! Придёшь завтра ко мне домой, когда в нём не будет моих родителей.
Целуются.
Егор. А сегодня они скоро придут?
Ирина. Скоро. А тебе что, сладенького захотелось?
Егор. Захотелось. Ты не против?
Ирина. Нет… Но не сегодня.
Егор. Почему?
Ирина. По кочану… (Отходит от Егора). По Москве не скучаешь?
Егор. Только по нашей комнате. Там-то ты у меня недолго сопротивлялась.
Ирина. Ой-ой-ой!.. Это надо ещё посмотреть, кто сопротивлялся… И в какие дни.
Егор. М-да!.. Скорее бы уж как-то определиться.
Ирина. А в чём определяться?
Егор. Ну-у… Не всё время же тайком встречаться?
Ирина. А так даже интереснее. Сплошные приключения: застукают – не застукают.
Егор. Самой-то не надоело?
Ирина. Надоело, Егорушка. Ой как надоело!.. А что поделаешь, миленький? Не здесь же нам жить? И не у тебя. Родители, братья-сёстры, бабушки-дедушки… Как много у нас родст-венников, оказывается! А я вот, может, с пятнадцати лет хочу родить, а, выходит, пока нельзя. Жить-то негде.
Егор. И было от кого рожать в пятнадцать?
Ирина. В том-то и дело, что нет. Не ревнуй. Рожать хотела, а вот настоящего мужика… Настоящего мужика, от которого можно ребёнка родить, не было. Не встретила.
Егор. Я что, гордиться должен?
Ирина. Пока нечем. Я же ещё не родила от тебя.
Егор. Ну так давай…
Егор обнимает Ирину и целует. Ирина вырывается.
Ирина. Сказала же – не сегодня!
Егор. Жаль! У меня как раз такое боевое настроение…
Ирина. Оно в последнее время у тебя постоянно такое.
Егор. Мать дома хорошо кормит.
Ирина. Кстати, есть хочешь?
Егор. Спрашиваешь! С голода помираю.
Ирина. Я сейчас.
Ирина идёт на кухню, но в это время звонит телефон. Ирина берёт трубку.
Ирина. Слушаю!.. Алло! Кто это?.. Как вы меня нашли?.. Ах, простите-извините, забыла, с кем разговариваю… Я не хочу вас слушать. (Отключает смартфон).
Егор. Кто это?
Ирина. Москвич.
Егор. Чего ему надо?
Ирина. Хочет, чтобы вернулась.
Снова звонит смартфон. Ирина включает громкую связь.
Голос Москвича. Зачем же вы бросаете трубку, Ирэн? Я ещё не всё сказал.
Ирина. Что вам нужно?
Москвич. Повторяю. Хочу, чтобы вы вернулись в Москву.
Ирина. Этого не будет никогда.
Москвич. Никогда?.. Хм!.. А вы, я вижу, Ирэн, хотите бабочкой порхать по жизни? Пожили здесь, пожили там… Нет, так не получится. А если и получится, то за такое порхание всё равно надо будет чем-нибудь заплатить. За всё в нашей жизни надо платить, милая!.. Когда вас в следующий раз ждать в столице?
Ирина. Сколько я вам должна, господин депутат?
Москвич. Ну, мне лично вы, допустим, ничего не должны.
Ирина. Тогда в чём дело?
Москвич. Я хочу тебя видеть, Ирэн. Брось дурачиться. Я соскучился.
Ирина. А я – нет. И не звоните мне больше никогда. Слышите – никогда!
Москвич. Ох как категорично сказано: никогда. Что, уже с кем-то снюхалась? Смотри у меня, шалунья, ведь достану и тебя, и его. В ногах валяться будете оба.
Ирина (с ненавистью). Если ты, мразь, ещё раз мне позвонишь, я выложу в интернете все наши фотографии, и тогда сам будешь валяться в ногах у своей жены и у своего могучего тестя. А потом и у комиссии по этике в Госдуме. Понял?
Москвич. Понял… Но-о… Мне всё равно, я готов развестись с женой. Поверь…
Ирина. Я это уже слышала не раз, хватит! Я тебя предупредила. И я не шучу. Ты меня знаешь. Ещё хоть раз позвонишь – и ты звезда интернета. Предупреждаю, этот разговор записы-вается, и я его в случае… недружественных действий с твоей стороны выставлю туда же. Я всё доступно объяснила?
Москвич. Постой!.. Может, договоримся? Может, подаришь мне свои фотографии по хоро-шей цене? Тебе же деньги нужны, я знаю.
Ирина. Ещё чего! Это моя гарантия безопасности и защита от тебя. Я же знаю, с кем имею дело. И не вздумай пакости строить! Если со мной или с моим парнем что-нибудь случится, мои друзья сразу все твои фото в интернет сбросят. И не по одному разу. Прощайте, господин депутат Государственной Думы! И забудьте навсегда номер моего телефона. (Отключает теле-фон). Фу!.. Заколебал, подонок!.. (Егору). Ну и что скажешь, жених?
Егор. Я тебе уже давно всё сказал… Мы все живём не без ошибок. Забудь – и всё. Забудь!
Ирина. Тебе больно, прости!.. А я всё равно не смогла бы держать это в себе. Не смогла бы. И ты никогда меня не обманывай. Лучше сразу скажи всё. Не хочу, чтобы между нами был кто-то третий.
Егор. Мне нечего будет говорить. Я на своих предков насмотрелся, жить по-ихнему не хочу.
Ирина. И я хочу жить по-другому… Так хочу научиться на мотоцикле кататься – мочи нет, носилась бы… как бешеная. Потом, на байдарке хочу поплавать… И хочу иметь детей. Свой домик за городом и нормальную тихую спокойную семью в своей маленькой уютной мышиной норке.
Егор. И я хочу дом за городом. Детей, большой телевизор, кота, собаку и козу.
Ирина. Так все же хотят дом, телевизор, кота или кошку!.. А я хочу страуса!
Егор. Можно и страуса. Где только деньги на него возьмём?
Ирина. А где на дом?
Егор. Будем работать. Я могу на Север завербоваться к нефтяникам или к газовикам, а ты здесь бухгалтером или экономистом. Наскребём потихоньку.
