СКАЗКА
Александр Толкачёв.
Приходи вчера!
(Сказка для взрослых)
Действующие лица:
Филипп М а т в е е в и ч К а р а с ё в.
Лариса — его жена.
Домовой.
Домовиха.
Девочка.
Действие первое
Картина первая
Раннее утро. Квартира Карасёвых. Старая двухкомнатная «хрущёба», но с хорошим современным интерьером. Лариса лихорадочно ищет свою пропавшую авторучку. Филипп сидит у телевизора, смотрит утренние новости. Лариса заметно нервничает.
Лариса. Где моя авторучка? Ты не брал мою авторучку?
Филипп. Зачем мне твоя авторучка? У меня электронная записная книжка, если помнишь.
Лариса. Я не знаю, зачем она тебе может понадобиться, но я её не могу найти.
Филипп. Посмотри в ванной. Ты же вчера ванну принимала, может, что-то записывала по ходу дела.
Лариса. В ванной? Какого рожна она должна быть в ванной? Я там мылась, а не писала конспекты по философии. Может, лучше в туалете поискать? Я туда тоже вчера ходила.
Филипп. А сегодня разве нет?
Лариса. Вчера я положила её на стол. Вот сюда!
Филипп. Ну так и ищи её там, где положила! Я-то тут при чём?
Лариса. Ты вообще всегда ни при чём! Всё я во всём виновата! Я уже опаздываю. Чёрт побери, да где же она? Ну встань, хоть задницу от кресла оторви! Сделай вид, наконец, что помочь хочешь. Покрути глазками туда-сюда: где она?
Филипп. Извини, дорогая, но ручка-то твоя? Твоя. Куда положила, там и ищи!
Лариса (радостно). Вот она! Наконец-то! Фу-у!.. Гора с плеч!
Филипп. Где была?
Лариса. В моей сумке.
Филипп. Ну вот, а ты скандал закатила.
Лариса. Да ничего я не закатывала! Всё, ладно, я пошла! (Быстро докрашивает губы и слегка румянит щёки.)
Филипп. Тебе надо отдохнуть. Совсем нервы ни к чёрту с твоей работой!
Лариса. Всем надо отдохнуть. И тебе тоже. Что-то ты в последнее время бледненько выглядишь.
Филипп. В каком смысле?
Лариса. В прямом. Снова прихватило?
Филипп. Да нет, всё нормально!
Лариса (грозит пальчиком). Смотри у меня!
Филипп встаёт и подходит к Ларисе.
Филипп. Послушай, давай заведём ребёночка!
Лариса. Что, прямо сейчас? Здесь?
Филипп. Если хочешь, почему бы и нет?
Лариса. Ну ты даёшь, милый! Я бы, конечно, могла подумать над твоим пошлым предложением, но… Извини, опаздываю! Перенесём этот занятный разговор на вечер, хорошо?
Филипп. Хорошо! Только подумай о ребёночке серьёзно. Скучно у нас как-то, неуютно. Домом не пахнет.
Лариса. Ты хотел сказать, детскими какашками?
Филипп. А разве это плохо, когда в доме пахнет детскими какашками?
Лариса. Один умный человек сказал: не надо делать глупости даже от скуки. А детей — тем более! Дай я тебя поцелую, мой болезный! (Целует.) И — до вечера, любимый! (Идёт к двери.)
Филипп (не выпускает Ларису). Кто этот умный человек?
Лариса. Какой человек?
Филипп. Которого ты цитируешь.
Лариса. Какая тебе разница? Ревнуешь, что ли? Не ревнуй. Это хороший писатель и очень старый человек. Пока! Смотри не опаздывай на работу! (Хочет выйти, но Филипп её не пускает.) Пусти, дурачок! Ну пусти же! Опаздываю!
Филипп (открывает дверь). Ладно, до вечера!
Лариса. До встречи, шалунишка! (Машет Филиппу ручкой.)
Лариса уходит. Филипп закрывает за ней дверь и вдруг неожиданно хватается за сердце. Видно, что ему плохо. Он медленно идёт в комнату, держась одной рукой за стену.
Внезапно появляется Домовой. На нём не новый, но вполне приличный фрак, цилиндр и белые перчатки, в петлице фрака белая роза.
Домовой. Что с тобой, Филипп?
Филипп. Сердце что-то схватило… Сердце!..
Филипп тяжело оседает прямо на пол. Домовой подхватывает Филиппа под руки и ведёт его к диван-кровати. Откуда-то появляется девочка-подросток и внимательно смотрит на происходящее.
Домовой. Давай-ка сюда, милок, на диван. Сюда!.. Вот, ложись! Осторожнее!
Филипп. Спасибо!.. А… А кто вы? Вы как сюда попали, дедушка?
Домовой снимает цилиндр и бросает в него перчатки, цилиндр ставит на сервант. Быстро, по-хозяйски, достаёт из серванта какие-то таблетки. Делает знак девочке, и та исчезает так же, как ипоявилась.
Филипп. Ты сначала выпей вот это или положи под язык. Посмотрим, как быстро у тебя боль пройдёт.
Домовой даёт Филиппу таблетку. Филипп чисто механически берёт таблетку и кладёт её под язык. Домовой убегает на кухню и там набирает в стакан воды.
Филипп (слабым голосом). Дедушка, вы кто?.. Родственник Ларисы?
Домовой (из кухни). Я?.. Я вроде бы твой родственник, правда, очень дальний.
Филипп. Мой?
Домовой. Ну да, твой! Да ты полежи хоть минутку спокойно, и всё пройдёт.
Филипп. А что вы мне дали?
Домовой (возвращается в комнату). Нитроглицерин. Он сразу сердечную боль снимает. Есть ещё нитроглицериновые салфетки дозирующие, их нужно к телу прикладывать… Ещё кое-что есть, посовременнее… Но это потом. Ты вот сначала водички немного попей, полегчает.
Домовой, отвернувшись вполоборота, на мгновенье накрывает стакан с водой ладонью, закрывает глаза и произносит какую-то неразборчивую фразу, затем подаёт стакан Филиппу. Филипп не видит этой манипуляции, взяв стакан и отпив пару глотков, возвращает его Домовому. Домовой ставит стакан на журнальный столик, стоящий рядом с диван-кроватью.
Домовой. Полегчало?
Филипп. Да, вроде.
Домовой. Вроде! Ты же ещё совсем молодой, чего так себя нагружать-то? Чего так расстраиваться, чтоб сердце захолонуло? Умереть молодым хочешь?
Филипп. Да сам не знаю, как вышло.
Домовой. А я знаю! Распустил ты свою Лариску донельзя, вот оно теперь тебе твоё благородство боком и выходит!
Филипп. Простите, вы что, всё это время были в квартире?
Домовой. Ну да, где же ещё мне быть?
Филипп. А кто вас впустил?.. И, собственно, кто вы такой? По какой линии родственник — по материнской, по отцовской?
Домовой. По обеим линиям я твой родственник, Филипп Матвеевич! По обеим.
Филипп. Это как же? Разве так можно?
Домовой. Выходит, можно. Домовой я.
Филипп. Домовой?.. Домовой, Домовой… (Пытается вспомнить родственника по фамилии Домовой.) А полностью имя-отчество ваше не подскажете?
Домовой. Нет у меня имени-отчества, я просто домовой. Живу в этой квартире с того самого момента, когда твои родители её получили в одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году. А вот в вашей семье, точнее в вашем роду по мужской линии, проживаю (задумывается.)… С одна тысяча шестьсот какого-то там года. Точно уже и не помню какого.
Филипп (удивлённо). Не понял!
Домовой. А чего тут понимать? Я же внятно говорю: я — домовой, проживаю с вами в этой квартире сорок с лишним лет. Ясно?
Филипп (жалобным голоском). Дедушка, вы меня разыгрываете? Учтите, мне же нельзя волноваться. Я сейчас кони брошу! (Садится.)
Домовой. Филипп, успокойся! Ложись! (Укладывает Филиппа и берёт плед, которым накрывает больного.) Тебе сейчас лучше полежать немного, отдохнуть, успокоиться. Я понимаю, что до тебя сразу не дошло, что я тебе сейчас сказал, но ты постарайся хоть немножко поработать своим серым веществом. Я — домовой. Тебе же бабка Прасковья про меня сказки в детстве рассказывала, али не помнишь?
Филипп. Нет, это-то я помню… Я только понять не могу…
Домовой. Ты лучше вот что: ты лежи, думай, соображай, понимай, а я тут кое-что приберу. Разбросали вещи, понимаешь, пройти невозможно!
Домовой начинает по-хозяйски прибирать раскиданные Ларисой вещи. Филипп со страхом наблюдает за действиями незнакомца.
Филипп. Ну, хорошо, вы — домовой, а почему же я вас раньше у нас не видел?
Домовой. Придёт время — узнаешь, почему. И не выкай мне, пожалуйста, не чужие, чай! Не люблю я этого.
Филипп. Как же мне вас… Простите! Как же мне тебя называть? Не домовой же?
Домовой. Да уж конечно! Зовут меня люди по-разному: и дедушко, и суседко, и хозяин. Зови как хочешь, не обижусь.
Филипп. Если буду называть тебя дедушкой, пойдёт?
