Ушаков

Эдуард Иванов, Дарья Буймова

УШАКОВ

Трагикомедия в двух актах

 

Аннотация:

Это увлекательный, динамичный и трогательный рассказ о жизни великого флотоводца Федора Ушакова. О его гениальных победах на море и парадоксальных сражениях с жизненными обстоятельствами, с глупцами, завистниками и трусами. Посвящается всем неизвестным святым современности.

 

Действующие лица:

Ушаков Фёдор Фёдорович

Василий – матрос на яхте «Счастье», далее – денщик Ушакова

Отец Филарет

Голенищев-Кутузов Иван Логгинович – генерал-казначей Адмиралтейств-коллегии

Чиновник Адмиралтейств-коллегии

Екатерина Великая

Потемкин Григорий Александрович

Александр Николаевич – лейтенант на яхте «Счастье», далее он же капитан-лейтенант

Тихон – матрос на яхте «Счастье»

Мария Ивановна – молодая девушка

Елена Назаровна – гувернантка Марии, дама в возрасте «второй молодости»

Помощник камердинера императрицы

Кадыр-бей и его свита, французский полковник, секретарь чиновника, делегация островитян, фрейлины, придворные, камер-лакеи, российские офицеры, матросы, крестьяне, «чумная команда» – казак и несколько каторжан.

Первый акт

Сцена 1

Санкт-Петербург. Июнь 1779 года. Адмиралтейств-коллегия. Кабинет. Голенищев дремлет в кресле. Заходит Чиновник.

Чиновник. Иван Логгинович… Иван Логгинович, проснитесь.

Голенищев. Что такое?.. А, это вы… Что случилось, голубчик?

Чиновник. Там капитан-лейтенант Ушаков Фёдор Фёдорович ожидают. По вашему распоряжению.

Голенищев. Да, да… Помню, помню… Зови.

Чиновник уходит. Затем возвращается в сопровождении Ушакова.

Чиновник. К господину генерал-казначею Адмиралтейств-коллегии Ивану Логгиновичу Голенищеву-Кутузову!

Голенищев. Что ты, голубчик, так кричишь? Не на палубе! Совсем оглушил!

Чиновник. Так положено… По циркуляру.

Голенищев. Иди. Мы сами. (Чиновник уходит.) Здравствуй, Фёдор Фёдорович. Проходи.

Ушаков. Рад видеть вас в добром здравии, Иван Логгинович… Не пойму, почему к вам? Отчет о последнем походе в срок сдал. За каждую копейку отчитался. Или ошибка какая?

Голенищев. У тебя? Ошибка? Я тебя другим в пример ставлю. Педантичен, как голштинец. Даже придраться не к чему… А ты, голубчик, чувствую, грезишь новыми походами? Думаешь принять командование новым кораблем?

Ушаков. Готов идти в новое плавание! Любой приказ исполню!

Голенищев. Молодец! Вот и хорошо. (Вручает Ушакову бумагу.) Вот тебе, голубчик, ордер. Иди, исполняй.

Ушаков (ознакомившись с ордером). Лес?! Осмотреть?! Ничего не понимаю.

Голенищев. Да, да… Внимательнейшим образом… Настоятельно необходимо осмотреть.

Ушаков. Лес?! И это мне, боевому офицеру! Я прошел Балтийское, Азовское, Черное, Северное, Норвежское и даже Белое море! Всю Средиземноморию обходил! А меня, словно какого-то мичмана, смотреть чёрт знает что?!

Голенищев. Ничего не изменилось. Как порох вспыхиваешь. Гардемарином на экзамене… Помнишь? В шляхетном кадетском… Когда ты на преподавателя осерчал… Как его? Запамятовал… Про линейную тактику спорил. Очень повеселил. Так разошелся. Что ты! Куда бежать, прятаться!.. Как порох… Небось, розгами получил?

Ушаков. Нет. В темной отсидел… Вы простите меня, Иван Логгинович, что я тут…

Голенищев. Ничего, Федор Федорович. Бывает. (Звонит в колокольчик. Входит чиновник.) Голубчик, угости-ка нас с господином капитан-лейтенантом чаем. И рому не пожалей. (Чиновник уходит.) Вот что я тебе скажу… Для нашего корабельного дела нет ничего главнее леса. А кто может разобраться в его качестве? Тут нужен человек сугубо морской и честный. Да, голубчик мой, честный и неподкупный. Сейчас много желающих на казенных заказах капиталец сделать. А Отечеству корабли нужны! Поэтому Светлейший князь Григорий Александрович тебя и присоветовал нам на это дело.

Ушаков. Сам Потемкин? Откуда он меня знает? Мы, кажется, не встречались с ним.

Голенищев. Этого, голубчик мой, я не знаю… Ты, в свое время, на Дону корабли строил. Успел полмира обойти. Может, где заприметил. Пусть у него один глаз, да шибко зоркий… Куда он запропал? (Звонит в колокольчик. Входит чиновник.) Голубчик, что насчет чаю?

Чиновник. Почти поспел, Иван Логгинович. Извольте немного обождать.

Голенищев. Федор Федорович, торопишься куда?

Ушаков. Никак нет.

Голенищев. Мы обождем. (Чиновник уходит.) А расскажи-ка, голубчик мой, что пригодилось из наук кадетских в морских походах, а что якорем на дно пошло?

Ушаков. Наипаче ваш совет. До сих пор им пользуюсь.

Голенищев. Интересно, интересно, что я такого прокаркал.

Ушаков. Когда станете капитанами, господа гардемарины, наипервейшая ваша забота – продовольствие. Горячая еда и свежая вода будут не всегда. Вяленая рыба, бочковая солонина и сухари – вот основа. Матрос намучается, вымокнет, отстоит вахту на ветру, замерзнет – его накормить надо, желательно повкуснее, напоить, обогреть, да взбодрить, чтоб в уныние не впал. Помню, возмущался – получается капитан нянька для матроса.

Голенищев. А сейчас как думаешь?

Ушаков. Я и нянька, я и отец родной. Не злыдень, но и не кулёма. Дисциплина и уважение. От расторопности моих матросов жизнь корабля зависит. А значит и моя.

Голенищев. Эх, Федор Федорович, побольше бы нам таких капитанов.

Ушаков. Золотые слова! А вы мне ордером в морду – лес смотреть!

Чиновник приносит чашки с чаем, расставляет.

Голенищев (отхлебнув из чашки). Ух, какой крепкий чаек. Аж глаза на лоб.

Чиновник. Сами сказали – не жалеть. Я и не пожалел. (Пробует чай.) Однако.

Голенищев. Федор Федорович, почаевничай… Сам-то как к морскому быту?

Ушаков. Ох, ну и чай у вас!.. Вообще к таким крепким напиткам я отрицательно… А к походному быту привык. Нравится, когда по-простому, без затей.

Чиновник. А качка? Я так и не смог обвыкнуться.

Ушаков. Ни качка, ни заплесневелая вода, ни солонина нутро не выворачивают.

Чиновник. Поэтому в морской корпус пошел, а не в сухопутный?

Ушаков. Нет. Сухопутный отцу был не по карману. Он лишь до сержанта лейб-гвардии Преображенского полка дослужился.

Голенищев. Вот что я вам скажу, дети мои… Соратники по морскому делу… Морская служба трудная. Поэтому охотников к ней весьма мало. Вы сами, с Божьей помощью, на свои плечи сию ношу взвалили.

Чиновник. Иван Логгинович, может, капель медикуса? У вас снова лицо раскраснелось.

Голенищев. Не надо капель! К черту капли!.. О чем я?.. Так вот, братцы, Россия – морская держава. Еще наши предки на своих ладьях к Царь-граду ходили. Щит им на врата прибили. Затем, правда, всё прокашляли… И почему Черное море, которое в давние времена именовалось Русским, до сих пор без флота отечественного пребывает? Не потому ли, что кто-то не желает содействовать его созданию? Лес не желает выбирать.

Ушаков. Вот это маневр, Иван Логгинович! Значит это я во всем виноват?!

Чиновник. Еще чайку?

Ушаков и Голенищев (одновременно). Наливай!

Сцена 2

Двор Санаксарского монастыря. Появляется Ушаков. Из кельи выходит отец Филарет, закрывает дверь на ключ.

Ушаков. Примут ли на ночь глядя? Увижусь ли с настоятелем сегодня?.. Эй, уважаемый!

Филарет. Спасайся, брат!

Ушаков. От кого?.. Нападает кто?

Филарет. Постоянно, везде и всегда… Враг человеческий.

Ушаков. Спаси, Господи!

Филарет. Это приветствие такое в монастыре… Ищете кого?

Ушаков. Я к своему дяде, отцу Феодору. Хотел повидаться, посоветоваться да благословение получить. Я – капитан-лейтенант Федор Федорович Ушаков.

Филарет. Вам никто не сказал?! Ваш дядя пять лет как на Соловках. Сослан.

Ушаков. Как?! За что?!

Филарет. История неприглядная. Если вкратце – оклеветали отца Феодора, этого святого человека и моего благодетеля. Виновники наказаны. Господь скор оказался на справедливую расправу с клеветниками. Если отцу Феодору будет угодно, он сам вам при встрече или в письме поведает. А мы молимся, чтобы он скорее вернулся к нам.

Ушаков. Да уж, огорошили вы меня… Как вас?

Филарет. Отец Филарет. Живописец этой обители. По совместительству – кастелян.

Ушаков. А я думал, быстро обернусь. Чтоб на утро возвратиться. Я там по казенным делам. Вот и посоветовался с дядей. На Соловки и подавно не смогу. Где я и где Соловки.

Филарет. Оставайтесь. Отдохните с дороги. Келий свободных много. Может, трапезничать желаете? Я распоряжусь. Попрошу братьев, чтобы…

Ушаков. Не беспокойтесь, отец Филарет, я в дороге что-то поклевал. В этом деле я не прихотлив. Да и поститься за ради Господа для меня не в тягость, а в радость… Но я как-то не ожидал такого… Даже немного растерялся… Простите.

Филарет. Может, я помогу? Поделись, сын мой, болью своей, расскажи. Отца Феодора я тебе не заменю, но, Бог даст, может, советом помогу.

Ушаков. Вы, гляжу, отец Филарет, мне ровесник, а уже в монастыре душу спасаете да за весь грешный мир молитесь… Может, и мне оставить суету мирскую? Лишь Богу служить… Жизнь-то, можно сказать, прожита… Мне тридцать пять годков. А ничего, ничегошеньки не достиг. У некоторых товарищей моих и награды боевые, и звания, и должности в Адмиралтействе… Господи, что я говорю! Стыд-то какой!

Филарет. Никто тебя здесь не осудит.

Ушаков. Ничего же не получается! Может, сразу надо было в монахи, как дядя? (Пауза.) Когда из деревни в Санкт-Петербург в морской корпус поступал – я и моря-то не видел. А увидел, и оробел. Такое огромное! Величественное! Как небо! Бескрайнее! И я по небу этому земному на крохотном кораблике. А сейчас словно медведь по лесам. И такая обида берет. А впереди ничего путного не видать, сплошной лес… Служу честно, по совести – не ворую, никого не обижаю, увеселений себе не позволяю. Пока они по кабакам, я с книгами. Они пьют-гуляют, а я… У одних ордена да звания с должностями… А за что? Разве справедливо? Я из кожи вон лезу, чтоб исправно служить, а меня словно нет, не замечают. Ни одной медальки не дали. Да Бог с ними, с медальками! Еще эта копоть от обид душу пачкает. Думаете – не понимаю? Всё понимаю. Только отмыться от этой мерзости не могу. Лишь сильнее в ней мараюсь… И так стыдно всё это сознавать.

Филарет. Море – как небо земное… Интересно… Красиво.

Ушаков. У меня ничего, кроме флота, нет. Ни семьи, ни карьеры. Да и не надо ничего… На что жизнь потратил? Она скоро закончится, а я будто еще готовлюсь к ней.

Филарет. Думаете, скоро закончится?

Ушаков. А чего думать? И так всё ясно. Может, и мне последние дни в затворе прожить, в молитве да строгом послушании? Как думаете, отец Филарет?

Филарет. Что ж, сын мой, мысли о монашестве похвальны. Радостно слышать, что ты задумываешься об этой стезе. Помнишь, как в Книге Иова? Бог каждому дает испытания. И не одно. Но ничего чрезмерного – каждому по силам. У тебя – одни, у твоих товарищей – другие. Значит, не мог Он доверить им твои экзамены – испытать терпением, гордыней, завистью да смирением.

Ушаков. Нет у меня зависти! И гордыни нет!

Филарет. Вижу. Конечно, нет. Просто мне показалось.

Ушаков. Ох, вот ведь… Да что я за человек-то такой… Простите меня, отче.

Филарет. Ты погоди себя казнить… Вот келья отца Феодора. Как он отбыл, так в ней никто и не живет с тех пор. Но там все чисто, опрятно, ни пылинки. Даже свечи есть… Вот ключ. Ступай, помолись да совета у Господа попроси. Авось и управит.

Ушаков. Благословите, отец Филарет.

Филарет. Благословляю… Коли рано уйдешь, дверь закрой, а ключ на пороге оставь.

Отец Филарет уходит. Ушаков пытается отпереть дверь, но та не открывается.

Ушаков. И открыть не могу… Собственными глазами видел, как он закрыл… Или я замок испортил?.. Может, через окно? Нет, как-то не по-людски… Ну и дела… Помолился, посоветовался… Анекдот моей жизни – вот ключ от двери, но ты ее не откроешь. Вот диплом морского корпуса, но ты не нужен российскому флоту в качестве капитана… Может, позвать кого? Так ночь. Совсем темно стало. Ни фонаря, ни свечки… Костер точно разводить не буду. Особенно посреди монастыря. Не дай Бог спалю обитель. Или братию напугаю – зарево увидят, панику поднимут, прибегут, а тут я: «Здравия желаю, господа монахи». Господи, Ты же видишь меня! Посоветуй – что делать?.. (Пауза.) Какое небо здесь глубокое. А звезды-то, звезды! Красота. Как ночью на море в штиль. Смотришь вдаль, смотришь. И уже не знаешь – где небо кончается и начинается море. Словно летишь. Под тобой звездное небо и над тобой звездное небо. И звезды мерцают, словно свечи. Свечи под куполом самого огромного Храма. Ну, конечно! Зачем келья, когда вот он – дом Бога! Вот свечи! Я у Него в гостях. Стою в Храме и смиренно прошу совета.

