Светлана Сологуб
Шестое пришествие.
Сцены из.
Мелодрама.
18+
Действующие лица:
Коля, сегодня 42, а когда-то неплохо пел.
Оля, сегодня 38, а когда-то просто была.
Ира, сегодня жена Коли, 56, а вообще вдова.
Витя, сегодня муж Оли, 54, а вообще год как рукоблуд.
Катя, жена Вити, 49, а когда-то казалось, что подруга Оли.
Саша, сын Оли, 26.
Вика, девушка Саши, 23.
Вера Сергеевна, соседка Вити и Кати, 88.
И в эпилоге две незначительные сомнительные личности.
Пролог. Сквер. Коля-Оля.
— Простите, можно у вас здесь приземлиться?
— Что?
— Так шутил Карлсон.
— Разве Карлсон шутил?
***
Квартира 15. Ира-Коля.
— Селедку под шубой будешь?
— Спасибо, нет.
— А холодец?
— Нет.
— Винегрет?
Молчание.
— Ну извини, манной небесной не запаслась.
— На шестой раз шутка не работает.
— А мне плевать. Я буду шутить, как хочу и про что хочу. Хочу, про манну небесную. Хочу и буду. Пока ты не перестанешь ко мне шляться.
— Я не могу перестать к тебе шляться, уж извини.
— Отмазался бы. Ты всегда виртуозно умел отмазываться. От всего. Что ни попроси – на все отмазка найдется. Что, не канают отмазки-то теперь?
Молчание.
— Теперь не канают.
Квартира 87. Витя-Катя-Оля.
— А вот еще анекдот! Жили-были три китайца – Ум Ца, Дри Ца, Оп Ца Ца!…
— Это не анекдот, это частушка! Витька, ты уже напился! Оля, не обращай на него внимания, он напился!
— Ничего.
— Оленька, душа моя, не слушай ее, я трезв как яйцо Фаберже. Ты же помнишь меня пьяным, я пьяный совсем не такой. Не такой?
— Не такой.
— Вооот! Слышишь, Катерина? Я пьяный не такой!
— О да, ты не такой! Ты такой другой! Майонез передай. Майонез дай, говорю. Кто эту песню поет, слушайте, а? Слезливая такая песенка… Ты не такой как все, ты такой другоооой!! Оля, ты не слышала?
— Как она могла слышать, ты что, это новая песня.
— Да? А мне казалось, старье. На, обратно поставь.
— Он.
— Что?
— Он не такой как все.
Молчание.
— Оль, тебе скучно с нами, да? Ну съешь что-нибудь, ты совсем ничего не ешь. В прошлый раз ела.
— Сквозняк, что ли? Вить, ты не чувствуешь? Тянет откуда-то? Прям вот по ногам…
— Да не, не чувствую. Какой сквозняк, тридцать градусов на улице, жара.
— Вот при жаре как раз сквозняки и самое страшное. Да, Оль?
Молчание.
— Слушай, а в прошлый раз на тебе было красное платье. А в позапрошлый синее. А теперь белое. Почему?
— Тоже мода, да?
Лифт. Коля-Оля.
— Скоро и к нам лифт подойдет, смотрите, уже с двенадцатого вывозят.
— Оттуда тоже едут?
— Да, и оттуда.
— А мне казалось, десять – предел.
— Вообще-то предел, но по желанию можно продолжать.
— По желанию?
— Ну да. Если хочешь – продолжаешь.
Молчание.
— Вы будете продолжать?
Молчание.
— Седьмой поехал.
— Следующие мы.
— Вам идет белый цвет.
— Белый всем идет. Вам тоже.
Молчание.
— Светленький такой, да?
— Светленький, да.
Молчание.
— Посмотрите, меня вот здесь не полнит?
Смех.
— Что?!
— Вот вы и улыбнулись. Хорошо. А то непорядок. Разве можно здесь грустить?
— Нельзя, да, вы правы. Здесь нельзя грустить.
Квартира 15. Ира-Коля.
— И тут выхожу я, весь в белом!!!…
— Слушай, перестань.
— Вахтанг Кикабидзе просто.
— Ира.
— Муслим Магомаев.
— Ира.
— Спой, птенчик, не стыдись. Ты же, вроде, неплохо пел.
— Вроде неплохо.
— Что-то такое… Про клоуна.
— Про паяца.
— А?
— Про паяца.
— Ну да, ну да. Наташка еще плакала все время. Вот чего ты так пел, что дочь родную до слез доводил?
— Это называется катарсис. Не только Наташа плакала.
— Ах, да, не только! Конечно, не только! Как же, как же, помню, помню. «Цель всей моей жизни – очищение душ зрительских через слезы». Катарсис. Да-да. Только, сдается мне, ты частенько путал понятия – катарсис и оргазм.
— Ира. Не начинай.
Квартира 87. Витя-Катя-Оля.
— Так кто поет-то, не помнишь?
— Нет.
— Что ты пристала к ней со своей дурацкой песней? Оля, не слушай ее. Который час уже? А, нормально еще. Ну. Рассказывай.
— Что?
— Ну….как оно? Вообще?
— Она уже в прошлом году рассказывала, и в позапрошлом, и на свадьбе у нас, ты что, забыл, что ли? Одно и то же все время…
— Тихо ты. Не видишь, что ли, она от нас совсем уже ошалела. Она отвыкла, понимаешь? С ней аккуратно надо. Нежно.
