Мария Смагина
89920202646
genius_522@mail.ru
Райская птица, или «Я тебя умоляю!»
Действующие лица:
Ольга, 35 лет, солистка музыкального театра.
Анна, 30 лет, костюмер.
Наши дни.
Музыкальный театр в столичном городе.
Гримерная ведущей солистки театра.
Небольшая уютная комната, кресла, стеллажи.
В углу напольное зеркало в полный рост, туалетный столик с фотографиями детей. На стене репродукция картины Васнецова «Сирин и Алконост» — райские птицы радости и печали.
Все свободные поверхности заставлены глиняными статуэтками с изображением райских птиц, деревянными фигурками в стиле русской народной резьбы, птицами в виде фарфоровых чайников, дорогими керамическими изделиями ручной работы, изображениями райских птиц на картинах, иконах.
1 картина
Ольга сидит в кресле, отдыхает, напевает песню Ласточки из детского мюзикла «Дюймовочка».
Анна раскладывает костюм Ласточки, достает фрак с вешалки, чистит туфли.
Телефонный звонок.
ОЛЬГА (в трубку). Да, привет. Я в театре. Я утром пораньше уехала. Ты же не злишься? Отвезла в школу? Не опоздали? Собрание? Сегодня? Умоляю, сходи ты. Сходишь? Ну все, хорошо, без тебя никак.
Пауза.
Пожалуйста, не начинай. Ты сейчас хочешь поговорить? Может дома вечером поговорим? Я и так все знаю, что ты скажешь. Нет, пока не подписала, но подпишу. Я поеду в любом случае. Детей потом заберу. Ты издеваешься что ли, это шутки у тебя такие? Я плохая мать? Значит ты настаиваешь? Ну, давай. Да, я плохая мать. Кто еще? Жена? Сестра? Невестка? Артистка я хорошая, правильно, потому что всех вас содержу, всю вашу братию — и тебя, и сестер, и братьев, и племянников. Не всех? А племянника с аллергией на березу помнишь? Прививку ему от березы надо ставить — денег дай. А от сосны не надо ему прививку? И переезжать надо ему в другой район города без берез, да? Где у нас нет берез то? За дуру все меня держите? А что — хорошо, лошадь вполне рабочая, пашет в трех театрах. Я вот сейчас Ласточка во втором составе. Мне это надо вообще? Надо? Надо! Потому что раз в месяц вышла — а зарплата идет. Я уже матерая бюджетница стала с вами. Ну, пойми ты, от предложений стать солисткой Венской оперы не отказываются. Это теперь всегда перед моим именем будут объявлять. Я ведь не девочка уже. Мне 35 лет. В последний вагон прыгаю. Мне имя надо сделать, пока я товарный вид не потеряла. Неизвестно сколько голос проживет. Я уже лет десять на мировом уровне пою, мне только узнаваемость нужна, засветиться надо на ведущих мировых сценах. Ну, и деньги. Я когда сумму в контракте увидела, у меня дыхание перехватило.
Пауза.
Ну, как я детей сразу возьму? Как они там учиться в Вене будут без языка? Я не смогу с ними быть. Я пахать буду. Прогоны репетиции, уроки. Нет, здесь нельзя готовиться. Нельзя. Это классическая музыка, не квадратная, это невозможно. Я не смогу без дирижера готовиться. Я же живая, я дышу, он должен знать, как я дышу, где я дышу, чувствовать меня, подхватывать. Привыкли к компьютерной музыке, кажется, что хоть как петь можно. А без оркестра как? Там же струнные, они тоже дышат. Это же самоубийство. Если я с оркестром разойдусь, то — всё. Всё. Мне конец тогда. Один раз заложаешь — выкинут из обоймы. Мне и так повезло, что партия трудная, не могут они все, дирижер бесится, а я могу это сделать. Всё, я работаю.
Кладет трубку, обращается к Анне.
Аня, я правда — ужасная?
АННА. Ее тоже можно понять, ей одной с детьми страшно, возраст не тот, ответственность большая. Она своих детей уже вырастила, а тут опять двое.
ОЛЬГА. Ну, родной же человек. Бабушка.
