Юрий ЛОМОВЦЕВ
ТРЕВОГА
пьеса в 2-х действиях, двенадцати эпизодах
Действующие лица
В порядке появления:
Эдуард Серафимов, поэт
Ксюха, любовница поэта, фрилансер
Логан, американский служащий
Сара, жена Логана, домохозяйка
Женя, отморозок
Валентина Петровна, его мать
Лёлек и Болек, журналисты информационного агентства «L&B».
Эльжбета, старая актриса.
Тарас, уклонист
Оксана, его подруга
Катерина Ивановна, жительница прифронтового района
Мариша, ее внучка
Солдаты
Эта пьеса – результат той тревоги, которая в последнее время стала частью моего существования. Тревоги за судьбы страны, народа, за наших солдат, сражающихся на фронте, за тех, кто попал в жернова войны. Тревога – не страх. Я уверен, мы победим! И все же…
В тяжелых жизненных ситуациях человеку свойственно собрать волю в кулак, мобилизоваться, чтобы противостоять беде. И он начинает действовать. Я не знаю, что должен делать сейчас, скорее знаю, чего я не должен делать: не верить лжи, не поддаваться панике и не впадать в уныние. От уныния спасает труд, и, значит, надо трудится, ждать и верить в победу.
Моим друзьям посвящается эта и веселая, и очень грустная пьеса.
Действие первое
Где-то идет война, а где-то продолжается мирная жизнь.
Отдельные эпизоды пьесы возникают из темноты и в темноту погружаются…
Эпизод первый
Квартира поэта Серафимова. Поэт расхаживает по комнате, время от времени заглядывает в ноутбук, который стоит на подоконнике. Серафимов в клетчатых домашних штанах и халате, подпоясанном шнуром с кистями.
Ксюха лежит на диване, укрывшись пледом, и грустно смотрит на него. Она в джинсах и тоненьком свитере.
Серафимов. Тревога. Тревога… Дорога… Порога… Тьфу! Какого порога? (Ксюхе.) Какие еще рифмы есть к слову «тревога»?
Ксюха. Бога.
Серафимов. Не годится. Хотя… «И звезда с звездою говорит?» Нет!.. Ладно. Посмотрю, чего в интернете пишут. (Заглядывает в ноутбук.) Так-так-так, рифмы к слову «тревога»… Залога, итога, безнога, носорога, дога… Дога – это чего?
Ксюха. Не знаю.
Серафимов. Что еще за дога? (Удивленно.) Композитор, что ли?
Ксюха. А есть такой?
Серафимов. Угу. Евгений Дога. Музыку к фильму «Табор уходит в небо» написал.
Ксюха. Название фильма слышала. Композитора − нет.
Серафимов. Естественно! Ты, Ксюха, вообще, как я заметил, ничем не интересуешься!
Ксюха. Тобой интересуюсь.
Серафимов. Ах ты моя маленькая шлюшка! Но причем здесь композитор?.. (Задумывается.) Доперло! Это – дога! В смысле, собачка в родительном падеже!
Ксюха. Собачка?
Серафимов. Ну, собака! Дог! Тьфу, разве это рифмы?
Ксюха. Чего ты так разнервничался?
Серафимов. Ты понимаешь, на душе такая тревога…
Ксюха. Ты зациклился, Серафимов.
Серафимов. Зациклился? Ну, да… Ты права. А как избавиться от этой тревоги?!
Ксюха. Замени. Ты же поэт…
Серафимов. Тревогу?.. Как это заменить?.. А! Слово заменить! Я тебя понял… (Заглядывает в к ноутбук.) Так! Синонимы… Синонимы к слову тревога… Забота, смятение, смута… не подходит… Не то, не то, не то… Ахтунг! А это еще что такое? Какой еще ахтунг?!
Ксюха. В смысле, внимание. Ахтунг, ахтунг! Зуг нумер фюнф…
Серафимов (обалдело). Чего?
Ксюха. Поезд номер пять… Это я по-немецки.
Серафимов. Ты знаешь по-немецки?
Ксюха. В школе учила.
Серафимов. Ну ни фига! Я же в аэропорту слышал… Ахтунг, ахтунг! Еще в кино.
Ксюха. Ахтунг, ахтунг! Партизанен гебен ауф!
Серафимов. Чего?!
Ксюха. Партизаны сдавайтесь…
Серафимов. Какие партизаны? Кому они должны сдаваться?
Ксюха. Это из какого-то старого советского кино…
Серафимов. Ты смотришь старое советское кино?
Ксюха. Балуюсь иногда. Интересно же…
Серафимов. Не понимаю я вас, молодое поколение…
Ксюха. Я сама себя не понимаю. Что, например, я делаю у тебя? Вопрос… А ты себя понимаешь?
Серафимов. Слушай, не морочь мне голову! И, между прочим, скоро придет жена.
Ксюша. Ой, так не охота подниматься! Только пригрелась.
Серафимов. Ты как кошка.
Ксюха. Я и есть кошка. Можно, я еще чуть-чуть полежу?
Серафимов. А жена?
Ксюха. К тебе всегда ходили мальчики и девочки из твоего Литературного клуба, разве нет? Не подумай, при жене я лежать не стану, буду изображать твою ученицу, заискивать и смотреть тебе в рот.
Серафимов. А потом забудешься и назовешь меня на ты.
Ксюха. Не забудусь! Буду называть тебя только по отчеству − Эдуард Ефимович! Честно!
Серафимов. Нет, Ксюха. Поднимайся. Есть такое слово – надо!
Ксюха. Ладно, встаю. Деньжат не подкинешь?
Серафимов. Снова?
Ксюха. Опять! Я же фрилансер.
Серафимов. Бездельница ты, а не фрилансер! В тумбочке возьми. Только не много.
Ксюша. Угу. (Открывает ящик тумбочки.) А все-таки чего ты зациклился на этой тревоге?
Серафимов. Сам не знаю… Тревожно сегодня с самого утра.
Ксюха. Может, на погоду?
Серафимов. Не, не на погоду. С утра смотрю новостные каналы, шастаю в интернете, отыскиваю фронтовые сводки. Соловьев, Юля из Одессы… как ее там… голосок, конечно, резковатый, но неплохо выступает.
Ксюха. Зачем? Ты что сейчас пишешь?
Серафимов. В том-то и дело, что ничего. А хочу написать что-то очень значительное. Про войну. Про Донбасс. Сейчас это главная тема. Самая перспективная. Столько уже людей на этом поднялось! А я туплю! Надо чего-то придумать, на какой-нибудь грант, что ли, подать? Все подают! И получают! Сейчас под эту тему все гранты заточены. В конкурсе каком-нибудь поучаствовать, что ли? Люди на этом пиарятся, фонды создают! Все шевелятся, суетятся! А я торможу, блин! Торможу…
Ксюха. Ты что-то про это знаешь?
Серафимов. Про что?
Ксюха. Про Луганск. Про Донецк. Артемовск. Про войну.
Серафимов. Я ж говорю, с утра новости смотрю!
Ксюха. А рифмы зачем?
Серафимов. Я же поэт! Что-то такое крутится в голове… Вот стою у окна, гляжу на кремлевские звезды, а на душе тревога за страну, за судьбы родины. А? Как тебе? А там, далеко, идет война… Ну и дальше в этом духе. Не прохиляет?
Ксюха. Не знаю. А почему у тебя окна на кремлевские звезды смотрят? Твои же окна смотрят на администрацию агрокомплекса и свинарник.
Серафимов. Не могу же я про свинарник написать, блин! Поэзия − это искусство создания образов. Забыла, чему я вас в клубе учил? Кремлевские звезды – это сильный образ!
Ксюха. А свинарник – нет? Почему? (Надевает кроссовки.)
Серафимов. По качану! Не смеши мои тапочки!
Ксюха. Ладно, я пойду.
Серафимов. Нет уж постой! Ты словно меня осуждаешь! А я тебе объясню. Мне уже за тридцать, глубоко за тридцать. Как говорят в народе − «под сраку лет»! А что у меня есть? Детский литературный клуб «Маяк», три сборника стихов – и все? А я прозвучать хочу! Чтобы все знали – есть такой поэт Эдуард Серафимов! И чтобы уважали!
Ксюха. У тебя есть квартира, жена. Свой бизнес на лесопилке…
Серафимов. Этот бизнес меня уже задолбал! Нельзя жить только ради денег!
Ксюха. Ну, не живи ради денег.
Серафимов. Легко сказать! Я не бизнасмен, Ксюха, я − поэт! Понимаешь? Я по призванию – поэт! Ты пойми, поэт – это особое состояние психики, это эманация духовной субстанции!
Ксюха. Ой, только не грузи меня, пожалуйста, Эдик!
Серафимов. Не называй меня Эдиком! Я же просил!