— Ой-ой. Нежно! Может, мне вообще выйти? Понежничаешь тогда!
— Катя, не городи забор.
— Витя, захлопни форточку.
— Катя!
— Витя!
— Ребята, не ругайтесь. Все хорошо. У меня все хорошо.
Лифт. Коля-Оля.
— Как вас зовут?
— Где?
— Там.
— Ольга.
— Очень приятно. А я Николай.
— Очень приятно.
— Знаете, меня всегда раздражало свое имя.
— Почему же. Красиво.
— Николай, да, красиво. Но меня всегда все звали Коля. Коля… Как-то несерьезно, вы не находите?
— Почему несерьезно. Красивое имя. Николай. Коля.
— Ольга тоже красивое имя.
— Спасибо.
— Коля-Оля. Смешно.
— Да, забавно.
Квартира 87. Витя-Катя-Оля.
— Да, знаешь, по тебе видно, что все хорошо! Ты такая…
— Витя!
— Что? Красивая, я хотел сказать. Ты ее такой помнишь?
— Плохо.
— Катя!
— Что? Я честно сказала. Ты спросил — я ответила. Я ее такой плохо помню. Мы тогда мало виделись. В детстве – помню. В больнице помню. А такой – не помню.
— Катя!
— Что? Я правду сказала. Оля, правду ведь?
— Правду.
— Да ты думай, блин, какую правду говорить-то!
— Я-то думаю.
— Вот и думай.
— Вот и думаю!
— Звонят.
— Что?
— Звонят в дверь.
— А, это Сашка, наверное.
— Странно, почему он не открывает.
— Ключи, наверное, забыл. Иди, открой.
— Можно, я?
Молчание.
— Что?
— Можно я открою?
— Н-ну… Да. Наверное. Почему нет. Открой. Блин, откуда дует-то, не пойму…
Сквер. Коля-Оля.
— Я, наверное, выгляжу сейчас, как он.
— Как кто?
— Карлсон. В меру упитанный мужчина в самом расцвете лет.
Молчание.
— Вам действительно идет белый. Вы умеете его носить.
— Я артист. Я умею носить все. Простите, умел.
— Вам в этом году сколько?
— Сорок два. Я тогда сел на диету и год ходил в спортзал. Похудел на восемнадцать килограмм. Костюмы перешивали. Директор театра долго ворчал, мол, отожрешься обратно, опять тратиться на тебя.
Молчание.
— Он был прав, знаете, я действительно к сорока пяти опять отожрался!
Молчание.
— А вам, наверное, сейчас не больше тридцати.
— Тридцать восемь.
— Да ну! Не может быть!
— Наследственность. С фигурой повезло. Да. А с болячками не очень.
— Онкология?
— Инсульт.
— Что вы говорите?! Это во сколько же?
— Сорок три.
— Ай-яй-яй, ай-яй-яй, какая молодая, жить да жить еще…
— Ой, не надо, пожалуйста. Так соседка причитает все время.
Квартира 15. Коля-Ира.
Молчание.
— Ира, давай хоть раз поговорим, как нормальные люди.
— Люди! Интересно, где ты тут людей-то увидел?!
— Хорошо, я неудачно выразился. Но ты же человек, по крайней мере.
— Я?! Человек? Разве это можно назвать человеком? Да ты посмотри на меня, во что я превратилась по твоей милости!
— По моей?
— А по чьей? Я шесть лет живу на пенсию в двадцать тысяч рублей, как ты думаешь, на пенсию в двадцать тысяч рублей можно чувствовать себя человеком? Да я ходячий труп уже, а не человек, посмотри, кожа да кости!
Смех.
— Что ты смеешься?!
— Удачно пошутила. Про ходячий труп.
— Очень смешно, да! Обхохочешься! Были бы деньги, я бы хоть стеклопакеты вставила, а то вон, сифонит круглый год из всех щелей, хожу как елка, зимой и летом в трех свитерах! Как у вас там со стеклопакетами, а? Или у вас там круглый год лето? Скорей бы уж сдохнуть, мама дорогая, хоть посмотрю, как люди нормально живут.
— Ира.
— Что Ира, что Ира! Я уже пятьдесят шесть лет как Ира! Пятьдесят шесть, слышишь?! Сколько еще мне тут мотаться, как дерьму в проруби?! Что это – я тебя спрашиваю, вот это все – что это?! Все вот это – это ради чего?! Ради этого, что ли?! А на хрена, скажи мне, на хрена?! Я тут дохну, сохну, тухну, скоро разлагаться на ходу начну, а он там, видите ли, вон, как огурец-молодец! И не дует, небось, тебе, а? Не дует, спрашиваю?!
Квартира 87. Вера Сергеевна-Оля-Катя
— Оленька!
— Вера Сергеевна…
— Оленька, боже мой, как я рада тебя видеть опять! Ах, как похорошела с прошлого раза, ах, какая красавица!
— Спасибо, но это не я выбирала…
— А мы-то, мы-то, уже совсем сморчки на твоем фоне, да? Время-то не стоит, не стоит, скоро, глядишь, и свидимся…
— Оля, кто там? Сашка, это ты?
— Нет. Это Вера Сергеевна.
— Кто? А. Это вы. Здрасте.
— Здравствуй, Катя.
