Ольга Милованова
+79088821080
milol66@yandex.ru
РУССКИЕ ГРАЦИИ
Пьеса в 4-х картинах
В пьесе использованы фрагменты поэмы Владимира Смирнова «Бабы», стихи С. Михалкова и неизвестных советских поэтов
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Иван, гармонист
Наталья, его жена
Генка, их сын, вначале 14 лет
Матрёна, крупная женщина, вначале 45 лет
Кимка, в начале 19 лет
Фрося, вначале 18 лет
Пашка, инвалид без ноги, вначале 40 лет
Федька, механизатор, в начале 25 лет
Митька, деревенский мальчик 12 лет
Первый парень
Второй парень
Первая баба
Вторая баба
Третья баба
Военком
Воспитательница
Эвакуированные из Ленинграда дети:
Витёк, очень худой мальчик 13 лет
Девочка
Мальчик
Маленькая девочка
Мужчины, женщины, дети без слов
1 картина
ЛЕТО. ПРОВОДЫ
Грохочут за верельницей машины,
У баб – повальный плач, как в старину.
Уходят из деревни все мужчины
На грозную
священную войну.
А бабам – что?
Им некуда деваться.
Война войной.
И хоть своя же власть,
Легко ли бабам вдовым оставаться,
Когда и жизнь-то
только началась?
А бабы знают:
Это всё не скоро.
И правда беспощадная у них:
Погосты принимают без разбору
Солдат немецких
и солдат своих…
Они еще не в форме –
в мятых кепках
Да в домотканой пестроте рубах.
Они несут печать ладоней крепких
И привкус слез на жениных губах.
Пристань. Около неё старенький пароход. Бабы провожают мужиков на фронт. Здесь вся деревня. Матрёна стоит в стороне. Иван с гармонью, Наталья вцепилась в его руку, рядом топчется Генка
Иван. Ну, будет, будет! Люди же кругом.
Наталья. А мне всё едино.
Иван. Неудобно же, Натальюшка. Да сын вон смотрит.
Наталья. Пусть смотрит. Может в последний раз батю видит.
Иван. Ну, спасибо на добром слове! Вот уважила, Наталья Васильевна! Век вам этого не забуду! Помирать буду, вспомню, как жена ро̀дная заживо меня оплакала. Вот на̀зло тебе вернусь живой, здоровый, да грудь в орденах!
Наталья. Ох, вернись! Вернись, родимый! Хоть раненый, хоть увечный! Любой!
Иван. Что ж, и без орденов примешь?
Наталья. Да на что они мне, ордена-то эти?! Цацки! Живым только вернись, голубчик.
Иван крепко целует Наталью и отстраняется.
Иван. Будет. Развели тут, понимаешь, мокредь.
Притягивает Генку к себе, обнимает.
Генка! Мужик какой уже вырос! Ещё чуть и батю перерастёшь. Ты, брат, это… смотри… за старшего остаёшься. Мать береги.
Генка не может говорить, только кивает. Наталья обнимает сына и плачет.
Иван. Да, что ж вы мне душу рвёте!
Наталья. Я не буду… не буду, Ванечка. Вот, смотри, больше не плачу. Вот. Слёзы вытерла. Иди спокойно на войну эту клятую. А мы будем папку ждать. Правда, сы̀ночка?
Иван обнимает обоих, все отходят. Пашка с двумя молодыми парнями.
Пашка. Вот я и говорю… Сижу я, значится, в окопе. Вот так. А немец из-за горушки-то так и прёть! Так и прёть!.. А я что?.. Я ничего. Только на мушки их беру. Одного, другого… третьего… И луплю их так… в очередь… Человек… двадцать перелупил… Да! Что было, то было… Двадцать первый меня в ногу-то и ранил. А коновалы эти, что в госпитале, её и отхватили по самую коленку. Сказали, чтоб не было этой… Как её? Эх, ты мышкин хобот! Забыл!
Первый парень. Гангрены что ль?
Пашка. Ага! Её, гангрены! Будь она неладна!.. Угости цыгарочкой, паря. Уважь героя войны.
Первый парень достаёт из-за уха самокрутку, подаёт Пашке.
Второй парень. Какой же ты герой, дядь Паш? Война-то царская была. Империалистическая!
Пашка. И что ж? Немец-то нимало не поменялся. Что при царе, что при советах прёть и прёть… прёть и прёть. И дальше будет, если вы ему сейчас хребет не преломите.
Сзади незаметно к ним подходит Матрёна.
Матрёна. Где ты этих немцев-то видал, Пашка? (Парням) Не слушайте этого пустобрёха. Ногу он здесь по пьяни потерял.
Пашка. Умолкни, чума болотная.
Матрёна. Дрова пьяный рубил. Да колун в ногу сам себе и загнал.
Пашка. Не бреши, баба
Матрёна. Собаки брешут. Он и войны-то не видывал. На ту по малолетству не попал, а в гражданскую уж по увечности. Что скажешь? Неправда это?
Пашка. Ну, ты это… того… не очень-то!
Парни смеются и отходят. Пашка плюёт под ноги Матрёне.
У! Ведьма!
Матрёна. Хренина одноножий.
Окружающие смеются. Пашка уходит. Кимка и Фрося под ручку, за ними Федька.
Федька. Ну, куда вы, девушки?
Кимка. Кому девушки, а кому товарищи комсомолки.
Федька. Так я же не против. Пусть. А у товарищей комсомолок есть сердце? Или оно им не положено.
Кимка. Положено. Но только не про всяких не однаких.
Федька. А я и не всякий. Я, ведь можно сказать, с самыми искренними намерениями.
Кимка. Тю-у-у!
Федька. Взаправду! Я, может быть, на геройский подвиг отправляюсь, а меня даже выслушать не хотят.
Фрося. Кимочка, может правда. А? Послушаем, что скажет? Чай, не убудет.
Кимка. Ну, та даёшь, подруга! Знаем, что он тебе наговорит. Сказок наскажет, песен напоёт, гор золотых насулит, лишь бы сейчас уступила. Да только уедет он, а ты тут останешься. На том вся сказка и кончится. Вот пусть вернётся с победой. А там и сватов, как положено, засылает. Тогда и слушать его – соловья залётного.
Фрося. Всё одно. Пусть скажет… послушаю.
Кимка. Твоя воля. Я предупредила.
Отходит.
Федька. Суровая у вас подруга, Ефросинья Власовна.
Фрося. Да нет. Она хорошая.
Федька. Да я ж и не спорю. Имя у неё только странное какое-то: «Кимка». Она не из жидов будет?
Фрося. Нет! Что вы? Наша, коренная, что ни на есть. Это батя её так прозвал. А значит имя-то её: «Коммунистический интернационал молодёжи». Коротко КИМ. А Кимкой это уже ребята в деревне переиначили.
