Гурова Светлана
89221009479
Татьяна Сергеевна
Инсценировка по повести Николая Никонова
«Три рассказа Татьяны Сергеевны»
Квартира в типовой пятиэтажке обычного города. У окна стоит большой письменный стол, на котором аккуратными стопками сложены тетради на проверку. В доме много, очень много книг. Да это и понятно. Здесь живет учительница русского языка и литературы. Как говорится. профессия обязывает. Да вот и она сама в домашнем теплом халате, шерстяных носках и шарфе, бережно укутывающем горло. Татьяна Сергеевна дышит под одеялом над горячей картошкой. Так ей посоветовала соседка, чей внук учится в классе у Татьяны Сергеевны. Наконец, женщина снимает одеяло, уносит кастрюльку на кухню. И садится проверять бесконечные тетради. Звонок в дверь. Татьяна Сергеевна идет открывать. Это пришла ее подруга. Она входит в квартиру как входит гроза, весна и еще другие стихийные бедствия.
ПОДРУГА. Ну что, Танька, доучительствовалась? А я говорила…я двадцать лет талдычу…чуть не лопнула уже…ну нафига тебе эта школа? Сидишь вот теперь без голоса. Ты у врача была?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Была.
ПОДРУГА. И чо?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Не чокай
ПОДРУГА. Ах, ваши литературные уши не выносят нашего простецкого чоканья…
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. У нас с тобой, между прочим, образование одинаковое.
ПОДРУГА. Только я умнее тебя. Я-то быстренько три года социалистическому отечеству отдала и в торговлю для себя, любимой, пожить. А ты, патриотка несчастная, сидишь вот тут в шарфе шерстяном…Сипишь как дядя Вася в субботу вечером. Ну он-то понятно, с холодной водки и не так заговоришь. А ты-то? Ларингит?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Он самый. Профессиональная болезнь учителей.
Подруга хочет что-то сказать. Татьяна Сергеевна машет рукой.
Да, знаю я все. Нужно полоскать содой, не пить холодного, не есть острого, соленого, не соблазняться мороженым. Короче говоря, нельзя все то, что я люблю. А главное – горло не перетруждать, щадить, так сказать.
ПОДРУГА. А я о чем тебе двадцать лет толкую? Пошла бы к нам в центральный гастроном продавцом на кафетерий и горло было бы в порядке. Ты эвкалиптом полоскала?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Полоскала
ПОДРУГА. Календулой?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Полоскала. Я даже над картошкой дышала.
ПОДРУГА. Ну тогда только одно средство. Надежное. Проверенное. Нами в гастрономе.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Водку пить не буду.
ПОДРУГА. При чем тут водка? Тебе нужен ке-ро-син.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Чего?
ПОДРУГА. Горло пополоскаешь…одного раза хватит. Как рукой все снимет.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да ладно тебе. Не выдумывай. Я уже и на прогревание сходила и на смазывание в поликлинику. Слушай. гадость невозможная. Тебе в горло лезут тампоном на проволоке, а ты давишься этой сладко-йодной дрянью, кашляешь, слезы вытираешь, а потом еще и спасибо говоришь. А толку ноль. Четыре недели уже на больничном.
ПОДРУГА. Ужасы ты какие рассказываешь. Ну а лор-то что говорит?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Говорит, что «с таким горлом на школе поставьте крест».
ПОДРУГА. Тебе даже врач об этом сказал. Поставь крест на школе и забудь как страшный сон.
Татьяна Сергеевна морщится, поправляет шарф.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Как я брошу? Вика, ты о чем вообще?
ПОДРУГА. Я о школе…на которой надо было еще 20 лет назад крест поставить. Большой и красивый.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Ровно двадцать лет назад…вот в этот же день я пришла работать в школу.
ПОДРУГА. Событие мирового масштаба. Фейерверк из всех орудий!
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Ты просто не понимаешь. Это был мой первый урок.
