ГАСАН САНЧИНСКИЙ
+79634155143
СОВЕТСКАЯ СПИЧКА
ДРАМА-детектив, в то же время и комедия-инсценировка по пьесе А. П. ЧЕХОВА «Шведская спичка». Год где-то 2019, а может и раньше, в одной из губерний Великой России.
ДЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ОЛЬГА Петровна – жена губернатора (45)
ВАСИЛИСА — дочь губернатора (22-23)
ПСЕКОВ – управляющий Кляузова (27-30)
ЕФРЕМ – садовник Кляузова (50)
НИКОЛАШКА – слуга Кляузова (26-28)
СТЕПАН – охранник и смотритель (за 30)
КУЗЬМИЧ Евграф – глава администрации села (за 60)
ЧУБИКОВ – следователь (под 60)
ДЮКОВСКИЙ – помощник следователя (45)
СВИСТАКОВСКИЙ – начальник полиции (за 60)
ТЮТЮЕВ – доктор
ДАНИЛА — пастух
ЖЕЛЕЗНЯК – телохранитель губернатора
ПРОЛОГ
2019 год. ГОРОД в России. Столица губернии. Дом губернатора. Ольга Петровна лежит на диване и листает журналы мод. Работает телевизор, звук тихий. Распахнув двери, прибегает Василиса, бросается к матери и рыдает.
Ольга (поглаживая дочь, ласково). Ну-ну, краса наша ненаглядная, кто обидел тебя, что ревёшь ты так? Аж, сердцу больно…
Василиса. Мама… я не хочу жить, мама… (Плачет.) Я не могу жить без него, не могу!..
Ольга. Ну что ты… не говори так, дочка, ты же у нас единственная, ты же свет очей наших…
Василиса. Он… он меня не видит… не замечает…
Ольга. Дочка, папа твой большой человек и никому не даст тебя в обиду. Не реви, пожалуйста, а то и я заплачу с тобой…
Василиса. А что может папа, если он… если он, кто мне так мил, не любит меня?.. Он со всеми танцевал, (плачет) а ко мне даже не подошёл!.. А-а!..
Ольга (вздохнув, прижимая к себе дочь). Ничего, дай время, папа заставит его полюбить, если…
Василиса (не слушая, прерывая). Я… я сама хотела уже подойти и признаться в любви, но… он так мило ворковал с другими… А-а!..
Ольга. А, раз приревновала… (улыбается) любишь, значит…
Василиса. Люблю, мама, люблю!.. Как увидела – так и влюбилась… (Судорожно всхлипывает и вздыхает.) Я что, мама, некрасивая?.. Чем я нехороша, мама?..
Ольга. Ну что ты, дочка, ты прекраснее всех, золотце наше. Ты лучшая!
Василиса. Что же он тогда на меня и не смотрит, приглашая то одну, то другую – шутит с ними, смеётся… А у меня сердце разрывается, мама!..
Ольга. Видимо, знает, чья ты дочь… Боятся, доченька, боятся…
Василиса. Чего боятся-то?.. (Небольшая пауза.) Не пойму я… (Вздыхает.) Он же самый богатый! Говорят, что даже папа не сравнится с ним…
Ольга. Может и богаче, но, не забывай, у папы – власть, а это – сильнее денег и намного круче.
Василиса. Но мне и свет не мил без него, ни денег не хочу, ни власти – его хочу, мама, его люблю, его одного…
Ольга. Ну, если так, то он будет твой, хватит лить слёзы.
Василиса. Я хочу, чтобы он любил меня, понимаешь… Мама!..
Ольга. Полюбит, куда он денется… Папа твой решит любой вопрос и любую проблему. Папу боятся все, а он – никого.
Василиса. Правда, фамилия у него дурацкая, Кляузов, но, говорят, что он никого и ничего не боится.
Ольга. Это да, до поры до времени никто не боится, а когда надавят – у всех коленки трясутся… Так что, раз так надо, кто бы он ни был — будет твой, или…
Василиса. Что… или, мама?.. Он убьёт его?.. Нет, мама, нет, без него и мне не жить…
Ольга. Ну что ты, что ты, дочка, разве было такое, чтобы папа кого-то убил?.. Он добрый.
Василиса. Не знаю… Люди всякое болтают.
Ольга. Да, папа многих не устраивает, особенно богатых… Вытри свои слёзы и больше не плачь. Рады тебя папа мир перевернёт! Надо – из-под земли достанет… Будет тебе твой принц, не плачь.
Ольга поднимается и, обняв, уводит дочь и уходит с ней.
АКТ ПЕРВЫЙ
Действие происходит в одной из сельской местности губернии, в имении миллиардера Кляузова, куда он приезжает отдыхать в каждое лето.
Сцена первая
Кабинет главы администрации села. За столом сидит глава администрации села Евграф Кузьмич, листая какой-то журнал и усмехаясь. Хлопнув дверь, в кабинет с шумом влетает встревоженный Псеков. Руки его дрожат, в глазах затаился ужас. Евграф спешно прячет журнал.
Псеков. Убили… Убили!.. (Дышит открытым ртом, вылупив глаза на Кузьмича.) Убили!..
Кузьмич встаёт навстречу.
Кузьмич. Что… что случилось?..
Кузьмич берёт со стола графин и наливает ему воды.
Кузьмич. Кого убили?.. Где?.. Когда?..
Псеков (глотнув воды). Убит!.. Точно убит!.. (Обеими руками хватается за стакан и, опустошив, возвращает на стол.)
Кузьмич сажает его на кресло.
Кузьмич. Да ты сядь! Успокойся! Да расскажи толком, что произошло? Что дрожишь так?
Псеков (в волнении протирая лицо). Убили, начальник, убили!.. Как же так?..
Кузьмич. С кем имею честь говорить? Не могу вспомнить, как величали…
Псеков (вскочив). Псеков, управляющий Кляузова.
Кузьмич. Псеков… но, я вас что-то не припомню… (Бурчит.) Старею что ли…
Псеков. А я здесь редко бываю, в год один раз, когда хозяин приезжает в отпуск… И вот… (вздыхает, протирая носовым платочком лоб) убили…
Кузьмич. Кого убили–то?
Псеков. Кляузова Марка Ивановича… хозяина!..
Кузьмич. Да ну?.. Быть того не может, тут все на него молились, ждали, когда он приедет…
Кузьмич встаёт и, вздыхая, окая, мерит шагами кабинет. Смотрит на Псекова.
Кузьмич. Когда убили-то?
Псеков. Не знаю… Не могу знать…
Кузьмич. Труп опознали?..
Псеков (вертит головой). Н-нет… Труп пока ещё не видели…
Кузьмич. Так, с какого перепуга решили тогда, что Кляузов убит? (Думает.) Есть свидетели?..
Псеков. Нет, свидетелей нет… Но…
Кузьмич. Что?.. (Тянется к Псекову.) Ну-ну…
Псеков. Я в город… в командировку ездил на несколько дней… Вот… Вчера ночью поздно вернулся…
Кузьмич. И?..
Псеков. Утром хотел хозяина увидеть и отчитаться о проделанной работе, но…
Пауза. Псеков с широко раскрытыми глазами смотрит на Кузьмича.
Кузьмич. Ну, что… что дальше?..
Псеков. А дверь-то изнутри заперта!..
Кузьмич. И… и что?..
Псеков. Полдесятого утра!.. А Марк Иванович встаёт в семь утра, как бы поздно не ложился, на пробежку, понимаете ли.
Кузьмич. Заболел может…
Псеков. Я не помню, чтобы Марк Иванович болел, не припомню… Спрашиваю…
Кузьмич. Кого?
Псеков. Ну, это, у садовника – у Ефрема. А он плечами пожимает, не знает ничего.
Кузьмич. Как так?
Псеков. Говорит, что его задача следит за садом, за цветами… А сам за голову хватается, и давай ругать себя, на чём свет стоит. Оказывается, он уже почти неделю хозяина не видел, а не сообразил: почему хозяин столько времени на свет Божий не показывается…
Кузьмич. И-и-и?..
Псеков. И машина-то его, как стояла во дворе, так и стоит, с места не сдвинулась…
Кузьмич. М-да, это уже аргумент… (Резко.) А в комнату… в спальню заходили?..
Псеков. А как… дверь-то заперта… изнутри… на защёлку… И вонь… вонище возле усадьбы, будто сдох кто… Ну, это… со стороны сада… запашок-то…
Кузьмич. Да что ты!.. Запашок – это уже серьёзно…
Псеков. Да, серьёзно… (Страдает.) Убили… хозяина, убили кормильца…
Кузьмич. А не знаете, враги у него были, но, это, конкуренты, завистники…
Псеков. Да, наверное. У всех богатых есть и конкуренты, и завистники. А как же, как же без этого… Кляузов был не просто богатый, а сверхбогатый, что нам такие деньги и во сне не снились…
Кузьмич. Это да, да… (Вздыхает.) Жена мне его всегда в пример приводит. Говорит, жаль, что дочери нет, могли бы породниться…
Псеков. Да-да… И не жадный был, любил покутить, погулять… Вот бабы к нему и липли.
Кузьмич (барабанит пальцами по столу). Ладно, пойдём, посмотрим что там. (Поднимается со стула.) В полицию не звонили?
Псеков. Нет ещё. Как мысль мелькнула, что убили, так сразу к вам… так и побежал.
Кузьмич. Это правильно, правильно… Мы сами сейчас и позвоним. (Берёт телефон.) А Кляузову… Кляузову звонили?..
