Владимир Рыжков

НЕОБЫКНОВЕННО  СТРАННОЕ  ПРОИСШЕСТВИЕ

комическая фантазия по мотивам повести  Н.В.Гоголя «Нос»

Предисловие

«Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие».

Гоголь написал повесть «Нос» в 1833 году, несколько раз ее переделывал, долго не мог пройти цензуру и предлагал ее разным литературным журналам. Несмотря на уже известное имя и популярность после издания «Вечеров на хуторе близ Диканьки», он всякий раз получал отрицательный отзыв редакторов. Что он только ни делал. Представлял весь сюжет как сон Ковалева,  переносил встречу майора и статского советника из Казанского собора в Гостиный двор, обрывал сцены на самом интересном месте: «Иван Яковлевич побледнел… Но здесь происшествие совершенно закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего не известно». Хотя всем было известно (как и сейчас), чем обычно заканчивается беседа провинившегося гражданина с полицией. Ничего не помогало.

Впервые повесть увидела свет только в 1836 году, уже после премьеры «Ревизора» в Александринке, в журнале «Современник», с благословения А.С.Пушкина, которому она очень понравилась. Поэт сатиру ценил, юмор любил и цензуры не боялся. Сатира повести не поблекла до сих пор, многие сатирические ноты актуальны и для современного общества. А уж поиски человеком своего места в окружающем мире актуальны всегда.

Ведь «носом» может быть все, что угодно. Гоголевская метафора считывается легко и доходчиво. Но чего бы человек ни лишился, что бы он ни потерял, он всегда остается человеком, имеет право на свое место под солнцем, пускай маленькое, незаметное, но свое. И он должен биться за это место, не опуская рук и не теряя надежды. Гротесковая, трагикомическая притча о потере человеком чего-то очень важного, без чего нельзя обойтись, своего лица, смысла жизни, того, чем человек гордится и что выставляет напоказ, о беззащитности личного счастья и призрачности карьерного успеха, об обществе, которое легко отторгает изгоев, тех, кто выглядит не так, как принято, думает не так, как большинство, живет не так, как все, нарушает правила поведения и морали, эта вечная история всегда найдет отклик в сердцах зрителей.

Гоголь вовсю использует традиционную семантику носа. Издревле в карнавальном юморе нос уподоблялся фаллосу, в старых книгах можно найти карикатуры на мужчин с такими носами. В русском фольклоре нос всегда символизировал высокомерие, до сих пор в употреблении выражения: «задрать нос», «дальше своего носа не видеть». Лишившись носа, человек как бы теряет «основной инстинкт», человеческое достоинство, красоту лица, многие привычные функции, в общем, свою общественную значимость, биологическое предназначение. При всей комичности и фарсовости ситуация выглядит вполне трагически, что делает ее образной, многоплановой и очень выразительной.

В отличие от других повестей Гоголя, повесть «Нос» практически никогда не ставилась, как драматический спектакль, очевидно, по причине своей несценичности, минимума диалога. Зато она вполне кинематографична и музыкальна. Это доказывают телевизионная экранизация Александра Белинского, замечательный фильм Ролана Быкова и опера Дмитрия Шостаковича в постановке Бориса Покровского. Опера ставилась на многих мировых сценах, имеется запись спектакля в исполнении артистов Лондонской Королевской Оперы. Почему бы не показать эту историю на театральной сцене? Для этого не нужны киношные комбинированные съемки, можно легко обойтись обычными условными театральными приемами.

Помимо ситуаций и диалогов самой повести в инсценировке использованы гоголевские строки из других повестей и пьес, а также «цитаты» из классических пьес других авторов.

Действующие лица в порядке появления:

Прасковья Осиповна, супруга цирюльника

Иван Яковлевич, цирюльник (фамилия утрачена)

Ковалев Платон Кузьмич, коллежский асессор

Статский советник

Квартальный надзиратель

Чиновник в редакции газеты

Гоголь Николай Васильевич, молодой литератор

Подточина Александра Григорьевна, вдова штаб-офицера

Дарья Константиновна, дочь ее

Слуга Подточиных

Потачников Филипп Иванович, жених

Кочевряжников Дормидонт Ерофеевич, доктор

Действие происходит весною 1832 года в Санкт-Петербурге

Действие первое

Сцена 1. Квартира цирюльника

На заднике висит старая потрепанная вывеска: «Цирюльня. Стрижка, бритье, завивка. И кровь отворяют». Рядом окно. На подоконнике жухлый фикус.

Посреди сцены пустой обеденный стол и два стула. Справа выходит женщина средних лет приятной наружности в домашнем платье и переднике – Прасковья Осиповна. Она несет поднос, ставит его на стол. На подносе кофейник, две чашки и блюдо со свежей булкой. Прасковья составляет все на стол, опускает поднос на пол, опирая его на ножку стола. Потягивается, зевает, подходит к окну, выглядывает во двор.

ПРАСКОВЬЯ. Вот и новый денек зачинается! Хороший будет денек али обынкновенный? Неужто, снова ничегошеньки не произойдет. Хоть бы что-нить случилося! Все ж таки скуку разгонит. А то ведь жизнь утечет, как вода из корыта, и останется одно ржавое дно. И никакого в этой жизни интересу не будет. Одна сплошная скука. (кричит) Вставай, бездельник, хватит дрыхнуть! Семь часов кукушка прокукарекала. Стол уж накрыт. Завтракать будешь али нет?

Из другого конца сцены выходит мужчина лет сорока – цирюльник Иван Яковлевич. На ходу надевает потрепанный фрак поверх нательной рубахи. Зевает, чешет затылок, отставляет качающийся стул, садится за стол.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Что вы тут говорили, Прасковья Осиповна? Не расслышал.

ПРАСКОВЬЯ. Что жизнь наша протекает впустую, вот что! И ничего в ней не остается. Была и нету. И вспомнить нечего будет, окромя скуки.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. И чем вам наша жизнь не нравится? Чего вам опять не хватает? Все вроде есть: крыша над головой, стол с едой, дрова в печке, кое-какая подработка. С голоду не помираем. Чего вам еще надобно?

ПРАСКОВЬЯ. Да рази ж в этом жизнь состоит, чтоб стол и дрова иметь!? Что же мы, животные какие, чтоб только об еде думать? Надо ж и другие радости в жизни видеть. Вот, господа об этом и не думают. Этого у них и так вдоволь. Зачем им о дровах думать?

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Об чем же они думают?

ПРАСКОВЬЯ. О современном миропорядке, о строении веществ, о физических законах природы. А дамы говорят о балах, о новых туалетах, о кавалерах! Вот это жизнь, так жизнь! А у нас что? (машет рукой) Одни намыленные рожи! Ходит всякий сброд. Заглянет сюда какой приличный господин, посмотрит вот на это все и скажет себе: «Нет, тут беседой о миропорядке точно не угостят», плюнет, да и уйдет.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Зачем вы такое говорите, Прасковья Осиповна? Что бы вы кушали, ежели б я не рожи мылил, а о строении веществ размышлял?

ПРАСКОВЬЯ. Что бы я кушала!? Пряники с конфетами бы я кушала. Вот что! Потому как вышла бы замуж за каретника Григория Никандрыча, Ведь предлагал! А я выбрала тебя, дурака, цирюльника.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Зачем же вы меня выбрали?

ПРАСКОВЬЯ. Затем что любовь, будь она неладна. А тепереча любовь прошла, и вижу я, что недостоинств у тебя через край. Любовь зла, полюбишь и цирюльника.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ (обиженно). Цирюльник тоже человек. Что ж, его и полюбить нельзя?

ПРАСКОВЬЯ. Можно. Но лучше полюбить кого-нить побогаче. К примеру, лавочника. И любовь будет, и съестные припасы, и новые наряды. Вот, вся в старом хожу, дыра на дыре. Пятый год платье не меняно. Забыла, как мясо выглядит.

Иван Яковлевич виновато опускает глаза. Прасковья наливает из кофейника в обе чашки горячий кофий.  Иван Яковлевич смотрит на булку, затем на свою чашку, снова на булку, тяжело сглатывает.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Пожалуй, сегодня я не буду пить кофию, а вместо этого хочется мне съесть побольше горячего хлебца с луком.

ПРАСКОВЬЯ. Это отчего же такое нововведение?

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Вы ведь не дадите и того, и другого в полную силу.

ПРАСКОВЬЯ. Знамо, не дам! Коли мы с тобою были бы господа хорошие и жили бы в собственной усадьбе, а не в этой лачуге, то пили бы утром кофию ведрами, ели бы хлеба, сколько влезет, намазывали бы на него рыбью икру и закусывали бы устрицами. А раз мы бедные люди, то и нечего баловать себя.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Потому я и прошу одного хлеба.

ПРАСКОВЬЯ. Вот и дурак! Ну и ешь свой хлеб. Мне же лучше.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Отчего же это я дурак?

ПРАСКОВЬЯ. Лишаешь себя удовольствия. Мне достанется кофию лишняя порция. А хлеба потом себе спеку. (забирает вторую чашку себе, пьет).

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Что ж! Я вас ею угощаю-с.

ПРАСКОВЬЯ (ехидно). Премного благодарна. Я сходила с утра в лавку, купила кофию, сварила его, спекла хлеба, а он меня угощает!

Она наливает себе в чашку остатки кофе из кофейника. Иван Яковлевич тоскливо смотрит на свою пустую чашку.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Обидно слышать. Я брею и стригу человеков, порою им кровь отворяю, получаю деньги за свой каторжный труд, вы на них покупаете кофию. Стало быть, угощаю я, а не вы.

Он разламывает булку пополам. В глубине мякоти виднеется нечто розовое и мясистое. Цирюльник хочет откусить, но придерживает руку с булкой.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Надо же! Ну и дела! (показывает булку жене) И что это вы положили в тесто? Неужто, ливерной колбасы? Спасибо за бутербродец! Премного благодарен!

ПРАСКОВЬЯ. Ну, знаешь, Иван Яковлич, я всего от тебя ожидала, но чтоб ты с утра с измученной голодом женщиной о ливерной колбасе разговаривал – этого я от тебя ожидать не могла. Это такая нечуткость, такая нечуткость. Откуда у нас ливерная колбаса, ежели ты и на обрезки от нее заработать не можешь?

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Я и на обрезки согласный… (снова хочет откусить)

ПРАСКОВЬЯ. Да не покупала я обрезков. Нет у нас лишних денег на обрезки.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ (разглядывает разрез булки). Тогда что же это? (с упреком) Неужто один из ваших любимых шерстяных носков? Слышал я, умелые хлебопеки добавляют в тесто изюму. Вкусно получается. Но чтоб добавлять носки! Такое вижу впервые.

ПРАСКОВЬЯ. А ну дай сюда!

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Нет уж, сам вытащу.

Он сует пальцы в булку, выуживает чей-то нос. Розовый, ровненький.

ПРАСКОВЬЯ. Вот те раз! Что же это такое?

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ (отряхивает нос от крошек). Похоже на нос. Да, и в самом деле, нос человека. Батюшки мои! Всякое видал в жизни, но такого!..

ПРАСКОВЬЯ. А ну дай сюда, сказала! (забирает нос, разглядывает) Ну да, нос и есть! Самый натуральный. Две ноздри и прыщик. Фу, какая гадость! (бросает его на стол)

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Отчего же гадость? Очень красивый нос, прямой, ровный, можно сказать, греческий профиль.

ПРАСКОВЬЯ. А ежели он заразный? Может, у него насморк.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. У кого?

ПРАСКОВЬЯ. У носа.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Простите, Прасковья Осиповна, но вы говорите ерунду. Насморк бывает у человека. У носа насморка быть не может. Нос – это просто воздухозасасывающее и соплеотводящее сопло.

ПРАСКОВЬЯ. Сопле… сопло… Чего?

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Ну, трубка, канал, русло, по которому проходит воздух, либо вытекает жидкость. Были бы вы пообразованней и поменьше о миропорядке думали, таких вопросов не делали бы.

ПРАСКОВЬЯ. Ты мне зубов-то не заговаривай! Говори, чей он и откуда?

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Вам видней. Вы же его в булку положили.

ПРАСКОВЬЯ. Я!?

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Ну, а кто же еще? Вы же хлеб пекли из вчерашней муки.

ПРАСКОВЬЯ. Да я его в глаза не видала!

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Как же он туда попал? Вы и подбросили. (подозрительно) Боже мой! Я теперь все понял. Вот вы как с ним обошлись! Как это жестоко с вашей стороны!

ПРАСКОВЬЯ (испугано). С кем?

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. С дворником хозяйским, Иван Михеичем. С которым все время ругаетесь и говорите ему, что его убить мало. Вот и перешли от слов к делу! Убили его ночью, разрезали на кусочки и спрятали их по разным местам. Чтобы, значит, полиция не нашла тела. А раз нет тела, то нет и дела. Все шито-крыто!

ПРАСКОВЬЯ. Да Бог с тобой! Вот дурак, так дурак! Надо же такую дребедень придумать. Вон он, Михеич, двор метет. Глянь в окошко!

Иван Яковлевич вскакивает, подходит к окну, выглядывает на улицу. Виновато опустив глаза, садится на свое место.

ПРАСКОВЬЯ. Вот дурья голова! У Михеича нос картошкой, а этот-то ровный, греческий. Сразу видать, благородный. По носу человека всю его биографию прочесть можно. Кто он, дворянин али простолюдин, где родился, какой народности, где учился, где служит, какие награды имеет, женат или нет, сколько детей родил. Абсолютно все! Нос – это открытая книга его жизни.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Ну, вы хватили, Прасковья Осиповна! Знамо дело, у всякого вещества есть свое строение, и кое-что в нем можно изучить посвященному человеку.  Но как же можно по носу узнать, какие награды и сколько детей?

ПРАСКОВЬЯ. Просто. Я хоть и не следователь, а соображение имею. Ежели нос чистый, беленький, то и детей нет. Ежели на нем пару царапин, то всего одно дите, ну а ежели весь исцарапанный, то много ребятишек. Они ведь на коленки к родителю лезут, за нос хватают, царапают. И награды тоже. Ежели человек ходит, опустивши нос книзу, стало быть, должность у него паршивенькая и заслуг никаких. Не смеет и глаза поднять. А ежели идет и гордо несет нос перед собою, стало быть, орденоносец. И чина не ниже коллежского асессора. Уразумел, батюшка?

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Ну, вы прямо исследователь человеческой натуры.

ПРАСКОВЬЯ. Еще какой исследователь…

Прасковья Осиповна думает о чем-то, встает из-за стола, отходит, снова подходит, присматривается к супругу, словно хочет его ударить. Иван Яковлевич опасливо следит за ней одним глазом.