Домовой. Пойдёт! Добрый мужик был твой дед!
Филипп (оживился). А ты его помнишь? (Незаметно для Домового тянется к телефону, но Домовой в последнее мгновение переставляет аппарат подальше от больного.)
Домовой. Как не помнить? И как родился, и как женился, и как на фронт уходил — всё помню.
Филипп. Какой он был?
Домовой. Да вот такой же, как и ты: шелапутный. Всё что-то хотел к лучшему изменить. За правду боролся. Едва за это в тюрьму не попал.
Филипп (хватает со столика нож для разрезания книжных листов, но понимает, что это не орудие для защиты: пластмассовый нож легко гнётся). Мне никто про тюрьму не говорил.
Домовой. А никто и не знает кроме меня да твоей бабушки. Там, видишь ли, история такая приключилась забавная… (Забирает нож у Филиппа и кладёт его на место. Смотрит на Филиппа.) Вижу, тебе полегче стало?
Филипп. Да, помогла таблетка. Даже удивительно, как быстро!
Домовой. Вот видишь, что значит современная медицина! Но ты всё равно пока полежи. И таблетки эти с собой возьми на работу. Мало ли что может случиться!
Филипп. Придётся!.. Хотя… Я, наверное, сегодня на работу не пойду. Я позвоню, что приболел.
Домовой. Правильно сделаешь! Полежи, отдохни немного. И позвони, предупреди людей, чтобы прогула не было и они не беспокоились понапрасну.
Домовой подвигает к Филиппу телефон. Филипп вначале схватился за аппарат, но затем передумал и оставил телефон в покое.
Филипп. Я потом позвоню. Сейчас на работе всё равно никого ещё нет. А я, признаться, всегда думал, что домовые — это такие маленькие невидимые человечки, которые всегда что-нибудь делают нехорошее в доме. А ты вот уборкой занимаешься в таком-то наряде.
Домовой. Наряд — что? Наряд — ерунда, мелочь! Плохо то, что многие о нас совсем ничего не знают. Глупости всякие выдумывают. И совершенно напрасно, между прочим. Ты знаешь, я ведь не злой от природы, нет! И все наши родственники не злые. Мы просто проказливые. А это совсем другое дело! Мы кого полюбим — тому будем служить, ровно в кабалу к нему добровольно пошли. Да!.. Не веришь? Истинная правда! А уж кого невзлюбим — извини, можем и совсем со света сжить. Характер у нас такой, нечеловеческий.
Филипп. Характер — дело серьёзное! И всё же почему я тебя никогда раньше днём не видел, дедушка?
Домовой. Эвона о чём спросил!.. (Наведя порядок в комнате, Домовой подходит к Филиппу и присаживается у него в ногах, на краешке дивана.) Мы, домовые, как говорят люди, всё одно что нечисть. Правда, от чёрта мы отступились, а вот к людям не пристали. Поэтому и ходим невидимые по дому только ночью, и особенно — перед самым рассветом. Так нам положено. И людям без надобности ни под каким видом не показываемся, хотя и живём вместе с вами веками. Да что веками — тысячелетиями! Но! (Победно поднимает указательный палец вверх.) Но утреннего петуха мы не боимся. Нет! Пусть громко кричит домашний пернатый, горло чистит, разбойник краснобородый! Нам-то что? Мы же не черти, правда?
Филипп. А кто вы?
Домовой. А я и сам не знаю, кто мы!
Филипп. Как это не знаешь?
Домовой. Ну, по нашим преданиям изначально всё происходило так: Господь Бог ударил кремнем о кремень — и посыпались в разные стороны ангелы, архангелы, серафимы. Чёрт ударил кремнем о кремень — полетела нечистая сила: лешие, русалки, бабы-яги, ну и мы иже с ними. Учёные же говорят, что мы жители параллельного мира. Может, они и правы, а?
Филипп. Не знаю. Не думал об этом.
Домовой. Вот и я не знаю, кто мы. (Домовой, вздохнув, встаёт, достаёт из кармана белый носовой платок, идёт к серванту и начинает протирать от пыли посуду.) Не люблю я ленивых да нерадивых! Грязь не люблю в доме. Вот веришь: как увижу рохлю непутёвого, так и хочется мне его подтолкнуть, подогнать, заставить двигаться побыстрее, порасторопнее. И так мне не по себе бывает от этого человека, что иной раз даже с кровати лодыря ночью спихну со злости.
Филипп. И не жалко?
Домовой. А чего жалеть лодыря-то? Они хуже всего на свете. Я женщинам-лентяйкам иногда волосы в колтун сбиваю, легонько напоминаю, что нельзя быть такой ленивой. Нельзя вставать позже мужа! Нельзя быть стервой! Что мужик, он тоже живой человек! Вот утром-то потеха бывает, когда они расчёсываться начинают!
Филипп (садится на кровати). Так это, значит, ты моей Лариске волосы путаешь?
Домовой. А кто же ещё? Но не понимает она, нет, не понимает твоя Лариска, что её лень — самая настоящая погибель для вашей семьи. И для неё самой в первую очередь. Не понимает!
Филипп (угрюмо). Поймёт когда-нибудь, придёт время.
Домовой. Думаешь, когда рядом тебя не будет, она тебя хорошим словом помянет? Ага, жди!
Филипп. А хоть бы и так, тебе-то что?
Филипп встаёт, надевает тапочки, отбирает у Домового фужер, ставит его на место и закрывает дверцы серванта.
Домовой. А мне что? Мне — ничего! Мне тебя, дурака, жалко! Столько лет вместе живём, привык к тебе, полюбил, можно сказать, как родного сына.
Филипп. Спасибо, дедушка, на добром слове! Спасибо!
Домовой. Спасибо мало! Когда будешь в новый дом переезжать, — этот-то уж совсем одряхлел, ни разу за сорок лет капремонта не делали, — меня не забудь.
Филипп. Там видно будет. Никто сносить нас пока не собирается, а денег на новую квартиру у меня нет. Лет двадцать на неё пахать нужно.
Домовой. Ты всё же запомни, что я тебе говорю. Вдруг оказия подвернётся! Вдруг!
Филипп. Да запомню я, память у меня, слава богу, хорошая. (Садится за стол.) Только где я тебя найду? Ты вон какой самостоятельный! Чего доброго, снова исчезнешь?
Домовой (садится за стол, на соседний стул). Не исчезну! А найти меня не трудно, кто знает, конечно, как это сделать. Да тебе и не к чему меня искать.
Филипп. Как это не к чему?
Домовой. Люб ты мне!.. Ты перед тем, как уехать, легонько поскреби под порогом, собери мусор в совок и посыпь его в новой квартире. А я уж сам знаю, как к тебе перебраться.
Филипп. И всё?
Домовой. Всё. На новоселье обязательно принеси горшок каши и скажи: «Дедушка домовой, выходи домой. Иди к нам жить!». Не позовёшь так — я всё равно к тебе приду, но… обижусь! (Вздыхает.) Мстить буду. Характер у нас, понимаешь, такой, нечеловеческий.
Филипп. Да, нечеловеческий характер — это плохо. И сильно мстить будешь?
Домовой. Да нет, так, мелкие пакости строить стану.
Филипп. И не стыдно? Не молодой же уже!
Домовой. Так я же говорю: характер у меня нечеловеческий. От самой матушки-природы такой достался.
Филипп. Да, дела!
Домовой. То-то и оно что дела!
Филипп. А как-нибудь помириться с тобой можно? Не люблю ссориться.
Домовой. Можно, конечно. Почему нет? Ты возьми, например, положи под печку нюхательного табаку, до которого я большой охотник, или сделай другой какой подарочек: разноцветные лоскутки, горбушку хлебушка, печенье… Некоторые несознательные элементы втыкают нож над дверью, мелом кресты чертят на потолке, на притолоках и на чём попало. Хорошие вещи портят. А совсем уж настырные служат в доме настоящий молебен, зовут попа, окуривают животных ладаном, кропят стены святой водой. Но это, скажу тебе, совсем уже ни к чему! Характер у нас хоть и нечеловеческий, но отходчивый, мягкий. Зачем сразу-то в церковь бежать? Поговорить с нами можно для начала, народные средства испробовать. Может, консенсус и найдём.
Филипп. Чего? Консенсус? Откуда ты таких слов нахватался? Тебе, судя по твоему возрасту, больше «чокать», шамкать нужно и о душе думать!
Домовой (усмехается). О душе, говоришь? (Встаёт и начинает ходить по комнате.) А ты знаешь, что лучшим учебником является жизнь? Сколько бы университетов ни закончил человек, а я всё равно его мудрее, потому как учусь вместе с ним, с человеком то есть. Вот твоя бабка, например, была врачом. Так я всю эту медицинскую премудрость вместе с нею одолел. И вот теперь даже тебе помогаю, вполне профессионально, между прочим, лечу. И вылечу! А дед твой строителем был. Так я сейчас всё могу построить: и дом, и конюшню, и элеватор… А твой институт электромеханический? Да плюс к этому прибавь все мои прожитые годы. Всех твоих предков. (Загибает пальцы на руке.) Телевизор твоей жены, соседское радио, магнитофон, видик, интернет!.. О-о! Это такая академия получится! Во мне, может быть, все знания мира сосредоточены. Ни один нобелевский лауреат со мной тягаться не может ни по физике, ни по химии, ни по литературе.