Псеков. Как же не звонили – звонил. «Временно недоступен или, вне зоны действия сети…»
Кузьмич. Ясно. (Звонит.) Чубиков?.. Ну, здравствуй, дорогой, здравствуй!.. Да-да-да… (Смеётся.) Что звоню? Так это… Тьфу! Чего звоню-то!.. Ну, это – ЧП у нас… Да-да, ЧП… И не просто ЧП, а ЧП всероссийского масштаба! Да-да, такие дела… А-а, что за ЧП?.. Помните, Марка Ивановича?.. Да-да, Кляузов, он самый! Так вот – убит! Да, убит!.. Вот и звоню! Как только сообщили, тут же… Ну, сейчас мы туда и собрались… С управляющим его. Да, договорились, будем ждать. Непременно, непременно…
Сцена вторая
Усадьба Кляузова. Перед усадьбой толпа. Все о чём-то шепчутся, кто-то вздыхает, кто-то плачет. Появляются Кузьмич и Псеков.
Кузьмич. А ну, расступись!
Псеков. Отошли в сторону!.. Дайте дорогу начальству!.. (Забегая вперёд, расталкивает людей в сторону, прокладывая дорогу.)
Кузьмич. Почему так много народу? Они же всё здесь растопчут! Кому ещё вы сообщили, что Марк Иванович убит?
Псеков. Практически никому. Я с Ефремом только и разговаривал о том. Ему и пришла мысль, что Кляузов убит. Озарило, понимаете ли…
Кузьмич. Позови его.
Псеков. Кого?
Кузьмич. Ефрема, садовника.
Появляется Ефрем.
Псеков (показывая в сторону Ефрема). А вот же он! Лёгок на помине. (Подзывает.) Ефрем, подойдите к начальству.
Подбегает Ефрем.
Ефрем. Да, слушаю вас.
Кузьмич. Скажите, объясните нам, почему так много народу собралось?
Ефрем (удивлённо пожимает плечи). Не могу знать…
Кузьмич. Кому ещё вы сообщили, что убит Марк Иванович?
Ефрем (в недоумении кривя губы). Никому не говорил, честное слово! Да, разве только жене сказал о том…
Кузьмич. Ясно. (Псекову.) Пусть все разойдутся, распорядись, пожалуйста. Скажи им, что с минуты на минуту сюда явятся начальник полиции и следователи. Они могут задержать любого, как свидетеля, имеют право.
Псеков. Ефрем, слышал, что сказали?
Ефрем. Да, господин управляющий. Всё понял.
Ефрем подходит к толпе и шушукается с ними. И тут же все поспешно, оглядываясь на начальство, начинают расходиться.
Кузьмич. Кто знает, может убийца в толпе скрывается и тайно следит за всем этим…
Кузьмич подходит к окну возле дверей, дёргает.
Кузьмич. Окно закрыто. (Проверяет двери: то внутрь толкает, то на себя тянет.) Да, и дверь закрыта. (Шумно вдыхает носом, снова вдыхает несколько раз. Обнюхивая всё словно ищейка, проходит вдоль фасада. Сомнительно смотрит на Псекова.) Запаха мертвечины не обнаружил…
Псеков. Это с другой стороны, со стороны сада – там запашок-то…
Подходит Ефрем.
Кузьмич. А-а!.. Ясно. В окно смотрел кто, что-нибудь видно?
Псеков. Да кто бы посмел в окно Кляузова глянуть!
Кузьмич. А со стороны сада?
Псеков. А там же ещё и запах этот!.. Страшно близко подойти, не то что смотреть… Это же – какой человек был…
Ефрем. Не до гляденья тут, коли все поджилки трясутся. Боже ты мой, такой человек – и мёртв… Не могу и представить.
Псеков. Ах, Ефрем, Ефрем, никто из нас не вечен…
Ефрем (покачав головой). Мы – это да, но Марк Иваныч… Я не думал, что и такие умирают, такой был человек… Бог – не человек!.. (Крестится.) Да упокой Господи душу его. Таким богатым, наверное, место в раю уже уготовано…
Псеков (усмехнувшись). Ах, Ефрем, узкий лоб у тебя.
Кузьмич. Царствие ему небесное.
Кузьмич тоже крестится и вздыхает.
Кузьмич. Эх, Марк Иваныч, Марк Иваныч! Говорил я тебе, что ты плохо кончишь! Говорил я тебе, сердяге, — не слушался! Распутство не доводит до добра!
Псеков. Да что было ему делать, коли бабы сами к нему липли? Вот он и угощал их, веселился с ними…
Ефрем. А всё потому, что денег у него было – палата! Веселись дни и ночи, месяцами-годами, не закончатся деньги его…
Кузьмич. Да будь они неладны, деньги эти – все беды от них… Нет их – беда, есть – тоже беда.
Псеков. Вот-вот, хорошо, когда есть середина…
Кузьмич. Ещё бы знать, где эта середина. (Усмехнувшись.) Денег много не бывает.
Псеков. А нет, не скажите, ваше высочество, у Кляузова их было много…
Ефрем. Так много, что и не сосчитать… При желании он, не то что село, город мог бы купить.
Псеков. Потому и убит, может…
Кузьмич. А может и не потому… (Вздыхает.) По всякому бывает, из-за бабы тоже убивают, из-за зависти…
Псеков. Из-за бабы?.. Из-за какой бабы?..
Кузьмич. Не могу знать. Будем посмотреть…
Ефрем. А я думаю, что самая веская причина – деньги, но и тут… смелость нужна, чтобы решиться…
Кузьмич. Нет, Ефрем, смелость тут ни при чём. Человека убить – это целая психология. Тут или дураком надо быть, или… (пауза, задумался, вздыхает) больным, одним словом. Это – случай момента, а момент в жизни бывает всякий, так что и трус может убить.
Псеков. То есть, вы допускаете, что убить может всякий?..
Кузьмич. И не только это – и причины могут быть разные.
Ефрем (задумался, чешет затылок). Да, начальник, верно говоришь. Может, может… Всё от мысли зависит! Вот, например, я всю неделю как-то и не думал, почему не видно Марка Ивановича. А вот сегодня (!), когда Псеков спросил (поднимает вверх указательный палец), мысль мелькнула: Он не показывался с прошлого понедельника! А ведь сегодня снова понедельник! Семь дней – шутка сказать!
Кузьмич. А как же вы, Ефрем, будучи садовником, запах-то не учуяли до этого?
Ефрем. Да я и сейчас, если бы не господин управляющий, ничего бы такого и в мысль не допустил, чтобы Марк Иваныч… Это Псеков запах-то учуял и стал нос воротить. Мертвечиной, сказал, несёт… Вот тогда-то и мысль мелькнула! Иначе, я и дальше ни о чём не думал бы…
Псеков. Да, так и было, Ефрем первым сообразил, что здесь чертовщина какая-то… И мы оба разом вскрикнули: «Убит!..» — смотрим друг на друга, а коленки трясутся. И вот, как только я пришёл в себя, тотчас побежал к вам.
Ефрем. А может, пойдёмте ко мне, господа, жена чаю заварит, яблоками угощу. У меня самовар аж царских времён!
Псеков. Да что жену беспокоить, я ж ещё ближе тут, в одном дворе, один, как сокол. (Улыбается, посмотрев на Кузьмича.) Кофейку заварю.
Кузьмич. Кофе – это да, это хорошо, но… надо объект охранять, до прибытия следствия.
Ефрем. Так это… я сейчас Степана позову, он раньше охранником работал… (Кричит в сторону.) Стёпа!.. Степан!..
Подбегает Степан, молодой и здоровый лет тридцати пяти. Вытягивается по стойке смирно.
Степан. Слушаюсь и повинуюсь!..
Кузьмич (мерит Степана взглядом). Сторожи тут, чтобы ни одна мышь… понимаешь ли…
Степан. Слушаюсь!
Сцена третья
У Псекова, сидят за столом и пьют кофе: Кузьмич, Псеков и Ефрем.
Псеков. Евграф Кузьмич, может, коньячку по рюмочке?
Кузьмич. Ну что вы, что вы, на службе, разве можно… (Вздыхает.) Хотя, может вы и правы, коньяк делу не повредит – по рюмочке можно…
Ефрем. Да-да, я тоже думаю, что после такого стресса, коньяк будет на пользу.
Пауза. Псеков улыбается и довольно смотрит на них. Кузьмич начинает ёрзать.
Кузьмич. Ну-у, где ваш коньяк?
Псеков. Ах, виноват, минуточку!..
Вскочив, Псеков берёт в шкафу бутылку кизлярского коньяка «Багратион», бокалы и шоколадную плитку. Садится за стол, с улыбкой открывает бутылку и разливает по бокалам.
Кузьмич. Ну что, господа, за упокой души Марка Иваныча.
Ефрем. Царствие ему небесное…
Псеков. Пусть покоится с миром…
Пьют.
Кузьмич. Да, хороший коньяк. Советские времена вспомнились. Ах, какие коньяки мы пили!.. Какой кальвадос наливали… (Смачно вздыхает.)
Ефрем. Да уж… Хороший! На душе сразу теплее и легче стало.
Кузьмич. Не то слово…
Псеков. Может, ещё по одной, Евграф Кузьмич?
Кузьмич. Нет-нет… Хотя, да, на одной ноге долго не постоишь. Давайте, по чуть-чуть ещё… Уговорили!
Псеков наливает, пьют молча.
Кузьмич. Да, так-то лучше, теперь хоть с кем можно разговаривать.
Ефрем. Да, богатым быть не плохо… Пожалуй, я тоже не против был бы пить такое по чуть-чуть хоть каждый день… Но, где купить-то, где деньги взять…
Кузьмич. Взбадривает! И голова на месте, и телу хорошо… (Встаёт.) Теперь и за работу можно взяться.
Псеков снова берётся за бутылку.
Псеков. Может, ещё по одной?.. Бог любит троиться…
Кузьмич (подумав, улыбается). Тоже верно… (Обратно садится на место.)
Псеков (разливая коньяк по бокалам). Мне этот коньяк Кляузов подарил, целую упаковку.
Кузьмич. Упакуй Господи душу его. (Пьёт.)