Молчание.
— Проходите.
— Ой, нет, нет, что ты, Оленька, я только на минуточку. Вот, посмотрела на тебя, и пойду…(всхлип) В церковку схожу, свечечку поставлю. Такая молодая была, такая молодая, жить да жить…
— Вера Сергеевна!
— А Катенька за Виктором хорошо смотрит, хорошо, ты не волнуйся. Все у них складно да ладно, да, Катя?
— Вера Сергеевна, я вас прошу. Заходите. Не нужно на пороге разговаривать.
— Катенька, так я зайду?
Молчание.
— А что вы меня-то спрашиваете. Сегодня она тут хозяйка.
— Катя.
— Что, Оля? Ну что, что?!
Лифт. Коля-Оля.
— Вот, приехали.
— Да.
— Ну, я на Гоголевский. А вы?
— И мои там недалеко, да.
— Соседи?
Молчание.
— Я… вас помню?
— А… я вас?
Молчание.
— У вас кто, семья?
— Муж. С женой. Сын живет отдельно, но, наверное, тоже заглянет. А у вас?
— Жена.
Молчание.
— Дети тоже есть, то есть ребенок. Дочка. Но она далеко. Я к ней потом как-нибудь. Может быть, в следующем году.
Молчание.
— До свидания?
— Да.
Молчание.
— Может быть … обратно тоже вместе?
— Может быть.
Молчание.
— До свидания.
— Всего хорошего.
— Удачных суток.
— Светлая память.
Смех.
Квартира 87. Оля-Вера Сергеевна-Катя-Витя
— Вера Сергеевна, угощайтесь.
— Спасибо, детонька, спасибо, я не голодная. Разве вот холодца кусочек возьму, спасибо. Зубов-то уже нет почти, вот, холодечик только и могу…
— Рюмочку, соседка?
— Конечно, Витенька, конечно. А как же. Святое дело, помянуть-то… Ох, ты ж, Оленька! Прости меня, дуру старую, сама уж не соображаю, что говорю…
— Ничего. Вы правду говорите.
— Так ить все вам правду говорят-то, вам разве ж соврешь. Да, Катенька?
— Кушайте холодец, Вера Сергеевна. Вот вам горчицы. Не много?
— Спасибо, Катенька.
— Витя, помоги мне на кухне. Там… Принести надо.
— Чего принести-то? Все вроде на столе.
— Надо. Витя, мне надо, понимаешь ты, помоги.
— А. Ну это. Ладно. Пошли.
Квартира 15. Ира-Коля.
— До сих пор несколько твоих шлюх на могилу ходят.
— Ира, они не шлюхи.
— О, конечно! Поклонницы, да! Поклонницы таланта! Фанатки твоей авторской методики! Очищение через оргазм! Кончи-умри-возродись!
— Я прошу тебя.
— Что?! О чем ты сейчас можешь меня просить?! Это я тебя просила, я – тебя! Коленька, приходи домой, Коленька, береги себя, Коленька, ты так нужен дочери!
— Вот именно.
— Что – «вот именно»?
— Только дочери я и был нужен.
— Ой-ой, ладно мученика-то тут из себя строить! До мученика ты не дотягиваешь!
— Да. До мученика не дотягиваю.
— Надо было еще штук восемьдесят перетрахать перед смертью, глядишь, на ком-нибудь их них и загнулся бы. Сразу в мученики бы записали, как передовика производства катарсисов.
— Ира, ну что ты такое говоришь. Ну какие восемьдесят. Я тебе говорил, это было первый и последний раз.
— Ага-ага!
— Ты тогда от меня ушла.
— Подумаешь, ушла! Я разве сказала, что совсем ушла? Ну, съехала к маме на пару месяцев, так, для профилактики! А ты вот прямо так сразу к молодухе и прыгнул, да? Обрадовался, да?
— Ира, ну сколько можно. При жизни одно и то же, сейчас… опять. Тебе поговорить больше не о чем?
Квартира 87. Вера Сергеевна-Оля.
— Оленька, ну как ты? Ой, прости, прости, опять я глупости какие-то…
— Нет, ничего. Я хорошо, Вера Сергеевна.
— То есть правда там хорошо?
— Правда.
— А как хорошо? Ангелы правда поют?
— Мне нельзя об этом говорить.
— Да, я помню-помню… Ох, скорей бы уж к вам-то собраться, Оленька…
— Что вы, Вера Сергеевна. Живите на здоровье.
— Да какое уж тут здоровье-то, Оленька. Коленки ломит, сердце иногда ночью так заходится, так заходится, прямо спасу нет, то корвалол, то валокардин, то валидол глотаю, ан не помогает уже… Ой, чую, свидимся скоро, свидимся мы с тобой, Оленька…
— Всему свое время.
— Права ты, права. А Катя Витьку твоего ух как держит, знаешь? Вот тут он у нее, пикнуть не смеет.
— Это хорошо. Наверное.
— Ну, уж и не знаю, не знаю. С тобой-то он все веселый такой был, веселый, а с ней все больше…
— Что?
— Да вот как тебе…
— Правду, Вера Сергеевна. Вы же знаете.
— Да. Правду. Ох, грехи мои тяжкие, Оленька… Нехороший он какой-то стал.
— Нехороший?