Появляется отец Филарет, в руках фонарь и корзинка с едой.

Филарет. А я не выдержал. Чего, думаю, гостя голодным оставлять. Чем богаты, как говорится… А почему не заходите? Или уже погостили-помолились?

Ушаков. Нет. Я замок сломал. Дверь открыть не могу.

Филарет. Дайте-ка ключ… А дверь-то открыта. (Толкает рукой дверь – та открывается.) Воистину, враг человеческий коварен. Заставить человека ломиться в открытую дверь!

Ушаков. Какой же я несуразный… Хорошо, дядя меня сейчас не видит.

Филарет. Ну, ну, будет над собой измываться.

Ушаков. Медалек захотелось! Обидели дитятко, обнесли вниманием! Службой Богу решил прикрыться, в монастыре укрыться. А в миру-то Богу служить сложнее?

Филарет. Сложнее, сын мой… Так сложно, что почти невозможно… Соблазнов там – море. Это, брат-моряк, стократ сложнее. Нужно стать настоящим капитаном, чтоб провести свой корабль сквозь шторм мирских страстей.

Ушаков. Именно! Именно так!.. Я и Отечеству служить толком не начал.

Филарет. А ты будь стойким, Федор Федорович! Даже когда сомнения, соблазны и горести начнут вокруг тебя бесовские танцы – будь стойким! Веди свой корабль!.. Страшно, конечно, страшно! Но взгляни, чего ты страшишься. И нет страха. Ибо страх – это воображение, морок князя бесовского. А твой защитник – само Могущество, Создатель всего. И кто против тебя, если Он с тобой? (Пауза.) Однако светает… Помолись. Вздремни немного. А затем в путь.

Ушаков. А я-то целую философию из-за этой двери… Которая не заперта.

Филарет. В последнее время начал замечать, что Господь не только не приветствует уныние, а всячески благоволит добрым шуткам.

Ушаков. Точно, точно!.. Помню, у нас неподалеку от Гибралтара случай был…

Сцена 3

Санкт-Петербург. Август 1780 года. Яхта «Счастье».

Явление 1

Голенищев и Чиновник стоят возле трапа.

Чиновник. Может, вам в тенек, Иван Логгинович?

Голенищев. Нет. Когда еще случай представиться косточки погреть? Свежий воздух. Солнце. Яхта-красавица. Тишина… Думаешь, сразу кричать начнет?

Чиновник. Нет. Сразу не поймет… Потом нам икаться будет.

Голенищев. А может ему понравится?

Чиновник. Может. Этот Ушаков немного не от мира сего… Робею я его.

Голенищев. Ну, голубчик мой, это слишком… А вот и он.

Появляется Ушаков.

Ушаков. Здравия желаю, господа.

Голенищев. Здравствуй, Федор Федорович. (Чиновник поклоном приветствует Ушакова.) Гадаешь, к чему такая срочность? Да ещё здесь – на яхте матушки-императрицы?.. Но прежде хотел тебя похвалить за расторопность. Лес подобрал на совесть.

Чиновник. Да, очень хороший лес. И так быстро.

Голенищев. Да, быстро. Очень его ждали на юге. И дождались. Молодец! Сам Светлейший тебя хвалил, расхваливал… Посему считаем…

Чиновник. И Светлейший князь в том числе.

Голенищев. Да, и Светлейший… Голубчик, поздравляю! Ты достоин этого назначения.

Ушаков. Какого?

Голенищев. Я не сказал? Будешь командиром яхты «Счастье». Принимай красавицу!

Ушаков. Красивая, спору нет. Но я не достоин занять такой важный пост.

Чиновник. Достоин, очень достоин… Сам Потемкин выхлопотал для вас это место.

Ушаков. Я могу отказаться?

Чиновник и Голенищев (хором). Нет.

Голенищев. Что ж, Федор Федорович, приступай к обязанностям… Всего тебе хорошего. А мне к медикусу. Здоровье в последнее время… А вы, голубчик, введете капитана в курс дела. Счастливо оставаться… Я за вами карету на набережную пришлю… Позже.

Чиновник. Спасибо, Иван Логгинович. (Голенищев покидает яхту.) Сразу хочу предупредить, Федор Федорович, я плохо переношу боль.

Ушаков. Что это значит?

Чиновник. Это значит – я не выношу рукоприкладства.

Ушаков. Я сам противник этого метода.

Чиновник. Правда?.. Ох, гора с плеч… Сразу предупреждаю…

Ушаков. Я же сказал – бить не буду.

Чиновник. Я о другом… Императрица на яхте хочет чувствовать себя свободно – как пассажир. Поэтому рапортами ей не докучать. Были случаи, когда она изволила пригласить капитана яхты к столу.

Ушаков. Вот уж лишнее.

Чиновник. Как показала практика – вы правы… Надеюсь, этикету обучены? Вилкой, ложкой умело работаете? В зубах ножом не ковыряете?.. Стоять! Я предупреждал – никакого рукоприкладства… Многие карьеристы вам сейчас завидуют… Но вы боевой офицер – это я помню… Кстати, помните вашего однокашника Гавриила Голенкина? Почти целое лето на вашей должности был. Только не на «Счастье», а на «Петергофе». Еще двое из вашего выпуска – Яков Карпов и Николай Хвостов. Тоже были.

Ушаков. Странно. Все отличные офицеры… А Коля Хвостов, помню, такой щеголь и льстец. Уж ему самое место.

Чиновник. Он продержался почти год… Предлагаю осмотреть судно.

Ушаков. Такелаж и рангоут – безукоризненны. Снасти – надежны. Паруса – любо-дорого посмотреть. Чистота и порядок. Ни пылинки. Медные части сияют… А что за богатыри в ливреях у кают стоят?

Чиновник. Это камер-лакеи. Они здесь везде. Правда незаметны. Следят за чистотой и порядком в царских покоях… К вашей команде они не относятся.

Ушаков. Не корабль, а черт знает что! Зеркала, фарфор, ковры… И запахи чужие, не морские – духи, пудра, цветы.

Чиновник. Зато спокойно. Скоро осень. Вряд ли императрица пожелает на прогулку. Да, без дела скучновато, но… Позвольте, я вам команду представлю.

Чиновник и Ушаков уходят.

Явление 2

Звучит печальная мелодия флейты. Появляются двое матросов – Василий и Тихон. Они натирают медные детали. Входит лейтенант Александр Николаевич.

Тихон. Вторую неделю в свистульку дует. Так и свихнуться можно. А, Василий?

Василий. Ась?

Тихон. Вторую неделю, говорю, свистит!.. Свихнуться, говорю, можно.

Василий (вынимает затычки из ушей). Да, хорошая музыка… Только жалостливая.

Тихон. Я говорю, две недели свистит! С ума, говорю, сойти!

Василий. Нам с ребятами не мешает. Я себе и своим молодцам вон чего сделал – из фитилей. Господин лейтенант разрешил, боцман выдал. Так что пусть свистит, кручинится. Лишь бы не буйствовал… Верно говорю, господин лейтенант?

Александр. Правильно, Василий. Ох, как я понимаю капитана. Сколько месяцев на якоре. Да еще перед Зимним, словно на сцене в театре.

Василий. А по набережной барышни – смотрят, любуются нашими красавцами офицерами.

Александр. Да… То есть нет… Я хотел сказать, что… Я другое хотел сказать, Василий.

Василий. Барышни любуются… А говорить с ними затруднительно. Далеко. Не докричаться. Наши-то господа офицеры еще ничего, через рупор мысль свою до барышень могут донесть… И то лишь в виде короткого приказа… А бедные барышни? Даже если весь свой пыл на крик употребят, до «Счастья» долетит лишь писк. Поэтому нет никакого полноценного общения, одна сплошная пантомима.

Тихон. Музыка у него всегда жалостливая. Хоть бы раз чего веселое свистнул.

Василий. Тебе, Тихон, боцмана мало? Этот виртуоз на дудке такие посвисты устраивает… А капитану я бы на балалайке подыграл. Но не положено.

Александр. Да, этот строгий. С таким не забалуешь. Говорят, собственноручно может высечь, если осерчает… Хотя врут… Скорее всего, врут.

Василий. Нет, Александр Николаевич, точно врут. У него глаза добрые.

Тихон. Шлюпка!.. К нам!.. Сигналят!

Александр. Я к капитану!.. А вы трап отдайте!

Матросы спускают трап. Мелодия флейты обрывается. Появляется Ушаков. По трапу входят Помощник камердинера в сопровождении камер-лакеев. Они ловко выгружают на палубу посуду, провиант, скатерти, цветы.

Помощник камердинера. Вы капитан Ушаков Федор Федорович?

Ушаков. Так точно.

Помощник камердинера. Так, будем действовать быстро, по-военному… Ее Величество желает прогуляться. Распорядитесь – команду в парадную форму. Скоро прибудут. Всё… А вы что застыли, господа? Первый раз? Это – в каюту императрицы, это – к фрейлинам, это – на камбуз… И живо, живо, живо!.. Капитан, не смею вас более отвлекать.

Ушаков. Боцман! Свистать всех на вверх!

Ушаков уходит. Пищит боцманская дудка. Стук каблуков. Громкие команды. На палубе в парадной форме появляется лейтенант. Мимо пробегают одетые в парадную форму матросы. Василий и Тихон останавливаются возле трапа. Все в ожидании. Пауза.

Александр. Третий час ждем… Даже волноваться устал.

Василий. Ее Величество добрая. В прошлом году каждого из нас монетой пожаловала. Форму и выправку похвалила… Идут! К нам идут! Катер со штандартом!

Александр. Спустить трап! Построиться для встречи Ее Императорского Величества!

Матросы выстраиваются в шеренгу. Появляется Ушаков в парадной форме. По трапу на борт яхты поднимаются Екатерина и Потемкин.

Ушаков. Смирно! Ее Императорскому Величеству – виват!

Матросы (хором). Виват! Виват! Виват!

Потемкин. Идем к Петергофу.

Ушаков, сняв шляпу, кланяется. Екатерина и Потемкин приветствуют Ушакова кивком, уходят. За ними следуют фрейлины и придворные.

Ушаков (радостно). По местам стоять! С якоря сниматься!

Александр. Поднять паруса! Курс галфвинд!

Матросы и лейтенант убегают.

Явление 3

Ушаков – на палубе. Темнеет. Из трюма слышны музыка, смех. Появляется Потемкин.

Потемкин. Вот он, красавец, мой протеже… Ушаков Федор Федорович.

Ушаков. Так точно, Григорий Александрович! Не имел чести быть вам представленным.

Потемкин. Без церемоний. Давно за тобой наблюдаю. Нравится, как ты Отечеству служишь. Ну, как тебе на «Счастье»?

Ушаков. Премного благодарен, Григорий Александрович. Хотя больше пользы Отечеству, Ее Величеству и вам на другой стезе принес бы. Сейчас на юге флот возрождается. Я более морской офицер, чем придворный. Мне бы туда.

Потемкин. Понимаю. Но мне и здесь надежные люди нужны. А ты надежный и честный офицер… А чем ты в свободное время занимаешься? Как отдыхаешь?

Ушаков. От служения Отечеству, Ее Величеству и вам, Григорий Александрович, свободного времени не имею и отдыхать не намерен!

Потемкин. Ай, какой молодец!.. Хитер… А теперь говори – как есть.

Ушаков. Извожу матросов игрой на флейте… А если без шуток – карты составляю навигационные. Читаю. Но книги быстро заканчиваются… Поэтому музицирую.

Потемкин. Что последнее читал?

Ушаков. Зотова, «Разговор у адмирала с капитаном о команде».

Потемкин. Поди полезное чтение для капитанской должности?

Ушаков. Для капитанской всё проштудировал. Изучаю для адмиральской.

Потемкин. Ай, молодец, хорош… Так держать!

Ушаков. Ваша Светлость, если там, на юге, будет место на боевом корабле, вспомните обо мне… Я готов! Я за Отчизну постоять хочу!

Потемкин. А здесь кого прикажешь оставить? Потерпи, хотя бы годок. Устал от вашего капитанского драпа. Потерпишь?

Ушаков. Так точно! Потерплю! Любой ваш приказ выполню!

Потемкин и Ушаков уходят. Шум в каютах стихает.

Явление 4

Тихон появляется на палубе, зажигает фонари. Входит Ушаков.

Ушаков. Какая склянка?

Тихон. Шестая, Ваше высокоблагородие.

Ушаков. Какого черта не бьешь?

Тихон. Не велено.

Ушаков. Ты что, матрос?! Кем не велено?! В своем уме, братец? Уж не пьян ли?

Тихон. Никак нет! Трезв!.. Камердин императрицы велел.

Ушаков. Камердин? Камердинер!.. Устав важнее всех камердинеров вместе взятых! Не им писано, не ему и отменять! Бей, как положено! (Тихон бьет в рынду шесть раз.) Ее Величество на борту, а тут уставом пренебрегают! Безобразие!

Появляется Екатерина с лампой в руках, в чепчике и в ночном платье. Ушаков снимает шляпу и кланяется.

Екатерина. Что случилось, господин капитан?

Ушаков. На яхте все благополучно, Ваше Величество.

Екатерина. А почему колокол? Пожар?

Ушаков. Нет никакого пожара. А колокол… Это склянки… Ну, склянки… Каждые полчаса на всех судах вашего флота переворачивают песочные часы и бьют в колокол.

Екатерина. Зачем?

Ушаков. Чтобы все на корабле знали точное время… Для отсчета вахт, при измерении скорости судна… Много для чего.

Екатерина. Почему раньше не били?

Ушаков. Их всегда бьют, Ваше Величество.

Екатерина. Я не слышала.

Ушаков. В уставе прописано. Его еще император Петр Первый составил. С тех пор так.

Екатерина. И ни разу не меняли?

Ушаков. Ни разу.

Екатерина. Устав – дело важное… К тому же Петр Первый… Что ж, продолжайте бить ваши склянки. Теперь я спокойна… А если накрою голову подушкой, то смогу уснуть.

Екатерина уходит.

Тихон. Мы, Ваше высокоблагородие, когда императрица изволит отдыхать на яхте, никогда склянки не бьем. Вас, видимо, не предупредили… Говорят, после казни самозванца Емели Пугачева она резких звуков стала бояться… Видимо, не предупредили.

Ушаков. Не предупредили. А ты почему, Тихон, толком объяснить не мог?

Тихон. Как можно капитану перечить?.. Дальше-то бить?