ПРАСКОВЬЯ (кричит). Пьяница! Разбойник! Кому ты отрезал нос!? Признавайся, мошенник! Да я сама на тебя донесу полиции! Вот я уж от трех человек слышала, что ты во время бритья так теребишь за носы, что еле держаться. А одному так собирался отсечь нос подчистую. Так приложился бритвой, что кровь пошла. Он тепереча к нам не ходит. Боится за свою жизнь. (зарделась) А такой милый был господин. Я его кофием угощала. Он мне комплиметы говорил…

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Так то от ревности… Не мог сдержаться… (не отрываясь, смотрит на нос). Я его узнал! Ей-богу узнал! Ковалева это нос. Коллежского асессора. Которого я брею каждую середу и воскресенье.

ПРАСКОВЬЯ. Это того важного господина, что говорит высокопарно.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Его самого… (вскакивает) Но я ему нос не резал! Ей-богу, не резал! Что же, я совсем не в разумении!? Я шешнадцать лет людей брею! И простых смертных, и господ. И каких только господ не брил! Что асессора, я трех статских советников брил и одного тайного! Ни кровиночки не было! Ежели бы мне иметь хорошие знакомства, князю какому меня бы  представили, так я бы оглушительную карьеру сделал. Князей бы брил! Сами знаете, в наше время без хороших знакомств и шагу не ступишь. У меня ж руки золотые, талант не пропьешь. Никогда не позволял себе бритвой махать, как ножом. Может, я и пью оттого, что карьера не задалась! (выпустив пар, садится на стул, отдувается) Он у него сам отвалился. Я тут не при чем.

ПРАСКОВЬЯ. Как же может нос у человека отвалиться? Ты чего городишь? Ладно бы лютый мороз был, нос примерз, да и рассыпался. А сейчас март, теплынь. Да ты глянь на него, какой красавец! Как будто только из магазина новехонький. Ни одной трещинки на ём.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Может, у асессора болезнь какая приключилась. Атрофия и отваливание конечностей. Такое бывает, я одну умную книжку читал.

ПРАСКОВЬЯ. Врешь! Никогда я не видала, чтоб ты книжку в руки брал, потому как толком читать не умеешь. Да и нет у нас в доме книжек. Отрезал его спьяну, вот и все! (в ужасе) Что же теперь будет-то!?

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Ничего не будет. Заверну его в тряпку, положу в уголок. Пусть полежит до вечера. А как стемнеет, вынесу. И куда-нибудь выброшу. Никто и не увидит. Отрезали, не отрезали, нам и дела нет. Спросят: «Чужого носа не видали?», а мы знать не знаем, ведать не ведаем. Наша хата с краю, и окна в сторону леса.

ПРАСКОВЬЯ. И слушать не хочу! Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу!? Сухарь ты подгоревший! Умеет только бритвой возить по ремню.  А долга своего не в состоянии  исполнять. Стану я за тебя отвечать полиции! Как нагрянет, да обыщет дом, и обоих в участок.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. (испуганно) Зачем же нас обыскивать?

ПРАСКОВЬЯ. Как это зачем!? Уж, поди, асессор твой Ковалев заявил на тебя в полицию по поводу пропажи. Пришел с носом, ушел без носа. Кто спер нос? Цирюльник! Тебя и поволокут на съезжую. Вон его неси! Куда хочешь неси! Чтоб духу его тут не было!

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ (растерянно). Черт его знает, как это сделалось! Пьян ли я вчерась возвратился али нет, и сказать не могу. По всем приметам происшествие несбыточное. Хлеб – дело печеное, а нос совсем не то, сам растет. Такое со мной впервые. Подрезал, было дело, но чтоб начисто…  И как это я махнул… Ничего не помню.

Цирюльник заворачивает нос в тряпочку, надевает потрепанную шинель, берет картуз, сует сверток с носом в боковой карман. Уходит.

Сцена 2.  Гостиный двор

Ковалев идет мимо торговых рядов. На нем теплая шинель. Лицо наполовину закрыто повязкой светлого цвета. Видны только широко раскрытые, испуганные глаза. На голове цилиндр, надвинутый на лоб. Он оглядывает всех с особой тщательностью. Видит одного важного господина, приглядывается, смотрит внимательней, следует за ним, догоняет, тянет за рукав. 

КОВАЛЕВ. Милостивый государь, позвольте…

Господин останавливается. Он в шинели с бобровым воротником и форменной треугольной шляпе с плюмажем, указывающей на высокий чин. Но лицо вытянутое и глаза маленькие. Очень странное лицо. По щекам густые бакенбарды. Господин держится важно, смотрит свысока, пренебрежительно, лишний раз головы не повернет. 

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК (строго, не глядя на него). Что вам угодно?

КОВАЛЕВ (испуганно). Мне угодно-с! Да, мне угодно… Еще как угодно… Даже и не знаю, как вам это сказать…

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. Ну, говорите! Я слушаю.

КОВАЛЕВ. Мне странно… милостивый государь. Такого не может быть, но оно есть. Вы ведь не тот, за кого себя выдаете…

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК (наконец поворачивает голову). Что такое?! Да как вы смеете!? Я тот, кто я есть! И никто другое! Я – статский советник, уполномоченное лицо.

КОВАЛЕВ. Это вам только так кажется. А на самом деле вы только часть лица. Причем, самая выступающая и заметная. Хотя толку от нее никакого. Но без этой части никак жить не получается. Так что вы должны знать свое настоящее место.

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. Я его и без вас знаю. Ишь, выискался!

КОВАЛЕВ. Как же! Вы от меня сбежали. Я вас целый день ищу. И вдруг нахожу вас и где же? В Гостином дворе. Согласитесь, это странно. Что вам тут делать, носовые платки покупать? Так у меня свои есть.

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. Черт знает, что такое! Никак не могу взять в толк, о чем вы изволите говорить. Объяснитесь. Только покороче. Я спешу.

КОВАЛЕВ (торопливо). Да что же тут объяснять!? Я – майор Ковалев. Мне ходить без носа неприлично. Какой-нибудь торговке, которая продает на Воскресенском мосту очищенные апельсины, можно сидеть без носа. Мелочь считать, не нюхать. Городовому, торчащему на площади, обойтись без носа ничего не стоит. Для него главное – глаза, чтоб все видеть. Извозчику, который сидит позади лошади и вдыхает ароматы конского пота, без носа даже комфортно. А мне-то каково! Будучи во многих домах и знаком с приличными дамами, вступать в разговор с ними, не имея носа, просто предосудительно. Не так поймут. Дама спросит, как я нахожу ее новые духи, а я что отвечу? Чем буду находить? Сочтут за невежу и выгонят в дверь. И ежели я буду по Невскому проспекту гулять без носа? Ведь иные господа сочтут за издевательство над человеческим достоинством. Квартального кликнут и в участок сведут. Вот ведь как!

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. Ничего решительно не понимаю! Не мешайте мне! Я очень тороплюсь! (хочет идти)

Майор, осмелев и набравшись наглости, преграждает ему дорогу.

КОВАЛЕВ. Вот те раз! Куда это вы торопитесь?

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. На службу. Уйдите с дороги!

КОВАЛЕВ. И где же вы служите, позвольте полюбопытствовать?

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. В департаменте уделов.

КОВАЛЕВ. Неужели! И я там служу! Столоначальником.

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. А я директором.

КОВАЛЕВ. Позвольте! Как же это? Этого не может быть! У нас другой директор.

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. Его намедни повысили. На его место назначили меня. Обычное дело. Перестановка кадров. Он пошел на повышение в министерство. Потом я пойду на повышение. На мое место придет кто-то из молодых. Сын старого директора. Он хоть малый и без мозгов, но ведь сын. Сына-то надо куда-то пристроить.

КОВАЛЕВ. Сына, конечно, надо. Кто спорит? Нельзя чиновнику своего сына в военную службу отдавать. Никак нельзя! Но ведь у старого директора нос был? Был! У его сына тоже нос есть. Кто бы взял его на службу без носа? Без мозгов – пожалуйста, а без носа нельзя. Вот ведь в чем дело! Не могу я без носа государству служить.

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. Конечно, не можете.

КОВАЛЕВ (возмущенно). Но вы ведь мой собственный нос! И я прошу вас вернуться на свое место. То есть на мое лицо.

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК (в крайнем удивлении). Чей я нос?

КОВАЛЕВ. Мой.

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК (грозно). Что!? Я – ваш директор! Шутки шутить!

КОВАЛЕВ. Никаких шуток. Я вам сейчас свой дагерротип покажу. Неделю как снялся в ателье Нимейера, что на Гороховой, за галантерейной лавкой. Успел до того, как вы от меня удрали.

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. Как вы смеете! Между нами не может быть никаких отношений. Вы – низкого чина. Я с такими и не разговариваю, только указания даю.

Ковалев достает из портмоне карточку, показывает советнику.

Советник нехотя смотрит на портрет.

КОВАЛЕВ. Ну что, похоже? (прикладывает портрет к его лицу) Просто один в один! Тот же профиль, то же изгиб, те же ноздри.

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. Ну, в общем, имеется некоторое сходство.

КОВАЛЕВ. Да не некоторое, а точная копия! Здесь дело совершенно очевидно. Вы – мой нос. И я вас нашел! Вот так-то! Прошу вернуться на место! Иначе не знаю, что я с вами сделаю! Так высморкаю, что мало не покажется.

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. Бред какой-то! Сказали бы лучше – рука. Или – голова. А то – нос! Ни то, ни се! Надо же, носом меня назвать! Я – статский советник! Это неуважительно к моему чину. За это можно и на дуэль…

КОВАЛЕВ. Почему неуважительно? Нос – наиважнейшая часть лица. Без носа человек, что птица без крыльев. Ни чихнуть, ни полететь. По большому счету, люди и отличаются друг от друга только носами. Рот у всех похожий, глаза, в общем, тоже не сильно отличаются, волосы закрыты шляпой или платком. А носы разные. И таки-и-ие бывают носы, я вам доложу!

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. И с такими носами на высоких должностях сидят.  Один действительный тайный с таким носом до министра дослужился. И представьте, все только и восхваляли красоту его носа. И я не отставал. Мне лично его нос очень нравился. Ну и что, что большой. Зато красивый.

КОВАЛЕВ. Потому что уважали. Но, по моему глубокому убеждению, всякого человека надо уважать! Не жалеть… не  унижать  его  жалостью…уважать надо! Есть у него нос или нету носа, все одно уважать надо! Высокого он чина или низкого, уважайте его. Большого он роста или маленького – уважайте. В добротной шинели он ходит или в плохонькой – уважайте. В департаменте он служит  или шьет панталоны – уважайте. Человек – это звучит гордо!

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. Смотря, какого он чина. Если статский и выше, то гордо. А если коллежский регистратор, то не очень. Ну что такое человек без чина? Неразумное существо, которое красивые и вкусные овощи и фрукты, любовно созданные матушкой-природой, мягкие и нежные хлебобулочные изделия, созданные умелыми руками пекаря, перерабатывает в говно. Вот и вся его деятельность!

КОВАЛЕВ (в сторону). А то у статского другая…

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. Нет, ну бывает, один из сотни что-нибудь полезное для общества сделает, один из тысячи что-нибудь изобретет или придумает, один из миллиона какой-нибудь физический закон откроет, а так, в общей массе, одни говнюки. Только и думают, как бы побольше сожрать и переработать.

КОВАЛЕВ (окончательно обнаглев). Может, хватит философию разводить? Либо вы возвращаетесь на мое лицо, либо я за себя не ручаюсь.

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. А ну покажите! (кивает на повязку)

Ковалев спускает повязку с лица, показывает безносое место. На голом месте под глазами только две маленькие дырочки – воздуховоды. Советник в ужасе отшатывается.

 КОВАЛЕВ. Сами видите! Мне без носа жизнь не мила. Не лицо, а свиное рыло какое-то. И так я был птицей не очень высокого полета, а с таким лицом только по земле ползать, головы не поднимая. Азм есть червь! Представьте, дамы меня таким увидят. Что подумают? Жуть!

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК (решительно). Я к этому отношения не имею. Подите прочь! Уйдите с дороги! Или я тоже за себя не ручаюсь.

КОВАЛЕВ. Хотите подраться? Пожалуйста! Я английский бокс изучал. Как вдарю! (принимает боксерскую стойку)

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК (хмыкает). Ну, попробуйте! Как у вас это получится, интересно.

КОВАЛЕВ (размахивается кулаком). Вот, черт возьми! Это что же, я сейчас заеду своим кулаком по своему носу. То есть расквашу свой собственный нос. (опускает руку)

СТАТСКИЙ СОВЕТНИК. Видишь, до чего ты допился! Пьянь! Поди, проспись! И чтоб завтра в департамент на службу. Я проверю. Не будет на месте, в отставку!

Статский советник важно удаляется. Ковалев задумчиво смотрит перед собой, машет рукой. Когда оглядывается, советника уже и след простыл. Бежит в одну сторону, в другую.

КОВАЛЕВ. Как же это! Стойте! Вернитесь, сударь! Немедленно вернитесь! Я сейчас полицию кликну! (потише) Ага, полицию! Будет она с безносым разговаривать. Как бы самого не заарестовали…  (поспешно уходит)

Сцена 3. Мост над рекою

Иван Яковлевич стоит на мосту через Фонтанку и смотрит вниз на воду. Оглядывается по сторонам, вынимает из кармана шинели тряпку с носом, хочет бросить вниз. Откуда ни возьмись, появляется квартальный надзиратель – статный молодец с бакенбардами, в форменной шинели, высоких сапогах, в треугольной шляпе и со шпагою на боку.  

КВАРТАЛЬНЫЙ (строго). За какою надобностью тут стоишь, приятель?

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ (снимает картуз). Здравия желаю вашему благородию!

КВАРТАЛЬНЫЙ. Нет, приятель, не благородию. Скажи-ка, что ты тут делаешь, на мосту? Это стратегический объект гражданского назначения, стоять на ём не дозволяется. Вдруг война какая, мосты под особым надзором.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Смотрю на воду. (сует руку с тряпкой в карман)

КВАРТАЛЬНЫЙ. Смотреть не запрещено. Запрещено баклуши бить.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Ей-богу, ваше благородие, ходил брить одного капитана. Да остановился на мосту и глянул, много ли рыбы бегает, да шибко ли река идет.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Тебе что за дело, как она идет? Как в прошлом годе шла, так и сейчас идет. Только мусору в воде больше стало. Бумажки, деревяшки, овощные очистки, обертки от конфет, бутылки и прочий мусор, который бросает в воду подлый народ. Руки бы отрубал тем, кто в реку мусор бросает. Нет, приятель, этим не отделаешься. Изволь-ка отвечать правду.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ (бледнеет, запинается). Я и того… говорю правду… то есть не совсем правду, а часть… но ежели сказать всю правду, то, пожалуй, меня и того…

КВАРТАЛЬНЫЙ (хватает его за рукав). Ага, вот ты и попался! Давно за тобою присматриваю. Все жду, не дождусь, когда ты что-нить украдешь. Вот и украл! По глазам вижу, что украл. Я вашу породу  наскрозь вижу. Ходите такие благочинные, а сами так и глядите, где бы чего стянуть. По базару иду, как чуть торговец отвернется, так уж десять рыл к его лотку тянутся, хватают, что под руку попадется. Я к ним, а они шнырь в стороны. Никого не ухватишь.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Бог с вами, ваше благородие! Что мне красть и где? Всё уже украдено до нас.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Такие пройдохи, как ты, завсегда найдут, что украсть. Что ты там прячешь? (показывает на карман) Вынимай!