Ирина. Ну да, наскребём. Боюсь только, долго скрести придётся.
Егор. Возьмём ипотеку.
Ирина. Ещё чего! Нет, лучше уж по кирпичику в месяц, но строить на свои, чем кормить москвичей.
Егор. Пока можно и у нас пожить.
Ирина. Можно. Ничего против не имею, если только недолго… Слушай, а вместе махнуть на Север нельзя? Ты, надеюсь, не против?
Егор. Со страусом?
Ирина. Да хоть с двумя.
Егор. Согласен.
Целуются.
Конец картины
Картина четвёртая
Виктор сидит в маскировочном костюме, рядом рюкзак и ружьё в чехле. Виктор читает Библию. Входит Валентина.
Виктор (вслух читает Валентине). «Добродетельная жена – венец для мужа своего; а позорная – как гниль в костях его». Притча двенадцать дробь четыре.
Валентина. С чего это ты вдруг стал Библию читать? Где взял?
Виктор. Ни с чего, а почему.
Валентина. Ну и почему?
Виктор. Твой Геннадий Петрович сегодня целую библиотеку через соседа передал. Вот я и решил полистать первоосновы «опиума для народа»… Мысли, конечно, здесь интересные име-ются, это правда. Вполне приемлемые мысли, а так… (Бросает Библию на стол). Всё, как в наших старых агитках про коммунизм. Рай – это где всё наше хорошее, ад – это там, где наши идеологические противники, у которых сплошной фашистский концлагерь. А я так думаю: если бы люди знали, где он – настоящий рай, они давно бы его в ад земной превратили. Точно так же, как и мы свою страну развитого социализма… профукали.
Валентина. Ошибаешься, товарищ парторг. Наш с тобой бывший начальник Геннадий Пет-рович был прав на все сто процентов: адрес и того, и другого заведения давно известен, потому-то мы так и живём гадостно. Слишком много гнили в нас стало. Слишком много.
Виктор (встаёт). Спорить не буду… Хочешь, расскажу анекдот? (Валентина молчит). Бай-ден сообщает жене новость из газеты: «Твоя «первая любовь» разорён и вынужден продать свою единственную бензозаправку… Что было бы с тобой, дорогая, если бы ты вышла за него замуж?». Жена отвечает: «Если бы Я вышла за него замуж, то ОН бы был президентом США, а не ты».
Валентина. Ну и что ты этим хочешь сказать? Твой протухший анекдот про американского президента рассказывают после каждых президентских выборов уже лет двадцать. Только фамилию президента меняют. Разве не знаешь об этом?
Виктор. Я ничего не хочу сказать… Ничего. Но на Востоке есть пословица: «Та, которая делает из мужа мужа – жена, та, которая делает из мужа грязь под ногами – тоже жена». Понятно? (Кричит). И нечего на меня вечно орать. Я не твой наёмный работник. Ясно?
Валентина. Так что, это я, по-твоему, тебя в грязь втоптала?
Виктор. А я в грязи?
Валентина. А где ты, алкаш несчастный? Где?
Виктор. Сегодня я трезвый.
Валентина. Третий день за год?
Виктор. Я уже шесть дней не пью.
Валентина. Металлолом кончился или боярышник в аптеках?
Виктор. Представь себе, нет. Ни то и ни другое. Жизнь вспоминаю, переоценку ценностей провожу.
Валентина. Не поздновато?
Виктор. Это венец – делу конец, а у меня только итоги прожитого итожатся… И вообще я устал. Мне отдохнуть надо недельку-другую.
Валентина. Давно пора. Осень на дворе. Птицы – на юг, охотник – в лес. Заодно отдохнём друг от друга, подумаем, как жить дальше.
Виктор. Муж из дому…
Валентина. Крышу сносит? Тогда сиди дома, сторожи жену-изменщицу. Только уточняю для тупых и ревнивых: предполагаемую изменщицу.
На улице звучит прерывистый автомобильный сигнал.
Виктор. Ладно, потом разберёмся, кто есть кто.
Виктор берёт ружьё, рюкзак и уходит.
Валентина (медленно подходит к окну и смотрит на отъезд мужа, затем, как бы про себя, негромко декламирует стихи).
«Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться,
И утром, расставаясь, улыбнуться,
И помахать рукой, и снова улыбнуться,
И целый день, волнуясь, ждать вестей»…
Конец картины
Картина пятая
В комнате Ирина и Валентина.
Валентина. Люди… они бывают разные. Я вот девушка уже немолодая, а всё равно жизнь без любви… не по мне. Идеалистка, блин! Чувствую, придётся на старости лет одной остаться.
Ирина. Мать, ты сдурела?
Валентина. С вами сдуреешь: что ни день, новые причуды. Не от тебя, так от него. А там и малой подрастает. Тоже со своими закидонами мальчонка будет, если в папу пойдёт. Напла-чемся ещё с ним. А мне, как всегда, больше всех достанется.
Ирина. Да, способность любить всю жизнь – талант редкий.
Валентина. Ты-то откуда знаешь?
Ирина. Да уж знаю. В книжках про это много написано.
Валентина. Ну, значит, всё правильно: я самая обыкновенная несчастная русская баба, которой за неизвестно какие грехи даже в вечной любви отказано. У нас, между прочим, в роду все такие. Своё отлюбили разок в молодости – и хватит. Живите, бабы, дальше, наслаждайтесь гордым одиночеством!
Ирина. Нет, ну ты не такая, как все… В тебе что-то есть особенное… Вот только характер вспыльчивый… Я верю, всё у тебя впереди будет хорошо.
Валентина. Ага! Ещё десяток лет – и… пиши пропало.
Ирина. Но другие же как-то живут всю жизнь без пылкой любви и – ничего… Без сканда-лов, без ругани.
Валентина. Да сказки всё это! Вымысел! Жить с тем, кого даже не уважаешь… глупо и про-тивно.
Ирина. Но ты же любила его.
Валентина. Любила. А сейчас ненавижу. Любовь – лишь миг в жизни человека. Меня она, как прожектор в тёмной ночи, поразила в юности, ослепила и… угасла. И нет больше того, кого боготворила… Только видимость осталась. Телесная оболочка. Оказалось, разлюбить можно так же быстро, как и полюбить. Раз! – и ты свободна… Прошло совсем немного времени, и уже понять не могу, что раньше в нём было такого, что без него просто жить не могла, дура наби-тая!