Федька. Идейный, значит, батя. И дочка вся в него.
Фрося. Идейный… был. Кулаки за эту его идейность надвое разорвали. Две берёзы к земле притянули, привязали его, да и отпустили деревья… Права Кимка-то. Не о чем нам теперя, Фёдор Сергеич, разговоры разговаривать. Вы только полгода как в нашу деревню работать приехали. Сейчас вот на фронт отправляетесь. А солдату, известное дело: где привал – там и дом. И не вспомните после обо мне.
Федька. Ефросинья Власовна! Как встретил вас… Фросечка! Ведь все мысли только о тебе. Сердце ты мне взбулындыла. Глаза за̀стила. Посмотрю утром на небо – там солнышко! Точно, как моя Фросечка! Гляну ночью – небосвод звёздами усеян. Как ясные глазки моей Фросечки! Каждая птичка о тебе поёт! Каждый цветочек, былинка тебе в ноги кланяются!.. Всех слов не хватит, чтобы рассказать о моей любви.
Фрося. А раньше, что ж молчали?
Федька. Подступиться боялся.
Фрося. Нешто я страшная такая?
Федька. Случа́я удобного всё ждал… чтобы открыться.
Пароход даёт гудок. Бабы воют.
Фрося. Вот и дождалися…
Федька. Ничего мне не надо от тебя, милушка моя. Дай только слово, что дождёшься! Ничего не пожалею! Ветру не дам дунуть на тебя… грязи твоих ног коснуться! На руках буду носить! Верь мне! Фросечка, жизнь моя!..
Фрося. Будь спокоен, Фёдор Сергеевич. Дождусь тебя.
Федька целует Фросю.
Федька. Э-э-эх! Чего развылись?! Чисто поминки устроили! Нет, брат, врёшь! Эй, Ванька, айда! Настрой гармозень!
Иван разворачивает гармонь, играет частушки.
Федька. (Поёт)
Брат, побрили, брат побрили
Наши головы с тобой.
Брат на брата поглядели,
Покачали головой.
Иван. (Поёт)
К нам непрошенные гости
Заглянуть изволили.
Много места на погосте
Мы им приготовили…
Первая баба. (Поёт)
До свидания, до свидания,
Ну и до свиданьица.
Не бывало никогда
Такого расставаньица…
Вторая баба. (Поёт)
Милый мой да милый мой,
Возьми на фронт меня с собой.
Ты там будешь воевать,
Я – патроны подавать.
Третья баба. (Поёт)
Не придётся ночкой тёмной
Мне с залёточкой гулять?
Двадцать третьего июня
Он уехал воевать.
Первый парень. (Поёт)
В небе солнышко сияет,
Не погаснет никогда.
Второй парень. (Поёт)
Защитим страну родную
Мы от лютого врага.
Военком. (С корабля) Грузиться!!
В толпе эхом передаётся: «Грузиться! Грузиться! Грузиться». Бабы воют. Мужики строятся и под звуки гармошки поднимаются по сходням на пароход. Плотно встают у поручней, машут провожающим.
Отваливай!
Голоса в толпе провожающих. Санечка-а-а!.. Вернись живым, Семён!.. Папка!.. Храни вас Бог!.. Боря-а-а!.. Бейте гадов!.. Прощай!.. Вдарьте этому немцу хорошенько, чтоб не совался больше!.. Не забывай, пиши!.. Сыночек! Родимый!..
Убирают трап, пароход медленно отваливается от пристани, к поручням протискивается Иван.
Иван. Наталья, где ты?!
Наталья. (Выбегает из толпы) Здесь я, Ванечка.
Иван. На-кось гармозень!
Бросает гармошку Наталье, та подхватывает.
(Мужикам) Музы̀ка моя – одна в деревне. Сын, опять же… Ему нужнее будет…
Пароход отходит. Пристань пустеет. Наталья так и стоит, прижав к груди гармонь, сзади к ней тихо подходит Генка.
Генка. Мам… мам, пойдём. Чё уж тут теперь…
Наталья. Что?.. Ах, да. Пойдём, сыночка… пойдём…
Наталья отдаёт Генке гармонь, он разворачивает её, играет. Уходят.
2 картина
ОСЕНЬ. ВДОВА
Убита,
убита,
убита
Любовь моя, боль моя, свет.
Сырою землёю зарыта,
Которой названия нет.
И солнце тускней над моей головой,
И ветры устали от бега.
И в мире большом
не хватает всего –
Всего одного человека.
А ночью,
а ночью,
а ночью,
Бывает, уснуть мне невмочь.
И комната, как одиночка,
И длинною кажется ночь.
Я встану и выйду одна на село
И буду глядеть через реку.
Мне в мире большом
не хватает всего –
Всего одного человека.
Сельский клуб. Стол с кумачовой скатертью. Над столом портреты Ленина и Сталина украшены еловыми ветками. На другой стене большая репродукция картины Боттичелли «Весна». Собрание в честь двадцать пятой годовщины Октябрьской революции. Народ собирается. Пашка за столом на председательском месте, курит, рассказывает Фросе и Кимке.
Пашка. Вот я и говорю… Сижу я, значится, в окопе. А он, немец-то так и прёть! Так и прёть!.. Я их одного, другого… третьего… Человек тридцать перелупил…
Сзади незаметно подходит Матрёна.
Матрёна. А тридцать первый тебя в ногу ранил.
Пашка. Точно так.
Матрёна. Про гангрену забыл.
Пашка. (Оборачиваясь) Опять ты, холера?!
Девушки, смеясь, отходят.
Матрёна. Тебя председателем для чего поставили? Чтобы ты перед девками красовался, да бреха̀л?! Кабы не война, кабы не выбрала она проклятая всех годных мужиков, ни в жисть не быть тебе председателем, холера поросячья.
Пашка. Вишь! И я на что сгодился! А будешь язык распускать, мы и на тебя управу найдём.
Матрёна. Управлялки-то хватит?!
Пашка плюёт. Все смеются. Входит Наталья с почтальонской сумкой. Все сразу замолкают и оборачиваются к ней. Бабы ловят её взгляд, она каждой отрицательно мотает головой, проходит и садится в стороне.
Первая баба. (Поёт)
Ах, война, война, война,
Что же ты наделала,
Ты милёнка забрала
Меня солдаткой сделала!
Матрёна. Не голосѝ! И так тошно!
Вторая баба. Что, писем всё нет?
Первая баба. Уже месяц! Хоть бы пару словечек… хоть бы из госпиталя, пусть без рук… без ног… Только бы живой!
Матрёна. Пошто он тебе без рук, без ног? Нянькаться?
Третья баба. Злая ты баба, Матрёна.
Матрёна. Уж, какая есть. Только зачем мечтать об увечном? Ждать надо героя здорового.
Вторая баба. Много ты понимаешь?!