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Ничего-с! Платок-с!

Он вынимает из кармана тряпку, перед этим ловко вывернув нос и оставив его в кармане. Вытирает тряпкой пот со лба.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Экий у тебя платок скверный! Таким платком и сапоги чистить не станешь.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. По бедности. Где нам шелковые взять? (прячет тряпку в карман) Ежели б мы были господа хорошие, то пили бы утром кофию ведрами, и это… устрицы…

КВАРТАЛЬНЫЙ. Давай-ка, приятель, прогуляйся со мною в участок. Там напишем протокол, в котором ты и объяснишь, с какою целию стоял на мосту.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Ваше благородие, я вашу милость три раза в неделю готов брить без всякого прекословия и без копейки денег. А теперь меня ждет один торговец. Я ему обещался быть дома в этот час и выбрить до макушки. Нехорошо обманывать хорошего человека.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Это пустяки! Меня три цирюльника бреют и за большую честь почитают. А торговец подождет. Скажешь ему, что исполнял гражданскую обязанность, давал показания в полиции.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ (сдается). Христом Богом прошу, ваше благородие, отпустите! Я ни в чем не виноват! Это он сам нос потерял. Асессор то есть. Пришел с носом, ушел без носа. Как он у него отвалился, ума не приложу. А я утром его нос нашел в хлебе и хотел возвратить. Ей-богу, хотел…

КВАРТАЛЬНЫЙ. А ну, дыхни!

Иван Яковлевич дышит ему в лицо. 

КВАРТАЛЬНЫЙ. Вроде тверезый. А отчего горячечный бред? Знаешь что, приятель, я к тебе бриться не приду. Заболел ты, видать. Бледный весь. И руки трясутся. К доктору обратись. Шнырь отсюда!

Иван Яковлевич торопливо уходит.

КВАРТАЛЬНЫЙ (раздражен). Дьявол! С кого бы денег содрать? (оглядывается по сторонам) Это что же я сегодня с пустыми карманами домой приду!? И что, день прожит зря? А мне уже тридцать шесть. Каждый день на счету. (радостно) Эй ты, приятель, а ну стой! Ты, ты, мужик на телеге! Стой, говорю! Чего везешь? Зачем тут с телегой? Почему лошадь старая? Что, не подкованная? И подпруга слабая? А ну, дыхни! Ага, пьяный за руль сел! (радостно потирает руки) Ну, приятель, ты от меня так просто не отделаешься!

Сцена 4. Редакция газеты

За письменным столом, заваленным бумагами, сидит средних лет чиновник и пером что-то выводит на листе бумаги. Затем откладывает перо, достает из кармана мелочь, кладет на стол, считает на счетах. Бормочет что-то себе под нос.

В уголке комнаты сидит скромный молодой человек 23-х лет с длинными русыми волосами, округлым лицом, острым носом, небольшими усами, в старомодном фраке. На его коленях лежит свернутая шинель, сверху потрепанный цилиндр.  

В комнате появляется Ковалев. Его лицо наполовину закрыто повязкой. Чиновник смахивает мелочь в ящик стола.

КОВАЛЕВ (торопливо).  Кто здесь принимает объявления?

ЧИНОВНИК. Мое почтение.

КОВАЛЕВ. Я желаю припечатать…

ЧИНОВНИК. Прошу немного повременить.

Он откидывает последние костяшки на счетах, берет перо, заносит сумму в документ. Затем откладывает перо, встает, отходит к окну, разминает суставы, начинает ходить по комнате.

КОВАЛЕВ. Тороплюсь страшно! Ведь он уйдет! Потом не поймаешь!

ЧИНОВНИК (строго). Обождите! Нам начальство приказало население сразу не принимать. Даже если и делать-то особо нечего. Надо сделать вид, что сильно занят, а потом, когда человек изнеможет ждать, его принять. А все для чего? А все для того, чтоб человек понял, что тут ему не рады. Таков порядок. Инструкция! Понимать надо.

КОВАЛЕВ. Дело жизни и смерти! Поймите, любезный! Ведь умереть можно от этого!

Чиновник вынимает из кармана табакерку, открывает крышку, нюхает табак, громко чихает. Молодой человек в углу даже вздрагивает.

ЧИНОВНИК. И что за нетерпеливый народ! Ведь сказал же вам – инструкция! Не могу сразу принять, хоть убейте! Должны обождать с полчаса. Не меньше.

КОВАЛЕВ. Зачем же мне ждать? Никого в очереди нет.

ЧИНОВНИК. Вы разумный человек? Я же вам объясняю, начальство приказало держать посетителей в ожидании. Потомить, потянуть время, довести до потери терпения. Чтоб человек забыл, зачем пришел. Вот пройдет полчаса, тогда приму.

КОВАЛЕВ (стонет). Но вам же делать нечего!

ЧИНОВНИК. Вот настырный! Никакого сладу с вами нету! Ладно, так и быть, нарушу инструкцию. Получу выговор за то, что вас сразу принял. Кому хорошо от этого?

КОВАЛЕВ. Мне.

Чиновник тяжко вздыхает, садится за стол, поворачивается к Ковалеву.

ЧИНОВНИК. Ну, что у вас?

КОВАЛЕВ. Прошу записать! И дать срочное объявление в вечернюю газету. Случилось мошенничество, плутовство! До сих пор не могу понять, что это такое! Тот, кто ко мне этого подлеца представит, получит достаточное вознаграждение.

Чиновник, взяв перо и макнув его в чернильницу, торопливо записывает его слова на чистом листе бумаги.

ЧИНОВНИК. Позвольте узнать, как ваша фамилия?

КОВАЛЕВ. Зачем фамилия? Мне никак нельзя сказать ее. У меня много знакомых. Статская советница Чехтарева, вдова штаб-офицера Подточина, Александра Григорьевна, у ней дочка Дашенька, очень хорошенькая, я к ней свататься намерен… Вдруг все узнают. Боже сохрани! Позор на всю столицу. И в пять лет не отмоешься.

ЧИНОВНИК. Позвольте! Как же вам подлеца представят, если не написать, кому его доставить?

КОВАЛЕВ. Вы можете просто написать: коллежский асессор, а лучше, состоящий в майорском чине. И приписка: нашедшему обращаться в газету. А вы мне передадите.

ЧИНОВНИК (записывает). Сбежавший был ваш дворовый человек?

КОВАЛЕВ. Какой дворовый! Сбежал от меня нос. Понимаете, мой нос!

ЧИНОВНИК. И большую сумму он с собой прихватил?

КОВАЛЕВ. Кто?

ЧИНОВНИК. Нос-то этот самый.

КОВАЛЕВ. Нос мой собственный пропал неизвестно куда. (показывает на свое лицо) И теперь он разъезжает по всему городу и называет себя статским советником и директором департамента, мошенник. И потому я вас прошу объявить, чтоб поймавший представил его ко мне в самом скорейшем времени.

ЧИНОВНИК. Хорошо, дадим объявление. Как скажете! Не волнуйтесь! С вас восемь рублей.

КОВАЛЕВ. Почему так дорого?

ЧИНОВНИК. Если бы у вас пропал кобель, взял бы с вас полтинник, а за статского  советника меньше восьми рублей взять не могу. Инструкция!

КОВАЛЕВ. Да не советник он никакой, а мошенник. Я потому и прошу найти его и обезвредить.

ЧИНОВНИК. Если не хотите платить, то я не могу дать такого объявления.

КОВАЛЕВ. Это еще почему?

ЧИНОВНИК. Газета может потерять репутацию, если всякий начнет писать несообразности и ложные слухи.

КОВАЛЕВ. Да чем же ложные? Это все как есть!

ЧИНОВНИК (нюхает табак, громко чихает, молодой человек вздрагивает). Вот на прошлой неделе был похожий случай. Пришел господин, дал объявление, что сбежал пудель черной шерсти, заплатил два рубля семьдесят три копейки. Дал приметы пуделя. И вышел пасквиль. Пудель этот был казначей, который прихватил из кассы какого-то заведения три тысячи рублей ассигнациями. Понимаете, какая обида нам нанесена. Мы им нашли пуделя… тьфу, казначея и три тысячи, а они нам – два рубля с копейками.

КОВАЛЕВ. Я говорю не о казначее, а о моем носе. Нос мой сбежал!

ЧИНОВНИК. Я вижу, вы человек веселого нрава и любите в обществе пошутить.

КОВАЛЕВ. Какие шутки! Вот! (опускает повязку с лица) Видите! Свиное рыло, а не лицо. Как с таким в обществе выступать?

Чиновник с удивлением разглядывает его лицо.

ЧИНОВНИК. Ну, это дело медиков! Говорят, есть такие алхимики, которые могут  пришить кому угодно что угодно. Прилепят вам любой нос по вашему выбору за милую душу. Говорят, одному бравому капитану, охочему до женского пола, они заместо носа, потерянного в бою с повстанцами, пришили одну нескромную часть его тела из нижней половины, которую в приличном обществе не принято из панталон вынимать и показывать. Говорят, когда этот нос у него в походном состоянии, еще ничего, висит себе и висит, но когда нос готов к атаке, то дамы приходят в неописуемый восторг. Не угодно ли понюхать табачку?

Он протягивает табакерку Ковалеву.

КОВАЛЕВ. Черт бы побрал ваш табак! Я теперь не могу смотреть на него. Чем я вам буду его нюхать? Чем!?

ЧИНОВНИК. Простите, по недомыслию.

КОВАЛЕВ. И что я медикам в руки дам? Что пришивать-то? Ну, теперь вы видите, что нельзя не напечатать. Вот вам пять рублей и довольно!

Он достает из кармана бумажник, отсчитывает рубли, кладет на стол. Чиновник мгновенно сметает деньги в ящик стола. 

ЧИНОВНИК (нюхает табак, чихает). Напечатать дело небольшое. Сегодня же поместим объявление о вашей пропаже. На этом свете у всех что-нить пропадает. Нет такого человека, который что-нить да не ищет. Для того и газета. Вот приходит к нам один поэт и говорит, что у него из-за безответной любви жизнь пропала. Просит дать объявление, чтоб смысл жизни его нашли и вернули. Иначе покончит с собой. Нам что, мы печатаем. Намедни приходит радостный, нашли ему смысл-то. Барышня эта, от которой он смысл потерял, нашу газету прочитала и к нему вернулась. Вот ведь как бывает!

КОВАЛЕВ. А для меня мой нос – это смысл моей жизни! Понимаете? Не найду, тоже покончу. Я – человек решительный.

ЧИНОВНИК. Хотите совет? Расскажите свою историю тому, кто имеет искусное перо. (показывает на молодого человека в уголке) Пускай опишет это редкое явление натуры в нашей газете. Для пользы юношества и общего любопытства. Нос скорей найдется.

Он манит рукой молодого человека.

Молодой человек встает со своего места, подходит.

ЧИНОВНИК (Ковалеву) Вот, знакомьтесь! Николай Василич Гоголь. Литератор. Подает большие надежды. Пишет  в нашу газету статьи на разные нравственные темы  под псевдонимом Алов. Может, читали?

КОВАЛЕВ. Простите, нет. (Гоголю) Мое почтение! Ковалев Платон Кузьмич, коллежский асессор.

ГОГОЛЬ. Очень рад знакомству! Слышал краем уха вашу незадачу с носом. А что, может поучительная повесть получиться. Ведь что у нас делается! Иные барышни вертят носом во все стороны без всякого приличия. Иные юноши дальше своего носа не видят. Иные господа имеют об себе мнение выше своего носа. Иные деятели суют свой нос в дела, в какие не следует. Иные начальники бормочут себе под нос указания, так что несчастные подчиненные, не расслышав их, получают взбучку. Вот и будет всем наглядный урок! (чиновнику) Так что мой гонорар за статью?

ЧИНОВНИК. Придется немного обождать. Может, зайдете завтра?

ГОГОЛЬ. У вас же деньги сейчас появились! Мне много не надо.

ЧИНОВНИК. Это не те деньги, что мы вам должны, а совсем другие.

ГОГОЛЬ. Какие же другие? Все деньги одинаковы. Что на них написано, то и есть.

ЧИНОВНИК. Не скажите. Начальству деньги сами в карман прыгают. А простому люду отказываются прыгать, как не проси. Инструкция! Понимать надо.

ГОГОЛЬ (огорченно). Вот, так всегда! Останусь сегодня без обеда.

КОВАЛЕВ (Гоголю). Не желаете ли посидеть в трактире? Я угощаю. Отметим знакомство! Я вам расскажу подробно, что со мною произошло. А вы опишете все, как есть.

ГОГОЛЬ. С моим превеликим удовольствием. Обожаю истории из реальной жизни.

Гоголь надевает шинель и цилиндр. И они выходят.

Сцена 5. Невский проспект

Ковалев идет по тротуару, пряча лицо под повязкой. Гоголь идет рядом, внимательно слушает его рассказ.

КОВАЛЕВ. И за что мне такое несчастье? Будь я без руки или без ноги, все бы лучше. Все бы относились с почтением, думая, что я военный инвалид. Будь я без ушей, скверно, но сносно, слышал бы хуже, зато голые места волосами прикрыл. А без носа человек, это черт знает что! Птица не птица, гражданин не гражданин. Ни прав у него, ни уважения. Просто возьми, да вышвырни за окошко. Ладно бы на дуэли нос отстрелили, так ведь сам отвалился. И пропал. Куда пропал, никак в толк не возьму.

ГОГОЛЬ. Как же ваш нос мог потеряться?

КОВАЛЕВ. Сам не пойму. Нет, конечно, потерять можно все что угодно. Голову можно потерять от любви. Фигурально выражаясь. Но ведь нос пропал не фигурально, а на самом деле. Я нахожусь в таком отчаянии, что даже принял одного статского советника за свой нос.

ГОГОЛЬ. О, господи! На кого замахнулись! Вы бы еще генерала приняли за нос.

Они останавливаются.