Ирина. А говорят ещё, что любовь может вернуться.
Валентина. Говорят. Много чего говорят, особенно пишут.
Ирина. Разведёшься?
Валентина. Может быть.
Ирина (вздыхает). Отца жаль.
Валентина. А меня?
Ирина (обнимает мать). Где жить-то будешь?
Валентина пожимает плечами.
Ирина. Кто-нибудь хоть на примете есть? Ну, я имею в виду, – мужчина?
Валентина. Нет. Никого у меня нет, и никогда не было… А знала бы ты, сколько меня лю-били, добивались и пытались сделать одной-единственной и желанной… Но выбор сделан… И «поезд уже ушёл»… А всё до обидного просто: замуж, дочка, надо выходить за своего мужа. За своего.
Ирина. Как-то, мама, всё у тебя загадочно, неопределённо… Не конкретно… (Смотрит на часы).
Валентина. Как есть. Другого не имею.
Ирина. И чего вам не живётся тихо-мирно? Ведь не все семьи построены на любви. Вон хоть наших стариков, соседей, возьми. Каждый сам за себя, каждый по-своему. У каждого своя вилочка, своя тарелочка, своя коечка… Но живут же вместе столько лет и не гавкаются.
Валентина. Хочешь, чтобы и мы такими стали?
Ирина. Нет, ну вы полжизни прожили вместе в любви и в дружбе, а сейчас живёте хуже кошки с собакой. Вы ещё относительно молодые, у вас же вся жизнь ещё впереди. Вам же ещё мал`ого растить надо.
Валентина. Надо. Всё надо… Но, видно, счастья много не бывает… Иногда думаю: пусть лучше будет хуже, чем постоянно, изо дня в день, из года в год одно и то же… Одно и то же… Зубы сводит порой… от ненависти и от тоски.
Ирина. Плохо это. Очень плохо!
Валентина. А что делать?! Так жизнь сложилась.
Ирина (снова смотрит на часы). Мама, я хочу тебя познакомить со своим парнем.
Валентина. Да?.. Кто он? Откуда?
Ирина. Наш, местный. В Москве с ним познакомились.
Валентина. Вот оно что… Надо же, как бывает!.. Раньше в нашей деревне не могли встре-титься? В столице столкнулись, в муравейнике человеческом… Спишь с ним?
Ирина. Да, а что?
Валентина. Нет, ничего… Хотите сойтись?
Ирина. Мы хотим не сойтись, а пожениться и жить в законном браке.
Валентина. Пожениться? Не рано ли?
Ирина. В самый раз. Себя вспомни.
Валентина. Себя-то я и вспомнила… Ох-хо-хонечки-хо-хо!.. Не торопись, Ира, не торопись. Постель – не повод для брака, вот что я тебе скажу. По себе знаю.
Ирина. Однако немаловажная часть его! Не находишь?
Валентина. А ты хорошо подумала?
Ирина. Хорошо.
Валентина. Твой ли это парень? Твой ли муж?
Ирина. Мой.
Валентина. Ну-ну!.. Смотри, не повтори мою судьбу… Кто он? Что он? Кто его родители?
Ирина. Разве это так важно?
Валентина. Поначалу – нет, а вот потом… Как говорят умные люди, удачное замужество – настоящая карьера для женщины.
Ирина. Мне карьера не нужна. Я сама себе пробью дорогу куда надо. Мне нужна тихая спо-койная жизнь. Прочный семейный тыл без шума, без ругани и нервотрёпки. Я устала от ваших склок. Я хочу тишины и покоя. Ясно?
Валентина. Куда уж яснее!.. Знала бы ты, как я устала!
Звонит входной звонок.
Ирина. Это он.
Ирина идёт открывать двери.
Валентина. Как его хоть зовут-то?
Ирина. Егором его зовут.
Ирина впускает в квартиру Егора. Он с букетиком цветов.
Егор. Привет!
Ирина. Привет!
Целуются.
Ирина. Проходи.
Егор проходит в комнату и видит Валентину.
Егор (Валентине). Здравствуйте!
Валентина. Здравствуй! Проходи, садись.
Егор. Спасибо! Меня зовут Егор.
Валентина. А меня Валентина Ивановна.
Егор. Очень приятно.
Егор садится за стол, Ирина ставит цветы в вазу.
Валентина. Чай пить будешь, Егор?
Егор. Нет, спасибо.
Валентина. Значит, решили пожениться… Или как?
Ирина. Чего ты его пытаешь? Я же тебе всё сказала.
Валентина. Ну, это ты сказала, а он – нет.
Егор. Мы с Ириной решили подать заявление в загс.
Валентина. Ну, вот, теперь всё понятно. А жить где собираетесь?
Егор. Пока у наших.
Валентина. А потом?
Егор. Потом можно на севера податься.
Валентина. Завербоваться хотите?
Егор. Ну да, думали об этом. А что, пока молодые…
Валентина. Специальность у тебя, Егор, какая?
Егор. Инженер. Политехнический окончил в позапрошлом году. На Севере для меня работа найдётся. Я уже наводил справки.
Валентина. А с квартирой как?
Егор. Не знаю, наверное, что-то дадут, на улице в морозы не оставят.
Валентина. Ну, хорошо. Хорошо… Сегодня отец обещал с охоты приехать. Вот посидим, всё обговорим семейным кругом. Там и решим.
Ирина. Чего решать-то? Уже всё давно решено.
Валентина. Так положено. Посидим рядком, поговорим ладком.
Егор. Я тогда в магазин схожу, что-нибудь куплю к застолью.
Валентина. Выпиваешь?
Егор. Нет. Честное слово, нет!
Ирина. Не пьёт он. Проверено, мин нет.
Валентина. Тогда ничего не надо, всё дома есть. Чай, кофе, выпечка.
Егор. Ну хоть торт куплю. Всё-таки такой день…
Валентина. Разве, правда, торт… (Егору). Только торт и ничего больше. Особенно спирт-ного.