Третья баба. Кругом одна. Как есть бобылиха.
Матрёна. Мели мѐлева, а мою жизть не трогай!
Народ собрался. Пашка стучит ручкой по стакану, призывая внимание.
Пашка. (Прокашлялся) Значится так. Наше собрание, посвящённое двадцать пятой годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции, будем считать открытым. Кимка! Валяй, дальше.
Кимка поднимается, идёт к столу.
Кимка. (Читает доклад) Наш дорогой вождь и учитель – товарищ Сталин поставил перед нами задачу — уничтожить гитлеровское государство и его вдохновителей. Решать эти задачи должна не только Красная Армия на фронтах Отечественной войны, но и мы, работники тыла. Каждый из нас вносит посильный вклад в победу над врагом. В этом году мы собрали шестьсот двадцать тысяч пудов картофеля, сорок девять тысяч пудов репы, до двадцати пяти тысяч пудов лука и других овощей. Обеспечили кормовую базу: семьдесят тысяч пудов овса, столько же ячменя, не считая горох, кострец, тимофеевку и овсяницу. Дикоросов: грибов и ягод было заготовлено на десять тысяч пудов больше, чем в прошлом году.
Все аплодируют.
Наша комсомольская бригада на сегодняшний день сдала более четырёх тысяч пудов рыбы, вместо двух с половиной тысяч пудов по плану. Комсомолка Ефросинья Долинина за пять дней дала государству 30 пудов рыбы. Воодушевлённые речью нашего дорогого вождя, мы обязуемся досрочно, к двадцатому ноября, выполнить удвоенный годовой план по добыче и обработке рыбы. Всё для фронта! Всё для победы!
Все аплодируют. Кимка садится на своё место.
Пашка. Какие будут прения?
Матрёна. Что с дровами?! Скотина в стойлах мёрзнет!
Пашка. Опять ты со своими дровами.
Матрёна. А я с тебя с живого не сойду.
Пашка. У, холера! Я ведь уже докладывал на правлении: заготовлено двести кубометров дров.
Вторая баба. Да где они заготовлены? На бумаге только. В лесу как стояли, так и стоят ёлками да берёзами!
Матрёна. Значит так! Поморозишь мне скотину, отдам под суд. Ты меня знаешь! Моё слово крепкое.
Пашка. Эх, Матрёна. Мужика бы тебе хорошего. Может и подобрела бы.
Вторая баба. А ты и попробуй, возьми!
Пашка. Взял бы. Очень я такой размер в бабском роде уважаю. Да вот характерец-то куда девать?
Первая баба. А в прорубь, Павел Маркыч.
Пашка. Разве что в прорубь.
Третья баба. Что скотина! В избах зябко. Ребятёнки, как капуста, во всю одежонку, что в доме есть, завёрнуты! С печи не слазят.
Пашка. Колхоз ваши частные антиресы выполнять не обязанный! Для сугреву сами себя дровами обеспечивайте.
Вторая баба. Так ведь ты и лошадей не даёшь!
Третья баба. Только за самогонку!
Первая баба. Для сугреву!
Пашка. Чего вы от меня-то желаете?!
Матрёна. Желаем, чтобы ты свою инвалидную команду дружков-пропойцев работать заставил, в рот те ноги! А не бока пролёживать! А не то мы сами за дело возьмёмся! Правда, бабы?!
Бабы. (Наперебой) Возьмёмся! А чё такова?! Правда!
Пашка. Ишь ты?! Сами! Много бабьё в лесу наработает?
Матрёна. Сейчас весь тыл бабами держится! Баба всё могёт! Не то, что дров заготовить. Гляди, и за тебя справимся.
Третья баба. Справимся!
Первая баба. Велико̀ дело!
Вторая баба. А даёшь Матрёну председателем!
Кимка. Даёшь!
Бабы. (Наперебой) Даёшь! Матрёну – председателем! Даёшь!
Матрёна. Рот те в ноги! Чего это вы, бабы?
Первая баба. Доверяет тебе народ, Матрёна Федотовна. Принимай дела.
Матрёна. Да ведь я по пробору гладить-то не буду.
Вторая баба. И не надо. Главное, порядок наведи.
Матрёна. Это уж беспременно.
Пашка. Это самоуправство! Председателя колхоза Райком утверждает.
Третья баба. (Пашке) Не боись, утвердит.
Бабы. (Наперебой) Утвердит! Утвердит! Чё ж не утвердит!
Вторая баба. А уж мы все твои художества как следует распишем, ничего не забудем.
Бабы. (Наперебой) Не забудем! Всё припомним! Уж как не забудем!
Первая баба. Сдавай дела, да катись!
Пашка. Тьфу! Бабье войско!
Уходит. Бабы смеются.
Третья баба. Принимай дела, Матрёна Федотовна.
Матрёна. Ишь как вас разнесло! С какого бока-то и подступиться…
К Матрёне подскакивает Кимка.
Кимка. Матрёна Федотовна, можно теперь музы̀ку?
Матрёна. Итить-колотить! Напугала! Мне тепереча и за это отвечать, что ль?
Кимка. А как же?
Матрёна. Эхма! Откуда только силы берёте?
Кимка. (Смеётся) А мы двужильные!
Матрёна. Валяйте… ёшки-матрёшки.
Все быстро убирают скамьи. Генка берёт в руки гармонь, пробует несколько аккордов. К нему подходит Кимка.
Кимка. Эх, Геночка!
Генка. Чего тебе?
Кимка. Последний ты у нас кавалер остался.
Генка. Скажешь тоже.
Кимка. Что ж мы с тобой таким маленьким делать-то будем?
Генка. А не надо со мной ничего делать.
Кимка. Ох, придётся, Геночка… Ты играй пока, маленький… играй.
Генка. Ну, тебя! Дурная!
Генка играет лирические частушки.
Кимка. (Поёт)
Мой залёточка-герой
На фронт пошел охотою,
А я, девчонка боевая,
За троих работаю.
Первая баба. (Поёт)
Напишу сынкам письмо,
Золотые строчки
Разгромите вы врага,
Милые сыночки.
Фрося. (Поёт)
Мой милёночек уехал
На фронт фашистов бить.
Буду я его, девчоночка,
Без изменушки любить.
Третья баба. (Поёт)
Я сегодня веселá,
Веселей всего села.
Милый с фронта сообщил
Орден Славы получил.
Вторая баба. (Поёт)
Медицинская сестра
В зелененькой пилоточке
Перевязывает раны
Моему залеточке.
Матрёна разглядывает репродукцию на стене. К ней подходит Кимка
Матрёна. Что это у вас тут за непотребство развешано?
Кимка. Где?
Матрёна. Да вот эта!
Кимка. Что в Районе дали по разнарядке, то и повесила.
