Семён Безбожный

Историческая трагедия

Александр Толкачёв

Семён Безбожный

Фантазия на тему Российской истории

 

                                                    Действующие лица:

 

Князь Михалко.

Сыновья князя Михалко:

Князь Семён, по прозвищу Безбожный,

Князь Роман,

Князь Давид,

Князь Юрий,

Князь Владимир.

Митрополит Киевский Феофан,

Поп Олег.

Бояре:

престарелый Андрей,

Глеб,

Дмитрий,

Всеволод,

Григорий,

Нестор,
Пучка Илья,

Пучка Пётр.

Боярыня Улита Пучка.

Летописец,

Прокопий, слуга князя Семёна,

Хитрец.

Епифанко,

Жена Епифанко.

Внуки Епифанко:

Василий,

Иван.

Анбал, кавказец,

Болгарская царевна Софья,

Ефрем Мойзич, хазарин.

 

Слуги при дворе Киевского князя, воины, зиздатели.

Акт первый

Картина первая

Монастырь, келья отшельника.

Летописец (читает написанное).  » Христианство пришло к нам, в Сортово, почти на сто лет позже, чем в Киев и другие города и княжества русские. Но уже через двадцать лет после крещения огнем и мечем недовольные новой верой жители града Сортово убили епископа Луку и в неурожайный 6612 год от сотворения мира или 1104 год от рождества Христова восстали смерды по всей Суровщине. Поднялся голодный люд на богатых со звериным рыком, а во главе восставших стояли старые волхвы-язычники.

             Сам великий князь Всеслав Удалой прибыл тогда на усмирение бунтовщиков. Бояре «старая чадь» помогли ему расправиться с ослушниками. И жестоко казнил Всеслав множество смердов и волхвов лютой смертью. И память о пролитых им реках крови язычников до сих пор жива в замирённой христианской Суровщине.

             Но в 1112 году умер великий князь Всеслав и загорелась на Руси усобица между его сыновьями. Каждый из них хотел вла­деть золотым великокняжеским Киевским столом и править Русью по своему усмотрению.

              Страшная и кровавая борьба кипела на юге, а в глухих северо-восточных землях простому народу жилось вольготнее, вдали от княжеских раздоров. Владел ими третий сын Всеслава Любомудр, тихий и богобоязненный человек».

Внимательно осмотрев написанное, летописец закрывает толстую книгу,

задумывается.

              Ну вот, осталось совсем немного и нужно будет писать о князе Семёне. И что я буду писать? О каких подвигах?.. Как буду прославлять князя, прозванного в народе Безбожным? Ох-хо-хо!.. Тяжела ты доля летописца!

Конец картины

Картина вторая

                Киев. Княжеский терем. В богато убранной палате собрались киевские бояре и обсуждают требование князя Михалко о приглашение его на Киевский престол. В зале шум и гам.

Боярин Глеб (старается перекричать всех).  Бояре! Второй раз просит князь Михалко пригласить его на великокняжеский стол Киевский. Свою просьбу подкрепляет дружиною великою и челядью, идущими к Киеву. Через неделю они будут здесь. Что ответим ему, бояре?

                Бояре заволновались, зашумели громче прежнего, переговариваясь между собой.

Боярин Илья.  Это что, он пугает нас своей дружинушкой, что ли?

Боярин Дмитрий.  Больно ловок, сокол-князь Сортовской! Здесь и другие князья не прочь за Киев копья поломать.

Боярин Андрей. Именно, «копья поломать». Нет мирно сесть рядком, да поговорить ладком, так вам всё битвы, всё побоища подавай. Без драки жить не можете, как волчата-сеголетки на своих зубы скалите. Сколько крови русской пролили понапрасну, а половцы и хазары посмеиваются, на вас глядючи.

Боярин Всеволод.  Хазары уже насмеялись, очередь за половцами.

Боярин Андрей.  Ты-то здесь причём, боярин? Деды за вас силу подлую сломали, а не вы, задиры слабосильные!

Боярин Глеб.  Чего зря языком молоть, давайте решать кого позовём великим князем на стол Киевский? Четвёртый день сидим и всё без толку, только разговоры пустые разводим.

Боярин Илья.  Бывало и неделями сиживали, зато какие потом великие князья в Киеве стол держали!

Боярин Дмитрий.  Позовите Ростиславичей. Они молодые и рода знатного.

Боярин Илья.  А кто из них может против князя Михалко слово сказать? Против его дружины и челяди?

Боярин Дмитрий.  Как скажет наше вече, так и будет. За нами сила всей Руси. Не посмеет князь Михалко против всех пойти!

Боярин Нестор.  Да что их слушать, рязанских-то? Ишь, кого вспомнили — Ростиславичей! Да они давно как изгои живут в захолустье. Омужичились  совсем!

Боярин Григорий.  Знаем, зачем рязанцы их выдвигают.

Боярин Андрей.  А коли знаешь, так скажи.

Боярин Нестор.  Князь Рязанский зятем им приходится, на сестре их женат. Он и собирается за шурьёв своих молодых в Киеве править.

Боярин Андрей.  Вот оно что! Подкупил, значит, князь Рязанский своих рязанцев.

Боярин Илья.  Да и не только рязанцев видно!

Боярин Дмитрий.  Но-но! Не нужно так-то сразу смуту затевать. Это ещё доказать нужно!

Боярин Глеб: — Посадские ремесленники да купцы тайно послали в города мизиньные своих послов, звать тамошних посадских на свой совет — «Кого будем князем ставить?». Так мы и правда до новой смуты дойдём. Холопы и смерды на великое княжество скоро сами князей приглашать будут, а не мы с вами, лучшие люди киевские.

Боярин Андрей.  Остыньте, бояре! Вспомните прошлые усобицы, когда «поидоша сынове на отца, а отцы на дети, брат на брата, рабы на господину, а господин на рабы». Не смердов нужно боятся, а самих себя. Гнева своего непотребного, гордыни своей не мерянной, алчности невиданной.

Шум голосов немного стихает.

Боярин Всеволод (задиристо).  А мы никого и не боимся. Смердов и посадских одними сёдлами закидаем.

Боярин Андрей.  Славен воин своей удалью да ратным искусством, а не пролитой братней кровью. Мириться надо, а не проливать зря кровь русскую.

Боярин Глеб.  Может, все же князя Михалко попросим?

Боярин Андрей.  Михалко?.. А что? Надо подумать!

Боярин Илья.  Не согласен! Походили под тяжёлой десницей князя Всеслава — хватит! Поставим своего князя, боярского.

              Снова общий шум, в котором слышны голоса:

            — Ростиславичей на стол!

            — Нет, Михалко!

            — Чем Мстислав плох?

            — А чем хорош?

            — Михалко давай!

            — Михалко!

Конец картины

Картина третья

Тайная комната, в которой собрались на совет киевские бояре, недовольные

приходом к власти в Киеве князя Михалко.

Боярин Илья.  Бояре! Вот что пишет мой побратим из Чернигова о князе Михалко. (Читает бересту). «Сей князь великий любитель жён, сладких пищ и пития, более о веселиях, нежели о воинстве, промышляет; всё оное стоит во власти и смотрении вельмож его и любимцев…». Вот такой великий князь, бояре, к нам в Киев пришёл.

Боярин Дмитрий.  Мне тоже пишут из окружения князя Михалко. Пишут, что по веле­нию князя недавно начали строить новые крепости в княжестве. Но он только наметил места, где ставить го­рода, а сам на Киев, Мать городов русских замахнулся.

Боярин Илья.  Да у князя Михалко всегда так было и раньше: за шумными пирами да дальними походами недосуг ему ещё и хозяйством заниматься. Всем этим ведает его старший сын, князь Се­мён, малый сообразительный и богобоязненный, воспитанник деда, князя Любомудра Всеславича…

Боярин Дмитрий.  Не хочу я, бояре, видеть князя Михалко на столе Киевском. Не лежит у меня к нему душа!

Боярин Всеволод.  Не по нраву, бояре, и мне этот князь, но сила сегодня за ним. Много с ним дружинников и челяди прибыло. И все они гру­бые, неотёсанные, как чурбаки дубовые. Не в пир, не в мир, не в добры люди! Да и сам он лицом не красив и нравом свиреп. Весь в своего деда, половецкого хана.

Боярин Илья.  С лица воду не пить, а вот, говорят, ежели он невзлюбит кого…

Боярин Всеволод (тяжело вздыхает).  Говорят…

Боярин Дмитрий.  Пирует с радости что ни день то у одного, то у другого дружинника, а то и у нашего брата, у боярина — победу празднует… А в степь и в лес ездит на охоту почти через каждый день… Смекаете?

Боярин Всеволод.  Так может быть… Соберем, братья бояре, свои полки без лишней огласки, да и вдарим по князю во время его пирушки или охоты?

Боярин Илья.  Время покажет. А пока…

Князь Семён (неожиданно входит в комнату вместе с вооруженными воинами).  А пока, бояре киевские, поговорим о клятве верности, данной вами великому князю Киевскому Михалко на святой иконе.

Конец картины

Картина четвёртая

Палата, в которой до этого заседали Киевские бояре.

Князь Михалко (разъярённый ходит по палате).  Не успел в Киев приехать, уже заговор сотворили! И кто? Бояре — опора князя!.. Отрубить всем головы, чтобы другим неповадно было!

Князь Семён (спокойно).  Отрубить не трудно, вот что после будет?

Князь Михалко.  А что может быть после топора палача?

Князь Семён.  Ничего, великий князь, кроме новых врагов.

Князь Михалко.  Явный враг лучше тайного. Оторвём башку и этим, пусть только поднимутся!

Князь Семён.  Не лучше ли поступить хитрее?

Князь Михалко.  Как хитрее? Как?

Князь Семён.  Убить зверя легко, труднее приручить. Если вожак станет другом, вся волчья стая к нам перебежит. А нам сейчас очень нужны союзники волки. Врагов у тебя, великий князь, слишком много в Киеве.

Князь Михалко (задумывается).  Оно, конечно, так, с одной стороны… Ну, а что ты предлагаешь, умная голова?

Князь Семён.  Отпусти, отец, бояр с миром.

Князь Михалко.  Что? С ума сошёл?

Князь Семён (упрямо).  Отпусти бояр, великий князь!

Князь Михалко.  Не бывать этому! Слышишь, Семён, не бывать никогда! С первых дней власть упустишь, на голову потом сядут. (Князь Семён пытается что-то возразить отцу). Не бывать по-твоему! И не проси!

Не желая больше говорить с сыном, князь Михалко уходит из палаты через

потайную дверь.

Князь Семён (вслед отцу).  Эх, князь, князь!.. Великий Киевский владыка иногда должен быть великодушным. Золотой стол — не седло воина!

Входит слуга Прокопий.

Прокопий.  Князь, к тебе с жалобой.

Князь Семён.  Кто?

Прокопий.  Боярыня Улита Пучка.

Князь Семён.  Жена?

Прокопий.  Дочь.

Князь Семён (с неохотой).  Ладно, веди!

Прокопий уходит и приводит Улиту. Улита подлинная красавица. Князь, увидев её, теряется.

Улита (кланяется).  Здравствуй, князь Семён!

Князь Семён.  Здравствуй, Улита!

Улита.  Князь, я слышала о тебе, что ты добрый и богобоязненный человек. Не дай совершится неправедному суду, не погуби невиновных!

Князь Семён (пристально разглядывает Улиту).  Какая ты, боярыня, оказывается, красивая!

Улита (не обращая внимания на слова князя).  Князь, прошу тебя, помоги!.. Не дай осиротеть малым детям, Господь Бог увидит твою доброту.

                Из глубины зала, из потайной двери появляется великий князь Михалко, решивший продолжить разговор с сыном. Увидев Улиту, он останавливается и внимательно слушает разговор сына с молодой боярыней, оставаясь ими незамеченным.

Князь Семён.  Успокойся, Улита! Я только что сам просил об этом великого князя.

Улита (с надеждой).  Правда?

Князь Семён.  Правда! Я думаю, лучше будет, если твой отец и другие киевские бояре, будут дружить с великим князем, а не устраивать против него заговоры. Отец желает вам только добра. Вам и всей Руси. Хотя, я понимаю, его поведение и характер многим не нравится, но он лучше других князей, поверь, Улита. Он видит дальше и глубже многих. И он не хочет повторения смуты. Он будет великим князем-миротворцем и собирателем  русских земель. Жаль, что твой отец этого не понимает.

Улита.  Князь, боярин Илья Пучка не пойдёт больше против воли великого князя Михалко, я это знаю. Клянусь своей девичьей честью!

Князь Семён.  Хорошо… Очень хорошо! (Неожиданно.) А что, если я зашлю к тебе сватов, Улита?

Улита (поражена предложением князя).  Что?

Князь Семён.  Замуж за меня пойдёшь?

Улита (решительно).  Нет… Прости, но я уже просватана, князь.

Князь Семён (растерянно).  За кого?

Улита (гордо).  Какое тебе дело? Ты забыл, зачем я сюда пришла?

Князь Семён (смутившись).  Нет, не забыл, боярыня… Прости меня, за глупый разговор! Можешь идти, Улита. Чем смогу, помогу твоему горю.