Егор. Договорились. Я скоро. Я мигом.
Егор уходит.
Валентина. Не убежит?
Ирина. Я ему убегу.
Валентина. Ты бы хоть новое платье надела, а то ходишь растрёпа растрёпой… Невеста.
Ирина. Думаешь, надо?
Валентина. Надо. Конечно, надо. День-то какой!
Ирина. Я сейчас.
Ирина уходит в детскую. Валентина начинает сервировать стол дорогим чайным сервизом. В это время в комнату входит Виктор. Он слегка навеселе, в его руке расчехлённое ружьё, за плечами рюкзак и чехол от ружья. На лице недельная щетина. Он мрачен.
Виктор. Ну что, до сорока с любимым, а после сорока – с любым?
Валентина. Опять нализался. Господи, да хоть сегодня-то мог бы не пить?
Виктор. А чем сегодня лучше, чем вчера? А? Чем?
Валентина. Ладно, давай иди переодевайся, мойся, брейся… Давай помогу. (Пытается по-дойти к Виктору).
Виктор. Стоять! (Вскидывает ружьё и взводит курок).
Валентина. Ты что, сдурел? Или мухоморов съел на охоте?
Виктор. Кто это был?
Валентина. Где?
Виктор. Кто из нашей квартиры выскочил, как угорелый? Меня в окно увидели, да?
Валентина. Дурак! Это же Иркин жених, Егор. Опусти ружьё. Кому сказала?
Виктор. Вам, бабам, верить нельзя. Ворон ворону масть не портит. (Прицеливается). Где Ирка?
Ирина (выходит из детской в новом платье). Чего тебе надо? Чего раскричался? (Увидев ружьё). Ты что, с ума сошёл? Брось ружьё! Брось ружьё, говорю!
Виктор. А пошли вы все…
Виктор, опустив ружьё, уходит в комнату родителей, отчаянно мотая головой, и, беспре-рывно бормоча: «Достали!.. Достали, сволочи!..».
Едва за ним закрылась дверь, как в комнате позвучал выстрел. После нескольких секунд замешательства Валентина и Ирина бросаются в комнату, но им навстречу выходит сам Виктор. В его руках разбитое чучело горного орла, у которого были когда-то широко расправленные крылья.
Виктор. Ну, что, думали – избавились от меня? А вот он я – живой и здоровый, только, как этот орёл, весь поломан и выпотрошен. (Бросает чучело орла на пол перед Валентиной). Можешь выбросить птичку на помойку, не жалко. (Уходит в спальную комнату). Не будите. Я спать хочу.
Конец первого акта
Второй акт
Картина первая
Зима. За окнами темно. Валентина сидит и что-то шьёт на древней ручной швейной машинке. Раздаётся мелодичный звонок в дверь.
Валентина. Господи, кого это нелёгкая несёт в такое время? (Идёт, смотрит в глазок, и открывает дверь). Привет, Рая! Сколько лет, сколько зим!
Рая. Ага, привет!
Валентина. Почему без звонка? А если бы меня дома не было?
Рая. Не ворчи, дай зайти.
Валентина. Да проходи. Раздевайся. Давай сумку.
Рая. Бери.
Валентина (берёт сумку и ставит на пол рядом с собой). Тяжёлая. За покупками приехала или на базар продавать?
Рая. Гостинцы тебе привезла. (Снимает пальто, поправляет причёску перед зеркалом).
Валентина. Сдурела, что ли? У нас своего всёго навалом. Урожай на мичуринском в этом году хороший. Я все засолки сделала, варенья наварила. Сама тебя могу отоварить.
Рая. А здесь не только с огорода. Я с утра корову подоила, трёхлитровую банку свежего молока привезла. Пирожки состряпала. Вчера творожок сделала, сметанку свежую с собой при-хватила. В прошлые выходные маслица немного взбила. Настоящего, без пальмы.
Валентина. Назад повезёшь, сумасшедшая.
Рая. Ещё чего? Тебе уже ничего не нужно, а вот твоей Иринке в самый раз деревенская пища. (Берет сумку и проходит в комнату). Чего это шитьём занялась? Весь стол заставила. (Отдаёт Валентине сумку). Расталкивай в холодильник. Мне скоро назад ехать надо, а то на автобус опоздаю.
Валентина. А что так сразу, не посидели, не поговорили, чаёк не попили и на тебе! (Берёт сумку и уходит на кухню).
Рая (рассматривает поделки на столе). Это предпоследний автобус, на последнем всегда народу полным-полно, стоять придётся.
Валентина. Что, никто место не уступает?
Рая. Ну да, за молодуху, наверное, принимают. Мол, постоит тётка, молодая ещё.
Валентина. Не ври, если бы помоложе была, кто-нибудь обязательно уступил бы да ещё в провожатые напросился.
Рая. Не та молодежь пошла, не то, что в наши годы.
Валентина. Не та. Это точно.
Рая (вздыхает). Раньше-то хорошо было с машиной, в любое время сел и поехал, а теперь стоит во дворе и никому не нужна. Ржавеет.
Валентина. Запишись на курсы водителей, вон бабки старше нас вовсю гоняют.
Рая. Да нет, пусть уж стоит.
Валентина. Парням отдай.
Рая. У них свои есть. Получше нашей. Мы в своё время помогли им купить. Смотрю, пелёнки-распашонки готовишь? Зачем? Сейчас этого добра в любом магазине навалом.
Валентина. От безделья.
Рая. Ну уж, не поверю. Семья всё-таки.
Выходит из кухни и начинает прибирать на столе. Снимает машинку, ткани, шитьё. Протирает стол и расставляет стаканы, чайник, сахарницу. Рая ей помогает. Одновременно разговаривают не торопясь.
Валентина. Семья… Была семья. Антон в кадетском корпусе уже. Комнату Ирине осво-бодил.
Рая. Да ты что? В офицеры решил пойти?
Валентина. Вроде того. Наслушался батькиных рассказов, вот и… решил… Самостоятель-ный шибко. Сам всё в интернете узнал, документы сдал, всё без нас. Всё сам с усам… Спорт-смен-разрядник, отличник… Только когда зачислили, сообщил.
Рая. А так разве бывает. Сколько ему?
