ПАНИКОВСКИЙ
По мотивам бессмертного произведения
Ильфа и Петрова «Золотой теленок»
Автор: Гурова Светлана
89221009479
Жаркий и пыльный день в провинциальном городке с названием Арбатов или Дощатов. Да неважно как называется городок, которых много в России. По улице города бежит пожилой человек в кургузом пиджаке, туфлях на босу ногу и соломенной шляпе, прикрывающей его седую голову. Под мышкой он держит сумку, большую такую, клетчатую. Запыхавшись, он останавливается, дышит тяжело, да и немудрено – в его возрасте бегать, да еще с сумками.
ПАНИКОВСКИЙ (грозит кулаком куда-то) Догнали? Фиг вам! Паниковского не догонишь. Паниковский…он еще ого-го! Подумаешь! Собственность, видишь ли, у них украли. Куркули. ЧК, прости господи! На вас нет. А Паниковский….он такой!
В зал
Гуся им жалко. Да вы знаете кто такой Паниковский? Паниковский всех вас продаст, купит и снова продаст, но уже дороже. А им гуся жалко.
Бросает сумку и садится.
Я старый, больной человек. Меня девушки не любят. Да и как им меня любить?
Вытягивает грязные манжеты, показывает их.
Мне даже на кефир денег не хватает. А вы знаете как мне нужен кефир?
Ничего вы не знаете.
Вы вообще ничего не знаете. Сидят они тут, меня осуждают.
Да я! Я – Паниковский. Паниковский всех вас продаст, купит и снова продаст, но уже дороже.
Садится. Потирает ноги. Потом достает из кармана футляр, оклеенный черной бумагой в тусклых серебряных звездочках. Он смотрит на него, а потом достает синие очки и показывает залу.
Я вот этими очками кормился. Я много лет ими кормился. А вы говорите: Паниковский. Да вы же…да он же..да никто здесь не знает кто такой Паниковский. Это в Киеве меня знают. Меня там все знают. Я там человеком был. У меня…да у меня… У меня и семья была и на столе стоял никелированный самовар. Я вообще был богатый человек.
Убирает очки в футляр, а футляр в карман.
А все Революция ваша. Вот зачем она вам сдалась? Ну вот зачем? Что она вам…мне..дала? Вот лично мне что она дала? Я же человеком был. У меня и место работы было. Старость обеспеченная светила. А теперь она уже даже не мигает. А все революция ваша. И не надо на меня коситься. Вы вон в Киев поезжайте и там вам расскажут кто такой Паниковский. Да Паниковский вас всех продаст, купит и снова продаст, но уже дороже.
Достает из кармана футляр и очки. Показывает их залу.
Я вот всё. Абсолютно всё этими очками заработал. Да! Заработал! Вот спросите меня: как? А я вам отвечу. Я слепым работал. Так то я зрячий. А работал я слепым.
Надевает очки.
Я выходил в очках и с палочкой на Крещатик и просил какого-нибудь господина почище помочь слепому перейти улицу. Господин брал меня под руку и вел. А на другом тротуаре у него уже не хватало часов. Если у него, конечно, были часы. Ну или бумажника. Некоторые же носили с собой бумажники. Не то, что сейчас. И деньги в бумажнике тоже были…не то, что сейчас
Так я и жил. Я много лет так жил. Я же Паниковский! А Паниковский вас всех продаст, купит и снова продаст, но уже дороже.
Снимает очки, кладет их бережно в футляр, а футляр в карман.
Был Паниковский…а теперь я – старый и больной человек. Меня девушки не любят. Меня никто не любит.
В зал
А все революция ваша! Вот раньше городовые…
В зал
Знаете кто такие городовые? Да это не милиция ваша. Разве можно с вашей милицией сравнивать? С ней же просто нельзя связываться. Вот городовые были как люди. За порядком следили. Я ему 5 рублей в месяц и меня никто не трогал. Даже следили, чтобы меня не обижали. А милиция ваша? Хуже народа я не видал. Они вообще идейные какие-то. Культуртрегеры прямо.
Достает снова очки, смотрит на них, потом убирает в карман.