Князь Михалко (громко).  Так вот почему ты просишь за бояр, князь? (Оценивающим взглядом оглядываетУлиту). Хороша, киевская боярыня! Пожалуй, лучше наших сортовских будет, а, Семён?

Улита (кланяясь князю Михалко).  Великий князь, не сотвори греховного, невиновны они!

Князь Михалко (удивлённо).  Убить меня хотели и не виновны? В своём ли ты уме, боярыня?

Улита (наступая на князя Михалко).  Вспомни, сколько раз ты сам на пирах желал смерти своим противникам? Что же, выходит тогда и ты виновен? А если виновен, значит и ты должен ответить своей жизнью за пустые хмельные разговоры?

Князь Михалко (удивлён высказанной Улитой мыслью).  Кхм!.. И то правда!.. Много языком лишнего на пирах болтаем… Ладно, так тому и быть, пусть на этот раз живут бояре киевские и Бога за тебя молят, красавица. Эй, кто там? (Входит Прокопий.) Прикажи отпустить бояр и приведи их сюда! (Прокопий уходит.) Что же ты, девица, сыном моим брезгуешь? Али не люб тебе князь Семён?

Улита (потупившись).  Просватана я, великий князь.

Князь Михалко.  Долго ли отказать старому жениху ради нового?

Улита.  Недолго. (Поднимает голову и смело смотрит в глаза князя Михалко.) Нужно ли?

Князь Михалко.  А ты как считаешь, князь Семён? Нужно, аль нет?

Князь Семён (смущён.)  Не знаю. Я ещё никого не сватал.

Входят бояре, кланяются великому князю. Улита бросается к отцу, прижимается

к его груди.

Князь Михалко.  А мы вот сейчас отца её спросим. Как думаешь, боярин Пучка, стоит ли выходить дочери твоей замуж за князя Семёна? За сына моего?

Боярин Пучка (угрюмо).  Не стоит, великий князь.

Князь Михалко.  Почему?

Боярин Пучка.  Я старый и грешный человек, могу и клятву, данную на иконе, нарушить и многое чего иного сделать могу… А князь Семён, говорят, человек богобоязненный, как ему против Бога идти? (Резко.)Просватана Улита.

Князь Михалко (миролюбиво).   Просватана, не значит обвенчана.

Боярин Пучка (упрямо не замечая миролюбие князя).   Я слышал, ты меня простил, великий князь?

Князь Михалко.  Простил.

Боярин Пучка.  Значит, я могу идти куда захочу?

Князь Михалко.  Да, куда захочешь.

Боярин Илья.  Так вот, пойдём мы сейчас с Улитой прямо в церковь, куда и жених её следом прибежит. Там и обвенчаем молодых.

Князь Михалко (с угрозой в голосе, поняв, что ему грубо дают от ворот поворот).   Ну что ж, боярин, неволить не стану… Иди в церковь, коли так, только больше не становись у  меня поперёк дороги. Второй раз не прощу.

Боярин Илья. Я знаю это.

Князь Михалко.  А чтобы хорошенько запомнил мою милость, уходи жить из Киева в Сортово. Всей семьёй. Даю тебе на переезд ровно месяц. Понял меня, боярин?

Боярин Илья.  Понял, великий князь.

Князь Михалко.  Прощай на этом!

Боярин Илья.  Прощай, великий князь! И ты прощай, князь Семён!

                Все бояре, а с ними и радостная Улита, поклонившись великому князю, уходят.

Князь Михалко.  Не прав ты был, Семён. Таких волков приручить нельзя. Но и убивать их тоже него же. На крепком поводке держать нужно. Но как? Близко к себе не подпустишь, глотку враз перегрызут в удобный момент, а на отдалении — опасно, руку хозяйскую забудут… Вот и думай, как с ними жить?

Князь Семён (неожиданно).  Отец, отпусти  меня назад в Сортово!

Князь Михалко.  Это что за новость? Что так приспичило?

Князь Семён.  Не люб мне Киев! Чужое здесь всё для меня, не своё. И челядь твоя горделивая, и дружина драчливая — всё не по мне! А более того пиры и застолья хвастливые.

Князь Михалко.  Уж не эта ли боярыня тебя за собой манит?

Князь Семён.  Больно царапнула за сердце боярыня, скрывать не стану, но не в ней дело. Ты здесь хозяин, а я — там. Отпусти меня, князь!

Князь Михалко.  Ну что ж!.. Жаль отпускать тебя, Семён, да делать нечего. Хозяйский глаз везде нужен, в этом ты прав. Поезжай, князь, вместе с боярином Пучкой, с его обозом, с его людьми… Присмотри там за ними в Сортово… Волю не давай, но и не прижимай сильно. Крепкий орешек, этот Пучка! (Видит, что сын погрустнел). Ничего, не горюй, Семён! Найдём мы тебе жену получше Улиты… (Князь Семён идёт к выходу.) Ты куда, князь?

Князь Семён.  К киевским боярыням, отец. Посмотрю узоры на их девичьих подушках, может, понравится какой.

Князь Михалко (усмехаясь).   Ну-ну, посмотри! Очень иногда красивыми бывают эти узоры. По себе знаю! (Хохочет.)

Конец картины

Картина пятая

Киев. Княжеский терем. В зале митрополит Киевский Феофан и поп Олег.

Феофан (тихо).  Уж сколько лет прошло, как умер вели­кий князь Всеслав, а сердце всё ноет по этой горькой утрате. Его боя­лись и враги и друзья, но зато мы жили спокойно на Руси под его суровой и могучей тенью. Правы греки, всё в мире меняется и наступают иные времена… Я чую это во всём. Конечно, князь Ми­халко не самый худший великий князь в Киеве, но не чета, сво­ему прадеду. Нет! И к тому же недолог будет его земной путь: слаб здоровьем великий князь — много пьёт и ест не в меру. И кто будет тогда князем над нами? И что будет с нашим княжест­вом, окружённом злопамятными соседями-врагами? С истинной верой христовой? Не при­помнят ли нам соседи язычники старые обиды? Не возобновят ли они набеги на наши пограничные города? Не забудут ли мирные договорён­ности, скреплённые кровью дедов?

Поп Олег (также тихо).  Соседи опасны, слов нет, но… Не опаснее ли для княжества сами родственники Всеслава Удалого?

Феофан. Что ты этим хочешь сказать?

Поп Олег.  Ты прав, наверное, Феофан. Едва уйдёт в мир иной князь Михалко, вновь поднимется великая смута на Руси. Пойдут войной дружины из рода князей Суздальских — сыновей убитого Всеславом князя Брынского на дружины сыновей Всеслава Удалого. Опять будут вое­вать за старшинство в роду младшие дядья, братья Михалко, против своих племянников — сыновей князя Михалко, а Брынские будут поддерживать то тех, то других. Так жили мы до Всеслава Удалого, так будем жить после князя Михалко. К сожалению.

Феофан (горестно).  Так что же делать, Олег?

Поп Олег.  Что делать?.. Много стало князей на Руси. И каждый из них хочет большего почёта, лучших земель, злата и серебра в количествах неимоверных. Не держат они бережения к тому городу, с коим на короткий век связывает их судьба князя-правителя. Нет у них заботы и о своих временных подданных. Всё больше ду­мают, как бы взять со смердов, холопей да посадских что ни на есть больше для себя и для своей дружины и челяди.

Феофан.  Я всё это и сам прекрасно знаю. Бес алчности — друг любой власти. Скажи, что делать нам, имеющим не малый вес в палатах кня­жеских? Как нам, при помощи веры христовой, обуздать бесов зла в груди князей русских?

Поп Олег.  Что делать?.. Не знаю, не ведаю, Феофан. Ещё отцы и деды наши боролись за Киевский престол. И что толку? Дрались, мирились, пировали в шатрах, клялись в дружбе и тут же предавали друг друга, убивали своих соро­дичей, сажали в темницы родных братьев, ослепляли, отравля­ли… А то и вовсе посылали гонцов в степи половецкие, звали на помощь ханские орды. И горе тогда было земле Русской.

Феофан (оглянувшись на дверь).  Про то громко не говорят в теремах боярских и княжеских, не пишут и летописцы, негоже бы и нам говорить… Но видится мне близкий конец света. Мнится  кровь и смута в государстве Российском. И как избежать суда Господнего — не знаю, не ве­даю, потому и с тобой, Олег, советуюсь, как жить дальше.

Поп Олег.  » Тоска разлияся по Русской земли,

Печаль жирна тече средь земли Русскый.

А князи сами на себе крамолу коваху,

А погании сами победами нарищуще на Русскую землю…»

Феофан.  Не говори, брат, дождёмся беды, каковой не знали. Вещун твой писака, тайный волхв-язычник, не иначе.

Поп Олег.  Может, донос на него великому князю сделать?

Феофан (подумав).  Зачем? Он всего лишь соринка на кафтане вестника нашей общей беды. И нам он скорее друг, чем враг. А вот то, что тоскливо стало жить на земле Русской, что бегут людишки с насиженных мест, покидая своих постылых князей, знают все и поделать ничего с этим не могут — вот это настоящее бревно в нашем глазу.

Поп Олег.  Деды думали, что все распри княжеские от язычества. Но видят люди, что и наш новый Бог не может отлучить от преступлений человека, жаждущего власти и богатства.

Феофан.  Не богохульствуй, Олег! Не подобает нам, духовным пастырям, так говорить о Боге.

Поп Олег.  Я говорю правду, а истина и есть Бог. Я божий человек, Феофан, и знаю, что говорю.

Феофан. Понимаю, говорящий правду, служит Богу.

Поп Олег.  Вот именно!

Входит князь Семён и делает лёгкий поклон митрополиту. Олег и Феофан

также склоняют головы.

Князь Семён (весело).  Ну что, святые люди, будем строить церковь в Сортово или опять станем споры разводить?

Феофан.  Сейчас многие возводят храмы и это хорошо, но какую церковь ты там хочешь построить, князь?

Князь Семён.  Красивую! Хочу построить красивую церковь, святые люди! Хочу, чтобы смотрел на неё человек и душа его пела от радости.

Поп Олег (строго).  Ересь это, князь! Человек у храма и во храме должен думать о Боге и о своей погибающей в грехах душе, а не о красоте и земной радости.

Феофан (наставительно).  Нельзя человеку давать поводов для веселия при встрече с Богом. Пусть лучше думает о мире загробном, где придётся отвечать за всё содеянное им здесь, на грешной земле.

Князь Семён.  Эх, вижу, мне с вами говорить не о чем, святые попы! По вашему все люди должны надеть на себя монашеские рясы и петь гнусавыми голосами хвалу Всевышнему? А любо ли это ему, Господу Богу нашему?

Феофан.  Не богохульствуй, князь! Не всё человеку дано знать. Не все помыслы Божьи нам открыты.

Поп Олег.  Бог всемогущий нашёл угодным, чтобы даже Святое писание в некоторых своих частях осталось тайной для простого человека, ибо иначе, если бы было полностью понятно для всех, слишком низко бы его ценили и утратили к нему истинное уважение.

Феофан (с угрозой в голосе). Одумайся, князь, откажись от своей ереси пока не поздно! Сгубит тебя красота земная!

Князь Семён (обиженно).  Чем каркать злыми воронами, лучше бы церковь помогли нам строить.

Поп Олег.  Если это богоугодное дело, Господь сам тебе поможет.

Входит великий князь Михалко. Все кланяются ему. Михалко подходит

к сыну, обнимает его.

Князь Михалко.  Здравствуй, князь Семён! Давно тебя в гости жду, соскучился даже. Ну, об этом потом. (Загадочно улыбается.) Потом!.. (Священникам.) Здравствуйте, святые попы! Говорите-сказывайте, чем порадуете старого князя?

Феофан.  Нечем радовать, великий князь. Обнищали приходы церковные, язычники снова головы поднимают. Перуну, Хорсу, Мокоши людишки кланяются. Огню молятся, называя его Сварожицем… Великие беды терпят монастыри наши. Вера христианская угасает на Руси.

Князь Михалко.  Ну уж, так прямо и угасает?

Поп Олег.  Угасает. И князья и людишки днём в церкви, а ночью Перуну и Велесу службу служат.

Князь Михалко.  Чего от меня-то ждёте, святые люди?

Феофан.  Землицы монастырям, да крестьян для работ в поле. Приходы бы новые надо открыть на окраинах. А к ним опять землицы и крестьян.

Князь Михалко.  А что, греки ваши не помогают вам?

Феофан.  У них свои напасти, свои заботы. Иноверцы и паписты, франки и латины, совсем одолевают Византию.

Князь Михалко.  Хорошо, я подумаю, святые люди! (Обращается к князю Семёну.) Ну, а у тебя что, князь Семён?

Князь Семён.  Хочу церковь новую заложить в Сортово. Привёз тебе рисунок, великий князь, взгляни! (Протягивает князю небольшую доску, на которой изображена будущая церковь.)

Князь Михалко.  Ну вот, с попами о мирском, а с тобой о церковном. Так, смотри, в священники уйдёшь!.. (Разглядывает рисунок на доске.) Хороша!.. Нарядна и стройна, что девка на выданье. Невеста да и только! Как тебе, Феофан, глянется? (Показывает рисунок священникам, отошедшим в сторонку).