ПОДРУГА. У меня тоже был как бы первый урок примерно в это же время. Никогда не забуду. Пришла в школу. До сих пор номер помню. тридцатая. И надо же было мне на перемену попасть. Господи! Танька – это же ужас! Они все орут. Куда-то несутся. Я сразу поняла, что в этом дурдоме работать не смогу…Три года государству нашему отдала в сельской малолитражке…и прости-прощай учительское дело. В Свердловске много есть мест для работы.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А я из школы не уйду.
ПОДРУГА. И что ты там собираешься делать? Без инструмента своего главного – голоса?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. В школе для глухонемых буду работать. Освою ручной язык. Буду объяснять всё на пальцах, движениями губ и лица. Вот так.
Татьяна Сергеевна показывает, как она это будет делать. Выглядит это смешно. Подруга хохочет.
ПОДРУГА. Это ты сейчас стихи Некрасова читаешь? Нет. Нет. Нет. Отцы и дети. Точно.
Татьяна Сергеевна продолжает показывать что-то.
Да ладно. Неужели фонетика?
Татьяна Сергеевна перестает «говорить» на языке жестов.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Вика, не упоминай всуе…фонетику
ПОДРУГА. А чо так-то? Мне вот фонетика в общении с трудными покупателями очень даже помогает. А еще больше старославянский… Обругаешь, а они думают, что ты им комплимент завернула. Как же права была наша с тобой Сара Абрамовна, когда заставляла учить старорусские ругательные выражения. Это ж песня! Мордофиля. Суемудр. Вяжихвостка. Все использую. А фонетика вообще в тему. Особенно в кафетерии
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да этой фонетикой чуть мой путь в учителя не закончился, не успев начаться. Как бы высокопарно это не звучало.
ПОДРУГА. Да ну?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Правда-правда. До сих пор помню. Я же пришла в школу не первого сентября, а практически в разгар учебного года, и меня как лошадь с места в карьер сразу на урок к пятому Б. До сих пор помню этот класс. Я когда в него вошла, то увидела нечто серо-коричневое, многоголовое и многоглазое, ни одного целого лица и гам. Хотя вру, они сразу же затихли, как только я вошла.
ПОДРУГА. Не поверю, что ты струхнула. У тебя же всегда хорошо получалось пинком дверь открывать и, выражаясь культурно, укрощать толпу.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Получалось…Да только, Вика, тут как в «Ревизоре» внезапно приехал инспектор облоно. Как будто он не мог приехать в другой день?
Пауза
До сих пор помню этого огромного, не побоюсь этого слова, мужика с обшарпанным портфелем. Он был прямо как мамонт. И имечко у него прям под стать фигуре. Алексей Никанорович. Все эти, с позволения сказать, старые курицы то есть учителя, слиняли тут же. И остались мы как пионеры-герои лицом к лицу с мастодонтом. В смысле я и директор наш. И, Семен Ильич, гад такой, а по совместительству опять же наш директор, отправил его на мой урок
ПОДРУГА. Да, ладно!
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Вот тебе и ладно. Слушай. Мне горло надо полоскать. А ты, может, чайник пока поставишь? Там кофе растворимый…индийский, между прочим…есть
ПОДРУГА. Ты что за оценки борзыми щенками начала брать?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Не выдумывай. Мой купил в Прибалтике. Короче, Вика, ставь чайник, я сейчас…
Подруга ставит чайник. Залезает на диван с ногами. Чайник на кухне свистит, сообщая, что он уже практически готов. Подруга вскакивает с дивана, идет на кухню и через несколько минут возвращается с двумя чашками кофе. В комнату заходит Татьяна Сергеевна. Она видит кофе и машет руками.
Нет. Нет. Нет. Мне нельзя. Категорически. Мне только молоко с содой. Теплое
Подруга пожимает плечами типа «было бы предложено». Она пьет кофе.