Ксюха. А как? Эдуард Ефимович? Как в клубе «Маяк»?
Серафимов. Ты издеваешься? Называй меня Эд! Эдди. В крайнем случае просто Эдуард!
Ксюха. Хорошо, Эдуард. Так я пойду?
Серафимов. Ты не желаешь меня выслушать? Тебе наплевать?
Ксюша. Ахтунг, ахтунг! Скоро придет жена!
Серафимов (нервно). Перестань!
Ксюша. Можешь не провожать. Дорогу знаю. Спасибо за матпомощь. Привет жене. (Уходит.)
Серафимов замирает в растерянности. Через какое-то время раздается голос жены: «Эдик! Я пришла! От нас кто-то выходил, или мне показалось?»
Эпизод второй
Типовые апартаменты на последнем этаже высотного здания в Нью-Йорке, которые снимают Сара и Логан.
Логан (вручает Саре подарочную коробку и целует ее в щеку). В честь годовщины нашей свадьбы!
Сара. О, Логан!.. (Разворачивает бумагу.) Что это, Логан? Блендер?
Логан. Мне надоело смотреть, как ты взбиваешь яйца вилкой.
Сара. Как это мило! Спасибо! (Целует Логана.) Твой подарок очень даже может пригодиться! Для детского питания, например.
Логан. Для чего?
Сара. Помнишь, ты говорил, через год можно будет подумать о маленьком бейби?
Логан. Я говорил такое?..
Сара. Да, Логан! Говорил! Ровно год назад, когда мы поженились!
Логан. Это было опрометчиво с моей стороны.
Сара. Но почему?
Логан. Послушай, Сара, сейчас не время даже думать о бейби…
Сара (явно опечалена). Но почему?
Логан. Мир на пороге ядерной войны!
Сара. О, Логан!.. Это правда?
Логан. Истинная правда. На что ты хочешь обречь нашего бейби?
Сара. Нашего бейби? (Что-то соображает.) Но у нас с тобой еще нет бейби!..
Логан. Идиотка! Я говорю про того бейби, которого мы могли бы с тобой завести!
Сара. Я идиотка?
Логан. Прости, прости! Сорвалось… Это от нервов…
Сара. Ты правда считаешь меня идиоткой?
Логан. Конечно, нет. Ты моя умница!..
Сара. Значит, я все-таки не идиотка? Тогда почему?
Логан. Что почему?
Сара (все более возбуждаясь). Почему мы не можем завести бейби? Другие пары заводят!
Логан. Идиотка! Ты слышишь меня, или нет? Я же сказал тебе: мир на пороге ядерной войны!
Сара. Ты только что сказал, что я не идиотка! Я запуталась, я не понимаю тебя! Скажи, ведь я не идиотка?
Логан. Нет, ты идиотка! Но я все равно тебя люблю!
Сара. Вот как? Ты любишь идиотку, Логан?
Логан (нервно тараторит). Да! Я люблю идиотку! Я полюбил идиотку! Я женился на идиотке! Я прекрасно отдавал себе отчет, что женюсь на идиотке! Но мне было все равно, ты нравилась мне, ты меня устраивала! Все устраивало! Флирт, секс! Твоя глупая рожа, твоя дебильная улыбка! Все меня устраивало! И я действительно думал, что мы родим бейби, и даже не одного! Но ведь тогда я не мог предполагать, как измениться мир, и я не знал, что мне придется говорить с тобой о ядерной войне!
Сара. О, Логан! Зачем ты так нервничаешь?
Логан. Я на взводе! Я постоянно об этом думаю! Я постоянно в состоянии тревоги!
Сара. О чем ты тревожишься?
Логан. О судьбах мира! О тебе! О нас с тобой! О нашем счастье!
Сара. Значит, ты меня действительно любишь, Логан?
Логан. Идиотка! Я только что это тебе сказал!
Сара. Ты сказал не про это, ты сказал, что будет ядерная война! С чего ты взял, что она будет?
Логан. С того, что русские сбросят на нас бомбу!
Сара. А зачем им бросать на нас бомбу?
Логан. Затем, что они хотят уничтожить нас! Сара, знай, если придут русские, я покончу с собой! Я выйду на крышу и спрыгну вниз.
Сара. Не пугай меня, Логан. Они не придут.
Логан. Ты совсем не читаешь газет!
Сара. Не читаю. Зато их читаешь ты. Я позволяю тебе делать это за меня!
Логан. Ты даже не смотришь новостную ленту в своем телефоне!
Сара. Очень даже смотрю! И даже выписала из нее рецепт клубничного торта! Хотела сделать тебе сюрприз на день рождения! Только теперь сюрприза уже не получится!
Логан. Почему?
Сара. Идиот! Потому что я уже рассказала тебе о нем, а значит, это уже не будет сюрприз!
Логан. Послушай, Сара, ты хоть слышала, что сказал сегодня наш президент?
Сара. А зачем мне знать, что говорит этот старый маразматик? Он каждый день несет какую-нибудь чушь.
Логан. Не чушь! От этого зависит, как мы с тобой будем жить дальше!
Сара. Почему я должна думать о нашем дебильном президенте? Какое мне дело до него? У меня хватает забот!
Логан. Но если думать только о клубничном торте, то могут слипнуться мозги!
Сара. Пожалуйста, не кричи на меня, Логан!
Логан (орет). Я не кричу!
Сара ( в истерике). Не кричи на меня, Логан! Не кричи на меня! Не кричи!
Логан. Хорошо. Я обещаю не повышать голос. Давай ужинать!
Из жарочного шкафа начинает идти черный дымок.
Сара. Идиот!
Логан. Я идиот?
Сара. Ты! Посмотри, уже пошел дым!
Логан. Я тоже заметил.
Сара. Пока мы спорили о нашем дебиле президенте, ужин сгорел! (Выключает жарочный шкаф.)
Логан. Как сгорел?
Сара. Очень просто! Я отвлеклась и забыла включить таймер!
Логан (закашлявшись от дыма). И даже с этим ты не можешь справиться! А я-то думаю, откуда это идет дым!
Сара. Ты видел, что пошел дым, и не выключил жарочный шкаф!? Кретин!
Логан. Потому что всегда это делала ты! А теперь я остался без ужина, и мне придется жрать сухую курятину в вонючем фастфуде!
Сара. Стоп! Спокойно! (Старается говорить спокойно.) Никогда не говори мне под руку о ядерной войне! Хорошо, Логан? А с ужином я что-нибудь придумаю. Ты не останешься голодным.
Логан. Спасибо! Сыт по горло! Тем более, что курицу ты готовишь еще хуже, чем они!
Сара. По-твоему, я плохая хозяйка?! Да?! Сейчас же забери свои слова обратно!
Логан. И не подумаю!
Сара (швыряет в Логана коробку с блендером). Ну так забирай свой подарок! И катись в свой вонючий фастфуд!
Логан (уворачиваясь). Идиотка! Испортила новую вещь! Я действительно лучше уйду!
Сара. И катись! А если еще раз скажешь, что я плохая хозяйка, я вилкой взобью твои яйца! И нашинкую соломкой твой вонючий отросток! Так и знай!
Логан убегает. Сара бежит следом за ним.
Логан, куда же ты?
Эпизод третий
Современная квартира. На стенах висят, детские рисунки, грамоты в рамочках. Везде где только можно разбросаны детские вещи, игрушки, книжки. В прихожей Женя – огромный детина в замызганной куртке и грязных ботинках. Валентина Петровна, невыразительная женщина лет 60-ти, обнимает его. Рядом с ними на полу стоит спортивная сумка.
Валентина Петровна. Женечка! Родной! Солнышко мое! (Покрывает лицо Жени быстрыми поцелуями.) Радость моя! Сыночек любимый! Нашелся! Вернулся! (Снова осыпает Женю поцелуями.)
Женя отталкивает мать.
Все-все-все! Больше не буду! Ну, разве что еще один разочек! (Обцеловывает Женю.) Год не видала тебя! (Снимает с Жени куртку.) Чем-то курточку запачкал… Я почищу, постираю! (Становится перед сыном на колени, развязывает шнурки ботинок, снимает их.) Тапочки надень. (Принюхивается.) Носочки не свежие… Я сниму, постираю? (Снимает носки, надевает Жене на ноги глубокие плюшевые женские тапки в виде ушастых собачек.) Тапочки твои любимые… Боже мой, какое счастье! Вернулся! Нашелся! (Встает, хочет взять сумку.)
Женя. Не тронь!
Валентина Петровна. Что, Женечка? Нельзя?
Женя. Пусть стоит!
Валентина Петровна. Женечка, что же ты так сердишься?
Женя. Отойди!
Валентина Петровна. Уже отошла! Только не сердись, мой родной! (Бросается к Жене и осыпает его быстрыми поцелуями.)