Валентина. В девятый класс пошёл.
Рая. Ну не знаю, мал ещё без согласия родителей так поступать.
Валентина. Может, с отцом сходил. Разве они скажут?
Рая. Серьёзные у тебя мужики.
Валентина. Ой, не говори!… Ты-то как?
Рая. А что я? С хозяйством едва управляюсь. Год назад было две коровы, бычок, тридцать кур, гуси, огород… Сейчас одну корову зарезала, мясо по своим растолкала, себе в моро-зильник набила. Тебе тоже привезла. Если надо будет ещё, звони.
Валентина. Куда тебе столько живности?
Рая. Вот и я думаю, куда? Пока Файк жив был, вместе легче было, а теперь…
Валентина. Парни-то помогают?
Рая. Куда я без них? Хоть и своих дел по горло, старший кандидатскую в этом году защи-щать будет, а меня не бросают. Слава Аллаху, всю живность со двора помогли прибрать. Я и эту коровку хочу на бойню свести. Шалая она какая-то. Молоко хорошее, жирное, а мимо дома из стада несётся, задрав хвост, куда глаза глядят. По всей деревне за ней гоняюсь. Шалая.
Валентина. Старый рецепт знаю, ещё от бабушки, положи кусок соли у ворот, дай ей полизать. Или чёрный хлеб солью хорошо посыпь. Она всегда первой домой бежать будет.
Рая. А я вот иногда сижу и думаю, без неё-то, что одна дома делать буду?
Валентина. Ко мне приезжать будешь, на концерты ходить будем, в кино. Повышать свой культурный уровень начнём. Парням глазки строить. На танцы бегать. Помнишь, как раньше было? (Напевает какую-то мелодию, модную во времена их молодости).
Рая. Отбегали своё, хватит.
Валентина. Тогда иди работать куда-нибудь. С твоим образованием тебя и сейчас нарас-хват…
Рая. Я уже всё забыла и вспоминать не хочу. Когда после политеха распределили в респуб-лику, думала, отработаю своё положенное и домой. Встретила Файка и задержалась там аж на одиннадцать лет, пока… погромы не начались. Нет, у нас с ним всё было нормально. Он мест-ный, хоть и татарин, и я татарка. Языкового барьера с местными у меня почти не было. Быстро освоилась. Языки похожи. И вот… вроде мы не русские, почти свои среди них, а всё-таки как-то не так они с нами. Чужие мы были. Чувствовалось это здорово. В итоге распродали всё нажитое с убытком, пацанов в охапку и сюда. Здесь люди совсем иные… Жить в городе не за-хотели. Работы здесь не было, а у нас в деревне жить было легче, всё своё. Только работай. Так и переквалифицировались из инженеров в крестьян. А на земле, как говорится, как поработа-ешь, так и полопаешь. Земля лентяев не любит.
Валентина. Да знаю, помню. Сама у бабушки всё лето на огороде торчала к верху попой… Хорошо, что вовремя смотались от братьев меньших, а то многие беженцы рассказывают просто страсти господние.
Рая. Да уж, лучше не вспоминать. Как увижу здесь знакомые лица, внутри всё вздрагивает.
Валентина. Многовато их у нас нынче стало.
Рая. Многовато.
Засвистел на кухне чайник.
Валентина. Ты чай или кофе будешь?
Рая. Чай по-гурански, с молоком
Валентина. Ну, чай, так чай.
Рая. Там в полулитровой баночке мёд. Заметила?
Валентина. Заметила.
Рая. Вот и пчёл надо продавать. Парни этим заниматься не будут. Все в технике, в железе. В байтах, мегабайтах…
Валентина (приносит чайник, молоко и банку с мёдом). Может рюмочку коньячка? Я от своего ещё весной спрятала.
Рая. Обойдёмся. Виктор всё пьёт?
Валентина. Нет. Вроде одумался. Со свадьбы Ирины ни капли в рот.
Рая. Молодец.
Открывается дверь и входит Виктор. Не раздеваясь и не снимая сапоги, проходит в комнату.
Валентина. Лёгок на помине.
Виктор (увидев Раю). Привет, Рая! Ты как здесь? Случилось что?
Рая. По тебе соскучилась.
Виктор. Понятно. Значит, всё хорошо.
Валентина. Поздоровался, присядь с нами, чай попей.
Виктор. Я сейчас. (Валентине). Не знаешь, где у меня паспорт и военный билет?
Валентина. Где всегда, в верхнем правом ящике комода.
Виктор. Спасибо!
Уходит к себе в комнату.
Валентина. Шалый, что твоя корова. И зачем ему документы?
Виктор (выходит из комнаты и прячет документы в карман). Я скоро. (Уходит).
Валентина. Вот всегда такой. Только бы из дома убежать. Одно слово, Шалый!
Рая. Не ругайся на него. Дела есть дела. Мужики все такие. И мой такой же (вздыхает) … был.
Валентина. Твой с тебя пылинки сдувал, а этот…
Рая. Он на десять лет старше меня. Человек доброты необыкновенной… Такие люди быва-ют редко… Недавно вспомнила, как я приехала в город учиться в девятый класс. Ребёнок сов-сем. Никого не знаю, жить негде, а учиться хочется. И денег нет. К матери по выходным за продуктами ездила. Тебя в школе встретила. Ты к себе пригласила на бесплатный постой. Тетя Лена, царствие ей небесное, приняла как родную. Век вам обеим благодарна.
Валентина. О чём говоришь? Мы и, правда, как родные. И в школе, и в университете и сейчас…
Открывается дверь, входит Ирина.
Ирина. Здравствуй, тётя Рая!
Рая. Здравствуй, Ира!
Ирина. Куда отец побежал?
Валентина. А кто его знает? Схватил документы и ходу.
Ирина. Документы? А вы что сидите, красавицы, чаи пьёте, ничего не знаете, что ли?
Валентина. Чего не знаем?
Ирина. Войну объявили… с Украиной. Только что по радио Путин сказал.
Рая. Господи! Что же будет?
Валентина. Так вот он куда побежал.
Ирина. Куда?
Валентина. В военкомат.