ПОДРУГА. Нет. Все-таки растворимый кофе не то. Вот у нас в кафетерии «Золотой колос» заваривают…так тут тебе и аромат, и вкус, а главное экономно – пожиже разведешь на пятый раз, еще и домой останется унести. Это тебе не в школе сидеть, тетрадки проверять за копеечную зарплату. Я вот в своем гастрономе левых денег, не говоря уже о продуктах имею…побольше, чем ты в своей школе. Муж-то тебя дома видит? Хоть иногда?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Видит. Каждый день.
ПОДРУГА. Сколько ты часов нахватала?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Сорок один
ПОДРУГА. Сдурела?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Ну а как? Они же дети…учителей не хватает…ну кто-то же должен им, в конце концов, объяснить спряжение глаголов, правописание суффиксов «ушк-юшк», «ашк-яшк».
ПОДРУГА. Вот кроме тебя прям некому. Вот прям в целой стране некому.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Ну почему…Есть, конечно. Но это же интересно!
ПОДРУГА. Так интересно, что как бы не заснуть в процессе. Неужели ты никогда не хотела другой жизни?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Ну почему же? Хотела. Вот в самый первый свой день в моей любимой школе я и хотела поменять профессию. Я хотела пойти на железную дорогу, костыли подбивать, шпалы менять. А потом вечером выпить и уснуть.
ПОДРУГА. Интересненько. Ну и мысли у тебя.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да ты понимаешь, мне же этого Алексея Никаноровича навязали на урок. Все его боялись как огня, вот и спихнули на меня как на новобранца. Конечно, я струсила. Ты себе не представляешь как мне было плохо. У меня сердце упало в пятки…нет…оно прямо из пяток выпало в туфли новые. Но, как говорится, отступать было некуда – позади директор стоял. Нет. Я, конечно, попыталась оттянуть момент позора. Хотя…собственно говоря, волноваться было не о чем. Сама же знаешь – планы же мы пишем перед каждым уроком. А я их на неделю вперед заготовила. Да и вообще…выпускница университета по любому больше знает, чем пятиклассник. Да только все пошло как-то не так…Как только Алексей Никанорович хищно щелкнул портфелем, достал толстую тетрадь и ручку, тут меня понесло не в ту сторону. Ну вот как в универе на экзамене, когда препода вдруг вопрос задаст. Не по теме. А я пролепетала что-то вроде «Дети, мы будем заниматься фонетикой». Почему фонетикой? У меня же в плане было написано. повторить пройденный материал за четвертый класс. И тут вдруг…откуда ни возьмись…выпала фонетика. И заблеяла я как коза в деревне. фонетика…это…наука…хоть убей меня, не помнила я о чем. А еще инспектор этот строчит и строчит уже в своем талмуде. Как говорится. «и ты, брутто, сказало нетто, завернулось в тару и упало». Всё! Конец!
ПОДРУГА. И что?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А ничего. Я просто поняла, что не могу вести урок. Вышла из класса. Дверь тихо так притворила…чтобы не разбудить никого…хотя никто и не спал…и пошла себе мимо окон и стен. Остановилась только в дальнем конце коридора. Помню как я такая вся красивая стою и смотрю на улицу. А там так хорошо. Прямо как сейчас – золотая осень. А я стою и думаю. что же со мной случилось? Чего я так испугалась? И что будет дальше? ЧП! Учитель в присутствии инспектора облоно, бросил класс и ушел. Опозорила школу. Знаменитую и прославленную на весь район.
ПОДРУГА. Так хорошо же. Пошла бы сразу в гастроном работать.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Я на железную дорогу собралась
ПОДРУГА. Так чего ж не дошла-то…до железной дороги? Сейчас бы в отпуск бесплатно ездила поездом. Опять же преимущество. А в школе-то что? Только отпуск сорок восемь рабочих дней. Да после такой нервотрепки….как вспомню в тридцатой школе…все несутся…орут…тут полгода отдыхать надо.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Так я и пошла к Семену Ильичу заявление писать. Только не могла же я не узнать, что там в классе делается.