Ефрем. Аминь! (Пьёт.)
Псеков. Светлая память! (Пьёт.)
Кузьмич. Вот-с… Бизнесмен, олигарх, богатый человек… любимец богов, можно сказать, как выразился бы Пушкин, а что из него вышло? Ничего! Пьянствовал, распутничал и… вот-с!.. убили.
Ефрем. Да, бедняга… (Плачет, припав на грудь Псекова.)
Кузьмич и Псеков смотрят друг на друга. Кузьмич дёргает головой, показывая в сторону дверей, мол, пора уходит. Псеков понимающе кивает головой.
Псеков. Да, пора.
Кузьмич. Теперь и полицию можно смело встречать. Идёмте, господа!
Сцена четвёртая
На сцене Кузьмич, Псеков и Ефрем. Появляются Чубиков и Дюковский. Все со всеми здороваются.
Чубиков. Неужели, господа? Неужели? Марка Иваныча? Убили? Нет, это невозможно! Не-воз-мож-но!
Кузьмич (вздохнув). Смотрите же, вот…
Чубиков. Господи ты боже мой! Да ведь я же его дней десять назад на ярмарке видел, в городе! Я с ним, извините, водку пил!
Кузьмич. Да уж, вот… (Снова вздыхает.) Был человек – и нет человека…
Ефрем. Марк Иваныч, как же мы без вас!.. (Снова плачет, уткнувшись в грудь Псекова.)
Дюковский. Может, приступим, господа?..
Дюковский подходит к двери, дёргает.
Чубиков. В дом не заходили? Никто?
Кузьмич. Никак нет! Как же без вас-то…
Дюковский. У кого есть ключи?
Псеков. Это… самое… дверь изнутри заперта – на защёлку…
Кузьмич. Да, проверяли уже…
Чубиков. Взломать!
Кузьмич. Да, надо ломать замок… (Смотрит на Псекова.)
Псеков (Ефрему). Кто у нас мастер по взлому? Может, Николашке поручите?
Ефрем. Да он же вечно пьян! Не просыхает, как его Акулька бросила.
Чубиков. Акулька?.. Вы сказали Акулька, та самая?.. Что сравнивают с Мэрилин Монро?
Псеков. Да, та самая…
Все переглядываются между собой.
Кузьмич. Да, Акулька – огонь баба. И, если под рукой нет другой, то и по ней можно сойти с ума.
Ефрем. Кухарка Маруся по Николашке сохнет, а у него – любовь к Акульке, понимаете ли… Вот…
Псеков. Не просто же сам Кляузов прозвал Акульку Мэрилин Монро нашего округа.
Кузьмич. Ну, если любовь…
Чубиков. Любовь – это серьёзно… Я тоже часто любил, но тайно, тайно… (Хихикает.)
Ефрем (отойдя в сторону). Степан!
Степан (подбегает). Слушаюсь!..
Ефрем (показывая на двери). Можете взломать…
Степан (оценивающе смотрит на двери). Нет проблем… (С разбегу сносит двери.)
Псеков. Прошу вас, господа.
Чубиков. Лишних прошу удалиться… Это в интересах следствия, разумеется.
Чубиков смотрит на Ефрема – на Степана, и снова на Ефрема.
Чубиков. Прошу, никого не впускать.
Сцена пятая
В спальне Кляузова. Кузьмич, Чубиков, Дюковский и Псеков. На стене часы, на столе открытая бутылка «Багратиона». Измятая постель, разбросанные вещи и опрокинутый стул. Одна подушка на полу возле окна с выходом в сад. Чубиков и Дюковский принимаются осматривать комнату, заглядывая в шкаф, под кровать, под стол. Поднимаясь на ноги, удивлённо смотрят друг на друга.
Чубиков (раздувая ноздри и сжимая пальцы в кулак). Мерзавцы!
Дюковский (тихо, выпучив глаза от удивления). А… а где же Марк Иваныч?
Чубиков (резко глянув на Дюковского, громко, грубо и нервно). Прошу вас не вмешиваться! Извольте осмотреть пол!
Дюковский берёт лупу и, становясь на четвереньки, начинает тщательный осмотр.
Чубиков (Кузьмичу, важно). Это второй такой случай в моей практике, Евграф Кузьмич. В 2007 году был у меня тоже такой случай. Да вы, наверное, помните… Убийство бизнесмена Портретова. Там тоже так. Мерзавцы убили и вытащили труп через окно…
Кузьмич (Псекову). А есть ли под домом погреб?
Псеков. Да, есть кладовая, прямо под спальней…
Чубиков. Вот… вот где надо искать! Они могли спрятать труп в подвале, закопать…
Дюковский (вмешиваясь). Но кто-то спугнул убийцу и тот сбежал, не успев закопать труп глубоко… и труп начал разлагаться…
Чубиков (с осуждением глянув на помощника. Псекову.) Распорядитесь, срочно проверить подвал.
Псеков. Да, разумеется, сейчас поручу это Ефрему. Он, кстати, и запаха не чует – ему и карты в руки.
Псеков уходит. Дюковский продолжает осмотр. Он подходит к окну, отдёргивает занавеску в сторону и осторожно толкает окно – окно открывается. Дюковский радостно смотрит на Чубикова и Кузьмича.
Дюковский. Отворяется, значит не было заперто… Гм!.. Следы на подоконнике. Видите? Вот след от колена… Кто-то лез оттуда… Нужно будет как следует осмотреть окно.
Чубиков. Надо будет отправить труп в морг, на экспертизу…
Появляется Псеков.
Псеков. Трупа нет, господа…
Кузьмич. Как это… нет?..
Чубиков. Куда он делся?..
Дюковский. А вонище?..
Псеков. Это кот Мурзик застрял в подвале и сдох…
Кузьмич. Надо же…
Чубиков. Это… это же меняет весь ход следствия!..
Дюковский снова принимается за осмотр.
Дюковский. На полу ничего особенного не заметно. Ни пятен, ни царапин.
Поднимается с обгоревшей спичинкой в руке, подносит руку со спичкой к свету.
Дюковский. Сенсация!
Чубиков. Что там у тебя?
Дюковский. Вот она! Эта спичка может служить уликой…
Чубиков. Ах… замолчите, пожалуйста! (Машет рукой и отворачивается.) Лезете со своей спичкой!
Кузьмич. А ведь и вправду, Николай Ермолаич, откуда эта спичка тут?
Чубиков. Да мало ли что… Может, свет отключили…
Дюковский. А может, и не включали, свет-то, не успели ещё… Да и коробки спичек-то нет…
Псеков. Да и Марк Иванович никогда спичками не пользовался.
Дюковский. У меня дома целая коллекция спичек – хобби у меня. Так вот, спичка эта времён СССР, коллекционная!
Чубиков. Ну, разошёлся, Шерлок Холмс! Не терплю горячих голов! Чем спички искать, вы бы лучше постель осмотрели!
Дюковский прячет спичку в портфель и начинает осматривать постель, перебирая и обнюхивая то одно, то другое.
Дюковский. Ни кровяных, ни каких-либо других пятен… Свежих разрывов тоже нет. На подушке следы зубов. Общий вид постели даёт право думать, что на ней происходила борьба.
Чубиков. Без вас знаю, что борьба! Вас не о борьбе спрашивают. Борец нашёлся, дери тебя за ногу! Чем борьбу-то искать, вы бы лучше…
Дюковский (прерывает). Одна туфля здесь, другого же нет налицо.
Чубиков (хмуро глянув на него). Ну, так что же?
Дюковский. А то, что его задушили, когда он зашёл в дом и разувался, не включая свет. Одну туфлю он снял, а другую, видимо, не успел…
Чубиков. Понёс!.. И почём вы знаете, что его задушили?
Дюковский (хватая и протягивая подушку). На подушке следы зубов. Сама подушка сильно помята и (мерит шагами от окна до постели) отброшена от кровати на пять с половиной метра.
Чубиков. Толкует, пустомеля! Вы бы лучше в саду посмотрели, чем здесь рыться… Это я и без вас сделаю.
Дюковский. Точно! Вовремя сказано. (Быстро уходит и через некоторое время появляется с другой стороны окна и обращается к Псекову.)
Дюковский. Носил ли Кляузов джинсы?
Псеков. Разве лишь иногда, и то исключительно чёрные… А это зачем?
Дюковский. Отлично! Они, значит, были в синих… (Снова исчезает.)
Появляются начальник полиции Свистаковский и доктор Тютюев. Свистаковский здоровается со всеми за руку. Тютюев не смотрит ни на кого и молча садится на стул, ближе к окну.
Чубиков. Вот-с, Деньга Хватаевич, проводим следствие по убийству Марка Ивановича.
Свистаковский. Труп обнаружили?
Чубиков. Нет… трупа пока нет… Но найдём, обязательно найдём… И убийц найдём – это вопрос времени…
Свистаковский (протирая платочком вспотевший лоб). Да-да, не сомневаюсь… А что украли? Много унесли?
Псеков. Нет, ваше высокоблагородие, вроде бы ничего не пропало…
Свистаковский. Стало быть, убили не из-за денег…
Чубиков. Тут вопросов много, будем раскрывать всё поэтапно…
Свистаковский. А… ясно, ясно…
Тютюев. А на Западе снова взбудоражились! Теперь, понимаете ли, за Беларусь взялись. Что им нужно, не понимаю! (Вздыхает.) Ах, Америка, Америка! Твои это дела! Где рука США – там разруха и смерть…
Все с удивлением смотрят на Тютюева. В окне снова появляется Дюковский. В руках у него туфля, а на пальце иссохшая кровь.
Дюковский (гордо, победно смотрит на Чубикова). Вот и вторая туфля, нашёл в кустах сирены. А ещё… (выставляя на показ свой палец, со следами давно высохшей крови) на траве там кровь… Кровь, господа!.. Это давнишняя кровь! Стало быть, неделю назад и убивали…
Тютюев встаёт и подходит к окну, одевает очки и смотрит на палец Дюковского. Сняв очки, переводит взгляд на Свистаковского.