Да, хороший человек был Небаба Семен Васильевич. Как сейчас помню. На углу Крещатика и Прорезной стоял. Пять рублей в месяц… и никто Паниковского не обижал.
Пауза
А сейчас он музыкальный критик. Вот что он в этой музыке понимает? А? А ведь пристроился. И раньше ему было хорошо, и сейчас неплохо.
А я старый и больной человек. Мне на кефир денег не хватает. Меня девушки не любят.
Пинает сумку. Она шевелится.
А ведь Паниковский вас всех продаст, купит и снова продаст, но уже дороже.
Пауза
А вместо этого приходится быть сыном лейтенанта Шмидта. А что? Были же у него дети. Наверное. Да вы вообще знаете кто такой лейтенант Шмидт? А? Знаете? Знаете? Я вас спрашиваю, вот вас спрашиваю – вы знаете, кто такой лейтенант Шмидт?
Пауза.
И я не знаю. Может путешественник какой. Может революционер. Я же все-таки его старший сын. Многого уже не помню, фотографий не сохранилось. А есть хочется. (в зал) Как его хоть звали-то?
Ну да. Не знаю я.
Я старый и больной человек. Мне кефир нужен. Какая мне разница как его звали? Главное, чтобы деньги давали…мне как сыну покойного лейтенанта Шмидта. А то ведь мне кефир нужен, питание полноценное. А только я вам так скажу. Вот в Киеве я был на Крещатике один такой слепой. Все цивилизованно. Пять рублей в месяц городовому и тебя никто не трогает.
Достает футляр, смотрит на него, потом убирает назад.
А сейчас что? Я вас спрашиваю: сейчас что за время гадское? Мзду никто не берет. Охранять тебя никто не охраняет. А детей того самого лейтенанта Шмидта как собак не резаных бегает по всем городам. И того им в голову не приходит, что не могло у него столько детей быть. Никаких бы мужских сил не хватило. Ну ладно я там…ну старший…как будто. Так я же первый начал. А мне Сухаревской конвенцией весь доход обломали.
Зло пинает сумку, та крякает и шевелится.
Это ж додуматься надо! Что? Не в курсе? Сейчас я вам расскажу какие это сволочи. Все эти дети…Никакого уважения к старшим. То есть ко мне. Придумали поделить страну на участки и типа каждый на своем работает, а к другим не суется. Ну и каково это вам? А? Чего молчите-то? Сказать нечего. А я, Михаэль Самуэльевич, скажу. Мне есть что сказать! Я старый и больной человек. Мне питание нужно. Специальное. А где уважение к старости? Заставили меня…других тоже…меня тянуть бумажку с названием участка. И что? Вот что? я вас спрашиваю? Вот вас я спрашиваю: это справедливо?
Достает из кармана футляр, смотрит на него, потом убирает в карман
Может оно и правильно. Да только лично мне достался участок с поволжскими немцами. Немчура та…да что там говорить! У них же снега зимой не допросишься. Да и не знают они кто такой лейтенант Шмидт. Положим и я не знаю. Но это же не я деньги даю, а они. А они знать обязаны. И детям этого самого лейтенанта помогать должны. А то, что получается? Я с голоду что ли умереть должен? Я, Паниковский, старший сын означенного лейтенанта. И вообще там такая концентрация честных людей на квадратный метр, что просто невыносимо. А у меня на честных людей аллергия. Я же потом весь чешусь. У них же чемодан можно оставить и никто…никто его не украдет.
Пауза.
Я попробовал…в общем лучше этого не делать. До сих пор бок болит.
А только я так скажу. Паниковский вас всех продаст, купит и снова продаст дороже. Вот только зубы золотые вставлю и женюсь. А потом уже я вас всех продам, куплю и снова продам.
Достает футляр, достает очки, смотрит на них.
Ах, какой у меня был самовар никелированный в Киеве! Придешь вечером домой, а самовар уже готов. И чай у меня самый лучший был. Китайский. И сливочки…жирные такие. Я так люблю…любил чай со сливками пить, и чтобы сливок побольше, побольше, а чаю поменьше. И варенье…вишневое без косточек в вазочке хрустальной. Жена у меня мастерица была варенье варить. А по воскресеньям баня и гусь. Обязательно гусь. Жирный такой. Сочный.