КОВАЛЕВ. Видите ли, как все началось! Утром, проснувшись, приказал моему слуге Ивану подать зеркало, чтоб взглянуть на прыщик, что вскочил вчерашним вечером на носу, но к своему изумлению, не увидал не только прыщика, но и самого носа. Тотчас приказал одеваться и полетел прямо к обер-полицмейстеру. Чтоб заявить о пропаже в полицию. Но не застал того дома. И в совершенно расстроенных чувствах стал бродить по городу. Забрел в Гостиный двор и вдруг! Батюшки! Вижу, важный господин один в один похож лицом на мой нос. Я за ним. Кричу ему – вернитесь на свое место! А он мне – пошел прочь, пьяница! Чуть мы с ним не подрались! А может, это мой нос и был? Как вы думаете?

 ГОГОЛЬ. Вполне возможно. Почему бы вашему носу не вырядиться важным господином? В искусстве и литературе это называется гротеском. Очень хороший способ, чтобы доходчиво показать уродливые явления действительности.

КОВАЛЕВ. Но живем то мы с вами не в литературе, а наяву. Будь я литературным персонажем, сам бы посмеялся над собой. А живому человеку без носа, знаете ли, совсем не до смеха. Боже мой, штаб-офицерша Подточина с дочкой Дашенькой. Не избежать встречи! Никак не избежать!

Навстречу им идет солидная дама в шляпке с перьями. Рядом с ней премиленькая мадмуазель в красивом капоре. Заметив Ковалева, дамы останавливаются. Гоголь отходит в сторону.

ПОДТОЧИНА. Платон Кузьмич, вы ли это? Вас прямо не узнать!

КОВАЛЕВ. Да, я это, я! Желаю здравствовать, Александра Григорьевна! Мое почтение, Дарья Константинна!

ПОДТОЧИНА. Зачем вы так замаскировались? От знакомых прячетесь? Ой, как конфузно! Отчего к нам не заходите? Были на той неделе, и с тех пор носа не кажете.

КОВАЛЕВ. Ох, боже мой! Было б, что казать. Я это… был несколько приболевши. Оттого и не посещал знакомые дома.

ДАШЕНЬКА. Так вы, Платон Кузьмич, лицо прикрыли оттого, что нездоровы?

КОВАЛЕВ. Именно так, милая Дарья Константина! Боюсь заразить простудою посторонних людей.

ПОДТОЧИНА. Как выздоровеете, нанесите нам визит всенепременно. Мы вас заждались. Дашенька мне все уши прожужжала, все не дождется, когда вы придете.

ДАШЕНЬКА (смутившись). Зачем вы меня, маменька, срамите? И не жду я вовсе. Ну может, самую малость только и жду.

КОВАЛЕВ. Непременно навещу, как только исправлю существующую незадачу.

ПОДТОЧИНА. Никакой незадачи не предвидится. Вы сами давеча говорили, что не прочь посвататься. Я вам скажу по секрету…

ДАШЕНЬКА (еще более смутившись). Маменька, зачем же наши секреты открывать?

ПОДТОЧИНА. Ничего, Дашенька, ничего! Платон Кузьмич – завсегдатай нашего дома. Так что можно считать его почти родственником.

КОВАЛЕВ. Премного благодарен за доверие.

ПОДТОЧИНА. Так вот, скажу вам по секрету, мы двух молодых чиновников, которые делали нам намеки в отношении семейного будущего Дарьи Константинны, попросили не беспокоиться на сей счет. И всех остальных тоже будем отсылать за Можай.

КОВАЛЕВ. Мне что, тоже принять это на свой счет?

ПОДТОЧИНА. Ну что вы! К вам, Платон Кузьмич, у нас с Дашенькой особое расположение! Приходите денька через два. Неужели не выздоровеете?

КОВАЛЕВ (в отчаянии). Да кто же его знает, выздоровею или нет!? Мне бы его найти  и изловить, так я и завтра бы выздоровел!

ДАШЕНЬКА. Кого вы изловить желаете, Платон Кузьмич?

КОВАЛЕВ. Этого… того… как вам сказать… прямо и не знаю… здоровый дух хочу найти. Вот кого! Как найду его, так сразу к вам с визитом.

ПОДТОЧИНА. До скорой встречи!

ДАШЕНЬКА. Ждем с нетерпением!

Дамы удаляются.

Ковалев прислоняется к стене дома. Гоголь подходит к нему.

ГОГОЛЬ (участливо). Что, вам плохо?

КОВАЛЕВ. Пропал, пропал ни за что ни про что, пропал даром, ни за грош! Ну, как свататься в таком виде? Как невесте объяснить мое недомогание? Что она подумает? Что мне, как любопытной Варваре, на базаре нос оторвали? Зачем ей чрезмерно любопытный муж? Ну, зачем! Да еще с таким лицом, от которого при свете содрогнешься. Эх, не будет у меня семейной жизни!

ГОГОЛЬ. Да, вам, Платон Кузьмич, лицо лучше на свету не показывать. (задумчиво) А что в ней, в семейной жизни, хорошего? Вся эта кутерьма, все эти наряды, модные лавки! Голова заболит от скуки, скулы сведет. На этом свете и так скучно, господа, а в женском обществе тем более. У меня семейной жизни, пожалуй, тоже не будет.

КОВАЛЕВ. Вам-то что горевать, Николай Василич! У вас вон нос какой орлиный! С таким носом не то что жениться, в Сенате можно заседать. Я бы с таким носом, как у вас, оглушительную карьеру сделал и на графине женился с приданым в двести тысяч. Не тратьте время на литературу, а женитесь на графине. Вот мой вам совет!

ГОГОЛЬ. Ничего хорошего в моем носе нет. Он как-то сразу выдает мое южное происхождение. А если я скажу вам что-то вроде: «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои», то вы сразу и поймете, откуда я родом.

КОВАЛЕВ. Мне все равно, откуда вы родом. Я вижу, что вы человек добрый и готовы помочь всякому. Особливо советом. Жду, не дождусь от вас хорошего совета, как мне дальше быть.

ГОГОЛЬ. Прямо и не знаю, какой вам совет дать! Думаю, начать вам надо с того, чтоб нос свой пропавший отыскать.

КОВАЛЕВ. Да, вы правы! Отыщу этого мерзавца, который от меня удрал, и вызову его на дуэль за нанесенное мне оскорбление. Стреляю я неплохо, честь свою спасу.

ГОГОЛЬ. Стреляться со своим носом надумали! А как убьете его? Навеки без носа останетесь!

КОВАЛЕВ. И то правда! (с отчаянием) Что же мне делать!? Что!?

ГОГОЛЬ (пожимает плечами). Не знаю! Мое дело пересказывать читателю все, что происходит на моих глазах. А как вам из этой ситуации выпутываться, даже не представляю. Оставьте все, как есть. Это самое лучшее. Живите, как жили, ходите на службу, встречайтесь с женщинами, посещайте общество. Все привыкнут. К уродству быстро привыкают, как и к красоте. Сначала будут сторониться, потом вас зауважают за вашу стойкость, потом вы станете популярным, потом это в моду войдет. В обществе это быстро делается.

КОВАЛЕВ. Неужели и на носы мода бывает?

ГОГОЛЬ. Конечно! И еще какая! Вот один без носа прошел, затем второй, третий. Обернешься, а вокруг одни безносые ходят. Известные всей стране люди станут на публике без носа появляться. Как скажет глупость во всеуслышанье, так сразу все поймут, что он без носа. Все-то думали, что он с носом, а он, оказывается, без. Журналы станут портреты безносых печатать. На обложке. И начнешь чувствовать себя неловко, нос в воротник прятать. Все  будут стараться показать, что и у них тоже носа нет, как у большинства. Люди, у которых еще хоть какой-то нос остался, станут обращаться к медикам, чтобы им носы покороче сделали или совсем оттяпали. Если у всех в голове носа нет, то зачем лишний иметь. Мода – вещь жестокая.

КОВАЛЕВ. И не говорите. Из любого пустяка моду сделают.

ГОГОЛЬ. Еще бы! Я ведь историю преподаю. Чего в ней только не было! То все рисуют родинки на щеке размером с пуговицу из-за того, что мадам Помпадурша с такой родинкой ходит, то напудренные парики вся Европа носит, потому что король-солнце свою сифилитическую плешь изволил париком прикрыть и приказал всем тоже парики носить. А знаете, зачем парики пудрили? Да чтоб в них гниды не завелись. Вот вам  и вся мода!

КОВАЛЕВ. И ведь у нас в России тоже вовсю парики носили.

ГОГОЛЬ. Так и сейчас друг перед другом бакенбардами хвастают. Вон смотрите, тут на Невском, каких только нет бакенбард: бархатные, атласные, черные, как соболь или уголь, сизые, рыжие! А что в них, в этих гривах на щеках? Да никакого смысла нет, один пшик!

КОВАЛЕВ. Как же без бакенбард? Совсем  голое лицо выходит.

ГОГОЛЬ. Голое оно, когда без носа. А без бакенбард – красивое. Поверьте мне, как бывшему слушателю Академии художеств.

КОВАЛЕВ (смущенно). И то правда.

ГОГОЛЬ. Вот, представьте, вдруг ни с того ни с сего наступит такая мода, когда барышни и дамы вместо платьев станут носить мужские панталоны. Что вы на это скажете?

КОВАЛЕВ. Барышни и дамы? В мужских панталонах? Бред сумасшедшего! Такого никогда не будет. Никогда общество не дойдет до такого извращения!

ГОГОЛЬ. Не просто в мужских панталонах, но еще и с драными коленками. И чем больше дырка, тем лучше. Представьте, гуляем мы с вами по Невскому, как обычно, во фраках и цилиндрах, а нам навстречу модные барышни в разодранных панталонах. Из самой дрянной ткани, да еще и синего цвета. В каких даже нищие стесняются ходить. Ну, каково?

КОВАЛЕВ. Если барышни станут носить мужские панталоны с драными коленками, тогда мир окончательно сойдет с ума. Ни один порядочный мужчина не захочет жениться на такой сумасшедшей.

ГОГОЛЬ. И я так считаю. Но порой такая чепуха совершенная делается на свете, что и пером не описать.

КОВАЛЕВ. Так вы где служите, любезный Николай Василич?

ГОГОЛЬ. В прошлом годе еще служил в департаменте уделов министерства внутренних дел, но не смог терпеть чинопочитание. Это унижает человека. Сейчас преподаю историю в Патриотическом институте. Мои младшие сестренки, Лизонька и Анечка, обучаются в нем, так что все мое жалование уходит на оплату их обучения. Но я вовсю занимаюсь литературой. Повести пишу, пьесы. Задумал еще одну поэму в прозе, да никак сюжет в голове не сложится. Мне бы какой-нибудь хороший анекдотец найти, так я бы такую смешную комедию написал!

КОВАЛЕВ. И много платят за литературу?

ГОГОЛЬ. Не очень. С трудом хватает, чтоб снимать комнату, да расплачиваться с кухаркой. Но зато я – свободный человек. Делаю, что хочу, говорю, что думаю. Так что, идем в трактир?

Ковалев отлепляется от стены, и они вместе с Гоголем заходят в первую попавшуюся дверь, над которой висит вывеска с надписью «Трактiръ» и нарисованной на ней куриной лапой.

Сцена 6. Квартира цирюльника

Иван Яковлевич, стоя перед столом, точит бритву на наждачном камне. Прасковья Осиповна, сидя в сторонке, вяжет. Входная дверь (если она есть на сцене)  распахивается. На пороге стоит квартальный надзиратель. В его руке сложенная газета.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Вот ты и попался мне, мерзкая рожа!

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ (испуганно). Желаю здравия вашему благородию… (откладывает бритву)

КВАРТАЛЬНЫЙ. Здравие у меня будет, когда такие как ты, мошенник, будут сидеть  на съезжей.

ПРАСКОВЬЯ. За что вы наговариваете на моего бедного супруга, ваше благородие? Он ничего плохого не делал. И хорошего тоже.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Не делал, да! А что ты мне плел на мосту про какой-то украденный тобою нос?  Вот в газете объявление, что у некоего майора пропал нос, и он ищет его по всему городу. Ты и отрезал, бритвенное отродье!

Он размахивается газетой, чтобы заехать ею цирюльнику по затылку. Тот защищается от возможного удара обеими руками.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Ей-богу, я не резал! У него нос сам отвалился. И прямиком в корзину с мукой. Оттого его и не сразу заметили. Обнаружили только, когда он в хлебе нашелся. Я, было, нацелился из него бутерброд сделать, да вовремя спохватился.

КВАРТАЛЬНЫЙ. У кого он отвалился?

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. У господина Ковалева, коллежского асессора, что живет вот  тут  по соседству, на Садовой улице. Я хотел ему возвратить, но не застал его дома.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Неси сюда нос и одевайся! Поедешь со мной в участок, дашь показания под протокол и посидишь у нас в камере до суда.

Прасковья Осиповна приносит нос, завернутый в тряпочку, подает квартальному. Тот разворачивает, рассматривает нос, заворачивает в тряпку, сует в карман.

ПРАСКОВЬЯ. За что же сажать человека, ежели он не виноват? Если бы он нос отрезал, так на носу бы засохшая кровища была. А так нос чистенький, гладенький, словно только из магазина. И если бы у асессора нос резали, он бы кричал так, что в Москве услышали. По всему видать, сам отвалился. По какой причине, нам не ведомо. Я хоть и не следователь, а соображение имею.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Поговори еще, дурья баба! Тут классовое преступление – причинение тяжкого вреда здоровью дворянина. Лет пять Сибири твоему разбойнику светит. А ежели выяснится, что он совершил его умышленно, так все десять лямку тянуть придется.

ПРАСКОВЬЯ (машет руками). Господь с вами! За один маленький нос – десять лет каторги!? Да это уму не растяжимо. За убийство человека меньше назначают.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Это смотря кого убить. Иного проходимца, казнокрада и мошенника и стоит умертвить. За это медалью награждать надо, а не наказывать. А ежели иного воришку карета переехала, так за этот подвиг полпуда овса надо лошади выписать, а не хлестать ее.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ (испуганно). За что же меня в каторгу? Я не вытворял ничего. Ни умышленно, никак.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Ничего не знаю! Закон един для всех. Тяжкий вред налицо. Вернее, на лице пострадавшего дворянина. Стало быть, приговор вступает в силу с момента ареста. Считай, ты уже арестован.

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ (просящим тоном). Ваше благородие, может мы как-нить договоримся полюбовно? Я знаю вас давно, вы меня знаете давно. Мы почти родственники. Почему бы нам с вами не сойтись в цене?