Матрёна. Бабы вроде и не голые, да только все подробности в натуральном виде. Ладно, дитё бесштанное летает, а мужики-то пошто в тряпьё завернуты?! Чистое непотребство!
Кимка. Да что вы, Матрёна Федотовна! Это не непотребство! Это искусство называется!
Матрёна. Ишь ты?! Искусство!
Кимка. Смотрите… посерёдке вот – это вроде как Венера – богиня любви у римлян древних. Она тут начальница над всеми.
Матрёна. Это понятно…
Кимка. Вот справа Зефир… это бог ветра, забыла какого… ну, не важно. Вот он догоняет нимфу…
Матрёна. Это он?.. твой Кефир с неё одёжу посрывал?
Кимка. Да нет, ей так и положено быть. Она же нимфа, Хлоридой зовётся.
Матрёна. Срамота это одна, а не нимфа.
Кимка. А вот рядом, это тоже она, только уже превратилась во Флору, богиню цветов и растений.
Матрёна. Вот сразу видно, что богиня. И платье на ей приличное, и убор на голове… Только как же она в двух лицах-то зараз?
Кимка. Это аллегория называется, вроде как намёк.
Матрёна. Ишь ты?! В рот те ноги! Сколь слов на свете умных напридумывали! Ну-ну…
Кимка. Вот. А эти три – грации называются: Аглая, Талия и Ефросина…
Матрёна. Ефросина? Это ж по-нашему Фроська што ль?!
Кимка. Вроде того. А платья на них такие, чтобы подчеркнуть их прелести и достоинства.
Матрёна. Вот чё?.. А дитё?
Кимка. Это Купидон – бог любви.
Матрёна. А чё это он с луком, а глаза завязаны? Это ж куда он целится? Сам не знает?
Кимка. В этом-то и смысл.
Матрёна. Любовь зла, полюбишь и козла? Так что ль?
Кимка. Ну-у-у… можно и так сказать…
Тихо входит Наталья с почтальонской сумкой на плече. Бабы смотрят на неё вопросительно. Она каждой в ответ отрицательно мотает головой. Проходит, садится.
Матрёна. Ишь ты?! Тёмныя-тёмныя века, а про любовь-злодейку тоже всё знали-ведали. А мужик этот в тряпке?
Кимка. Это он в тоге, Меркурий прозывается.
Матрёна. Гляди, как на Федьку – механизатора нашего похож. Рожу ему отмыть, портки с рубахой снять, да в тряпку завернуть… чисто на этого Мекурия будет похож.
Кимка. Да ну вас! Какой же это Федька? Это бог торговли и ещё чего-то… не важно. Главное – вот эта палка у него в руке.
Матрёна. Где?
Кимка. Да вот… вверху… в самом краю…
Матрёна. Ну, видю… и что?
Кимка. Это кадусей или кадуцей… запамятовала… символ примирения и этого… как его? Дуализма мироздания. Его ещё древние греки выдумали.
Матрёна. Ёшки-матрёшки! И откуда ты Кимочка всех этих древних Купидонов, Мекуриев, да граций этих Фросек знаешь?
Кимка. В школе проходили.
Матрёна. Ишь ты?! В школе проходили. А я только мимо школы проходила. Спасибо в ликпункте читать выучилась, да имя своё писать в ведомости. Не до учёбы нам Кимочка было, работать надо было, страну поднимать.
Кимка. Теперь другие времена.
Матрёна. Ох, девка! Времена всегда одне! Что ж, учитесь, коли охота такая есть. Только срамоту эту уж сними от греха подальше.
Матрёна идёт, садится рядом с Натальей. Генка играет вальс «Амурские волны», женщины танцуют парами.
Матрёна. Ишь ты, ноги те в рот! Глядь… какие девки у нас…одна другой краше! В добрые-то времена от женихов отбоя не было бы… все огороды перетоптали бы… А теперь…
Наталья. А? Что?
Матрёна. Я говорю девки у нас справные, чисто эти… как их?.. Грации… А женихи все с винтовками переженились.
Наталья. Да-а-а…
Матрёна. На всё наша русская баба сгодится: и на работу, и на песню, и на пляску, и кой на что ещё … (Наталья молчит) А ты чего сегодня такая смурная? Случилось чего?
Наталья. Устала. Целый день письма да газеты таскала.
Матрёна. Так ступай домой.
Наталья. Сумку не могу поднять.
Матрёна. Она ж у тебя пустая?
Наталья. Нет… не пустая… Там похоронка на дне. Читать боюсь кому…
Матрёна. Да чего ты? Всё уже случилося, не переиграешь. Читать-то всё равно придётся.
Наталья. Придётся. Только пусть кто-то ещё хоть денёчек в надежде проживёт.
Матрёна. Итить-колотить, ну, так и выбрось совсем. Вообще не узнают.
Наталья. Хорошо тебе, Матрёна.
Матрёна. Это чем же мне хорошо? В рот те ноги.
Наталья. Не за кого тебе бояться… не за кого переживать…
Матрёна. Это ты сейчас моей неприкаянности обзавидовалася?!
Наталья. Да нет. Читай, коли сможешь.
Матрёна достаёт из сумки конверт, раскрывает, читает.
Матрёна. Ваш муж, красноармеец Иван Ильич Кондратьев, находясь на фронте, пропал… Крепись, Наталья…
Наталья. (Кричит) Ива-а-ан!!
3 КАРТИНА
ЗИМА. НОВОГОДНЯЯ ЁЛКА
Была Матрёна баба – я те дам!
В плечах – сажень,
Кулак – что наковальня.
Быка убьёт, коль вдарит по рогам,
Мизинцем двинет – мужика повалит.
В работе –
нету лучше мастериц.
Топор, пила ль –
На всё рука ядрёна.
А на язык! –
уж так обматерит,
Что будь здоров –
И не забудь Матрёну.
Всё у неё добротно, на века:
Изба с поветью, баня, два амбара.
Одна обида ей,
что мужика
По всей округе не нашла под пару.
Так и жила
все сорок лет одна,
Сама себе хозяйка и хозяин.
А тут еще ударила война.
Просилась было в армию –
не взяли.
Лишь улыбнулись:
мол нельзя – закон.
От баб на фронте –
Разве только слезы.
И тут же порешил тогда райком,
Что быть ей
председателем колхоза.
По целым дням без отдыха и сна
Коров доили, сеяли и жали,
Работе всех себя отдав сполна,
Четыре года бабы не рожали…
Когда в село перевели детсад
Из Ленинграда,
что сражался насмерть,
Взяла Матрена четверых ребят
И на себя их записала в паспорт.
За жизнь свою не знавшая семьи,
Впервые в сердце ласку замечая,
«Сыны мои,
Голубоньки мои», —
Она над ними плакала ночами.
Забот попривалило –
полон рот.
В разгаре лето… только что за лето?
Был фронт далек.