Феофан (не удостоив рисунок даже взглядом).  Церковь должна строиться не для веселья, а для раздумья над смыслом земной жизни, для покаяния и для мольбы к Господу Богу о прощении нас грешных. (Крестится.)

Князь Михалко (простодушно).  А чего над ней думать, над жизнью-то? Живи да живи, а про красоту не забывай. Красота, она жизнь украшает и глаз ласкает. Неправду ты говоришь, Феофан. Совсем в монастыре разум потерял. (Вновь смотрит на рисунок.) Такая лепота!

Феофан (убеждённо).   Я знаю одно: нельзя мешать земное с небесным. Нельзя думать, что радости земные угодны Господу Богу небесному.

Князь Михалко.  А мы сами-то ему угодны? Ты, митрополит, никогда не думал над этим? Угоден ли ты или я? Угодны ли мы все, смердящие здесь на земле? Ты прости меня за грубые слова, Феофан, я воин, а не монах, но до Бога высоко, а земля вот она, у меня под ногами. И я хочу ходить по ней с уверенностью, что всё земное это моё и радоваться этому моему, а не думать ежечасно о том, что будет со мной, когда я покину этот мир. В том, в ином мире, ждут меня иные радости и иные огорчения, о которых и тебе даже неизвестно, не то, что мне. Так стоит ли лишать себя радости земной, живя на небесном создании, каковым, по Писанию, является и сама земля наша?

Феофан.  Это словоблудие, великий князь!

Князь Михалко.  Пусть будет по-твоему. У каждого из нас своя папства и каждый из нас исповедует свою правду. И это хорошо! Правда, Семён?

Князь Семён.  Мы только что об этом говорили с митрополитом Феофаном.

Князь Михалко.  И что?

Князь Семён.  Буду строить эту церковь, вот что! Будь моя воля, великий князь, я бы всю Русь городами да церквями позастроил.

Князь Михалко (сурово).  Вот сгину на охоте или в бою, ты моё место, Семён, займёшь по старшинству среди братьев, вот тогда и будешь свои порядки устанавливать на Руси. А пока я здесь твой хозяин и делай, как я велю… (Усмехается). А велю я тебе  одно: строй церковь-невесту! Легко в ней молиться будет прихожанам. Глядишь, и я к тебе ненароком в гости загляну.

Князь Семён.  Живи сто лет, отец, мне великокняжеский стол не нужен. А за церковь — спасибо! Построю — приезжай!

Князь Михалко (удивлён).  Как так не нужен стол великокняжеский? А кто дело нашего рода продолжит? Кто Русь от ворогов защищать будет? Брынские?

Князь Семён. Ворогов я не  боюсь, ты знаешь, а власть великокняжеская тяготит меня заранее.

Князь Михалко.  Ничего, князь, это пройдёт. Мне тоже поначалу страшно было, да втянулся в лямку и тяну потихоньку. А среди всех одиннадцати сынов от четырёх моих жён, ты самый княжеский сын: хозяйственный, умный, рассудительный и воин, хитрый в меру. Такой и нужен на великокняжеском престоле.

Князь Семён.  Был бы обычай, по которому княжеский стол наследовать можно было без усобицы, легче бы на Руси народишко жил. Меньше бы князья поганых половцев и печенегов в союзники для войны друг с другом приглашали. Не слабела бы Русь в войнах и набегах, не печалились бы вдовы русские.

Князь Михалко.  А чем тебя старшинство в роду не устраивает?

Князь Семён.  А тем, что старшему в роду нужно быть старшим не только на словах, но и на деле. Как только какой-нибудь князь становится великим князем Киевским, то он свои прежние земли отдаёт кому-нибудь из родных. Так? Так! Значит, под властью у него остаются только одни киевляне да чёрные клобуки: берендеи, торки, печенеги. И что делать князю, если они вдруг не захотят слушать своего нового владыку? Ждать помощи от родных? Они далеко, да и захотят ли ещё помогать ему? А сами киевляне народ ненадёжный, они свою выгоду во всём ищут. Вот от того и постоянные свары меж князьями, каждый старается себя перед Киевом лучше выставить: кто старшим в роду, а кто и прямым подкупом бояр киевских не гнушается.

Князь Михалко.  Мысль хорошая, только как угадать, какой наследник у доброго отца будет?

Феофан (через всю палату).  А ты, великий князь, придумай что-нибудь вначале да прикажи исполнять, а там посмотрим.

Князь Михалко.  И вас задело?

Феофан.  Не враги же мы друг другу? А то, что князь Семён святую веру Христову с земной жизнью уравнять хочет, это у него со временем пройдёт. Не враг же он себе?

Князь Михалко (с подозрением).  Уж не угрожаешь ли ты князю, Феофан?

Феофан (многозначительно).  Наоборот. Мне нравится князь Семен, молод и горяч только. И веру понимает по-своему.

Поп Олег.  Ничего, пообтешется со временем.

Князь Михалко (Олегу).  Не думаю, что это будет всем нам на пользу… Я сам понимаю нашу православную веру так, что Господь Бог для всех един и для каждого свой одновременно: и для греков, и для франков, и для латинян и для нас с вами. И красота земная тоже для всех едина. И понимающий её, должен понимать и принимать Господа Бога, как своего отца небесного. Правильно я рассуждаю, князь?

Князь Семён.  Думаю, что так оно и есть.

Священники переглядываются между собой, но молчат.

Князь Михалко.  Хорошо, что так думаешь!.. А теперь, слушайте внимательно, что я вам скажу, святые попы! Вот кто после меня вашим князем в Киеве должен быть. Будет князь Семён на престоле, будет спокойствие и богатство на Руси. Вера христианская крепче станет. Люди в храмы потянутся. А нет — всё прахом пойдёт!.. Правду я говорю, сын?

Князь Семён.  О Киеве и о себе ничего не скажу, но знаю одно: сегодня в вере христианской наше спасение, князь!

Князь Михалко.  Хорошо сказано! Вот за это я тебя люблю и хочу тебе, сын мой, сделать подарок. Привёз я из последнего набега на юг хазарина Ефремку. Скажу тебе, повар он — отменный! Поставь его главным на кухне и будешь всегда есть самую лучшую еду на свете. Наши пекари ничего кроме тюри готовить толком не могут, а этот… (Разводит руками.)  Прямо кудесник на кухне! (Кричит.) Ефремка!

Ефрем (входит).  Я здесь, великий князь.

Князь Михалко.  Вот твой новый хозяин. Служи ему честно, как и мне. Смотри, хазарин, если что случится с ним, тебя первого собакам скормлю!

Ефрем.  Не беспокойся, князь, я своё дело знаю.

Князь Михалко.  Верю. Пошёл вон! (Хозарин уходит). Ещё у меня есть болгарская царевна Софья. Красивая, но ни слова по нашему не понимает. (Слуге.) Привести сюда царевну! (Входит царевна. Она действительно красива и юна). Возьми её в наложницы, князь, пока не найдём тебе добрую и знатную жену из христианок.

Князь Семён (пренебрежительно).  Зачем она мне такая?

Князь Михалко.  Зачем? (Смеётся.) Мужику только такая жена и нужна: тихая, послушная и немая. Верно я говорю, попы?

Феофан.  Мы люди не светские, ваши дела не знаем.

Князь Михалко.  Светские, не светские, а в постель к бабам всё равно лезете. Да ну вас, святоши! Пошли Семён, выпьем медовуху, отпразднуем твоё прибытие. (Царевне.) А ты, Софья, давай, иди за нами. За ним! (Тычет пальцем в Семёна). Поняла? (Царевна молча кивает головой.) Во, видал? Всё понимает, шельма, и молчит! Молодец, девка! С характером! (Смеётся. Попы крестятся.)

Все уходят.

Конец картины

Картина шестая

Сортово. Князь и болгарская царевна в ложнице (спальне) князя Семёна. Царевна сидит на постели, князь ходит по комнате.

Князь Семён.  Ну что, царевна-несмеяна, время идёт, а наша с тобой жизнь не меняется к лучшему. Течёт словно кисель, медленно и противно… Вот и мы с тобой столько дней рядом друг с другом, а всё едино вместе как врозь. Ты не хочешь меня понять, а я тебя. Ты нема, как рыба, а я… А я всё время думаю о другой… И даже сказать об этом вслух боюсь. Нет жизни ни у тебя, ни у меня. Мы оба с тобой чужие в этом мире для самых близких людей. Ты в моём плену, я тоже взят в полон… В этом мы с тобой одинаковы. И нет у меня больше сил терпеть эту ложь и эту муку. Не лучше ли будет для нас обоих, если ты будешь моей наложницей по настоящему?.. Ты хоть понимаешь, о чём я говорю, Софья?.. Молчишь… (Подходит и садится на постель рядом с царевной.) А может, отправить тебя с посольством назад в Болгарию? Пусть хоть одному из нас засветит солнышко радостью… Как ты думаешь?.. (Царевна всё так же молча сидит на постели.) Ты хоть слово бы сказала, хотя бы звук издала… Целый год молчишь! Господи, что за наказание?.. Тоже мне, подарок!.. Нужна ты мне, красавица заморская! (Встаёт и идёт к двери, открывает её.) Уходи! Слышишь, уходи!.. (Царевна всё также сидит, не шевелясь. Князь подходит, грубо берёт Софью за руку и толкает к двери.) Уходи!.. Я видеть тебя не могу. Слышишь? (Кричит). Уходи вон! (Раздаётся сильный стук в дверь.) Кто там?

Ефрем (за дверью).  Прости, князь, но я принёс вам ужин: вино и фрукты.

Князь Семён.  Как ты посмел? Кто пустил тебя? (Хватает меч со стены и бросается к Ефрему, он, кажется, готов в ярости убить наглого хазарина.)

Ефрем (входит в спальню с подносом в руках, на котором чаша с вином, яблоки, груши и две чарки).   Князь, убить ты меня всегда успеешь, дай слово сказать?

Князь Семён (опешив).   Ну говори, раб, говори!

Ефрем.  Моё вино, князь, не простое. Его пьют перед первой брачной ночью и молодые и глубокие старики. Пьют и женщины и мужчины… Смени гнев на милость и предложи болгарке выпить моего вина. Посмотришь, какой она будет женщиной после первой чаши.

Князь Семён (после секундного осмысления услышанного).  Ты думаешь…

Ефрем.  Я не думаю, я это знаю, князь! (Проходит к постели, ставит поднос на стол, стоящий у ложа, и уходит, склонившись в низком поклоне.)  Так надо, князь.

                Князь медленно идёт к двери, закрывает её, подходит к подносу с вином и садится на постель. Меч кладёт рядом с собой на ложе.

Князь Семён.  Садись, Софья! (Показывает царевне на постель.) Давай, попробуем с тобой это колдовское зелье… Может, и правда у нас с тобой будет первая брачная ночь, после которой забудем мы всё на свете?.. Все наши горести и муки… Забудем каждый своё. А может, наконец, отравит нас с тобой проклятый хазарин? (Наливает в чарки вино и подаёт одну чарку царевне.) За нас с тобой, Софья! (Пьёт, за ним пьёт и Софья.) И пусть будет, что будет!

Конец картины

Картина седьмая

Утро. Ложница князя Семёна. Князь просыпается в постели один. Он почти раздет и чувствует себя очень плохо.

Князь (Семён негромко).  Эй, кто там?

Входит слуга Прокопий.

Прокопий.   Слушаю тебя, князь!

Князь Семён.  Принеси воды.

Прокопий уходит и тут же возвращается с двумя кувшинами, один подаёт князю.

 Князь пьёт воду прямо из горлышка, а затем мочит ею полотенце и

прикладывает его к голове и к груди.

Прокопий.  Тяжело, князь?

Князь Семён.  Где Софья?

Прокопий.  В своей комнате.

Князь Семён. Давно она там?

Прокопий.   Да нет.

Князь Семён.  Что, я сильно пьян?

Прокопий.  Твой батюшка бывает и посильнее твоего пьёт.

Князь.  Куда мне с великим князем тягаться?.. Ох, плохо мне, Прокопий! Голова так и трещит!.. Кваску бы ледяного из погреба!

Прокопий.  Чего доброго, ещё простынешь! (Наливает что-то в чашу из второго кувшина и подаёт князю.)Выпей!

Князь Семён.  Что это?

Прокопий.  Родовое секретное средство. Жёнушка всегда меня им отпаивает.

Князь Семён (Отпив из чаши.)  О-о!.. Молодец твоя жёнушка, знает, чем муженька на ноги поднимать!

Прокопий.  Молодое вино всегда немного бодрит с похмелья и голова с него не болит.

Князь Семён.   Меня никто не спрашивал?

Прокопий.  Боярин Илья Пучка ни свет, ни заря у ворот околачивается.

Князь Семён.  Что ему нужно?

Прокопий.  Не говорит. Лично с тобой хочет встретиться.

Князь Семён.  Прямо здесь?

Прокопий.  Если хочешь, можно и здесь. А то Пучка совсем извёлся на жаре, вот-вот растает. Да и тебе сейчас по солнышку идти не с руки.

Князь Семён  (пьёт вино из горлышка кувшина).  Зови!

Прокопий уходит и через некоторое время приводит боярина Пучку.

Боярин Илья (делает поклон).  Здравствуй, князь!

Князь Семён (Сидит на постели с кувшином в руке).  Здравствуй, боярин!.. Зачем пожаловал?