Филипп (улыбается). А не заливаешь, дедушка?
Домовой (усмехается). Может, и заливаю маненько, так что от этого? Я хоть и не человек, но тоже бываю слаб на дьявольский искус. Очень уж приятно лучше о себе думать, чем ты есть на самом деле.
Филипп. Ну, это ясно дело! Сам себя не похвалишь, кто тебя похвалит? Похвала останется, а кто сказал — забудется.
Домовой. Истинная правда!
Филипп. Может, мы чайку согреем? А то как-то неудобно: гость пришёл, а я то на диване разлёгся, то байки слушаю.
Домовой. Так у вас же ещё вчера заварка кончилась!
Филипп. Ах, да! (Хлопает себя по лбу.) Я и забыл совсем!
Домовой. А то, что ты на диване лежал, не беда! Я ведь гость-то свой, домашний. Всё знаю и всё понимаю.
Филипп. А может, пельмешек на скорую руку сварганить?
Домовой. Да не суетись ты, не суетись! (Подходит к Филиппу и присаживается за стол.) Давай-ка лучше о жизни поговорим.
Филипп. Да что про неё говорить-то? Про мою жизнь, выходит, ты всё даже лучше, чем я, знаешь, вот только если про твою…
Домовой. Так и про мою все всё знают… Хотя… Хотя никто ничего не знает на самом-то деле.
Филипп. Вот и поговорим. Скажи, чем ты вообще у нас в доме занимаешься?
Домовой. Да разным.
Филипп. А конкретнее?
Домовой. Советы ненавязчивые людям даю, как себя вести. Предостережения всякие показываю. Вот, например, если я ночью подёргаю женщину за волосы — остерегайся, жена, не вступай в спор с мужем, не то побьёт тебя муж. А вот если посудой на кухне загремлю — поосторожнее, хозяйка, будь с огнём, не урони искорку на пол. Газ не забудь выключить. А если ночью к кому-нибудь на грудь сяду в образе серой, дымчатой кошки и слегка придавливать стану, спроси меня: «К добру или худу?» — и я отвечу настоящим человеческим голосом. Но тихо так, словно ветер листьями пошевелил.
Филипп. Это я уже где-то раньше слышал.
Домовой. Да бабушка тебе про это рассказывала.
Филипп. Возможно. А что ещё делаешь?
Домовой. Что ещё? Ежели поглажу кого ночью мохнатой рукой — к богатству, тёплой — к добру вообще, холодной или шершавой, как щётка, — к худу. Берегись тогда! Но хуже, когда я в шапке покажусь. Ой к худу!
Филипп. Что-то ты всё страшилки какие-то рассказываешь? Нет ли у тебя чего-нибудь повеселее?
Домовой. Обязательно есть! Когда в доме ожидается радость, я сам от радости скачу по дому, песни всякие мурлыкаю, смеюсь. Иногда даже на гармошке поигрываю. Ну это когда я хозяев о свадьбе в доме заранее предупреждаю. А вообще-то увидеть меня человеку — к худу. Правда, правда! К беде, к смерти.
Филипп (удивлённо). Значит, я умру?.. Что же ты мне раньше-то про это не сказал? Несёшь всякую околесицу, а о главном молчишь!
Домовой. Да нет, типун тебе на язык, ты не умрёшь, не бойся! Смерть — это час воли Божьей. На смерть, как и на солнце, во все глаза не глянешь; от неё не откупиться, не отмолиться. Пришёл твой час — ложись и помирай! Но тебе с костлявой встречаться ещё рано, потому тебе можно без опаски со мною видеться.
Филипп. Почему это всем нельзя, а мне можно?
Домовой. А потому! Дочь у меня подросла. Как раз тебе невеста.
Филипп. Дочь? У тебя есть дочь?
Домовой. Ну да!
Филипп. Час от часу не легче! И где же она?
Домовой (встаёт из-за стола). Да вот в соседней комнате. Ждёт не дождётся, когда я с тобой поговорю.
Филипп. Вот оно что! И ты что, хочешь взять меня к себе в зятья? Женить на своей дочке?
Домовой (подходит к Филиппу и слегка приобнимает его одной рукой). Так у нас, у домовых, это обычай такой. Если дочка-домовиха подросла, отец обязательно должен войти в контакт с человеком. Со своим хозяином дома. Отношения с ним завязать дружеские, то да сё, одним словом… Ну, а после этого девчонка из ребятёнка быстро превращается в девушку. Прямо на глазах вырастает, в считанные минуты. И вот тогда-то она получает возможность любить человека. Но только того, с которым её отец-домовой подружился и с которым она проживает под одной крышей. И вот когда человек очаруется красавицей домовихой, а наши дочери, между прочим, все красавицы, тогда… (Отходит от Филиппа.) Ну, в общем, неважно, что тогда.
Филипп (встаёт из-за стола). Послушай, я чего-то не понимаю. Вы что, теперь всегда вместе со мной жить будете? И ты и дочь?
Домовой. Ну да, по крайней мере, моя дочурка точно всегда будет рядом с тобой. Всегда и везде. Да мы же и так всегда здесь жили. Как ты этого не поймёшь?
Филипп. Прости меня, дедушка, а как же моя жена? Она что, должна на всё это не обращать внимания? Мимо глаз и ушей пропускать?
Домовой. А она ничего и видеть не будет. Это мы только для тебя открылись. Для тебя одного.
Филипп. Та-ак! Интересно! Без меня меня женили! А ты хоть спросил, нужна ли мне твоя дочь?
Домовой. А чего спрашивать, я разве слепой? Я всё вижу, всё слышу. Даже мысли твои иногда читаю. А дочка моя тебе нужна. Ещё как нужна! Ты посмотри на свою ленивую женщину. Утром встанет, наскоро помоется, макияж наведет, и голодная на работу убежит. Худеет, видите ли!.. Тебе даже чай не согреет, не то что сварить что-то. Вечером придёт — и сразу к телевизору, ногу на ногу положит, и в ящик глаза весь вечер пялит. На тебя за что-то дуется. А ты на кухне ей ужин готовишь, словно каторжный. «Кушать подано!» говоришь. Кофе в постель носишь. Тьфу!
Филипп. Мне это не трудно, а она устаёт очень на работе. Ей тяжело.
Домовой. Всем тяжело.
Филипп. А ей в особенности. Я же это вижу.
Домовой. И я вижу. Лентяйка она у тебя. Поест — и сразу спать. А ты и посуду сам моешь, и стираешь, и мусор выносишь… Да и ночью, в постели…
Филипп. Ну, вот об этом я попрошу лучше не говорить!
Домовой. Да ладно уж, чего там! (Машет рукой.) Наши женщины не такие! Нет! Наши — они в доме днём работящие. и ночью в постели дюже хорошие! Ох, хорошие! Не вашим тёлкам чета!
Филипп. Я же просил не переходить на личности!
Домовой. Хорошо, не буду! Значит, с тобой мы обо всём поговорили, теперь надо тебя с дочкой знакомить.
Филипп. А может, не надо?
Домовой. Надо, Филя, надо! Обычай таков!.. Да и костюмчик я уже взял напрокат у соседей. Что я им потом скажу? Промашка вышла? Засмеют меня домовые на старости лет! Нигде показаться лет сто нельзя будет! (Поправляет на себе фрак.) Эй, дочурка, выйди-ка к нам. (Из комнаты выходит домовиха, настоящая красавица. Филипп обомлел. Домовой восхищённо щёлкает языком.) Ай-яй-яй! Какая красавица, однако, получилась! Вся в мать в молодости! Не ожидал, признаться! Не ожидал!.. (Утирает слезу.) Спасибо, дочка, порадовала старика! Крепкая у вас любовь должна быть! Ну вот, знакомьтесь, дети! А я, однако, пойду, по-стариковски табачком нюхательным побалуюсь. (Исчезает.)
Филипп. Здравствуйте!
Домовиха. Здравствуй! Только что ты мне, Филя, выкаешь? Я же тебя с пелёнок знаю. Как тебя из роддома принесли, с тех пор и помню.
Филипп. Вот как? А сколько же… тебе лет?
Домовиха. Мне? Лет сто пятьдесят, не меньше. У нас же раньше не было регистрации в загсе, а в церковные книги нас никто не записывал. Мы, те, кто постарше, и знать не знаем день своего рождения.
Филипп. А что, вас сейчас в загсе регистрируют?
Домовиха. Тоже нет, но мы учёт сами ведём, кто как умеет. Двадцать первый век на дворе! Мы и грамоте обучились, даже на компьютере работать умеем. И всё такое прочее тоже освоили. От цивилизации не отстаём.
Филипп. А ты правда домовиха?
Домовиха. Да. Не веришь? Думаешь, мерещится что-то виртуальное?
Филипп. Рад бы не верить, да ты уж куда реальнее… (Слегка дотрагивается до плеча Домовихи, и она всем телом подаётся к Филиппу, он быстро отдёргивает руку.) А как тебя зовут?
Домовиха. А как тебе нравится?
Филипп. Что, у тебя совсем нет имени?
Домовиха. Нет.
Филипп. А как тебя свои кличут?