Но здесь был тоже фронт.
Здесь бабы тоже бились за Победу.
Сельский клуб. Посередине стоит Новогодняя ёлка. Генка репетирует — наигрывает на баяне. Витёк и Митька заканчивают её наряжать. Вырезанные из газет гирлянды, самолётики, фонарики, флажки. Наверху горит красная звезда. Кимка, покрикивая хриплым голосом. Она одета Дедом Морозом: тулуп, подвязанный полотенцем, валенки, мохнатая шапка, борода из пакли, нос и щёки красные. Ей жарко, борода лезет в нос.
Кимка. Ну, вроде всё… Сейчас ещё угощение доделаем, и можно начинать. Витёк, иди, подмогнёшь.
Витёк. Ага. Щас. (Подходит)
Кимка. В две пары рук мы веселей управимся. Смотри: вот так масло растительное капни, да ложкой разотри по хлебушку, а потом уж сахарком присыпь. Вишь, я песку намолола, чтоб сподручней было.
Делают бутерброды: тонкие кусочки чёрного хлеба поливают подсолнечным маслом и чуть посыпают сахаром.
Попробуй. Вкусно!
Витёк. Как пирожное до войны.
С улицы заходит Матрёна с мешком, отряхивает снег с валенок. Кимка бросается к ней.
Кимка. Достали, Матрёна Федотовна?!
Матрёна. Итить! В рот те ноги! Напугала! Кимка, ты что ль?
Кимка. (Стягивает шапку, смеётся) Я. Скажите, здорово получилось?!
Матрёна. Получилось. Мать родная не узнает.
Матрёна стягивает с головы платок, расстёгивает полушубок.
Тёпло тут у вас.
Кимка. Бригадир ради праздника дров подкинул, не скаредничал.
Матрёна. Вот и ладно. (Оставляет мешок у двери, проходит, оглядывает ёлку) А что?.. Ничего… молодцы. (Видит репродукцию «Весны» на стене) А это непотребство так и не убрала? На неё ведь и детёнки глядеть будут. Чему они здесь научатся, в рот те ноги.
Кимка. Да что вы, Матрёна Федотовна! На этой картине аллегория… как под руководством Венеры человек поднимается от чувств земной любви… через разум к созерцанию небесной любви.
Матрёна. То есть любовью весь мир управляется? Ну-ну… Известное дело… Да только плохо она управляется, раз счастья и спокою людя́м на земле всё нет и нет! В рот те ноги! Гитлера она остановила что ль, любовь-то твоя?! Ты пойди о ней солдаткам расскажи, которые без мужьёв остались. Да матерям, которые на сыновей похоронки получили!
Кимка. (Чуть не плача) И что теперь?! Руки опускать?! Не верить ни во что?!
Матрёна. Зачем? Верить всегда надо. Без веры человек скоти́ниет. А любовь?.. что любовь? Была, да водой сошла. А непотребство это хоть к стене отверни.
Кимка. Неправильно это! Вот чувствую, что неправильно… а сказать, не найду что!
Кимка отворачивает репродукцию изображением к стене.
Матрёна. Ну-ну… нос утри… Славно у вас вышло. Не ожидала даже. Неужто, всё сами?
Кимка. Сами, Матрёна Федотовна. Кто ж ещё. Ребята неделю после работы сидели: вырезали, лепили, да клеили. Да вы на звезду посмотрите! Чисто кремлёвская! Это Витёк – из эвакуированных – постарался. Тех, что в августе из Ленинграда привезли. Он у нас настоящий художник оказался.
Матрёна. Витёк! Как же это у тебя так ладно вышло?
Витёк. Я их видел.
Митька. Во заливает!
Витёк. И ничего не заливаю! Видел! И часы на Спасской башне, и памятник, и…
Митька. Соври ещё, что ты в Москве был?!
Витёк. Был. Нас папа на Красную площадь водил и показывал! Перед самой войной.
Митька. Так тебя на Красную площадь и пустили!
Витёк. А вот и пустили! Туда всех пускают!
Митька. Врёшь! Там в Кремле сам Сталин сидит! Неужто, он позволит, чтобы у него под окнами по площади всякие шлялись?!
Витёк. А вот и позволил. Это тебя бы не пустили, лопоухого.
Митька. Какого?! Лопоухого?! Ну, я тебя сейчас…
Витёк. Попробуй. Смотри, ушами не зацепись…
Митька бросается на Витьку. Силы неравны, тот сразу падает. Матрёна поднимает Митьку за рубашку, оттаскивает. Витёк с трудом встаёт, но всё ровно собирается броситься на Митьку. Матрёна их растаскивает.
Матрёна. Итить-колотить!.. Эй, вы!.. Остыньте, насупони. Непочто спорить. И ты, Митька, Красную площадь увидишь. Какие твои годы. Поди, ещё дров приволоки, печь вон совсем прогорела.
Митька. Щас.
Митька уходит.
Матрёна. А тебя, Виктор, учиться в Москву отправим. Вот разобьём фашистов, папка твой вернётся…
Витёк. Не вернётся. Мы на него похоронку получили ещё в сорок первом. Мама жива была… Под Ленинградом убили в первом же бою… Нас защищал… Я на фронт хотел. Не пустили…
Матрёна. Что ж с того? Меня тоже не пустили.
Витёк. Вас?
Матрёна. Чего вылупился? Я тоже на фронт просилась. Сказали: здесь нужнее. Здесь тоже фронт.
Витёк. Ну?
Матрёна. Вот тебе и ну… Ничего, сынок. У советского народа нет сирот. Всех воспитаем, всех выучим. Это я тебе верно говорю. (Кимке) От лица правления объявляю тебе благодарность Кима Семёновна.
Кимка. (Орёт) Служу советскому народу!
Матрёна. Тихо ты! Оглушила. Чего хрипишь-то?
Кимка. Вчера только с поймы вернулась.
Матрёна. Ну? Как там?
Кимка. Мы с Фросей 10 майн дали за последнюю смену. Я пешнёй лёд долбила, а Фрося – гонщиком: сети вытаскивала, да рыбу выбирала. Почитай 300 сетей за день проверили. Вот и застудились чуток. Я-то ничего, перетопталась, А Фрося слегла. Доктора бы ей надо.
Матрёна. Эх ты, ёшки-матрёшки! Да где того доктора взять? Фомич ушёл на фронт, а нового не присылали.
Кимка. Её бабка Марья пропарила в бане, да редьки тёртой на грудь приложила.
Матрёна. Да. Не бабское это дело – зимой рыбу из-подо льда добывать. Что ж делать? Война. Родина требует. Рыба нужна – она будет… и зимой, и летом. Круглый год вообщем. А ты, Кима, завтра ребят вот возьми в подмогу. Неча им на ферме прохлаждаться.