Ушаков. Сказала бить, значит, бить. Только ты не громко… Пальцем. Вот так… И звук сразу гаси. Глядишь, и выспится Ее Величество. Ей тоже отдыхать надо.

Тихон. Слушаюсь!

Ушаков уходит.

Явление 5

Появляется Василий, тушит на палубе фонари.

Тихон. Василий, думаешь снимут? Неделя прошла. А тишина. Может, оставят?

Василий. Эх, Тихон, уже сняли. Приказ сегодня пришел. Вещи в каюте собирает.

Тихон. Осерчал?

Василий. Нет. Улыбается. (Появляется Ушаков, ставит возле трапа связки с книгами.) Всё-таки отставка, Федор Федорович?

Ушаков. И не просто отставка, а перевод. В Херсон. На Черноморский флот.

Василий. Так нет пока такого!

Ушаков. Ничего, Василий, будет! Бог даст, быстро управимся!

Василий. Какой вы счастливый, господин капитан… Даром, что списаны со «Счастья».

Ушаков. Опять каламбуришь, Василий? Молодец! Хороший ты матрос, ладный.

Василий (падает на колени). Батюшка, Федор Федорович! Не оставь сиротой! Пожалей! Возьми с собой! Верой и правдой служить буду!

Ушаков. Да что ты! Что ты, братец! Встань с колен-то.

Василий. Не оставь, батюшка, Федор Федорович! Я тут с ума сойду! Я и шить умею, и кашеварить. Читать и писать умею. И считаю хорошо. И по дому всю работу могу. И на балалайке, коль с флейтой заскучаешь. И моряк не последний – своё дело крепко знаю.

Ушаков. Ну, поднимайся, поднимайся… Незачем всё это.

Василий (поднявшись с колен). Федор Федорович, вам на новом месте обязательно денщик понадобится. А тут и искать не надо – вот он я, свой, флотский.

Ушаков. Добро, Василий. Похлопочу.

Василий. Спасибо вам! А то мне эта жизнь на виду у барышень — вот где!

Ушаков. И в барышнях разбираешься?

Василий. Если в уставе не прописано, то нам, на этих барышень, и времени жалко тратить. Нам бы лоцию до Гибралтара полистать, в памяти освежить все глубины.

Ушаков. И в лоциях силен?

Василий. Конечно! Любимое занятие!.. После балалайки.

Сцена 4

Херсон. Июль 1783 года. Мария Ивановна в сопровождении Елены Назаровны прогуливаются по берегу.

Мария. Господи, скучно-то как. Хотя бы одно интересное лицо.

Елена. А вы, Мария Ивановна, вокруг смотрите – сколько приятных офицеров.

Мария. Очень внимательно смотрю, Елена Назаровна. Ничего интересного. Даже поговорить не с кем.

Елена. Со мной говорите.

Мария. О чем? Тысячу раз обо всем переговорено.

Елена. Тогда читайте, как все порядочные девушки.

Мария. Всё прочла. И для порядочных девушек, и для не очень порядочных, и даже совсем непорядочных. Уныло. Всё уныло. Кроме водной глади и солнца. (Появляется Ушаков, смотрит на реку, что-то зарисовывает себе в альбом.) Елена Назаровна, живописец. Давайте посмотрим. (Заглядывает Ушакову через плечо.) Не видно.

Елена. Мария Ивановна, не следует так. Порядочные девушки должны…

Мария. Я аккуратно, я только одним глазком.

Ушаков замечает присутствие дам, поворачивается к ним.

Ушаков. Здравствуйте, дамы.

Мария (делая реверанс). Добрый день.

Ушаков. Разрешите представиться, капитан второго ранга Федор Федорович Ушаков.

Мария. Мария Ивановна Каратеева. А это моя гувернантка – Елена Назаровна. (Елена Назаровна делает реверанс, намеревается продолжить прогулку, но Мария удерживает ее.) А зачем вы этот корабль рисуете?

Ушаков. Потому что у него новая, интересная конструкция.

Мария. Обычный трехмачтовик. Ничего нового. Чем-то похож на «Хотин», который все хвалили в свое время. И чем закончилось? Большими переделками. (Ушакову.) Господин капитан, Федор Федорович, что с вами?

Ушаков. Не ожидал… Чтоб такая молодая и красивая барышня, да такое… Может, я сплю, и со мной ангел разговаривает?

Мария. Нет, я точно не ангел.

Елена. Да, совсем не ангел. Вы простите, господин капитан, Мария Ивановна всё никак повзрослеть не может. А вам, барышня, неприлично демонстрировать свои…

Ушаков. Подождите, сударыня… Мария Ивановна, извольте объясниться. Что значит ничего нового?

Мария. Пожалуйста. Осадка около девяти футов. Для реки нормально, а на море остойчивость будет посредственная. Видите, как идет? Не идет, а ковыляет. Это из-за обилия пушек. Также, как и на «Хотине». Первоначально было шестнадцать. А затем погнались за огневой мощью. После переделки двадцать пять втиснули. А как показывает практика, Федор Федорович, обилие пушек не всегда положительно сказывается на боеспособности корабля. Из-за тесноты может образоваться сумятица.

Ушаков. Обучать правильно матросов надо, чтоб каждый знал свой маневр, тогда никакой сумятицы не будет.

Мария. И вы знаете как?

Ушаков. Конечно, знаю!.. А вы?.. Рассуждать многие горазды, нахватаются вершков из чужих разговоров!

Мария. Ах, вот вы как?!

Ушаков. Да! Вот так!.. Вот, к примеру, вон там, на четвертом стапеле, стоит линкор.

Мария. Рыбий остов, а не корабль! Одни ребра шпангоутов торчат.

Ушаков. Это не важно! Интересно, как избежать сумятицы, которая может возникнуть при залповом огне, например, с правого борта?

Мария (взяв у Ушакова карандаш). Очень просто! (Рисует в его альбоме.) Вот так! И никакой сумятицы! Представьте, это канониры, а это их расчеты. Эти делают первый залп. А эти ждут. Пока эти перезаряжают, этим идет команда: «Пли!» И все работает, как часы. Это батюшка так говорит: «Всё работает, как часы». Он боцманом на втором стапеле сейчас. А раньше мы в Азовской флотилии состояли. Он меня везде с собой берет.

Ушаков. Ах, вот откуда у вас такие познания в корабельном деле.

Мария. Я даже прожекты по улучшению некоторых кораблей писала – и батюшке, и в Адмиралтейство, и лично некоторым капитанам. А они смеются. Никто меня не слушает.

Ушаков. Я слушаю. Я не смеюсь.

Мария. Правда?

Ушаков. Правда. Вы такая… Такая… Даже слов нет, какая вы… И батюшка у вас хороший… Такую дочь… В кораблях и вооружении научил разбираться.

Мария. А вы интересный… Раньше он всё-всё мне рассказывал о кораблях. А теперь всё больше про замужество.

Ушаков. Да, замужество… Замужество – это хорошо.

Мария. Хорошо… Наверно… Я не уверена. Хотя раньше казалось, что…

Елена. Мария Ивановна, прекратите! Немедленно придите в себя! Это не прилично! Отдайте Федору Федоровичу карандаш. Нам пора.

Мария. Мы раньше в Архангельске жили. Я там родилась. С детства корабли люблю. Только они у нас другие, более округлые.

Ушаков. Я тоже люблю… Округлые… Округлые, чтобы льды не затерли… Я ходил в Архангельск, еще когда мичманом был. Там море другое.

Мария. И море другое, и корабли. Но эти мне больше нравятся. А вы откуда родом?

Ушаков. С Ярославской стороны. Там нет моря. Рядом с деревней лишь река. Река Жидогость… И прудов много.

Мария. Смешное название – Жидогость. (Смеется.) Жидкий гость.

Ушаков. И смех у вас такой красивый.

Мария (перестав смеяться). Судоходная?

Ушаков. Конечно. Почти у каждого мужика по берегам свое судно.

Елена. Однако разрешите нам откланяться. Марии Ивановне пора домой. До свидания!

Ушаков. До свидания. Передавайте привет вашему замечательному батюшке.

Сцена 5

Херсон. Двор и веранда у дома Каратеевых.

Явление 1

Август 1783 года. На веранде перед зеркалом крутится Мария. Елена Назаровна набрасывает ей на плечи платок.

Елена. Вы, Мария Ивановна, идете на прогулку с офицером. Морским офицером. Понимаете? Я бы на вашем месте не в цветастом, а в черном пошла.

Мария. В черном?! При таком солнце?! Я же погибну.

Елена. Это вопрос дисциплины. Я же не гибну.

Мария. Вы, Елена Назаровна, бессмертны. За это вас и обожаю. Может, брошь с цветочком сюда? Или сюда?

Елена. Федор Федорович скоро как месяц оказывает вам знаки внимания. Даже вашему батюшке визит нанес. Но я так и не поняла – он состоятельный дворянин?

Мария. Скоро миллионщиком будет. Откуда я знаю? Судя по штопаному мундиру и начищенной обуви – он, как мы. Прячем бедность за ширму аккуратности и чистоты. А как он смущается и краснеет, когда моей руки касается. При этом морской офицер и в солидных годах. Светской жизнью совсем не испорчен. Пыхтит, топчется, когда с ним о французских романах заговариваешь. А стоит про флот слово молвить, сразу оживает, глаза загораются. Иногда так хочется флотом стать. Для него. Его флотом. Представляешь, если мы поженимся? Как он меня любить будет!

Елена. Даже думать об этом рано. Он в плане быта совсем не устроен – квартира при казармах. Хорош жених. Даром, что капитан.

Мария. Он устроится. Просто пока он так службе предан, что на бытовые неудобства ему – тьфу! А вот когда семья появится, когда я у него появлюсь, вот тогда он для меня, как для своих матросов. О нем знакомый батюшки рассказывал. Получили жалование. А у одного мичмана вычли нечестно. А у того семья, детишки. Вон там, через улицу в мазанке живут. Так Федор Федорович, чтоб не обидеть непрошенной помощью своего младшего офицера, несколько гусей тайком купил, да и отдал. Возьми, говорит, мне подарили, а у меня в квартире и держать негде. Представляешь, какой хороший и не жадный человек?

Елена. Не жадным в книжках хорошо быть, когда наперед знаешь, как там судьба по воле автора обернется. А в жизни? Сколько таких видела – всё раздадут, а затем… Эх!

Мария. Он не такой! Он хороший!

Елена. Хороший. А куда он жену приведет? Нет, сначала пусть построится.

Мария. Он построится!

Елена. Здесь – в Херсоне? Может, в Таганроге или в Севастополе, где ни кола ни двора?

Мария. Я не знаю! Мне всё равно!

Елена. Легкомысленная молодость. Так, Мария Ивановна, далеко не убегать, никуда не исчезать, чтобы я вас постоянно видела. Ничего лишнего не позволять. Ни ему, ни себе. Может придерживать под ручку. Не более. Ни визгов, ни прыжков. Держим осанку. Подбородок поднять. Достоинство. Вы – дама. Теперь немного пудры и каплю духов.

Елена Назаровна уводит Марию с веранды в дом.

Явление 2

Во дворе появляются Ушаков и Василий, который несет корзину, прикрытую тканью.

Василий. Надо было тележку взять. Руки отваливаются. (Ставит корзину, достает щетку, чистит мундир на Ушакове.) Что за город? Чуть шагнешь – весь в пыли.

Ушаков. Василий, прекрати! Сейчас дамы могут выйти, а ты тут…

Василий. И ничего страшного. Посмотрят и скажут: «Ай, какой красивый капитан! Какой аккуратный! Ни пылинки. А почему? А потому что у него денщик Василий. Не денщик, а золото!» Если офицер о своем мундире так заботится, то как он, сердешный, о невесте своей хлопотать будет.

Ушаков. Надо было тебя дома оставить.

Василий. Вот это было бы ошибкой. Сколько вы с ней гуляете? Сколько раз? Разов шесть? И всё время за ней гувернантка таскается. Вам и чувства-то свои не высказать друг другу наедине. А почему? А потому что наедине вы никогда и не бывали. А я помогу.

Ушаков. Как? Елена Назаровна – птица не твоего полета.

Василий. Ну, и не таких влет били. Главное – подход знать. С батюшкой ее вы встречались? Встречались. Разговаривали? Разговаривали. Всё честь по чести. Потому что намерения у нас серьезные. А как эти намерения проявить, коли всё время эта гувернантка под ногами путается? Сколько вы, для примера, ухаживать намерены за избранницей? Года три? Когда собираетесь предложение делать?

Ушаков. Рано об этом, Василий!

Василий. Как знать. Походил я тут по городку, поглядел. Хорошеньких барышень здесь немного. Можно сказать, кроме Марии Ивановны да жены лейтенанта, того вертлявого со второго стапеля, и нет вовсе. Замужнюю нам не надо. Ибо люди мы серьезные, рассудительные. Вырисовывается напряженная картина. Вокруг одной лягушки целая туча комариков – молоденьких офицеров, один другого краше. А некоторые, не в пример нам, и познатней и побогаче будут. По пять мундиров в сундуках. А у нас? Господи, опять дырка! Утром смотрел – ничего не было! Вы что с ним делаете? Где ползаете?

Ушаков. Василий, не шуми. Ничего страшного. Подумаешь, дырочка.

Василий. Скидывайте! Сейчас мигом заштопаю!

Ушаков. Некогда! Они с минуты на минуту появятся!

Василий. Скидывайте! Быстро! (Стягивает с Ушакова мундир. Быстро шьет.) Дело минутное. Если сейчас не зашить, во-первых, барышня заметит, во-вторых, разойдется, потом штопки на час.

Ушаков. Мария Ивановна не заметит. А заметит – промолчит. А вот Елена Назаровна. Глаз у нее, знаешь, как у чайки.

Василий. Вот, готово. Ай, красавчик! Чесноком никто не угощал? Вроде не пахнет.

Ушаков. Какой чеснок? Причем тут чеснок?

Василий. При том! Захотите Марию Ивановну в щечку поцеловать, а от вас чесноком…

Ушаков. Какая щечка! Там Елена Назаровна так бдит, что…

Василий. Красивая?

Ушаков. Очень красивая. С ямочками на щечках, когда улыбается. И веснушки.

Василий. Веснушки может и хорошо, но… А тут как? Повыше ватерлинии. Так сказать, корпус корабля. Обводы, как? В смысле, в теле? Полненькая? Есть за что держать?

Ушаков. Кого?

Василий. Елену Назаровну… Гувернантку… Какая она?