ПОДРУГА. Любопытство кошку сгубило.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. И не говори…Я и как та кошка погибшая безвременно, на цыпочках и подошла к своему классу. Дверь открывать не стала, а просто прислушалась.
ПОДРУГА. А они сбежали?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Почему сбежали?
ПОДРУГА. Ну мои вот…в Таборах…только на пять минут задержишься…уже все аля-улю…футбол гоняют.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А говорят, что в сельских школах дети дисциплинированные.
ПОДРУГА. Да. Правда. Но не в Таборах. А дальше-то что было? Мне даже интересно стало. Ты мне никогда не рассказывала про это.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А что рассказывать? Я прислушалась, а там рабочая атмосфера. Спокойный шум занятого класса. И стук мела по доске. И тут я услышала голос Алексея Никаноровича. Спокойный такой. Размеренно и деловито диктующий правило. Диктовал. Повторял. Снова диктовал. Его голос управлял классом как дирижерской палочкой. Ведь вот как надо! Он вел мой урок точно опытный пианист. Который использует всю клавиатуру. Я тогда прямо заслушалась. И только звонок заставил меня отпрянуть к окну.
ПОДРУГА. Я бы провалилась наверное. Позорище какое.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Так я бы тоже….провалилась…если бы было куда. А так пришлось стоять, затылком смотреть как из класса вытесняется гигантская фигура Алексея Никаноровича с журналом и моими планами в одной руке и портфелем в другой. А когда он по коридору пошел, я и выдохнула. не заметил. Да только рано пташка запела…в том смысле, что он притормозил, а директор наш к нему и подскочил. Семен Ильич прямо сиял от счастья. Чего уж он такой счастливый был…еще и красный как будто из бани вышел. И радостно так. ну как урок? Это он у Алексея Никаноровича спрашивал.
ПОДРУГА. Да понятно, что не у тебя. По тебе, наверное, и так все было ясно.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Ясно или не ясно, а только Алексей Никанорович сказал. «урок был прекрасный. Татьяна Сергеевна – учитель с большим будущим». Это я, вчерашняя студентка, сбежавшая с первого своего урока.
Пауза
А потом уже лично мне. «Возьмите-ка планы. Хорошие планы… И-дерзайте. И все у вас будет хорошо».
Пауза.
Семен Ильич ни черта не понял. Только мы с Алексеем Никаноровичем знали, что он хотел сказать. Двадцать лет я молчала об этом своем…позоре. Только тебе рассказала.
ПОДРУГА. Да. Всем бы такого Алексея Никаноровича…может тогда и в гастрономе не пришлось бы работать…
Татьяна Сергеевна закашляла.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да что же это такое. Привязался ларингит..
ПОДРУГА. Я же тебе сказала. керосином полощи.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Мне в школу надо. Детей готовить к экзаменам. На мне же десятый класс.
ПОДРУГА. Да. Сеять вечное и доброе ты всегда любила. Только посевов-то что-то не видать.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да как не видать?
ПОДРУГА. Сколько у тебя поступивших в институт?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А я не этим меряю свой успех.
ПОДРУГА. Интересно. Просветите меня, Татьяна Сергеевна, какая у вас шкала успеха? У меня вот в проданных булочках и стаканах кофе. А вы чем измеряете? Оценками?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Оценками не я меряю. А завуч наш. Веселый.
ПОДРУГА. Отчего он веселый-то?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да не веселый он. Это фамилия у него Веселый. Так вот он как раз и считает в процентах. Поэтому каждая двойка – это патрон в обойму пистолета империализма. Шучу, конечно. Но каждую четверть эти причитания. «Татьяна Сергеевна! Такую ведомость не приму. Что это? Одни двойки…Вызывайте, исправляйте, работайте. Виданое дело! Восемьдесят девять процентов. Да вы что? Креста на вас нет».