— Ну да, ну да. Как зыркнет иногда, аж перекреститься хочется, Оля, ей-Богу. Что там бормочет себе, бормочет… В телефон все смотрит и бормочет.
— Это не страшно, Вера Сергеевна. Может быть, читает. Или учит язык. В прошлом году он собирался пойти итальянский язык учить.
— Ну да, ну да. Может быть, может быть…
Лифт. Оля-Коля.
— Почему вы не идете?
— А?
— Почему стоите?
— А вы почему?
— Я первая спросила.
Молчание.
— Да вот знаете…
Молчание.
— И у меня тоже.
— Да?
Кивок.
Молчание.
— Есть такое слово «надо». Мама мне всегда говорила в детстве. «Коленька, сначала «надо», потом «хочу».
— Советское воспитание.
— Наверное.
Молчание.
— Надо идти.
— Надо.
— Удачных суток?
— Светлая память.
Квартира 15. Ира-Коля.
— Вот дура я была, вот дура. Надо было тоже от тебя гульнуть хоть пару раз. Хоть какое-то в жизни было бы разнообразие.
— Чего ж не гульнула-то.
— Санитарные условия не позволяли, блин! Тихонов из пятого отдела полгода за мной таскался, слюни пускал, а я, дура, продинамила. Такого альфа-самца продинамила. Но не в туалете же с ним было трахаться.
— В каком году были эти полгода?
— Тебе не все равно?
— Сняли бы гостиницу.
— Что?!
— Гостиницу сняли бы. С Тихоновым.
— Я что тебе, шлюха, по гостиницам шататься?
— Хотела его?
— Что?!
— Хотела его, спрашиваю?
— А вот хотела! Да! Хотела! Аж зубы сводило, как хотела! Домой приходила, на стенку лезла, живот скручивало вот здесь, знаешь, как при месячных, в кулак сдавит там все – и все, выть хотелось! Хоть резиновый фаллос покупай!
— Ну и купила бы.
— Я что тебе, извращенка, резиновые фаллосы покупать?
— Тепло с ним было?
— Что?!
Квартира 87. Кухня. Катя-Витя.
— Хватит пялиться на нее, извращенец.
— Чего? Кто пялится-то?
— Ой, не надо вот тут мне! Слюней в селедку напускал уже с полкило!
— Катька, не сходи с ума, а.
— Сам не сходи! Ей нельзя, ты помнишь, нет?!
— Да помню, помню.
— Вот и помни!
Молчание.
— Как я выгляжу?
— Отлично.
— Ну конечно.
— Катя, ты выглядишь прекрасно.
— Да-да. На ее фоне особенно. Бли-ин, вот что это тут висит, а, скажи мне? Почему у нее не висит, а у меня висит? Я всю жизнь худее ее была!
— Катя.
— Что?! Я уже почти пятьдесят лет Катя!
Молчание.
— Блин. Блин. Никогда при мне не произноси эту цифру, понял?!
— Понял.
— Ты понял, я спрашиваю?!
— Да понял, понял, успокойся!
— Поцелуй меня.
— Что?!
— Что слышал.
— Кать.
— Быстро.
— Кать, ну не сегодня же, ну…
— Я сказала, быстро.
Молчание. Поцелуй.
— Вот, молодец. Так держать. Сашка где?
— Откуда я знаю. Он не докладывался.
— Родная мать раз в год с того света пожаловала, а он даже не вспомнил.
— Кать.
— Звони ему, быстро.
— Мобильник в комнате остался.
— Так иди возьми.
— Не хочу. Там эта… шаль мольная.
— Чего?
— Да шаль у нее… нафталином провоняла, и все равно вся в дырках.
— Ты с каких пор эстетом стал, а?
— С таких.
Лифт. Коля-Оля.
— Время уходит.
— Да.
Молчание.
— Хронометры в этом году другие. Цепочка золотая.
— Они каждый год другие.
— Да? Не замечал.
— Изменения незначительные, трудно заметить, если не приглядываться.
Молчание.
— Вы хорошо выглядите.
— Спасибо. Я просила, чтобы другое что-нибудь выбрали. Лет…восемнадцать.
— Почему?
Молчание.
— В восемнадцать я была… более… то есть менее…
— Понимаю-понимаю. Вот тут у вас было более, а тут – менее…Поверьте, так, как сейчас – самое то.
— Не надо.
— Мы же здесь. И я ведь… аккуратно. И… просто констатирую факт, так сказать.
— Все равно не надо.
— Хорошо. Извините.
Молчание.
— Тяжело вам в этот раз придется, да?
Молчание.
— Мне грустно. Просто очень грустно. Мне кажется, зря это все.
— Что?
— Ну… пришествия эти наши.
Молчание.
— Кхм. Не нам с вами обсуждать решения.
Молчание.
— Конечно.
Молчание.
— Оля. Надо идти.
— Да.
— Я пошел.
— Идите.
Квартира 87. Вера Сергеевна-Оля.
Молчание.
— Оленька, я не могу, я скажу все-таки. Ты не думай, я не за этим зашла. Так, тебя повидать просто. Но если уж зашел разговор… Про правду.
Молчание.
— Говорите, говорите, Вера Сергеевна. Не волнуйтесь.
— Ну да. Ну да.
Молчание.
— Дачку-то они вашу, бабушки твоей, Шурочки покойной, мамы твоей, Ирочки покойной и тебя… покойной … продавать собрались, Оленька, продавать!