Ушаков. Она такая… Прямая. Осанка, словно через нее ось мира проходит. И смотрит строго. А в глазах грусть. (Пауза.) А если спросят, зачем тебя с собой взял?

Василий. Потому что кавалер галантный. Гуляете вы по берегу по такой густой жаре и вдруг барышни пить захотели. А у вас всё под рукой – вот фруктовая вода, вот фужеры.

Ушаков. Откуда у нас такие? У меня не было фужеров.

Василий. Теперь есть. У нас теперь многое чего есть. Потому что денщик у вас с головой, сердцем и отменным глазомером. Важно другое. Захотят барышни отдохнуть. Имеют право? Конечно. Они барышни. А у вас, у галантного кавалера, и плед имеется. И кусок парусины есть, чтоб навес для тени соорудить. Ой, скажут, какой Федор Федорович предусмотрительный. Как хорошо, что он с собой денщика взял… А вон и барышни к калитке выходят. Идите встречать. (Ушаков уходит.) Все-таки надо было тележку взять. А вроде и ничего, эта Елена Назаровна… Ну, Василий, самое время расстараться.

Василий подбирает корзину, уходит.

Явление 3

Темнеет. На небе появляются звезды. Елена Назаровна со свечой в руке появляется на веранде.

Елена. Вот и луна показалась. А его нет. Вы здесь? Василий, вы здесь?

Из темноты появляется Василий с букетом и корзиной.

Василий. Я здесь. Это вам. (Вручает Елене Назаровне букет.) А это нам с вами. (Ставит корзину на землю.)Пока с вечера еду Федору Федоровичу готовил да мундир на утро начищал, глядь, уже стемнело.

Елена. Люпины! Откуда?

Василий. На одной горке их заприметил. Ну и сползал туда. Тоже очень нравятся. Даже немного перед казармой высадил. Пусть растут, глаз радуют. И вас тоже радуют.

Елена. Благодарю. Как давно мне цветов не дарили.

Василий. Предлагаю от цветов перевести взгляд наверх, к небесам… Посмотрите, Елена Назаровна, как звезды сияют. Могу рассказать, что к чему там, в небесной канцелярии.

Елена. Сейчас?

Василий. А чего тянуть-то?

Елена. Верно. (Василий расстилает плед.) Прямо здесь? У веранды?

Василий. Можем там – за кустами. Но, мне кажется, и здесь хорошо.

Елена. Я согласна. И здесь хорошо.

Елена Назаровна и Василий устраиваются на пледе.

Василий. Чтобы правильно сориентироваться, мы находим прежде всего – большой ковш. О, вот он! Это – созвездие Большая медведица. А вот туда… Туда… Где же? (Елена Назаровна берет руку Василия и «направляет» ее в другую сторону.) Да, точно! Это малый ковш. Стало быть – Малая медведица. И вот тут – на ручке. Ну, на хвостике… Вот она! Полярная звезда.

Елена. И кто вас научил звезды читать? Ваш батюшка? Он тоже моряк?

Василий. Нет. Мой батюшка – купец. Тремя лавками в Твери владел.

Елена. А жена, детишки есть?

Василий. Нет.

Елена. Почему до сих пор без жены?

Василий. Моряк – существо неустроенное, не то, что пехота. Но денщик при серьезном старшем офицере – это совсем другое дело. Вот мой Федор Федорович женится да хозяйство заведет, так и мне спокойней будет. Можно и своим благоустройством заняться.

Елена. А вон та яркая звезда. У нее есть имя?

Василий. Вот та?

Елена. Да.

Василий. Это, наверное, Регул… Или нет? Или, может Арктур.

На веранде появляется Мария Ивановна.

Мария. Елена Назаровна? Василий? А что вы здесь делаете?

Василий. Доброй ночи, барышня. Мы звезды изучаем.

Мария. Звезды? А почему ночью? Хотя… Но мне показалось, что вы…

Елена. Показалось!

Василий. Так вот, Елена Назаровна, если встать к Полярной Звезде лицом, то перед нами будет Север. Стало быть, за спиной – Юг. Справа – Запад, слева – Восток.

Мария. Слева – Запад, справа – Восток.

Елена. Я вам так благодарна, Василий, за интересный рассказ. Но пора спать. Утром много дел. Что-то мне надо утром сделать. Мария Ивановна, а вы почему не спите?

Мария. Не знаю. Вся словно горю. Надышаться не могу.

Елена. Действительно, жар. Меня это настораживает. Василий, благодарю за великолепный урок по астрономии. Вынуждена проститься. У воспитанницы жар.

Василий. Всего вам доброго, Елена Назаровна. Мария Ивановна, выздоравливайте. (Барышни уходят. Василий собирает плед в корзинку.) В следующий раз более приземленный предмет для изучения проштудируем. (Уходит.)

Явление 4

Солнечный осенний день окутывается в зловещую дымку. Появляется казак. На его пике колеблется черный флажок. Следом за казаком появляется телега и несколько каторжан с мешками на головах. В их руках – багры. Каторжане заходят в дом. При помощи багров вытаскивают из дома вещи и сгружают их на телегу. Один из сундуков открывается. Из него вываливаются платья Марии Ивановны и Елены Назаровны. Железными крючьями их сгребают вместе с сундуком на телегу. Казак, каторжане и телега покидают двор.

Явление 5

Во двор вбегает Ушаков, за ним – Василий.

Василий. Стой! Нет их! Вся семья разом! Еще утром забрали.

Ушаков. А, может, они…

Василий. Нет. Ничего не осталось. Вон, «чумная команда» по дворам идет. На этой улице почти все дома мертвые. На той – две трети семей чума забрала. А все вещи – в костер.

Ушаков. А она? Она где? Куда ее? Куда их отвозят?

Василий. В степь. За город. Копать не успевают. Там овраг. Там присыпают… Федор Федорович, пойдем. О живых надо сейчас думать.

Ушаков. И все вещи – в костер? Одежда, письма, дневники – все в костер? Ни следа от человека. И даже пепел от них ветром по степи. И ведь ничего! Ничего! Зачем тогда? Зачем все эти усилия? Ни следа! Зачем?

Василий. Идем, Федор Федорович, такими вопросами себя лучше дома изводить. Самое время о моряках своих думать. Почти полтысячи живых душ от тебя зависят!

Ушаков. Ее нет. Как такое возможно? Вот она была и вдруг ее нет. Это неправильно! Она должна быть! Живой!

Василий. Куда? Стой! Не пущу! Не пущу! Можешь бить меня! Можешь убить меня! Всё равно – не пущу! Там – чума!!! (Ушаков плачет.) Лучше так. Поплачь. Ты за них не беспокойся. Они там, барышни-то, у Бога на облаке, поди, чай пьют, на нас смотрят, улыбаются. И жалеют нас. Думают, гадают, как мы тут из всех этих испытаний выберемся. Сдюжим ли? А мы сдюжим. Ты у нас, Федор Федорович, крепкий. Обязательно сдюжим. Сейчас малость поплачем, погрустим. А затем, Бог даст, управимся с этой хворью.

Ушаков. Смирно! (Василий ошарашенно отстраняется от Ушакова и вытягивается по команде.) Не трусить! Как в бою! Одну мечту отобрала! Вторую – не дам! Вот ей! (Показывает Василию фигу.) Никого из моей команды не получит! Не дам! Я этой чуме такое устрою! Пожалеет, что сюда приползла! Беги, созывай всех наших у стапеля! Мы ей такое устроим! За Машеньку! За флот! За Отечество! К бою, братцы! К бою!

Сцена 6

Севастополь. Дом Маккензи (Екатерининский дворец).

Явление 1

Екатерина на балконе любуется ночным звездным небом. Появляется Потемкин.

Потемкин. Опять не спится, Катенька?

Екатерина. Я так счастлива! До сих пор в теле такая бодрость, что заснуть не могу. А в душе восторг! Даже счастье! Вот закрываю глаза – нет ничего. А открываю… Вот же оно! Прямо передо мной! И это не сон! Не сказка!

Потемкин. Это только начало. Только начало… Из Константинополя тревожные вести.

Екатерина. Как не вовремя. Хотела насладиться этой ночью. Может, до утра отложим?

Потемкин. Конечно, отложим.

Екатерина. Нет. Теперь твои слова как заноза… Что там?

Потемкин. Антирусская партия при дворе султана активизировалась. Визирь выступил с речью перед приближенными. Копия речи у тебя в деловых бумагах.

Екатерина. Не хочу сейчас читать. Что там? Если вкратце.

Потемкин. Призывает спровоцировать с нами драку… Скорее всего, у Очакова.

Екатерина. Новая война?

Потемкин. Мы почти готовы. Строимся, укрепляемся. И Севастополь – главный порт твоего Черноморского флота, почти готов к обороне.

Екатерина. Я не заметила никаких изменений – всё такой же красавец.

Потемкин. Вход в бухту закрыли старыми фрегатами. Там же – плавучая батарея. Отряды Ушакова и Алексиано на внешнем рейде. Все корабли получили запас снаряжения и воды.

Екатерина. Думаешь, скоро начнется?

Потемкин. Уверен.

Екатерина. А у меня вот здесь такая уверенность, что всё это теперь наше… Наше навсегда… Я прочно встала на эти южные земли… А Пётр не смог.

Потемкин. А ты смогла… Сказка превратилась в реальность.

Екатерина. И у меня теперь – новый флот! Мой новый флот! Мой!.. Закрываю глаза, а там мои корабли в белых клубах пушечного дыма. Белые паруса. Белые одежды матросов. Белые мундиры офицеров. Белые облака в лучистом небе. И всё такое торжественное! Такое блестящее! И тридцать один залп салюта! И это: «Ура!» И всё это кричит о рождении моего Черноморского флота!.. А ты заметил их лица?

Потемкин. Кого, Катенька?

Екатерина. Их! Всех этих посланников. Незабываемая картина! В Севастопольской бухте – боевые российские корабли! Недавно не было… И вот они!

Потемкин. Может, капель медикуса? У тебя глаза огнем пыхают. И щечки раскраснелись.

Екатерина. Три линейных корабля, двенадцать фрегатов, три бомбардирских судна и двадцать мелких. И всё это мои красавцы!.. Не хочу капель!.. А они глаза вытаращили и шепчут: «Они же через двое суток могут оказаться у стен Константинополя!» Конечно, могут! И еще будут там!.. Не хочу капли! Налей чего-нибудь торжественного! Выпьем за здоровье новорожденного, Гриша! За рождение Черноморского флота России! (Пьют.) Боже! Я и звезд-то таких никогда не видела!.. Вот она – вечность… Господи, я только сейчас поняла. Мы – я, ты, офицеры, матросы, мастеровые, купцы, народ – все мы совершили что-то великое. (Пауза.) Что? Что не так? Опять это недовольное лицо.

Потемкин. У нашего новорожденного с отцами-командирами что-то не ладится.

Екатерина. Опять за своё?

Потемкин. Сама посуди. Прямо злой рок какой-то. Трое адмиралов – Шубин, Клокачев и Маккензи – умерли. Двое – Козлянинов и Сухотин – затосковали по северу и как-то сумели отпроситься с Черного моря. А в итоге? Ты назначаешь командующим Войновича.

Екатерина. Чем он тебе не мил? Хороший офицер. Командовал моей яхтой когда-то.

Потемкин. Твоими яхтами половина офицерского корпуса командовала!.. Красивее и умнее молодцы были! А у этого волосы, как у ворона – черные! И нос. Не нос, а утес! И глаза – маслины! Сразу видно – дурак. Напыщенный, самодовольный дурак.

Екатерина. Гриша, может, тебе капель медикуса? А то глаз огнем пыхает. И щечки раскраснелись. Не ревность ли это, Григорий Александрович?

Потемкин. И в мыслях не было. За Отечество радею, матушка. Он год в плену у персов просидел! А ты его на Черноморский флот, да еще адмиралом.

Екатерина. Он в боях был. С турками дрался, и весьма удачно. Даже награды имеет.

Потемкин. Почему именно он? Почему, например, не Мордвинов или мой Ушаков? Ушаков тоже твоей яхтой командовал.

Екатерина. Помню. Любитель уставов и склянок. Мне он не понравился. Какой-то… Одним словом – простоват.

Потемкин. Зато служит отменно! На флоте его уважают, даже матросы.

Екатерина. А чина адмиральского нет, чтобы флотом командовать.

Потемкин. Так это раз плюнуть. Бумагу, чернила – принесть? Всё в твоей воле.

Екатерина. Пусть сначала проявит себя, а там уж.

Потемкин. Так проявил – команду от чумы спас.

Екатерина. Так и мы не поскупились – орденом его пожаловали… Гриша, оставим этот разговор. Я еще не ложилась, а через час вставать придется – Храповицкий множество бумаг приготовил. Проводи меня, мой хороший.

Екатерина и Потемкин уходят.

Явление 2

Звездная ночь постепенно превращается в солнечное утро. Появляется Ушаков. Немного погодя заходит Потемкин в халате, грызет кочерыжку.

Ушаков. Здравия желаю!

Потемкин. Здорово, братец. Садись. Кофе хочешь? Или почаевничаешь? Или, может, чего крепче? Хотя, слышал, ты свою порцию рома матросам отдаешь. Или опять врут?

Ушаков. Врут… Лишь половину порции.

Потемкин. Молодец, Ушаков… Надо бы тебе, герой, как-то адмиралом становиться… Ну, что таращишься? Надо, Федя, надо!.. Чем сейчас команды заняты?

Ушаков. Пристань доделываем. Казармы и другие необходимые постройки. На горе заложили каменный госпиталь. В Корабельной бухте очистили «киленбанку» – место для килевания. Там и краны для поставки мачт. Много чего. Всё перечислять?

Потемкин. Не надо. Всё вроде правильно. И делается много. Но преподносишь ты это, как… Киленбанка… А все твои лавры Войнович в красивую обертку и императрице на стол… Все ему, об Ушакове – ни слова… А он лишь гауптвахту на берегу соорудил. Считает, это лучший способ воспитания человека… А, каков!.. Терпеть не могу, когда над простым людом измываются! Воспитатели хреновы! (Пауза.) А она, просвещённая монаршая особа, в этом вопросе меня не понимает. Гриша, говорит, ты ничего не понимаешь! Он – человек сложный. Не русский. С ним надо деликатно. (Пауза.) Зато мы люди простые. Нам и кочерыжку грызть в радость. В радость, Федор Федорович?