Женя (отталкивает мать). Не надо!
Валентина Петровна. Не буду, Женечка, не буду! Где же ты пропадал?! Я от тоски чуть не умерла!…
Женя. Жрать хочу.
Валентина Петровна. Кушать? А я-то, дура, языком чешу! Идем на кухню скорее! Я накормлю тебя!
Валентина Петровна и Женя идут на кухню. Женя садится за стол. Валентина Петровна суетится, достает из холодильника продукты.
Валентина Петровна (всплеснув руками). Ай! Ни супа же нет, ни второго… Я, Женечка, для себя одной ничего не готовила. Всухомятку жила. Теперь снова стану готовить! И пирожки твои любимые, и шанежки с творожком! А пока бутербродиков поешь…
Женя. Соку.
Валентина Петровна. Ой!.. Соку нет!.. Сбегать? Я сбегаю! Я мигом! Яблочного? Вишневого? Какого?
Женя. Сиди.
Валентина Петровна. Сижу! (Намазывает хлеб маслом, нарезает колбасу.) Где же ты был, мой родной? И как я только без тебя с ума не сошла!
Женя. Тихо! (Оглядывается по сторонам.)
Валентина Петровна (тоже оглядывается по сторонам, шепотом). Я не допытываюсь. Захочешь – сам расскажешь. Главное, ты вернулся!..
Женя пускает слезу. Валентина Петровна кидается к нему, обнимает, прижимает его голову к груди.
Кто тебя обидел, Женечка? Скажи честно. Я за тебя кому хочешь глотку перегрызу! Помнишь, Витька в пятом классе тебя поколотил? Так я парням заплатила, они его поймали и так отметелили, что он потом неделю не вставал, и ближе чем на десять метров к тебе подойти боялся! А помнишь, англичанка, дура крашеная, сказала, что ты отморозок и урод? А ты ее слова на телефончик записал. Так я такую веселую жизнь ей устроила! Моего Женечку, моего красавчика уродом назвать! Она прибегала, умоляла скандал не раздувать. А я была непреклонна. Выгнали ее из школы. И поделом!
Женя. Куртку…
Валентина Петровна. Курточку принести? Сейчас.
Валентина Петровна выскакивает в прихожую и возвращается с курткой.
Женя достает из кармана пакет, из пакета – табак, сворачивает самокрутку, закуривает, глубоко затягивается. Валентина Петровна оцепенело смотрит на него.
Валентина Петровна. Что ты такое куришь, Женечка? Ты раньше только дорогие курил… «Винстон», «Парламент» …
Женя. Привык…
Женя достает из кармана телефон и в четверть сложенный лист бумаги.
Валентина Петровна. Что это, Женечка?
Женя. Тише!..
Валентина Петровна. Телефончик… Ай, боже мой!.. Ты только не сердись на меня!.. Я и без того себя прокляла!.. Не было у меня тогда денег, чтобы новый айфон тебе купить! Честное слово, не было! Только что за институт заплатила! А так бы купила!
Женя. Плевать теперь.
Валентина Петровна. Я же всегда тебе всё самое лучшее! Всё, что захочешь! А тогда денег не было…. Но ты тоже хорош, обозвал меня, топнул, дверью хлопнул, сказал, больше домой не вернешься… Я сначала не поверила… (Плачет.) Я так тебя ждала! Все сохранила, как при тебе было! Вот грамматика Качаловой на подоконнике, мы по ней к зачету по английскому готовились. А по этому кирпичу мы собирались с тобой сопромат изучить!
Женя. Выкинь…
Валентина Петровна. Учебники? Что ты, Женечка! Зачем выкидывать? Мы с тобой в институте восстановимся! Заплатим – и восстановимся. Чтобы мой Женечка, радость моя, без образования остался?! (Достает из угла тубус для чертежей.) Посмотри, я на досуге чертежи сделала, которые нам задавали. Хоть сейчас зачет получай! Так, глядишь, шажок за шажком институт и закончим. (Хочет открыть тубус.)
Женя. Убери…
Валентина Петровна. Не хочешь взглянуть? Я старалась! Представляла, как ты пятерку за мои чертежи получишь…
Женя. Заткнись.
Валентина Петровна. Почему, Женечка? (Плачет.) Почему бы не помечтать? Пока тебя не было, я часто мечтала. Как мы с тобой институт закончим. Как мы с тобой хорошую девушку встретим, как мы с тобой женимся. Как мы с тобой внучат заведем, как я с ними буду возиться…
Женя. Дура…
Валентина Петровна. За что ты так?! (Рыдает.) Я извелась! Я ночей не спала! Ты не представляешь, что это такое, жить в постоянной тревоге, в страхе за тебя! Я вся иссохла, состарилась! На сердце тоска! Я глаза выплакала! Я по моргам ходила! Я в розыск подала!
Женя. Дура!
Валентина Петровна. Я дура, Женечка? Знаю, что дура!
Женя. Зачем в розыск?..
Валентина Петровна. А как же? Что же мне делать было? И что я должна была думать? Скажи мне честно, где ты все это время пропадал?
Женя. Далеко…
Валентина Петровна. Где?
Женя. Хмельницкий…
Валентина Петровна (испуганно). Что? Хмельницкий?.. Господи, где же это? Это же там! Да?
Женя. Да.
Валентина Петровна. Это на Украине!
Женя. Тише!..
Валентина Петровна. Что ты там делал?
Женя. Там ихний центр…
Валентина Петровна. Центр?.. Тебя похитили диверсанты?!
Женя. Я сам…
Валентина Петровна. Завербовали?!
Женя. Он сказал, будет все… Деньги, машина, новый айфон, в Европу ездить…
Валентина Петровна. Кто сказал?
Женя. Мужик… Сказал, вы рабы, нищие… там свобода…. Все будет!..
Валентина Петровна. Тебя пытали?!
Женя. Я боюсь, мамочка! (Пускает слезу.)
Валентина Петровна. Тебя унижали?! Били?!
Женя. Там ихние инструктора… негры… Я боюсь!
Валентина Петровна. Не бойся! Я тебя в обиду не дам! Я этим неграм шеи сверну! Яйца отчикаю!
Женя. Сумку дали…
Валентина Петровна. Эту? (Показывает на спортивную сумку, которая осталась в прихожей.) А в сумке что?
Женя. Бомба.
Валентина Петровна (вскрикивает). Ах, боже мой! Что же делать?.. (Пауза.) Так… Мы сдадим ее в ФСБ. Нас простят!
Женя. Найдут!.. Негры найдут…
Валентина Петровна. Мы спрячемся!
Женя. Убьют!..
Валентина Петровна. Нет! Не позволю! Они грозились тебя убить? Да? Моего сыночка?! Лучше меня убейте! (Вытирает слезы.) Я этого не допущу! Я буду действовать!.. Так… Что ты должен сделать? Что велели взорвать?
Женя. Военкомат…
Валентина Петровна. О, боже мой! Военкомат?! Понятно!..
Женя протягивает Валентине Петровне листок.
Это что? (Разворачивает листок.)
Женя. Там адрес…
Валентина Петровна. Так. Адрес. Рядом тетя Маша живет… И как ты должен взорвать?
Женя. Под крыльцо положить…
Валентина Петровна. Сумку? А дальше?
Женя. Звонить… (Протягивает телефон.)
Валентина Петровна. На какой номер?
Женя. Там написано…
Валентина Петровна (переворачивает листок, читает). «Мамулечка любимая»… Как же это? Это ж мой номер у тебя в телефончике так записан был… Сама его туда вбивала… (Смотрит сыну в глаза.) Зачем же…
Женя. Сказали, так точно не забудешь…
Долгая пауза.
Валентина Петровна (решительно). Я сделаю. Все сделаю! Пообещай, что больше от меня никуда не уйдешь. Никогда! Обещаешь?
Женя. Да…
Валентина Петровна. Прямо сейчас! Пойду − и сделаю! (Торжественно). Я готова. Я пошла!.. (Делает шаг, останавливается.) Теперь ты веришь, что я на все для тебя готова? Веришь, скажи?
Женя. Да… (Протягивает матери телефон.)
Сжимая в руке телефон, Валентина Петровна, как была в тапочках и халате, идет в прихожую, берет спортивную сумку и выходит из квартиры, захлопнув за собой дверь. Женя затягивается…
Эпизод четвертый
Агентство «Лёлек&Болек» . На фоне декорации, изображающей разбитую снарядами избу, стоит Эльжбета в лохмотьях и с всклокоченными волосами.
Лёлек стоит перед ней с планшетом для текста. Болек снимает на камеру.
Лёлек. Больше эмоций! Не мне тебя учить, Эльжбета!
Эльжбета. Солдаты изнасиловали меня! (Подмигивает Болеку.) Три раза! О, это было нечто!
Болек смеется.