Кимка. Да ну, их. Только руки переморозят. Мы ж без рукавиц работаем. Как рыбу-то в рукавицах выбирать? Фрося, глядишь, оклемается завтра-послезавтра. (Витьку) Ты беги, Витёк, за своими. Готово уже всё.
Витёк. Хорошо.
Медленно выходит.
Матрёна. Ишь ты! Не ходко бежит.
Кимка. Он, когда приехал, вообще не ходил. Ди- стро- фи-я… во! Это он тут у нас уж маленько оклемался.
Матрёна. Ясно.
Кимка. Вы привезли, Матрёна Федотовна?
Матрёна. Привезла, привезла. Где это у меня? (Оглядывается, берёт мешок) Вот. Гляди.
Кимка. (Заглядывает в мешок, перебирает в нём) Ух, ты! Здорово! Как это вы сумели?!
Матрёна. Ну, я же обещала. Какой Новый год без подарков.
Кимка. Я сейчас мешок под ёлку поставлю. А потом, в конце мы всем раздадим.
Матрёна. Действуй. А я тут в уголку посижу? Посмотрю на вас. Не возражаешь?
Кимка. Что вы, Матрёна Федотовна! Сидите, конечно. Ещё спрашиваете.
Матрёна снимает полушубок, расправляет на плечах платок, садится на лавку у стены.
Матрёна. Хорошо… Как бы только не разморило в тепле-то.
Заскакивает Митька с дровами.
Митька. Идут! Идут!
Кимка. Идут! Все по местам! Генка, ты готов?
Генка. Готов.
Кимка. Давай!
Кимка надевает шапку, поправляет бороду. Генка играет польку. В дверь робко проходят дети. Последняя входит Воспитательница с закутанной Маленькой девочкой на руках. Ребята проходят к ёлке, молча, разглядывают её. Девочка остаётся с Воспитательницей.
Кимка. Здравствуйте, детишки! Девчонки и мальчишки!
Если улица бела,
Значит к нам зима пришла,
Значит, Дед Мороз придёт,
Значит, скоро…
Дети молчат.
Ребята, знаете, зачем мы здесь собрались?.. Ну?.. Кто мне скажет?.. Никто не знает?..
Воспитательница. (Шепчет) Новый год… Новый год…
Дети оглядываются, но не отвечают.
Кимка. Ёлочку нарядили… подарки приготовили… Вы любите подарки?.. Когда детям подарки дарят?
Витёк. На Новый год.
Кимка. Правильно! Новый год! Мы собрались с вами встречать новый тысяча девятьсот сорок третий год! Ураааа!..
Дети молчат.
А я, ребята, Дед Мороз!
Дед Мороз под Новый год
Грозный делает обход:
Чтобы всей фашистской своре
Навсегда исчезнуть вскоре!
Митька, давай!
Митька.
Зима, крестьянин торжествуя,
Карлушку пленного ведёт.
Фашист, винтовку сзади чуя,
Походкой быстрою идёт.
С Новым годом, немец-гад,
Будешь помнить наш приклад!
Кимка. Молодец, Митька! Давайте, ребята, похлопаем Митьке! Что же вы?
Дети молчат, не хлопают.
Матрёна. (Воспитательнице) Что ж это они? Как не дети вроде. Что же это война клятая наделала…
Кимка. Ребята, давайте, встанем в хоровод вокруг ёлочки.
Кимка с трудом собирает детей в круг. Ей помогают Митька и Витёк. Генка играет, дети медленно двигаются вокруг ёлки.
Матрёна. (Девочке) Ну? А ты чего не идёшь?
Девочка не отвечает, прячет лицо.
Ты хоть платок сними. Ишь, как законопатилась! Ничего, здесь тёпло.
Воспитательница. Она не снимет. Она у нас даже летом в валенках и платке ходила. Намёрзлась, никак отогреться не может.
Матрёна. Ну, пусть. А чего не разговариваешь? (Воспитательнице) Немая что ль?
Воспитательница. Нет. Она трое суток в комнате рядом с мёртвой матерью просидела.
Матрёна. В рот те ноги!
Воспитательница. Матрёна Федотовна, здесь же дети!
Кимка. А теперь, ребята, давайте загадки отгадывать. Кто из вас умеет загадки отгадывать? Самому смышлёному я дам бутерброд с сахаром. Готовы?
Витёк. Готовы.
Кимка.
Они на елочке растут,
Их собирают мишки,
Их часто белочки грызут.
Ну, что же это?..
Дети молчат.
Воспитательница. Ребята, что на ёлочке растёт? Помните, мы с вами смотрели? Петя, ты ещё спрашивал, помнишь? Ши… Ну! Все вместе… Шиш… Ну, ведь шишки! Так?
Дети молчат, некоторые кивают.
Кимка. Это было сложно. Где у вас там, в Ленинграде ёлки, да ещё с шишками. Я другую вам задам загадку.
Они в воздухе кружатся,
На ладони к нам ложатся,
Невесомы, как пушинки,
А зовут их все…
Как ребята называют их?.. Красивые такие… С неба падают… Что с неба зимой падает?
Девочка. (Тихо) Бомбы.
Кимка. (Растерянно) Правильно. А что ещё?
Мальчик. Снаряды.
Кимка. (Совсем теряется) Хорошо… а ещё что?
Дети. (Наперебой) Осколки… кирпичи… штукатурка… стулья… шкафы… железо… окна…
Кимка. Играй, Генка!.. Сил моих больше нет!
Генка играет весёлую польку, и Кимка раздаёт детям приготовленные бутерброды. Потом садится в уголке и плачет, размазывая грим. Митька и Витёк выходят вперёд.
Витёк.
Ты кем поставлен здесь, боец,
Зачем и для чего?
Митька.
Вчера на фронт ушёл отец,
Я заменил его.
Витёк.
А где ты этот флаг достал,
Скажи мне, часовой?
Митька.
Мне это знамя Ленин дал,
Оно всегда со мной!
Витёк.
Громит захватчиков народ –
С фашистами война.
И в бой за Сталиным идёт
Советская страна.
Митька.
На всех фронтах гремят бои,
И ты готовься в путь.
Как предки славные твои
В бою отважным будь!
Матрёна вскакивает, хлопает. За ней робко хлопают дети.
Матрёна. Детки!.. Голубоньки мои!.. Верьте мне… кончится эта клятая война!.. Задушим мы гадину, не иначе!.. Вырастите вы… станете взрослыми, умными. Помните главное! Дети не должны знать, что с неба падают осколки! С неба падает дождь или снег. Пусть град иногда. Но никогда… слышите? Никогда бомбы и снаряды! А сейчас учитесь, родные мои, растите. Вот правление вам подарки приготовило.
Берёт из-под ёлки мешок, достаёт из него тетрадки, карандаши, раздаёт детям.
Воспитательница. Неужели настоящие тетрадки?