Домовиха. А мы друг друга не зовём, мы друг друга и так чувствуем.
Филипп. Да? Но я-то тебя не чувствую.
Домовиха. Почувствуешь. (Приближается к Филиппу.) Полюбишь — и почувствуешь.
Филипп (отступает от девушки). Учти, я женат.
Домовиха. Женат!.. Да раньше бы твою жену выгнали назад к её родителям и провели с позором через всю деревню, а ты — женат! В работниках ты у неё, а не в мужьях! Понял?
Филипп. Это никого не касается, кто я в своём собственном доме. Мой дом — моя крепость!
Домовиха. А я что, в чужом живу?
Слышится многократное чиханье.
Филипп. Что это?
Домовиха. Это батюшка табак нюхает.
Филипп. Здорово это у него получается!
Домовиха. Лет триста уже нюхает. Напрактиковался.
На кухне загремела посуда.
Филипп. А это кто там?
Домовиха. Не обращай внимания, это Жировик.
Филипп. Жировик?
Домовиха. Ну, это такой дух, который любит на кухне грязную посуду вылизывать. У вас же там посуда ещё с вечера стоит немытая.
Филипп. Не успел. Извини! Устал вчера, на работе долго задержался.
Домовиха. А чего извиняться? Она у вас всегда грязная стоит, пока ты не помоешь. Я же знаю.
Филипп. Ну, хватит, хватит! Критиковать каждый может, а ты вот попробуй сама с домом управиться, тогда узнаешь!
Домовиха (снова делает движение в сторону Филиппа). Полюбишь меня — увидишь, какая я хозяйка домовитая.
Филипп (отходит от Домовихи). Всё, хватит, успокойся! Нельзя же так сразу на человека наваливаться. Ты же девушка, и должна вести себя соответственно. По-девичьи! Да и мне к тебе приглядеться надо.
Домовиха. А я ничего крамольного не говорю. Сам всё сделаешь, когда полюбишь.
Филипп. Да что ты заладила: полюбишь, полюбишь! Я жену свою люблю!
Домовиха. Жену?.. Поживём — увидим, кого ты любишь!
Картина вторая
Домовой сидит в кресле и читает газету, на нём толстый шерстяной свитер, большие тапочки и тренировочные спортивные брюки. У Домового вполне домашний вид. Он похож на старого хозяина дома, доживающего счастливые дни на отдыхе в кругу домашних. В соседнем кресле сидит и что-то вяжет Домовиха в домашнем халате. Филипп сидит за компьютером, слышатся характерные звуки компьютерной стрельбы. В комнате работает телевизор, но его звук выключен. На телеэкране беззвучно мелькают кадры передачи «Смехопанорама».
Слышится далёкое курлыканье пролетающих в небе журавлей.
Домовой (отрывается от чтения). Сегодня что у нас, какой день?
Филипп. 11 сентября.
Домовой. 11 сентября — Иоанн Предтеча. (Смотрит на потолок.) Высоко нынче журавлики летят, не спеша разговаривают, значит, будет в этом году хорошая короткая осень.
Д о м о в и х а. Но зато ранняя зима ляжет.
Домовой. Да, жди вскоре снежок, Филипп Матвеевич! Готовь лыжи, покупай санки. Валенки загодя присматривай.
Филипп. Опять примета?
Домовой. Ну да, журавлиная. Вот ежели бы они на Иринин день полетели, то есть первого октября, то на Покров, четырнадцатого октября, надо было бы ждать первого мороза. А ежели не видно журавушек в этот день, то раньше Артёма, второго ноября, не ударить ни одному морозу. Так-то вот! (Зевает.) Когда зеваешь, надо сразу перекрестить рот, чтобы загородить вход нечистому духу. Или просто прикрыть рот рукой. Вот так! (Показывает, как это надо делать.) А кто этого не делает, у того рот перекосит.
Филипп. А сам-то почему не крестишь? (Тоже зевает и невольно крестит рот.)
Домовой. Так не крещёные мы потому что! А вот ещё одна примета на зевок. Ежели двое одновременно зевают, значит, им вместе водку пить.
Филипп. Ты же не пьёшь?
Домовой. Так это не наша примета, а ваша. Вы же пьющие.
Филипп (смотрит на часы). А что, не сбегать ли и правда в магазин?
Домовиха (не отрываясь от вязанья). Не вздумай! Водка дурманит мозги и делает человека слабым, а ты сильный. И такой ты мне больше нравишься.
Филипп. Вот поэтому я и хочу напиться. Именно поэтому!
Домовой (Филиппу). В картишки не желаешь?
Филипп. В картишки? А что, давай! Минут на пятнадцать отвлечёмся, развеемся.
Домовой вытаскивает откуда-то колоду карт и начинает их тасовать.
Домовой. Пересядь вон туда. (Показывает, куда должен пересесть Филипп.)
Филипп. Зачем?
Домовой. Играть в карты, сидя спиной к месяцу, — к проигрышу.
Филипп. О боже! На всё у тебя есть свои прибамбасы. (Встаёт из-за компьютера и садится на стул в том месте, куда указал Домовой.)
Домовой. Поживёшь с моё — сам таким будешь!
Филипп. Ну уж нет! Столько лет с вами жить — с тоски сдохнешь!
Домовой. А ты не торопись с оргвыводами. Присматривайся, осваивайся, авось и понравится. Во вкус войдёшь!
Домовой раздаёт карты.
Филипп. Во что играем?
Домовой. Да хоть во что. Я на «дурачка» карты кидаю. (Домовихе.) Ты будешь?
Домовиха. Нет, спасибо! Мне нужно Филе свитер довязать. Зима скоро, а у него ничего тёплого для дома нет.
Филипп. Да не нужен мне твой свитер, я в нём на Домового буду походить. Мне и так жарко.
Домовиха. Зима нынче идёт холодная. Топить будут сильно, и отопление может полететь в пять минут. Трубы-то совсем гнилые. Ещё при советской власти в землю положенные.
Филипп. У нас электрообогреватель хороший, не замёрзнем.
Домовиха. Знаю, а подстраховаться всё равно не мешает.
Звонит входной звонок.
Домовой (встрепенулся). О! Это Лариса. Наконец-то!
Филипп (встаёт). Пойду открою!
Домовиха. Сама откроет, не барыня! Что ты перед ней на цыпочках бегаешь? Вроде и не мужик вовсе!
Филипп. Хочу и бегаю! (Идёт и открывает дверь Ларисе.) Привет!
Лариса. Привет! (Целует Филиппа в щёку.) Что долго не открывал?
Филипп. Я думал, что у тебя свои ключи есть.
Лариса. Лень было из сумочки доставать. Устала!
Домовой (из комнаты, очень громко, но не слышно для Ларисы). Вот она вся в этом, твоя красавица: лень вперёд неё родилась!
Филипп слышит Домового, но ничего не отвечает, только на его лице отражается всё то, что он сказал бы вслух, если бы мог.
Филипп (Ларисе). На улице не холодно?
Лариса. Да нет ещё. До заморозков далековато.
Лариса снимает плащ и туфли.
Домовой. Ага, слушай её, она много чего знает о погоде!
Лариса. А ты чем занимался? Поесть приготовил?
Домовиха (нарочито громко). Ха! Ха! Ха!
Филипп. Приготовил. Твою любимую жареную рыбу.
Лариса. Лососину?
Филипп. Да, горбушу.
Лариса. Ух, ты мой хоросенький! (Целует Филиппа.) Да как же я люблю эту жареную рыбку!
Домовой. Приготовленную чужими руками.
Домовиха. Рыбку-то она любит, а вот тебя — неизвестно!
Филипп. Ты в следующий раз ключи, пожалуйста, поближе клади, а то я вдруг занят буду или ещё с работы не приду. Зря будешь звонить.
Лариса. А чем ты можешь быть занят после работы, интересно знать? (Проходит на кухню.) Где твоя знаменитая рыбка?
Филипп. На плите. Да мало ли чем могу быть занят? За компьютером могу сидеть, музыку слушать в наушниках… Короче: не клади ключи куда попало, не стучи ими и не бросай на стол, а то выйдет ссора в доме… (Хватается за голову.) Боже, что я говорю?
Домовой. Правильно говоришь! Правильно! Так оно всегда и бывает! И это настоящая народная примета. Молодец! Запомнил.
Лариса берёт руками крышку сковороды и обжигает пальцы.
Лариса. Ой, горячая!
Филипп. Обожглась?
Лариса. Ничего! (Трясёт рукой.)
Домовиха. Руки-то кто за неё мыть будет? С улицы пришла!
Филипп. Да, а ты руки-то помыла, за еду берёшься?
Лариса (плаксиво). Помою! Хотела только попробовать!
Филипп. Так не грязными же руками!
Лариса. Ну ты и зануда! Подумаешь, руки! Всего лишь маленький кусочек моей любимой рыбки. Ма-асенький!
Домовой. Нахватает глистов с этой «масенькой» рыбкой! И ты, Филя, тоже, кстати! Как врач предупреждаю!
Филипп (Домовому). Успокойся! (Ларисе.) Больно?
Лариса. Проходит.
Домовой. От небольшого ожога лучшее средство — холодная вода. Заодно и руки помоет.