Лёлек. Прекратите! У меня эфир через три часа! А еще конь не валялся…
Эльжбета . А я при чем? Ты хочешь, чтобы я валялась вместо коня, Лёлек?
Лёлек. Хватит хохмить! Возьми себя в руки. Мне надо много эмоций. Рви на себе волосы.
Эльжбета театрально заламывает руки.
Да! Именно так! Поехали!
Эльжбета (принимает эффектную позу). Они изнасиловали меня! Как это пережить? (Лёлеку.) Я не умею рвать на себе волосы! Это что-то из области средних веков, а я воспитана на системе Станиславского. Как Мерилин Монро, между прочим.
Болек (с недоверием). Мерилин Монро? Да ну!..
Лёлек. Тогда хотя бы вскинь руки к небу, словно ищешь защиты у бога!
Эльжбета. Солдаты изнасиловали меня! (Вскидывает руки.) О, Матка Боска! (Подмигивает Болеку.) Сделай так, чтобы они пришли снова!
Болек хохочет.
Лёлек (орет). Дура! Бездарная, как Монро! И шутки твои дурацкие!
Эльжбета. Лелёчек, миленький! Успокойся!
Лёлек. Ты не сказала, какие солдаты тебя изнасиловали.
Эльжбета. А какие? Польские? Нет? Американские? Они были такие красавцы!
Болек хохочет.
Лёлек (орет). Прекратите! (Эльжбете.) И ты забыла сказать, что их накачивают виагрой! (Болеку.) И хватит ржать, кретин! Чем дольше ты будешь ржать, тем больше эта вертлявая дамочка будет изгаляться! Ты знаешь актерскую природу!
Болек. Это от нервов.
Лёлек. Что от нервов?
Болек. Смеюсь от нервов.
Лёлек. С чего тебе нервничать, Болек? Это у меня нервы!
Болек. Не знаю… С утра какая-то тревога…
Эльжбета. Всё! Будем работать.
Лёлек. Поехали!
Эльжбета (воздев руки). Солдаты изнасиловали меня! Их пичкают виагрой , и они насилуют нас! О, Матка Боска! Сделай что-нибудь!
Лёлек. Снято. А дальше я скажу: «Посмотрите на эту женщину! Ей нет и тридцати, а выглядит она на все шестьдесят! Вот что они делают!
Эльжбета. Мог бы сказать «на все сорок».
Лёлек. Нет, милая! Мог бы сказать «на все сто»! Давно в зеркало не смотрелась!
Эльжбета (с презрительной гримасой). Только и делаю, что в зеркало смотрюсь! (Подмигивает Болеку.) Ах, если бы их действительно накачивали виагрой!
Болек не реагирует.
Не смешно? (Вздыхает.) Ну, значит, не смешно…
Лёлек. Ты сказала: «их пичкают виагрой».
Эльжбета. И что?
Лёлек (смотрит в сценарий). Нужно было сказать: «Их накачивают виагрой».
Эльжбета. И что с того? Кто вообще пишет эти сценарии?
Болек. Ты не знаешь? Ми-6 или ЦРУ.
Лёлек. Заткнись, Болек! Не шути с огнем. (Эльжбете.) Пусть останется, как есть. Переснимать не станем.
Эльжбета. Значит, у тебя тоже тоска с утра, Болек?
Болек. Я не говорил, тоска! Тревога.
Эльжбета. Тревога… Хм… Если еще ты, Болек, раскиснешь, то я не знаю, как жить!..
Болек. Чтобы я раскис? Не дождешься, старушка! Моя любимая старая кляча! (Звонко шлепает Эльжбету по заднице.)
Эльжбета (хохчет, жеманится). Ну, Болек! Как ты обращаешься с девушкой!
Лёлек. Пошляки!
Эльжбета. Чего же еще ты ждешь от вертлявой дамочки?
Болек. Сам он пошляк. И бездарный актеришка!
Лёлек. Не смей так говорить!
Болек (повторяет). Бездарный актеришка!
Лёлек бьет Болека кулаком в поддых.
Болек (сгибается от боли). Ну ни фига! У тебя, Лёлек, стал жуткий характер, с тех пор, как ты взялся снимать эту пропагандистскую лабуду!
Лёлек. Это не лабуда! Это наша работа! Мы доносим правду!
Болек. Мне-то чего врать? Мы не на публике.
Эльжбета (Лёлеку). Ты правда считаешь, что наше шоу – это правда?
Лёлек. Считаю!
Эльжбета. Смешно! Ты живешь иллюзиями , Лёлек…
Лёлек. Ты лучше скажи, где ты так хорошо выучилась говорить по-русски?
Эльжбета. Я долго живу. Когда-то каждый поляк говорил по-русски. Ну, каждый второй уж точно. Ваши родители, между прочим, тоже …
Лёлек (обрывает Эльжбету). Все! Заткнулась! Перерыв!
Эльжбета достает из сумки фляжку, отхлебывает и протягивает Болеку. Тот тоже делает глоток.
Лёлек (Эльжбете). Смотри не напейся! Еще сцену в коровнике снимать.
Эльжбета. Не напьюсь! (Показывает Лёлеку язык.)
Лёлек гасит свет и выходит, оставляя Эльжбету и Болека в темноте.
Болек. Как в детстве!.. В детстве нам с братом нравилось сидеть в темноте. Когда вечером родители уходили на тусовку и оставляли нас одних, мы выключали свет и принимались фантазировать. В темноте можно представить себе все, что угодно! Родители оставляли нас одних довольно часто…
Эльжбета. Они были светские люди.
Болек. Мне не хватает их. Не хватает их тепла. Ты ведь их хорошо знала?
Эльжбета. Они были моими лучшими друзьями!
Болек. Эльжбета, обними меня, как когда-то давно, в детстве…
Эльжбета (обнимает Болека). Я так рыдала, когда они погибли…
Болек. Как это было? Нам толком никто ничего говорил.
Эльжбета. Это Ладислав придумал устроить гонки на мотоциклах. От него всегда исходило зло!
Болек. Ладислав? Это кто?
Эльжбета. Он был помрежем. Шестерка. Мальчик на побегушках. От этого и злился. Господь прибрал его в прошлом году.
Болек. Ты там была?
Эльжбета. Мы все уже были пьяные… Как раз закончили тот большой проект… И не нашлось никого, кто бы их остановил. Я до сих пор себя укоряю… Я помяну? (Отхлебывает из фляжки.)
Болек. Они умерли мгновенно?
Эльжбета. Ежи скончался в больнице, а Зося на месте. Слава богу, не мучилась. Повезло. Ей голову снесло… О, Матка Боска, что я говорю!.. (Крестится.) Они были чудные! В Ежи я была даже чуточку влюблена! Я так завидовала Зосе, он ее так любил! И вас он тоже любил… Ты знаешь, после их гибели я даже думала вас усыновить…
Болек. Правда, Эльжбета?
Эльжбета. Думала… Но не решилась. Но я же часто навещала вас в интернате, правда? Уж дважды в месяц точно, а то и чаще! И вы никогда ни в чем не нуждались.
Болек. Мы всегда ждали, когда придет тетя Эльжбета.
Эльжбета (плачет). Мальчики вы мои!.. (Отхлебывает из фляжки и протягивает фляжку Болеку.) Хочешь?
Болек (берет фляжку, делает глоток). Лёлек будет ругаться.
Эльжбета. Не нравится мне все это… Нехорошо…
Болек. Ты о чем? Это чисто коммерческий проект! Так к этому и надо относиться…
Эльжбета. Мне бабка покойная рассказывала, как освобождали Краков. Они до второй мировой в Кракове жили… Немцы все заминировали, хотели город взорвать. Русские не дали.
Болек. И что? Ты только не вздумай это где-нибудь сказать!
Эльжбета. Бабка и мать в подвале сидели. Если бы город взорвали, их бы не стало. А, значит, не было бы и меня. В Польше много русских солдат погибло в войну… Я слышала, около пятисот тысяч… Должна же быть благодарность? Закон кармы, вот что меня волнует…
Болек. Ты веришь в карму?
Эльжбета. Я верю в справедливость. Все, что сейчас происходит, не есть хорошо. Ой, как по нам отрикошетит! Ой, как нас всех погонят!..
Болек. Куда?
Входит Лёлек, включает свет, видит сидящих на полу Болека и Эльжбету.
Лёлек. Куда это нас всех погонят? И чего вы тут расселись на полу?
Эльжбета. Подслушивал? (Встает.) Что еще будем снимать?
Лёлек. В коровнике. В польском. Будешь изображать глупую коровницу, которая просит американцев ввести войска и защитить ее от русских. Получше загримируйся, а то рожа твоя уже примелькалась…
Эльжбета уходит. Болек идет за ней следом.
Лёлек. А ты куда? Я хотел с тобой поговорить.