КВАРТАЛЬНЫЙ. Ты на что это намекаешь? На взятку должностному лицу? Это преступление карается еще строже, чем тяжкий вред. Нам начальство так и говорит – ежели берете взятку, стало быть, совершаете не токмо страшный грех, но и уголовно наказуемое деяние. Потому я взятку никогда в жизни не возьму. Понял, христопродавец?

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Упаси Бог, какая взятка! И в помышлении не имел ничего такого! Будто я не понимаю, что это страшный грех. Просто хочу вам денег дать. Чтоб вы меня отпустили.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Ну, так давай! А то стоим тут, разговариваем, а время идет.

Иван Яковлевич умоляюще смотрит на жену. Прасковья Осиповна отходит к комоду, возвращается, подает квартальному ассигнацию большого достоинства.

КВАРТАЛЬНЫЙ (вертит ее в руке). Это что, всё? Да я за такие суммы и воришек не отпускаю!

ПРАСКОВЬЯ (отдает еще несколько купюр). Больше нет ни рубля. Все, что на черный день отложено. По всему выходит, что он наступил.

КВАРТАЛЬНЫЙ (убирает деньги в карман). Ладно, пока хватит и этого. (цирюльнику) Но смотри, каторжная рожа, ежели еще кому-нить нос отрежешь, пеняй на себя. Такой суммой не отделаешься. Заплатишь по полной. В Сибирь у меня поедешь!

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ. Нешто мы не понимаем, ваше благородие? Я за вас готов жизнь отдать. Завсегда услужить готовы. Кому скажете, тому и отрежем. Как прикажете, так и сделаем! Вы только намекните, что у человека на теле лишнее, а уж там сообразим, как исполнить в чистом виде.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Ладно, смотри у меня!

Квартальный грозит кулаком цирюльнику и выходит.

ПРАСКОВЬЯ (отдувается, садится). Вот происшествие, так происшествие! Надолго скуку разогнало. Разве что билеты на это представление больно дорогие оказались. Не приведи господь еще раз такое пережить. Вот ведь жизнь какая подлая! Работаешь как проклятый, стараешься изо всех сил, годами во всем себе отказываешь, какие никакие крохи скопишь на старость, и вдруг приходит власть и все отбирает. Видите ли, у какого-то чиновника нос отвалился, а ты плати за это! (вытирает выступившую слезу)

ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ (тяжко вздыхает). Да уж…

Сцена 7. Квартира Ковалева

Гоголь скромно сидит у стеночки. Ковалев разглядывает в зеркало, стоящее на комоде в красивой рамочке, свое безносое лицо.  

КОВАЛЕВ. Экая пасквильная рожа! Просто-таки на свинью стал похож. Не приведи господь, такое в темноте увидать. Невероятно, чтобы  нос бесследно пропал, никаким образом невероятно. Это все во сне мне снится или просто грезится. Не сочтите за труд, Николай Василич, ущипните меня что есть силы ну вот хоть за локоть.

ГОГОЛЬ (встает, подходит). Никакого труда нет. Вот, пожалуйста!

Щиплет Ковалева за локоть. Ковалев вскрикивает, потирает руку.

КОВАЛЕВ. Нет, пожалуй, я не сплю, а действую и живу наяву.

ГОГОЛЬ. В этом нет никаких сомнений, Платон Кузьмич. Если бы это был ваш сон, то и мне снилось бы то же самое. А постольку поскольку один и тот же сон двум разным людям не снится, стало быть, это явь. Хотя чего в нашей жизни не случается…

КОВАЛЕВ. Вот канитель какая! Ежели бы пропала серебряная ложка или часы, я бы отнес это к нечестности моего слуги Ивана. Но не мог же он дойти до такой крайности, чтобы украсть у своего господина нос. Ведь спросить у него, ни за что не сознается, мерзавец.

ГОГОЛЬ. Знаете, Платон Кузьмич, я не так долго живу на свете, всего двадцать три года, но уже успел заметить, что у нас в России могут украсть все что угодно.

КОВАЛЕВ. Но каким же образом его украли? Да, цирюльник Иван Яковлич брил меня накануне. Но если бы он мне нос отрезал, я бы это непременно почувствовал. Я же не бревно бесчувственное. Да и рана от бритвы не могла  бы так скоро зажить и быть гладкою, как блин. Ведь ни одного шрама не видать. Словно носа тут никогда и не было. Но вот же, на карточке он есть! Успел сняться до происшествия. Cмотрите!

Он вынимает из ящика комода дагерротипную карточку, показывает Гоголю. Гоголь рассматривает портрет асессора, сокрушенно качает головою.

ГОГОЛЬ. Вот что я вам скажу, Платон Кузьмич. В моей родной Малороссии ходит много сказаний о нечистой силе: ведьмах, колдунах, чертях и оживших утопленниках. Я и сам обожаю эти легенды и вовсю использую их в своих повестях. Хотя бы прочтите мою «Ночь перед Рождеством». Чего там нечистая только ни вытворяет! И я думаю, что в вашем случае никак без нее не обошлось. Несомненно, кто-то из ваших недругов наслал на вас колдунью. Они на такие дела мастерицы. Что нос, иной раз так наколдуют, что из человека душа вон. А потом все гадают, от чего человек помер. Вроде не хворал ничем, и вдруг раз и нету.

Ковалев задумчиво ходит по комнате из угла в угол, наконец, хлопает себя ладонью по лбу.

КОВАЛЕВ. Вот же кто! Вне всякого сомнения, это Александра Григорьева, которую мы с вами повстречали днем на Невском. Она ведь сама сказала, что будет отваживать претендентов  на руку ее дочки Дашеньки. Наверняка, хочет найти жениха с состоянием посолидней моего. Стало быть, она решилась испортить мне лицо и наняла для этого колдовку-бабку. Ведь с такой физией мне никак нельзя жениться. Теперь все понятно!

ГОГОЛЬ. Вы зря наговариваете на бедную женщину. Мне напротив показалось, что мадам Подточина не прочь выдать за вас дочку.

КОВАЛЕВ. Это все отговорки, чтобы скрыть свою истинную цель! Да, она сказала, что хочет выдать за меня Дашеньку, но разве можно верить женщинам? Нет, мне хоть и тридцать три, и пора бы уж завести семью, хотя я бы погулял еще лет пяток, но уж больно Дашенька – премилое созданье, упускать не хочется. Я в глубине души ее даже люблю. Если потеряю ее насовсем, душа ведь болеть будет.

ГОГОЛЬ. В таком случае, нос находится во владении мадам Подточиной. Ведь колдунья наверняка отдала ваш нос ей.

КОВАЛЕВ. Вне всякого сомнения! Боже, это счастье, что я встретил вас в момент моего несчастья, любезный Николай Василич. Вы направили меня на путь истинный!

ГОГОЛЬ. Вы явно преувеличиваете мои скромные заслуги, Платон Кузьмич.

Ковалев подходит к двери, открывает, кричит в коридор.

КОВАЛЕВ. Иван, одеваться! (Гоголю) Надеюсь, вы не оставите меня в беде, Николай Василич, и посетите вместе со мною дом этой интриганки.

ГОГОЛЬ. Непременно! Я ведь должен следить за развитием сюжета. И все видеть своими глазами. Я не из тех литераторов, что сидят по своим кабинетам и выдумывают небылицы. Настоящий писатель должен быть в гуще событий, чувствовать дыхание самой жизни. Мне так кажется…

Действие второе

Сцена 1. Дом Подточиной

Мадам Подточина и Дашенька сидят в гостиной. Маменька вяжет, дочка читает книгу. Входит пожилой слуга в ливрее, с густыми бакенбардами.

СЛУГА. Господин Ковалев Платон Кузьмич и ним его приятель. Прикажете принять?

ПОДТОЧИНА. Конечно, принять! Скорее! Неужели выздоровел!

Входят Ковалев и Гоголь. Оба во фраках, раскланиваются. У Ковалева пол-лица закрыто повязкой светлого цвета.

КОВАЛЕВ. Желаю здравствовать, уважаемая Александра Григорьевна и любезная Дарья Константинна!

ПОДТОЧИНА (откладывает вязанье, встает). Как ваше здоровье, Платон Кузьмич? Поправили его? Вижу что нет, снова у вас на лице эта ужасная повязка.

КОВАЛЕВ. Почел бы за честь поцеловать ваши ручки, но, к сожалению, не могу доставить себе такого удовольствия. Позвольте представить вам моего приятеля и помощника. Гоголь Николай Василич. Он хоть и молод, но уже известный литератор. Подает очень большие надежды.

Гоголь подходит, целует ручки сначала Подточиной, затем Дашеньке.

ДАШЕНЬКА. Неужели, вы и вправду литератор?

ГОГОЛЬ. Именно так! Пишу повести и статьи, издал даже две книги. Одна из них «Вечера на хуторе близ Диканьки» называется. Не имели чести прочесть?

ДАШЕНЬКА. Что-то такое слышала. Но, к своему стыду, еще не читала.

ГОГОЛЬ. Очень советую! Получите незабываемое удовольствие. Там много смешного и поучительного. Но я ведь не только литератор, но и поэт. Издал поэму собственного сочинения. «Ганц Кюхельгартен». Не слышали о такой?

ДАШЕНЬКА. Простите, не довелось.

ГОГОЛЬ. Вот несколько строк из нее:

Волнуем думой непонятной,

Наш Ганц рассеянно глядел

На мир великий, необъятный,

На свой незнаемый удел.

Доселе тихий, безмятежный,

Он жизнью радостно играл.

Душой невинною и нежной

В ней горьких бед не прозревал…

ДАШЕНЬКА. Какие чудные стихи! И где я могу всю поэму прочесть?

ГОГОЛЬ. Нигде. Я почти весь тираж сжег собственными руками. Осталось всего несколько экземпляров, кто успел купить. Теперь библиофилы перепродают их за сумасшедшие деньги. Моего годового жалования не хватит. Знал бы, ни за что не стал сжигать. Мне бы сожженных экземпляров до конца безбедной жизни хватило. А она в нынешний век, к сожалению, короткая.

ДАШЕНЬКА. Зачем же вы сожгли свою поэму?

ГОГОЛЬ. В порыве самокритики. Вот сочинишь что-нибудь необычное и сам не поймешь, что вышло. Когда хорошее настроение, нравится, когда плохое – сжигаешь. И так по нескольку раз за месяц.

КОВАЛЕВ. Любезный Николай Василич, я вижу, вы мастер барышень развлекать, но позвольте вам напомнить – мы здесь не за этим.

ПОДТОЧИНА. Присаживайтесь, господа, прошу вас. Сейчас прикажу чаю подать!

Она подходит к двери, отдает приказание слуге.

Ковалев и Гоголь садятся на диван.

КОВАЛЕВ (откашливается). Простите, Александра Григорьевна, но я должен высказаться со всею прямотой. Вот, Николай Василич – свидетель, как я мучался сомнениями, прежде чем навестить вас и вашу прелестную дочку Дарью Константинну. Но не смог пересилить желания высказать вам все, что у меня в душе накипело.

ПОДТОЧИНА. Говорите, говорите, мы вас внимательно слушаем.

КОВАЛЕВ. Все дело в том, что повязка на лице у меня неспроста и совсем не потому, что я болен простудою. Я скрываю ею очень важное событие, которое повернуло всю  мою жизнь вспять.

ПОДТОЧИНА. Какое же событие, Платон Кузьмич?

КОВАЛЕВ. Сейчас расскажу. Могу даже показать, если это не введет вас в расстройство чувств. Но, посоветовавшись с моим приятелем Николай Василичем, я твердо решил, что именно вы, Александра Григорьевна, имеете к этому событию самое непосредственное отношение. Не могу понять странного с вашей      стороны действия. Будьте уверены, что, поступая таким образом, вы ничего не выиграете. Я имею твердые намерения жениться на вашей дочери Дарье Константинне, и вы ничуть не принудите меня отказаться от своего желания. Поэтому прошу вас вернуть мне то, что вы у меня взяли.

ПОДТОЧИНА. Боже мой, сколько слов! Только я ничего не поняла. К чему я имею отношение и что я у вас взяла?

ДАШЕНЬКА. Мы у вас пока еще ничего не брали, Платон Кузьмич!

ГОГОЛЬ. Позвольте мне изъясниться покороче. Платон Кузьмич полагает, что вы отобрали  у него его нос и просит вас вернуть его назад. Вот и все!

ПОДТОЧИНА. Хоть и короче, чем было, но опять же ничего не понятно! Если вы литератор, Николай Василич, то могли бы говорить и ясней. Какой нос?

ГОГОЛЬ. Нос господина Ковалева, коллежского асессора, который находится перед вами и скрывает отсутствие носа вот этой самой повязкой.

КОВАЛЕВ. Что же тут непонятного?

Подточина переглядывается с Дашенькой. Обе пожимают плечами от недоумения.

ПОДТОЧИНА. Помилуйте, Платон Кузьмич, мы, женщины, не всегда способны уловить суть некоторых вещей, особливо, когда о них говорят мужчины. Может, им надо говорить другими словами.

КОВАЛЕВ. Какими словами еще говорить? Все же ясно, как божий день! Очевидно, найдя более достойного претендента на руку Дарьи Константинны, вы не придумали ничего лучшего, как похитить у меня нос. Для чего и подослали ко мне колдунью. Вы сами говорили при нашей последней встрече, что будете всех отсылать за Можай. То есть вы намерены оставить меня с носом?

ГОГОЛЬ. Весьма забавный каламбур. Надо будет обязательно вставить его в повесть.

ДАШЕНЬКА. Разве мы что-то у вас похитили!?

ПОДТОЧИНА. Ваши обвинения, Платон Кузьмич, не только беспочвенны, но и обидны. Мы не нашли никакого другого претендента, Дашенька готова дать вам свое согласие, я тоже, и поэтому мы ничего не похищали. Ежели вы имеете в виду свою личную свободу, которую мы у вас похищаем, то если вы уж так ею дорожите, оставайтесь холостым. К чему тогда все эти разговоры о сватовстве?

КОВАЛЕВ. Зачем мне свобода с таким ущербом? Хороша свобода – сидеть в четырех стенах, не имея возможности выйти в общество. Я говорю о носе, только лишь о моем носе. И почитаю своим долгом вас предуведомить: если мой нос не будет сегодня же мне возвращен, то я принужден буду прибегнуть к защите закона.

ДАШЕНЬКА. Боже, что он говорит! Я не могу этого слышать! (закрывает лицо руками)

Слуга вносит поднос с чайными чашками.

СЛУГА. Прикажете подать?

ПОДТОЧИНА. Прочь! Сейчас не до чая!

Слуга выносит поднос вон.