Боярин Илья.  Князь, отпусти  нас с семьёй в Вышгород.

Князь Семён.  Почему? Разве тебе здесь плохо, боярин? Разве не дал я тебе земли для терема рядом со своим дворцом? Разве дела твои здесь разладились?

Боярин Илья.   Неужели не знаешь, князь, что постыла мне жизнь в Сортово? Ни злато, ни серебро, ни новый терем не радуют меня. Воздух меня здешний душит. Бояре твои на меня свысока поглядывают, на пирах ссоры затевают… Перед тобой, князь, выслуживаются. Отпусти не в стольный град Киевский, а в Вышгород, подальше от твоей челяди.

Князь Семён.  Скажи, кто обидел тебя, боярин? Я его самого в Вышгород сошлю.

Боярин Илья.   Ты меня обидел, князь Семён. Разве не помнишь?

Князь Семён (удивлён).  Вона что-о?.. Нет, не я тебя здесь держу, а великий князь Михалко. Ступай в свой терем, боярин, будешь ты жить в Сортово до конца дней своих, за строптивость и гордыню.

Боярин Илья.  Не хочешь, значит, ослабить на мне удавку?

Князь  Семён.  Угадал, не хочу.

Боярин Илья.  Смотри, князь, не пожалей об этом!

Князь Семён.  Придержи язык, боярин! Однажды ты уже стоял одной ногой на плахе палача, не забывай этого.

Боярин Илья (с угрозой).  Не забуду, князь!

Пучка уходит не поклонившись. Входит Прокопий.

Прокопий.  Ефрем пришёл.

Князь Семён.  Пусть войдёт. (Снова пьёт вино из кувшина).

Входит Ефрем.

Ефрем.  Здравствуй, князь!

Князь Семён.  Здравствуй, змей-искуситель!

Ефрем начинает убирать со стола.

Ефрем.  Князю не понравилось моё зелье?

Князь Семён.  Понравилось.

Ефрем.  А Софье?

Князь Семён.  Это у неё сам спроси.

Ефрем.  Ну да, у неё спросишь!

Князь Семён (тихо).  Ефрем!

Ефрем.  Да, князь!

Князь Семён.  Ефрем… Что мне делать?

Ефрем.  А что случилось?

Князь Семён.   Не могу я без неё, не могу!

Ефрем.  О ком ты, князь? О Софье?

Князь Семён.  Об Улите, дочери  боярина Пучки.

Ефрем.  Вот ты о ком!.. Князь, нет такой крепости, которую нельзя было бы взять настоящему полководцу, нет и женщины, которую нельзя было бы одолеть настоящему мужчине.

Князь Семён.  Ты знаешь, у нас не принято изменять супругу. Скорая смерть блуднице от меча — самое малое наказание на Руси. Да и не этого я добиваюсь. И она не такая…

Ефрем (вкрадчиво).  Есть у меня один человек с Кавказа… Почти нищий, босяк, его никто не знает в городе, но он мог бы помочь тебе, князь.

Князь Семён.  Как?

Ефрем.  Это его дело как, твоё дело просто… намекнуть.

Князь Семён.  Не понимаю тебя, кому и что я должен? Я — князь и я не могу и не буду якшаться со всяким сбродом.

Ефрем.  Тебе и не надо этого делать. Всё сделаю я сам. Ты хочешь взять в жёны жену при живом муже. Верно я говорю?

Князь Семён.  И да и нет.

Ефрем.  Анбал, так зовут моего человека, может помочь тебе в этом. Заплати ему и она вскоре будет свободна. Совсем свободна.

Князь Семён.  Ты хочешь, чтобы я нанял убийцу?

Ефрем.  Ты этого сам хочешь и уже давно. Разве не так, князь?

Князь Семён.  Да… Сколько ему нужно денег?

Ефрем.  Немного. Он человек простой и надёжный. И будет, пожалуй, лучше, если ты его потом возьмешь к себе на службу. За это Анбал отплатит тебе когда-нибудь сторицей. Не бойся, князь, он умеет молчать. Вернее слуги не найдёшь, ручаюсь. Особенно в таких делах.

Князь Семён.  Я подумаю. (Пьёт вино из кувшина.)

Ефрем.  Думай, князь, думай!.. Время идёт и тебе пора уже давно иметь наследника. В народе идёт ропот: не в монахи ли ты собрался?

Князь Семён.  Что до меня народу? Я делаю всё, чтобы ему жилось лучше! Разве не так?

Ефрем. Ты одинок и это смущает людское любопытство. Твою болгарку не любят за её немоту и за мусульманскую веру. Не хотят видеть рядом с тобой. Тебе нужно жениться на русской боярыне или княжне.

Князь Семён (раздражённо).  Я сказал, подумаю.

               Ефрем низко кланяется князю и уходит, унося поднос с грязной посудой и остатками ужина. Князь Семён остаётся один, наливает чашу вина, выпивает её и кричит:   Ефрем! (Мгновенно появляется Ефрем.) Зови кавказца!

Конец картины

Картина восьмая

Сортово, княжеский дворец. Палаты князя Семёна. В зале боярин

Нестор и князь Семён.

Боярин Нестор.  Своевольничают новгородцы, князь, не хотят с нами в союзниках быть. Больше всего дорога им свобода выбирать князей по своему усмотрению.

Князь Семён.  А ты попробуй их переубедить.

Боярин Нестор.  Пробовал и не раз.

Князь Семён.  Ну что ж, не хотят жить так, как мы им предлагаем, пусть живут по-своему. Не воевать же с ними из-за этого? Только пусть хоть иногда соглашаются с нами. Понимаешь, хоть иногда!

Боярин Нестор.  И что нам это даст?

Князь Семён.  Временного союзника, боярин. Пусть ненадёжного, но союзника. Нельзя воевать со всем миром.

Боярин Нестор.  Согласен. Союзник, хоть и временный, иногда очень многое может помочь решить. Но как заставить их пойти на это?

Князь Семён.  А если сделать так… В Новгородском княжестве недостает своего хлеба… А подвозят его с наших земель. Прикажи не пропускать хлеб в Новгород, когда новгородцы будут нас не слушаться. Привяжи их хлебом и держи, как цепную собаку у своих ног. В конце концов покорятся, если жить захотят.

Боярин Нестор (обрадовано).  А что? Это им будет хорошая наука! Попробую князь, завтра же попробую закрыть хлебную дорогу на Новгород.

Входит слуга Прокопий.

Прокопий.  Князь, срочное послание из Киева: скончался твой отец, великий князь Михалко.

Князь Семён (вздрагивает, как от удара).   Что?.. Как это случилось? Когда?

Прокопий (читает по берестяной грамоте).  Пишет боярин Микула, что «пив князь у осменика у Пет­рилы, в тот день на ночь разболеся, и бысть болезни его 5 дней. И преставился в Киеве князь Киевский месяца мая 15 в среду на ночь».

Князь Семён (в сердцах).  Отравили, проклятые! (Слуге). Что молчишь?

Прокопий.  Здесь ещё написано…

Князь Семён.  Что там написано? (Выхватывает бересту и читает про себя.) Вот оно что… Восстали киевляне и дворы отцовых сторонников грабят… «Избивахуть по городам и по сёлам, а товар их грабяче…» На стол Киевский пригласили князя Мстислава… Моего двоюродного брата? Дурные вести ты принёс, мой верный слуга, дурные!

Прокопий.  Не я писал эти грамоты, князь.

Князь Семён.  Знаю, что не ты. Ступай!

Слуга уходит.

Боярин Нестор (встревожено).   Теперь вся Русь будет в страхе ждать, что будет: разго­рятся ли нет новые распри за Киевский престол? Пойдёшь ли ты на Киев, отвоёвывать стол великокняжеский по праву старшинства, или нет?

Князь Семён.  А я и сам не знаю этого! Не знаю!.. Очень уж  сильно стараются некоторые князья старшими в роду себя выставить. И народишко подлый, корысти своей ради, подыгрывает тому, кто им выгоднее. Кто больше пообещает, за того и горло дерут! Нет, княжеское старшинство не выход! Ошибка это. Надо всех князей и все княжества под единую руку подводить. В один кулак всю Русь сжимать… Отец тоже хорош был: пил да гулял, а все дела на меня повесил. Много ли я потяну без власти? Столько воров вокруг развелось при нём, не приведи Господь! И кто? Свои же братья! (Неожиданно гневно.) Выгнать вон князей из Суздаля и Ростова! Послать им об этом весть с отрядами дружинни­ков. Хватить разорять землю Русскую! Вон их, вон из Руси!

Боярин Нестор (осторожно).  Думаю, киевляне полагают, что соберешь ты полки тайно, как бывало делал покойный князь, сговоришься с половцами да и пойдёшь большой ратью на Днепр.

Князь Семён.  Пусть думают, что хотят, а к половецким ханам послов не посылать, войско не собирать! Зорко следить за всем, что про­исходит в Киеве. В южные распри не вмешиваться. Не должны мы с Мстиславом воевать. Родная кровь он мне. Братьям моим родным отписать, чтобы смирно сидели в своих городах и носа на юг не показывали ни сами, ни их смерды… А мы начнём строить два новых города и две новых крепости.

Боярин Нестор.  Зачем?

Князь Семён.  Строить лучше, чем воевать. Пока лучше… С запада, со сто­роны дороги на городок Москву и на Смоленск сделать земля­ные валы, рвы и стены нового города с воротами. Найди мне, боярин, искусного хитреца, чтобы храм на горе выстроить мог высо­кий, белокаменный, с дивными куполами, красоты невидан­ной на Руси.

Боярин Нестор.  Есть у меня один такой на примете.

Князь Семён.  Вот и хорошо.

Боярин Нестор.  Не обидятся бояре, что спрятался князь Семён в своей сто­лице, в мизиньном городишке Сортово? Мол держит сторону холопей да каменьщиц, отсиживаясь на окраине.

Князь Семён.  А ты скажи, что приснился князю Семёну дивный сон, в котором Бо­городица велела ему строить новые города и крепости на Руси. Так и скажи: «Богородица повелела во сне». А сон тот вещий.

Боярин Нестор.  Хитро придумано, князь! Ей-богу, хитро! Вряд ли захотят бояре и попы перечить самой Богородице.

Князь Семён.  А разве я могу?.. Составь список и напиши наказ, в котором каждому боя­рину со своего двора послать ко мне в Сортово холопей и ко­ней, сообразно их достатку. Не забудь про телеги, заступы, то­поры и прочее. А смердам прикажи самим идти или сыновей снаряжать. Да пусть поторопятся, Богородица ждать не будет.

Боярин Нестор.  Смерды Богородице верят не меньше, чем Сварогу и Ве­лесу. Для них Даждь-бог, Стри-бог, русалки-богини и прочая земная нечисть ближе и понятнее, чем Бог, живущий на обла­ках.

Князь Семён (буждённо).  Нужно строить церкви, много церквей. Нужно показать всем сколь велик и могуч христианский Бог в сравнении с бо­жествами языческими. Поэтому храмы должны быть высо­кими, богатыми, гордо поднимающими к небу свои золотые и серебряные главы. Чтобы каждый пришелец из чужой земли мог видеть их из любого конца города. Чтобы каждый иноверец видел превосходство истинного христианства над остальными богами и крестился в наших храмах для славы великой Руси… (На мгновение князь задумался.) Нужно и смердам и боярам постоянно внушать одну мысль: «Богородица любит Русь и князя Семёна. Там, где князь Семён, там сама Богородица покровительствует ему». Так и только так можно заставить чернь любить себя. Да-а… И распорядись, чтобы всё приготовили для поминального ужина. Закажи службу во всех храмах. Раздай золото нищим, одежду, еду… В чистый четверг, по старому обычаю, не забудь выставить угощение во дворе и истопить баню с полотенцами… Отца забывать нельзя. Грех это! Дух его ещё долго вместе с нами будет. Царствие ему Небесное!(Крестится.)

Конец картины

Картина девятая

Всё та же палата во дворце князя Семёна.

Улита (входит быстро, почти вбегает ).  Князь, я прошу выслушать меня!

За Улитой, одетой во всё тёмное, вбегает Прокопий.

Прокопий.  Князь, прости, я не смог её удержать.

Князь Семён (Прокопию).  Оставь нас вдвоём.

Поклонившись, Прокопий уходит. Боярыня Улита подходит к князю вплотную

и делает поклон.

Улита (не поднимая головы).  Прости, князь, за своеволие, но ты вынудил меня к этому сам.

Князь Семён (удивлён). Я? Чем же?

Улита (поднимает голову и смотрит прямо в глаза князю).  Доколе будешь нас преследовать?

Князь Семён (отводит глаза в сторону).  Что ты говоришь, боярыня? В чём ты видишь мою пристрастную руку?

Улита (яростно).  Во всём. Во всём, что касается нашей семьи в этом городе. Прекрати, князь, прошу тебя!

Князь Семён.  А если не прекращу? Что ты сделаешь? Убьёшь меня? Проклянёшь?

Улита (жёстко).  Если бы могла — убила.

Князь Семён (с болью).  За что? За то, что я люблю тебя? За то, что не могу жить без тебя? За то, что хочу взять тебя в жёны?