Болек. О чем нам говорить? (Уходит.)
Эпизод пятый
На скамейке под деревьями сидят Тарас и Оксана. Тарас в женском платье и женских босоножках.
Тарас. Вечер славный, воздух чистый! (Прислушивается.) Где это девки поют?
Оксана. За рекой. Сдурел, что ли?
Тарас. Ты чего?
Оксана. На мове говори!
Тарас. Я на ней не особо умею.
Оксана. Все одно говори! Надо. Говори: дивки спивають!
Тарас. Спивають, говоришь? Самогонку? (Хохочет.) Смешно! Ну и нехай спивають! Дай, я тебя обниму, Оксанка!
Оксана. Ты сдурел, Тарас? Свитло ж! Увидють! То есть, побачуть!
Тарас. Побачуть, говоришь? Никто не увидит!
Оксана. Мисяц из-за туч… То есть из-за хмару вийшов. Увидють! То есть, побачють!
Тарас. Що побачють?
Оксана. Как дви дивки на лавце, милуються!
Тарас. Нехай соби бачуть! Чего такого-то? (Пытается поцеловать Оксану.)
Оксана (отпихивает Тарас). Ага! Придумавати! Шоб потом про мене стали говорити, що я лесбиянка?! Тьфу!
Тарас (хохочет). Ой, не можу! Щас обосрусь вид смиху!
Оксана. Кинчай иржати!
Тарас. Эх! А вичор прям для того и придназначен, щоб любити и целоватися!
Оксана. Целоватися, говоришь? Ну так тогда бы в штанах выходил, а не в моей юбке!
Тарас. Боюсь. Поймають. В армию забреють.
Оксана. Боятися? Ну тоди и сиди тихо, щоб не спиймали! А я-то как боютися що я тебе прячу! Блин, ховаю!
Тарас. Ну не прячь. Спрячусь у иншей.
Оксана. Еще чего! У другой он спрячется! И не думай!
Тарас. Я пошутив.
Оксана. Пошутил он! Сейчас как по морде врежу!
Тарас смеется. Оксана обнимает его.
Никому тебе не виддам!
Тарас. Эх, с горя горилки бы выпити. Салом закусити.
Оксана. Де ж я тоби сало визьму? Не знаэшь скильки сало на базаре коштуе?
Тарас. Что, зовсим дорого сало стоит? Горилка то хоч есть? Осталося хоч трохи?
Оксана. Осталося. Но зовсим мало.
Тарас. Вот ети ж твою мать! Що за жизнь!
Оксана. Ось и я кажу! Чи долго тоби еще в жиночих нарядах ходити?
Тарас. А сколько надо будет, столько и буду в женских тряпках ходить! Я на их войну ни за что не пойду! Ну ее! Там стреляют… Я еще пожить хочу!
Оксана (испуганно). Ты що! На мове говори!
Тарас. Може не довго все це протягетца?
Оксана. Хто це знае?
Тарас. Не довго. Ось американци самолетов да танкив надошлють, все и закончитися…
Оксана. Ой, скорей бы вже!
Тарас. А как все закончитися, ми з тобою в Париж поидимо.
Оксана. Прямо вот так до Парижа?
Тарас. У Париже жити будемо. На Мормантре борщ исти будемо, горилку пити и салом та хлибом закусывать.
Оксана. Салом закушувати? Прям в Парижу?
Тарас. Або в Лондони.
Оксана. Як до мене, так где бы не жити, только бы ты снова в штанах ходив.
Тарас. Тогда вже точно буду в штанях ходити. Обещаю.
Оксана. А мени кружевные трусики купишь?
Тарас. Куплю!
Оксана обнимает Тараса, целует его.
Слышно, как подъезжает автомобиль. Звучит громкая музыка. Раздаются голоса: «Дивитися ка, дви дивки на лавци сидячи! Обнимаются! Дивчата, не хочете з хорошими хлопцями познайкомитися? У нас и випити е, и закусити!
Оксана. То ж дядьки с военкомата!
Тарас. Бежим скорее!
Оксана. Бежим!
Оксана и Тарас срываются и убегают. Вслед слышится улюлюканье: «Ату их, ату! Не убегут! Зловимо! Держи их! Тримай!»
Картина шестая
Звучит военный марш. На сцене, или, возможно, на киноэкране, молодые русские солдаты. Звучит команда построения. Солдаты выстраиваются в колоны. Им предстоит отправиться на фронт.
Действие второе
Эпизод седьмой
Приглушенно работает телевизор, идут новости. Женя сидит на кухне за столом, курит, уставившись в телевизор. Валентина Петровна суетится у плиты. Слышно, как в ванной набирается вода.
Валентина Петровна. Сейчас котлетки дотушим, дранички дожарим и со сметанкою съедим! Ты ведь будешь котлетки кушать, Женечка? Я по твоим глазкам вижу, что ты кушать хочешь.
Женя. Не передали…
Валентина Петровна. Передадут. Обязательно передадут, даже не сомневайся.
Женя. Уже день прошел, а еще не передали.
Валентина Петровна. Может, власти решили замолчать? Чтобы население лишний раз не волновать…
Женя. Не… Должны были передать.
Валентина Петровна. Ну не знаю… А тебе чего переживать? Никто и не догадывается, что ты вернулся домой. Я никому ни слова не сказала. Пусть думают, что тебя здесь нет.
Женя. А если достанут?
Валентина Петровна. Не достанут. Я уже подумываю, как бы нам в другой город переехать. Или в поселок какой. Квартиру продать, свой дом купить…
Женя. Найдут. Достанут.
Валентина Петровна. Ты не переживай, любимый. Мы сейчас драничков поедим. А потом теплую ванну примем. А хочешь я в ванну уточку запущу? Ты раньше любил, когда я уточку запускала. (Достает из стола резиновую утку.) Та самая сохранилась! (Сжимает утку − та издает писк.) Прикольно, да?
Женя. Почему в новостях не говорят?
Валентина Петровна. Я все твои детские игрушки храню! Все твои детские рисунки, особенно самые первые − каляки-маляки! И вещички твои детские храню. Иногда достану, смотрю и удивляюсь, как же это мой Женечка в них помещался? (Достает из стола коробку с вещами.) Вот твои пинеточки желтенькие с бантиком голубым! (Прижимает пинетки к щеке, многократно и шумно целует.) Сама их крючком вязала! Вот твоя распашоночка! Вот ползуночки, нагрудничек! (Целует вещи.) Ты не представляешь, какое это счастье! И как же я только жила до тебя, до твоего рождения? И жизнь ли это была? Нет, не жизнь! Встретила – полюбила − аборт! Встретила – полюбила – аборт! А время идет, мне уже тридцать, мне уже тридцать пять, тридцать семь, тридцать восемь… И тут мне тетя Маша говорит: «Чего ты дурью маешься, Валька? Рожай, пока еще не поздно!» Я говорю: «Как же рожать одной?» А она: «Дура! Не ты первая, не ты последняя!» И убедила меня. Господи, как же я за это ей благодарна! С твоим рождением все жизнь моя переменилось, обрела смысл! Мне никого и ничего не нужно стало, кроме тебя! Часами могла стоять у твоей кроватки и любоваться, как ты тихонько сопишь во сне, причмокиваешь, шевелишь ручонками…
Женя. Ты точно ходила?
Валентина Петровна. Ходила! Могла ли я не пойти?
Женя. Сумку поставила? Позвонила?
Валентина Петровна. Поставила! Позвонила!
Женя. Бабахнуло?
Валентина Петровна. Я не услышала со страху… Я бежала!..
Женя. Врешь! Не ходила! (Прижимает мать к стене и сжимает ей горло.) Говори!
Валентина Петровна. Женечка, пусти! Я ходила, клянусь!
Женя (отпускает мать). Ладно. Еще подождем…
Валентина Петровна. Я все, все помню! Помню, как ты головку начал держать, помню как гулил, помню первые твои слова, ручки ко мне тянул: «дай, дай!» Помню самые первые твои шажочки…
Женя. Заткнись! Если узнаю, что не ходила…
Валентина Петровна. То что, Женечка?..
Женя (снова сжимает матери горло). Признавайся, ходила?!
Валентина Петровна (хрипит). Ай, совсем не чем дышать!..
Женя (отпускает мать). Задушу!
Валентина Петровна. Ты ведь шутишь так, да? А если не ходила?
Женя. Что? Что ты сказала?
Валентина Петровна. Ходила! Ходила! Ой, какие у тебя страшные глаза!
На лестничной клетке раздается топот ног. Звонок в дверь.
Женя (вздрогнув). Кто это?
Валентина Петровна. Мальчишки соседские. Они часто по лестнице бегают, в чужие звонки звонят. Хулиганят.
Женя. Точно?