Тютюев. Да, кровь!
Чубиков с ухмылкой, язвительно смотрит на Дюковского.
Чубиков. Значит, не задушен, коли кровь!
Дюковский. В спальне его задушили, здесь же, боясь, чтобы он не ожил да не нашумел, его ударили чем-то острым. Пятно крови показывает, что лежал он там относительно долго, пока думали, как и на чём вынести его из сада. Происходило всё глубокой ночью, когда все спали без задних ног.
Чубиков. Ну, а туфля?
Дюковский. Эта туфля ещё более подтверждает мою мысль, что его убили, когда он снимал перед сном туфли.
Чубиков (усмехается). Сообразительность, посмотришь! Так и режет, так и режет! (Хмурится.) И когда вы отучитесь лезть со своими рассуждениями?
Свистаковский. И всё же, одно не могу понять: за что его убили? Кому дорогу перешёл? Он же ни с кем не скандалил, добрейшей души был человек…
Чубиков. Часы, деньги и прочее… всё цело. Даже телефон дорогущий не взяли! Как дважды два четыре, убийство совершено не с корыстными целями.
Дюковский. Совершено человеком интеллигентным.
Чубиков (с иронией). Из чего же это вы заключаете, Шерлок Холмс нашего времени?
Дюковский приводит свои доводы, инсценируя, как всё было.
Дюковский. К моим услугам спичка – советская спичка! Бедняк не стал бы покупать коллекционные спички! Видимо, домой Кляузов вернулся поздно ночью. Но успел он снять только одну туфлю – на него напали, свалили и задушили. Их было несколько, минимум трое: двое держали, а третий душил. Кляузов был силён, это мы знаем, и убийцы знали…
Чубиков снова ухмыляется.
Чубиков. К чему могла послужить ему его сила, ежели он, положим, будучи мертвецки пьян, спал?
Дюковский. Как же так, если одна туфля здесь, другая – там?
Чубиков. Нечего выдумывать!
Проявляется Ефрем со старинным самоваром в руках. Ставит самовар на стол. Дюковский снова исчезает.
Ефрем. Чаю, господа!
Кузьмич. Ах, Марк Иванович, ах, дорогой, какую трудную задачу ты всем нам задал…
Свистаковский. Убит – однозначно, но, кем и где труп… – вот загадка.
Ефрем. А по моему понятию, ваше высочество, пакость эту самую сделал никто другой, как Николашка.
Псеков (вздохнув). Весьма возможно.
Свистаковский. А кто этот Николашка? Я где-то уже слышал это имя…
Псеков. Кляузов его с улицы подобрал, одел, обогрел, комнату ему выделил, человеком, можно сказать, сделал.
Ефрем. Говорят, что этот Николашка оказал Кляузову какую-ту услугу.
Чубиков. И какую же он ему оказал услугу?
Ефрем. Этого не могу знать… А может, болтают просто… Нашему брату дай только поболтать, такого насочиняют…
Псеков. Это да, сочинять все мастера.
Свистаковский. Ну что вы тут раскудахтались? Кто будет чай наливать?
Ефрем. Да-да, простите великодушно…
Ефрем и Псеков накрывают стол и наливают всем чаю.
Свистаковский. Ах! Ну и дела! Как будто снова в девяностые вернулись, нет покоя, даже позавтракать не успел… Так что, чай сейчас очень кстати. (С аппетитом принимается за еду.) Вчера в сауну ходил с чиновниками из области, угощал их, сами понимаете…
Появляется Дюковский, проходит в комнату и садится за стол.
Дюковский. Вы подозреваете Николашку?
Ефрем. Кому другому, как не ему? Разбойник, пьяница и распутник такой, что и не приведи царица небесная! Он юлой вокруг барина крутился, постель ему стелил, туфли подносил… Кому же, как не ему? А как-то в кабаке, похвалялся шельма, что убьёт Кляузова. Из-за Акульки вышло, из-за бабы…
Псеков. А действительно, из-за Акульки можно осерчать…
Свистаковский (продолжая есть, рассуждает вслух). Акулька?.. Уж не та ли самая, что нас вчера в сауне обслуживала?.. Да, баба – огонь… Неплохо бы закрепить её за собой.
Ефрем. Как-то раз Кляузов Акульку к себе приблизил, пировал с ней…
Дюковский. С Акулькой?.. Надо же…
Ефрем. Марк Иваныч делал всё, что ему вздумается, кто приглянулся – того и звал… Мог себе позволить.
Псеков. Может, между ними ничего и не было, но…
Ефрем. Этого не знаю, я свечку не держал. Но Николашка осерчал после той ночи… (Усмехается.) На кухне пьяный валяется теперь. Плачет… Врёт, что хозяина жалко…
Кузьмич. Ах, бабы, бабы, сколько бед от них!
Чубиков. Нет, Кузьмич, беда не от баб, беда в том, сколько бы их ни было – нам всё мало… Вот в чём беда наша – не насытимся никак, не нагуляемся…
Свистаковский. Нам всего мало – и баб, и денег, и выпивки… Напьёмся, стоять не можем – мало…
Дюковский (смеётся). Это да, дома жена, красавица, а глаза – смотрят на чужую… А ведь и Акулька всем нравилась, все её любили…
Тютюев роняет голову на подоконник и храпит. Наступает пауза. Все смотрят на Тютюева.
Свистаковский. Я всё боялся, как бы не вздремнуть, но нет, выдержал, а вот медицина слабой оказалась, сдалась… Пожалуй, придётся отвезти его домой. С вашего позволения, господа.
Дюковский (отдавая Свистаковскому свёрток). Здесь нити от брюк и кровь на анализ.
Свистаковский прячет свёрток в карман, встаёт из-за стола, будит Тютюева и уходит с ним.
Чубиков. Ефрем, не сходили бы вы за Николашкой…
Ефрем. Да, конечно, сейчас приведём.
Ефрем уходит и через некоторое время возвращается вместе с Николашкой. Николашка пьян и еле держится на ногах, лицо заплаканное. Проходит в комнату и, шатаясь, а иногда падая, кланяется всем в ноги. Чубиков останавливает его.
Чубиков. Где хозяин твой, где Марк Иванович?
Николашка. Убили, начальник. (Плачет.)
Дюковский. Ну-ну, не надо…
Ефрем. Крокодиловы слёзы…
Чубиков. Знаем, что убили. А где он теперь? Тело-то где его?
Николашка (вытирая рукавом заплаканное лицо). Сказывают, в окно вытащили и в саду закопали.
Чубиков. Гм!.. О результатах следствия уже известно на кухне… Скверно. Любезный, где ты был, когда убили Кляузова? В воскресенье, то есть?
Дюковский. В ночь на понедельник?
Николашка, подняв голову и вытянув шею, смотрит вверх, по сторонам, думает. Глупо таращится на Чубикова.
Николашка. Не могу знать, не припомню никак… (Плачет.) Был выпимши и не помню.
Дюковский усмехается, потирая руки.
Дюковский (громко). Алиби, господа! (Смеётся.)
Чубиков (с осуждением глянув на Дюковского. Николашке.) Такс-с. Ну, а отчего это у Кляузова под окном кровь?
Николашка снова вытирает лицо рукавом рубахи, вертит шеей, изучая потолок.
Дюковский. Да думай ты скорее! Так и день пройдёт…
Ефрем. Ах, как бы дыру на потолке не просверлил, глазами своими… (В сторону.) И чем он хозяину приглянулся, никогда не пойму…
Николашка (устав думать). Не помню, начальник, хоть убей, не помню…
Чубиков. А ты вспомни, голубчик, напряги мозги свои куриные!
И вдруг Николашка улыбается, разинув рот до ушей.
Николашка. Вспомнил, начальник! Да кровь эта – пустяки! Курицу я резал. А она, возьми да и вырвись из рук, возьми да побеги по саду… (Смеётся.) Без головы, слепая… Курица же…
Все смеются.
Николашка (с улыбкой, довольно и весело смотрит на всех). От этого самого и кровь.
Ефрем. Да-да, господа, есть такое, Николашка каждый вечер режет кур – и в разных местах. Но, чтобы курица без головы бегала по саду, я не видел…
Дюковский. Алиби. (Усмехается.) Какое дурацкое алиби!
Чубиков. С Акулькой знавался?
Николашка. Был грех.
Чубиков. А Кляузов у тебя сманил её, да?
Николашка. Никак нет. У меня Акульку отбили вот они, господа эти (глазами показывает на Псекова), а у Ивана Михайлыча отбил Кляузов Марк Иваныч. Так дело было.
Чубиков подозрительно смотрит на Псекова. Псеков смущается и чешет глаз. Кузьмич отворачивается в сторону, носовым платочком вытирая лицо.
Дюковский (Николашке). Ступай, свободен. Но за пределы усадьбы, пока идёт следствие, ни шагу.
Николашка. Да-да, я понимаю… и куда мне идти… (Кланяясь, уходит.)
Чубиков (продолжая в упор смотреть на Псекова). А теперь, позвольте вам задать один вопрос, господин Псеков.
Псеков кивает головой.
Чубиков. Вы, конечно, были в воскресенье на понедельник здесь?
Псеков. Да, в десять часов ночи я ужинал с Марком Иванычем.
Чубиков. А потом?
Псеков. Потом… (Встаёт из-за стола, мнёт пальцы и не находит себе места.) Потом… Право не помню… (Снова садится за стол, вытирает платочком вдруг вспотевший лоб.)
Дюковский с подозрением смотрит на него и подходит к нему вплотную.