Молчание.
— Прямо с вещами всеми и продают, Оленька. Катька говорит, нечего старый хлам в дом тащить.
Молчание.
— И гарнитур, помнишь, гарнитур-то Шурочки покойной любимый, оставляют… Два шкафа, буфет, бельевица…
Молчание.
— Все она повыкидывала. Все, что вы с бабушкой и мамой, Иришей, собирали.
Молчание.
— Фотографии, письма пожгла…
Молчание.
— Кофты вязаные, Шурочка сама сколько вязала… Мастерица, какая мастерица была бабушка твоя… Я вот шалечку, подарок шурочкин, так берегу, так берегу…
Молчание.
— Она чуть китель дедов не выкинула. Я увидела, не дала. Оленька, он у меня теперь, китель-то. Может, заберешь? Ой, что я такое говорю-то.
Молчание.
— Может быть, Саша заберет? Память все-таки. Прадед. Война.
Молчание.
— А я говорю – что ж вы делаете, семейное гнездо на помойку собственными руками…
Молчание.
— А Катька говорит – там покойником из каждого угла воняет!
Молчание.
Молчание.
Молчание.
— Оленька, да скажи ты им! Сашка там рос ведь, Ирочка с ним каждое лето, каждое лето… Он бы принял дом-то, потом, глядишь, передал бы…
Молчание.
— Грех это – семейный дом с молотка-то пускать! Души ваши куда приходить-то будут?! К кому?!
— Я знаю, Вера Сергеевна.
— А?
— Я знаю, что продают.
— И скажи им!
— Не могу.
Квартира 15.Ира-Коля.
Молчание.
Молчание.
Молчание.
— Что на часы смотришь? Собрался уже?
— Еще есть время.
— Ничего так хронометр. Платина, небось, золото? У вас-то там, поди, все в золоте да в платине. Заслужили ведь, да? Исправно тут служили и заслужили.
Молчание.
— А Наташка про тебя год и не вспоминала.
Молчание.
— Ни разу ни словечка. И на могиле не была.
— Была.
— Не была.
— Была.
— Не была!!!
Молчание.
— Я ей говорю – хоть бы сходила, помянула, оградку подкрасила, глядишь, папка там за тебя и попросит.
Молчание.
— А то ведь вышла замуж за дикаря, прости, господи, обезьяну какую-то, свалила к нему в Тунис этот вонючий и в ус не дует.
— Не поминай.
— А?
— Не поминай всуе. Не дергай понапрасну.
— Ой-ой-ой! Подумаешь…
Молчание.
— Зато подстилок твоих там – не протолкнуться.
Молчание.
— Рыжую эту видела в прошлый раз. Сидит, кулачком щечку подперла, пригорюнилась, мать ее. Аленушка.
Молчание.
— Я ей по морде дала.
Молчание.
— Неправда.
— Правда.
— Нет.
— А и .уй с тобой. И с правдой твоей.
Сквер. Оля-Коля.
— Долго еще.
— Да. Пять часов тридцать семь минут.
Молчание.
— С каждым годом как-то все…
— Да.
— Неужели не замечают?
— Они-то? Вряд ли. Вот вы разве замечали? Тогда?
Молчание.
— Нет. Наверное, не замечала. Как-то…
— Как у всех.
— Да.
— Да и сейчас у всех как у всех.
— Да. Только с каждым годом все…
— Это точно.
Молчание.
— Еще долго?
— Пять часов тридцать две минуты.
— Как долго здесь тянется время.
— Да. Это им кажется, что быстро.
Молчание.
— Вы очень красивая.
— Спасибо.
— Это правда.
Смех.
— Конечно, правда. Правда, и ничего, кроме правды. Только правда.
— И запрет на контакты пятой степени.
— И запрет на контакты пятой степени.
Квартира 87. Кухня. Катя-Витя.
— Пошли, долго торчим тут уже. Как бы эта пепельница старая не сболтнула чего лишнего.
— Чего она может сболтнуть.
— Ну мало ли. Про дачу, например.
— А что про дачу.
Молчание.
— Виктор.
-Что.
— Мы продаем дачу.
Молчание.
— Мы продаем дачу?
Молчание.
— Витя?
Молчание.
— Салат возьми.
— ..баный ты воробей, Киселев. Я продам эту дачу, даже если ты…
— Если я что?
Молчание.
— Если я что? Что?
— Расскажешь.
Молчание.
— Не расскажу. Кать, да не рассажу, успокойся. Договорились вроде. Китель деда ее только оставь. И кофты, которые бабка вязала.
— Оставлю, оставлю. Сентиментальный ты, Витька.
— Да не сентиментальный. Просто… Нехорошо как-то это.
— Ахахаха! Чувствительный ты мой, нежный какой, посмотрите на него! «Нехорошо»! Нехорошо на подруге жены жениться ровно через год после ее смерти, вот чего нехорошо, совестливый ты мой! Такой нетерпеливый и такой совестливый!
— Да ладно, че ты. Это ж так, формальность была. Ты со мной к тому времени уже три года как кувыркалась.
— Я?! То есть это я?! С тобой?! А кто меня завалил на сашкином дне рождения в темном кабинете на столе, а?! На дне рождения собственного сына, в собственной квартире, лучшую подругу собственной жены! И он тут мне еще про совесть будет говорить!