Убирает очки в футляр, а футляр в карман
Я год уже не мылся, а сливок и того дольше не пил. Финансовая пропасть – это, знаете ли, самая глубокая пропасть, в нее можно всю жизнь падать. Но особенно больно в нее навернуться, когда ты старый уже. И девушки-то тебя не любят. Они же каких любят? (в зал) Ну вот вы, молодая, вы каких любите? Ну каких? А…понятно все.. молодых вы любите, политически грамотных и длинноногих. Ну, ничего. Я себе зубы вставлю и женюсь. Думаете: нет? Да вы Паниковского не знаете. Паниковский вас всех продаст, купит и снова продаст, но уже дороже.
А все этот Бендер. Нет. Я его, конечно, уважаю. Где-то даже и люблю. Но ведь это же ведь немыслимо. Ну вы же со мной согласны? Что это совершенно немыслимо. Глупо даже. Я вас спрашиваю, вот лично вас. Как вы считаете?
Пауза.
Никак. Ах, вы не знаете в чем тут дело? Ну тогда слушайте. Паниковский врать не станет. Паниковский, конечно, вас всех продаст, купит и снова продаст, но врать он не станет.
Этот великий комбинатор…как он сам себя называет… открыл контору под названием «Рога и копыта». И вот зачем мы ее открыли? И где спрашивается обещанная тарелочка с голубой каемочкой, на которой нам деньги должны принести? Где она? Что-то ее не видать. А деньги, между прочим, тают. Те самые, которые мы с Балагановым прихватили. Балаганов – это младший сын лейтенанта, о котором он не знал. Ну жертва аборта в-общем. Я за эти деньги, можно сказать жизнью жертвовал, Репутацией своей. Или вы как? Вы считаете, что под автобус на старости лет угодить – это нормально? Вот вы как считаете? Чертов Бендер. Чертов город. Чертова революция ваша.
Пинает сумку.
А ведь было время! Пять рублей в месяц, и никто меня не обижал. И самовар у меня никелированный был. И чай китайский…со сливочками. И домик в Киеве.
Достает футляр, из него очки.
Вот этими очками все я в своей жизни заработал. А теперь я старый и больной человек. А он мне платит мизерную зарплату. А было! Было целых десять тысяч! Десять тысяч! Все спустил. Я предлагал поделить их по справедливости…на троих…Ну это же справедливо?! Да, мне большую часть. Я жизнью рисковал. И потом я – старый и больной человек. Мне питание нужно. Мне кефир нужен. Каждый день. Я уже не могу скакать по дорогам на этой ужасной Антилопе Гну. Это автомобиль такой. Просто ужасный! Я же не могу не мыться месяцами. Меня девушки не любят…без денег. Ну вот посмотрите на меня. Я же выгляжу…ну понятно как я выгляжу. А должен выглядеть уже как человек, который прожил долгую порядочную жизнь… а именно ее я и прожил (потрясает очками), который … который имеет взрослых детей – а они у меня есть, пьет по утрам здоровый кофе «Желудин»…чтоб его…и главное, пописывает в учрежденческой стенгазете под псевдонимом Антихрист и получает за это гонорар. А я его не получаю. Я получаю копейки в этой самой конторе. Он мне говорит, мне Паниковскому, говорит…вот сейчас…у меня все записано
Достает из кармана замызганную бумажку, разворачивает и читает
«А вы скоро умрете. И никто не напишет о вас в газете: «Еще один сгорел на работе». И на могиле не будет сидеть прекрасная вдова с персидскими глазами. И заплаканные дети не будут спрашивать: «Папа, папа, слышишь ли ты нас?»». Это он обо мне. О Паниковском… Да Паниковский вас всех продаст, купит и снова продаст, но уже дороже.
Садится, снимает очки, прячет их в футляр и убирает в карман.