ПОДРУГА. Как у вас все сложно.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да несложно, заморочно просто. Ты же знаешь? Кончено, знаешь, ты же три года в школе отработала. В каждой школе есть такие дети, которые учатся всегда худо, с «двойки» на «тройку», но они тихие, не хулиганят, воды не замутят. Наш Веселый называет их «крепкими двоечниками». Вот они всегда портят эти самые проценты. И в любой школе их всегда пытаются куда-нибудь сбагрить. Счастье, если в районе новая школа откроется. Тогда их всех туда спихивают.
ПОДРУГА. Ну надо же. Как все знакомо.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. По школе?
ПОДРУГА. По гастроному. У нас тоже всех, которые «с плохо, на очень плохо» всегда в новый магазин отправляют. У нас же гастроном Центральный, можно сказать флагман советской торговли местного масштаба. У нас абы кого не держат.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Ну и у нас… завуч спихнул всех двоечников в новую школу. А мы и рады? Нас пилить перестали за двойки. Не хухры-мухры, девяносто четыре и пять десятых процента наша успеваемость.
ПОДРУГА. Замечательно!
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Только знаешь процент процентом, а главное-то все-таки люди. За каждой двойкой ребенок стоит. Вот помню я Мишу Сафиулина. Его как двоечника крепкого в новую школу и спихнули. А через месяц он опять в классе. Слушай, он такой маленький был. Он за партой не сидел. Он за партой стоял.
Пауза.
Его в новую школу не взяли. Типа «двоек много».
Пауза.
Он мне таким бестолковым казался. Все у него не так. То у него тетрадки нет. То ручки нет. А руки! Вечно не мытые какие-то.
ПОДРУГА. Ужас! Я бы вот…как минимум наорала бы.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А я и наорала. Как меня тогда все это возмутило! Я и заорала. Ты зачем в школу пришел, а? Почему ничего нет? Руки грязные! Лицо не мытое! Воротничка нет! Тетради нет! Ручки нет! Ничего нет!
ПОДРУГА. Вот это ты правильно. Нечего с ними панькаться. А то вечно…то пенсию не дали…то ума не хватило мелочь в кошельке посчитать.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да. Правильно, наверное. Он мне так и сказал. «Мамка деньги не получила»
ПОДРУГА. Вот-вот. Работать она у него не хочет. На тебя спихнула и дела нет.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Она у него на двух работах работала. Уборщицей. В больнице и в садике. Это я потом узнала.
ПОДРУГА. Так а деньги-то где? Тетради копейки стоят.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. У них отец пьющий
ПОДРУГА. Все зло от водки.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. От нее…наверное. Пойду я молоко себе с содой сделаю, а то просто невозможно – в горле дерет как наждачной бумагой.
Татьяна Сергеевна выходит на кухню. Подруга от нечего делать достает книгу с полки. Падает альбом с фотографиями. Они рассыпаются. Подруга собирает их. На фото девочки и мальчики в школьной форме. Их много разных таких. На одной маленький худенький мальчик, смуглый татарчонок. На другой девочки в белых фартуках с большими белыми бантами. В комнату заходит Татьяна Сергеевна. Она видит фото в руках у подруги.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да, это вот Миша и есть.
Берет фото в руки.
А это Майя Останкина. Это она мне каждый день экзамен устраивала. Застранка такая. Принесет списанный откуда-нибудь текст позаковырестее и такой паинькой. «Помогите мне расставить знаки препинания». И тексты-то такие…из Толстого, Бунина, Тургенева еще. Там же авторские знаки препинания. Писатели-то наши ставили точки и запятые как бог на душу положит. Попробуй угадай. А ну как не там поставишь, смеяться будут. Учитель русского языка…а запятые не знает где ставить.
ПОДРУГА. Двойки бы им влепила, да и все. Быстро бы заткнулись.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да ладно! Я сама своей Анне Владимировне такие же тексты подсовывала. Я быстро отучила их меня экзаменовать.