ПОДТОЧИНА. Милостивый государь! Меня удивляют ваши претензии. Бывал у нас господин Потачников Филипп Иваныч, искал руки моей дочери, но я не подавала ему никакой надежды. Если вы разумеете, что я хотела оставить вас с носом, то есть дать вам формальный отказ, то все не так, как вы изволите думать. Если вы теперь же посватаетесь законным образом, я готова сей же час удовлетворить вас. Это составляло всегда предмет моего живейшего участия.

ГОГОЛЬ (Ковалеву). Мадам Подточина самым достоверным образом не виновата. Поверьте моей проницательности и чутью. Жизнь научила меня разбираться в людях.

КОВАЛЕВ (растерянно). Похоже, что так. (встает, подходит) Боже мой, любезная Александра Григорьева, простите великодушно мои нападки. Теперь я понимаю, что вы не участвовали в этом похищении. Прошу прощения за все, что я тут наговорил. Вашу дочь я люблю всем сердцем, но пока не верну пропажу, свататься не могу.

ДАШЕНЬКА. Зачем же все эти намеки и ваши визиты!? Я так надеялась и ждала! А вы меня обманули!

КОВАЛЕВ (бормочет). Никоим образом… Не обманывал… Я хочу жениться. Но потом. Когда-нибудь. Через неделю. Через месяц. Только не сейчас. Я даже не имею сил снять повязку. И вынужден откланяться. (кивнув, спешно выходит)

ДАШЕНЬКА. Что все это значит? Маменька, я опозорена? Мне устроить истерику или не надо? Может, просто расплакаться?

Она бросается на грудь матери. Александра Григорьевна обнимает ее.

ПОДТОЧИНА. Погоди пока. Чего зря слезы лить! (Гоголю) Что вы с нами делаете? Видите, до чего ваш друг довел невинное созданье? Делал нам реверансы, хотел свататься и в сторону. Так порядочные люди не поступают.

ГОГОЛЬ (встает). Вам надо простить его, Александра Григорьевна. Он несчастный человек. От отчаяния совсем потерял голову. И хоть он потерял один нос, это все равно что потерять всю голову. Прощайте! (тоже выходит)

ДАШЕНЬКА. Маменька, что же это такое происходит!?

ПОДТОЧИНА. Вот как современные кавалеры поступают! Нет, ну сказал бы, все деньги в карты проиграл и не может оплатить свадьбу. Мы бы поняли. А то нос потерял! Надо же такую глупость придумать! Интересно, а если б ты ему сказала, что ногу потеряла, когда по модным лавкам ходила. Пошли искать, ноги нет. Убежала куда-то. Что бы он об тебе подумал?

ДАШЕНЬКА. А зачем у него повязка на лице?

ПОДТОЧИНА. Знамо зачем! Для устрашения! В старину морские пираты себе глаз завязывали, бандиты этакие, чтоб на жертву страху нагнать. Сама читала. А этот, видите ли, нос перевязал! Чтоб, значит, на невесту страху нагнать, все ее приданое себе отобрать, а затем не жениться.

ДАШЕНЬКА. Как же можно приданое отобрать, не женившись?

ПОДТОЧИНА. Я почем знаю!? В наше время лихих людей да всяких мошенников пруд пруди. Уж такую конфузию изобретут, так хитро вокруг пальца обведут, что сама не поймешь, как всю свою собственность им в руки и отдашь.

ДАШЕНЬКА. Неужто Платон Кузьмич таков есть?

ПОДТОЧИНА. Почему бы и нет! Одно слово, пират! Надо же, литератора с собой притащил. Видела, какой хищный нос у этого литератора? Таким носом только вынюхивать, где что плохо лежит. Сам стишки читает, а тем временем зырк по углам. Да и фамилия у него какая-то лиходейская – Гоголь.

ДАШЕНЬКА (всплескивает руками). Боже мой!

Сцена 2. Квартира Ковалева

Ковалев лежит на постели, отвернувшись к стене. В комнату входит Гоголь, за ним квартальный надзиратель. Гоголь указывает шляпой на Ковалева.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Здесь проживает коллежский асессор Ковалев?

ГОГОЛЬ. Да, да, вот он!

КОВАЛЕВ (не поворачивая головы). Ну да, живет здесь. Но он сейчас отсутствует.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Где же он находится?

КОВАЛЕВ. Дома. Я – майор Ковалев. Но я отсутствую.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Как это понимать?

КОВАЛЕВ. Как хотите, так и понимайте! В данный момент меня нет.

Гоголь виновато пожимает плечами.

КВАРТАЛЬНЫЙ (строго). Ну, а если, господин хороший, мы вас заарестуем и препроводим к нам в участок, вы тоже скажете, что отсутствуете? И ежели посодим в нашу лучшую камеру со всеми удобствами, тоже будете говорить, что вас нет?

КОВАЛЕВ. За что же меня арестовывать?

КВАРТАЛЬНЫЙ. За неподчинение властям.

КОВАЛЕВ. Я согласен подчинятся. Я что, против? Когда буду присутствовать, тогда и подчинюсь.

КВАРТАЛЬНЫЙ. А с кем я имею честь говорить? С тенью, с призраком, с фантомом?

КОВАЛЕВ. С недочеловеком.

ГОГОЛЬ. Понимаете, ваше благородие, не может человек ощущать себя полноценным, если у него отсутствуют важные части лица. Говорит, ходит, спит, ест, а в обществе не показывается. По причине отсутствия присутствия.

Квартальный надзиратель тяжело отдувается и садится на стул, стоящий в уголке.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Вы мне всю голову заморочили! Так что у вас отсутствует?

КОВАЛЕВ И ГОГОЛЬ (вместе). Нос!

КВАРТАЛЬНЫЙ. Так я и пришел к вам по этому самому делу! Вы давали объявление в газету?

Ковалев поворачивается, садится на кровати, спустив босые ноги на пол. Его лицо закрыто повязкой до самых глаз.

КОВАЛЕВ. Так точно!

КВАРТАЛЬНЫЙ.  Ваш нос теперь найден!

КОВАЛЕВ (вскакивает). Что вы говорите!? Не может быть!

ГОГОЛЬ. Каким же образом вы его обнаружили? Это очень интересно с точки зрения сюжета. Потом опишу все в подробностях.

КВАРТАЛЬНЫЙ. Странным случаем. Его перехватили на выезде из города. Ехал в дилижансе по дороге в Ригу. И пашпорт был выписан на имя важного чиновника, директора департамента. И поначалу все приняли его за важного господина. Такого на себя форсу напустил! Но постовые на заставе разглядели повнимательней и увидали, что это никакой не важный господин и никакой не директор, а всего лишь обычный нос. Натурально нос! Когда привезли его к нам в участок, я так и обомлел. Вроде человек, а вроде как нос. Раздели, обыскали, допросили. Оказалось, нос и есть.

КОВАЛЕВ. Где же он!? Где!? Я сейчас побегу на опознание!

КВАРТАЛЬНЫЙ. Никуда бежать не надо! Бегают воришки, которые крадут вещи. Зная, как он вам нужен, я принес его с собою.

Он достает из кармана бумажный сверток, разворачивает. В скомканной бумаге лежит нос Ковалева. Асессор хватает его в руки, не может наглядеться. Гоголь подходит, тоже с нескрываемым интересом рассматривает нос.

КОВАЛЕВ. Он самый! Мой прекрасный, мой любимый, мой драгоценный нос! И прыщик любимый мой! Боже, ты есть на небе! Ты услышал мои молитвы!

ГОГОЛЬ. Поздравляю! Вы, Платон Кузьмич, все-таки нашли свое счастье!

КВАРТАЛЬНЫЙ. А главный участник в этом деле – мошенник цирюльник с Вознесенского проспекта, который сидит теперь у нас на съезжей. Я давно подозревал его в пьянстве и воровстве. Он еще третьего дня стащил в одной лавке дюжину пуговиц. Торговец так и показал на него.

КОВАЛЕВ. Боже, вы меня спасли, ваше благородие! Вы спасли мою жизнь! Теперь  я готов заявить, что присутствую. Я тут, я дома! Я есть на свете! Я – человек! А человек – это звучит гордо.

ГОГОЛЬ. Особенно, когда он с носом.

КОВАЛЕВ. Я могу выходить в общество, я могу жениться, я могу жить! Боже, как я счастлив! Я обязан вам по гроб жизни.

КВАРТАЛЬНЫЙ. По гроб не надо. Зачем мне гроб? Но от хорошенькой суммы не отказался бы. Очень большая дороговизна поднялась на все съестные припасы. А жалование наше, сами понимаете… У меня дома сидят теща, жена и двое мальчишек. Старший подает большие надежды. Очень умный мальчик. Да и младший не отстает. Но средств для воспитания и прокорма совершенно нет никаких. Они, которые имеют состояния, денег не считают, тратят на пустяки, на роскошные кареты, да на новые особняки, а мы-то, которые на жаловании состоим, лишнего гривенника не имеем.

КОВАЛЕВ. Конечно, конечно, я все понимаю! Такая радость! Вот, возьмите!

Он вынимает из бумажника все ассигнации, какие там есть, подает квартальному.

КВАРТАЛЬНЫЙ.  Премного вам благодарен, ваше превосходительство! (встает, убирает деньги в карман)Ассигнации – вот это то, что нужно! Нет ничего лучше ассигнаций. Есть не просют, места занимают немного, в кармане помещаются, уронишь – не расшибутся. Ежели еще случится вам что-нить потерять: ухо там, руку, ногу, да и вообще голову, всякое ведь может произойти в нашей бренной жизни, обращайтесь. Завсегда безотказно найдем. Честь имею! (выходит)

Ковалев подскакивает к комоду, на котором все еще стоит небольшое зеркало в красивой рамочке. Снимает повязку с лица, приставляет нос к пустому месту, убирает руку. Нос летит на пол. Ковалев поднимает нос, лижет языком внутреннюю сторону, приставляет ее к лицу. Нос держится несколько мгновений и снова отваливается.

КОВАЛЕВ (огорченно). Ничего не получается…

ГОГОЛЬ. Дайте, я попробую! Случалось мне вывихи вправлять.

Он берет нос двумя пальцами и вдавливает его в лицо Ковалеву. Затем пальцами другой руки втирает края носа в кожу лица.

ГОГОЛЬ. Если принять во внимание законы физики, то я вам сейчас удалю весь воздух из-под носа. Под ним образуется вакуум, и ваш нос как бы присосется к тому месту, где ему и положено быть. (отнимает руки) Ну вот, видите, держится!

Нос и вправду стоит на месте как приклеенный. Ковалев радостно хлопает глазами. Подходит к зеркалу, любуется на себя. Вдруг делает испуганное лицо.

КОВАЛЕВ. Ой, кажется, я сейчас чихну!

ГОГОЛЬ. Может, не стоит?

Но Ковалев несколько раз вдыхает ртом, набирая в легкие воздух, затем оглушительно чихает. Нос срывается с насиженного места, стремительно перелетает через всю комнату и заходит на посадку куда-то в угол за комод.

ГОГОЛЬ. Заметьте, я советовал вам этого не делать.

Он опускается на колени, сует руку за комод, ворошит там, наконец, вытаскивает нос, отряхивает его от пыли. 

КОВАЛЕВ (в отчаянии опускается на стул). Что же мне делать!? Все потеряно! Я так и буду безносым. Дашенька выйдет за другого. Я навеки останусь холостым. У меня не будет детей. Меня уволят из департамента, лишат пенсии и привилегий. Кто же станет держать безносого чиновника? Меня высмеют в газетах. На улице все будут показывать на меня пальцем. Любопытные ротозеи будут вечно торчать у меня под окнами. Из-за этого хозяйка прогонит меня с квартиры. Я умру в канаве, как последний бродяга. Нет уж, лучше сразу покончить с собой. Самоубийц уважают больше, чем безносых.

ГОГОЛЬ (в возбуждении). Нет, нет, нет! Не отчаивайтесь, Платон Кузьмич! Еще не все потеряно. Мы приклеим вам нос казеиновым клеем. Я знаю лавку, где продают отличный клей. Я им заклеивал свою шляпу.

КОВАЛЕВ. Да, но стоит мне пойти в баню, либо пойдет дождь, либо у меня случится насморк, клей отмокнет, и нос отвалится. Придется снова приклеивать. Жить с банкой клея в кармане? Не с Анной на шее, а с банкой клея! Какой удар по карьере! А если в дамском обществе мне случится чихнуть? Везде такие сквозняки. И вместо того, чтобы какой-нибудь даме получить от меня комплимент, мой выстреливший нос угодит ей в глаз. Ее муж тут же вызовет меня на дуэль. Даже если он меня не убьет, меня перестанут пускать в приличные дома, чтобы я не стрелял в дам носом. Боже, страшно представить…

ГОГОЛЬ. Хорошо! Мы найдем искусного медика, и он пришьет вам нос на место. Когда затянутся швы, никто ничего не заметит.

КОВАЛЕВ. Вы полагаете, Николай Василич, есть такие умельцы?

ГОГОЛЬ. Вне всякого сомнения! Конечно, они дороговато берут за свои услуги, но мне кажется, в этом случае не стоит скупиться.

КОВАЛЕВ. Еще бы! Ведь речь идет о жизни и смерти. Причем, моей, а не чужой.

ГОГОЛЬ. В общем, так! Вы пока будьте дома и стерегите свой нос, чтобы снова не сбежал. А я побегу по знакомым, узнаю, где есть хороший доктор.

КОВАЛЕВ. Что бы я без вас делал, любезный Николай Василич!

ГОГОЛЬ. Не могу пройти мимо чужого несчастья. Маменька с папенькой так меня воспитали. Было у нас в имении до двух сотен крепостных душ. Так папенька не мог заставлять их работать на себя. Совестно было. От того и разорился.

Гоголь хватает свой помятый цилиндр и выходит из комнаты.

Сцена 3. Дом Подточиной

Мадам Подточина возмущенно расхаживает по гостиной. Дашенька сидит в уголке дивана и плаксиво хлюпает носом, то и дело прикладывая к нему надушенный платок.

ПОДТОЧИНА. Вот что мы сделаем! Примем Потачникова, он станет просить твоей руки, и мы дадим предварительное согласие. Пускай радуется!

ДАШЕНЬКА. Он такой на лицо невзрачный, маменька. Да и чин у него всего лишь титулярный советник. И мне его длинный нос ужасно не нравится.

ПОДТОЧИНА. На тебя не угодишь! Длинноносый жених тебе не нравится, совсем без носа тоже. Если мы у каждого претендента на твою руку будем нос измерять, так ты до старости замуж не выйдешь. А она в нынешний век быстро наступает. Тридцать лет, и барышню списывают со счетов. Никто замуж не возьмет. С хорошим приданым еще могут взять, а без него только на красивое личико и приходится рассчитывать.

ДАШЕНЬКА. Мне до тридцати еще очень далеко, маменька.