Может быть он и прав…этот сын турецкоподданного…Остап как его? Ибрагимович. Не будет моя вдова на могиле сидеть. Она вообще не вдова. Она теперь замужем за завхозом дома культуры. И дети мои… а что дети? Я им и гимназию оплачивал, я им и никелированный самовар… я им учителей… а они… да что там? Была у меня семья и сплыла. Все революция ваша. А только я так скажу: может быть, где-то и когда-то принесут эту самую тарелочку с голубой каемочкой и миллионом на ней, но только мне-то, Паниковскому, не дождаться этой тарелочки. Я старый и больной человек. Мне кефир нужен. Сейчас нужен, а не потом когда-нибудь. А он…контору создал… «Рога и копыта»… директора нанял… еще фамилия у него такая…Фунт. Вот что это за фамилия? Это что? Это фамилия директора? Вот был у нас городовой…на углу Крещатика и Прорезной стоял.. фигура при нем и фамилия солидная Небаба…я ему пять рублей в месяц и меня никто не обижал. А здесь Фунт какой-то и 120 рублей получает в месяц. А все эти дыросшиватели? А эти всякие Ремингтоны… папки там. А секретарша! Вот зачем она? Сегодня вообще две пришли…в ведомости расписались и ничего ведь не делали. А я…Паниковский… бегаю туда-сюда…как в молодости не бегал. Я и на вокзал, я и на почту, я и туда, я и сюда. Прямо Фигаро тут, Фигаро там.
Пауза
А сидел бы статейки пописывал, да чай со сливками попивал кабы не ваша революция. А только я так скажу: ни к чему такое транжирство. Или вы тоже считаете, что это нормально по 65 рублей за рога давать? А? Вот вы…да-да-да именно вы тоже считаете нормальным за рога 65 рублей давать? Да им красная цена 10 рублей за пуд.
Легальность. Вот зачем мне эта легальность? Вообще плевать я хотел на эту легальность. Я, Паниковский, плюю на эту легальность. Плюю, плюю, плюю.
Садится, достает футляр, вынимает очки, смотрит на них.
Я вот получаю мизерный оклад, а он в роскоши купается. На Кавказ вот ездил… это же мне надо минеральную воду пить…а ему на Кавказ зачем? А телеграммы эти… и шлем, и шлем их, и шлем. А слово каждое в телеграмме таких деньжищ стоит… А междугородние переговоры… А командировки эти… И обязательно первым классом… А я кефир себе не могу купить.
Пауза.
А раньше я городовому давал пять рублей в месяц и меня никто не обижал. И дом у меня был и никелированный самовар. И гусятинка на столе… Ах как я люблю гусей! Это дивная, жирная птица. Вот честное благородное слово! Вы мне не верите?
Убирает очки в футляр, футляр в карман
Вы просто не видели, как Паниковский убивает гуся. Это же опера целая! Это же прямо Кармен! Нет. Это лучше, чем Кармен! Я как тореадор, убиваю одним ударом. Вжик! И все!
Мечтательно
Гусь! Крылышко! Шейка! Ножка!
Пауза
Вот ей-Богу! Зубы золотые вставлю. Женюсь и гусей себе заведу. И самовар никелированный. Буду сидеть в кресле как человек, проживший долгую порядочную жизнь, чай со сливками попивать и в газетенке пописывать статейки разные. Чем я хуже Небабы? Он музыкальный критик, а я буду…буду…просто критиком. Думаете не получится? У Паниковского не получится? Да Паниковский вас всех продаст, купит и снова продаст только дороже.
Пауза
А они мне гирями этими всё в нос тычут. Попрекают меня. Но это же логично. Ну вот скажите: это логично? Вот вы, лично вы, куда бы золото дели? В банк? Так нету теперь банков! Может еще в ЧК отнести? Там вас радостно встретят. А? Под матрас? Дак соседи… то-то им радость будет: донос написать…и комнатку вашу прихватизировать. Ну? Молчите. А я-то вот сразу сообразил, что логично золото в гири превратить, покрасить их… и никто не догадается…и золото все время при тебе. Я сам так сделал в 17 году… Ну правильно же! Правильно же я рассуждал?