ПОДРУГА. И как это?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А! Устроила им диктант из сотни труднейших слов. Всякие там аллеи, галереи, подъячие.
ПОДРУГА. Только не говори мне…
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. И не скажу. И так понятно, что получили двойки как раз все самые грамотеи. Еще раз Анне Владимировне незабвенной спасибо.
Татьяна Сергеевна убирает фото в альбом. Задерживается на фото Миши Сафиулина
А Миша так и не стал отличником. Да и как он мог им стать? Ты представляешь, я к ним домой пришла. Сказала, что посещаю своих учеников… прочую ерунду придумала. Ты мне вот скажи. как можно вообще учиться, если у тебя даже стола для учебы нет! Как можно вообще об учебе думать, если отец каждый день пьяный лежит и все воспитание только в том, чтобы выдрать как сидорову козу. И если ребенок сыт, даже если он просто хлеба поел, обут хоть и в ношеные-переношеные сапоги, то, значит все у него хорошо. А учеба? Слесарем будет и ладно.
ПОДРУГА. Да уж. Образование у нас не ценится
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А ты знаешь, я ведь сейчас думаю. а ведь и правда, не в образовании счастье.
ПОДРУГА. Ой да, понесло тебя. Таких как Мишка до фига и больше. Ничего не знают. Ничего не умеют. А учителя должны с ними возиться, время свое тратить. Выгнать из школы, да и все.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А ты знаешь… мороз был как-то…минус сорок. Занятия отменили… ученики рады по уши. Ну а учителя все равно должны в классе сидеть. И сижу я такая в вестибюле, жду непонятно кого. Ясно же было что никто не придет. И тут дверь открывается и является Миша. Без варежек. По такому морозу и без варежек! Я к нему. ты почему без варежек? А он мне показывает свои варежки… а в них воробей сидит. Оказывается, он по улице шел, увидел воробья замерзшего и в варежки свои посадил и всю дорогу грел. А сам с голыми руками по морозу шел. Как не замерз? А он мне говорит. «Я быстро бежал». Представляешь?
ПОДРУГА. И?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Я его чаем напоила с булочкой. Воробью крошек дали. А Миша…учиться стал лучше, хотя и не было блестящих результатов.
Татьяна Сергеевна убирает фотографии в альбом, альбом на полку с книгами
А в конце четвертой четверти он опять стал убегать каждый день с уроков.
ПОДРУГА. Горбатого могила исправит
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Он ходил кормить собаку в заброшенном дровянике.
ПОДРУГА. На лету придумал
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Я тоже так думала. Оказалось правда. Собаку трамваем задавило, щенки одни остались. Вот Миша и ходил к ним каждый день, корм собирал и кормил их.
ПОДРУГА. Да откуда ты знаешь-то?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А он щенка в школу притащил. Один остался. Миша умудрился всех пристроить. А этого не взял никто. Он его в класс принес.
Пауза.
Вот тогда я увидела человека. Не ученика, не крепкого двоечника, а человека.
ПОДРУГА. И что? С щенком-то что?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А мы его к нам на школьный двор в будку пристроили. Он у нас при школе потом жил.
Пауза
Вот это самое главное. увидеть человека. Понимаешь? Неважно будет ли он ученым, космонавтом, врачом… главное, чтобы он вырос человеком.
ПОДРУГА. Да. Это главное. Их так мало. Каждый в Наполеоны метит.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Ну ты же не метишь? Ты вон простым продавцом в кафетерии работаешь.
ПОДРУГА. А в моей жизни не было Алексея Никаноровича… Никто меня не похвалил ни разу… Школу мою в Таборах закрыли….Я в облоно доказывала, что она нужна. Да кто б меня послушал! А дети… да всем плевать на детей… пофиг, что они пять километров зимой ходить будут. Зачем? Что нам дети? Главное – сэкономить на зарплате учителя. Ты что думаешь? Я бы пошла в продавцы? Да нафиг мне это надо! Стоишь за прилавком, а каждый так и норовит тебе нахамить. Профессура эта перед тобой выделывается. Как же! У них же ж высшее образование…так и хочется сказать. университет я закончила… Да промолчу лучше. А то премии лишат…
Пауза
А все-таки надо тебе из школы уходить. Здоровье дороже.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да не смогу я без школы. Ты понимаешь? Учитель — человек особый, ему ничего не прощают, за ним следят строго, судят беспощадно, оправдания не принимают во внимание. Ты помнишь нашего доцента Степанова?