ПОДТОЧИНА. Далеко за шляпками ходить! Пока до Гостиного двора дойдешь, устанешь, да и каблуки собьешь. А тридцать лет совсем рядом, два шага, и ты на месте. Не заметишь, как дошла. Я еще на той неделе думала, что я девушка молодая, радовалась, песни пела, танцы разучивала. А сегодня утром проснулась, батюшки, уже сорок пять. И не заметила, как годы пролетели.

ДАШЕНЬКА. Так кого мне выбрать – Платона Кузьмича или Филиппа Иваныча?

ПОДТОЧИНА. Нету больше Платона Кузьмича. Он отказался свататься. Потому и дадим согласие Потачникову, но будем тянуть с окончательным ответом. Может, Платон Кузьмич одумается. Я этих господ насквозь вижу! Сейчас он жениться готов, на все согласный, а через полчаса отказывается. Прыг в окошко и был таков!

ДАШЕНЬКА. Зачем же ему в окошко прыгать?

ПОДТОЧИНА. А ты спроси его, чем ему дверь не угодила? Я уже от трех знакомых дам слыхала, как женихи их дочерей перед самым венчанием в окошко прыгали. Просто какое-то повальное выпрыгивание из окон! По улице-то ходить опасно стало. Идешь себе, гуляешь, а он как прыгнет сверху.

ДАШЕНЬКА. А я такого еще никогда не видала, чтоб женихи из окон прыгали.

ПОДТОЧИНА. Не приведи господь позору такого. И ведь зря всё это! Вот, выпрыгнет в окошко и пропал, как и не было. А через неделю приползает на коленях, ручки целует, кается, просит, чтоб его обратно в семью взяли. Мужчины они такие, всё у них под настроение делается. Папенька твой, царство ему небесное, тоже не один раз на приступ шел и отступал.

ДАШЕНЬКА. Разве папенька тоже несколько раз сватался?

ПОДТОЧИНА. Конечно! Как только меня на балу увидал, решил, женюсь на Александре Григорьевне, чего бы мне это ни стоило. Протанцевали три танца, и он мне признался, что назавтра будет мне предложение делать. Но назавтра одумался и отказался от своей идеи. Потом еще немного подумал и посватался. Потом опять одумался. Так мы с ним цельный год в пинг-понг и играли. Тогда я папеньке, твоему деду, и говорю – пора с этим кончать. Ему твой дед и говорит – или ты, сукин сын, женишься на моей дочери, или не в штабе будешь сидеть, а на фронт тебя отправлю. Он ведь его военным начальником был, генералом от инфантерии.

ДАШЕНЬКА. А разве тогда война какая была?

ПОДТОЧИНА. Не было. Но твоего деда это не могло остановить. Я, говорит он ему, сейчас войну Франции объявлю только лишь для того, чтоб тебя в действующую армию отправить. И перешел от слов к делу. Из-за чего Наполеон-то на Россию напал? Твой дед ему гневное письмо написал, обвинив чужого императора в деспотизме и тирании и в таких нелестных выражениях, что Наполеон за голову схватился. Ну, папенька твой испугался и тут же повез меня в церковь. Когда сыграли свадьбу, дед поостыл, но письмо уже доставили Наполеону. Он, конечно, дедушкины оскорбления стерпеть не смог и объявил войну России. Так что папеньке твоему и деду все-таки пришлось повоевать! А теперь историки головы ломают – что Наполеон в России хотел поиметь? Зачем приходил? Все одно ушел, не солоно хлебавши. Вот такая она наша противоречивая история.

Сцена 4. Квартира Ковалева

Ковалев лежит на постели. Его лицо наполовину закрыто повязкой.

Входит Гоголь, устало садится на стул у двери, снимает цилиндр, шинель, утирает платком вспотевший лоб. Ковалев вскакивает на ноги, подбегает к Гоголю.

КОВАЛЕВ. Ну как!? Что, Николай Василич? Нашли вы доктора!?

ГОГОЛЬ. Уф! Весь город оббегал, десяток докторов опросил, никто не решается  взяться. Я от вашего имени приличные деньги предлагал. Но как услышат о том, чтоб  нос пришить…

КОВАЛЕВ (тяжко вздыхает, садится на кровать). Все кончено! Никогда мне не видать своего носа, как своих ушей.

ГОГОЛЬ. Есть еще один доктор Кочевряжников. Мне сказали, он за любые операции берется. Но я его дома не застал. Если только подождать…

КОВАЛЕВ. Жди, не жди, толку не будет… Нет, не желаю я жениться без носа и все тут! Погуляю на свободе еще лет пять. Будет тридцать восемь. Может, тогда и…

ГОГОЛЬ. А там и новый нос отрастет. Лучше прежнего.

КОВАЛЕВ (с надеждой). Вы хотите сказать, что нос, как хвост у ящерицы, сам собой вырастает?

ГОГОЛЬ. Почему бы и нет? Ведь раны на теле сами собой затягиваются. Да и душевные раны тоже. Время лечит лучше всяких докторов.

КОВАЛЕВ. В этом есть доля истины.

ГОГОЛЬ. А я согласен с вами, Платон Кузьмич, жениться вовсе не стоит. Даже с носом. Для чего вся эта суета, для чего все эти дамские капризы, для чего домашние хлопоты? Я, пожалуй, тоже жениться не буду.

КОВАЛЕВ. Что же вы будете делать?

ГОГОЛЬ. За границу поеду. Как только достаточно денег соберу, так и поеду. Хотите со мною?

КОВАЛЕВ. Чего я не видел в вашей загранице?

ГОГОЛЬ. Много чего интересного не видели. Например, Парижа не видели. Да и Рима тоже. Все лучше, чем в дамском обществе скучать. Мне иные доброжелатели очень советуют уехать. Так и говорят: «Не нравятся российские порядки, вали отсюда!» Там, в Риме, уже много наших осело, которых попросили отсюда убраться.

КОВАЛЕВ. Я бы, конечно, поехал. Но затронута моя честь. Меня оскорбили, унизили, обокрали. Я должен наказать виновного. Да и потом! Пока новый нос не отрос, кто же меня на таможне выпустит? Спросят: «Где ваше достоинство? Не позволим нацию позорить перед иностранцами! Еще подумают, что все русские дворяне без носов ходят. Они, мол, в Европах все как есть с носами, а мы в России без носов. Совсем, что ли, нюх потеряли!»

Раздается стук  в дверь.

Гоголь встает со стула, открывает. Входит молодой господин невзрачной наружности, да к тому же с длинным, несуразным носом.

ПОТАЧНИКОВ (Гоголю). Милостивый государь, вы являетесь коллежским асессором Ковалевым?

ГОГОЛЬ. Никак нет. Вот они-с! (указывает на приятеля)

КОВАЛЕВ. Это я – майор Ковалев.

ПОТАЧНИКОВ (поворачивается к Ковалеву). Имею честь представиться! Титулярный советник Потачников Филипп Иванович.

КОВАЛЕВ. Мое почтение. Что вам угодно?

ПОТАЧНИКОВ. Должен вам сообщить, что я намерен жениться.

КОВАЛЕВ. Что ж, похвальное желание для молодого человека.  Если б все молодые люди имели такое желание (осуждающе смотрит на Гоголя), так сколько барышень нашли бы свое счастие.

ПОТАЧНИКОВ. Имея твердые намерения на одну известную вам особу, хочу вас предуведомить, что буду отстаивать свои права на нее.

КОВАЛЕВ. О какой особе идет речь, позвольте узнать?

ПОТАЧНИКОВ. О Дарье Константиновне Подточиной. Мною получено от нее предварительное согласие, и оно вселяет в меня некоторые надежды.

КОВАЛЕВ. Что вы от меня-то хотите?

ПОТАЧНИКОВ. Я прошу вас более не настаивать на ее руке и не посещать ее дома.

КОВАЛЕВ (встает в позу). Не могу ответить на вашу просьбу ничем иным, кроме отказа. Несмотря на небольшую заминку в моем здоровье, я намерен жениться на ней. И мною получено от нее окончательное согласие.

ПОТАЧНИКОВ. Не могла же она дать свое согласие двоим?

КОВАЛЕВ. Конечно, не могла! Поскольку дала его только мне.

ПОТАЧНИКОВ. Никак не могла она его дать. Ну, просто-таки никоим образом не могла! (пристально разглядывает майора)

КОВАЛЕВ. Это почему?

ПОТАЧНИКОВ. Вы ведь не можете жениться! У вас отсутствует важная часть лица. А именно нос! В чем я имею честь увериться самолично. (смеется)

КОВАЛЕВ. Зато у вас он присутствует в излишней мере. И как вам удалось такой отрастить? Я бы тоже воспользовался этой методой. Нет, правда…

ПОТАЧНИКОВ (вспыхивает). Я не потерплю насмешек! Человек без носа не имеет права жениться!

ГОГОЛЬ. Без чего другого, может, и не имеет, а без носа запросто. Нос в этом деле совершенно не нужен.

ПОТАЧНИКОВ. В таком случае, только дуэль может поставить точку в нашем споре!

КОВАЛЕВ. Принимаю вызов! Но учтите, стреляю я прекрасно. Я служил на Кавказе. А коллежского асессора, полученного с помощью ученых аттестатов, либо от близкого родства с начальством, никак нельзя сравнить с коллежским асессором, полученным на Кавказе. Это два совершенно разных коллежских асессора!

ПОТАЧНИКОВ. И чем же они отличаются?

ГОГОЛЬ. Видите ли, сударь, ученый коллежский асессор, это… да, впрочем, ничем особым. Разве что способом получения чина. На что только не идут служивые люди… Но лучше не будем об этом. Россия – такая чудная земля, что если скажешь об одном коллежском асессоре, то все коллежские асессоры, от Риги до Камчатки, непременно примут на свой счет. Позвольте, господа, рассудить ваш спор! Если вы оба намерены жениться на одной и той же барышне, почему бы вам обоим не спросить у оной особы, кого она предпочтет?

ПОТАЧНИКОВ. Полагаться на женское мнение в таком серьезном деле, как женитьба, по меньшей мере безрассудно.

КОВАЛЕВ. Согласен с моим оппонентом. Барышни подвержены сиюминутному настроению. А если она предпочтет вас, любезный Николай Василич!? Барышни с легкостью влюбляются в литераторов.

ГОГОЛЬ. Боже упаси! Я уже решил для себя, что женитьба – дело пропащее. На  всю жизнь,  на  весь  век  связать себя,  и  уж  после  ни отговорки, ни  раскаянья, ничего – все кончено,  все сделано. (думает) А впрочем, почему бы и нет? Такая премиленькая барышня. Вдруг вкусишь  блаженство,  какое бывает только в сказках, которого просто даже  не выразишь, да  и слов не  найдешь, чтобы  выразить.

ПОТАЧНИКОВ (Гоголю) Только дуэль может поставить точку в нашем споре. Вы тоже служили на Кавказе?

ГОГОЛЬ (испуганно). Нет, я служил в департаменте. Поеду-ка я лучше за границу от греха подальше. Еще и в помышлении не имел женитьбу, а уже дуэль!  (идет к двери) Хочу все-таки дождаться доктора, Платон Кузьмич. (хватает шляпу и шинель) Может, и дождусь! (торопливо выходит)

КОВАЛЕВ. Когда вы намерены стреляться, милостивый государь?

ПОТАЧНИКОВ. В самое ближайшее время я пришлю к вам своего секунданта.

КОВАЛЕВ. Поторопитесь! А то можете и опоздать. Скажу вам по чести. Ежели нынче вечером мне нос пришьют, так завтра я под венец пойду.

ПОТАЧНИКОВ. Желаю вам от всего сердца остаться как есть. В пустое место удобней целиться. (выходит)

КОВАЛЕВ (тяжко вздыхает). Вон как судьба повернула! Вчера был приличным господином, а сегодня – пустое место. Все, решено! Сначала этого наглеца убью, потом себя. Без носа мне жизнь не нужна. Такая малая штучка, а всю жизнь на кон ставит.

Сцена 5. Кабинет доктора

Доктор Кочевряжников, плотный лысоватый господин средних лет, устало сидит в кресле. Рядом с ним в просящем поклоне стоит Гоголь.

ГОГОЛЬ. Умоляю вас поехать, Дормидонт Ерофеич! Ведь человек страдает. Измучился весь. Не может он в таком состоянии находиться. Да что находиться, жить не может! Жениться не может! На людях показаться не может! Ничего не может!

ДОКТОР. Есть-то он может? Пищу принимать?

ГОГОЛЬ. Зачем ему пища с таким ущербом? Что в ней толку, в этой пище? Нос ведь не отрастет. Собрался уж руки на себя наложить. Я с трудом отговорил. Пообещал ему достать превосходного доктора. Только лишь это его остановило. Если вы откажетесь, он это сделает. Он человек решительный.

ДОКТОР. Помилуйте, голубчик! Я с утра так измотался, измучался, пока десяток больных осмотрел. Всем диагноз поставь, всем лекарства пропиши, всем истории расскажи. Ну, куда мне после такого сытного обеда ехать!?

ГОГОЛЬ. А мы на колясочке. Я вас до колясочки провожу, посажу в нее, доставлю скоренько. Лошадка шустро побежит. Поедемте, Дормидонт Ерофеич?

ДОКТОР. А что если завтра с утра, голубчик? Ну, никаких же сил не осталось.

ГОГОЛЬ. Можно и с утра. Отчего же не с утра? Вот только доживет ли больной! Вы заключение о смерти сможете написать?

ДОКТОР (возмущенно). Да написать можно все что угодно! Даже поэму в прозе. И роман в стихах. Чего только наши современные литераторы не пишут! Вот читал я тут намедни…

ГОГОЛЬ (радостно). А я ведь тоже литератор! Сотрудничаю со многими печатными изданиями. В «Северной пчеле» мои статьи есть. Могу написать о вашей многотрудной работе. Опишу ваш подвиг по излечению необычного больного во всех подробностях. Поместим на первой полосе. Представляете, какая вам пюблиситэ!

ДОКТОР (оживляется). И мой дагерротип будет?

ГОГОЛЬ. А как же! В самом центре полосы. Поехали, а?

ДОКТОР. Ну, что мне с вами делать! Придется ехать. Такой случай упускать нельзя. (вылезает из кресла)Только чтоб мой портрет был со всеми орденами и медалями. Договорились?

ГОГОЛЬ. Сделаем!

Сцена 6. Квартира Ковалева

Открывается дверь, Гоголь вводит доктора. Тот с акушерским саквояжем в руке. Ковалев лежит на кровати, отвернувшись к стене. Доносится какой-то непонятный свист, словно стрекотание кузнечика.