Валентина Петровна. Я пойду посмотрю…
Женя (шепотом). Стоять! Спрашиваю последний раз. Не ходила?
Валентина Петровна (плачет). Не ходила…
Женя. Бомба где?
Валентина Петровна. Я бомбу в лес отнесла! Прости меня, сыночек!..
Женя. Зачем в лес?
Валентина Петровна. Там людей много было… Жалко их стало… Я в автобус села, до леса доехала, где мы с тетей Машей клюкву осенью собираем, до болота дошла и швырнула сумку… Потом уже позвонила…
Женя. Жалко стало? Врешь! В ФСБ отнесла! Заложила меня! (Снова хватает мать за горло.) Обманула, гадина! Убью!
Валентина Петровна (хрипит). Нет! Честное слово!
Женя. Почему в новостях не говорят?
Валентина Петровна. Не знаю… намокла… не взорвалась…
Раздается звонок в дверь.
Женя. Сдала меня, сволочь! (Сжимает матери горло.)
Валентина Петровна (хрипит, пытается вырваться). Нет, Женечка, нет!.. Пожалуйста!..
Раздается голос сантехника: «Откройте! Соседей заливаете! Знаю, что дома, голоса слышал! Не дурите! А то дверь ломать будем!»
Женя (кричит). Я не сдамся! В тюрьму не пойду! Не смейте дверь ломать! Я ее задушу! Я ее задушу! Я ее задушу!
Валентина Петровна перестает трепыхаться, падает на пол.
Женя (бормочет). Заложила, гадина, заложила!.. Задушу, задушу, задушу…
Звонки и стук в дверь продолжаются.
Эпизод восьмой
По радио звучит веселая мелодия. Сара стоит у плиты. Входит Логан. Снимает куртку, остается в футболке и джинсах. Сара пританцовывая подходит к Логану, смеется, прижимается щекой к его щеке.
Сара. Привет, Логан!
Логан. Привет, Сара. Не понимаю, чему ты так радуешься?
Сара. Жизни! Просто хорошее настроение. И я люблю тебя, Логан!
Логан. Я тоже тебя люблю.
Сара. Давай же потанцуем!
Сара прижимается к Логану, он нехотя с ней танцует.
Логан. Ты неисправима, Сара!
Сара. Я опять сделала что-то не так?
Логан. Мы живем в эпоху, когда мир трещит по швам. Разве ты этого не видишь?
Сара. Честно? Не вижу. Но я стараюсь. Вот ты на прошлой неделе сказал, что русские сбросят на нас атомную бомбу. И знаешь что? Я подумала, и решила купит крупы!
Логан. Какой крупы?
Сара. Я купила 10 килограммов риса, 10 килограммов кукурузы, 10 килограммов пшена, 10 килограммов фасоли, 10 килограммов гороха и 20 килограммов кус-куса, который ты почему-то очень любишь. А еще я купила 100 рулонов туалетной бумаги и 1000 коробков спичек!
Логан. Зачем?!
Сара. Ну как же, если начнется атомная война… Пригодится! И ты меня даже не хочешь похвалить?
Логан. Идиотка! Если она начнется − крупа не спасет!
Сара. Ну вот! Опять ты за свое!
Логан. Прости меня, прости, пожалуйста!.. Но ты действительно непрошибаемо глупа!
Сара. И что с того? Женщина имеет право быть глупой! А вот ты в последнее время стал просто невыносимый! Может тебе сходить к психоаналитику?
Логан. Не с чего веселиться! Неужели ты не понимаешь?
Сара. Понимаю. Но я подумала, что если мы родим маленького бейбика, нам станет намного веселее!
Логан. Полная идиотка!
Сара. А вот и нет! В Библии сказано: плодитесь и размножайтесь!
Логан. Сара, милая, пойми, русские не оставят нас в покое. Они придут! Не сегодня, так завтра. Они придут и нас уничтожат.
Сара. Ты в этом уверен?
Логан. В этом уверены все, даже наш президент!
Сара. Уж не хочешь ли ты сказать, что я глупее нашего президента?
Логан. Именно так.
Сара. Я обижусь! Серьезно! Я уже обиделась, Логан. Я не буду с тобой разговаривать!
Сара подходит к окну, берет с подоконника бинокль, смотрит вниз. Потом поворачивается к Логану с хитрым видом.
Сара. Ты был прав, Логан! Внизу идут русские!
Логан. Русские? А я что говорил! Это точно русские?
Сара. Можешь сам убедиться! (Смотрит в бинокль). Точно русские! Они несут русский флаг!
Логан (обреченно). Ну вот они и пришли!.. Я сейчас. (Выбегает из кухни.)
Сара. Ты куда? Я пошутила, Логан! Не все же тебе меня разыгрывать… Там просто какая-то демонстрация!
Логан возвращается, застегивает пуговицы белой рубашки, завязывает галстук.
Сара (удивленно). Куда это ты собрался, Логан!
Логан. На встречу с Богом.
Сара. Совсем рехнулся!
Логан. Ну вот. Свершилось. (Встает на колени.) Господи! Если ты не смог спасти Америку, даруй нам легкую смерть!
Сара. Логан! Что за глупости ты говоришь?!
Логан. Тебе не понять, Сара. Тебе легче, ты – идиотка. Ты даже ничего не заметишь! Благослови тебя Господь! И даруй всем нам легкий конец.
Сара. Ты такой смешной, Логан, когда несешь эту чушь! Я пошутила! Хочешь посмотреть в бинокль?
Логан. Нет, Сара. Не вижу в этом никакого смысла.
Сара. Это честное слово, очень смешно!
Логан. Веселись, любимая! А у меня уже нет на это сил. Я вымотан, опустошен. У меня не осталось сил ждать неизбежного И я не стану ждать. Я не вынесу этого ожидания. Прости меня, Сара, за все!
Сара. Мне и вправду есть за что тебя прощать! Поклянись, что больше не будешь называть меня идиоткой.
Логан. Клянусь.
Сара. Так не клянутся! Так никто не поймет, в чем ты клянешься. И чем клянешься. Это должна быть страшная клятва! И чем же ты поклянешься, Логан?
Логан. Жизнью клянусь, что никогда больше не буду называть тебя идиоткой, Сара!
Сара. Это хорошо, Логан. Это очень правильно!
Логан. Прощай, Сара!
Сара. Давно уже простила! Если бы я тебя не прощала, я бы давно уже с тобой не жила!
Логан. Прощай… Увидимся на небесах!
Логан уходит.
Сара. Ну вот опять! Ты куда ушел? (Сара продолжает разглядывать в бинокль, что происходит на улице. Хохочет.) Логан, ты только посмотри! Там идет забавный парад! Мажоретки несут какую-то желтую тряпку! А рядом бородатые мужики несут голубую! Я знаю, что это не русский флаг! Я пошутила, Логан. А впереди едет грузовик, а на нем жирная негритянка стоит раком и трясет своей жирной задницей! Ой, как забавно! Такой чудовищно жирной задницы я никогда не видала! По ней прямо волны жира бегут! Жуть! Они уже совсем близко, проходят под окнами нашего дома! Ой, Логан, что это? Что-то упало сверху на жирную негритянку! Кузов грузовика проломился! Ой, не могу, как смешно! Все побежали в разные стороны! С синей тряпкой − направо, с желтой тряпкой – налево. А один мужик с женскими сиськами и бородой запутался в тряпке, дергается и что-то верещит! Жаль, мы так высоко живем, что плохо слышно! Логан! Ну где же ты, Логан! Я сейчас лопну от смеха! Ты, конечно, скажешь, что смех без причины, ну и так далее… А мне все равно смешно! Имей в виду, если ты сейчас назовешь меня идиоткой, ты нарушишь страшную клятву! Ну где же ты?
Сара кладет бинокль на подоконник и стоит в недоумении.
Эпизод девятый
В студии Л&Б. Лёлек стоит с текстом в руках, подвыпившая Эльжбета сидит на полу.
Лёлек. Ну вставай же, вставай! Чего на полу расселась?
Эльжбета. Я устала!
Лёлек. Ты напилась!
Эльжбета. Скажи, что происходит? Зачем? В детстве я мечтала быть мальчишкой. По деревьям лазать любила. В играх всегда была воꞌдой. В футбол гоняла! Мальчишкам всегда позволяется больше. Я завидовала им…
Лёлек. Еще не поздно. Смени пол.
Эльжбета. Дурак! Теперь они гибнут! Гибнут на войне!
Лёлек. Тебе-то что?
Эдьжбета. Ты циник, Лелек! Так нельзя! Это наши парни!
Лёлек. Наши парни?
Эльжбета. Польские парни идут в наемники! Зачем? За что? Что им эта Украина?
Лёлек. От скуки. Адреналина не хватает. И потом здесь они нищие – а там им платят.