Ушаков. Мне более приятно квашенной капустой похрустеть.

Потемкин. А у тебя орденов много?

Ушаков. Один. Святого Владимира четвертой степени… Не боевой, но…

Потемкин. Ты это брось! Эта битва, которую ты выиграл, потруднее многих! И орден этот самый геройский!.. Кстати, как тебе это удалось? Как людей уберег? Что делал?

Ушаков. Жесткий карантин. Караулы. Почти всех медикусов, которые не успели из Херсона бежать, – «под ружье». Сначала скандалили, затем втянулись в работу. Очень нам помогли. Что еще? Всю команду разделил на артели. Каждую – в отдельную палатку. Между артелями – никакого общения. Два раза в день – осмотр. Если даже заподозрю неладное – сразу в лазарет. Отдельную мазанку для этого выделил. Круглые сутки костры – из кизяка, камыша, бурьяна. Чтоб лагерь окуривать… Ну, и все работали. И занятия продолжали. Главное, чтобы все при деле. Чтоб времени унывать не было. И чтоб чистота – и в одежде, и в теле, и вообще… Побольше чеснока. Уксусом чтоб обильно натирались… А матросы шутили – мы, мол, при нашем капитане стали как мураши – расторопными, бравыми, кислыми и чесноком воняем.

Потемкин. А что, мураши чесноком воняют?

Ушаков. Не знаю, не нюхал… А чума – девка обидчивая – не выдержала, отступила. Да и личный счет у меня к ней был. Никого из своей команды не отдал.

Потемкин. Это хорошо… Не отдал… А сам что о Войновиче думаешь?

Ушаков. Ничего не думаю. Ничего плохого сказать не могу.

Потемкин. Как так? Он твои заслуги ворует! Да и по годам он младше тебя, а обскакал почти по всем статьям! Уж не слепой ли ты, братец?

Ушаков. Никак нет! Но плохого про него ничего сказать не могу. Он – мой начальник. То, что молод, – похвально. То, что высокомерен – бывает. То, что матросов и мичманов не уважает – таких на флоте много. Зато не вор – за руку пока никто не поймал.

Потемкин. Ты на что намекаешь?

Ушаков. Не намекаю, а говорю открыто. Ничего плохого я о нем не скажу.

Потемкин. Почему никто не видит очевидных вещей? Он трус и подхалим!

Ушаков. Он не трус! Под его командованием фрегат «Слава» в заливе Лаго сжёг десять турецких «торговцев», а три посудины в плен взял. И Святого Георгия за это получил. А затем Патрасское сражение – сжег фрегат и две шебеки.

Потемкин. Ты из себя святого-то нет корчи! Защитничек! О себе думай!

Ушаков. Я не корчу. (Пауза.) Да! Он мне не нравится! Но это не значит, что…

Потемкин. Тяжелый ты человек, Ушаков… Вспыльчивый… На Светлейшего князя орешь… А я, между тем, голову ломаю, как о тебе позаботиться… Ишь, какой! Не нравится, а защищаешь… Пойдем, святой мой человечище, отведаем кофию… Ишь, насупился! Идем, киленбанка! На Потемкина не обижайся, Потемкин тебя любит!

Сцена 6

Санкт-Петербург. Беседка в парке. Екатерина в окружении фрейлин разговаривает с Чиновником из Адмиралтейств-коллегии.

Чиновник. Да, Ваше Величество, информация из нескольких источников. Перепроверена.

Екатерина. Первоначальные сведения – плод чей-то паники?

Чиновник. Члены коллегии пришли к такому выводу. Трагедии нет. Потрепало, сильно потрепало. Но трагедии нет.

Екатерина. Сколько времени уйдет на восстановление? Берега Крыма – без защиты. Если султан узнает… А он узнает!.. Турки высадят десант… Причем, где угодно могут высадить! Всё открыто! Никакой защиты!

Чиновник. Десант можно ожидать здесь… У Вашего Величества тоже есть осведомители во дворце султана… Кстати, султан пока не в курсе нашего небольшого конфуза.

Екатерина. Конфуза?! Простите… Дамы, не пугайтесь, продолжайте беседу.

Чиновник. Сведения о возможном месте высадки направлены генералу Суворову. Он, по вашему мудрому распоряжению, выдвинул туда пару отрядов своих чудо-богатырей.

Екатерина. А вот и Светлейший князь к нам спешит.

Чиновник. Разрешите откланяться.

Екатерина. Отчего же? Вы не помешаете. Даже поможете. Вы любите театр?

Чиновник. Люблю… Все ваши пьесы прочел. Неоднократно на спектаклях бывал.

Екатерина. Хочу устроить представление перед Светлейшим. Вы поможете.

Чиновник. С удовольствием. Что прикажете?

Екатерина. Будьте неподалеку. Я позову. (Появляется Потемкин. Фрейлины и Чиновник удаляются.) Здравствуй, Светлейший. Что с тобой, Григорий Александрович? На тебе лица нет. Весь в пыли… Что случилось? Отдышись, дорогуша.

Потемкин. Матушка, всё пропало! (Падает на колени.) Беда, матушка! Флот Севастопольский – нет больше флота! Не турки бьют – Бог меня бьет! Крым без защиты! Не удержим без флота! Может, сами сдадим султану?

Екатерина поднимает Потемкина с колен, затем отвешивает ему пощечину.

Екатерина. Встать! Смирно!.. Приди в себя, Светлейший! Крым не сдавать! Крым – мой!

Потемкин. Но без флота… (Новая пощечина от Екатерины.) Не сдавать.

Екатерина. Понял, почему не сдавать?

Потемкин. Он – твой.

Екатерина. Наш он, Гришенька, наш… Да и куда флот Севастопольский девать, как не в родную гавань?

Потемкин. Так ведь… Как?!

Екатерина. Гриша! Гриша!.. А ну-ка дыши!.. Садись сюда! Держи бокал, пей!.. Ох, напугал, друг сердечный.

Потемкин. А мне доложили… А я думал… Катенька!

Екатерина. Успокойся, Гришенька, успокойся. Не плачь. Может, капелек накапать?

Потемкин. Лучше водочки.

Екатерина. Ох, Гриша… Бог милостив.

Потемкин. А мне доложили, что шторм… Что погубил… Что нет флота.

Екатерина. Да, шторм был… Но флот уцелел. Правда не весь. Ремонту много.

Потемкин. Откуда ты, матушка, в обход меня, такие сведения? (Екатерина поднимает руку. Появляется чиновник, кланяется Потемкину.) Вот оно что – Адмиралтейств-коллегия… Но Мордвинов отписал, что…

Чиновник. Это устаревшие сведения. Имею полный перечень копий рапортов капитанов и доверенных лиц, а также отчеты о повреждениях.

Екатерина. Намерены тебе представление устроить с господином из Адмиралтейств-коллегии… Большой почитатель театра… Хотя даже легкой сатиры не получится из того посмешища, которое вы, господа, устроили из моего флота! Пред всеми державами! Какой-то шторм! Даже в бой ни разу не вступили! Стыдно, господа… Но мы всё-таки постараемся. Будем импровизировать… Прямо по докладным запискам… Итак, начинаем! Музыка! Пурум-пум-пум! (Чиновнику.) Вы – на сцене. Вы – глас судьбы и провидения.

Чиновник (шепотом). Господи, помоги!.. (Декламирует.) И вновь война. Турецкие войска дерутся с нашими близ Очакова. Туркам помогает их флот. Наш тоже рвется в бой. Светлейший князь даже направил записку Войновичу. Читать целиком?

Екатерина. Не нужно. Лишь суть.

Потемкин. Я помню ее! Собрать все корабли и фрегаты. Показать всю неустрашимость к нападению и истреблению неприятеля. Сие объявить всем офицерам. Где завидите флот турецкий, атакуйте его! Во что бы то ни стало, хотя бы всем пропасть.

Екатерина. Сильные слова! И на этом всё? На словах всё закончилось?

Потемкин. Мордвинов разработал план внезапного нападения на турецкий флот у Варны.

Екатерина. А почему у Варны, а не у Очакова? Было бы лучше поддержать Суворова с моря. Или я чего-то не понимаю в военной стратегии?

Чиновник. План Мордвинова авантюрный… Зато в нем был элемент внезапности. Уничтожить часть турецкого флота на рейде в Варненской гавани. Это ведь хорошо?

Потемкин. Мне тоже показалось, что хорошо. Я и утвердил.

Чиновник. А дальше случилось непоправимое.

Екатерина. Просим, просим… Удивите нас.

Чиновник. Мрачное утро. Темные тучи. Мрачное море. И ветер с каждой минутой набирает силу… И вот – шторм! Шторм! Казалось, сами небеса обрушились на эскадру! Мачты ломаются, как соломинки! Паруса – в клочья! Ванты разрываются! Сам Посейдон поднялся из глубин и разметал трезубцем корабли по морю! Одни отдались воле волн, другие пытались развернуться по ветру… Пушки, бочки с солониной, куски мачт с обрывками канатов, разрушенные переборки — вся эта смертельная круговерть носится по палубам, перемалывает, калечит людей!

Екатерина. Достаточно, мы поняли… «Мария Магдалина» почти сразу осталась без мачт.

Чиновник. А флагман «Слава Екатерины» стал тонуть. Помпы не справлялись. Поломался даже румпель. За борт летело все, чтобы облегчить корабль. Море жадно поглощало пушки, ядра, бочки, мебель. Даже штабные бумаги и карты. И самое дорогое… В рапорте так и указано – самое дорогое.

Потемкин. Что?

Чиновник. Табакерка Ее Величества, подаренная Войновичу за расторопность при управлении императорской яхтой. Но в этот раз расторопность проявил другой человек. Корабль и его экипаж спас Дмитрий Сенявин. Офицер освободил тонущее судно от сломанной мачты.

Потемкин. Наградить! Непременно наградить!

Чиновник. Соответствующий документ у вас в канцелярии, у полковника Попова.

Екатерина. Проиграли кампанию, даже не начав ее. И ты о наградах? А «Марию Магдалину» отнесло к Босфору. А там четыреста человек экипажа! Примите, пожалуйста, трофей, господа турки! А капитан – этот англичанин с неприличной фамилией…

Чиновник. Тиздель, Ваше Величество. Капитан Тиздель. Матросы на свой лад его…

Екатерина. Как? (Чиновник шепчет на ухо.) Метко! Так вот этот… Этот капитан сразу сдался врагу. Даже бой не принял. Не пошла впрок, Гриша, твоя записка с сильными словами. Вот как он показал «всю неустрашимость к истреблению неприятеля».

Чиновник. А фрегат «Крым» действительно пропал. Исчез в пучине… Так что на Севастопольском рейде собрались лишь изрядно потрепанные «Святой Павел», «Святой Андрей», «Перун», «Святой Георгий» и «Стрела». Неведомо какими молитвами добралась «Слава Екатерины». Лишь фрегат «Легкий» сохранил все три мачты.

Екатерина. После ремонта «Славу Екатерины» переименовать. Не нужна мне такая слава… Вот такой, Григорий Александрович, экспромт… А вы хорошо сыграли, особенно шторм… Может, пьесу напишете об этих событиях?

Чиновник. Обязательно напишу, Ваше Величество. И непременно о Черноморском флоте, но в других обстоятельствах. О его победах, которые последуют. Я в этом уверен.

Потемкин. Я тоже не сомневаюсь. Починимся. Подучимся. Бездарей – в шею. Достойных – на передний план. А там и победы последуют. Никуда они от нас не денутся.

Екатерина. Вот такой ты мне, Светлейший, более по душе… Что там? Что-то случилось? Смотри, Гриша, первый раз вижу, чтобы помощник камердинера так бегал. (Появляется помощник камердинера.) Что случилось?

Помощник камердинера. Срочное донесение от генерала Суворова.

Помощник камердинера передает письмо Екатерине. Та быстро читает его.

Екатерина. Благодарю. Присядьте. Отдышитесь.

Помощник камердинера. Жду ваших распоряжений, Ваше Величество.

Екатерина. Благодарю. Пока ничего не нужно. (Помощник камердинера, поклонившись, уходит.) Вы тоже можете быть свободны. Бумаги оставьте. Я с ними еще раз ознакомлюсь. Благодарю вас. (Чиновник, поклонившись, уходит.) Гриша, налей мне чего-нибудь.

Потемкин. Что в письме?

Екатерина. Присядь, Гриша… Почему в баталиях близ Очакова наш флот никакой активности не проявил?.. Севастопольская эскадра после шторма… А почему у присланных из Херсона кораблей не было предписания атаковать турецкий флот? Почему? Суворов пишет, они лишь уныло постреляли пару дней в сторону неприятеля. Туркам, видимо, надоела эта нерешительность русских – они подняли паруса и ушли.

Потемкин. Я разберусь, Ваше Величество.

Екатерина. Это не всё! (Пауза.) Пока в Севастополе остатки эскадры зализывают раны, полученные даже не в бою… Турки атаковали Кинбурн… Высадили десант на косе.

Потемкин. А Суворов?.. Что? Что? Не томи, матушка!

Екатерина. А Суворов в своей манере – позволил им сойти, а потом ударил.

Потемкин. Разбил?

Екатерина. Разбил. Остатки сбросил в море.

Потемкин. Молодец, Александр Васильевич! Наградить! Непременно наградить!

Екатерина. Это не всё!

Потемкин. Господи, Катенька! Какой сумасшедший день.

Екатерина. Читаю… «Начальник лиманской флотилии контр-адмирал Николай Семенович Мордвинов не оказал никакой помощи».

Потемкин. Я разберусь.

Екатерина. И лишь одна галера… Где это? Вот. Галера «Десна»… Бесстрашно бросилась навстречу турецкому флоту.

Потемкин. Молодцы! Молодцы, ребята! Наградить! Непременно наградить!

Екатерина. Турки приняли «Десну» за брандер и отошли к Очакову… Одна галера. Всего одна галера… А в распоряжении Мордвинова полусотня различных судов. Даже фрегат!

Потемкин. Я разберусь.

Екатерина. Да, Гриша, разберись. Самое время разобраться… Мордвинов отдал командира галеры под суд… Да, Гриша, да… Оказывается, в твоем курятнике и такое бывает! За самовольные действия. Суворов просит заступиться за храброго мичмана.

Потемкин. Будь уверена, матушка, я заступлюсь за этого мичмана… Нет, за этого лейтенанта! И со всеми другими разберусь. Ох, уж они у меня закудахтают… Позволь немедленно отправиться.