Дюковский. Постойте… Постойте, погодите… (Смотрит на носовой платок Псекова и осторожно, двумя пальцами, забирает у него платок.) Позвольте заметить, господа. Это – платок Псекова, и вы все свидетели, что он только что достал его из кармана своих брюк, а этот (достаёт такой же платок из своей папки) я нашёл на месте преступления…
Чубиков. И что вы скажете на это, господин Псеков?
Псеков. Я… я право не помню, чтобы я терял платок… (Небольшая пауза.) Чего вы на меня так смотрите? Точно я убил!
Чубиков. Так, что же вы делали после ужина?
Псеков (растерянно смотрит на всех. Бормочет.) Я много выпил тогда… Не помню, где и когда уснул…
Чубиков. Где вы проснулись?
Псеков. Проснулся я в кухне… (Смотрит на Ефрема.) Все могут подтвердить. (Ефрем кивает головой.) Как я попал на кухню, не знаю…
Чубиков. Вы не волнуйтесь, не волнуйтесь… Акулину вы знали?
Псеков (жалко улыбается). Ничего нет тут особенного… Кто тут Акульку не знает, все к ней женихаются…
Чубиков. От вас она перешла к Кляузову, так?
Псеков. Да… (Смотрит на Ефрема.) Ефрем, подай на стол ещё конфет.
Пауза. Все продолжают смотреть на Псекова, пока снова не заговорил Чубиков. Все оборачиваются к нему.
Чубиков. Нужно будет сходить к сестре покойного и поговорить с Марьей Ивановной. Не даст ли она нам каких-либо указаний.
КОНЕЦ ПЕРВОГО АКТА
АКТ ВТОРОЙ
Сцена первая
Усадьба Марьи Ивановны. Марья стоит у окна и смотрит во двор. Вдруг шарахается от окна, прячется за шторы, крестится. Снова, осторожно, прячась за шторы, выглядывает в окно.
Марья. Господи помилуй… Почему тут полиция?.. Что им надо?.. Господи!..
Подходит к иконам и, становясь на колени, усердно молится. Появляются Чубиков и Дюковский, ждут пока помолится, но долго не выдерживают.
Чубиков (кашлянув). Ну, хватит, хватит, Марья Ивановна, все грехи всё равно не отмолоть.
Марья Ивановна меняется в лице, бледнеет, но продолжает молиться.
Дюковский. Великодушно простите нас, что нарушаем ваш молитвенный настрой, но… служба, служба, сами понимаете.
Чубиков. Мы к вам с просьбой. Вы, конечно, уже слышали… Существует подозрение, что ваш братец, некоторым образом, убит. Божья воля, знаете ли… Смерти не миновать никому, ни президенту, ни простому человеку, и даже всем святым… Не можете ли вы помочь нам каким-либо указанием, разъяснением…
Марья Ивановна оборачивается к ним ещё более взволновавшись, нервно закрывая лицо руками.
Марья. Ах, не спрашивайте меня! Ничего не могу я вам сказать! Ничего! Умоляю вас! Я –ничего… (Плачет.) Что я могу? Ах, нет, нет… ни слова про брата! (Вскочив на ноги.) Умирать буду, не скажу! (В слезах убегает.)
Чубиков и Дюковский, пожимая плечи и кривя губы, странно переглядываются.
Чубиков. М-да…
Дюковский подходит к иконам, что-то берёт и прячет в карман, поворачивается к Чубикову.
Дюковский (ещё раз посмотрев по сторонам). Пожалуй, нам тут делать больше нечего.
Чубиков. У кого бы остановиться, может, у Псекова?
Дюковский. Зачем у Псекова, у Кляузова переночуем – и выпить найдётся, и покушать. А если что, все они там под рукой.
Чубиков (почесав голову). Умно, однако. Так и сделаем.
Сцена вторая
Комната Кляузова. В комнату входят Чубиков и Дюковский. Чубиков устало валится на кровать, Дюковский то садится за стол, то встаёт и нервно мерит шагами комнату, продолжая рассуждать.
Дюковский. Чёртова баба! Знает же всё – на лице написано… Скрывает! Постойте же, черти! Всё разберём!
Чубиков (садится и подозрительно смотрит на Дюковского). Ты думаешь… что она причастна к делу?
Дюковский задумывается и не сразу отвечает.
Дюковский. То, что здесь замешан и Николашка – однозначно, и Псеков – да, тут сомнений нет, но… (Пауза, снова задумался.)
Чубиков. Что?..
Дюковский (посмотрев на Чубикова в упор). Главное лицо в этом деле Марья Ивановна!
Чубиков (удивлённо). Ты… вы это серьёзно?.. (Смеётся.) Мели, Емеля, твоя неделя. Эх, вы, горячка! Соску бы вам сосать, а не дела разбирать!
Дюковский (с обидой). Обижаете, Николай Ермолаич, обижаете… Зачем вы так? Я всё уже вычислил, и всё сходится.
Чубиков. Да, как дважды два? (Усмехается.) Эх, вы, молодо-зелено…
Дюковский. Не спешите… не спешите с выводами, послушайте… Тут же целая психология вырисовывается, психотренинг, так сказать…
Чубиков. Ну-ну, валяйте. (Машет рукой.)
Дюковский. У Николашки была причина – Акулька, любовь… Что он, мерзавец, сгорает страстью – несомненно!
Чубиков. Вы тоже за Акулькой ухаживали, — значит и вы участник в этом деле? Так выходит?
Дюковский (хитро улыбнувшись). У вас тоже Акулька месяц в кухарках жила… (Небольшая пауза.) Дело не в бабе. Дело в подленьком, гаденьком, скверненьком чувстве… Самолюбие, видите ли… Мстить захотелось. К тому же ему могли предложить деньги…
Чубиков. Деньги?.. Кто?
Дюковский. Да хоть Псеков! А может… может, Марья Ивановна…
Чубиков. Мне что-то не очень верится, что такой мямля, как Николашка, мог убить. К тому же, я очень сомневаюсь, что мог убить и Псеков.
Дюковский. Да, верю… верю вам! Такие, как Николашка не могут душить – они только топором, обухом… А Псеков робок, конфузлив и, вообще, трус. Душил кто-то третий…
Чубиков. Но кто – кто он, третий?
Дюковский (думает, протирая лоб. И вдруг улыбается.) Эврика! (Ударяет ладонью об свой лоб.) Как мне это раньше в голову не пришло… Знаете кто третий?
Чубиков. Ну… не тяни! Итак кишки слипаются, уже давно время ужинать…
Дюковский. Женщина! Да, женщина!.. (Хитро прищурившись.) Марья Ивановна!
Чубиков (без внимания, покинув кровать, садится за стол). Что Марья Ивановна?
Дюковский. Душила Марья Ивановна!
Чубиков. Что-о?.. (Давится слюной, Дюковский стучит по спине.)
Чубиков держится за грудь и дышит, разинув рот.
Дюковский. Николашка и Псеков держали, а душила Марья Ивановна. Вот как было! Вы… вы не видели, какие у неё руки – сильные, мужские! Да и сама она, не баба — богатырь! Ни в чём бы брату не уступила… Покойного, теперь…
Чубиков всё ещё в шоке и смотрит на Дюковского с широко раскрытыми глазами.
Чубиков. Вы… вы не тово? Голова у вас… не тово? Не ку-ку и, не болит?
Дюковский. Хорошо, пусть я сошёл с ума! Но… чем вы объясните её смущение, её нежелание давать показания? Ладно, и это пустяки. Так вспомните про их отношения! Она ненавидела своего брата! Всё… всё ему досталось от отца… Он один из богатых людей России! Вот где гнездится ненависть!
Чубиков. По её усадьбе и по тому, как она живёт, не скажешь, что её обделили…
Дюковский. Да! Да! Но всё это мелочи перед его владениями… Вы не думали о том?
Чубиков. Отстаньте, пожалуйста! Не мелите чушь!
Дюковский. Нет, человек не так прост, как нам кажется… И, чем он богаче – тем жаднее. Жадность… жадность губит человека! Ненасытность! Ещё… ещё… ещё!.. Итак, до бесконечности, пока кто-то не положит конец этому.
Чубиков. Кто-то – человек или Бог?
Дюковский. В данном случае, явно тут заговор этой тройки.
Дюковский продолжает философствовать.
Дюковский. Каждый думает, что смерть его не коснётся, и ведёт себя так, будто вечно жить собрался. Но в один день, совсем нежданно, смерть настигает и его. И бац – нет человека, и это – в самом расцвете жизни, когда жить бы да жить. (Вздыхает.) Эх, Марк Иваныч, где теперь твои миллиарды…
Чубиков. Думаете, что всё-таки убили из-за денег?
Дюковский. Нет, не из-за денег – из-за зависти! Гордыня и зависть – вот в чём… вот где червь затаился!
Чубиков. Ну, хорошо, допустим… Но почему вы так уверены, что это именно Марья Ивановна – где факты, какой аргумент?.. На каком основании, в конце концов?!
Дюковский хитро улыбается, победоносно вынимает из кармана коробку спичек и показывает её Чубикову.
Дюковский (гордо). Вот!
Чубиков. Что это? Спички?..
Дюковский. Да, спички. (Находит в портфеле сгоревшую спичинку и протягивает.) А это – спичинка, что мы ещё утром нашли тут, на месте преступления.
Дюковский открывает коробку спичек и аккуратно убирает туда сгоревшую спичинку.
Дюковский. Видите, эта спичинка из такой же коробки, а в данном случае – именно из этой…
Чубиков. Да?.. Вы в этом уверены?
Дюковский. Как пить дать!
Чубиков. Но… где вы взяли эту коробку спичек?..
Дюковский (хитро улыбается). Не догадываетесь?..
Чубиков. Украли у Марьи Ивановны?!
Дюковский. Не украл – конфисковал, как вещественное доказательство.