АННА. Бабушка в кино с внуками сходила и матери обратно отвела. Это бабушка. А все остальное мать.
Ольга вздыхает.
Мне мама говорила — рожай столько, сколько сама можешь вырастить и каждому ребенку десять лет своей жизни посвяти. Если двое детей — то двадцать лет, если больше, то всю жизнь посвяти.
ОЛЬГА. Я пробовала не петь, но не могу, жжёт изнутри. Всех слушала, кто как поет, с ума чуть не сошла.
Анна смотрит на Ольгу, вздыхает.
Ольга в костюме Ласточки машет руками, как крыльями, выпархивает на сцену.
2 картина
Та же гримерная.
Ольга сидит в кресле, отдыхает.
Анна раскладывает костюм Фани Брайс из мюзикла «Смешная девчонка».
Анна достает, платье с вешалки, ставит роликовые коньки.
Телефонный звонок.
ОЛЬГА (в трубку). Привет. Ага. Контракт. С Венской оперой. Представь себе. Мы такие. Да, Олаф посодействовал. Да. Ой, да … Не говори. Всё шлёт, некуда ставить уже этих райских птиц … Сегодня еще картину прислал. «Сирин и Алконост, птицы радости и печали». Да, это я, я райская птица. Молодец, согласна. Олаф там в Вене очень влиятельный. А то сколько лет я на всех конкурсах Гран-при брала, а они меня не брали никуда. То у режиссера другое представление о главной героине, то концепция другая. Режопера. Затрахают всех своей концепцией: то брюнетку им надо натуральную, то блондинку, то переигрываешь, то недоигрываешь. Ну вот, да. И я о том же: не наиграешь — не сыграешь. Вначале всегда утрируешь. Ну, пусть попробуют. Сами-то не могут ничего. У меня русская актерская школа. Великий русский реалистический театр. Нет, я в консерватории не училась … Я не заканчивала, говорю, консерваторию. Меня даже в музучилище не взяли. Нет, не брали меня никуда. Голос-то всегда был. В десятом классе родился уже, сочинение завалила. Кое-как на актрису музыкального театра взяли в театральный институт. Да, Виктор взял меня. Зато я теперь себе цену знаю. Славянские голоса лучшие в мире. Они всегда ценятся. Ты знаешь, как они работают-то в Европе? Да! Ни секунды правды, всё по первому плану, ни оценок, ничего, да. Стоят на сцене пустые. Говнище вообще. Им главное — перформанс. Не стыдно им ни за что. Молчали бы вообще. Не квакали. Не могут ничего. Видела я их шедевры. Ну, если это ваше лучшее, то я вас поздравляю с вашим худшим. Ага. Ну, всё. Пока.
Кладет трубку.
Анна натягивает на Ольгу платье для мюзикла «Смешная девчонка».
АННА. Боже мой, Оля! Ты просто Жар-птица! Ты когда поешь — у меня всегда мурашки. Красивая, умная, талантливая. Совершенство. Вот дал же Бог все одной женщине.
ОЛЬГА (смотрится в зеркало). Хвалите меня, хвалите. А то все только ругать умеют.
АННА. Ты, Оля …
ОЛЬГА (перебивает). Хватит. Главное: дома как-то все утрясти, чтобы работать спокойно, не дергаться. Я въедливая. Если берусь, то делаю — идеально. Я свое возьму.
Опираясь на руку Анны, катится на сцену на роликовых коньках.
3 картина
Та же гримерная.
Ольга сидит в кресле, поправляет волосы.
Анна раскладывает костюм Кармен из одноименной оперы, рассматривает веер, заколку на волосы, кастаньеты.
Телефонный звонок.
ОЛЬГА (в трубку). Да, котенок. Я на работе, малыш. Что? Мы на сегодня договаривались? А что — уже среда? Конечно помню, малыш. Я после спектакля сразу приеду. Нет, не опоздаю, я на поклоны не останусь, сразу переоденусь, сяду в машинку и приеду к тебе. Конечно. Да. Годовщина. Помню. Я каждую минуточку с тобой помню. В Москве. На гастролях. Мяяуу.
Кладет трубку.
ОЛЬГА. Ну, Аня … Это невыносимо. Я опять про него забыла.