Екатерина. Успокойся, Гриша, успеешь. Что-то переволновалась я. Завтра отбудешь, если такая нужда… А пока побудь со мной, душа моя. А то и опереться не на кого.

Сцена 7

Каюта на корабле «Святой Павел». Василий сервирует стол. Входит Ушаков.

Василий. Так! Умываться, переодеваться и есть!.. Не рви кафтан! Сейчас помогу!

Ушаков. Побывал на всех фрегатах авангардии – на «Бериславе», «Стреле» и «Кинбурне». Говорил с матросами и офицерами. Все рвутся в бой! Даже на «Преображении» был.

Василий. Где?.. А, флагман храбреца Войновича, бывшая «Слава Екатерины».

Ушаков. Кстати, там встретил нашего знакомца – лейтенанта с императорской яхты.

Василий. А, помню, помню… Александр Николаевич… Улыбчивый такой.

Ушаков. Верно. Ко мне в команду на поход напросился. Я взял. А что? Хороший офицер. Он мне по секрету шепнул – Мордвинов от Потемкина строгий выговор получил.

Василий. Это за что?

Ушаков. Помнишь, в Херсон недавно вызывали в канцелярию Светлейшего?

Василий. Еще бы! Я там на рынке за полцены целый моток отличной ткани для портянок купил. И четыре серебряные ложки… нашел… Когда в правлении адмиралтейства…

Ушаков. Какие ложки?

Василий. Не отвлекайся, рассказывай… Так что Мордвинов-то?

Ушаков. Так вот! А в канцелярии говорят – Потемкин в Кременчуг уехал. И никто не знает, когда вернется.

Василий. Точно, помню. Самовар у них там красивый в караулке, но тяжелый.

Ушаков. Какой самовар?

Василий. Не отвлекайся, продолжай… Так что Мордвинов-то?

Ушаков. Я сразу и направился к нему – к старшему члену Черноморского адмиралтейского правления. Уж он-то должен знать.

Василий. Кто?

Ушаков. Как кто? Контр-адмирал Мордвинов… Ты вообще меня слушаешь?

Василий. Очень даже слушаю… Это тот, с которым у тебя спор вышел. С которым вы так задорно друг на друга кричали, что на улице даже собаки лаять перестали.

Ушаков. С ним.

Василий. Тогда и правильно. Тогда и не грешно… И без бархатных порток походит.

Ушаков. Какие портки?

Василий. Не отвлекайся, рассказывай… Так что Мордвинов-то?

Ушаков. Так я и рассказываю! Зашел, поздоровался, представился ему – всё по форме. А он мне: «С чем изволили пожаловать, сударь?»

Василий. Ишь, какой негодяй… Не обкапайся, батюшка.

Ушаков. А вызов Потемкина идет через них, через Черноморское правление. Значит, должен знать? Должен. Но я человек простой. Мне не трудно повторить. Я докладываю. Прибыл, мол, по вызову Его Светлости, но князь уехал. Может, спрашиваю, он вам передал чего относительно меня? А он мне: «Не печальтесь. Князь может утром вспомнить о вас, а к вечеру – забыть». Ну я и возразил. Да еще сказал, что подожду Светлейшего. А он чуть ли не затопал от злости! Нельзя, мол, ждать! В Севастополе вы нужны более, чем здесь! Извольте отправляться к вверенному вам короблю!.. Я уехал.

Василий. И правильно, батюшка. Все равно у них брать было нечего. За это его Светлейший обругал? За то, что не позволил обождать?

Ушаков. В общем и целом – да… Не могу вспомнить, с чего спор начали. (Пауза.) Не такая непогрешимая истина, господин Мордвинов, эта ваша линейная тактика!

Василий. Господи, напугал-то!

Ушаков. Перед ней все преклоняются, как пред незыблемым законом. А подобная тактика отжила свой век. Суворов бьет врага вопреки всем правилам сухопутной линейной тактики, смело идет на неприятеля и побеждает. В баталиях на море также должно быть. Удиви, ошарашь врага – и победишь! А сейчас что? Что я тебя спрашиваю?

Василий. Кисель.

Ушаков. Какой кисель? А, кисель… Нет, это риторический вопрос… Кисель – это хорошо. А вот линейная тактика – плохо. Словно не морской бой, а какой-то танец. Всегда одно и то же: вы – туда, а вы – сюда. Никакого простора для маневра. А он так верит в незыблемость этой тактики. Попробовал ему объяснить, а он в крик. Да еще жалобу на меня Потемкину. А тот ему в ответ – выговор.

Василий. Ай, молодец, Григорий Александрович, светлая голова. Здоровья ему крепкого на сто лет вперед… Не обкапайся, батюшка.

Ушаков. Скорее бы сражение. На деле хочу доказать свою правоту.

Василий. Как только тебе удалось этого храброго флотоводца из Севастополя выманить? Прочел некоторые рапорты. Ну, и мастак этот Войнович отписки выдумывать.

Ушаков. Не надо так о нем. Всё-таки он… Хотя… А чего его защищать? Пока он трусил, армия Суворова осаждала Очаков. Так надо помочь, поддержать с моря! Напасть на турецкий флот! А этот – прости, Господи – флотоводец… Повод искал, чтоб в море не выходить… Не выманивал я его! А пришел и прямо всё высказал!.. Да, знаю, что Севастопольский флот малочисленнее и слабее турецкого! Да, не обшит медью и тяжел на ходу! Но это не значит, что мы должны сидеть как мыши, пока наши сухопутные войска бьют врага! Зачем вообще тогда флот? Пора нам быть хозяевами здесь! Это наше море!

Василий. Пристыдил?

Ушаков. Если бы… Он оправдываться: «Федор Федорович, посудите сами, капудан-паша получил подкрепление. У него теперь двадцать линейных кораблей, а у меня – только два. Куда мы против него?» А я ему говорю: «Усиленный турецкий флот сейчас насчитывает семнадцать линейных кораблей, восемь фрегатов и массу малых судов». У него аж глаза закатились. У них, говорю, в два раза больше пушек. Да и калибр у нас меньше. По всем статьям мы уступаем. А в случае абордажной схватки, говорю, нам тем более не устоять. Десять тысяч турецких сабель против наших четырех тысяч.

Василий. А он что?

Ушаков. Думал, разрыдается… Получается, говорю, в перестрелку сходиться нельзя, абордаж тоже не получится, поэтому выход один – будем нападать!

Василий. Это как? Как нападать? По всем раскладам – всё против нас!

Ушаков. Вот и он не понял.

Василий. Федор Федорович, ты знаешь, я за тебя в огонь и в воду… Скажешь нападать, значит нападем. Вот только победим ли?

Ушаков. Я не самоубийца. Не грешник какой. Я не просто так говорю. Я почти всё рассчитал… Вот если бы еще Господь нам немного с ветром помог… Я вот молюсь. Сильно молюсь. Даже капитанов авангардии с командами попросил молиться о победе.

Василий. Молитва – это конечно хорошо. Но может у тебя еще что-то есть, кроме надежды на помощь Господа?

Ушаков. Знаешь, что Войнович сказал? Он не может рисковать флотом. Второго конфуза императрица не простит… А в это время Суворов и его солдаты ждут нас… Я и сказал, что всю ответственность беру на себя. Я поведу. Он будет помогать.

Василий. Так… И что он ответил?

Ушаков. Удивился, но согласился. Сказал: «Хорошо». Но я условие поставил. Он даст приказ по эскадре, чтобы все следили за сигналами со «Святого Павла». Он согласился.

Василий. Получается, он передоверил тебе, батюшка, командование?! Чудеса!.. Но как победить, если у них все козыри?

Ушаков. Все. Да не все… Я немного посплю. А ты подготовь нам чистые рубахи. Вдруг помереть придется. Думаю, утром начнем. Ветер должен благоприятный установиться.

Василий. А какие у нас козыри, Федор Федорович?

Ушаков. Самые сильные… И камзол парадный подготовь, чтоб орден там…

Василий. Это само собой… Так расскажешь?

Ушаков. Увидишь… Долго не засиживайся. Чувствую, день завтра долгим будет.

Сцена 8

Шканцы на корабле «Святой Павел». Солнечное утро. Александр наблюдает в подзорную трубу за морем. Появляется Ушаков.

Александр. Здравия желаю, Федор Федорович!.. Турки на ветре. Не сближались.

Ушаков. Приветствую, Александр Николаевич. Как у нас?

Александр. Норд-ост… Вторую склянку держит.

Ушаков. Добро. Авось установится… Позволь. (Лейтенант передает Ушакову подзорную трубу.) А противник-то силен.

Александр. Особенно эти – восьмидесяти пушечные. Я таких не видел. На ходу легкие.

Ушаков. В авангардии шесть кораблей… Даже сам капудан на флагмане с ними.

Александр. С рассветом к ним подошел.

Ушаков. Перестраиваются… Интересно, что этот хваленый «крокодил» задумал?.. Ничего, сейчас мы его огорошим… Чувствуешь, лейтенант, в груди бьется? Вот она – эта минута! Решающая! Судьба Черноморского флота, судьба Крыма сейчас решается… Ждать больше нечего! Будем драться! Прибавить парусов!

Александр. Прибавить парусов!

Ушаков. Сейчас ветер выиграем. И втиснемся между авангардией и кордебаталией.

Александр. Так никто не делал! Так нельзя!

Ушаков. Ничего, лейтенант, все получится. Мне Господь знак дал. Хороший знак. Надежный… Ты глянь, как наши молодцы лихо с парусами управляются!.. На «Бериславе» и «Стреле» тоже не зевают – быстро ставят… А вон и остров Фидониси виднеется.

Появляется Василий.

Василий. Может господин капитан кофию желает? Могу принесть.

Ушаков. К ним в голову выходим, а они не чешутся.

Василий. Могу киселя принесть. Со вчера остался.

Ушаков. Ну, с Богом! (Сняв шляпу, перекрестившись.) Боевая тревога!!!

Александр. Боевая тревога!!!

Василий. Тревога? Ну, держитесь! Сейчас я свой мушкет принесу! Ох, принесу!

Василий убегает. Корабль «оживает»: грохочут барабаны, заливаются свистки и боцманские дудки, по палубе и трапам – грохот сотен ног.

Александр. Турки спускаются на нашу линию! Хотят отрезать от эскадры!

Ушаков. Не успеют… «Бериславу» и «Стреле» прибавить парусов!

Александр. Сигнальщики! «Бериславу» и «Стреле» прибавить парусов!

Ушаков. Артиллеристы! По сближению – огонь!

Александр. По сближению – огонь! (Пушечный гром.) «Берислав» дал залп!

Ушаков. Добро! И мы поддержим! Глянь-ка, Эски-Гассан заволновался! Сигнал за сигналом поднимает. Вот оно что – линия растянулась!.. Турки огонь открыли!

Появляется Василий с мушкетом и пистолями за кушаком.

Василий. Ох, пальну сейчас!

Ушаков. Василий, ты зачем здесь?

Василий. Воевать! Тебя защищать!.. Батюшка, под ядра не лезь. Кафтан береги… Ой, какой ты в нем красавчик! Как я вовремя его почистил.

Ушаков. Глянь, чего там капитан Лавров с артиллеристами?

Василий. Сей момент… Господи, там темень непроглядная! Сплошной пороховой дым! Вижу Лаврова! Командует!.. Работают без суеты, как на учениях.

Ушаков. Молодцы, ребятушки!.. Надо бы подбодрить.

Василий. Сей момент… Эй, братцы-артиллеристы! На вас вся надежда! Чтоб каждое ядро либо топило, либо жгло! Ушаков доволен! Молодцы! (Крики: «Ура!») Услышали.

Александр. Кажется, против нас повертывает тот большой! И еще два заходят!

Ушаков. Никак сам капудан-паша прибавил паруса? Ага, раскусил я твой маневр, «крокодил». Хочет взять «Берислава» и «Стрелу» на абордаж… Поднять все возможные!

Александр. Поднять все возможные!

Василий. Эх, где бы мне разместиться? Да так, чтоб с одного выстрела да самого капудан-пашу. Далеко, однако, для мушкета.

Ушаков. Береги пули, Василий. Тут даже из пушки до них пока вряд ли…

Прилетает ядро, отбивает поручень, всех на шканцах осыпает щепками.

Ушаков. Первое попадание в нас. Пристреливаются. Все целы?

Александр. Цел.

Василий. Ах, негодяи, мушкет поцарапали!

Ушаков. Василий, у тебя кровь на голове и рубахе!

Василий. Ерунда! Мушкет жалко. У грека на рынке в Севастополе выменял.

Ушаков. Стреляет? Очень он какой-то…

Василий. Конечно, стреляет! Правда, не всегда. Для стрельбы у меня пистоли есть!

Ушаков. Весь огонь по двум передовым кораблям турок!

Александр. Огонь по двум первым!.. У нас паруса пробиты! Рвутся! Ванты!

Василий. И фор-стеньга подозрительно трещит!

Ушаков. Всё, нас теперь ничто не остановит! Гляди, ход какой! Вырвались!.. А их передовые без капудана никак оробели! Не нравятся подарки от наших артиллеристов.

Василий. До этого густо на палубах народу было, а теперь и нет никого!

Александр. Федор Федорович, а ведь поворачивают! Оба фрегата поворачивают! Убегают! Даже на сигналы флагмана никакого внимания! Убегают!

Ушаков. Ну, дела… Капудан-паша по своим палит! Обиделся!

Александр. Требует вернуться! А те уходят! Уходят! Мы что, победили?

Ушаков. Погодь. Сейчас всё решится. Сильно мы Эски-Гассана разозлили. После бегства этих храбрецов, он передовым оказался.

Василий. Разозлили дедушку. Сейчас на нас кинется.

Александр. Да, мощь! Вот бешенный! Залп за залпом! На «Берислав» прет!

Василий. Фок-мачту у них перебил! А у «Стрелы» борт разворотил! Это чем он пуляет?

Ушаков. Двухпудовки! Мраморные ядра!.. Эх, весь верхний рангоут… И паруса – в клочья… Надо помочь! Весь огонь на капудан-пашу! Бить брандскугелями!

Александр. Весь огонь – по флагману! Зажигательными!

Василий. Ага! Закурил, красавец! Вон какой густой дым пустил.

Александр. Это с «Кинбурна» ему накидали!

Ушаков. Молодец, Николай Петрович! Ай да старик Кумани!.. А этот «крокодил» отчаянно отстреливается. Но больше одной склянки не продержится. Всё! Не выдержал!