Филипп. Пойдём в ванну, промоем холодной водой.
Лариса. Да ладно, так пройдёт! (Идёт в комнату и останавливается перед столиком, на котором разбросаны карты и за которым сидит невидимый ей Домовой.)
Филипп. Ты что, есть не хочешь?
Лариса. Спасибо, наелась!.. Совсем уже тронулся, сам с собою в подкидного играешь! (Собирает карты в кучу и кладёт на сервант.)
Домовой. Начинается!
Домовиха. (Откладывает вязанье в сторону.) Посмотрим, посмотрим на это домашнее кино!
Лариса. Люди хоть в шахматы играют, а ты совсем как пенсионер. Ещё пасьянсы начни раскладывать!
Филипп. Послушай, я не хочу с тобой ругаться, но… сбавь обороты. Я пришёл с работы, приготовил поесть, тебя сижу жду… (Неожиданно резко.) Ты где была?
Лариса. Это что, допрос?
Филипп. Сегодня суббота, короткий день. Сейчас шесть вечера, ты уже как минимум два часа назад должна быть дома.
Лариса. С подругами днём в кафе посидели! Разве нельзя? Подумаешь!
Филипп. С подругами?.. С подругами днём, конечно, можно, но я ведь жду тебя дома. Жду! Каждые полчаса еду подогреваю. Волнуюсь, не случилось ли чего!
Лариса. Ну, извини, я больше не буду!
Филипп (успокаивается). Хорошо! Извиняю! Если есть не хочешь, я всё в холодильник поставлю. Попозже.
Лариса (обиженно). Поставь куда хочешь! Мне-то что! (Уходит в спальню.)
Домовой откуда-то достаёт новую колоду карт и начинает раскладывать на столике пасьянс, что-то напевая себе под нос.
Домовиха. И ты веришь, что она была с подругами?
Филипп. А ты хочешь, чтобы я сразу подал на развод?
Домовиха. Когда-нибудь это будет обязательно.
Филипп. Когда-нибудь, но не сегодня. (Кричит шёпотом.) И вообще вы меня уже достали. У меня от вас зубная боль по всему периметру. Хватит меня напрягать!
Домовой (спокойно). От зубной боли помогает святомученник Антип, его день 24 апреля. От этой боли нужно взять мелкую монету, подержать её на больном зубе, затем пробить насквозь и повесить на иконе. Хорошо также помогает рябиновый прутик, надколотый начетверо. Нужно положить его на зуб и прижать, пока не выздоровеет.
Филипп. Кто выздоровеет, прутик?
Домовой. При чём тут прутик?
Филипп (не выдерживает). А при том, твою мать! (Стукает несколько раз кулаком в свою ладонь.)
Домовиха. Что с тобой, Филя? Типун тебе на язык! Откуда у тебя такие выражения?
Домовой (спокойно). Правильно, дочка! Если кто при тебе произнесёт недоброе слово, надо сразу отчураться: «Чур тебе на язык!» или «Типун тебе на язык!» — и самое злобное пожелание не сбудется уже никогда.
Домовиха. А я всегда так делаю, тятя! Ты разве не знаешь?
Филипп (берёт себя в руки). Ладно, погорячился, с кем не бывает? Простите! Так!.. Ты же сказал — положить на зуб и прижать, пока не выздоровеет.
Домовой. Ну да! Зуб. Зуб пока не выздоровеет. О господи! Как же тяжело общаться с людьми! Элементарщину не понимают. Элементарщину!
Филипп (нервно ходит по комнате у дверей в спальню). Ладно, не сердись! Что там у тебя дальше по зубам?
Домовой (спокойно). После того, как положишь рябиновый прутик на больной зуб, нельзя есть ягоды рябины несколько лет, а может, даже и всю жизнь. Корешки дикой земляники тоже помогают от зубной боли, если, конечно, это не сглаз.
Домовиха. Верное средство знаю от сглаза: спасают две иглы, положенные накрест против сердца. Ещё нужно при встрече с нехорошим человеком сказать: «Чёрный глаз, карий глаз, помилуй нас! Недобрый глаз, не гляди на нас!».
Филипп. А кто меня хочет сглазить? Кому я на фиг нужен? Да и как это понимать — сглаз!
Домовиха. А так и понимай, что на тебя через глаз могут порчу напустить.
Филипп. Кто?
Домовой. Да хоть тёща твоя. Чувствую — та ещё ведьма!
Домовиха. Чужой глаз — что лихой ворог, завистлив, а зависть — что ржавчина: весь урожай поедом съест! Люди ведь всякие бывают, а ты, простодырый, всё за чистую монету принимаешь! Всему веришь.
Филипп (убеждённо). Самый большой сглаз на сегодняшний день — это вы у меня, мои новые друзья-товарищи! Вот вы где у меня сидите, дорогие мои гости из параллельного мира! (Стучит кулаком по своей голове.)
Домовой. Ну да!
Домовиха. Так мы тебе и поверили!
Лариса (выходит из спальни, переодетая в домашний халат, точно такой же, как и у Домовихи). Чего это ты тут бормочешь?
Филипп. Молитву вспоминаю.
Лариса. Какую молитву?
Филипп. От сглаза.
Лариса. Ты что, заболел?
Филипп. Кажется, да. И серьёзно.
Лариса (встревоженно). О господи! Этого только мне не хватало! Температуру мерил?
Филипп. Да.
Лариса. Ну и что?
Филипп. Нормальная.
Лариса. А вот это уже ненормально! (Внимательно всматривается в Филиппа, даже приподнимает ему веки.) По всем приметам у тебя начинается… грипп. Да!.. Тебе нужно срочно выпить аспирин и лечь спать. Ты тоже устал, мой миленький! Тебе надо сегодня отдохнуть и хорошо выспаться. Дай я тебя поцелую, мой масенький! (Целует Филиппа в лоб.) Правда, лоб холодный.
Филипп. Как у покойника.
Лариса. Типун тебе на язык! Ты что мелешь-то? Подумай своей дурной головой!
Домовой (продолжая тасовать невидимые для Ларисы карты). Ты смотри, даже Лариска знает, как уберечься от недоброго слова. Молодец! Одобряю!
Филипп смотрит на Домового, тяжело вздыхает и укоризненно качает головой.
Домовиха (вяжет). А что, разве отец не так что сказал? Мы всегда стараемся быть объективно правдивыми в оценке людей.
Лариса. Ты головой не качай, а лучше давай выпей таблетку и ложись спать. Завтра я тебя с утра в поликлинику погоню. Там очередь занимать нужно с половины седьмого, а то иначе талончика к терапевту не достанешь. Или сразу к знахарке пойти?.. Ты что про сглаз-то говорил? Откуда у тебя эти подозрения?
Филипп. Ниоткуда! Брякнул первое, что в голову пришло. Пошли спать!
Лариса. Да? А ты язык прикусывал или кукиш показывал?
Филипп. Кому?
Лариса. На кого грешишь по сглазу.
Филипп. Да говорю тебе — ляпнул просто так, сдуру!
Лариса. Ну ладно, если так!.. А то, если что, нужно сплюнуть через левое плечо три раза — там всегда дьявол-искуситель стоит, — или по дереву постучать.
Филипп (воет). О-о-о!.. Достали!!!
Лариса. Ну, я не знаю, кто тебя достал, я просто тебе посоветовала, как у нас в доме принято. Иди ложись, я сейчас умоюсь и приду! (Уходит в ванную.)
Домовой (усмехается). Спокойной ночи, дружище!
Домовиха (мечтательно). А вот если бы я была с тобой в спальне, у тебя бы такая ночь сегодня была бурная! Такая сказочная, такая волшебная! Такая… сексуальная!..
Филипп. Надеюсь, вы ночью к нам в спальню не шастаете?
Домовой. Ну что ты! Мы же не извращенцы. У нас высокие нравственные начала.
Домовиха. А мне иногда хочется. Хоть одним глазком…
Домовой. Только попробуй, я тебе сам этот грешный глаз выну!
Филипп. Ладно, спокойной ночи, высоконравственные господа домовые! Разбирайтесь в своей семейной идиллии без меня. (Уходит.)
Домовиха. Спокойной ночи, милый! (Шлёт Филиппу воздушный поцелуй.) И помни, что я тебе сказала. Всегда помни!
Домовой (дочери). Ты у меня смотри! Будешь лишнее болтать и делать — не помилую! Разберусь по-отцовски!
Домовиха. Ой, не пугай меня, тятя, я знаю край да не падаю! (Собирает вязанье.) Пойдём отсюда, а то и вправду подумает, что нам интересно за ними в постели подсматривать!
Домовой (собирает карты). Ну что ж, на этот раз ты права! Не хватало нам ещё наветов о наличии у нас фрейдистских комплексов. Пойдём, дочка, пойдём! Я и сам не терплю, когда любопытствуют исподтишка: подглядывают, вынюхивают…
Домовые встают и уходят. Проходя мимо ванной комнаты, Домовиха выключает везде свет. В темноте слышен испуганный визг Ларисы, ругань и грохот падающего с кровати Филиппа.
Картина третья
Ночь. Домовой и Домовиха сидят на кухне за столом и что-то едят. Скорее всего, обыкновенные сухарики.