Пауза
Только гири обычные оказались. Нет, может быть, если бы мы их еще попилили…подольше…может и напилили бы чего-нибудь…даже может золото бы напилили…Ну а что сразу-то морду-то бить…мне. Я, между прочим, старый и больной человек. Мне кефир нужен. Меня девушки не любят. Меня и денег лишили. А мне бы их хватило до конца жизни…на кефир бы точно хватило…
Достает футляр, смотрит на него и убирает в карман.
А все революция ваша…Вот зачем она? Чего не хватало-то? Свободы? Да зачем она? Без денег. Я вот раньше пять рублей городовому в месяц давал и был свободен. Совершенно свободен. А сейчас что? Митинги. Митинги. Дети лейтенанта Шмидта да Карла Маркса по учреждениям бегают. Я вот раньше пять рублей дал и спокойно мог митинговать у себя дома, у никелированного самовара. Зато дети мои в гимназии учились. А сейчас гимназий-то нету. А все какие-то народные школы. Чему их там учат? Чему там вообще можно научить? Где гимназия и где школа…народная. А самое главное… А что главное? Вот что, по-вашему главное?
Пауза
Не знаете вы. А самое главное – это спокойная старость. Сытая. Да в тепле. И скажете, что Паниковский себе такую старость не заработал? Да я…да я всю жизнь работаю…и в дождь, и в слякоть… я вам не бандит какой-то. Я самый настоящий трудящийся. А он меня… «вы скоро умрете». Что значит умрете? Да я.. я, Паниковский, вас всех продам, куплю…
Пауза
Неужели все теперь в этой жизни молодым да наглым? Как вот этот Остап Ибрагимович. Где справедливость? Где мой домик? Где мой самовар никелированный?
Пауза
Раньше я пять рублей городовому в месяц давал и меня никто не трогал. И семья у меня была и самовар никелированный. И жена, и дети у меня были. Пока я был богатый человек
Пауза
А все революция ваша. Где теперь мои дети? Не знаю я. Как богатства не стало, так и детей след простыл. А жена.. та быстренько пристроилась. Теперь варенье варит для завхоза целого Дома культуры. А я старый и больной человек. Мне питание нужно полноценное.
Достает футляр, смотрит на него.
Я всё вот этими очками заработал. Жена как сыр в масле каталась.
Убирает футляр в карман.
А теперь ей для меня даже вазочки варенья жалко. Оно же у нее банками стоит. Прокисает. А ей для меня жалко.
Пауза
У нее на столе и курочка жареная, и сливки, и сметана. И гусь по субботам. А ей для меня варенья жалко.
Пауза
Вот и бегаю на старости лет ребенком какого-то лейтенанта Шмидта. Да кто он вообще такой? Что он сделал? Вот Паниковский! Паниковский вас всех продаст, купит и снова продаст… Только зубы золотые вставлю. Да женюсь. И сразу вас всех продам. А зачем вы мне? Кто-то из вас сказал: давай, дружище, ко мне. Я тебя чаем напою. А? Нет. Вы как товарищ Бендер…»старый…вас девушки не любят…им не за что вас любить».
Пауза
А что? Человека обязательно надо за что-то любить? А просто так не судьба?
Вся власть трудящимся. А я, по-вашему, кто? Я не трудящийся? Я всю жизнь трудящийся. А он за рога по 62 рубля дает…кому то, а не мне. А мне – шиш без масла.
Пауза
А только я и без него могу. Паниковский еще ого-го! Гуся-то я поймал. Сам, между прочим, без участия Остапа Ибрагимовича.
Ах гусь! Ножка! Шейка! Крылышко!
Не смотрите на меня! Гусь только для меня. Я старый и больной человек. А вам он зачем? Вы молодой. Вы еще можете подождать тарелочку с голубой каемочкой и, может быть, вам на ней миллионы принесут. А по мне лучше гусь здесь, чем тарелка в будущем. Пусть и с миллионами.
Ну ладно. Заболтался я с вами тут. Мне еще гуся пожарить надо. А потом я себе зубы золотые вставлю и женюсь. Непременно женюсь. И самовар никелированный заведу.
Уходит