Улита:  За то, что ненавидишь всех Пучковых. За то, что не можешь понять, что другой человек тоже может страдать. Только совсем от иного.

Князь Семён.   Мне безразличны бояре Пучковы. Для меня главное, лишь бы дело человек своё знал хорошо. Ваш Пётр Пучка у меня в первых боярах ходит. Разве не так?

Улита (горько усмехаясь).  Ходит, до поры и времени, как и все мы.

Князь Семён (напористо).  Почему ты пошла замуж за другого, когда я хотел взять тебя в жёны? Почему любила его, а не меня?

Улита.  Спроси у Бога. Любовь — это и есть Бог! Ты разве не знаешь этого, строитель храмов?

Князь Семён.  Любовь — это дар Господа Бога человеку для радости, а не для муки.

Улита (с ненавистью).  Так не мучай меня, постылый! Отстань от нас. Или отпусти снова в Киев.

Князь Семён (тихо).  Иди домой, боярыня.

Улита.  Ты не ответил мне, князь.

Князь Семён (с угрозой).  Уходи, я сказал! Не видать тебе больше Киева. И моли Бога, чтобы моя любовь стала для меня радостью.

Улита (решительно).  Этого не будет никогда, князь! Прощай!

Князь Семён.   До свидания, Улита!

Боярыня уходит и сразу же входит Прокопий.

Прокопий.   Князь, к тебе мастера-камнесечцы артелью и с ними хит­рец.

Князь Семён (стоит несколько секунд, обхватив голову руками, приходя в себя после трудного разговора). Проси!

Прокопий уходит и в зал сразу входят трое мастеровых, а вместе с ними боярин Нестор и боярин Пётр Пучка. Один из приглашённых строителей, хитрец,

выходит вперёд.

Хитрец.   Челом бьём, князь!

Все кланяются поясным поклоном.

Князь Семён.   Здравствуйте, люди мастеровые! Ну, кто из вас хитрец, кто зизда­тель?

Хитрец.   Хитрец я, а зиздатели — вот они.

Мастера делают шаг вперёд и снова кланяются князю.

Князь Семён.   Как зовут тебя, хитрец и что ты построил?

Хитрец.  Имя мне Юрий по прозвищу Ростовский. Построил два храма в Кидекше и Переяславле-Залесском. А это мои посто­янные старосты-зиздатели, Никанор и Антоний.

Старосты почтительно склоняют головы.

Князь Семён. Есть ли у тебя рисунок нового храма?

Хитрец.  Вот. (Показывает небольшую доску, больше похожую на икону). И вот.

                                       (Показывает деревянную модель храма).

Князь Семён (рассматривает рисунок, выполненный яркими красками и одновре­менно сравнивает его с деревянной моделью).   Красив храм!..  Где ставить предлагаешь?

Хитрец.  Над рекой, на горе Каменной, на самой её верхотуре.

Князь Семён.   Не высоко будет?

Хитрец.   Нет. Вид из храма на всю округу откроется. Вёрст на пятьдесят видать будет, в ясный день и того более. А уж как в колокола ударят, благостный звон по всей округе разольётся.

Князь Семён.  Ну что ж, Бог в помощь, хитрец! Строй свой храм мне на славу, народу на удивление, а наградой я тебя не обижу. Несметные богатства взял я в походах, тысячи пленников даром едят мой хлеб. Строй белокаменные храмы. И хочу, чтобы красотою своею они затмили бы всё, что строили до меня прежде на Руси.

Хитрец.  Не родился ещё тот хитрец, кто сумел бы создать храмы и дворцы, краше тех, что стоят во Владимире и в Боголюбове. Но попробуем… Сделаем храмы выше прежних на целую сажень или и того более. И ещё… Навесим в твоих храмах, князь, двери медные, писанные тонким золотом. Такие двери, каких и в Царьграде не сыщешь… Однако, моих людишек мне мало для такого большого дела будет. Надобно мастеровых из разных сторон пригласить.

Князь Семён.  Пригласим. От немцев, от ляхов, с дальнего Кавказа, с са­мого Царьграда пригласим. Ты только трудись, Юрий, во славу Руси ве­ликой и поможет нам Богородица в делах наших. Впереди у нас не только храмы, но и города. Большие планы у меня на будущее. Будь рядом со мной и мы горы свернём.

Входит Прокопий.

Прокопий.  Князь, боярин Пучка не хочет отдавать на службу своих сы­новей и племянников. Говорит: «Смерды пускай идут строить, а нам за какие грехи столько хлопот и убытку?».

Князь Семён.   Что?.. Как так?

Прокопий.  Говорит, что нечего молодому князю, сыну пьяницы и бабника, моло­дых людей на пирах спаивать, к разбою на дорогах и окраинах приучать.

Князь Семён.  Замолчи, поганец!.. Вот она, всё убивающая русская смута! В корне, в зародыше её нужно уничтожать! Боярина Пучку казнить! Сыновей его в дружину рядовыми дружинниками, а дочь Улиту… Дочь его я возьму себе в жёны. Вдовая она. Хватит мне на княжеской кровати с болгарской царевной нежится! От полонянки наследника рожать негоже. (Грозно). Или кто против этого?

Боярин Пётр (испуганно).  Что ты, князь, мы согласны с тобой.

Боярин Нестор (глядя на боярина Петра).  Только вели, князь, чтобы Пучковы родственники целовали свя­той крест на верность тебе… в храме принародно.

Боярин Пётр.   Верно… Согласен… Так прочнее наше родство будет, надёжнее, у всех-то на виду.

Князь внимательно смотрит на  боярина Петра.

Князь Семён.   Время покажет, боярин Пётр Пучка.

Конец картины

Конец первого акта

 

Второй акт

Картина десятая

Изба на опушке дремучего леса. В избе семья Епифанко. На стене, освещая комнату, потрескивает лучина. Сам хозяин сидит за столом в окружении детей и обучает их грамоте.

Епифанко.  Запомните, дети, каждая буква в азбуке означает начало слова. Наша русская азбука не просто благо­звучный набор буквиц, а не­большое письмо для вас, начинающих изучать грамоту.

Василий.   Вот оно как!

Ваня.   Ну и что же, дедушка, мне сообщает твоя азбука?

Епифанко.   Азъ — это «я», говорит тебе азбука. Буки — буквы, письмена то есть. Веди — знать, ведать. А всё вместе что получается? (Мальчишки пожимают плечами.) «Я знаю буквы». Понятно?

Ваня.  Понятно. Ну, а если прочитать её всю от начала и до конца? Что там написано?

Епифанко.  А вот что. «Азъ буки веде. Глаголь добро есте. Живите зело, земля, и, иже како люди, мыслите нашъ онъ покои. Рцы слово твердо — укъ фърътъ херъ. Цы, черве, шта ъра юсъ яти!».

Василий (растеряно).  Дедушка, я ничего не понял. Объясни мне всю эту… азбуку простыми словами.

Епифанко (усмехается).  Ежели говорить понятным языком, то все эти буквы сообщают: «Я знаю буквы: письмо это достояние. Трудитесь усердно, зем­ляне, как подобает разумным людям — постигайте мироздание! Несите слово убеждённо: знание — дар Божий! Дерзайте, вни­кайте, чтобы Сущего свет постичь!».

Василий.  Ну вот, это уже мне понятнее.

Ваня.   И мне… маленько.

Василий.  Великое дело, выходит, твоя  азбука, дедушка.

Епифанко (Как бы про себя).  Как хорошо звучит: «Знание — дар Божий! Дерзайте, вникайте, чтобы Сущего свет постичь!» Аз-бука начало многих начал, дети.

             Слышится собачий лай, конский храп, стук в ворота и голос под окном.

Голос.   Эй, отворяй!

Епифанко (подходит к двери, берёт в руки дубину).  Кто такой? Недруг иль друг?

Голос.   Отворяй, Епифанко, погибаю, замёрз.

                 Епифанко отбрасывает дубинку, отворяет дверь. На пороге князь Семён.

Князь Семён (входя в избу).   Охотился, отбился от дружинников, заплутал… Здравствуйте, люди добрые!

Епифанко.  Входи, князь, входи! Христос тебя спаси!

Епифанко ведёт князя в избу, снимает с него покрытый снегом плащ-корзно, снимает сапоги, надевает шерстяные носки, укутывает тулупом. Хозяйка быстро собирает небогатый ужин на стол.

Князь Семён.   Холодно нынче на дворе!.. Морозно!

Епифанко.  Садись, князь, к столу, выпей брагу-медовуху, согре­ешься… (Детям). Василий, Ванятка, возьмите коня князя Семёна и сведите в конюшню! Живо!

Василий.  Сейчас, дедушка!

Епифанко.  Седло снимите, снег отряхните, напоите тёплой водой, не сразу только… Слышите? Пусть конь остынет немного.

Ваня.  Знаем, не первый раз.

Епифанко.  Знаем!.. Тоже мне, знахарь! Зерна дайте отборного… Намерзлась животина в лесу, ухода  требует! Да собак уймите, совсем оглушили, окаянные!

Мальчишки быстро  одеваются и уходят из избы.

Князь Семён.  Спасибо, Епифанко, за помощь!.. (За окном слышно, как мальчишки успокаивают собак.) Шустрое у тебя потомство растёт!

Епифанко.   Не говори, князь!.. Ребята хорошие, но глаз да глаз за ними нужен.

Князь Семён.   А за кем из нас он не нужен?

Епифанко.   И то верно. Без хозяйской руки и собака в лес норовит убежать.

Князь Семён.   Столько лет у тебя не был, не знаю, как и дорогу нашёл.

Епифанко.   Это тебя Богородица  ко мне вывела. Говорят, ты у неё в любимчиках ходишь?

Князь Семён (Пьёт брагу-медовуху, держа чашу двумя руками, ещё не отошедшими с мороза).   Наверное, так, точно не знаю.

Епифанко.   Ешь, князь, ешь, не побрезгуй! (Подвигает угощение к князю.)

Князь Семён.   Спасибо, старый друг! (Едва притрагивается к еде.) Еда у тебя простая, да тёплая. Сразу по жилам кровь заиграла.

Епифанко.  Это от медовухи. Она такая!

Князь Семён.  Ну, рассказывай, как живёшь? Как твой промысел? Почему ко мне давно медвежьих шкур не привозишь?

Епифанко (уклончиво).  Дык… э-э-э…  Как сказать, князь?.. Были тут намедни у меня служилые люди, говорили, что будто ты сейчас только тем и занят, что церкви и города строишь. Думал, зачем в ему Божьем храме медвежьи шкуры?

Князь Семён.   Ой, лукавишь, Епифанко! Говори, что под сердцем дер­жишь?

Епифанко.  А то и держу, князь, что не верю тебе ни в чём. Не верю и всё тут.

Князь Семён.   Это почему же ты мне не веришь? Что я такое сделал, что ты веру в меня потерял?

Епифанко.  Скажи, князь, зачем храмы повсюду понастроил? И по­чему тебя в народе Семёном Безбожным за них кличут? Не пойму я никак этого! С одной стороны ты прямо святой, а с другой, прости меня грешного, бес лукавый выходишь.

Князь Семён (задумчиво).  Как ты думаешь, что лучше: жить в избе-развалюхе или же в палатах каменных, хлебать тюрю деревянной ложкой или серебряной, лежать в постели со старухой или с молодой красавицей?

Епифанко.  Это как на то посмотреть… Тебе, может быть, оно и пристало жить в палатах каменных, а по мне так лучше моей развалюхи и нет в целом  свете. Тюрю хлебать серебром тоже не годится, здесь деревянная ложка в самый раз. Да и с молодой женой мне уже не справиться, так что, сам видишь, не понять мне тебя. Объясни толком, князь.

Князь Семён.  Во всём на белом свете должна быть какая-то… цель. Единая, всё в себя вбирающая. Всё живое в мире должно стремиться к этому единому и самому главному во вселенной. Вот и церковь должна стремиться к этому единому, которое и зовется Господь Бог. И Бог этот, как мне кажется, красив и прекрасен. И живёт он в душе каждого человека, каждого животного и каждого растения. И церкви мы поэтому должны строить не мрачные, а чистые и светлые, чтобы пела душа человеческая при одном взгляде на храм, чтобы стремился человек к добру и к любви… Ведь добро и любовь это и есть Господь Бог. Не так ли?

Епифанко.  Не знаю, князь… Чудно говоришь…  Мне красота-то не особо нужна, вон её сколь вокруг меня по лесам раскидано. Мне больше помощь от Бога нужна пушниной да лесным зверьем. Детей и внуков поднимать надо. О хлебе насущном думаю больше, чем о душе. Да и не бывал я давненько в городе, в церковь когда заходил и не помню уже. Всё больше с лесными духами общаюсь.

Князь Семён.   Язычником стал?

Епифанко (испуганно).  Упаси Бог, князь! Это я так, по привычке сболтнул.