Домовой. Ну что, дочка, будем делать? Время-то идёт, а Филипп к тебе не дюже прилипает.
Домовиха. Не нужно торопиться. Птичка по зёрнышку клюёт…
Домовой. Но не каждая из них сыта бывает. Слышал я всё это, и не один раз. Время, время нас поджимает! Скоро морозы, и ты должна определиться, где тебе отныне зимовать придётся.
Домовиха. Да я уже всё делала: и ночами в эротических снах являлась, и любовного зелья в еду подсыпала, и чего только не делала — не помогает! Заколдованный он, что ли?
Домовой. Не заколдованный, а влюблённый!
Домовиха. В дуру набитую! Такого мужика не ценит!
Домовой. А кто из женщин ценит своих мужей?
Домовиха. Ну не надо своё личное в общее мешать!
Домовой. А где здесь личное, когда твоя мать плюнула на вековые устои, нарушила все наши обычаи, оплевала всё самое-самое…
Домовая. Ой, ой, ой! Ну, влюбилась женщина в человека, чего тут такого-то?
Домовой. Влюбилась? Ну, допускаю, влюбилась! Но зачем семью-то рушить? Зачем тебя, маленькую девочку, бросать на грубые мужские руки, пусть и отцовские?
Домовиха. Влюбилась потому что, вот и забыла про всё!
Домовой. Влюбилась! Дурь всё это! Баловство сплошное.
Домовиха. Ну это как сказать!
Домовой. Как ни говори, а раньше люди всю жизнь жили втроём, и никто не подавал на развод, никто не разваливал семьи, никто не сбегал от мужей и не сиротил детей при живых родителях. Никто, образно говоря, не кричал об этом на площади, не позорил себя и мужа! А почему? Да потому, что законы раньше были крепче и жизнь у людей тяжелее была. Они от этого и дорожили друг другом, что жить друг без друга не могли, в прямом и переносном смысле этого понятия. Внимательнее друг к другу были и снисходительнее именно поэтому. А сейчас — вольная и сытая жизнь, свобода от законов предков, полный разврат, секс, а не возвышенная любовь! Сплошная физкультура половых органов.
Домовиха. А при чём тут люди?
Домовой. А при том, что мы-то от них недалеко ушли. Как говорится, куда христиане, туда и обезьяне.
Домовиха. А правильно ли это, что мы стараемся жить, как люди? У нас же всё совсем иное: и быт, и чувства.
Домовой. Так чего ты тогда к мужику в постель лезешь?
Домовиха. Нравится он мне потому что.
Домовой. Нравится! А мне твоя мать до сих пор во сне снится. Интересно, как она теперь живёт, и где? Её-то любовник уже давно на том свете по годам, а вот где она сама?
Домовиха. Не всё ли равно, где? Теперь уже вам никогда вместе не сойтись.
Домовой. В жизни — да, а в воображении… (Смахивает слезу с глаз.) Что-то мы с тобой сегодня разговорились, дочка.
Домовиха. Просто никогда раньше не было повода для этого.
Домовой. Жаль, что для хорошего разговора нужен серьёзный повод. Ну, вот что: все в доме спят, пора и нам на покой. Завтра ни свет ни заря вместе со всеми вставать придётся.
Домовиха. Ты иди, ложись, а я ещё посижу, подумаю.
Домовой. О чём?
Домовиха. О разном. О разном…
Домовой. Думай не думай, а судьбу матери не советую повторять. Страшно оказаться в конце жизни в полном одиночестве. Страшно! Выбери одну дорожку в жизни, по ней и ходи! Не прогадаешь! (Домовой уходит.)
Домовиха (вздыхает). Зато у неё была страстная любовь! Минутная, но обоюдно разделённая страсть!
Домовой (выглядывает из стены). Страсть! Раньше даже измены были солиднее, весомее и трагичнее. А сейчас — сплошная бутафория, всё походя и всё случайно. Одно слово — сучья свадьба! Тьфу! Типун мне на язык! Иди ложись спать! Кому говорю?
Домовиха. Да иду я, иду! (Встаёт.)
Картина четвёртая
Всё та же комната. В комнате Домовиха. Входит Филипп и приносит несколько больших цветков ромашки, ставит цветы в вазу на столе.
Домовиха. Привет!
Филипп. Привет, от старых щиблет!
Домовиха. Ой, какие цветы! Никогда не видела таких огромных ромашек!
Филипп. Это так называемая садовая ромашка. Искусственная.
Домовиха. То-то я смотрю, они не пахнут. Но всё равно приятно! Жаль, что не для меня принёс. А мог бы для меня?
Филипп. Может, и мог бы, только ежели бы да кабы!..
Д о м о в и х а (перебивает Филиппа). Ромашка — целебное растение. Заваренные луговые цветы ромашки от многих внутренних болезней помогают. Особенно женщинам. Они красоту волосам и лицу придают.
Филипп. Ты и так красива — лучше некуда!
Домовиха. Правда?
Филипп. Правда.
Домовиха. Так, выходит, я всё же тебе нравлюсь?
Филипп. Но это ничего не значит. Ты красивая девушка, и я не могу этого не видеть. Ты — объективная реальность, данная мне в ощущениях, хоть и в сказочных.
Домовиха (вздохнув, берёт один цветок из букета). Девушки гадают на ромашках. Знаешь?
Филипп. Знаю!
Домовиха (отрывает лепестки ромашки). Любит — не любит, плюнет — поцелует, к сердцу прижмёт — к чёрту пошлёт, своей назовёт — в порошок сотрёт… (С огорчением.) Что цветок сулит, то в любви и сбывается. Ты не хочешь меня? Ведь я молода и красива. Почему ты меня не хочешь?
Филипп. Беда в том, что для меня ты всегда молода и всегда красива. Даже слишком!
Домовиха. А разве это плохо?
Филипп. Плохо! Для меня плохо.
Домовиха. Почему?
Филипп. Мне трудно объяснить.
Домовиха. А ты постарайся.
Филипп. А что стараться? Живёте с отцом беззаботно, без горя и печали, до наших человеческих проблем вам и дела нет. Кто пришёл в этот мир, кто ушёл, вам всё до фени! «Люди мрут — нам дорогу трут. Передний заднему — мост на погост». А я так не могу! Понимаешь, не могу!
Домовиха. Можно подумать, ты пламенный революционер, борец за народное счастье!
Филипп. Я вообще против всякого насилия.
Домовиха. Непротивленец, что ли?
Филипп. Я — человек. И я хочу жить по-человечески и в человеческих условиях.
Домовиха. Без труда и без усилий? Значит, халявщик!
Филипп. Я не халявщик! Я просто хочу мирно жить в своей семье, в своём доме, с моей любимой женщиной, с моим будущим ребёнком, иначе я сдохну от всего этого кошмара, который происходит вокруг! Сдохну от сознания, что я просто бессилен что-либо изменить в своей жизни. Что я не состоялся как личность, и уже никогда не состоюсь в этой жизни! Сдохну от сознания своей ничтожности в этом мире!
Домовиха. Учись не принимать близко к сердцу земные страдания, но и в облаках не витай. Будь спокоен, рассудителен в любые времена, и ты познаешь высшую истину бытия. Ведь ты именно к ней и стремишься, — к истине. А она проста: люби, если хочешь, и будь счастлив! Если хочешь, конечно, быть счастливым!
Филипп. Это что же, значит, сидеть и на всё философски поплёвывать?
Домовиха. Не годы старят, а горе. Зачем тебе страдания, тем более — чужих людей? Живи своим, сегодняшним. Хоть минута счастья, да твоя!
Филипп. Нет, я так жить не смогу.
Домовиха. Но ты же ещё и не жил так. Попробуй, может, получится. Ты же азартный человек. Ты из тех, у кого неразменный рубль дольше недели не держится.
Филипп. Что это за рубль и почему именно неделя?
Домовиха. Неразменный рубль — это серебряная монета, которая всегда к тебе возвращается, если ты не берёшь с него сдачу. А ты очень скоро захочешь взять больше, чем положено на один рубль. Очень! Так все люди живут — берут больше положенного в жизни, и потому страдают. А почему? А потому, что меры ни в чём не знают. Жадные очень.
Филипп (свистит). Вон, какие у тебя мысли в голове! Вот как ты нас понимаешь!
Домовиха. Свистеть в доме — плохая примета: все деньги просвистишь.
Филипп. У меня их и так нет.
Домовиха. Возможно, вскоре будут.
Филипп. От сырости?
Домовиха. Не знаю, откуда и от чего, но чувствую, что будет какая-то прибыль в доме. Радостная прибыль.
Филипп. Хватит, перестань языком молоть! У меня от ваших предсказаний уже в ушах чешется.
Домовиха (насторожилась). В ушах чешется?
Филипп. Да, чешется! Представь себе. А что в этом такого?
Из стены появляется Домовой.
Домовой (растеряно). В ушах чешется — к новорожденному.
Филипп. Что?
Домовой. К новорожденному, говорю, чешется.
Домовиха. (Домовому). Бывает, уши свербят к новорожденному у знакомых.
Домовой. Бывает. Но редко. Скорее бы Лариска возвращалась.
Домовиха. Она уже идёт. Слышу её шаги на площадке.
Домовой. Легка на помине!