Подруга пожимает плечами.
Ну как не помнишь? Он еще говорил нам в институте. учитель должен быть всевидящим, всезнающим, всеблагим, всесвятым.
ПОДРУГА. Так он же шутил
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А вот и нет. Я только в школе и поняла, как он был прав. Плохо — если ты не всевидящий. ты не чувствуешь тогда, как на тебя смотрят, подмечают, во что ты одета сегодня, и завтра, и вчера, и как причесана, и даже как сидят на ногах чулки, не сбился ли шов, не криво ли надеты, не видишь, какой отзвук имеют твои слова на лицах Любы, Володи, Пети и Тамары. А как надо уметь это видеть — иногда жалеешь, что глаза всего два. Учителю надо видеть и спиной. Худо — если ты не всезнающий. тебя раскусят с первого же урока, поймут все твои слабости, и твой страх, и твое незнание и первый же вопрос тебе зададут как раз о том, о чем у тебя самой смутное представление. Нехорошо — если ты не добр и не находишь слова привета самому отчаянному хулигану и самому запущенному лодырю — хулиганы и лодыри больше всего боятся доброты. А если имеется все в наличии, ты и будешь таким — всесвятым.
ПОДРУГА. Да ты смеешься.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Конечно, смеюсь. Но в каждой шутке есть доля истины. И не смогу я без этих Люб, Миш, Петь…без хулиганов и паинек.
ПОДРУГА. Ну тогда меньше разговаривай.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. На уроке литературы?
ПОДРУГА. У нас вон в школе Зоя Александровна вообще не говорила. Скажет только. учебник открывайте, Сидоров параграф вслух читай.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Так она, наверное, не литературу преподавала.
ПОДРУГА. Ее самую. Родную. Русскую.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да я себе не представляю как по другому можно научить понимать и любить слово, взвешивать его, как на чутких весах. У нас же, у учителей-литераторов есть прозвище…противное в общем-то…но точное «словесник». Слово… Оно ведь имеет и тяжесть, и музыкальность, и свой особый тон, окраску и аромат — может быть и полированным, и шероховатым, чугунным и легче пуха, не говоря уж о том, как может оно передавать оттенки чувства, смысла, красоты — их стремишься понять прежде сам, попробовать так и сяк, а потом показать ребятам, удивить, заставить восторгаться. Помню, целый урок разбирали одно-единственное слово «спасибо» — урока не хватило, и в перемену на все лады произносили это слово, его синонимы, были довольно поражены — как много значит слово.
ПОДРУГА. Ну обойдешься как-нибудь
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да ты что? Я? И не смогу читать «Ревизора» в лицах?
ПОДРУГА. Какая трагедия! Артисты есть. Сводишь их на спектакль да и все.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Нет. Это не то. Послушай только
Читает
«Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие. к нам едет ревизор.
Аммос Федорович. Как ревизор?
Артемий Филиппович. Как ревизор?
Ревизор из Петербурга, инкогнито. И еще с секретным предписаньем.
Аммос Федорович. Вот те на!
Артемий Филиппович. Вот не было заботы, так подай.
Лука Лукич. Господи боже! Еще и с секретным предписаньем!»
Я могу это прочитать… Ну, не верите?! Может быть, лучше всякого актера и мужским голосом.
«Я пригласил вас, господа…»
Это надо медленно, озабоченно и как бы сквозь сомкнутые зубы, кривя нижнюю губу с брюзгливой важностью. А «к нам едет ревизор» — тем голосом и с тем досадным выражением, когда сапог жмет ногу, а снять нельзя.