Князь Семён.  Не пугайся. Бог для всех един: и для христиан и для язычников. Я так думаю. Все наши земные боги хотят одного, чтобы мы, люди, жили мирно и стремились к общему процветанию. А мы этого понять не можем, воюем друг с другом, доказываем своё первенство над другими… И вот однажды к нам приходит великая уравнительница и усмирительница всех живущих на земле — смерть, и тогда становится ясно, что вся наша жизнь суета и тлен. Что ничего путного от нас на земле не остаётся кроме кучки навоза, если мы жили не по любви и во злобе к ближнему. И наоборот, остаётся от нас память на века вперёд, ежели сотворили мы хоть капельку добра людям, оставили после себя храмы и города, книги и великие подвиги. Поэтому, какому бы ты Богу не молился, главное, чтобы ты имел этого Бога в душе. А он един для всех нас, потому что Он — Творец Вселенной и нас с тобой. Понял ты меня теперь, Епифанко?

Епифанко.  Как не понять?.. Если бы я такое людям сказал, меня бы давно сожгли как еретика. Поостерёгся бы ты, князь, говорить такое при народе. Делать своё дело делай, а  вслух не говори.

Князь Семён.  Не одобряешь, что я делаю или же боишься того, что я вслух говорю?

Епифанко.  Боюсь, князь. За тебя боюсь. Был бы я молод, пошёл бы за тобой простым дружинником, за такие твои простые и ясные речи. Но я стар и могу дать тебе только добрый совет: не открывай своё сердце никому в этом мире: ни жене, ни другу, ни брату, ни духовнику. Не каждый его понять может, потому и зовут тебя Безбожным, от непонятности, как я полагаю.

Князь Семён.  Спасибо, друг!.. Мало у меня среди русских осталось верных людей. Больше, в последнее время, иноземцам верю.  Глупо это, конечно, но вот так случилось… В благодарность за спасение и за совет дарю я тебе лесные и луговые угодья по правому берегу Тязьмы — от устья речки Черехты до оврага Студёного.

Епифанко.   Что ты, князь, что ты!.. Да за что мне такое богатство?

Князь Семён.  Молчи, старик! Направлю я к тебе сюда беглецов с юга, пусть начинают строиться вокруг твоей избы. А ты мне срубишь тут деревянную церковь во имя Рождества Христова. Будет где твоим внукам креститься. Место здесь хорошее, видное, да и мы с тобой одинаково понимаем, для чего на белом свете живём. Думаю, не подведёшь меня. Ну как, согласен, Епифанко?

Епифанко.  Согласен. Присылай людишек, князь, буду церковь строить. Буду внуков в своей церкви крестить!

Конец картины

Картина одиннадцатая

Сортово, дворец  князя Семёна. Князь сидит в высоком кресле. За спиной князя с одной стороны стоит Ефрем, с другой — Анбал. Прокопий стоит перед князем. Князь чем-то озабочен.

Князь Семён.  Расскажи мне, Анбал, про свою родину: какие там страны, что за народы живут в горах?

Анбал.  Разные страны и народы, князь, есть в горах Кавказа. Живут там асы или аланы, зихи и кайтаки… Есть, например, и такая страна, Грузия называется. Правит в ней царь Георгий Третий и есть у него единственная дочь красавица и наследница царевна Тамара. О её дивной красоте, подобной улыбающейся утренней заре, о мудрости змеи, доброте голубицы, о стройном, словно тростник стане горцы легенды в горах Кавказа складывают. Есть иные страны и народы. Их много там, князь. Очень много разных людей на Кавказе!

Князь Семён.   Сколько лет царевне Тамаре?

Анбал.   Не знаю, я давно с Кавказа и не разу не был в Грузии.

Князь Семён.  Любит ли она читать книги, слушать песни, часто ли сама молится Богу и какому?

Анбал.   Бог в Грузии такой же, как и здесь, веры вы с ней одной, а вот про всё остальное, князь, не знаю. Не гневись!

Князь Семён.  Как считаешь, Ефрем, не странно ли, что живёт где-то за морями, за высокими горами народ христианской веры — и видно богато живёт, а мы не можем отправить в ту страну своих послов да купцов? Торговать, я думаю, с таким народом было бы прибыльно для нашей казны, а с царём не грех и породниться? Как думаешь?

Ефрем. т Слишком далеко от нас Кавказ, князь. И страна Грузия далека. А царица Тамара, наверное, уже давно замужем.

Князь Семён.  Жалко, если всё так, как ты говоришь! Хочется другие народы и страны повидать, на их Богов посмотреть, о своей православной вере рассказать. Показать бы им наши дворцы и храмы, их церкви посмотреть…

Ефрем.  Чтобы сделать всё, что ты хочешь, князь, не одну жизнь прожить нужно.

Князь Семён.  Я понимаю это и скорблю в душе о быстротечности времени… (Обращается к Прокопию, словно только что увидел слугу.) Ну, а что ты, Прокопий, мне новенького расскажешь?

Прокопий.  Князь, когда копали землю под новый храм, нашли гробницу. Слух прошёл, что это могила епископа Луки.

Князь Семён.   Кого?

Прокопий.  Епископа Луки, которого убили ещё в 1104 году.

Князь Семён.  Нашего первосвященника?

Прокопий.   Его самого.

Князь Семён.   А насколько это верно?

Прокопий.   Говорят…

Князь Семён.  Говорят… Лука был убит ещё тогда, когда наши деды поклонялись Перуну, Велесу и другим деревянным идолам… Хм!.. (После секундного раздумья). Передай, пусть строят дальше. А на освящении нового храма скажем, что епископ Лука теперь будет нашим святым, как пострадавший от язычников за христианскую веру.

Прокопий.   Князь, не торопись с этим решением.

Князь Семён.   Что? Почему?

Прокопий.  Ты же знаешь, что у нас на Руси человека объявляют святым только благословением верховного церковного владыки — патриарха Византийского, а вовсе не княжеской властью.

Князь Семён.  А я сказал, что Лука будет нашим святым, а не Византийским. Разве я непонятно говорю?

Прокопий.  Понятно, князь, но…

Князь Семён (гневно).   Пошёл вон!

Прокопий, поклонившись, уходит.

Князь Семён (обращается к Ефрему и Анбалу).   Патриарх Византийский!.. Надо же? Как не понимают люди, что хочу я сделать Русь единую, покорную только одному русскому князю и никому больше. Хочу, чтобы и церковь подчинялась ему одному. Одному единственному! Ведь митрополиты киевские почти все греки по происхождению и держат руку Византии, греческого императора и греческого патриарха. А эта хитромудрая Византия ещё издревле хотела иметь по соседству ослабленную Русь, разбитую на враждебные княжества, нищую, убогую… Как можно этого не понимать русскому человеку? И можно ли это терпеть мне, русскому князю?

Ефрем.   Конечно, нет, князь.

Прокопий (входя).   А разве можно не считаться с мнением бояр, настроенных против тебя?

Князь Семён.   Ты ещё здесь?

Прокопий.   А куда же я от тебя пойду, князь? Ты, как малое дитё, не разумеешь, что делаешь. Ей-богу!

Князь Семён.   Что-то ещё случилось?

Прокопий.   Митрополит киевский Феофан назначил в Старгород епископом грека Леона. Как прибыл Леон в Старгород, так по-своему стал править: посадских людей, какие ему небогомольными показались, в темницы вверг, попов неугодных расстриг и вот уже до самих бояр стал добираться.

Князь Семён (вскакивает с кресла и начинает ходить по комнате).  Почему раньше молчал?

Прокопий.   Не думал, что ты на греков руку поднимешь.

Князь Семён.   Значит так. Леона этого… немедля из пределов моего княжества выгнать… в Киев. А епископский жезл отдать попу Фёдору. И Фёдору жить здесь, со мною рядом. От греха подальше… Понял?

Прокопий.   Как не понять, князь!

Князь Семён.  И ещё…  Пусть юродивые на церковных папертях говорят о том, что Богородица особо к Руси любовью прониклась. Особо!.. Понимаешь? И моё имя рядом с именем Богородицы пусть чаще произносят. Разумеешь?

Прокопий.  Ещё бы!

Князь Семён.  Теперь ступай! Уходи, лукавый слуга!

                Ефрем одобряюще и подобострастно кивает головой князю. Анбал стоит мёртвым истуканом, держась одной рукой за длинный кинжал на узорном поясе.

Конец картины

Картина двенадцатая

Киев, палаты великого князя. Бояре, митрополит Киевский Феофан, поп Олег. Бояре жалуются Феофану на князя Семёна.

Боярин Дмитрий (читает бересту).  «Князь же Семён бе город Сортово силну устрои, к нему же ворота златая доспе, а другая серебром учини… Многу народу сшедшуся зрети их красоты…»

Боярин Григорий.  Всё так и есть. Сам, своими глазами видел. Над белокаменным храмом золотой купол надвратный. По сторонам круглые башни… Высокие ворота с аркой… Медные листы с позолотой на дубовых воротах.

Феофан (обрывает боярина Григория).  Хватит! Довольно слушать о делах еретика. Нужно что-то делать, а то он, того и гляди, подменит нам настоящего Бога ложным.

Поп Олег (Феофану).  Нужно знать все его грехи и вести им точный учёт. Придёт время и мы предъявим князю Семёну их полный список. (Боярам). Продолжайте.

Боярин Дмитрий.  А вот ещё: — «Того же лета создана бысть церкви святая Богородица в Сортово благоверным и боголюбивым князем Семёном; и украси ю дивно многоразличными иконами и драгим камением без числа, и ссуды церковными и верх ея позлати… и украси ю паче инех церквей…»

Феофан.   Опять «создал и украсил»!

Боярин Григорий.  Хитрец у него есть из местных камнесечцев. Так вот он до чего додумался: заставил своих мастеров долбить камень с рисунком на подобие деревянной резьбы. Стебельки разные, цветы и травы полевые по стенам пускает так, что люди не знают — то ли им молиться, то ли этим деревянным узорочьем, пущенным по белому камню, любоваться.

Боярин Дмитрий.  Там не только трава, там львов из камня высекают, зверьё всякое.

Боярин Григорий.  Да какие там львы? Храмы у еретика стерегут настоящие коты. Рот у них до ушей, лапки поджаты, словно на боярских муравленых лежанках нежатся… А коты — подлинные исчадия ада, слуги дьявола! Это давно всем известно. Тьфу! Будь они трижды прокляты! (Крестится).

Боярин Дмитрий.   Там и женские головы с косами в белом камне сотворены.

Феофан.   Я сказал, хватит! Нужно искать союзников. Нужно искать недовольных князем в его собственном окружении.

Боярин Григорий.   Они есть. Князь много золота тратит на храмы. Отдал даже десятую часть своего богатства церкви.

Феофан.   И что из того?

Боярин Григорий.   Он наложил и на торговцев пошлину — десятую часть их доходов, а смердов, из лучших хлебопашцев, превратил в рабов церкви.

Боярин Дмитрий.   Камнесечцы тоже недовольны князем. Поработают лет пять вот так-то да и начинают кашлять кровью, а там, вскоре, и в могилу. Потому и не каждому любо глотать известковую пыль, даже за хорошие деньги.

Боярин Григорий.  Зато князь Семён их утешает: раз умрут они на богоугодном деле, то ждёт их на том свете вечное блаженство.

Боярин Дмитрий.   В народе спорят: какой град славнее — Киев или Сортово?

Феофан.   И что говорят?

Боярин Дмитрий.  «Киев славен, а слава Сортово вознесётся на небо.» И ещё говорят: «Бога-то не видно. Он высоко в небе. А тут на земле заместо бога грозный владыка, князь Семён Михайлович. И нет ему равного на Руси по богатству и могуществу».

Феофан (взбешён).  Вот до чего дошло! Мало ему престола патриарха Византийского, так он сам себя заместо Бога норовит поставить!

Олег.   Надо бы самозваного епископа Фёдора в Киев вызвать, да строго спросить его за ересь князя Семёна.

Феофан.   А под каким предлогом?

Олег.   А ни под каким. Для переговоров о дальнейшей церковной службе на Руси. Если не поедет, от церкви отлучим.

Феофан.   И что дальше?

Олег.   А дальше увидим.

Конец картины

Картина тринадцатая

Сортово. Князь Семён, ключник Анбал, Ефрем, бояре. Небольшое застолье.

Бояре поют песню.

Боярин Пётр (вбегает вместе с Прокопием).  Князь, беда!

Князь Семён.   Что случилось?

Боярин Пётр.  Только что приехал купец из Киева. Сказал, что нашего епископа Федора в Киеве бросили в темницу и замучили неслыханными пытками.

Князь Семён.  Фёдора? Епископа? Кто? Кто это сделал?.. (В ярости хватается за меч.) Убью!

Прокопий (пытается успокоить князя Семёна).  Князь!.. Князь!

Князь Семён (Прокопию).  Отстань!.. (Ефрему.) Сегодня же начать готовить войско к походу на Киев!

Ефрем.  Князь, сейчас ранняя весна, распутица, кони в грязи увязнут. Повремени немного.

Боярин Нестор.   В Киеве на великокняжеском столе больной старик князь Мстислав, твой родственник. Стоит ли с ним воевать, если ему жить Господь Бог последние дни отвёл? Не он это сделал с Фёдором, а митрополит Феофан. Смири гордыню, князь, перетерпи обиду. Всё равно Фёдора не вернёшь.

Князь Семён.  Твоя правда, боярин… (Вкладывает меч в ножны.) Готовь дружину к походу во время тризны по Мстиславу. Пошли послов к половцам… Пришло время вынуть меч из ножен и собирать князей-союзников. Скажи им, возьмут Киев — золото, вино, жёны на три дня — всё их!