Эльжбета. Матка Боска! Больше двух тысяч погибло уже!
Лёлек. Откуда такая информация?
Эльжбета. Радио слушаю. На коротких волнах…
Лёлек. Слушаешь русских? Играешь с огнем! Узнают – не факт, что сойдет тебе с рук. Не боишься, что я донесу?
Эльжбета . Ты серьезно?
Лёлек. Шутка. Но будь осторожней. И не трепли языком.
Эльжбета. Идиотская шутка! И вообще ты стал циничный и злой! А я хочу видеть доброго, улыбчивого и ужасно симпатичного Лёлека, как в тот год, когда вы с Болеком закончили школу.
Лёлек. Заткнись! Не трави душу. Мир изменился. Разве не видишь? Как раньше, уже не будет!
Эльжбета. Не будет? Но почему?
Лёлек. Не будет – и точка! Ты напилась…
Лёлек садится за стол, обхватив голову руками.
Эльжбета (после паузы). Я знаю, что ты хочешь, как лучше… Знаю.
Лёлек. Отстань!
Эльжбета. Как твоя дочь?
Лёлек. Тебе-то что? Я с ней не вижусь!
Эльжбета. Почему?
Лёлек. Встретил месяц назад на улице. Она из школы шла… Ты знаешь, я всегда теряюсь в ее присутствии… Я спросил: «Как дела?» Она сказала: «Нормально». И ушла.
Эльжбета. Каролинка против тебя настраивает?
Лёлек. Нет. С ней у меня прекрасные отношения. Я ведь ее действительно когда-то любил…
Входит Болек.
Болек. Ты никогда никого не любил. Кроме себя. Ты на любовь не способен. Ты в этом смысле кастрат.
Лёлек. Что ты сказал?
Болек. Сказал, что ты урод!
Лелек набрасывается на Болека, завязывается драка.
Эльжбета (встает, пытается их разнять). Мальчики, прекратите!
Наконец Лёлеку удается сделать болевой захват, и Болек не может пошевелиться, прижатый лицом к полу.
Болек. Ой, рука! Сломаешь! Пусти, козел!
Лёлек. Сам ты козел вонючий! (Отпускает Болека.) И больше не нарывайся. Я всегда был сильнее!
Эльжбета (снова садится на пол, плачет). Хочу, чтобы все было как в детстве… И чтобы мама была жива, и бабушка, и чтобы у нас был свой дом и сад, и мы ходили по воскресеньям в костел, а летом сидели на берегу Вислы…. И чтобы мальчики были мальчиками, а девочки девочками… Но этого не будет, не будет, не будет!.. Я хочу умереть…
Лёлек. Прекрати истерику, Эльжбета!
Болек. Это ты ее довел! Нельзя хвататься за любой заработок без разбору. Не все можно делать для денег.
Лёлек. Я же для вас стараюсь! И ты попрекаешь меня? Если вам не нужны деньги, отдайте их мне! Я люблю деньги! И умею их зарабатывать! Я хочу ездить в самом роскошном авто, обедать в самом дорогом ресторане, сниматься в самых роскошных шоу!
Болек. А ты уверен, что мы сели в ту лодку? Многие уже не в восторге от Украины, и таких все больше.
Лёлек. Теперь уже не уверен… Но ничего не изменишь.
Эльжбета. Мир летит в тартарары! Все испоганено, извращено! Мы вляпались в такую грязь! Как мы посмотрим в глаза Богу?
Лёлек. Когда это? На том свете?
Эльжбета. Ты законченный циник!
Лёлек. Не строй из себя святую Цицилию!
Болек. А если вдруг все повернется в пользу русских? За нами придут?
Лёлек. Им будет не до того…
Эльжбета (испуганно). Я актриса. Я им скажу: я актриса. Я ничего не знаю! Мне дают роль − и я ее играю. Это моя работа. Профессия. Я никогда не вдумываюсь в текст. Мое дело − эмоции!
Болек. А что скажу я?
Лёлек. Мы соберем пожитки у куда-нибудь рванем. В Лондон, в Париж…
Эльжбета (плачет). Хочу напиться до бесчувствия! Уснуть − и никогда не просыпаться!
Болек (плачет). Не говори так, Эльжбета, не говори! (Садится рядом с Эльжбетой.) Не лишай последней надежды…
Лёлек. Перестаньте! Нам надо работать! Скоро эфир!.. (Не может сдержаться и плачет.)
Лёлек опускается на пол рядом с братом и Эльжбетой.
Эльжбета (обнимает братьев). Я пропаду без вас! Мальчики, вы не оставите меня? Не бросите старую тетку Эльжбету?
Болек. Думаешь, они поверят нашим слезам?..
Эльжбета. Нет… Как это русские говорят? Москва слезам не верит…
Продолжают плакать.
Эпизод десятый
Дом в прифронтовой зоне. Слышатся разрывы артиллеристских снарядов. В подвале сидят Мариша и ее бабушка Катерина.
Тусклый свет. Перед Маришей лежит раскрытая книга. Мариша плачет. К ней подходит бабушка.
Бабушка. Все это кончится, кончится, Мариша! И будем мы с тобой жить в мире…. Не надо плакать!
Мариша. Я не о нас плачу, баба Катя. Не о себе.
Бабушка. О ком же?
Мариша. Мне девочку жалко. Сиротку.
Бабушка. Я ее знаю? Эта девочка из вашего класса?
Мариша. Нет, бабушка. Это Козетта!
Бабушка. Странное имя… А где она живет? Откуда ты ее знаешь?
Мариша. Это девочка из книжки!
Бабушка. Ах вот оно что! А что ты читаешь?
Мариша. «Отверженные» Виктора Гюго. Ты не читала, бабушка?
Бабушка. Не помню уже. Может когда-то и читала… Название знакомое…
Мариша. Это во Франции происходит. Там еще каторжник − Жан Вальжан!
Бабушка. Как же, как же! Читала! Но это было так давно… Жан Вальжан… Запомнилось. Имя красивое…
Мариша. И Козетта. Она попала к злым людям, они над ней издеваются, морят голодом. Но потом все будет хорошо! Жан Вальжан ее заберет!
Бабушка. Откуда ты знаешь?
Мариша. А я эту книжку уже читала. Год назад. Я в библиотеке брала. А потом в библиотеку снаряд попал, книжка так у меня и осталась…
Бабушка. Не беда. Война закончится – выстроим новую библиотеку, и ты книжку сдашь!
Мариша (закрывает книгу). А я, бабушка, хоть и знаю, что дальше все будет хорошо, а не могу не плакать.
Бабушка. Я думала, ты по маме плачешь.
Мариша. Нет, бабушка! Я редко по маме плачу. Не плачется…
Бабушка. Почему?
Мариша. Не знаю… Когда отец погиб, я рыдала. А мама говорит: «Не могу заплакать. Слез нет…»
Бабушка. Это у нее шок был.
Мариша. А потом говорит: «Не будем плакать. Мы выстоять должны. Победить. Вот когда победим, тогда уже и поплачем…» Вот и я теперь плакать не могу.
Бабушка. Бедные вы мои!
Мариша. А над книжкой могу плакать почему-то. Слезы сами так из глаз и капают. Нехорошо, да?
Бабушка. Ну что ты, милая! Над книжным горем поплакать не грех. Плачь. А вот о себе плакать?.. (Задумывается.) Может, твоя мать и права была, не гоже нам о себе плакать. Выживем. Бог спасет. Все у нас наладится, все будет хорошо.
Так и Екклесиаст говорил: «Всему свое время».
Мариша. Кто это, Екклесиаст?
Бабушка. Человек такой был в древности. Учитель. Он в Библии есть. Хочешь тебе почитаю?
Мариша. Почитай…
Бабушка (надевает очки, открывает Библию и читает из Екклесиаста). «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться»… Вот и мы с тобой, Маришка, поплачем и посмеемся, когда время придет! Еще почитаю, да? (Читает, водя по странице пальцем.) «…время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть…»
Мариша. Как же я их ненавижу!
Бабушка. Прости, Господи! (Читает.) «… время войне, и время миру». Вот ведь как в писании сказано… (Прислушивается к грохоту снарядов.) Уже в стороне стреляют. Может, на сегодня и обойдется…
Мариша. Не хочу в подвале ночевать!
Бабушка. А мы и не будем. В хату пойдем. Не долго уже осталось ждать.
Скоро наши придут. Надо еще совсем чуть-чуть потерпеть…
Мариша. Так и мама говорила. Потерпим…
Эпизод одиннадцатый
Квартира поэта Серафимова. Из прихожей в комнату входят Серафимов и Ксюха.
Серафимов (в полголоса). Вот что ты делаешь, Ксюха? Что? В это время жена всегда уже дома!
Ксюха. Хорошо, я могу уйти.