Конец картины
Картина вторая
Поздняя осень. Всё та же квартира. В углу появилась красивая детская кровать. Открывается дверь и в комнату входит Валентина.
Валентина (вполголоса). Осторожнее, Егор, осторожнее. Да не кричите вы, не на рынке, ребёнка разбудите.
В квартиру заходят Егор с новорожденным, Ирина и Виктор. Все кроме Егора снимают верхнюю одежду в прихожей.
Валентина (Егору). Клади в кроватку. Аккуратнее. Вот… Вот так. Всё, можете идти, дальше я сама. (Распелёнывает младенца. Ирине). На стол доставай. Рая обещала зайти. Может, ещё кто-нибудь придёт. (Егору). Твои когда заглянут?
Егор. Не знаю.
Валентина. Почему не знаешь? Ой, не нравишься ты мне, зятёк, что-то сегодня, словно не рад первенцу.
Егор. Почему не рад, я очень даже рад, но…
Валентина (глядя на младенца). Красавчик, а не мальчик! Весь в деда.
Виктор. А то!… Наш корень, я сразу приметил.
Валентина. А что, нашего, что ли, ничего нет? Что молчишь, Егор? Ответь тестю.
Егор. Пусть вырастит, тогда посмотрим.
Ирина. До вырастит ещё ого-го сколько.
Кто-то тихо стучит в дверь.
Валентина. Ира, открой, это Рая скребётся.
Ирина. Правильно делает, что стучит.
Валентина. Виктор, отключи звонок. Пусть все стучат. Или приглуши его чем-нибудь.
Виктор. Дай за столом посидеть. (Уходит к себе в комнату).
Ирина открывает дверь. Входит Рая с большим букетом цветов и большой коробкой. Всё это отдаёт Ирине и снимает с себя верхнюю одежду.
Рая. Поздравляю от всей души! Как говорили раньше, от профкома, от всего коллектива и от меня лично. (Целует Ирину).
Валентина (Рае). Тс-с! Привет!
Рая (вполголоса). Всем пенсионерский салют! Бери рюмку, бери хлеб, становися на банкет…
Валентина. Тише, ты! Спит. Правильно, пока наш мальчик отдыхает…
Виктор (Рае, выходя из комнаты с бутылкой коньяка). Что-то ты сёдни весёлая, не хряпнула где по дороге? Привет!
Рая. Нет. А надо бы. Привет от старых штиблет.
Валентина. Вот сейчас за малого и нальём.
Рая. У меня нынче двойной праздник… Корову продала. И на машину уже покупатель при-целился. Богатая буду до жути!
Валентина. Ну, наконец-то! И соль теперь не понадобится.
Рая рассматривает младенца. Виктор присел к столу.
Ирина. Да тише вы, разбудите.
Рая. Как его назвали?
Ирина. Ещё не решили.
Виктор. Молодёжь нынче не торопится. А впрочем, и раньше не родители, а попы ребёнку имя давали. В купель окунали безымянным, а вынимали уже Ванькой.
Валентина. Ты-то откуда знаешь, безбожник.
Виктор. Бог у меня в душе. Имя ему – совесть. И я, в отличие от тебя, книжки читаю. Божественные.
Валентина. Ой-ой-ой! Вот наградил нас Геннадий Петрович, так наградил. Того и гляди, в семинарию поступишь.
Виктор. Не ойкай, лучше садитесь к столу. А доводить меня будешь, подумаю про семинарию всерьёз.
У Егора звонит телефон. Все рассаживаются за столом.
Егор. Да… Минут через пять.
Ирина. Родители?
Егор. Нет. Таксист…
Ирина. Таксист?
Егор. Извините, у меня повестка в военкомат. Через час я должен быть на сборном пункте в области
Ирина. Что? Уже?
Виктор (встаёт). Сукин сын, ты почему раньше не сказал? Мы бы проводили по-челове-чески.
Егор. Не знаю… Трудно мне было бы с вами… Всё. Провожать не надо. (Подходит к Ирине) Прости! (Обнимает её и целует. Идёт к выходу, у порога берёт небольшой рюкзачок). И вы меня простите. Я обязательно вернусь. Как приеду на место, сразу сообщу, где я.
Егор торопливо уходит. Через несколько секунд удаляясь, дважды сигналит такси.
Валентина (Ирине изменившимся голосом). А ты почему сидишь. Почему не вышла его про-вожать?
Ирина. Мне ещё вчера нянечка сказала. У неё дочь в военкомате работает. Дочь с Егором в одном классе училась.
Виктор. Так что ж ты молчала?
Ирина. А что, я должна была ему напоследок душу рвать? (Встаёт и уходит к себе).
Рая. Вот характер!
Валентина. Вся в папу.
Виктор. Оба стоят друг друга.
Рая (встаёт). Ладно. Пойду, съезжу к своим. А то, чего доброго и у них повестки принесли. Господи, когда всё это кончится?
Конец картины
Картина третья
Зимний вечер. В комнате Валентина и Виктор. Виктор медленно ходит по комнате, Валентина что-то вяжет.
Виктор. У нас реально экономика к войне не готова. Финансово-экономическую модель надо менять. Пора возвращаться к социализму, иначе крышка.
Валентина. Меняй, кто тебе мешает.
Виктор. Была бы моя власть, поменял… Вот что эти наверху последние восемь лет с четыр-надцатого года делали? Все видели, все знали, что добром с Украиной не кончится. Бабки на за-валинке про войну и экономику больше знают, чем эти нагибулины в министерствах и в Гос-банке. Где наши «байрактары», где новые военные разработки? Где оборонные заводы и воен-ные училища? Всё в унитаз спустили, а теперь у Ирана беспилотники покупаем. И эти позор-ные обмены пленных…
Валентина. Что ты мне мозги выносишь? Иди у них и спроси: где, что, почему?
Виктор. У них спросишь…
Валентина. Тогда сиди и молчи… Не трепи нервы мне и себе. Или иди в свою партячейку, там языками балабольте хоть до утра.