Чубиков. Ну, Лев Ильич, ну вы даёте…
Дюковский. О, вы не знаете этих старых дев! На что они способны… Прочитайте-ка Достоевского! А что пишут Лесков, Печерский!.. Она и она, хоть зарежьте! Она душила! О, ехидная старая дева! Разве не затем стояла она у икон, когда мы вошли, чтобы отвести нам глаза? Это метод всех преступников-новичков.
Чубиков. Ну… как знаете…
Дюковский падает перед Чубиковым на колени и целует ему руку.
Дюковский. Голубчик, Николай Ермолаич! Родной мой! Отдайте мне это дело! Дайте мне лично довести его до конца! Милый мой! Я начал – я и до конца доведу!
Чубиков вертит головой и хмурится.
Чубиков. Мы и сами умеем трудные дела разбирать. А ваше дело не лезть, куда не следует. Пишите себе под диктовку, когда вам диктуют, — вот ваше дело!
Дюковский краснеет и смущается. Резко вскочив, убегает, хлопнув дверь. Чубиков смотрит ему вслед и смеётся.
Чубиков. Умница, однако, шельма! Надо будет как-то вместе с руководством пригласить его в сауну и свести с хорошенькой красавицей… (Хохочет.)
Сцена третья
Там же: Чубиков и Дюковский. Появляется пастушок Данила и, переминаясь с ноги на ногу, глупо улыбается. Снимает шапку и кланяется. Чубиков и Дюковский в недоумении смотрят на него.
Чубиков. Кто такой?
Данила. Данила я, пастух.
Дюковский. И что… чего пришёл-то?
Чубиков. Корову что ли украли? Так это не к нам…
Данила. Не-е… (Мнёт в руках шапку.) Я… я по делу, показания дать, вот…
Чубиков. По какому делу?
Данила. Ну, это… по делу Кляузова…
Чубиков (оживлённо). Ну-ну…
Дюковский встаёт, подходит к Даниле, осторожно берёт его за руку, проводит к столу и сажает на стул. Данила оборачивается на Дюковского, потом смотрит на Чубикова, моргает глазами.
Данила. Так вот, я… (Мнётся.) Был я выпимши, до полуночи у кумы просидел. Идучи домой, спьяна полез в реку купаться. Купаюсь я… (выпучив глаза, громко, Чубиков и Дюковский аж вздрагивают) глядь! Идут два человека и что-то чёрное несут! Мне страшно стало. И я от страха как гаркну: тю!.. Они испужались и как дали стрекоча!.. По огородам, как свиньи, ломая всё! (Крестится.) Побей меня Бог, коли то не труп Кляузова волокли!
Дюковский что-то бормочет и нервно мерит шагами кабинет.
Дюковский. Я же говорил… говорил, что они вдвоём… говорил…
Чубиков встаёт, берёт Данилу за руку и провожает.
Чубиков. Ты иди… иди домой. И никому ни слова. Ты нам очень помог!
Данила (глупо улыбается). Да?..
Чубиков. Да-да…
Данила уходит.
Чубиков. Немедля вели арестовать Николашку и везти в тюрьму. А потом мы наведаемся и до Псекова.
Быстро уходят.
Сцена четвёртая
У Псекова. Чубиков (смотрит бумаги), Дюковский, Кузьмич, Ефрем и сам Псеков.
Кузьмич. Говорят, Николашку арестовали…
Чубиков (подняв голову и глянув на Кузьмича). Да, арестовали…
Дюковский (посмотрев на Псекова и усмехнувшись). И сидеть ему – не отсидеться…
Псеков. А что… что вы на меня так смотрите, подозрительно?..
Чубиков. Господин Псеков, может… может, вы каким-то образом имели доступ к деньгам покойного?
Псеков. Что?.. (Странно смотрит на всех.) Да… да вы что?.. Кто я такой?..
Дюковский. Нам известно, что вы знаете больше, нежели рассказываете нам…
Чубиков. Мы ждём, Иван Михайлыч, рассказывайте… рассказывайте всё, что знаете… Это в ваших же интересах, понимаете ли…
Псеков. А что… что рассказывать?.. (Дрожащими руками наливает воду и залпом опустошает стакан.)
Чубиков. Всё, каждую мелочь…
Дюковский. Если хотите знать, истина рождается в мелочах… Да, да, господа! (Гордо вскидывает голову.)
Псеков. Да, случалось… он иногда откровенничал, когда сильно пьяный бывал…
Чубиков. Ну, рассказывайте, мы слушаем.
Псеков. Так это же по пьяному делу, тет-а-тет…
Дюковский бьют кулаком по столу, Псеков вздрагивает.
Дюковский. Рассказывай!.. Рассказывайте! У следствия мелочей не бывает, нас интересует малейшая деталь, любой писк!
Псеков (поперхнувшись, проглотив слюну). Он это… о себе рассказывал, как миллиардером стал… Говорил, что счастье не в богатстве, а в любви, в семье… И, что за такое счастье он бы всё отдал… Но… это же дело душевное, так сказать, личное… При чём тут это – и убийство!..
Дюковский. Вы не понимаете?
Псеков. Н-нет…
Чубиков. Он у вас Акульку отнял…
Псеков. И что?.. Не убивать же из-за этого?..
Дюковский. Не скажите… А зависть?.. Зависть, что он может позволить себе всё, а вы – нет…
Псеков. Да я… я никогда и не завидовал. Я только радовался, что работаю у него…
Дюковский. А!.. У него, значит, а не на него!..
Псеков. Да что вы…ей богу… за каждое слово цепляетесь…
Чубиков. Работа у нас такая.
Дюковский. Мы знаем больше, чем вы хотите нам рассказать… Зачем вы скрываете от нас правду?
Псеков (платочком вытирая вспотевший лоб). Ка… какую правду?..
Чубиков. Как Кляузов, будучи ещё таким молодым, стал хозяином комбината, капитал которого оценивается триллионами – хотите сказать, что вы не знали о такой информации?
Псеков. Нет, я… я знал, он рассказывал мне, но…
Дюковский. А что же вы нам не рассказываете о том?
Чубиков. Рассказывайте, Псеков.
Псеков. Когда началась прихватизация…
Чубиков. Приватизация.
Псеков. А?.. Да, наверное… Так вот, отец Марка Иван Кляузов был директором этого комбината. И вот, за сто тысяч долларов ему удалось выкупить этот комбинат и стать его полноценным хозяином. Но надо было ещё и отстоять комбинат от всяких бандитов и мерзавцев, нечистых на руку. В общем, в этой схватке здоровье Кляузова-старшего было подорвано и, несколько лет тому назад, он передал комбинат Кляузову-младшему. Но каждое лето Марк Иванович проводит в родном поместье, где всё знакомо ему с детства. Вот и всё, что я знаю.
Дюковский (смотрит на Псекова и довольно улыбается). А в случае его смерти полноценным хозяином всего могли бы стать вы – не так ли?
Псеков удивлён и взволнован. Он меняется в лице, мнёт пальцы и странно смотрит на всех.
Псеков. Но… откуда вам это известно?.. Мы же вдвоём были… только вдвоём… мы много выпили… Я… я даже не помню, куда дел эту бумагу… Честное слово! Богом клянусь!
Чубиков. Ну-ну-ну… Зачем же так, Богом сразу клясться?..
Дюковский. Думаете, мы вам поверим?
Псеков. Я это как шутку принял… как знак уважения, и только… Да я и мысль не мог допустить! Как можно?..
Дюковский. Да? А бумагу, однако, сохранили…
Псеков. Я… я не знаю… Я припоминаю, что он написал такое… Может, даже сам её читал, но, куда этот лист делся, не знаю даже, ей богу не знаю…
Дюковский улыбается и, найдя в портфеле у себя сложенный лист бумаги, раскрывает и показывает её всем.
Дюковский. Уж, не этот ли лист бумаги?
Псеков (пауза). Что?.. Вы рылись в моих вещах?.. Это… это же преступление…
Дюковский. Всё в интересах следствия.
Чубиков. Да, разрешается.
Дюковский. Вот, полюбуйтесь, господа, уж, не является ли такой документ основанием для убийства?
Псеков. Что?.. Вы это серьёзно?.. вы полагаете, что я мог бы убить?.. Убить Марка Иваныча – кормильца своего?.. Да что вы, господа… это… это же сумасшествие какое!..
Псеков смотрит, ищет поддержки. Ефрем отходит к окну. Кузьмич отворачивается в сторону. Чубиков и Дюковский победно ухмыляются. Псеков устало, разом обмякнув и теряя силы, валится на стул.
Псеков. Да не убивал я!.. Не убивал!.. Как можно, как?.. Подумать страшно…
Псеков роняет голову на стол и рыдает, вздрагивая всем телом.
Чубиков. Да будет вам, довольно…
Дюковский. Не старайтесь давить на наши чувства. Чувства – это последнее в делах следствия.
Чубиков. Вас же никто пока к стенке не ставит… Над вами будет суд – суд всё и решит.
Дюковский. Хотя, скажу вам по секрету, шансы ваши равны нулю. Мужайтесь!
Псеков. Вы думаете, я смерти испугался?.. Н-нет, нет… Я позора… позора боюсь!.. У меня невеста – что она подумает… Какой ужас!
Чубиков. Хотите сбить нас с толку? Ничего не выйдет. Вашу участь может смягчить только одно: добровольное, чистосердечное признание во всём.
Дюковский. Пишите! Кто инициатор? Кто душил? Куда дели труп?
Псеков. Почему… почему вы не верите мне?.. Ефрем, скажи им хоть ты, что это не я… Кузьмич!.. Ну что вы, господа?! Я не убивал! Даже мысли такой не было – даже подумать о таком мне страшно, чтобы Марка Иваныча… Да как же так, господа… (Чубикову.) У меня даже с бумагами всё в порядке – копейка к копейке… Могу показать.