АННА. Не забыла, а забила.
ОЛЬГА. Ой, все.
АННА. Ну, сходи в ресторан, что тебе, поешь хоть по-человечески.
ОЛЬГА. Я не есть хочу, а в ванну хочу и до кровати доползти. Я даже не оделась.
Думает.
Ладно, пойду, удобный повод сказать ему, что я уезжаю.
АННА. Шарфик накинь и нормально. Какая разница? Не поймет никто, будут пялится на известную артистку.
ОЛЬГА. Посидеть бы хоть часик. Как бы не уснуть. Не пить, что ли вообще? Вырублюсь сразу.
АННА. Ну и вырубись, расслабишься, плевать на него сто раз. Я вообще не понимаю как ты с ним можешь. Ты Жар-птица, а он кто? Маленький, неказистый. Тьфу. Смотреть не на что.
ОЛЬГА. Разве? А я думала он ничё.
АННА. Вот именно ничё. Нет в нем ничё.
ОЛЬГА. А чё надо-то? Нормальный мужик, осветитель, молодой, тихий, молчит все время, не пьет, не бьет, закодированный. Под ключ. Что ты взъелась-то на него?
АННА. Не пара он тебе.
ОЛЬГА. А кто пара то? Наши что ли? Сколько я мучилась с басами этими, баритонами. Про теноров вообще помолчим. Воо.
Проводит рукой по горлу.
Плохо я восхищаюсь, видите ли, плохо люблю. Гении все непризнанные. Тяжело всем. Им с поклонницами в самый раз. Те хорошо любят, правильно.
АННА. Есть же нормальный мужик. Олаф. Сколько лет тебя добивается. Цветы, подарки. Ставить уже некуда. Как в раю живем. Райские птицы кругом. Красивый, богатый, европеец. Такими мужчинами не разбрасываются.
ОЛЬГА. Да не могу я с ним. Пробовала. Все хорошо, красивый, умный, культурный, богатый, а за руку берет — и я как будто рыбу дохлую держу. Сдохли руки у него. Не могу.
АННА. А наши что? Инфантилы и дикие.
ОЛЬГА (смеется). Инфантилы. Звучит как дебилы. Наши живые, хоть и дикие, энергия в них есть какая-то. Первобытная. А европейцы — как коты кастрированные. Все воспитанные, культурные, а на деле — унылое говно. Нет, не могу я с ними. Не мое.
АННА. А осветитель — прямо твое?
ОЛЬГА. Хоть мужик.
АННА. Зачем тебе все время мужик-то нужен? Ну, нет подходящего — ну поживи одна немного, успокойся, осмотрись вокруг. Нет, хватает первого попавшегося.
ОЛЬГА. Почему первого попавшегося? Ты, кстати, видела нового солиста? (Манерно). Такой активный, прям не могу.
АННА. Надо так, чтобы мужчина вошел в комнату, а у тебя голова закружилась, чтобы ты о нем подумала, а у тебя сердце забилось.
ОЛЬГА. Я любить больше не буду, хватило, еле ноги унесла. Ты помнишь, как я своего любила? А он мне за это чуть сердце не разбил. Женщине главное сердце не разбить, остальному у нее сноса нет.
Задумывается.
Помню ходили в ним на «Соломею» Виктюка. Сидим, и такое вдруг меня счастье охватило. Спектакль, музыка, он меня любит, я его люблю и в голове слова « … сейчас счастье… сейчас счастье…» А потом … Ну, ты знаешь.
АННА. Нельзя всех подряд хватать.
ОЛЬГА. Почему это я хватаю. Может это меня хватают?
АННА. Как же. Силы не равны. Не могут они устоять против актрис. Вас этому учат, роковухе этой.
ОЛЬГА. Да. Виктор так говорил: «Если у всех мужчин в зале при твоем появлении слюни не потекли, то ты зря заплату получаешь!» …
АННА. Умеете.
ОЛЬГА. Да, умеем. Что умеем, то и имеем. А вы что умеете?
Анна сморит на нее сердито, уходит, обидевшись.
Ольга сморит в зеркало, делает взгляд коварной соблазнительницы, походкой манекенщицы идет на сцену.