Домовая. Что-то рано сегодня.
Звонит звонок входной двери.
Домовая. Филипп, открой, это Лариса!
Филипп быстро открывает дверь.
Филипп. Привет! Почему так рано?
Лариса медленно входит и так же медленно раздевается. Филипп помогает ей снять плащ и туфли.
Лариса. Привет!.. Ты знаешь, кажется, я залетела.
Филипп. Что?
Лариса. Кажется, у нас будет ребёнок.
Филипп. Лариса, ты не ошибаешься?
Лариса. Я могу и ошибаться, а вот анализы не врут. Уже двенадцать недель.
Филипп. Ты делала анализ?
Лариса. Надо же было выяснить, почему у меня прекратились женские дни.
Филипп. И только?
Лариса. А что ты ещё хотел?
Филипп (улыбается). Я ребёнка хотел.
Лариса. Знаю. Ты хотел, а рожать мне.
Филипп. Может, прикажешь, чтобы это сделал я?
Лариса. А что, это было бы очень здорово: миллион долларов получили бы. Говорят, уже несколько десятилетий эти деньги обещаны тому мужику, который родит первым. Ты думаешь, почему гомики так стараются? Деньги любят.
Филипп. Не хочу ничего говорить, не хочу ничего слушать!.. Глупости всё это! У нас будет ребёнок. Ребёнок! Ты понимаешь это — ребёнок!
Лариса. Дурак! Ты даже не представляешь, какая это будет обуза! Какие расходы появятся, какие проблемы!
Филипп. Послушай, но ведь это и есть наша жизнь: родить ребёнка и вырастить его настоящим человеком. Дать новую жизнь и продолжить себя в ней. Разве это не прекрасно?
Лариса. Я подумаю над этим.
Филипп. А ты что, не хочешь ребёнка?
Лариса. Я же говорю, что подумаю!
Домовой. Чего думать? Рожать нужно!
Филипп. Рожать нужно.
Лариса. Это моё дело — рожать или не рожать.
Домовой. А в рожу не хочешь!
Домовая. Типун тебе на язык! Ты что ругаешься?
Домовой. Гляжу на Филиппа и удивляюсь: святой человек да и только! Я бы её давно прибил поленом и выгнал за порог! Пусть там из кого хочет верёвки вьёт!
Домовая. Наша доля такая: сидеть и молчать в тряпочку. Это всё их проблемы, людские.
Филипп (домовым). Да, это наши проблемы. (Ларисе.) Давай, пообедаем сегодня в комнате. По-праздничному, с шампанским!
Лариса. Опоздал. У японцев дни рождения справляют по дню зачатия.
Филипп. Тогда нам с тобой можно хоть каждый день праздновать.
Лариса. Да. Если бы знали, что кого-то успели зачать, то да. Ладно, давай, тащи сюда свой ужин, а я скатерть постелю. Будем праздновать, будем веселиться.
Филипп уходит на кухню, а Лариса достаёт скатерть и стелет её на стол.
Домовой. Не постилай скатерть надвое — двойню родишь.
Лариса (насторожившись). Ты слышал?
Филипп. Что? (Выходит из кухни с кастрюлей супа и подставкой под кастрюлю.)
Лариса. Кто-то сказал: «Не постилай скатерть надвое — двойню родишь».
Филипп. Да? (Смотрит на домовых.) Нет, я ничего не слышал. Это тебе, наверное, послышалось. Или ты сама хочешь двойню? (Ставит кастрюлю на стол.)
Лариса. Я что, с девятого этажа упала?
Филипп. А что? Отмучаешься сразу — и делу конец.
Лариса. Нам бы самим выжить, как другие люди выживают, а ты ещё нищих плодить собрался!
Филипп. Нищета — категория философская. Ещё Иисус говорил о нищих духом и о богатых, которым в раю места нет. (Снова уходит на кухню.)
Лариса. Ну и где теперь этот твой белый и пушистый Христос, и где эти грязные и подлые богатые? Первый — на кресте, вторые — в Думе. Это я тебе образно так объясняю смысл твоей философской категории. (Открывает кастрюлю.) Опять лапша!
Филипп (приносит шампанское, плитку шоколада и бананы.) Не просто лапша, а лапша с курицей! Тебе налью одного бульона, если хочешь, и обязательно — белого мяса. Весь кусок! Теперь тебе нужно есть за двоих. А вначале по бокалу шампанского! Поехали!
Лариса. Я же сказала — подумаю.
Филипп. Нечего думать, нужно рожать. Рожать, пока молодая.
Лариса. Вот именно, я ещё молодая!
Филипп. Двенадцать недель — это уже мозги у человека сформировались. Он же живой, он уже думает, наш пацан. Он нас с тобой ощущает. (Ставит на стол фужеры.)
Лариса. Откуда знаешь, что это мальчик?
Филипп. Чувствую! Я его много лет ждал. И он это знает. Дай послушаю?
Лариса. На! (Подставляет живот. Филипп прикладывает ухо к животу.) Ну и что он тебе сказал, твой сыночек?
Филипп. Что всё будет хорошо. (Целует Ларису и неожиданно радостно кричит, глядя на домовых.) Эй вы, твари земные и твари небесные! Слышите? У нас будет ребёнок! Мальчик! Мальчишка!
Лариса. Не ори, соседи сбегутся!
Филипп. Ну и пусть сбегутся! Мы им тут сейчас такой пир горой устроим!
Лариса. На какие шиши пир?
Филипп. На последние.
Лариса. На последние только я смогу поесть.
Филипп. Ты хочешь есть? Хорошо! Давай есть! Я сейчас ещё котлеты принесу. А что это у тебя в пакете?
Лариса. Кукла. Зашла в магазин, увидела её и купила. Не смогла удержаться. (Вынимает из пакета, который всё время держала в руке, куклу, она удивительным образом очень похожа на Домовую, когда она была девочкой.)
Филипп. Кого-то она мне напоминает!
Лариса. Куклу она тебе напоминает, куклу!
Филипп. Может быть! (Смотрит на Домовую, затем на куклу.) Может быть… Значит, ты хочешь девочку. Так? Я угадал?
Лариса. Я хочу куклу. Эту куклу. И я её купила. (Кидает куклу на диван.) И я ничего больше не хочу знать! Ничего!
Филипп. А мне девочки тоже нравятся. Они даже лучше мальчиков. Я слышал, что через десять миллионов лет мужчины вообще исчезнут. У нас какие-то гены закончатся.
Лариса. А кто же тогда останется на Земле, одни бабы?
Домовой. Ни то ни сё, ни бэ, ни мэ, ни кукареку останется!
Лариса. Без вас скучновато будет на Земле.
Домовая. Посмотреть на некоторых нынешних мужиков — так и десяти миллионов лет ждать не надо!
Филипп. Честно говоря, не знаю и знать не хочу, кто останется! Для меня и десять лет — уже много, а тут десять миллионов! С ума сойти можно, если всерьёз об этом думать!
Лариса (гладит куклу). Ничего умопомрачительного в этом не вижу, и думать ни о чём не хочу.
Филипп. А я хочу! (Целует Ларису и медленно начинает оттеснять её в спальню.)
Лариса (усмехается). Жить долго и умереть в один день?
Филипп. Примерно так. А тебе что, не нравится такая перспектива?
Лариса. Не задумывалась над этой проблемой. Но подумаю, у меня ещё есть время. Извини, мне надо помыть руки. (Легко уходит от Филиппа.)
Филипп. Знаешь, мне почему-то не нравится твоё настроение. Мы так давно и долго говорили о возможном ребёнке…
Лариса. Что мне эта тема стала приедаться. Я устала от пустых мечтаний и разговоров. Устала! (Бросает куклу на диван и уходит в ванну.) Я человек дела и люблю конкретику. Не люблю витать в облаках, как некоторые.
Филипп. Какие уж тут облака? У нас будет ребёнок — куда ещё конкретнее?
Лариса (из ванной). Посмотри на себя — какой ты папаша? Ты сам ещё мальчишка не оперившийся! Ни машины, ни дачи!
Домовой (грустно). Стреляй в куст — пуля виноватого найдёт.
Домовая. Или бей ближнего, чтоб дальний боялся.
Домовой. Ну да, всё равно от Божьего гнева и Божьей милости не уйдёшь. За что только хороших мужиков Господь награждает плохими жёнами?
Филипп. А это уж не ваше дело, господа домовые!
Лариса выходит из ванной.
Лариса. Знаешь, меня что-то тошнит сегодня, пойду семечек куплю, говорят, помогает от токсикоза.
Филипп. Давай я сбегаю!
Лариса (одевается и ей помогает в этом Филипп). Нет. Я прогуляюсь немного. Надеюсь, пройдёт. Извини! Хочу побыть одна.
Лариса уходит. Филипп закрывает за нею дверь.
Домовая. Раньше мужики говорили: любить бы рад, прислуживаться тошно, а нынешние — ничего, прислуживают. И даже с огромным удовольствием. Где твоя мужская гордость, Филя?
Филипп. А что, было бы лучше, если бы я пил водку, бил жену, матерился и курил?