Хочет встать. Чубиков и Дюковский тут же вскакивают, хватают его за руки и возвращают на место.
Чубиков. Ну-ну, сидеть!..
Дюковский. Господин Псеков, мы вынуждены вас арестовать и до суда держать под замком, так как располагаем для этой меры всей необходимой информацией.
Псеков. Я… я буду под домашним арестом!
Чубиков. Увы, нет… Вас отвезут в тюрьму, где уже с утра находится и другой соучастник – Николашка.
Псеков. Что?.. В тюрьму?.. За что?.. Нет, я не пойду… я не хочу в тюрьму!.. Я не согласен!..
Псеков нервно вскакивает с места, Чубиков и Дюковский снова, резко хватают его за руки.
Чубиков. Тихо-тихо, не усугубляйте своё положение сопротивлением власти.
Дюковский. Раньше думать надо было.
Псеков бессильно опускается на место и умоляет слабым голосом.
Псеков. Я… я не убегу… я и не собирался – куда же мне… Только, прошу вас… умоляю, оставьте меня дома… (Почти плачет.) Завтра… ко мне невеста должна приехать… (Плачет.) Я… я же свободный человек, никто же ещё не осудил меня… Имею право!
Дюковский. Нет у вас больше прав. (Показывая тот же лист бумаги, подписанный Кляузовым.) Вот ваш приговор. Улик у нас много: платок, коньяк, джинсы, Акулька…
Чубиков. Свободу любят все! Поэтому, как сказано: не убий, не воруй…
Дюковский. Не прелюбодействуй…
Чубиков (тихо, наступая Дюковскому на ногу). Цыц!..
Псеков снова роняет голову на стол и безутешно рыдает.
Чубиков. Да не волнуйтесь вы так! Не вы первый – не вы последний…
Дюковский. А где Акулька?
Псеков не реагирует.
Чубиков (посмотрев на Дюковского). А зачем тебе Акулька?
Дюковский. Хотел допросить. Искал всюду, нигде её нет. Может они… её тоже убили?
Чубиков (тянет его за рукав). С Акулькой порядок… (Шумно вздохнув.) Я её Свистаковскому поручил – работает она…
Дюковский (посмотрев на Чубикова). А-а, вот оно что… Ясно. А я-то, грешным делом, подумал, что и она может быть убита… Ведь, исчезла, будто в воду канула. Слава Господу, что жива.
Чубиков. Нам бы с одним делом разобраться… (Кузьмичу.) Вы это, вместе с Ефремом охраняйте арестованного, пока приедут за ним, а мы отправимся по следам третьего соучастника. (Дюковскому.) Ну, пошли, психолог.
Дюковский. Да, идём. (Берёт со стола конфеты и набирает ими карманы.)
Чубиков. Это ещё зачем?
Дюковский. Что добру зря пропадать. Думаю, Псеков сюда вернётся уже не скоро… (В сторону.) Если вообще вернётся.
Сцена пятая
Прошла неделя. Кабинет следователя Чубикова. Он сидит за столом и перелистывает «кляузовское» дело. Дюковский беспокойно шагает из угла в угол.
Дюковский. Вы убеждены в виновности Николашки и Псекова. Отчего же вы не хотите убедиться в виновности Марьи Ивановны?
Чубиков (подняв голову). Я не говорю, что не убеждён. Я убеждён, но не верится как-то… Улик настоящих нет, а всё какая-то философия… Фанатизм, то да сё…
Дюковский (подойдя к нему ближе). А её поведение?.. А спички?! Спички вам не улика?..
Чубиков. Да будет вам! Что вы на этих спичках зациклились? Прям, как мальчишка, ей богу: спички… спички!
Дюковский. Да, спички! Разве этого мало? Да моя бы воля, я бы из-за одних этих спичек задержал бы её!
Чубиков. Да бросьте вы! Такие спички любой мог бы купить!
Дюковский. Любой? Одну коробку за двести рублей?! Когда за десять рублей можно купить целую упаковку?..
Чубиков. Пожалуйста! Оставьте свой фанатизм! И философию эту! У меня твои спички вот здесь сидят! (Проводит рукой по горло.)
Дюковский. А… вам непременно подавай топор, окровавленные простыни!.. Так я же вам докажу! Докажу, что значит психическая сторона дела! Быть вашей Марье Ивановне в Сибири!
Чубиков (смеётся). В этом вы правы! Тут я согласен. Кто же теперь, как не она, возглавит комбинат…
Дюковский. А, всё шутите… всё смеётесь!.. Ничего, я докажу! Дайте мне только поездить.
Чубиков. О чём это вы?
Дюковский. Всё о том же, Николай Ермолаич, о спичках. Я уверен, что здесь и кроется тайна.
Чубиков (смотрит на часы). Ну, ладно, садитесь… Давайте допрос делать.
Дюковский садится за стол и берёт в руки бумаги.
Чубиков. Ввести Николая Тетехова!
Приводят Николашку – он дрожит и растерян.
Чубиков (смотрит на бумаги, на Тетехова). Тетехов! В 2009 году вы судились за кражу и были приговорены к тюремному заключению. В 2011 году вы вторично судились за кражу и вторично попали в тюрьму… Нам всё известно…
Николашка (удивлён, встревожен и напуган). Да… Чёрт попутал… Но… я завязал… Я слово дал… (Плачет, а вскоре начинает рыдать в истерике и всхлипывать.) Я… я не могу… не могу… го-го-говорить…
Чубиков. Уведите и дайте умыться… Ввести Псекова.
Уводят Тетехова и приводят Псекова.
Чубиков. Надеемся, что сегодня вы не станете лгать, как в те разы. Во все эти дни вы отрицали своё участие в убийстве Кляузова, несмотря на все улики против вас. Это неразумно. Сознание в преступлении облегчает вину. Мы сегодня предъявляем вам ещё один шанс сознаться в этом и рассказать всё, как было. Завтра у вас этого права уже не будет.
Псеков (отрешённо, тихо). Ничего я не знаю… И улик ваших не знаю.
Дюковский. Напрасно! Ну, так я расскажу вам, как было дело.
Псеков. О, Господи!
Дюковский (подходит к Псекову и смотрит ему в лицо). В воскресенье вечером вы сидели в спальне Кляузова и спаивали его, смешивая водку и пиво. Вам прислуживал Николашка. В первом часу ночи Клязова потянуло в сон и он начал снимать туфли. И тут, вы с Николашкой нападаете на него, валите его на постель и держите его, крепко в него вцепившись. В это время в спальне появилась известная вам женщина в чёрном платье, которая раньше договорилась с вами о роли каждого в этом преступном деле. Чтобы лучше ориентироваться во тьме, она зажгла спичку. Не так ли? Я по лицу вашему вижу, что говорю правду. Но, далее… говорите!..
Чубиков. Может, Иван Михайлыч, вы сами расскажете нам, как дальше всё было?
Псеков (мотает головой). Мне… мне нечего сказать.
Чубиков. Плохо, господин Псеков, очень плохо.
Дюковский. В таком случае, я продолжу… Задушив его, вы с Николашкой вынесли труп через окно и положили около репейника, за сиреневым кустом. Потом, боясь, как бы не ожил и не поднял шуму, ударили его чем-то острым. Отдохнув и подумав, перенесли его через забор. Но около речки вас испугал какой-то мужик. Да? Но что с вами?
Псеков, часто задышав и, зашатавшись, чуть не падает в обморок.
Псеков. Да не бил я никого!.. Не убивал я!..
Дюковский. Хорошо, ударили не вы, а Николашка, вы не могли, пусть так… Но куда… куда дели труп?!
Псеков. Господи, не дай мне сойти с ума!.. (Обеими руками рвёт ворот.) Мне душно…
Дюковский. Хватит взывать к Господу – он не поможет! Отвечайте на вопрос!
Псеков. Да-да, всё скажу… всё, что хотите… всё подпишу… (Трёт шею.) Только, выведите меня на воздух – я задыхаюсь…
Дюковский. После, Псеков, после, сперва, скажите, куда труп дели! Расскажите, признайтесь, что это вы!..
Псеков тяжело вздыхает, качая головой.
Дюковский. Кто третий? Имя… назовите мне имя!
Псеков с трудом дышит и, задыхаясь, хватается за горло.
Псеков. Да… Да!.. Я скажу… скажу… всё скажу… Только дайте мне выйти!.. Выведите меня на воздух… Я не могу больше… Я умираю… Я задыхаюсь…
Дюковский. А вы ещё и актёр оказывается… Ну-ну…
Псеков шатается и, теряя сознание, с грохотом падает на пол.
Чубиков. Ну, что, добился признания? (Смеётся.)
Дюковский. Ах, артист, я ему покажу! (Наклоняется к Псекову и, схватив его за грудки, начинает трясти.) Вот ты, значит, как!.. (Перестаёт трясти.) Э-эй… ты что… ты чего это?.. (Подняв голову, растерянно смотрит на Чубикова.) Кажется, он не шутит… (Кричит.) Врача, быстро! Он умирает!
Чубиков хватает со стола графин и протягивает Дюковскому.
Чубиков. Ты это… водой… брызгай… в лицо…
Дюковский хватает графин и льёт воду на лицо Псекова. Чубиков бежит к окну и распахивает его.
Сцена шестая
Чубиков у себя в кабинете. С шумом распахнув двери, в кабинет залетает Дюковский.
Дюковский. Пришёл, увидел, победил!
Он радостно и, весело смеясь, плюхается в кресло.
Дюковский. Клянусь вам честью, я начинаю веровать в свою гениальность. Слушайте, чёрт вас возьми совсем! Слушайте и удивляйтесь, старина! Смешно и грустно! В ваших руках уже есть трое… не так ли? Я нашёл четвёртого!
Чубиков (привстав). Что?.. (Удивлённо.) Четвёртого?!