«Как ревизор?» — спрашивает судья. Сказать надо непроходимо-глупо, непонимаемо, словно бы спросонок.
«Как ревизор?» — спрашивает попечитель. И это уж совсем другим голосом, надо по-другому, осмысленно и перепуганно, как мошенник, которого могут накрыть с поличным, который не успел спрятать концы, но еще надеется — время есть…
ПОДРУГА. Люди как-то без этого живут. Ну не хочешь к нам в гастроном, пойдешь куда-нибудь в издательство, книготорг, газету, наконец. Там же не надо читать вслух «Ревизора» и «Муму»
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Не знаю…
ПОДРУГА. Да чего тут знать? Ты себе сама сложности придумываешь. Посмотри в окно.
Подруга подводит Татьяну Сергеевну к окну.
Видишь? Птичка прыгает на ветке? Вот она скачет вдоль, оглядывает ее, чирикает что-то на своем птичьем. Вся такая веселая и довольная. И не надо ей никакого «Ревизора»..
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А чего бы ей не быть довольной? Солнце еще пока светит, небо ясное и до зимы еще далеко.
ПОДРУГА. А я тебе о чем?
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. А мне сегодня так больно, тяжело, точно я не в своей квартире, а где-то заточенная и отделенная от всех и мне отрезаны все пути к ним.
Татьяна Сергеевна смотрит в окно.
А вот о чем сейчас подумала. А ведь деревья, наверное, счастливее людей. Их жизнь проста, величава, недоступна печали. Все в ней идет по порядку – молодость, зрелость, старость. Они красивы и юными побегами, и дуплистой старость. И живут они долго. Они же не терзают себя волнениями. У них же нет голоса. У них шепот.
ПОДРУГА. Так и у тебя теперь нет голоса. Да и не терзайся ты. Ларингит ведь не рак. Вылечишься. Ну не сможешь ты уроки вести. Но есть много других профессий. Да и отдохнула ты за четыре недели
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да. Квартиру в порядок привела. Дети мне вообще сказали. хорошо, когда мама не работает. Спокойная такая. И ужин всегда есть.
ПОДРУГА. Ну вот видишь…
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Можно полежать, отдохнуть, книжку почитать. Кафку там или Ремарка. Не все же русскую литературу на двадцать пятый раз одно и то же…
ПОДРУГА. Вот именно. Ну что теперь сделаешь? Так получилось. Да вообще не переживай. Они уже, наверное, забыли про тебя. Кто-то же ведет твои уроки. Тетрадки проверяет. Тебя, наверное, вообще уже не ждут. Списали из учителей.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Ты права, Вика. В конце концов я же не дезертирую, не сбегаю. Я просто ухожу как уходит из строя раненый ветеран. Никто не будет смеяться мне в спину. Я потеряла голос, но не потеряла свое лицо. Хватит рассуждать и мучиться.
ПОДРУГА. Вот и умница. Ну все! Мне пора. Пей молоко с содой. А завтра я тебе керосин принесу. Средство верное. Весь гастроном уже проверил.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Да перестань. Приходи просто так.
Татьяна Сергеевна провожает подругу. Закрывает за ней дверь. Задумчиво ходит по комнате. Ходит и ходит. Звонок в дверь.
Опять что-то забыла.
Татьяна Сергеевна открывает дверь. Перед ней стоит ее девятый Б в полном составе.
УЧЕНИКИ (дружно и очень громко). Здравствуйте!
ОДИН ИЗ УЧЕНИКОВ. Татьяна Сергеевна! Мы пришли. Говорят, что вы потеряли голос. И что вы не вернетесь….Мы просим вас…Не уходите… И вот…
Мальчик достает из=за спины букет цветов.
ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВНА. Ребята! Я выздоровела. Я приду. Через день-два… Я приду.
Конец
Екатеринбург
2021