Александр. Поворачивает! Бежит! Смотрите, удирает хваленый «крокодил»!

Ушаков. Он с ума сошел? Корму в аккурат «Бериславу» и «Стреле» подставляет. Лейтенант, командуй, пусть наши фрегаты накидают ему под хвост.

Александр. Беглый огонь по флагману!.. Может догоним? Добьем?

Ушаков. Если бы. Через пару склянок «крокодил» за горизонт уйдет. Пора за его «детушек» взяться… Эскадре следовать нашим движениям! По сближении – бить книппелями!

Александр. Следовать за авангардией! Сблизиться с противником! Бить книппелями!

Ушаков. Будь готов, Василий. Сейчас на пистольный выстрел подойдем… Если не сбегут.

Александр. Без своего флотоводца, совсем смешались…Стреляют беспорядочно… Федор Федорович, они паруса ставят! Один за другим из боя выходят! Бегут!!! Преследовать?

Ушаков. Нет. Они легче на ходу, чем мы. И дело не в корпусе. Заметили, какие у них паруса? Легкие бумажные. А у нас? Тяжелые пеньковые.

Александр. Федор Федорович! Так это же победа! Мы победили!

Ушаков. Да.

Александр. Ура! Мы победили! Ура!.. Виват, Ушакову! Виват!

Ушаков. Первый выигранный бой нашей эскадры на Черном море… Но прежде, чем праздновать, вот вам урок, лейтенант… Сразу, по свежей памяти, рапорт отписать начальству надобно о ходе боя. Отметить для наград отличившихся матросов и офицеров.

Александр. Благодарю за науку, Федор Федорович!

Ушаков. С вахты сменитесь и сразу отчет. Затем отдыхать… Василий, помоги, собери цифры – потери, кто отличился… Ну, ты знаешь… По всей эскадре.

Василий. А с этими что делать? Которые за бортом.

Ушаков. Господи, как их много-то… Откуда столько?

Александр. Так помимо матросов, там десант был.

Ушаков. Выловить уцелевших. Соорудить плоты. Выдать воды и лепешек. И пусть своих догоняют или к ближайшему берегу путь держат… (Лейтенанту.) Это ваш первый бой?

Александр. Так точно!

Ушаков. Поздравляю! Хорошо держались, Александр Николаевич. С боевым крещением! Я отмечу вас в рапорте. (Василию.) Я в каюту. А ты не задерживайся. Стой! Ты бы разоружился. Уж больно страшен, братец. Одним своим видом уморить можешь.

Василий. Это они меня еще с саблями не видели! Ты, батюшка, умойся, переоденься да киселя похлебай. А я пулей туда-сюда.

Сцена 9

Веранда возле дома Ушакова. Рядом с верандой дымит огромный самовар. За столом на веранде Василий потчует чаем Тихона.

Василий. Всё-таки хорошо, что ты, Тихон, сюда перебрался. А с адмиралом я поговорю, чтоб тебя к нам, на флагман, взяли.

Тихон. Дай-то Бог… А то после службы на «Счастье» пожил у себя в деревне. Но всё не то. Отвык от земли, на море привычней.

Василий. А мне и возвращаться некуда.

Тихон. Это как так?

Василий. А вот так. Как в сказках. Было у отца три сына. Так вот я – третий. Мой батюшка – купец… Был… Тремя лавками в Твери владел. Старшие братовья уже лавками управляют. А я мир захотел посмотреть. Ну, и Отечеству послужить, коли Бог даст. Как представил, что всю жизнь проведу за прилавком, так и бросился отцу в ноги. Ревел-голосил, как баба, чтоб отправил меня на учебу морскому делу… Сейчас и вспомнить-то стыдно… Чтоб прошение мое подписал о выходе из купеческого звания да что не скрываюсь от долгов… А он мне – в ухо! Ну и братья еще добавили.

Тихон. Сильно досталось?

Василий. Это ерунда. Батяня пригрозил наследства лишить.

Тихон. Беда.

Василий. А что мне наследство?.. Отлежался-оклемался, ну и сбежал. Много чего повидал. Жизни полной ложкой хлебнул. А затем батя меня в Санкт-Петербурге нашел. Ни слова не сказал, лишь письмо молча отдал, чтоб я к своему прошению приложил. И уехал.

Тихон. Так ни слова и не сказал?

Василий. Нет. Уехал. Ни обнял, ни руки не пожал. Уехал. А я тоже хорош – стою, молчу, слезами давлюсь. Но вида не показываю. Я ему писал затем несколько раз. Хвастался, что матросом на императорскую яхту поступил. Он не ответил. Ни разу. Но деньги мне присылал регулярно, хотя я его не просил… Я их откладывал, не тратил, чтоб потом вернуть… Но отец умер. Братья поделили меж собой, что батюшка завещал. Мне от них кукиш и завет – не попадаться им, иначе зашибут.

Тихон. Почему?

Василий. Потому что меня винили в его смерти. Это со мной он ни слова, ни полслова. А дома только и разговоров, что обо мне. Гордился, говорят, мной. Даже хвастался, что младшенький у самой императрицы на яхте служит. Хоть кто-то из семейства в большие люди выбился. А я думал, отец забыл меня, простить не может. (Пауза.) Ты, Тихон, ешь.

Тихон. Варение вкусное.

Василий. Сам варю. Баранки бери. Давай стакан, еще чайку налью. Хорошо, что ты здесь – будет с кем поговорить.

Тихон. А он не заругает, что мы тут у самовара пыхтим?

Василий. Не боись, он сейчас с иншпекцией на кораблях… Как тебе самовар?

Тихон. Зверь, а не самовар.

Василий. Мой подарок Федору Федоровичу… Вспомнить страшно, как этого пузана на себе через весь город. Тяжелый, зараза, но красивый. Сильно он мне понравился. Песочком надраил – теперь стоит, блестит… Подарок по случаю вручения ордена… Какого ордена?.. За победу… Ордена… Вот, брат, запамятовал… А почему? Потому что у нас этих орденов и побед – без счету. Ибо у нас всё просто. Вышли в море, нашли неприятеля, напали, победили – всё. И не надо всякие сложности городить.

Тихон. А ежели их больше?

Василий. Так их всегда больше! Как малые дети, честное слово. Никак понять не могут – не числом, а умением надоть побеждать. И главное – у нас теперь кто флот водит? Ушаков. Аргумент? Еще какой. А у них есть Ушаков? Нет… А у него не забалуешь: увидел врага, подлетел, навалял. Вот и весь аргумент… Однако есть еще один секретик. Правда о нем мало кто знает. Но тебе скажу… У Федора Федоровича есть я. Тоже теперь не последний человек на флоте… Ты ешь, ешь. Не обкапайся… Так и живем: он командует, я помогаю… А этот храбрец Войнович так и не примирился, что наш благодетель оказался победителем у Фидониси. Это когда я почти сотню турок спас… которые уцелели… из моря выловил.

Тихон. Один? Сотню?

Василий. Зачем один? Помогали… Сам посуди, командир эскадры наблюдает в сторонке как начальник его авангардии такую победу учинил. И ведь что удумал! Притворился контуженным. В ногу ранетым. На берег его на руках сносили, а там – на носилки. Чтоб все видели, как он не щадил себя. Офицеры смотрят: «Что это с вами, Марко Иванович?» А он: «К чему удивления? Не с прогулки возвращаемся!»

Тихон. Какой хитрый. А что офицеры?

Василий. Не знаю как другие, а Федор Федорович сразу подвох почувствовал. Этот контуженый Потемкину такого нагородил в донесении, мол, почти в одиночку всех турок победил. А всех, кого Ушаков к наградам представил, будто и нет. Когда наш узнал об этом – осерчал. Хотел на дуэль вызвать.

Тихон. За такие дела – в морду надо!

Василий. Нет у них морд. У них – лица.

Тихон. Емелька Пугачев не разбирал – морды у них али лица. Веревочку на шею да на ворота. Или сабелькой – вжик – и нет башки ни с лицом, ни с мордой.

Василий. Ты с этим аккуратно. Я-то понимаю, а кто другой может и того.

Тихон. Так я ничего. Я это так.

Василий. Варение ешь. Не обкапайся… А награды дали. Всем, кто заслужил. Светлейший по справедливости разобрался. Прежде всего уволил Мордвинова.

Тихон. Это кто?

Василий. Как кто? Адмирал. Который нашего благодетеля невзлюбил. Я рассказывал.

Тихон. Ты столько всего рассказывал. В голове – куча. Разгребать – не разгребешь.

Василий. Экая у тебя голова, братец, незатейливая. Было бы чего разгребать. Представь, этот Мордвинов прожект Потемкину направил – как разом сжечь весь турецкий флот. Сначала все смеялись. А затем перестали, когда представили, что с нашим флотом может статься, если им такие придумщики руководить будут. А когда поняли, что они уже флотом командуют, тогда и приуныли.

Тихон. А что предложил-то?

Василий. Поджечь брандерами. Читал в бумагах на столе Федора Федоровича… «Если бы один из них загорелся, то пламя пошло бы по всей линии. И все бы на месте сгорели. А если бы некоторые и спаслись от огня, то ветром бы их бросило на берег».

Тихон. Ерунда какая-то.

Василий. Это не всё… Миллион… Миллион рублей… Представил?

Тихон. Нет, не могу.

Василий. Это очень-очень много. Я и сам такие деньжищи представить не могу. А государева казна дала адмиралтейству миллион. Для нужд всяких. Затем проверили. Батюшки! Ни в чем экономии нет. Этот Мордвинов так денежками из казны сорил, что корабли при постройке дороже некоторых крепостей становились. Вызвали его. Как так? А тот, мол, не знаю, само как-то. Вот и уволил его Потемкин. В имении сейчас сидит, суда ожидает.(Пауза.) А вместо него Светлейший назначил Войновича.

Тихон. Контуженого? Ну, дела.

Василий. Ибо так матушка-императрица пожелала… А я думаю, это Светлейший так схитрил. Одним ударом – двух зайцев. Убрал дурня Мордвинова, а контуженого храбреца Войновича – в Херсон, подальше от Севастопольского флота. Чтобы Черноморский флот получил настоящего боевого флотоводца… Давай еще чайку налью.

Тихон. Погоди, дай дух перевести.

Василий. Что самое главное на флоте?

Тихон. Корабли?

Василий. Корабли – это да. Но самое главное – это человек. Матрос. Без него ничего не будет – ни движения, ни выстрела, ни победы. И потому надо, прежде всего, помнить о его нуждах. Наш благодетель сам всё лично проверяет. Как матросы живут? Чем их кормят? Какой водой поят? Несколько раз видел, как он самолично пробы на камбузе снимал. В госпитале матросов навещает, разговаривает. Ну и корабли осматривает: прочен ли такелаж, надежны ли пушки, не разваливаются ли камбузные печи? Почти постоянно с ним туда-сюда. Тяжело. Устаю. А он ничего, бодрится.

Тихон. Да, настоящий хозяин!

Василий. А поставщики и подрядчики вообще взвыли. Теперь с продуктами для флота не забалуешь. Мало того, что в любой момент Ушаков может проверить. Так у него денщик есть с «волшебным» носом, гнилье за версту чует. Никаких послаблений я им не даю. Федор Федорович с такими тоже не церемонится. Виноват – под суд. И весь разговор.

Тихон. Да, настоящий хозяин. Строгий, но справедливый.

Василий. А недавно нас Потемкин вызвал к себе в Яссы. Мы на лошадях отправились через Молдавию… Господи, благодать-то какая! Степь, солнце, птицы, цветы! А небо! Ширь! Приволье!.. Приехали. Спрашивают: «Кто? Откуда?». А мы: «Контр-адмирал Ушаков из Севастополя». «Пожалуйте сюда, ваше превосходительство. Здесь вам покои приготовлены. Отдохните с дороги. Князь вас примет.» А в комнатах – красотища: ковры, мебель, зеркало огромное и часы бронзовые. А лакеи там такие важные, такие красивые. И все в малиновых ливреях с золотыми окаемками. Федор Федорович умылся, побрился. Я его в адмиральский мундир со всеми орденами. Стоит как статуэтка, позвякивает. Ждем. А не зовут. Еще ждем. А благодетель-то с дороги уморился, сел в кресло и задремал. Не стал будить. Решил пройтись, осмотреться. Пару раз едва не попался этим в ливреях. Так бесшумно ходят. А ну-ка встань.

Тихон. Зачем?

Василий. Ну, встань, встань. Повернись. Думаю, подойдет. (Выходит из комнаты. Затем возвращается с малиновым сюртуком.) А ну-ка, друже, примерь!

Тихон. Это мне?

Василий. Надевай. Какой красивый сразу стал. Вот что дорогая вещь с человеком делает. Можно сказать – преображает. Ну, если подожмёшься немного. Нравится?

Тихон. Очень нравится. И пуговицы красивые.

Василий. Дарю. Вместе с пуговицами.

Тихон. Да ты что, Василий! Такая одежа дорогая.

Василий. А я говорю – бери. Могу я подарок хорошему человеку сделать? Могу. Дарю.

Тихон. На рынке продай. За такой сюртук много дадут.

Василий. Не переживай – у меня таких три. Носи на здоровье. Зачем снимаешь?

Тихон. Чтоб не попортить. Такой только по большим праздникам носить. Огромное спасибо тебе, Василий.

Василий. Да полно тебе. Положи в сторонку. Давай еще чайку налью.

Тихон. Можно я его на колени положу? Жалко на пол. И ткань богатая. А пуговицы!

Василий. Только не обкапайся. Так вот. Вызвали. Я за дверью остался, но в щелочку все видел. Правда, не все слышал. А разговор серьезный, о делах важных, государственных.

Тихон. Может, не надо тогда о них рассказывать?

Василий. Ты человек серьезный. Тебе можно.

Тихон. Да, я такой.

Василий. «Как флот?» – спрашивает. «В полном порядке, ваше Сиятельство». Затем про пушки что-то… У России, говорит, врагов много. И здесь, и в Европе. Французы строят туркам крепости – укрепили Анапу, Очаков, теперь в Измаиле ковыряются. Англичане могут в проливы пожаловать. Да и сами турки не будут мириться со своим положением. После Рымника султан прогнал великого визиря. Вместо него теперь Эски-Гассанпаша. Умная бестия! А капуданом поставил двадцатидвухлетнего Гуссейна.

Тихон. Совсем мальчишка!