Дюковский. Да, Николай Ермолаич, четвёртого… (Вздохнув и, уже без особой радости и улыбки.) Это вам хорошая новость, но… есть и плохая.
Чубиков. Что… кого-то опять убили?..
Дюковский. Да нет, нет, успокойтесь. Просто… (снова вздыхает) ну, как вам сказать… Этот четвёртый – телохранитель самого губернатора области. Железняк!
Чубиков (привстав). Ты… вы серьёзно?..
Дюковский. Это факт. Вот какие дела творятся в нашей губернии, вот куда цепочка потянулась, вот почему они все, под страхом смерти и то, держат язык за зубами… (Тоскливо вздыхает.) Как будто снова вернулись девяностые…
Чубиков. Господи помилуй… (Крестится.) Я ещё раз девяностые не переживу. (Пауза.) А с чего ты взял, что есть и четвёртый, да ещё и телохранитель губернатора? Надо же, как далеко шагнул – край пропасти… Если это так, в дураках окажутся не они, а мы с тобой…
Дюковский. Думаете, это всё затеял сам губернатор? Хотя, (вздыхает) всё может быть.
Чубиков. Я думаю, что ты ошибаешься и… и я желаю этого…
Дюковский. Нет, ошибки быть не может… Именно сейчас, я как никогда уверен, что все вычисления оказались правильными.
Чубиков. Из-за твоей философии мы с тобой чуть было Псекова не угробили.
Дюковский. Зато, как ловко я его к стенке-то припёр! Он с головой выдал себя! Да, ловко я его, однако! (Ухмыляется.)
Чубиков. Мне скоро на пенсию, а тут… Ну, что тебе не сидится, что ты всё рыщешь, рыщешь…
Дюковский. Не вы ли учили меня доводить до конца начатое?
Чубиков. Да, учил.
Дюковский. Ну вот. Я искал… ездил в город и нашёл магазин, где имеются в наличии такие спички.
Чубиков. И что?
Дюковский. Оказывается, и вправду было продано две коробки спичек: одну – чуть раньше, а вторую – в ночь на понедельник. И знаете, кто купил вторую коробку – телохранитель губернатора.
Чубиков. Но… почему ты так уверен в этом?
Дюковский. Когда я говорил с продавцом, в магазине работал телевизор. И вот, в местных новостях, рядом с губернатором, продавец признал того покупателя.
Чубиков. Может, обознался, мало ли…
Дюковский. Там, по телевизору, у губернатора брали интервью перед детским спортивным комплексом, который губернатор построил детям за свои личные сбережения. Продавец уверял, что ошибки не может быть: у телохранителя шрам на лице и татуировка на руке.
Чубиков. Вот они строят разные комплексы и сооружения за свой счёт – это хорошо, но почему никто не спросит у них, откуда им столько денег…
Дюковский. Ну да, у них спросишь… (Вздыхает.) Сегодня спросишь, а завтра – бесследно исчезнешь…
Пауза. Оба задумались, нервно барабаня пальцами по столу.
Чубиков. Надо же, куда телега покатилась… До самого губернатора… Думаешь, это его рук дело? И зачем ему это?
Дюковский. Кто знает… Может, Марк Иванычу дочь его приглянулась – известная же особа…
Чубиков. То есть, ты хочешь сказать… поматросил и бросил…
Дюковский. Не знаю, а может, на миллиарды Кляузова позарился…
Чубиков. Вы… ты… вы… с ума сошёл?.. Думаете, у губернатора своих денег мало, раз он такие комплексы за свои сбережения строит? Тоже скажете!
Дюковский (покачивая головой). Э-эх, начальник! Денег, сколько не имей, много не бывает…
Чубиков. А!.. (Машет рукой.) Вы меня основательно запутали!
Дюковский. Не я, Николай Ермолаич, а мир… мир сошёл с ума на этих деньгах. Раньше о человеке говорили, человек был на первом месте, а теперь… (Машет рукой.) Теперь-то о человеке никто и не думает, всё деньгами мерят – и человека тем же… Это раньше из-за чести дрались, из-за ревности убивали, а теперь… Теперь всё иначе. Деньги… деньги нами правят – миром всем правят… Человеком правят!.. Теперь из-за денег убивают, исключительно из-за них… (Вздыхает.)
Чубиков. Да, хватит, Дюковский, хватит, остановитесь уже! Деньги любят все!
Дюковский. Вот вы и согласились со мной! Губернатор, скорее, всех и нанял, чтобы убрать Кляузова, да всё себе присвоить.
Чубиков. Ах, Дюковский! Снова у вас словесный понос! Снова сочиняете! Нет бы, задуматься, зачем ему столько…
Дюковский. Деньги – это власть, а много денег – много власти. Вспомните девяностые! Мало украл – вор, много украл – хозяин. Я ещё молодой был, учился у вас.
Чубиков. Ох, и не вспоминай про девяностые! Мелких сошек сажали, а перед большими – дрожали.
Дюковский. А куда было деваться: жить-то все хотят.
Шум, топот ног. Прибегает взволнованный Ефрем.
Ефрем. Господа… господа!.. (Руки трясутся, глаза на выкате и, так взволнован, что не в силах говорить.)
Чубиков. Да что это с вами?!
Дюковский. Вы… вы так взволнованы, будто за вами привидение гналось…
Ефрем (показывая рукой в сторону дверей). Там… он… он приехал!.. И она… она тоже!.. Боже!.. Боже!..
Чубиков. Да кто… кто приехал-то?..
Они вдвоём сажают его на кресло и подносят стакан воды. Ефрем жадно выпивает воду и вздыхает.
Ефрем. Он… приехал… (То ли плачет, то ли смеётся – не понять.) Приехал…
Чубиков. Да кто он… кто?.. Чёрт бы тебя побрал!
Дюковский. Губернатор?..
Ефрем (мотает головой). Н-нет… Он… Марк Иванович Кляузов… воскрес… живой он…
Чубиков и Дюковский разинув рты, немеют на миг, удивленно таращась на Ефрема.
Чубиков и Дюковский (вместе). Что?.. Кляузов?! Живой?.. Как же это?.. Не может быть!..
Ефрем. Да, Марк Иваныч, с женой своей – с дочерью губернатора, только что подъехали к усадьбе, я так напугался, что и подойти к ним не решился, да к вам тотчас побежал…
Чубиков. А точно Марк Иваныч это… вы не перепутали?.. Не обознались?..
Ефрем. А… кто же, если не он – нет, он самый… А с ними ещё и невеста Псекова. Я знаю её, она не раз приезжала.
Чубиков (двумя руками хватаясь за голову). Вот мы влипли… (Грозно смотрит на Дюковского.) Это всё твоя психология! Философ дранный!
Дюковский (пятится от него). Да я… да я же… я же всё вычислил – всё сходилось… Как же так?..
Чубиков (нервно). Психология… психотренинг… Радуйся, что все живы! Э-э!.. (Машет рукой.) Едем в тюрьму! Нам сидеть теперь не отсидеться…
ЭПИЛОГ
На сцену выходит ЖЕЛЕЗНЯК.
Железняк. Дамы и господа, я должен был оставаться в тени, но… наши господа следователи такого насочиняли, обвинив ни в чём невинных людей, что я решил сказать несколько слов и всех успокоить. Да, спектакль окончен и, кто спешит – может уходит, а кому интересно, может остаться. Во-первых, скажу о нашем губернаторе. Если бы в России у власти находились такие, как он, наша страна процветала бы. За три года правления он восстановил почти все заводы и фабрики, обеспечив работой сотни тысяч. Конечно, ещё многое предстоит сделать, но сейчас наш разговор о другом. В воскресенье он поручил мне доставить к нему Кляузова Марка Ивановича, но так, чтобы о том никто не знал, в общем, для сугубо личной беседы с ним. В час ночи я со своим другом подъехал к усадьбе Кляузова со стороны задней калитки, ведущей в сад. Окно с выходом в сад было открыто и мы, перебравшись через окно, вошли в спальню. Чтобы легче было ориентироваться и не шуметь, я зажёг спичку. Кляузов был пьян и мертвецки спал, поэтому он не доставил нам особых хлопот. Утром в понедельник он проснулся в гостях у губернатора, который уже к вечеру стал его близким другом. Оказалось, что Марк Иванович был давно влюблён в дочь губернатора, но, боясь отказа с его стороны, не мог в этом признаться. Потому, видимо, и кутил так, заглушая этим страдания свои. Вот как всё было. А главное, что финал этой истории таков, что лучше и быть не могло. А где любовь и дружба – там и процветание, с чем вас и поздравляю. (Кланяется и уходит.)
ПАУЗА
Железняк снова возвращается на БИС и приглашает на сцену всех актёров.
Чубиков. Мы получили анализ крови, который рассмешил всех, кроме Дюковского. (Смеётся, не может говорить.) Кровь… кровь-то оказалась птичьей… Да-да, это Николашка курей резал по всему саду… Да, запутал меня мой помощник – вот так урок… Простите, господа. Видимо, пора на пенсию, но, боюсь, что без меня будет совсем беда. Нет, я остаюсь!
Слышно, как поёт пьяный Николашка.
Николашка (голос за сценой). Вставай страна огромная, Вставай на смертный бой, С фашисткой силой тёмною, С проклятою ордой…
На сцену выбегает Дюковский. С противоположной стороны появляется пьяный Николашка.
Дюковский. Чего это он распелся, что он имеет в виду?..
Николашка. О, сыщик!.. Вы что-то сказали?
Дюковский. Просто любопытно, чего это вы вдруг распелись…
Николашка. А что, был указ, что нельзя петь?
Дюковский. Да нет, нет…
Николашка. А, любопытство! Так знайте, когда я пьян – я или плачу, или пою. Мне сегодня радостно, и я пою. Не нравится, уходите. Да, да – уходите! Все свободны! (Кланяется.) До свидания, господа!
КОНЕЦ