— Я пьяный был. А ты и не сопротивлялась особо.
— Да ладно!
— Ладно!
— Ладно!
Молчание.
— Ладно. Что расскажешь тогда?
Молчание.
— Правда, Киселев, правда! Не забыл, зачем она шатается каждый год туда-сюда? Ей правда от нас нужна! Ну так давай, выкладывай что-нибудь!
— Ну и выложу.
— Ну и выкладывай.
— Тебя это тоже касается, между прочим.
— О, напугал! У меня там для нее знаешь, сколько припасено? О-о-о! На сто лет хватит!
Молчание.
— Нашла, чем гордиться. Подруга детства.
— А ты мне тут чистенького не строй. Подруга. Да, подруга. Простая грешная баба, не святая и не стремлюсь. Так что отвалю правды ей, отвалю, сколько влезет. Да вон хоть про кабинет и про стол. Могу и за тебя отвалить – да на здоровье. Но тебе же свою правду надо придумать, да?
Молчание.
— Пойди балкон закрой, сентиментальный ты мой. Я уже закоченела.
Молчание.
— Ты закоченела, да.
Квартира 15. Коля-Ира.
— Скажи уже что-нибудь, и я пойду.
— Я тебе уже сказала. Про Тихонова. Вали.
— Про Тихонова я и так знал. Еще тогда.
— Откуда?!
— Видел вас. В кафе. Зашел, а вы там, я ушел. Не захотелось дурацких театральных сцен.
Молчание.
— А зря.
— Что?
— Зря. Может быть, мне всю жизнь хотелось от тебя театральных сцен.
Молчание.
— А то вон как в театре своем страсти-мордасти всякие изображать, так ты прима-балерина, а как жене сюрприз какой-нибудь устроить, так… тюлень.
— Сюрприз?
— Ну да, сюрприз. Я же девочка. Я хочу сюрприз.
Молчание.
— Ира, я пойду.
— Вот-вот. Тюлень ты был, тюленем и остался. Просила, сколько просила, давай квартиру обменяем, давай обменяем, доплатим, возьмем что-нибудь в зеленом районе, хоть дышать будет чем!
— Это же исторический памятник. Тут Пушкин…
— И Чайковский, да, я помню, конечно! Действительно, как я проживу без переулков, по которым ходил Чайковский, ай-яй-яй! Теперь по твоей милости мерзну в этих палатах белокаменных в обнимку с призраками!
— Не дотрагивайся до меня.
— Больно надо мне трогать. Ишь, приволок с собой все свое богатство. Че помоложе-то шкурку не выдали? Лет эдак на двадцать пять или хотя бы на тридцатничек? Мог бы в таком виде не ко мне, а к шалавам своим наведаться. Собрал бы их где-нибудь в ресторане. Спел бы про клоуна. А они бы сидели и дотронуться до тебя не смели. Вот была бы потеха, а. Ты стоишь такой красивый и желанный, а до тебя и пальцем ни-ни…
Молчание.
— Я просто предупредил.
Квартира 87. Оля-Вера Сергеевна.
— Уже уходите?
— Да, Катенька, пойду я. Это ж для родных день, не для соседей.
— А к вам, что ж, никто не пришел?
— Ко мне-то? А кому ко мне приходить-то. Ваня мой первые десять лет приходил, потом перестал. Я ждала, конечно, ждала, еще пару годочков-то пождала, а теперь уж и не жду. Свои дела, наверное, какие-нибудь у него. А может, переехал. Ой, ну что я такое говорю, дура старая…
— Катерина, проводи ВерСервну.
— Да что ты, Витенька, зачем, я сама как-нибудь…
— Катя, проводи. Холодца вон отнеси. По-соседски как-то, что ли…
— Не надо, не надо, что вы, что вы…
— Пойдемте, Вера Сергеевна.
— Оленька…
— Пойдемте, говорят вам.
— Оленька…
— Все хорошо, Вера Сергеевна. Может быть, увидимся еще.
— Кать, хлеб-то есть еще?
— Да вроде был.
— Да нету, кончился. Подъели. Сходи, а, заодно?
Молчание.
— За хлебом, говоришь. Ну ладно. Схожу.
Молчание.
Молчание.
Молчание.
— Оля.
— Да?
— Оля.
Молчание.
— Оля.
— Вик? Что-то не так?
— Все так, Оля, все так…
— Не надо так близко.
— Да, я понимаю.
— Нет, не понимаешь. Это опасно. Опасно для тебя.
— Понимаю. Но я не могу далеко от тебя… когда ты…такая…
— Вик, прекрати.
— Хорошо. Хорошо.
Молчание.
— Что с тобой?
— Со мной? Ничего. А что?
— У тебя глаза какие-то…
— Оля, повернись.
— Что?
— Ну, повернись чуть-чуть.
— Зачем?
— Пожалуйста. Это моя маленькая смиренная просьба. Сядь чуть-чуть вот так.
Молчание.
— Хорошо. Пожалуйста. Так?
— О да…
Молчание.
— Вик, что ты делаешь?
— Рассказываю правду. И показываю.
Молчание.
— Убери.
— Что, не узнаешь? Забыла?
Молчание.
— Вик, прекрати сейчас же.
— Не прекращу. Ты шикарная женщина стала, Оля. Я хочу тебя. Сейчас прямо. Очень хочу.