Матрёна. Да. Выбила в Районе.
Воспитательница. Ребята, мы больше не будем писать на газетах между строчками. У нас теперь настоящие тетради есть!.. И карандаши?! Спасибо, Матрёна Федотовна. Можно, я вас расцелую?
Матрёна. Это ещё зачем?
Воспитательница. Приняли нас, как родных. Помогаете, печётесь. Праздник такой устроили…
Матрёна. (Приседает перед Маленькой девочкой) Пойдём ко мне жить. А? Я тебе мамой стану. Пойдём, голубонька моя…
Маленькая девочка. А ты не умрёшь?
Матрёна. Обещаю.
Маленькая девочка обнимает её. К ним походит Мальчик с тетрадкой в руках.
Мальчик. Тётя, а меня возьмите.
Воспитательница. Валик, так нельзя… И зачем ты новую тетрадку испортил?!
Мальчик. Я не портил. Я нарисовал.
Матрёна. Дай-ка я посмотрю, что ты нарисовал.
Рассматривает рисунок.
Тут и стихи ещё… (Читает)
Двухмоторный самолет
Полетел бомбить завод,
Но завод не обнаружил
Сбросил бомбу, где не нужно…
Родимочка моя! Конечно, возьму!
Обнимает и Мальчика.
Дети. (Наперебой) А меня?.. А меня?.. Меня возьмите!..
Матрёна обнимает их всех, накрывая краями платка, как птица крыльями.
(Воспитательнице) Не тревожьтесь. Пусть рисуют. Только не войну. А мишек, белок, шишки… снеговика, наконец. А тетрадок я вам ещё достану.
4 картина
ВЕСНА. ПОСЛЕ ПОБЕДЫ
Как мы в детстве памятью не сла̀бы,
Но одно запомним навсегда.
В деревнях остались только бабы
В те послевоенные года.
Время этих баб не молодило.
А земля работой не бедна.
Как соломинки из молотилок,
Заплеталась в косы седина.
Угасали зори над полями,
Уставали зори полыхать.
Собирались бабы на поляне
Погрустить,
подумать,
повздыхать.
А когда молчать не станет силы
И в глазах слезинки заснуют,
Тихо доставала бабка Сима
Балалайку старую свою.
Женское пронзительное горе
Потечет за поле, через падь.
Свесит гребень кочет на заборе
И забудет время отсчитать.
Смолкнет песня, как и не бывало.
Скорбь в душе уляжется на дно…
Это было.
Это миновало.
Это повториться не должно
Бабы собрались у Натальи за накрытым столом, с ними Пашка. На стене портрет Ивана с траурной лентой и Генки в военной форме. Гармонь стоит на лавке. Патефон играет «Синий платочек», бабы подпевают.
Скромненький синий платочек
Падал c опущенных плеч,
Ты говорила, что не забыла
Ласковых радужных встреч.
Ночной порой
Под любимой зелёной сосной
Мелькнул как цветочек синий платочек
Милый хороший родной…
Пашка. (Сам с собою) Так вот, сижу я, значится, в окопе… А немец-то… А я что?.. Я ничего… Сорок человек перелупил… а сорок первый… да… что было, то было…
Первая баба. (Поднимает стакан) Ну, что, бабоньки, помянем наших мужиков.
Бабы. (Вразнобой) Земля пухом… Вечная память… Покойтеся с миром… Царствия небесного…
Выпивают, не чокаясь. Бабы плачут. Входит Матрёна с письмом в руке. Она осунулась и постарела.
Матрёна. Натальюшка, я к тебе поговорить… Итить твою! Сколь вас тут набилось? Ишь сырость развели! С радости, али с горя пьёте?
Вторая баба. А ты не очень-то командывай! Раскомандывалась она!
Третья баба. Кончилася твоя власть, Матрёна! Баста! Была, да вся и кончилася!
Матрёна. Чё это вы?
Третья баба. А ничего!
Вторая баба. Больно важная ты для нашей компании! Председательша, хошь и бывшая! Сровняемся ли?!
Матрёна. Эх, в рот те ноги! Шлея под хвост попала?! Сами же уговаривали! Сами председателем выбирали!Нешто мне одной надо было?! Легче́е за стадом ходить, чем стадо водить. Я ж для вас… я для страны… День и ночь, старалась работала для колхоза, как могла. Мужики вернулись, меня и задвинули.
Наталья. (Бабам) Да вы что это? Сдурели?!
Кимка. Чего раскудахтались?!
Матрёна. Что ж… простите, бабы, коли чего не так делала!
Наталья. Да всё так, Матрёна. Не думай даже. А на тех и внимания не обращай.
Вторая баба. А это точно! Не обращай на меня внимания, Матрёна. Я сёдня злая, злее волка! (Поёт)
Понапало много горя,
Словно инея в лесу.
Я, молоденькая девочка, —
Боюсь, что не снесу.
Эх, жалко музы́ки нет!
Кимка. Последнего гармониста Генку забрали, чуть восемнадцать исполнилось. А новые не наросли.
Первая баба. Что ж ты, Наталья, и сыну ленточку-то не приладила?
Наталья. Недосуг было. Да так вроде как и легче. Будто и не погиб он, а так… уехал просто.
Матрёна. Это ж надо было? Полгода парень не провоевал!
Наталья. Да… Мальчик его такой-же, как он убил. Из этого их… как его, Кимка?
Кимка. Гитлерюгенда, тёть Наташа.
Наталья. Вот-вот. Прятался в лесу, не знал, что война уже закончилась. Геночка мой на него нечаянно вышел. Тот от страха и выстрелил… Это мне товарищ Геночкин уже потом написал. Они немчика того застрелили. Тоже горе…
Кимка. Кому это?
Наталья. Так матери его. Она его тоже поди в муках рожала, ночами не спала, ходить учила. Что она, не человек, что ли?
Матрёна. Нашла человека!
Кимка. Мы их к себе не звали.
Третья баба. Эх, бабы! И война кончилася, а счастья нет, как нет. (Поёт)
Ты цвети, цвети, рябина,
Не теряй лепестков.
Эх, была бы я любима,
Только нету мужиков…
Фрося. (Поёт)
Эх, ты матушка родѝма,
Лучше б камушком родѝла,
Опустила в мо̀рюшко,
Не мыкала бы го̀рюшко.
Первая баба. А ты чего? Федька-то твой вернулся!
Вторая баба. Хоть и без руки, но в главном – полный боекомплект!
Кимка. А ты проверяла?!
Вторая баба. (Смеётся) Зачем проверять? Может я ему на слово поверила!
Фрося. (Кимке) Вернулся… Если бы ко мне одной. В том месяце с Танькой Голубиной загулял. На прошлой неделе у Машки Куприной пил. А намедни от Верки Орешиной вытащила. (Воет) У-у-у!