Виктор. Обидно. Такую страну просрали… (Ходит по комнате). Наши послы на Украине что делали столько лет? Черномырдин с казаками водку с казачьей шашки пил, Зурабов – посол и специальный представитель президента по торгово-экономическим связям с Украиной, вообще непонятно зачем там сидел. И ни с кого спросить за эту катастрофу нельзя. Сразу врагом народа станешь. Один умер миллиардером, второй с миллионами неизвестно где. Нет, ты только подумай, 300 миллиардов украли и никто и ничего в ответку от нас не получил. Тьфу!
Валентина. Сказала, хватит, значит, хватит. Раздухарился. Я тоже радио и телевизор слу-шаю. И на рынке у нас свой майдан кипит. Такое за день наслушаешься, почище, чем у Соло-вьёва и у Делягина с Карауловым. Треть торгашей на рынке с высшим образованием переби-вается, шило на мыло меняем.
Виктор (тихо). От Егора ничего не было?
Валентина. Нет. Вторую неделю ничего.
Виктор. Значит, в деле. А ты как думала? Там строго всё, не то, что здесь. Лишний раз поз-вонить нельзя, хохлы сразу засекут и накроют. Телефоны начальство в сейфе держит.
Валентина. Где на передовой сейфы, с ума сошёл?
Виктор. Мы в Афгане, когда на задание уходили, все документы и награды замполиту отдавали. Он их в сейф прятал.
Валентина. Молчал бы уж. И без тебя тошно.
Виктор. А кому нынче легко?
Валентина. Райкиному младшему. Он в Верхний Ларс убежал.
Виктор. Тьфу, паршивец! То-то она у нас не появляется. Был бы Фаик жив, шкуру бы спус-тил с подлеца.
Валентина. И я ей боюсь звонить. Только расстраивать бабу.
Звучит приглушённый звонок. Виктор идёт открывать дверь. Входит Ирина, которая отдает отцу спелёнатого в большой пакет ребёнка.
Виктор. Нагулялся пострелёнок, улыбается. Пузыри пускает. Узнал деда.
Ирина (раздевается). Никого он ещё не узнаёт. Нагулялся, ему и хорошо. Сейчас покорм-лю и баиньки.
Забирает у отца ребёнка и уходит в свою комнату.
Валентина. Что-то наш кадет три дня не звонит.
Виктор. Так и он занят. Там нагрузка ещё та. Школьная программа, плюс физкультура, плюс работа с оружием, полигон, плац… Нас в учебке так гоняли, что первые недели на ходу засыпали от усталости.
Валентина. Сравнил вас, взрослых кабанов, с детьми.
Виктор. Так нам тогда по восемнадцать-девятнадцать было. Не шибко далеко от нашего ушли, хотя, конечно… дети.
Ирина (выходит из своей комнаты). Потише, уснул. Даже грудь сосать не стал.
Валентина (Ирине). Чай пить будешь?
Ирина. Нет. Посижу с вами немного, и спать пойду. Что-то мне сегодня не хорошо.
Валентина. Заболела? Сейчас простыть запросто. Ковид этот, будь он трижды проклят, ещё, говорят, не кончился.
Ирина. На душе тяжело. И от Егора вестей нет.
Виктор. Ну вот, заладили одна за другой. А как раньше-то мы общались? Письма месяцами домой шли. По полгода два письма друг другу писали. И ничего. Правда, ведь, Валентина?
Валентина. Да уж, ты писака был отменный. Прямо Лев Толстой. В письме половина стра-нички А-4 и на ней пятнадцать фраз, не больше. «Жив-здоров, люблю, целую. Привет!».
Виктор. Тебе никогда не угодишь. А там придёшь с гор, если не раненый, сразу носом в по-душку и — отбой, пока пинками не поднимут или обстрел не начнётся. Душманы каждую ночь шмаляли по лагерю. Как живой остался, не знаю.
Валентина. Видно, Бог тебя спас.
Виктор. Я об этом тогда не думал… Не до него было. Это сейчас люди ищут Бога, а Бог прячется от нас под разными именами: Зороастра, Иисус, Магомед, Будда… А почему? Если бы был один настоящий, то он быстро бы надоел людям. Нам интересно искать новое в новом. Разнообразие нужно. Иначе скука, как в браке без любви.
Валентина. Философ, однако… хренов.
У Ирины звонит телефон. Она быстро достаёт его из кармана кофты и включает на громкую связь, не глядя на номер.
Ирина. Слушаю.
Москвич. Привет! Это я.
Ирина. Кто вы?
Москвич. Ирочка, быстро друзей забывать нельзя. Пригодится могут.
Ирина. Ах, вот кто… Что тебе надо? Мало прошлого раза?
Москвич. Не сердись и не торопись, я с плохой новостью о Егоре.
Ирина. Что?.. Откуда ты знаешь, как его зовут?
Москвич. Забываешь, где я работаю.
Ирина. Что с Егором?
Москвич. В плену Егор. Под Купянском попал в плен.
Ирина. Ранен?
Москвич. Немного. Ничего серьёзного.
Ирина. Врёшь. Тебе верить нельзя. Сам почему не на фронте?
Москвич. Законная бронь. А мне можешь и не верить, но его готовят к обмену.
Ирина. Когда?
Москвич. Сейчас списки составляем.
Ирина. И готовишь списки ты?
Москвич. Участвую в этом. Но многое зависит от меня лично. Понимаешь, намёк?
Ирина. Понимаю. Не надейся.
Москвич. Как хочешь. Можешь получить своего героя без мужских причиндалов через годик-полтора.
Ирина. Сволочь! Какая же ты сволочь! Я найду тебя и прикончу, если с Егором что-то случится.
Москвич. Ну, как знаешь.
Виктор (быстро подходит к Ирине и кричит в телефон). Тебя найду я, сержант афганского спецназа. Подонок!
Слышатся долгие гудки телефона. Все молчат несколько секунд.
Валентина. Этот человек говорит правду?
Ирина. Кто его знает? От него всего ожидать можно.
Конец картины
Картина четвёртая
Всё та же комната. На стене появилась небольшая икона Божьей Матери с лампадкой. Перед нею стоит на коленях Валентина и тихо молится.
Валентина. Матушка, Божия Матерь Казанская, моли Бога о нас. О воине Егоре, о воине Викторе, о кадете Антоне, о некрещёном ещё младенце Егорушке и матери его Ирине и всех родных и близких моих. Помоги нам в укреплении Веры, в обретении любви к ближним нашим. Защити и помилуй нас от лукавого. Помоги воинам нашим одержать Победу над супостатом западным.