4 картина
Та же гримерная.
Анна помогает Ольге надевать костюм Бабы Яги.
Осматривает парик, достает метлу.
Телефонный звонок.
ОЛЬГА (в трубку). Да, Светлана Ивановна. Здравствуйте. Да, да, я прошу прощения, не смогла быть на родительском собрании, да премьера была, очень сожалею, никак не получилось.
Пауза.
Не аттестована? По вашему предмету?
Пауза.
Я давно хотела вам сказать, Светлана Ивановна. Это ваша работа ее учить, не моя. И находить контакт с ребенком — тоже ваша работа. Это педагогика, наука. И если она не аттестована, то вы не сделали вашу работу, Светлана Ивановна. Вы за это зарплату получаете, вы учились этому. А я просто мать, и я должна ее просто в школу приводить. Что предлагаю?
Показывает Анне, будто бьет учительницу метлой.
Анна тихо смеется.
Я предлагаю вам наладить отношения с моим ребенком, не смеяться над ней перед всем классом, а просто научить ее в пределах вашей школьной программы — хотя бы на тройку. Больше мне не надо. Нет, я не буду ее в другую школу переводить. Я вот никак не могу понять, что такое там у вас происходит, что она так люто школу ненавидит. Что вы там с ними делаете-то? Что за обучение такое? Я, Светлана Ивановна, буду жаловаться в министерство образования. Пусть они разбираются.
Пауза.
Вот они и найдут виноватого.
Пауза.
Да, тройка меня устроит. Я рада, что мы нашли общий язык. До свиданья, и вам всего хорошего, всего наилучшего.
Кладет трубку.
Аня, ну я права или нет? Ну, замучили детей. Скоро под конвоем будем их в школу водить.
АННА. Что ты уперлась то, пусть девка дома учится …
ОЛЬГА. Нет, она и так необщительная, друзей почти нет. Так вообще из дома выходить не будет. Надо в школе все налаживать
АННА. Ты наладила, я смотрю.
Анна смотрит на Ольгу, смеются.
Ольга оглядывает себя в зеркало, делает злую страшную гримасу, хромающей походкой, опираясь на метлу, идет на сцену.
5 картина
Та же гримерная.
Ольга в кресле в халате, Анна готовит костюм царицы Иокасты в опере-оратории «Царь Эдип».
Осматривает корону, раскладывает украшения, достает платье с вешалки.
Телефонный звонок.
ОЛЬГА (в трубку). Да, Виктор Иванович. Донесли уже? Я хотела бы поехать. Я знаю, что я вам обязана всем. Вы мой мастер, вы меня создали. Да … Больше, чем отец. Вы меня взяли на курс, я помню. Потом в театр. Я знаю, кем бы я без вас была. Я вам до конца жизни … Да, да.
Пауза.
Это я жадная? Это мне только деньги нужны?
Пауза.
Я до работы жадная. Я эту роль могу сделать, поэтому хочу. Я помню … я благодарна … отец родной… я очень сожалею, что из-за меня репертуар рушится, но зачем вы таких артистов-то набрали не поющих, не могу же я одна все тянуть … я виновата … мне это неприятно … я плохая … я тварь неблагодарная … театр это дом … из дома не уходят … Я звезду схватила?
Пауза.
А вы помните, как я училась? Вы же меня в упор не видели. Да я самая последняя была на курсе. Самая никчемная. Самая униженная. Все не так, все не то. Что ни сделаю — ничего не нравилось. Вы же со мной не разговаривали вообще. Вы на меня смотрели с сожалением, как на убогую. А нет, вру! Один раз сказали мне, что я толстая, у меня длинный нос и кривые ноги. Знаете, как трудно мне было не упасть духом, не потерять веру в себя. А потом что? Где теперь эти ваши звезды курса, с которыми вы носились, одногруппнички мои? Может, в Большом? Нет? Может, в Маринке? Тоже нет? А что такое? Где они? Нет их! Не нужны никому! Кто спился, кто в менеджеры, а главная ваша звезда, примадонна, в цветочном магазине кассирша!
Пауза.