Боярин Нестор (испуганно).  Князь, отроду не бывало, чтобы Киев приступом брать.

Князь Семён.   Так будет так. Я так сказал!

Конец картины

Картина четырнадцатая

Келья в монастыре.

Летописец.  Поздней весной 1175 года в Киеве умер Мстислав, двоюродный брат князя Семёна. Киевляне, минуя всякое старшинство, без согласия Семёна, по совету митрополита Феофана позвали великим князем Василия Изяславича. С отцом его Изяславом много лет враждовал ещё отец Семёна. С князем Василием тотчас рассорились и сыновья умершего князя Мстислава.

                   И понял Семён — пришло его время вынуть меч из ножен.

                   Одиннадцать союзных князей из разных городов двинули свои полки на Киев. Сам Семён воевать не пошёл, остался дома молиться Богородице о даровании ему победы. А во главе полков поставил своего младшего брата, которого звали Ростиславом.

                   Летом 1175 года окружили войска киевские стены со всех сторон. Поняли киевляне: не будет им пощады за убитого епископа Фёдора и за многие другие обиды.

                   И пошли русские люди на русских людей проливать кровь русскую, грабить и жечь. Никому не давали пощады — ни богатому, ни бедному, мужей убивали, жён и младенцев вязали, не щадили и церкви. Ворвались они в Софийский собор, поснимали ризы с икон, содрали драгоценные каменья с окладов. А половцы зажгли Мечерский монастырь, да, слава Богу, монахам удалось затушить пожар.

Летописец подходит к столу и начинает писать.

                    «И весь Киев пограбиша и церкви и монастыри за три дни, а иконы поимаша и книги и ризы».

                    Униженный лежал стольный златоглавый Киев перед победителем — князем Семёном. Но тот даже не пожелал взглянуть на пожарище.

                    И вся земля Русская поразилась: князь Семён, старший из князей рода Михалко, не захотел назваться великим князем Киевским, а отдал Киевский престол брату своему младшему Ростиславу.

Конец картины

Картина пятнадцатая

Сортово. Княжеский дворец. В палате князь Семён,

ключник Анбал, боярин Нестор.

Боярин Нестор.  Удивлена Русь, князь. Киев у твоих ног, а ты не хочешь его взять. Почему?

Князь Семён.  А ты не подумал, боярин, простят ли мне киевляне кровь своих близких, погорелые и разорённые жилища, свой страх передо мной и позор поражения? Молчишь? То-то! Богородица и так меня покарала за Киев, сына единственного отняла. Не хочу я больше судьбу пытать! Не хочу!

Боярин Нестор.   Это совпадение, князь.

Князь Семён.   Нет, Нестор, нет! Это небо мне знак подало… И я его принял и понял… Вот тогда и спросил я самого себя: где мой золотой стол станет могущественнее и безопаснее? В том ли, в чужом Киеве, где бояре и посадские будут ненавидеть меня, пуще чем отца моего ненавидели? В том ли Киеве, где по ближним городам сидят родичи князя Василия Изяславовича, коим в душу не влезешь — враги они или други? И ответил я сам себе: здесь мой золотой стол станет и могучим и безопасным. Прошло время Киева, настало пора Сортово. Будем отсюда держать в страхе и послушании всех князей и всю землю Русскую.

Входит слуга Прокопий.

Прокопий.   Князь!

Князь Семён.   Что тебе?

Прокопий.   Плохие вести из Киева.

Князь Семён.   Что там ещё?

Прокопий.   Великий князь Ростислав скончался.

Князь Семён (ошеломлён известием).  Когда?

Прокопий.   Уже вторую неделю в могиле.

Князь Семён (Нестору с горечью).   Вот он каков — золотой стол Киевский.

Прокопий.   Говорят, не своей смертью умер великий князь.

Князь Семён.   Догадываюсь! Кто говорит?

Прокопий.   Посыльный на ушко шепнул, что отравили твоего брата киевские бояре — тысяцкий Ефимка Хотович, Степанец и Олекса.

Князь Семён.   Направить в Киев посла с повелением выдать мне этих отравителей. А великим князем поставить в Киеве брата моего Романа.

Боярин Нестор.   Не лучше ли князя Давида, он теперь старший после тебя?

Князь Семён.   Нет не лучше! Давид много думает о себе, не раз похвалялся, что никого не боится, кроме Бога. А Роман осторожен, боязлив и мне послушен.

Боярин Нестор.   Может, ты и прав, князь. Сделай милость, позволь мне с посольством ехать?

Князь Семён.   Ну что ж, лучшего и не желаю. С Богом, боярин!

Конец картины

Картина шестнадцатая

Киев. Палаты княжеские. Великий князь Роман и его братья: Давид,

Владимир и Юрий.

Князь Роман.   Братья, позвал я вас для совета. Вы знаете, не просился я на стол Киевский, меня брат наш, князь Семён, сюда посадил. Не по старшинству и не по обычаю, а единственно по воле своей.

Князь Давид.   Чего зря воду в ступе толочь? Говори дело!

Князь Роман.   Требует наш брат, чтобы выдал я ему на расправу киевских бояр, будто бы повинных в смерти князя Ростислава. Царство ему небесное! (Крестится и вместе с ним крестятся все князья.) А я не знаю на них вины, оклеветали бояр противники. Что посоветуете, братья?

Князь Давид.   А что тут рассуждать? Больно занёсся наш брат Семён! Выше всех на Руси себя считает! Мой тебе совет, великий князь, гони в шею посла Семёнова и не отдавай бояр. Довольно он пролил кровушки в Киеве. Сколько вдов, сколько сирот оставил, проклятый половчанин!

Князь Владимир.   Не устроит ли он новой резни? Хитёр брат Семён, силён и опасен. Нет, тут прежде надо подумать.

Князь Юрий.   И думать нечего! Раз слабину даст князь Роман и всё, охомутает его Семён и век на нём ездить будет. Нас четверо князей из рода Михалкова, да ещё с десяток недовольных князем Семёном из других родов наберём, вот и будет чем ответ перед ним держать. Побоится, однако!

Князь Роман.   Оно, конечно, так, но… Не хотелось бы снова княжеские распри на Руси затевать.

Князь Давид.   Мы тебе свои мысли сказали, а ты решай. Ты нынче великий князь Киевский, не мы.

Князь Роман.   Давайте послушаем посла из Сортово.

Князь Давид.   А я бы послушал ещё и митрополита Феофана. Он всё равно под дверью сидит.

Князь Юрий.   Я согласен.

Князь Владимир.   И я тоже.

Князь Роман.   Эй, кто там есть? (Входит слуга.) Позови посла князя Семёна и митрополита Феофана. (Слуга уходит). Чую беду, братья! Как бы не ошибиться нам!

                Входят митрополит Феофан и посол князя Семёна боярин Нестор, делают поклон великому князю Киевскому Роману и князьям. Митрополит подходит к столу князей и садится рядом с ними, посол остаётся у входа в зал, ожидая приглашения сесть вместе со всеми за стол для переговоров.

Князь Роман (Нестору).  Боярин! Собрал я своих родных братьев, князей рода Михалкова, посоветовался с ними о просьбе любезного старшего брата нашего князя Семёна… И вот, прежде, чем дать ответ князю Семёну, решил я ещё раз выслушать тебя. Повтори, посол, просьбу князя Семёна всем нам сразу.

Боярин Нестор (Скрывая недовольство оказанным приёмом).  Просьба князя Семёна проста. Убит ваш брат Ростислав, отравлен своими же боярами, а посему нужно убийц допросить с пристрастием и предать лютой смерти. Иначе…

Князь Давид (с вызовом).  Что иначе?

Боярин Нестор.   Иначе зло, не будучи наказано, вновь принесёт зло.

Князь Роман (обращается к князьям).   Ну, что скажете, любезные братья?

Князь Давид.   Я уже всё сказал.

Князь Владимир.   Я тоже.

Князь Юрий.   Мы только зря теряем время.

Князь Роман.   Может, у митрополита есть что сказать?

Феофан.   Князь Семён поступает не по чину. Негоже простому удельному князьку требовать у великого князя Киевского выдачи на смерть даже явного преступника, а тут навет и дело тёмное. Это всем ясно. Напрасно невинных погубит. Гордыня обуяла князя Семёна, гордыня!

Князь Роман (невольно разводит руками).  Ну вот, посол, ты и сам всё слышал.

Боярин Нестор.   Князь Семён предвидел такой ответ и велел мне передать вам: «Не хотите ходить по моей воле, ступайте вон из Киева в свои прежние города».

Князь Давид.   Что? Да как он смеет так говорить с великим князем?

Князь Владимир.  Совсем взбесился Безбожный!

Князь Юрий.  Да за такие слова…

Князь Роман.  Стойте, братья! Я не хочу снова русской крови. Я покоряюсь воле князя Семёна, старшего нашего брата, и ухожу из Киева. Так и передай, посол, князю Сёмёну: я покоряюсь его воле и оставляю великокняжеский стол Киевский. Не по мне он. Не по моему плечу…

Князь Давид.  Ну и уходи, трус! Я буду князем в Киеве.

Князь Юрий.   Почему ты?

Князь Давид.   Потому что я так хочу!

Князь Владимир.   Пусть Давид будет великим князем в Киеве, он старший. Я согласен.

Боярин Нестор (повышая голос).  А если вы и после этого будете против князя Семёна, то повелел он передать вам: «Вы, Юрий и Владимир, возвращайтесь в свои города, а ты, Давид, вовсе уезжай в дальние страны — куда хочешь».

Князь Давид.   Да что он возомнил о себе? Разговаривает с нами как с холопами! Мы с ним — одного племени. Из одного отцова гнезда вышли.

Князь Владимир.   Да он не только сам наглец, у него и людишки его страх перед князьями потеряли.

Князь Юрий.   Схватить посла! Связать! В темницу бросить смутьяна!

Князь Давид.   Схватить посла!

                Князья Юрий, Владимир и Давид бросаются к боярину Нестору и валят его на пол. Между ними начинается драка. Митрополит Феофан сидит за столом без движения и молча наблюдает свалку. Князь Роман тихо выходит из палаты. Вбегают слуги и помогают князьям вязать посла князя Семёна.

Конец картины

 

 

Картина семнадцатая

Сортово. Покои князя Семёна. Боярин Нестор стоит перед князем с обритой головой и бородой. Одежда его порвана, на лице синяки. За спиной князя Анбал. Прокопий стоит в дверях.

Боярин Нестор.   Вот так меня встретили твои братья, князь!

Князь Семён (слуге вне себя от гнева).   Послать гонцов по всем князьям! Собрать полки, идти походом на бунтовщиков! Позор! Позор! Родные братья так опозорили моего посла! Такая обида только кровью смывается. Только кровью! Давида брать живым и доставить его в Сортово целым и невредимым. Посмотрим, так ли он одного Бога только боится? Киев не трогать, не грабить!.. Слышишь, Прокопий? Не простит мне Богородица второй раз обиды за Мать городов русских.

Прокопий.  Доносят соглядатаи, что братья увели свои полки из Киева. Князь Владимир затворился со своим войском и с войском брата Юрия в ближнем Вышгороде. Князь Юрий поскакал на Волынь и в Галич уговаривать тамошних князей на подмогу прийти. А Давид в Белгороде сидит.

Князь Семён.  Взять Вышгород и Белгород! Разорить дотла! Всё золото и серебро союзным князьям в награду отдать. Города сравнять с землёй!

Конец картины

Картина восемнадцатая

Келья в монастыре.

Летописец.   Прошли полки союзных князей мимо Киева к Белгроду, обложили его со всех сторон, рассчитывая взять город за неделю и забрать богатую добычу. Увидели осаждённые — смерть за ними пришла, пятьдесят тысяч воинов привели с собой двадцать русских князей — и решили защищаться до последнего.

Конец картины

Картина девятнадцатая

Походный шатёр князя Семёна. В шатре князь, Анбал и боярин Нестор. Нестор с короткой бородой.

Князь Семён.   Много собрано русской силы против русской же силы! Разве это не глупо? Вот вороги по окраинам Руси смеяться будут, на нас глядючи! Как думаешь, Нестор?

Боярин Нестор.  Думай, не думай, а кровь русскую проливать грешно и тягостно. Тысячи могут погибнуть.

Князь Семён.   Но и прощать Давида нельзя. Не отомщенное зло вновь становится злом. А Давид слишком опасен.

Боярин Нестор.   А как же христианское смирение?

Князь Семён.  Каждый это решает для себя сам. И сам же ответит за содеянное здесь на том свете. Один на один с Богом и со своей совестью.

Боярин Нестор.  Возможно. Мне нечего больше тебе сказать. Решай сам, князь, как поступить.

Входит слуга Прокопий.

Прокопий.  Письмо от князя Давида. (Кладет перед князем Семеном стрелу с берестой.) Только что стреляли в нашу сторону с городской стены.

Князь отрывает послание от стрелы и разворачивает бересту.

Князь Семён.   Интересно, что он нам пишет? (Читает про себя, затем говорит боярину Нестору.) Князь Давид болен и умирает. Просит прийти проститься в сторожку у ворот города.

Боярин Нестор (убеждённо).  Это ловушка!

Князь Семён.   Всё может быть. Но он просит не проливать понапрасну русской крови.