Приглушённо звенит входной звонок. Валентина тяжело встаёт, идёт к двери, смотрит в глазок и открывает дверь. Входит Рая. В руках у неё большая сумка.
Рая. Привет! Рот даже не открывай. Молча бери сумку и на кухню, это нам на Новый год. У вас встречать буду.
Валентина (берёт сумку). Привет! Чего такая радостная? Миллиард в лотерею по телеви-зору выиграла?
Рая. Марат из Грузии вернулся.
Валентина. Да ты что? Не понравилось в Тбилиси?
Рая (снимает верхнюю одежду). Не понравилось. Хреновато там к ним относятся, говорит. Теперь будет в университете за пропуски оправдываться и все зачёты до Нового года сдавать. В другое-то время турнули бы его за прогулы, а тут парней в ВУЗах не хватает. Через пять-шесть лет вообще на производстве одни бабы инженерами работать будут. Вот и пожалели.
Валентина. Он на каком курсе?
Рая. На четвёртом. Ну его. Сам кашу заварил, сам пусть и расхлёбывает. Выгонят, пусть идёт на фронт. Может там поумнеет. Грамотный нашёлся. Говорит, за что воевать? За дворцы и яхты олигархов? Это война олигархических кланов, вот пусть они сами друг с другом и воюют.
Валентина. Конечно, он частично прав, но это… классическая гражданская война при рас-паде Империи. Так всегда было в истории. Всё начинается с отсталых национальных окраин и потом долго-долго великая страна раскалывается по частям. Молодые это знают по учебникам и западным голосам и понимают происходящее лучше нас, несмотря на то, что мы всё это видели своими глазами в девяностые.
Рая. Скоты!.. Разделили народы по национальностям и убивают их же руками.
Валентина. Мы с хохлами не чужие. У меня дед с Украины. Да и у тебя родня из Крыма. Один народ.
Рая. Не думаю. По Украине только за прошлый век прошли две волны оккупантов. Такой генотип посеяли в народе, так кровь перемешали, сам чёрт не разберёт.
Валентина. Так чёрт у них сейчас вместо бога и есть. Бафометом зовётся.
Ирина (выходит из своей комнаты). Привет, тётя Рая!
Рая. Привет, Ира!
Ирина. Там поляки воюют и весь европейский сброд. Отмороженные напрочь.
Рая. Знамо дело. Не первый раз в истории. Помоги Аллах, чтобы он был для них последний.
Ирина. Сбегаю памперсы для Егорки куплю, скоро вернусь. Проснется, покормишь. Смесь в бутылочке. Если холодная, подогрей.
Валентина. Знаю. Долго не задерживайся. Мне сегодня товар принимать надо. Поставщик обещал к двум подкатить.
Ирина. Успею. (Уходит).
Рая. Про Егора ничего неизвестно?
Валентина. Нет.
Рая. А Виктор где?
Валентина. Где может быть Виктор? Связался с волонтёрами и уехал на Донбасс. Звонил, говорит, что пока развозит подарки ребятам на своей машине. Это пока! А где он потом окажет-ся – не знаю.
Рая. Неугомонный человек.
Валентина. Шалый. В феврале побежал в военкомат, так там его едва не вытолкали в шею. Знают как облупленного. И про его службу и про ранения – всё знают. Когда услышал про Егора, второй раз к ним сунулся. Та же история. В его возрасте только офицеров берут. Теперь нашёл лазейку, в волонтёры подался. Точно, к донбассовцам пристроится.
Рая. Скучаешь?
Валентина. Если честно… Есть немножко. Вот метаморфоза. В последние годы думала, прибью когда-нибудь гада. До того пьяного не терпела, просто ужас. Разводится хотела, а вот сейчас… Так тоскливо и жалко его, контуженого Афганом. Почти сорок пять лет вместе, с пятого класса за одной партой сидели.
Рая. Срок солидный. У меня поменьше, но та же картина. Правда, мой не пил и не курил, но зато командовать любил. Ой, любил! Ну, у нас у мужчин к женщинам вообще отношение особое. Терпела.
Валентина. Сама-то правоверная?
Рая. Нет, я советская. Вот брат у меня мулла. Ничего не понимает по-арабски, но Коран читает по-ихнему бойко. Когда ездил к ним учиться, наизусть всё выучил. Память хорошая. Вчера была в мечети, там к нему какое-то начальство из области приезжало. Так вот это начальство говорило, что специальная военная операция — священный ответ России на разложение Запада. Мусульмане должны поддерживать её, так как она против мирового шайтанизма.
Валентина. Это что же получается? Социализм у нас был, военный коммунизм был, теперь бандитский капитализм кончается шайтанизмом?
Рая. Выходит так.
Валентина. И как это Маркс и Ленин этого не предугадали?
Рая. Потому что не верили ни в бога, ни в шайтана. А они, оказывается, есть.
Возвращается Ирина.
Валентина. Что так быстро?
Ирина. Аптека на учёте. Ты у себя на рынке посмотри, пару пачек возьми. А то у нас аптека может и совсем закрыться.
Валентина. Возьму.
Звонит телефон Ирины. Ирина смотрит на телефон и включает на громкую связь.
Ирина. Егор, это ты?
Егор. Я. Привет!
Ирина. Что с тобой? Где ты?
Егор. В России.
Ирина. Почему молчал столько времени?
Егор. Был на фронте. Там телефоном пользоваться опасно.
Ирина. К тебе приехать можно?
Егор. Нет… Открой дверь.
Ирина. Дверь?
Идёт и открывает дверь. За дверью стоит Егор на костылях без ноги. Ирина, пошатываясь, медленно подходит к нему и нежно обнимает. С громким звуком падают костыли Егора. Начинает негромко плакать ребёнок. Звучит песня Чичериной – «На передовой».
Здесь всё по-другому. Здесь даже воздух другой.
Мы на нашей земле. Мы на передовой.
И ни шагу назад — просто некуда нам отступать.
Это наша земля и мы будем стоять.
Конец
Декабрь 2022 г