— Вик, запрет на контакты…
— Да знаю я, знаю. Можно ведь и по-другому. Не нарушая запреты. Я знаю. Я умею. Я год учился, тренировался. Как тебя в прошлом году увидел… Так и начал тренироваться. В интернете знаешь сколько училок. Пожалуйста. Ты почувствуешь, я знаю, ты тоже почувствуешь… Все будет, как раньше…
Молчание.
— Не отворачивайся, пожалуйста. Оля. Не отворачивайся.
Молчание.
— Вик?
— Да?
— Тебе тепло?
— Что? О чем ты, Оля, ты не о том сейчас, Оля…
— Ты любишь меня?
— Люблю, конечно, люблю, очень люблю… Видишь, как сильно, как твердо я тебя люблю…
— Ты…
— У тебя под платьем что-нибудь есть?
— Что?!
— Что у тебя под платьем?
Молчание.
-Ничего.
— Хорошо…
— Вик!
— Нет-нет, не двигайся! Сиди так! Разве что… может быть… пожалуйста…раздвинь немного…
— ВИК!
— Не хочешь, не надо… Я и так… помню… Сиди только, сиди… Не шевелись… Можно ведь и так… Не дотрагиваясь… Все равно… Слушай… Я подойду к тебе сзади… Приподниму за плечи… Ты встанешь… Я поцелую тебя в шею… Нежно-нежно… Туда, в ямочку между плечом и ключицей… проведу обеими руками по груди… Почувствую, как напрягутся… Слегка нажму тебе на спину… Ты наклонишься…. И встанешь одной ногой на колено… на стул… Я подниму твое платье… до середины ягодиц…
— ВИК!!!
Квартира 15. Ира-Коля.
— Коля, Коля, Коля…
— Что, Ира?
-Что же тебе рассказать, Коля?
— Правду, Ира.
— Правду, Коля?
— Да, правду, Ира, правду.
— О чем, Коля?
— О том, что внутри.
— Внутри?
Молчание.
— Внутри кишки, Коля. И больше ничего.
Молчание.
— Меня бесит мой зять, Коля.
— Неправда.
Смешок.
— Неправда?! Почему же неправда? Очень даже правда!
— Он тебя не бесит.
Молчание.
— Я беспокоюсь за нашу дочь, Коля.
— Неправда.
— Неправда?!
— Неправда.
Молчание.
— Я волнуюсь за нашу дочь, Коля.
— Неправда.
— Я переживаю за нашу дочь, Коля.
— Неправда.
Смех.
Смех.
Смех.
— Да .уй мне положить на нашу дочку, Коля!
Смех.
— Вот тебе правда! Молодой, упругий .уй кладет на нее, а вернее, в нее, мой молодой упругий зять, Коля!
— Ира.
— Что?! Правду хотел? На тебе правду. Я сплю с моим зятем. С мужем моей дочери. Дикарем тунисским. Сама домогалась. Сама уговаривала. Сама штаны ему расстегивала. И не зря, знаешь, не зря старалась-то. Ору под ним как резаная, по пять минут кончаю. Твоим шалавам такие катарсисы и не снились никогда. А тебе тем более.
Молчание.
— Тебе тепло с ним?
— Чего?
Молчание.
— Любишь его?
— Зачем мне его любить?
— Любодеяние.
— Что?!
— Любо-деяние. С любовью.
Квартира 87. Витя-Оля-Катя
— Подожди, подожди… Подожди, родная, еще минуточку… ну…
— ВИК!!!
— Дааааа…. Даааа, милая, даааа….
— Открой глаза!!!
— Что… Что?! Как… это… Оля! Оля! Не надо, Оля!!! Пожалуйста!!! Не надо! Хо-лод-но… Оч-чень… Хо-лод…но…
Молчание.
— Прости. Прости. Прости меня. Простименя, простименя…
— Ты не любишь.
— Люблю!
— Не любодеяние. Не любодеяние. Не любодеяние.
— Я тебя не понимаю, родная, Оленька моя, ты только не говори там никому, хорошо? Не рассказывай там никому, пожалуйста, я не…
Молчание.
— У тебя брюки… Пойди, переоденься.
— Да. Хорошо. Я не знаю, Оля. Нашло что-то…
— Вик, пойди, переоденься.
— Что у вас тут происходит?
— Ничего.
— Что с твоими штанами?!
— Соус опрокинул.
— Какой, мать твою, соус?!
— Майонез.
— Катя, где Саша?
— Да откуда, епть, я знаю, где твой Саша?! Он мне не докладывается!
-Может быть, он…
— Да ты вообще молчи, извращенец долбанный! Иди штаны смени! И руку помой!!!
— Катя, не надо…
— Что не надо, что не надо?!!!!
— Не кричи. А то она опять… рассердится.
Сквер. Саша-Оля-Вика.
— Мам! Мам, подожди!
Молчание.
— Мам! Ты что, уходишь уже?!
— Сашок.
— Мам…
— Ты где был?
— Вику встречал. Мам, пойдем домой, посидим еще, я соскучился…
— Вику?
— Вику, да. Вик, подойди, не бойся. Не бойся, не бойся, она как живая совсем.
Молчание.
— Ой, мам, прости.
— Ничего.
— Просто к Вике еще никто не… Она не видела еще…
— Ничего.
— Здравствуйте.