Наталья. Что ты? Что ты, милая?!
Фрося. Сил больше нет!
Кимка. Как ты это терпишь, Фросечка?
Первая баба. Да, если бы мой Санёк вернулся, хоть на денёчек, на часочек… на минуточку… Я бы и не такое терпела…
Третья баба. Счастливая ты, Фроська! А я и забыла уже, как мужицкая рубаха пахнет.
Фрося. Не ты ли в прошлом феврале Федькины портки в своём двору вывесила? Чтобы вся улица знала, что он у тебя ночевал.
Третья баба. А ты и пожалела.
Фрося. Вот и пожалела. Муж он мне. Законный.
Вторая баба. Ишь ты? Законный! Тебе законный, а нам незаконный! (Смеётся) Поди на всех хватит, не измылится.
Фрося. Ах ты, гульня ледяшая!
Бросается на Вторую бабу, срывает платок, вцепляется в волосы. Дерутся. Бабы верещат, Матрёна растаскивает их.
Матрёна. Цыть вам! Бешеных груздей объелися?!
Наталья. Хоть бы мужика постеснялись! Тоже мне!
Вторая баба. Где мужик? Который?
Наталья. А Пашка-то тебе что? Не мужик уже?!
Третья баба. Этот-то? Дак то свой!
Пашка. (Поднимая голову от стола) Подтверждаю. Я свой.
С улицы входит Федька. Пустой рукав у него заправлен за ремень.
Федька. Что за шум, а драки нет?
Наталья. Была уж и драка. Проходи Фёдор Сергеич, садись с нами.
Вторая баба. Да вот, твоя супружница скандалит, руки распускает.
Первая баба. Из-за тебя кстати, председатель. Тебя и не поделили
Фёдор. Меня? А чего меня делить?! Я всехний!
Кимка. И не стыдно тебе, Фёдор? Сколь всего наобещал, когда женился, слов красивых наговорил, а сам…
Федька. А что? Я от своих слов и не отказываюсь. (Подходит к Фросе) Знаешь, ведь, милушка моя, что я жизнь за тебя отдам.
Фрося. Знаю, Федечка.
Кимка. А зачем по бабам гуляешь? Нешто у Фросечки сердце-то каменное?!
Федька. Что ж поделать-то? Ведь все любви хотят. А мужиков-то и нет. Вот мне за них, за всех теперь стараться надо.
Матрёна. Итить-колотить! Вот ведь герой нашёлся!
Федька. Герой, не герой, а свой долг Родине честно отдал.
Вторая баба. Эх, Федя… одной рукой поди несподручно обнимать-то?
Федька. А ты проверь. (Поёт)
Голова цела,
Хватка бравая.
Хоть рука одна,
Зато — правая!
Да что вы знаете? Рассказать вам, как мне осколком руку оторвало? Как я в воронке ночь просидел? Как на рассвете руку свою оторванную назад в окопы волок? Как потом месяц в бреду в лазарете валялся? Как боялся Фросечке писать, что уродом остался? Как она ответила мне, что примет любого, лишь бы вернулся? Было такое, Ефросинья?
Фрося. Было, Федечка.
Федька. Чего ещё? Вот он я! Смерть саму обошёл! К тебе вернулся! Али не рада?
Фрося. Я рада, Федечка. Рада.
Федька. Не каждому доверено умереть за Родину! Мне доверили жить! Вот и надо жить. Мы своё отплакали! Теперь можем и в горе посмеяться, и в радости поплакать!
Первая баба. Полно вам. Что было, того уж не вернёшь! Доставай, Кимка, хоть балалайку. Какая-никакая, всё ж музы́ка!
Кимка достаёт балалайку, настраивает.
Матрёна. (Встаёт) Эх, вы! Фроськи – грации!
Вторая баба. Ты чё, председательша, всё лаешься?
Матрёна. Да я уж и не лаюсь… (Наталье) Пойду я, подруга.
Наталья. А ты чего прибегала-то?
Матрёна. Помнишь ли разговор наш?
Наталья. Да разве все разговоры упомнишь? Годов-то сколь знаемся… сколь всего переговорили…
Матрёна. Попрекнула ты меня сиротством моим. Что не за кого мол мне бояться… не за кого переживать…
Наталья. Ишь, что помнишь… прости ты меня, дуру.
Матрёна. Не-ет, не то… права ты была тогда. Прогневила я Бога, и меня накрыло. Письмо вот пришло. Катюшку мою отец нашёл…
Наталья. Ну?! Родной?!
Матрёна. Родной… какой ещё? Четыре года её искал. И вот нашёл. Пишет, приедет… Как жить-то дальше не знаю!.. Вся жисть моя в ней, в кровиночке. Я ж и знать не знала и ведать не ведала, какая она любовь-то бывает! И земная, и небесная! Она ж у меня и поправилась, и улыбаться наново научилася, и мамкой давно кличет. Как детей тех ленинградских родные разбирать стали, у меня каждый раз сердце заходилося – вот как за моей Катюшкой кто приедет! Но Бог миловал… я уж и успокаиваться стала… думала век доживу, на неё любуяся… замуж выдам… внуков дождусь… Не судьба видать…
Наталья. Брось убиваться! Может, ещё и ничего, обойдётся как-нибудь… может, ошибка какая вышла!
Матрёна. Да нет, чует сердце… конец это…
Наталья. Э-э-э… не нагороди тут! Слышь? Такую войну пережили, и мир переживём!
Матрёна. Кто ж это наперёд знает?
Наталья. Не нравишься ты мне, подруга.
Матрёна. А я сама себе не нравлюся! (Поёт)
Тяжела, война,
Твоя ношенька.
И я иду одна-
Одинешенька…
Матрёна отходит, садится, прислонясь к стене, закрывает глаза. Кимка настроила балалайку.
Кимка. (Поёт)
Эх, Семён, Семён,
Да наколи-ка дров,
А я, Семёновна,
Да, напеку блинов.
Федька. (Поёт)
Ой, Семёновна,
Баба грешная.
А мне жаль тебя,
Моя сердешная!
Третья баба. (Поёт)
Как Семёновна
Идет с подругами.
У Семёновны
Брови — дугами.
Пашка. (Поёт)
Бёдра круглые,
Чудо-талия!
И так далее,
И так далее…
Фрося. (Поёт)
Я иду, иду
Тропинкой узкою.
Война окончилась
Победой русскою!
Первая баба. (Поёт)
Ой, гора, гора,
А под горой — камыш.
Молодая грудь,
Ты по ком болишь?
Вторая баба. (Поёт)
На столе стоит
Посуда чайная.
Я — некрасивая,
Зато — отчайная.
Все вместе (Поют)
А нам «Семёновна»
Не дает тужить.
А нам «Семёновна»
Помогает жить!
КОНЕЦ
Апрель 2024 г.