ГОГОЛЬ. Проходите, пожалуйста, Дормидонт Ерофеич. Больной на месте, похоже, спит.

Доктор подходит к столу, снимает шинель, кладет на спинку стула, снимает цилиндр, кладет на стул, ставит на стол саквояж, раскрывает, вынимает оттуда белый халат, надевает на себя. Берет трубку для прослушивания. Насвистывает известную мелодию. Он в добродушном состоянии и даже весел.

Гоголь подходит к кровати, трясет за плечо Ковалева.

Тот просыпается, оборачивается. Торопливо закрывает лицо платком.

ГОГОЛЬ. Платон Кузьмич, радуйтесь! Я привел вам отличного доктора! Они твердо обещались помочь. А я им обещался статью написать.

КОВАЛЕВ (садится на постели). Никто мне уже не поможет.

ДОКТОР (бодро). Не стоит терять надежды, Платон Кузьмич. Современная медицина творит чудеса. Весь вопрос в оплате. Если ничего не заплатить, так она и не поможет. А если отблагодарить доктора, как следует, так и чудеса будут.

КОВАЛЕВ. Да я заплачу вам, сколько скажете! Только присобачьте вы мне нос на то самое место, где он находился. Не могу я жить с таким портретом! Без какого угодно органа прожить можно, а без носа никак. Не будь у меня селезенки, плюнул бы и забыл. А про нос не забудешь…

Доктор, насвистывая, подходит к постели.

Гоголь услужливо подставляет ему стул.

ДОКТОР (садится). Ну-с, больной, что у нас болит?

КОВАЛЕВ (раздраженно). Да ничего у нас не болит! Господи, уж лучше б болело! Лучше бы все кишки наружу выворачивало! Лучше б голова трещала, как арбуз! Лучше б зуб так болел, чтоб я на стенку лез! Чем это.

ДОКТОР. Платочек уберите, пожалуйста. Мне нужно рассмотреть все досконально. Иной раз и осмотра хватает. Взглянул на лицо больного и сразу ясно – стоит его лечить или уже поздно.

КОВАЛЕВ. Да конечно!

Он отнимает платок с лица. Вместо носа – голое место с двумя маленькими дырочками.

ДОКТОР (отшатывается). Боже мой! Это что же такое!? Где ваш нос?

ГОГОЛЬ. Я же вам все как есть рассказал, Дормидонт Ерофеич! Ничего не прибавил. Я ведь литератор. Что своими глазами вижу, о том  и пишу.

ДОКТОР. А мне показалось, вы что-то напутали с диагнозом, голубчик. Такое часто бывает. У многих от возбуждения фантазия разыгрывается. Особенно у литераторов. Вот прибегает как-то ко мне на дом один асессор, говорит, что у его жены схватки начались. Мол, жена так кричит, что невмоготу слышать. Вот-вот родит! Я прыгаю в коляску, несусь к нему домой. А у его жены обычный приступ аппендицита. Надо срочно резать, зашивать. А я с собою не взял ни ланцета, ни ниток, думал, роды принять. Принесли из столовой хлебный нож, из девичьей шитьё, я все вырезал и все зашил. Только на одном мастерстве. Я ведь один из лучших в столице. (щелкает Ковалева по пустому месту) Вот это да! С таким явлением я сталкиваюсь впервые.

ГОГОЛЬ. Я тоже.

КОВАЛЕВ. А я тем более! Было бы у меня такое раньше, я бы привык, что ли, не так сильно расстраивался.

ДОКТОР. А где он, ваш нос, находится?

КОВАЛЕВ. Вот тут, на блюдечке.

Показывает на стол. Там на блюдечке лежит нос Ковалева. Доктор берет нос, удивленно рассматривает, прикладывает к лицу Ковалева.

ДОКТОР. Подходит.

ГОГОЛЬ. Только не пристает.

КОВАЛЕВ. Пришейте, доктор. Ничего не пожалею.

ДОКТОР. Раздевайтесь!

Он кладет нос на место. Ковалев снимает рубаху, оголяя торс. Доктор прослушивает его с двух сторон, прикладывая трубку к разным местам голого тела.

ДОКТОР. Дышите! И здесь дышите! Еще раз дышите! Ух, как у вас в легких-то шебуршит! Курите много?

КОВАЛЕВ. Совсем не курю.

ДОКТОР. Тогда что там шебуршит? Отчего хрипы?

КОВАЛЕВ. От тоски. Доктор, оставьте мои легкие в покое. Мне нос нужен.

ДОКТОР. Откройте рот, высуньте язык! Скажите: а-а!

Ковалев открывает рот, мычит: а-а-а!

Доктор внимательно смотрит ему горло.

ДОКТОР. И миндалины плохие. Совсем никуда не годятся.

КОВАЛЕВ (взрывается). Да черт с ними, с миндалинами! Хоть бы их и вовсе не было. Нос мне пришейте! Мне в жизни больше ничего не надо.

ДОКТОР. Нет, нельзя. Вы уж лучше так оставайтесь, без носа, потому как можно сделать еще хуже. Оно, конечно, пришить можно, я бы, пожалуй, взялся, но я вас уверяю, что это для вас только хуже.

КОВАЛЕВ. Куда уж хуже? Как же мне оставаться без носа? Куда же я с такою пасквильной рожей покажусь!? Куда меня со свиным рылом пустят? Мне жениться надобно. Премиленькая барышня на выданье. Как я буду в церкви выглядеть пред алтарем? Священник будет на меня глазеть, а не молитву читать. Да и не согласится она выходить за такое!

ДОКТОР. Я вас прекрасно понимаю, голубчик! Но и вы меня поймите. Будет только хуже. Предоставьте лучше это действию самой натуры. Раз ваш организм отторгает орган, стало быть, он ему не нужен, вреден и вызовет аллергию. Уж я-то знаю! В медицине мне равных нет. Я применяю нетрадиционные методы лечения.

ГОГОЛЬ. Нечистую силу призываете на помощь?

ДОКТОР. Зачем же? Только натуральные. Вот, скажем, вызывает меня как-то одна престарелая графиня. Жалуется, что ее икота совсем замучила. Напала с месяц уже и никак не спадет. Днем и ночью бедная женщина икает без остановки. Шесть докторов не смогли вылечить. Взялся я. Провел все исследования, сделал все необходимые анализы и выдал ей заключение, что она на восьмом месяце беременности. Графиня в крик. Как же так, кричит, мне шестьдесят восемь лет, я мужа десять лет как похоронила, в моем доме мужчин не бывает, окромя садовника, которого дальше кухни не пускают! Откуда беременность? Я показываю ей все результаты и уверяю ее, что восьмой месяц пошел после зачатия, и плод вовсю шевелится. Скоро попросится наружу. Она в обморок. Когда очнулась, икоту как рукой сняло. Вот и все! И без всякого хирургического вмешательства, одной лишь силой убеждения.

КОВАЛЕВ. Может, все-таки попробовать пришить?

ДОКТОР. Ничего не получится! Уверяю вас! Только порежем нервные ветки. Потом все лицо парализует. Хотите совет? Положите нос в банку со спиртом и сдайте в ученый совет. Пускай они исследуют. Немалую сумму получите за этот экспонат. Сам бы у вас купил, да деньги на новую коляску нужны. Весь день в разъездах, без коляски никак.

КОВАЛЕВ (вскакивает). Нет! Не уговаривайте! Ни за что не продам! Лучше себе оставлю. Положу в комод, буду иногда вынимать, любоваться, вспоминать об ушедшем счастии обладания носом. (вытирает выступившие слезы)

Доктор снимает халат, сворачивает, сует в саквояж.

ДОКТОР. Видит Бог, я хотел быть вам полезен. Вы видели мое старание. С вас пятьдесят рублей.

ГОГОЛЬ (изумленно). За что же пятьдесят рублей, помилуйте, Пирамидон Ерофеич!? Вы ведь ничего не сделали.

ДОКТОР. За визит и консультацию. Я ехал, торопился, тратил свое драгоценное время, нервничал, беспокоился, давал советы. Всякое рвение должно оплачиваться. Да и потом! Я вам не земский врач из села Гадюкино! Я – доктор медицины, мировое светило, своя клиника скоро будет, у меня регалии, ордена. Орден Святой Анны второй степени с алой лентой. Был бы с голубой, так я бы с вас меньше восьмидесяти рублей не взял. Так что вы еще дешево отделались. Что же, прикажете мне за десятку работать?

ГОГОЛЬ (виновато). Ну, если светило с алой лентой, тогда конечно…

Ковалев подходит к комоду, выдвигает верхний ящик, вынимает ассигнации. Затем убирает обратно. Делает зверское лицо и начинает закипать.

КОВАЛЕВ. Какого черта я должен платить! За что!? Что вы за доктор такой, ежели обычного носа пришить не можете! Что мне с того, что вы красной лентой обмотаны с головы до ног!? Что с того, что у вас клиника!? Для чего вся ваша медицина, для чего вся эта трескотня о лучших в мире больницах, если вы одному несчастному человеку ничем помочь не в силах!? Как же мне без носа жить прикажете! Только умереть остается! Да я вам сейчас самолично нос отрежу, и посмотрим, найдется ли желающий пришить его заново!

Ковалев дергает нижний ящик комода, выхватывает оттуда обнаженную саблю и машет ею перед носом изумленного доктора. Гоголь испуганно прижимается спиной к стеночке. Доктор, побледнев от ужаса, пятится задом к двери.

ДОКТОР (бормочет). Понадобятся мои услуги, вызывайте… Приеду по первому зову, окажу любую помощь, самые неизлечимые болезни, нетрадиционные методы, выздоравливайте, больной. (выбегает в дверь)

ГОГОЛЬ (растерянно). Этот был самый лучший… Мне так сказали.

КОВАЛЕВ (обессилено падает на стул). Если этот – лучший, то каковы же те, что похуже?

ГОГОЛЬ. Выходит, медицина не всегда может помочь. Нет, она, конечно, современная, ученая, не то что сто лет назад была, но почему-то когда надо, ничего не может. Съезжу-ка я в лавку за клеем! Может, торговец что-нибудь посоветует. (хватает шляпу, выходит)

Сцена 7. Дом Подточиной

Александра Григорьевна и Дашенька сидят в гостиной. Подточина вяжет. Входит пожилой слуга.

СЛУГА. Господин Ковалев Платон Кузьмич, и ним его приятель с весьма странной фамилией. Прикажете принять?

ПОДТОЧИНА. Зачем он тут? Снова будет нас обвинять черт знает в чем! Не принимать!

СЛУГА. Слушаюсь!

Слуга выходит, закрыв за собою дверь.

Через мгновение дверь распахивается, влетает радостный Ковалев во фраке. Слуга пытается ему помешать. Майор отодвигает слугу в сторону, выходит вперед. Нос на месте, майор сияет, как медный таз на солнце.

За ним входит улыбающийся Гоголь.

КОВАЛЕВ. Желаю здравствовать! Александра Григорьева, позвольте ручку. (подходит к ней, целует ручку)Дарья Константина, вашу ручку! (целует ручку Дашеньке). Прошу меня простить за мое давешнее поведение. Я был несдержан, нагрубил, каюсь! Все из-за этого проклятого носа! Вернее, из-за моего любимого носа! Вот, смотрите! (красуется своим носом)

ПОДТОЧИНА. Ну, нос и нос! Нам-то что до него?

КОВАЛЕВ. Как же! Ведь я его потерял. Затем нашел. Затем мне Николай Василич помог. Купил животворящего клею.

ГОГОЛЬ. И всего рубль двадцать пузырек. Торговец обещал удивительные свойства. И вправду все срослось.

КОВАЛЕВ. Вечером приклеили, утром просыпаюсь, батюшки! Нос стоит как вкопанный. И даже ни одного шва не заметно. Я даже чихнул для эксперимента. Никаких сдвигов. Современная наука творит чудеса! Чего не скажешь о медицине.

ДАШЕНЬКА. Мы за вас рады. Но зачем же нас обманывать? Для чего эти сказки про нос? Как же можно нос потерять? Как же можно его приклеить? Сказали бы сразу, Платон Кузьмич, что не желаете жениться.

КОВАЛЕВ. Да я желаю, милая Дарья Константинна! Как никогда ранее  желаю! Хоть сейчас под венец! Хочу, чтобы сей же час было венчанье, непременно сей же час. А то вдруг еще что пропадет. Ведь носа и в самом деле не было. Вот, Николай Василич может подтвердить. Уж он-то, как прирожденный писатель, сует свой орлиный нос во все, что вокруг него происходит, все замечает и все записывает.

ГОГОЛЬ. Александра Григорьевна, Дарья Константинна, головой готов ручаться, Платон Кузьмич на самом деле потерял свой нос. (испуганно) Ой, не то говорю! Как бы голову не потерять. (громко) На библии клянусь, что он без носа целую неделю ходил. Я его без повязки видел, и уверяю вас, нос отсутствовал начисто. Вы же сами видели, как у Платона Кузьмича повязка прилегала к лицу. Никакого бугорка на ней не было.

ДАШЕНЬКА. Да, я заметила! Но подумала, повязка такая плотная. Разве и вправду под ней носа не было? Ну и чудеса!

ПОДТОЧИНА. Иные женихи какие только чудеса ни придумают, лишь бы от женитьбы улизнуть. (Ковалеву) Так вы согласны жениться на Дашеньке или нет?

КОВАЛЕВ. Конечно, согласен! Для того и пришел к вам с визитом. Дарья Константинна, согласны ли вы меня осчастливить? Станьте моей женой! (встает перед ней на колено) Умоляю вас не отказывать! А то еще что-нибудь пропадет. Не дай Бог что посерьезней носа.

ДАШЕНЬКА (смущенно). Я никак не смею думать, чтобы я могла составить счастие… А впрочем, я согласна.

ПОДТОЧИНА. Ну, слава Богу, все разрешилось ко всеобщей радости!

ГОГОЛЬ (поворачивается к зрителям). Которой может помешать такая маленькая и вроде бы незаметная часть лица. Из-за такой ерунды и жизнь-то может порушиться. Потому и ценить надо все то, что мы имеем. Хотя, согласитесь, господа, совершенно непонятно, каким образом нос удрал от хозяина, как он оказался в печеном хлебе, как он мог разъезжать по городу в виде статского советника, и как могли поймать его на заставе. Но что страннее, что непонятнее всего – это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Это уж совсем непостижимо! Во-первых, пользы отечеству решительно  никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет пользы. Просто я не знаю, что это такое. Ну да где ж не бывает несообразностей? А все же, однако, как поразмыслишь, во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете. Редко, но бывают.

Во время его монолога Ковалев меняется в лице, безудержная радость исчезает, он мрачнеет, подходит к окну, открывает створку, смотрит за окно, о чем-то напряженно думает.