— Здравствуй.
Молчание.
— Мам.
— Что?
— Ну…
Молчание.
— Ну как ты?
— Хорошо.
Молчание.
Молчание.
Молчание.
— Мамочка…Мне так не хватает тебя, мам… Так плохо без тебя, мам… Очень плохо, мам… Не уходи, мам, побудь еще хоть часок, мам… Мамочка… Мама…
— Ну что ты, что ты… Сашок… Солнышко мое… Что ты… Все хорошо… Пойдем, пойдем… Пойдем, сядем на скамеечку, пойдем… Вика, пойдем? Ты что стоишь? Не бойся. Не бойся. Ну? Потрогай меня. Потрогай, не бойся. Ну вот, видишь. Все как обычно.
Молчание.
— Тетя Катя твоя сука. Папа с ней стал…
— Саша.
— Сколько себя помню, всегда она такой сукой была. Улыбается, а глаза злющие. Помнишь, я ее маленький боялся всегда?
— Помню.
— Зачем ты с ней дружила только. А зачем отцу разрешила на ней жениться?
— Я могу только слушать.
— Да понимаю я, понимаю.
Молчание.
— Забери у Веры Сергеевны дедушкин китель.
— У ВерСевны? Чего это. Он же на даче, в шкафу висит. Сам убирал, мам.
— Забери у нее.
— А кто его с дачи-то привез? И зачем? И почему ей-то отдали, с какого перепугу?
Молчание.
— У папы спроси.
Молчание.
— Вика?
— Да?
— Все хорошо?
— Да.
— Тебе тепло?
— Да, Ольга…
— Просто тетя Оля. Хорошо, что тебе тепло.
Молчание.
— Он тебе душу греет?
— Что?
— Я твоя душегрейка.
Смех.
— Как ты сказал?
Смех.
— Душегрейка. Да, мам?
— Любо-деяние.
Молчание.
— (шепотом) Саш, я ее не понимаю.
— (шепотом) Ничего, привыкнешь.
Молчание.
— Мам, давай просто так посидим, а. Хоть полчасика.
— Конечно. Сколько хочешь.
Сквер. Позже. Коля-Оля.
— Еще три раза обязательных.
— Да.
Молчание.
Молчание.
Молчание.
— А можно нарушить запрет и раствориться в вечности.
— Николай?!
— Что? Я просто вдруг вспомнил. Про правила.
Молчание.
— С чего бы это вдруг? С чего вы вспомнили про правила?
Молчание.
— Правду?
— Правду.
Смех.
— Правду, и ничего, кроме правды.
Молчание.
— Да задолбался я ходить туда-сюда, если честно, Оля. А ты разве не… устала?
Молчание.
— Устала.
Молчание.
— Ты никогда не думала, чтобы…
Молчание.
— Думала. Но сын ждет. Каждый год.
— Ничего, пождет да перестанет. Может быть, для него так даже лучше будет.
— Может быть.
Молчание.
— В любви и радости. В спокойствии и равновесии. Не нарушать. Не думать. Слушать и слышать только свет.
Молчание.
— Свет есть любовь. Для всех един.
— Коля.
— И все едины в свете.
— Коля.
— И запрет на контакты пятой степени.
Молчание.
— Скукотища, Оля. Скажешь, нет?
Молчание.
— Радость. Свет. Равновесие. Не должно быть скучно.
— Оля, ты кого уговариваешь сейчас?
Молчание.
— Свет есть любовь…
— …И все едины в свете…
Молчание.
— Мы уже едины. Ты и я. Оля, ты же меня вспомнила. И я тебя. На Земле не получилось, так тут… Осталась какая-то мелочь. Пустячок. И – вечность… Оля, вечность. Ни там, ни тут. Только вечность.
Молчание.
— Но из вечности нет выхода. Вечность – ничто. Ты будешь ничто, я – ничто…
— А ты хочешь на новый круг?
Молчание.
— Нет.
Молчание.
— Оля, не есть ли любо-деяние правда?
Молчание.
— Правда.
Молчание.
— Оля. Я люблю тебя. Ещё с Земли.
— Коля, ты передергиваешь.
— Любовь есть свет…
— …И все едины в любви…
Молчание.
— Оля, со скамейки на Гоголевском – в вечность…
Молчание.
— Зачем я к ним хожу. Им не нужно ничего – ни правда, ни ложь, ни свет, ни тьма, ни любовь, ни память. Холодец. Майонез. Сын… сыну теперь хорошо. Тепло.
Молчание.
— Мы встретились в свете, Оля.
— Лучше поздно, чем никогда.
Смех.
Молчание.
— Тогда фиг ли, Оля…
— Мог бы и …
— Что?…
— Как-то…
— Как?
— Романтичнее…
Молчание.
— (шепотом) Очень… горячо… жар…
— (шепотом) Сгореть… нужно сгореть… чтобы наверняка… Оля…
Молчание.
— Коля, эти смотрят…
— Пусть… Они не успеют понять… Они… никогда… ничего… не понимают…
***
Эпилог. Сквер.
— Фу, стыдобища. Прямо на улице. А еще все в белом.
— Эй! Куда это они…делись-то…
— Че? Епта, допились мы с тобой… до ангелочков…
— Часы! Глянь, часы какие! Бляха-муха! Цепочка-то, цепочка…
Конец.