Вы не знали?! Правильно. Вам не интересно! Для вас же судьбы людей ничего не значат. И все, давай назад, убирайте тех, давайте этих. Я вдруг стала самая талантливая, меня одну с курса в свой театр взяли, и я за это теперь всю жизнь должна у вас в ногах валяться? А я расти хочу, я профессионал. Да, царица. Я не заберу заявление. Я поеду все равно.
Кладет трубку.
Молчит минуту.
За каждой успешной женщиной никого нет.
АННА. Ну, ты даешь, мать.
ОЛЬГА. Раз в жизни хоть высказать ему все. Режиссеры актеров любить должны, а у меня до сих пор все внутри сжимается, когда я его вижу. Я была Буратино во всех отрывках — у меня же у одной — у одной! — длинный нос. Да и сейчас позволяет себе. На «Кармен» на прогоне заорал: «Юбку удлините, закрывать надо неудачные ноги, а то зрители не поверят, что из-за нее все мужики с ума сходят …»
Поднимает юбку до колен.
Что у меня? Неудачные ноги? Ну Аня, я тебя умоляю, ну посмотри.
Рассматривает свои ноги в зеркале.
Резко опускает юбку.
Все, хватит. У меня все удачное, я – царица!
Надевает корону и царственной походкой идет на сцену.
6 картина
Та же гримерная.
Ольга в кресле в халате, Анна готовит костюм Голды — многодетной матери в мюзикле «Скрипач на крыше».
Раскладывает черную юбку, сапожки, черный платок.
Телефонный звонок.
ОЛЬГА (в трубку). Привет, цветочек мой. Ты когда дома будешь? Мне поговорить с тобой надо. У меня новость есть. Ты позавтракала? Я тебе утром оставила. Ты видела? Вообще больше есть не будешь? Кто сказал, что ты толстая? Паша сказал? (В сторону.) Вот, сука, гаденыш. (В трубку.) Он сам весь прыщавый, урод, еще тебе что-то говорит. Я его маму увижу — я с ней поговорю. Когда я тебя позорила? Я же тебе объясняла, это период округления такой. Ты потом вытянешься. Ты красивая. Ну, не плачь, ягодка моя. Все парни твои будут. Они глупые пока. Куда идешь? В поликлинику? Зачем? А школа? Не ври, ничего у тебя не болит. Я умоляю тебя, иди в школу. Они же сейчас мне звонить начнут обе. Ну, кто. Классная и завуч по воспитательной. Ты аттестована. Она тебе тройку поставила. Да не угрожала я никому. Сама она поставила. Быстро иди в школу, я тебе сказала. Мы это уже обсуждали. Нельзя уйти из школы. Ты дома, что ли, будешь сидеть? Аттестат нужно получить. Как дома учиться? Без коллектива нельзя, нужно с ребятами. Дружить надо с ребятами, замуж выходить, детей рожать. Времена всегда одинаковые. Какая я тебе старая? Мне 35 лет. Ты как вообще с матерью разговариваешь … Какие еще чайлдфри? Стой. А в музыкалку ты ходишь? Точно? Не звонить? А на конный спорт? Нормально там все?
Пауза.
Умоляю, пойди в школу, я потом все, что угодно — для тебя.
Пауза.
По закону об образовании нельзя в школу не ходить, все дети должны учиться в нашей стране. Какой «совок»? Я не в «совке» росла. Мне три года было, когда Союз распался. Где ты стоишь? Я приеду сейчас. Получишь у меня. Попробуй только трубку не взять. Я папе звоню.
Пауза.
Ему не наплевать на тебя. Ты же знаешь. У него роли. Нельзя так про папу. Я говорю. Мне тоже нельзя. Ну другими словами скажи. Не матерись, сказала.
Пауза.
Для меня ты важнее любых ролей. Я бы отказалась, конечно. Я тебя тоже люблю, цветочек мой.
Кладет трубку.
Молчит.
АННА. Так не повезло ребенку. Оба родителя — звезды мировой оперной сцены.
ОЛЬГА. Не поеду, сейчас позвоню, откажусь.
АННА. Да подожди ты. Не суетись раньше времени. Может утрясется.
Ольга молчит.
Анна смотрит на нее.
И почему ты всегда должна? Пусть папаша тащится из Лондона, дочерью-подростком занимается.