Домовая. Нет, но всё же…
Филипп. Каждый волен толковать мои действия, как хочет, а я буду жить у себя дома, как знаю, как могу и как умею. Да, я кухонный муж! Да, я мою посуду, готовлю обеды и даже — боже мой — мою полы! Да, я, может быть, унижаю себя, потакая её прихотям. Так что из этого? Ждать, когда мы зарастём в грязи или сдохнем с голоду? Или, может быть, выгнать её, 6еременную, на улицу?
Домовая. Филипп, ты не так меня понял.
Филипп. А если я люблю её? И мне неважно, что она уже совершенно не та, что была пять лет назад. Мне важно, что она… почему-то отходит от меня, остывает… Её чувство ко мне, к сожалению, оказалось не вечным. Мне больно это видеть и понимать, очень больно, но что я могу поделать? Я не знаю, чем её удержать. Ребёнок — единственный якорь, я за него, может быть, поэтому и цепляюсь, как тонущий за соломинку… Правда, насильно мил не будешь, но, говорят, общее дело рождает общее чувство.
Домовая. А если оно не родит чувство? Или родит ненависть и злобу к тебе и к вашему общему ребёнку?
Филипп. А разве такое бывает?
Домовиха. В жизни всё бывает.
Филипп. Почему?
Домовая. Женщины не могут простить за боль, за страдания во время беременности. Мало ли за что может женщина возненавидеть бывшего любовника после родов?
Филипп. Если ребёнок не возродит любовь?.. Не знаю, что я буду делать… Не знаю.
Филипп берёт из книжного шкафа большую книгу и начинает её нарочито внимательно изучать, сидя у кастрюли.
Домовой. Что читаешь?
Филипп. Бенджамина Спока, «Разговор с матерью».
Домовая. Ты же не будущая мать!
Филипп. Я будущий отец, но всё равно должен знать, что же такое мать для ребёнка. Чего вы ко мне пристали? Книгу-то написал мужик? Мужик! Значит, не я один такой… женственный, и другие в мире имеются.
Домовой. Это в каком смысле?
Филипп. Во всех смыслах и при полной бессмыслице.
Домовая (грустно). Читай что хочешь, только, если учишь по книге, то, окончив чтение, должен её закрыть, не то всё позабудешь, а книгу будет читать дьявол.
Домовой. Да! А когда сядешь есть, не закрыв книги, заешь её память. И ничего у тебя здесь (стучит пальцем по лбу) не останется.
Филипп закрывает книгу и ставит её на место.
Филипп. Господа домовые!.. Я хочу сказать вам одну странную вещь! Вы мне очень надоели. Очень!
Домовая (грустно). Мы это знаем, но мы хотим тебе помочь. Мы не хотим тебе зла. Поверь нам.
Филипп. А я уже ничего не хочу. Ничего!
Домовой. Я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь парня. Я знаю. Все мужики хотят пацанов.
Филипп. Если сказать правду, то мне всё равно, но парень, конечно, лучше.
Домовая (мечтательно). А я бы от девочки не отказалась. От настоящей маленькой женщины.
Филипп. У тебя ещё всё впереди.
Домовая. Я знаю это.
Домовой. Я подсчитал, что твой парень родится 23 июня, в Тимофеев день. А день этот не простой! В нём происходят разные знамения. В этот день, например, по земле ходят разные призраки, близнящие глаз человеческий. И если старые люди видят стада мышей, пасущихся по гумнам, — быть голодному году. Волчьи ватаги на полях — к скотскому падежу. Стаи чёрного воронья, летящие на деревню, — к повальному мору… Счастливо то село, где ни одному человеку ничего не привидится в этот тяжёлый день! Примечай, что будет в день рождения твоего первенца, и заранее готов будь к предсказанному на год вперёд.
Филипп. Господи! Опять одни напасти! Да есть ли хоть день, когда новорожденному можно просто родиться на свет и только по одному по этому быть счастливым человеком на Земле?
Домовой. Нет! Такого дня у людей нет. Любой день и даже час грозят человеку многими опасностями. Хоть так-сяк, хоть сяк-так, а ухо всегда нужно держать востро! Так-то, Филя!
Домовая. Правда, есть один способ смягчить удары враждебной судьбы.
Филипп. Надеюсь, ничего страшного?
Домовая. Да нет, конечно! Надо просто наречь ребёнка именем праведника, и это будет к добру.
Домовой. А именем мученика наречёшь — к худу.
Домовая. Тятя, ну зачем ты опять расстраиваешь Филю? У него и так сложилось о нас превратное мнение.
Домовой. А я что, разве не правду говорю?
Домовая. Правда тоже должна быть дозированной. Ты же радио слушаешь, телевизор смотришь, ну вот и учись у политтехнологов!
Домовой. Мы любим тебя, Филя, и поэтому скоро уйдём от тебя навсегда. И это правда.
Домовая. Нам осталось всего несколько минуток провести вместе с тобой.
Домовой. Ты уж потерпи нас, старорежимных. Мы ведь много чего знаем, и плохого тебе не посоветуем. И надеемся, что у вас с Ларисой отныне всё будет хорошо.
Филипп. Да ладно уж, говорите всё, что знаете. Мне мальчишку надо вырастить здоровым и крепким мужиком. За хороший совет только спасибо скажу. Жаль, что уходите. Правда, жаль! Я привык к вам, как к родным.
Домовой. Приятно слышать. Честное слово, приятно! (Домовихе.) Давай, дочка!
Домовой и Домовиха начинают скороговоркой давать краткие советы по уходу за ребёнком.
Домовиха. До крещения дитя можно наречь каким-нибудь временным именем, например, Богдан, то есть данный Богом, — чтобы обмануть враждебные силы, мешающие его счастью.
Домовой. Можно дать имя деда или бабки, если они были счастливы и удачливы: судьба наследуется через поколение.
Домовиха. Если у женщины рождаются одни девочки, она должна дать последней своё имя, чтобы следующий родился мальчик.
Домовой. Чтобы обмануть болезнь, приставшую к ребёнку, надо временно назвать мальчика именем девочки, и наоборот… Ну вот, кажется, и всё из основного и первоначального!
Домовиха. Вкратце!
Филипп. Спасибо! Ещё бы запомнить всё это.
Домовиха. А я тебе на компьютере всё оставлю. И даже больше того.
Филипп (Домовихе). Ещё раз спасибо! А что ты сейчас делать будешь? Следующего жениха искать?
Домовиха. Ревнуешь?
Филипп. Да нет, просто интересно.
Домовиха. Э!.. Пойду завью горе верёвочкой! (Смеётся.) Да ты не бойся, у меня всё будет хорошо. В лес пойду, найду симпатичного лешего, и… Гульнём с ним свадебку весёлую! Потешим лесной народец!
Филипп. Это что, тоже ваш обычай?
Домовиха. Да! Обычай.
Домовой. Когда домовиха не сумеет окрутить добра молодца, то выходит замуж за простого лесного жителя. Лешего по-вашему. В лесу ей и жить теперь. Уходит она от нас навсегда, красавица наша. (Вытирает платком глаза.)
Филипп. Не обижайся на меня. У каждого своя дорога.
Домовой. Ты прав. Мы все в этом мире странники, идущие неизвестно куда, но это не утешает.
Домовиха. Жаль, что наши пути пересекаются только раз в жизни. Прощай, Филя!
Филипп. Прощай!
Домовой. Не поминай лихом!
Филипп. Не забывайте нас.
Домовой. Я-то уж точно не забуду! Мне-то идти некуда, с вами и буду жить до конца своих дней.
Домовиха. Да, вспомнила!.. Если тебе будет плохо, если, например, тебе почудится, что тебя кто-то будет звать в ночи по имени, а рядом никого нет, если я тебе буду являться во сне и манить безумными страстями, скажи, хотя бы и про себя: «Приходи вчера!» — и нечистая сила отстанет от тебя. Растеряется от глупого предложения. Иначе…
Филипп. Что иначе?
Домовиха. Иначе безумные сновидения могут свести тебя с ума.
Филипп. Спасибо! Я запомню. Желаю тебе найти хорошего друга в лесу. На всю жизнь.
Домовиха. И тебе спасибо! (Подходит к Филиппу и целует его.) Будь счастлив!.. Так что нужно сказать, чтобы отстала от тебя нечистая сила?
Филипп. «Приходи… вчера».
Мгновенно темнеет. Домовой и Домовиха исчезают, растворяясь во тьме. Зажигается экран компьютера, на котором высвечивается надпись: «Я тебя люблю, Филя!». Надпись многократно повторяется световыми бликами на стенах комнаты. С темнотой начинает звучать нежная, почти воздушная мелодия. Филипп подходит к дивану, берёт куклу на руки и смотрит ей в глаза. Кукла неожиданно говорит: «Па-па! Па-па!».
Филипп. Ишь ты, надо же!
Настойчиво и громко звонит звонок входной двери. Филипп идёт к двери и вдруг останавливается перед нею. Некоторое время он слушает, как звонит звонок, а затем медленно, прислонясь спиной к стене, опускается на пол, на то самое место, где с ним стало плохо в самом начале нашей сказочной истории. Кукла лежит у него на коленях.
Откуда-то появляется уже знакомая девочка-подросток и с грустью смотрит на Филиппа. Звонок продолжает звонить, но Филипп сидит, не двигаясь с места.
З а н а в е с