Серафимов. Речь не об этом. Вот что я сейчас ей скажу?
Ксюха. Скажешь, ученица зашла книжку вернуть, или что-нибудь еще соврешь.
Серафимов. Ладно! Выкручусь. Говори, что случилось. Зачем пришла? Только быстро.
Ксюха. Просто… Увидеть тебя хотела. Эд.
Серафимов. И все?
Ксюха. Разве этого мало?
Серафимов. Не знаю…(Недовольно.) Ладно! Садись. Будешь изображать ученицу. (Кричит жене.) Маша, ко мне ученица пришла! Приготовь нам, пожалуйста, чаю!
Раздается голос жены: «Хорошо! Сейчас чайник поставлю!»
Ксюха. Неужели ты меня с ней познакомишь?
Серафимов. Она в комнату не зайдет. Она на кухне сериал смотрит. И вообще она не суется, когда ко мне кто-то приходит. Но осторожность надо соблюдать. Если она паче чаяния войдет, ты меня спроси: «Эдуард Ефимович, а чем отличается дактиль от хорея?». А я тебе скажу: «Дактиль − это…» Ну и так далее.
Ксюха. Хорошо.
Повисает пауза.
Серафимов. Ну? Что же ты молчишь? Говори что-нибудь.
Ксюха. Неделю не виделись. Как ты живешь? Что-нибудь написал?
Серафимов. Нет. Не пошло.
Ксюха. Может, тебе туда съездить?
Серафимов. Куда?
Ксюха. На Донбасс.
Серафимов. С ума сошла!
Ксюха. Живые впечатления, они нужны, поверь. Нельзя все черпать только из головы.
Серафимов. Не делай из меня героя, Ксюха. Я не герой…
Ксюха. Я же не говорю, что надо идти на фронт. Но нельзя всю жизнь глядеть только на свинарник за окном!
Серафимов. Ты пришла за тем, чтобы мне это сказать?
Ксюха. Нет, конечно!
Серафимов. Жил один поэт, очень давно. Когда война началась, его на фронт призвали. Он собрался, сел с другими призывниками в вагон и от страха заболел. Диарея. По-русски – обосрался. Его сняли с поезда, вернули домой. Но стихи потом писал самые что ни на есть боевые.
Ксюха. Что за поэт?
Серафимов. Не скажу. Вдруг это про него врут? Поэт хороший.
Ксюха. А я попрощаться пришла. Уезжаю.
Серафимов. Надолго?
Ксюха. Как получиться.
Серафимов (вполголоса). Обойдемся без объятий и поцелуев, Ксюха. Техника безопасности превыше всего! Просто пожмем друг другу руки.
Ксюха. И в дальний путь на долгие года?
Серафимов. Хм… Остроумно. Ты только не придирайся к словам…
Ксюха. Хорошо. Не буду. (Протягивает руку.) Желаю, чтобы все у тебя сбылось. Чтобы тебя заметили. Зауважали.
Серафимов (пожимает руку). Сложновато будет. Поэтов много развелось в последнее время. Вылезают, как грибы после дождя. Вот еще одна появилась. Мне ребята в клубе вчера показали. Ксюха зовут, как тебя.. Странно звучит, да? Не понятно, то ли фамилия такая, то ли кликуха. По-моему, не подходит для поэта. Небось фигню какую-нибудь пишет эта Ксюха.
Ксюха. Я про нее тоже слышала. Тезка.
Серафимов. Вот видишь, даже ты слышала… Как она пробилась? Слушай, дай-ка я ее погуглю. (Стучит по клавишам ноутбука.) Ого! Сразу выскакивает! А ссылок-то сколько! Ба! Да у нее уже есть книжка! Ну-ка посмотрим, что о ней пишут… (Читает. Иронично.) Нестандартная поэзия, проникновенная, глубокая, серьезная… Пишет в основном о любви. Ха! О чем еще девке писать? Стихотворения носят философский характер… так-так… построены на чувствах, ассоциациях, образах… Каждый находит в ее стихах сокровенные мысли, которые, на самом деле, таятся в его собственной голове. Во, загнули! Книга рассказывает о чувствах девочки, которая полюбила взрослого мужчину, но не нашла взаимности… Хм!.. Своими учителями называет Лермонтова, Цветаеву и… (Запинается.) Как-как? Сэй-Сёнагон? Нифига себе! Большое влияние оказали знаменитые в начале прошлого века дневники Марии Башкирцевой… Родилась на Севере в небольшом провинциальным городке… Выражает признательность руководителю ЛИТО «Маяк» Серафимову Эдуарду Ефимовичу за бесценные уроки мастерства… (Удивленно смотрит на Ксюху.)
Ксюха. Ну да… Так и останусь навсегда Ксюхой…
Серафимов (растеряно). Постой, а как же?.. а что?.. а кто такая Сэй-Сёнагон?
Ксюха. Фрейлина японской императрицы Тэйси… «Записки у изголовья». Не читал? В районной библиотеке есть.
Серафимов. И куда же ты едешь? В Москву?
Ксюха. В Мариуполь. Я с парнем одним познакомилась, он туда едет. И мне предложил… Говорит, там работа найдется. Так что с тобой мы больше встречаться не будем… Эд.
Серафимов. Почему?
Ксюха. У всего есть конец. Мне было хорошо с тобой, Эдди. Иногда мучительно хорошо. Но это уже в прошлом. И в моей книжке.
Раздает голос жены: «Я чай заварила! Забирайте!»
Ксюха. Передай Маше спасибо. Не за чай − за терпение. Она хорошая. Мне кажется, она догадывалась… А чай я уж, извиняйте, пить не буду. Прощай. (Уходит.)
Серафимов растерянно смотрит ей вслед.
Раздается голос жены: «Эдик, ну что же вы чай не забираете? Мне самой принести?»
Эпизод двенадцатый
В подвале Мариша и ее бабушка Катерина. На улице идет бой. Обняв Маришу, бабушка молится.
Бабушка. Богородица, царица небесная, заступница наша, сохрани и сбереги нас!
Мариша. Так громко еще никогда не бахало…
Бабушка. Маришенька, помолись со мной…
Мариша. Я не умею бабушка.
Бабушка. В мирное время всем не до Бога было. И мать твоя тебя в церковь брать мне запрещала… Что делать… А сейчас без молитвы никак. Ты хоть просто повторяй: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную». Это Иисусова молитва называется, она самая короткая, да ведь не в длине дело. Можно и еще короче: Господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй! Главное, чтоб от души молитва шла.
Мариша. Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!
Звуки боя еще громче. Бабушка и Мариша, обнявшись, шепчут молитву. Постепенно звуки немного стихают.
Мариша. Баба Катя, ты ведь каждый день библию читаешь?
Бабушка. Каждый день. Так положено. И моя бабушка читала. Она говорила, «из божественного каждый день хоть кусочек прочесть надо…»
Мариша. А зачем?
Бабушка. Как же, в Писании вся мудрость мира собрана.
Мариша. Можно я с тобой вместе читать буду?
Бабушка. От чего же нет? Можем в слух читать. У меня глаза уже совсем плохо видеть стали, даже в очках, так, может, ты бы мне иногда почитала.
Мариша. А что читать нужно?
Бабушка. Можно хоть подряд все читать помаленьку. А можно в церковном календаре посмотреть, там указаны чтения на каждый день.
Мариша. А сегодня что читать нужно?
Бабушка. Не скажу… Календарь дома остался … А мы давай откроем наугад? (Открывает Библию.) Второзаконие…
Мариша. Это что?
Бабушка. Это то, что пророк Моисей говорил людям в пустыне… Ты поймешь. Должна понять… (Читает.) «Когда ты выйдешь на войну против врага твоего и увидишь коней и колесницы, и народа более, нежели у тебя, то не бойся их, ибо с тобою Господь, Бог твой, который вывел тебя из земли Египетской. Когда же приступите к сражению, тогда пусть подойдет священник, и говорит народу, и скажет ему: слушай, Израиль! вы сегодня вступаете в сражение с врагами вашими, да не ослабеет сердце ваше, не бойтесь, не смущайтесь и не ужасайтесь их, ибо Господь Бог ваш идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими и спасти вас…»
Мариша. Это про нас сказано?
Бабушка. Про нас? Можно сказать, что и про нас…. (Прислушивается.) Совсем стихло, далеко где-то стреляют…
Слышны голоса и топот сапог. Мариша прижимается к стене и закрывает лицо руками.
Бабушка (крестится). Святая заступница, спаси и сохрани!
Голоса: В доме нет никого. Может, в подвале кто спрятался? Эй, есть тут кто живой? Свои пришли! Русские!
Дверь в подвал распахивается и заходят русские солдаты.
Бабушка (встает и идет навстречу солдатам). Мариша! Наши пришли! Господи, как мы вас ждали!
Конец