ОЛЬГА. Слава Богу, мне ее соцсети проверяют. Что кому пишет. Поклонник, депутат подментованный помогает. Если что — сразу скажет. Успеем меры принять.
АННА. А что так можно?
ОЛЬГА. Тебе — нельзя. Ты прям как дурочка с переулочка. Все можно.
АННА. Я в шоке.
ОЛЬГА. Что утрясется-то? Что может утрястись? Это меня трясет. Не могу. Все время бойся, дрожи. Она когда плачет, то я вообще не могу, у меня прямо все тело наизнанку выворачивает. Помню, когда она родилась, я все смотрела на нее и удивлялась – вот: человек весь из меня состоит.
АННА. А что она в поликлинику-то идет? Заболела?
ОЛЬГА. Она все что угодно сделает, лишь бы в эту школу проклятую не ходить. Ой, не могу, плохо мне, трясет.
АННА. Успокаивайся давай. Тебе работать еще.
ОЛЬГА. Не могу. Сердце бьется. Вот оно когда у меня бьется — когда о ней думаю. Передразнивает Анну. А ты: «Когда мужчина входит, сердце должно биться!».
Хватается за живот.
Живот схватило. Не могу. Я же истеричка. Божечки. Каждый раз со мной такое. Ну смешно прямо. Собралась Дунька по Европам. Размечталась, дура старая.
АННА. Да уж, выпал тебе счастливый билетик, а тут …
ОЛЬГА. Меня вот бесит всегда, когда люди говорят: «Был у меня в жизни косяк, не тот выбор я сделал, не той дорогой пошел, вот и вся моя жизнь не туда пошла, пропал мой счастливый билетик!». Один косяк у них в жизни был. У меня, может, каждый год по косяку. Жизнь идет, никого не ждет. Можешь потом вешаться, можешь волосы на голове рвать. Невозможно все правильно делать.
Молчит.
Меццо у меня уникальное, школа актерская, фактура. Ладно. Не жили богато – не че начинать.
Пауза.
Анечка, умоляю, сбегай, забери мое заявление на увольнение из отдела кадров, чтобы Виктору на стол не попало, а то ведь подпишет назло.
АННА. Да, он в ярости. Ты, конечно, дала.
ОЛЬГА. Ну, я думала, что все, ухожу. Он моей крови-то попил не меряно. Достал уже, самодур. Я из-за него два раза из института уходила, не могла больше терпеть.
АННА. Говорит всем, что нет у него больше такой артистки. Мы же, говорит, не Венская опера, чтобы у нас такие великие певицы работали.
ОЛЬГА. Не может уволить, у меня двое детей. Я свои права знаю. Гнобить будет.
АННА. Ничего, успокоится. Ты героиня, на тебе репертуар держится.
Смотрит на Ольгу.
Оль, ну не расстраивайся ты так. Может и к лучшему. Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Дети при тебе будут. Семья главное. Своя кровь.
ОЛЬГА. Совместить хотела. Гармонию искала.
АННА. Дак ее нигде нет, гармонии-то этой. Понимаешь?
ОЛЬГА. В музыке есть. В жизни, моя дорогая — нет. Нет и всё.
Анна берет со стеллажа картину, рассматривает ее.
АННА. Это что? Олаф опять прислал? Я не видела. На иконы наши похожа. Красивая, под старину. Переворачивает картину. Смотри, написал по-русски. Все старается.
Смеется.
Ой, не могу.
Читает.
«Аще человек глас ея услышит, пленится мысльми и забудет вся временная и дотоле вслед тоя ходит, дондеже пад умирает, глас ея слышати не престает».
ОЛЬГА. Да, русский учит. Смешно.
Берет другую картину, рассматривает, читает:
Сирин и Алконост, птицы радости и печали. Он, кстати, неплохо уже по-русски говорит. Рассказывал мне, что птица Алконост — это символ радости, а птица Сирин — это символ печали. А Боги превратили их в полуптиц-полудев для того, чтобы они не хотели выходить замуж, рожать детей, а хотели только петь, чтобы всегда наслаждаться их райскими голосами.
Темнота
Занавес
Конец