Боярин Нестор.   Не верю я ему.

Князь Семён.  Я тоже. А не пойти нельзя. Последнее желание умирающего… Невинная кровь на мне будет, если драться придётся. Народ мне этого не простит.

Прокопий.  Князь, позволь мне сходить и проверить эту сторожку.

Князь Семён.  Предосторожность не помешает, но… Стыдно бояться родного брата.

Слуга.   Вспомни Бориса и Глеба. Разве не брат их убил?

Князь Семён (подумав).  Хорошо, Прокопий!.. Сходишь вдвоём с Анбалом за час до встречи. Проверишь, нет ли засады, далеко ли дружинники князя Давида… Тебя учить не стоит, сам всё знаешь… (Боярину Нестору.) К сторожке подтянуть мою дружину и подготовить полки к атаке. В город передать письмо с согласием на встречу завтра утром. А сейчас на молитву, друзья.

Боярин Нестор.   Князь, постой! Вся эта смута началась из-за меня, разреши мне пойти? Если князь Давид с открытой душой идёт на встречу, он поймёт, почему я приду вместо тебя. И люди не осудят тебя, знают, почему смута началась.

Прокопий.  Пусть идёт боярин. Боярин прав.

Боярин Нестор.  Случись с тобой что, кто будет войском командовать? Чья правда на Русской земле победит?

Князь Семён.  Хорошо! Иди, Нестор!..  Перед смертью пусть Давид поцелует честный крест и присягнёт мне на верность. Если он нарушит клятву, то Бог покарает его. Богородица, заступница наша, в том свидетельница! (Крестится. Слуге и Анбалу.) Вы сделайте всё, как мы договорились. А сейчас на молитву. Пресвятая Богородица да не оставит нас в беде!

Все крестятся.

Конец картины

Картина двадцатая

Сторожка у ворот Белгорода. В небольшой комнате лежит на носилках больной князь Давид. На его голове и груди окровавленные тряпки. Над раненым, печально склонив голову, стоит боярин Дмитрий.

Князь Давид.   Прости меня, Нестор! Я был не прав. Я умираю и не хочу крови.

Боярин Нестор.   Я прощаю тебя, князь.

Князь Давид.   Передай брату, что я раскаиваюсь… Помоги мне перед смертью помириться с ним.

Боярин Нестор.  Он не хочет видеть тебя. Но он прощает тебя. Поклянись, что ты не имеешь на него зла и прими присягу на верность князю Семёну.

Князь Давид.   С радостью!

Боярин Нестор (вытаскивает свой нательный крест из-под рубахи и наклоняется с ним над умирающим).  Повторяй. Я, князь Давид, не имею зла на великого князя Семёна…

Князь Давид (с придыханием).   Я, князь Давид, не имею зла… на великого князя Семёна…

Боярин Нестор.   И присягаю ему на верность.

Князь Давид.   И присягаю ему на верность.

Боярин Нестор.   Целуй святой крест!

Князь Давид целует крест, с трудом приподнявшись с носилок.

Князь Давид.   Прости, боярин, видишь, изнемогаю от ран… Передай брату, что люблю его.

Князь Давид с трудом опускается на ложе и, кажется, теряет сознание. Боярин Нестор несколько секунд стоит над телом князя Давида и тихо уходит из сторожки. За окнами слышится топот копыт нескольких лошадей. В сторожку сразу же входит боярин Григорий.

Боярин Григорий.   Всё! Удалось! Уехал боярин Нестор!

Князь Давид (быстро встаёт с носилок, сбрасывает с себя кровавые повязки, надевает боевые доспехи).  Теперь за дело! Как только уйдут войска, сразу объявляем, что мы не признаём власть нового великого князя Семёна и попросим помощи у чёрных клобуков, у половцев, у самого чёрта лысого!..  Скажем им, что весь обоз войска князя Семёна отдаём им и только им. А кто из них вздумает взять живого человека в полон, тот будет сам нами убит. Не оставим в живых ни одного ворога! А кто из наших назад побежит, того вешать и распинать! Хватит унижаться перед князем Семёном! Не бывать ему больше в Киеве!

Боярин Дмитрий.   А как же святой крест? Ты целовал его, князь, я сам видел.

Князь Давид.   Вот ещё! Что мне этот маленький крестик, с шеи битого мною боярина Нестора?

Боярин Дмитрий.   Крест не велик, да сила его велика. Если поцелуешь его и слова не сдержишь, жив не останешься. Так все говорят.

Князь Давид.   Тебе, кажется, нравится князь Семён? Так поезжай к нему, я держать тебя не стану. Заодно и расскажешь, как я его провёл. (Смеётся. Неожиданно ему делается плохо). А!.. А!.. (Хватается за сердце). Что это? Как будто кто ударил меня в грудь… (Вначале садится, а потом и ложится на носилки).

Боярин Дмитрий.   Боярин Нестор уже далеко, князь, не стоит продолжать игру.

Князь Давид.   Я… не играю… Я умира-а…

Тело князя Давида сводит судорога. Боярин Григорий подходит к князю Давиду и осторожно прижимает к его шее свою ладонь. Пульса нет.

Боярин Григорий (испуганно).  Он умер… Он умер по-настоящему! (Крестится.) Господи, спаси и сохрани, Мать Пресвятая Богородица!

Конец картины

Картина двадцать первая

Терем боярина Пучки. Пётр Пучка и бояре, родня Пучки и противники князя Семёна. Ключник Анбал, хазарин Ефрем, болгарская царевна. На почётном месте княгиня Улита.

Боярин Пётр.   Проходите, гости дорогие, проходите! День ангела сегодня у меня, в день святого Петра своё рождение праздную.

Гости садятся за накрытые столы, на которых уже стоят налитые чаши с мёдом. Слуг в комнате нет, поэтому каждый сам берёт себе закуску с общих блюд.

Боярин Дмитрий.   Многие лета тебе, боярин Пётр!

Боярин.   Будь в делах также крепок, как и твой небесный тёзка!

Боярин Глеб.   Будь здоров, боярин, и будь всегда опорой своему роду!

Ефрем.   Здоровья и достаток в твой дом, боярин!

Боярин Всеволод.   Пусть всё задуманное тобой сбывается.

Анбал.   Пусть и внуки и правнуки помнят твой ум, щедрость и твою доброту, боярин!

Боярин Григорий.   Выпьем за здоровье боярина Петра Пучки!

Все поднимают чаши и пьют мёд.

Боярин Пётр.   Мы не одни здесь, бояре. С нами наши друзья. (Показывает на Ефрема, Анбала и болгарскую царевну, сидящих на почётных местах.)

Боярин Всеволод.    А они знают, зачем их сюда пригласили?

Боярин Пётр.   Не хуже вашего.

Боярин Глеб.   Тогда чего ждать? Давайте сразу к делу. Мёд можно и потом выпить. Правда, княгиня?

Княгиня Улита.   Правда, но я хочу, чтобы вы не обращали на меня внимания и делали своё дело. Оно важнее, чем вы думаете.

Боярин Пётр.   Вы все знаете, что князь Семён нашего брата Илью убил, а теперь и до нас добирается. Вчера за малую провинность приказал казнить боярина Акима Пучку, дальнего нашего родственника. Завтра, может, и за вами очередь придет. Большую силу взял князь на Руси и нет на него никакой управы.

Боярин Дмитрий.   Был один князь Давид, который мог перед ним за себя постоять, да и тот помер. А слух разнесли, будто сама Богородица помогла Семёну брата-супротивника свалить.

Боярин Всеволод.  В клятвоотступника князя Давида превратили. Святого человека грязью обмазали!

Боярин Григорий.   Князь Семён себя уже вровень с Богоматерью ставит. И это сегодня, а что вытворять будет завтра?

Боярин Всеволод.   Нечего, бояре, ждать завтра. Нечего!

Боярин Григорий.   Завтра нужно самого Семёна прибить!

Боярин Пётр (испуганно оглядывается на дверь).  Не кричите, бояре, так громко! Чего доброго, кто из слуг услышит… Вот крест! (Вынимает из-за пазухи большой крест.) Целуйте на том, что князя Семёна на следующую ночь готовы порешить.

Все по очереди подходят и целуют крест. Целуют все, кроме болгарской царевны.

Боярин Григорий (с подозрением).   Почему она не целует?

Боярин Пётр.   Она мусульманка и всё равно ничего не понимает по-нашему.

Боярин Глеб.   А зачем она тогда здесь?

Боярин Пётр (на ушко Глебу, но достаточно громко).  Затем, что ближе её у князя Семёна никого из женщин нет. Княгиня Улита, наша племянница, с ним спать в одной спальне не спит, после смерти сына, во время первого похода войска князя на Киев. Руки на себя наложить грозится, если он к ней подойдёт. Вот он всё время к болгарке и шастает по ночам. А у несчастной царевны большое горе: князь Михалко всех её родных на её глазах сам своим мечом перебил.

Боярин Григорий.   То-то она всё время молчит, только глазами зыркает.

Боярин Пётр.   Бояре, давайте не будем  отвлекаться  на пустяки, давайте сговоримся, кто и что завтра делает.

Боярин Дмитрий.   Затем и пришли.

Боярин Пётр (понизив голос).  Слушайте… Ты, ключник Анбал, должен как угодно, но заставить болгарку, чтобы она прокралась в ложницу князя и выкрала с его постели меч князя Михалко. Князь Семён всегда его у своего ложа держит.

Анбал.   Сделаю, боярин.

Боярин Пётр.   Слугу Прокопия я уже сегодня отослал во Владимир. Вряд ли он вернётся завтра к ночи. Его опасаться нечего. Ефрем приготовил сонное зелье для стражи. Анбал напоит стражников отравленным вином и путь в покои князя будет открыт. Ну, а мы с вами, бояре, должны завершить дело кровью, иначе нам несдобровать. (Крестится.) Прости нас, Господи, и помоги!.. Оружие каждый приносит с собой своё. Собираемся, как стемнеет у ворот дворца.

Боярин Глеб.   Как в башню пройдём?

Боярин Пётр.   Потайной ключ от дверей башни, где спальня князя Семёна, у Анбала всегда на поясе, он же ключник.  Мы всё предусмотрели, ничего, кажется не пропустили, не беспокойтесь, бояре, всё будет хорошо… (Оглядывает собравшихся.)  Никто не передумал брать грех на душу? Все согласны? Кто слаб духом, пока не поздно, может отказаться.

Боярин Всеволод.   Отступать уже некуда: или он нас или мы его. Я так думаю.

Боярин Глеб.   Все мы так думаем.

Боярин Пётр.  Тогда… С Богом, бояре!

Все негромко повторяют:  С Богом!

Конец картины

Картина двадцать вторая

Башня дворца. Покои князя Семёна. Князь, стоя на коленях, молится перед образом Богоматери. Раздаётся стук в дверь.

Князь Семён.   Кто там?

Боярин Пётр.   Это я, Прокопий.

Князь Семён.   Кто? (Прислушивается к тому, что происходит за дверью.)

Боярин Пётр.   Прокопий.

Князь Семён.   Нет, это не Прокопий! Ты лжёшь, боярин Пётр! Я узнал тебя. (Вскакивает на ноги и пытается найти меч отца Михалко, но его нигде нет. В это время в дверь начинают ломиться бояре). Что тебе надо? (Нападающие ломают дверь и врываются в спальню князя. Князь берёт в руки большой напольный подсвечник словно дубину и тут видит среди нападающих своего ключника.) И ты с ними, Анбал? Что я тебе-то сделал плохого? Из нищего возвёл в господина, а ты предал? Господь накажет тебя за измену!

Анбал.   Ничего! И тебя он не помилует, князь! Даже твоя красота тебя не спасёт.

               Бояре бросаются на князя с мечами, он ударом руки тушит свечи и защищается подсвечником. Среди криков и шума драки слышится в темноте голос Летописца.

Летописец.   Так исполнилась кровавая месть бояр Пучковых за смерть отца их и брата боярина Ильи Пучки, убитого несколько лет назад князем Семёном. Так отомстила болгарка-наложница за смерть своих родичей. А убийцы в то же утро: «Разграбиша двор княж… выимаша золото и камение дорогое и жемчуг, и всяко узорочие, и до всего любимого имения…» Нагрузили они многие возы награбленным добром и отвезли в терема свои.

                    Трое суток пролежало растерзанное тело князя Семёна нагим под окнами своего дворца, пока вернувшийся из Владимира слуга Прокопий не укрыл его обыкновенной дерюжкой и не отвёз в собор, чтобы отпеть его. Но не было никого в соборе и оставил он тело в открытом притворе. «И тако положивы у притворе, у церкви…».

                     И поднялась великая смута по всей Сортовщине. Встал простой народ русский. Посадники, тиуны, мечники, дворяне-милостники, коих посадил Семён «по городам и весям», большое зло причиняли народу и потому люди  «много зла сотвориша в волости Семёна, посадник его и тиунов его дома пограбиша, а самех избища… Из сёл приходяче грабяху…».

                После убийства князя Семёна запустело Сортово. За время  многих смут, нашествий и набегов погибли многие постройки, рухнул и дворец князя, но жива память о князе Семёне, строившим прекрасные соборы и прозванном в народе Безбожным. Жива память о красоте храмов Семёна Безбожного.

Конец

2002 г.