Василий. Голова горячая, в бой рвется. Обещал разрушить Севастополь и вернуть Крым. Так вот. А лазутчики донесли Потемкину, что у анатолийских берегов много транспортных судов. Хотят хлеб в Константинополь перевозить, ну и войска свои к Анапе таскать. И приказал –торговые суда захватывать и вести к нам. Или сжигать. Но чтобы Константинополю и сухопутным войскам – ни зернышка! А мой адмирал человек простой: сделаю, говорит. А если встречу этого молокососа Гуссейна – дам бой. Я им не Войнович… Затем снова о флоте: о ремонте кораблей, о досках, гвоздях, смоле. Федор Федорович, молодец, смоляных тросов выпросил, рубах для матросов – пяток тысяч. А Светлейший про Севастополь – строится ли? А тот ему: «Вы бы его сейчас не узнали, Ваше Сиятельство. Чудесный город». А Потемкин аж посветлел, заулыбался.

Тихон. Да, красивый город. Пока тебя искал, походил, посмотрел. Красивый город.

Василий. Не обкапайся… Затем нас уговаривать стал, мол, погостите. А мы: «Нет. Спасибочки». Балы дело хорошее, но у нас эскадра несколько дней без присмотра. Волнуемся. Да и не привычные мы к светским увеселениям, мы люди простые, флотские. А Потемкин, по-доброму так, возьми, да и скажи: «Помню, помню, как ты матушку императрицу на яхте учил морским порядкам, склянки осваивать».

Тихон. Я тоже эти склянки помню. Он даже решил, что я пьющий. А я вообще ничего такого! К тому же – на вахте! Это как смертный грех, только хуже!

Василий. Ну вот! Обкапался! Не боись, сейчас очистим! Я способ знаю. Мне одна татарка на рынке подсказала… А Потемкин барину на прощание: «Пока я жив, Федор Федорович, ни Черноморского флота, ни тебя никто не обидит!» Вот так… Нет, тут рукой не оттереть. Сейчас очистим. И хватит унывать! Не получится, так у меня еще три осталось.

Второй акт

Сцена 1

Санкт-Петербург. Беседка в парке. Екатерина в окружении фрейлин разговаривает с Чиновником из Адмиралтейств-коллегии.

Екатерина. Благодарю вас. Ступайте… Хотя постойте. Как ваши успехи на театральном поприще? Вы намеревались написать пьесу о моем Черноморском флоте.

Чиновник. В самое ближайшее время закончу второй акт, Ваше Величество.

Екатерина. Не терпится ознакомиться. (Пауза.) А о его родителе, Григории Александровиче Потемкине… Нашлись ли для него там строки?

Чиновник. Разумеется. Царствие ему Небесное. Нам так не хватает его.

Екатерина. Нам тоже его не хватает. Всё уныло и блекло. Словно радость ушла с ним. Может, вы порадуете меня фрагментом из вашей пьесы? Понимаю, что не дописана. Но очень вас прошу… На чем вы остановились?

Чиновник. Изложил на бумаге про Керченское морское сражение и Сражение у мыса Тендра. Обдумываю сценическое воплощение оных. Столько пушек, столько кораблей… А матросов и солдат – не сосчитать.

Екатерина. Об этом не беспокойтесь. Если мне понравится ваша пьеса, то все расходы для ее воплощения я выделю из своих личных денег. Помню, сцена с бурей в вашем исполнении меня впечатлила, очень понравилась.

Чиновник. Благодарю, Ваше Величество… Почти закончил сцену сражения эскадры Ушакова с турецким флотом у мыса Калиакрия.

Екатерина. Мне Гришенька, помню, объяснял. Какая-то невероятная победа? Так?

Чиновник. Это шедевр! Жемчужина! Султан очень расстроился, когда понял, что на Черном море появился новый хозяин. И вообще ему надоело, что его огромный флот постоянно избивает малочисленная эскадра Вашего Величества… Ну, и решил положить этому конец. Призвал на помощь эскадры из приморских своих владений: алжирских, тунисских, трипольских. И среди адмиралов – легендарного алжирского пашу Саит-Али. Известного морского наездника.

Екатерина. Наездника?

Чиновник. Проще говоря – пирата. Тот поклялся султану, что пленит и привезет в Константинополь самого Ушак-пашу. Даже клетку для этого приготовил.

Екатерина. А кто такой Ушак-паша?

Чиновник. Ваш флотоводец, Ваше Величество. Адмирал Федор Федорович Ушаков.

Екатерина. Вот как? Уважают, ненавидят и боятся… Очень хорошо.

Чиновник. Итак… Два часа по полудни. Солнечный день. Ушаков стоит на шканцах, глядит в подзорную трубу… Он все-таки нашел их! У Калиакрии – лес мачт! Под прикрытием береговой батареи на рейде весь соединенный турецкий флот. И ветер у них – дует с берега… Эскадру заметили… Что делать?.. На русских кораблях сигнальщики напряженно ждут адмиральского приказа.

Екатерина. Барышни, успокойтесь! Хватит дрожать! Налейте себе воды!.. И что?

Чиновник. Все замерли! Все взоры на Ушакова! Его взгляд становится суровым. Его брови сдвигаются к переносице в напряженном раздумье… И вдруг он улыбается!

Екатерина. Улыбается? Как улыбается? Почему улыбается?

Чиновник. Он понял! Он знает, что делать! Господь подсказал ему. Он дает приказ! Ставить все паруса! Строй не менять! Идем между берегом и турецким флотом!

Екатерина. Между молотом и наковальней! Смелый маневр.

Чиновник. При сближении, бить по флагману! Всем правым бортом! А турки не верят своим глазам! Похоже, знаменитый Ушак-паша лишился ума! Мало того, что его силы значительно уступают флоту султана, так русский флотоводец даже не перестроил свою эскадру в линию для нападения… Внезапность и решительность! Не теряя ни минуты, он ведет русские корабли между мысом и эскадрой неприятеля под огнем береговых батарей… И молниеносно атакует! Турки в смятении! Хотят дать отпор! Неразбериха! Неприятельские корабли хаотично обстреливают друг друга! А Ушаков, сея панику, врезается в самую гущу боя! (Пауза.) Спустя несколько часов разбитый турецкий флот убегает. «Не отпускать! Не дать уйти! Прибавить парусов!»

Екатерина. Запишите, произвести Ушакова… Какое у него очередное звание?

Чиновник. Вице-адмирал.

Екатерина. Произвести в вице-адмиралы. Подготовьте документ. Я подпишу.

Чиновник. Будет исполнено, Ваше Величество.

Екатерина. Помню… Селим Третий так испугался. Долго я смеялась. Да и сейчас – как вспомню посла. Такой важный, заносчивый. И вдруг – раз – сговорчивый, как теленок.

Чиновник. Еще бы!.. Предутренний Константинополь. Тишина. И вдруг пушечный залп! Все взоры на Босфор. А там – обгорелые остатки уцелевшей эскадры. «Зачем ты стрелял, Саит-Али?» «О, великий султан, твоего флота больше нет. За нами гонится Ушак-паша. Мой корабль не доживет до утра. Необходимо дать приказ снять уцелевшие пушки и переправить их на берег для защиты города». Но султан понял, никакие пушки не остановят рвущегося на всех парусах к Константинополю этого непобедимого русского. «Хотел бы я иметь у себя такого адмирала… Срочно отписать визирю. Перемирие без проволочек». А в это время в Босфоре медленно опускался на дно корабль Саит-Али.

Екатерина. Благодарю, порадовали. Красивая получится пьеса… «Медленно опускался на дно»… А как сейчас на Черном море?

Чиновник. Всё спокойно. Войны не предвидится. Адмиралтейство переведено из Херсона в ваш новый город – Николаев. Новый генерал-губернатор Таврический Платон Зубов назначил нового главного начальника Черноморского правления.

Екатерина. Напомните – кого?

Чиновник. Вновь Мордвинова Николая Семеновича.

Екатерина. Странно. Если не путаю, он суда дожидался? Кажется, что-то с казнокрадством? Разве суд состоялся? Его оправдали?

Чиновник. Насколько знаю – нет. Но могу ошибаться. Я перепроверю.

Екатерина. Хорошо. Более вас не задерживаю. Буду ждать вашу пьесу. И еще. Если вас не затруднит. Пригласите в беседку медикуса. Всего хорошего.

Сцена 2

Комната в доме Ушакова. Адмирал в парадной форме ходит из угла в угол.

Ушаков. Господи, вразуми их! Себя гробят! Отечество гробят! (Входит Василий с едой на подносе. Расставляет ее на столе.) Василий, они даже не понимают, что творят!

Василий. Да пес с ними!.. Сходил на прием. Даже толком не накормили.

Ушаков. Ты бы слышал, что они… Такое возмущение берет! До сих пор успокоиться не могу! Ну, ничего! Я этому Мордвинову все сказал! Прямо в лицо!

Василий. Правильно!.. Вот уж непотопляемое, прости Господи… Давай помогу сюртук снять. Приберу в сундук. А пока халатик турецкий накинь. Садись, кушай.

Ушаков. Откуда у меня такой халат? (Василий выходит из комнаты, унося китель.) Василий, ты где его взял? (Входит Василий.) Я не покупал.

Василий. Нравится? Очень красивый. А материал, материал потрогай! Конечно, не покупал! От тебя дождешься. Твоя бы воля, только в форме и ходил – и на службу, и по дому, и в баню… Хотя бы о себе подумал! А то все о других, о других. Не адмирал, а золото! Садись, ешь, батюшка. Потом халат рассмотришь.

Ушаков. И всё-таки… Сразу видно – вещь дорогая.

Василий. Конечно, дорогая! Ты теперь адмирал! Должен соответствовать. На рынке у грека купил. Долго торговались. Но ничего – он уступил. Дожал инородца.

Ушаков. За сколько сторговался?

Василий. Ты о деньгах-то не думай, батюшка. Ты о флоте да об Отечестве думай. Жалование хорошее мне положил, тратить его все равно пока некуда, поэтому… Могу я своему благодетелю подарок сделать? Могу. Поэтому носи на здоровье… Ты кушай. Не обкапайся. (Пауза.) Ох, вижу, что душа у тебя не на месте. Ну, рассказывай, батюшка, чем тебя на адмиралтейской комиссии огорчили.

Ушаков. Так я и говорю! После смерти императрицы, Царствие ей Небесное, как с ума посходили! Всё хотят поменять – и плохое, и хорошее! А зачем? Вот скажи, Василий, зачем Севастополь будем Ахтиаром именовать? Зачем? Что за глупости?

Василий. Батюшка, ты аккуратней руками размахивай… Не обкапайся… А причем здесь адмиралтейская коллегия и Мордвинов?

Ушаков. Помнишь, недавно ходили в бухту двух уродцев смотреть?

Василий. Каких уродцев?

Ушаков. Ну, два корабля из Херсона привели, которые по мордвиновским чертежам…

Василий. А, эти… Рыскающие поросята.

Ушаков. Точно! Поросята. Валкие до безобразия. (Пауза.) Они что себе возомнили? Для них флот – игрушка? Или все-таки необходимо Отечество защищать?

Василий. Не обкапайся, батюшка… Защищать! Конечно, защищать!

Ушаков. Корабль Черноморского флота должен быть быстроходен, мощно вооружен, удобен в управлении… А проекты Мордвинова – это гробы для моряков!.. «Эти два корабля строились под моим личным наблюдением. Надеюсь, впредь все российские корабли будут строиться по моим образцам». И так убедительно говорит.

Василий. Сейчас я тебе, батюшка, кофию принесу. (Уходит. Возвращается с кофейником и чашкой на подносе. Составляет их на стол, наливает кофе.) И что этот кабинетный адмирал знает? Он, насколько помню, дальше Очакова на Черном море и не бывал. Знает он, как шпангоут в походе рассыпается?

Ушаков. А как кницы и бимсы лопаются? Ни черта он не знает!

Василий. А как эти его корабли вообще допустили до испытаний на море?

Ушаков. Их сначала в лимане испробовали после спуска на воду. Комиссия что-то заподозрила и потребовала опробовать на море. Один из адмиралтейства шепнул, что, если бы их строил кто другой, сразу бы их на дрова. Но я в свой флот хлама не допущу!

Василий. Правильно! Молодец! Рассказывай, а я пока лишнюю посуду уберу.

Ушаков. А он подходит ко мне с этой своей самодовольной улыбкой: «Как вы находите новые корабли?» Я ему правду: «Совсем непригодны корабли! Очень валки!» А он мне: «Однако мы в Херсоне провели испытания и комиссии они понравились». Я и про комиссию хотел сказать. Еле сдержался… Дрянь, говорю, корабли. А он как закричит: «Вы слишком самоуверенны! Вы плохо воспитаны, сударь!» Стою, еле сдерживаюсь. А он не унимается. «Чем вы так кичитесь, господин Ушаков? Что вы такого сделали?»

Василий. Точно дурак. А еще в Адмиралтействе служит.

Ушаков. После таких его слов мне как-то даже гневаться расхотелось. Спокойно так отвечаю: «Память освежите. Сколько раз встречал неприятеля, столько раз его и бил. Перечислить победы?» Он аж задергался: «Все ваши победы ничего не стоят! Вам везло!» Тут даже присутствующие офицеры засмеялись. Гляжу, а он едва не плачет от обиды.

В комнату заходит чиновник Адмиралтейств-коллегии.

Чиновник. Не стоило так горячиться, Федор Федорович! Теперь он такой политес может устроить. Такую обиду он не простит.

Василий. Ваш знакомец, батюшка? Или взашей?

Ушаков. Знакомец… Проходите. Желаете кофе?

Чиновник. Не откажусь.

Ушаков. Василий, чашку гостю.

Чиновник. Вы быстро ушли. Я даже не успел поговорить с вами, Федор Федорович. А поговорить есть о чем. Я не просто так из Петербурга к вам ехал. Не лично к вам. Но с вами тоже есть что обсудить.

Ушаков. Я свое мнение относительно этих кораблей не поменяю. Взяток не беру. Уговаривать – бесполезно. Пугать – не советую. Свой флот портить не позволю!

Чиновник. Правильно, Федор Федорович. Полностью с вами согласен. Лучше надо строить, прочнее. Я на вашей стороне, адмирал. Я, как и вы, радею за флот и за Отечество. Я не сторонник вредных для империи нововведений.

Ушаков. А вы изменились. Будто стали увереннее.

Чиновник. Я прежний. Просто никто не желал всматриваться. Плюс опыт. А так прежний. Недавно у графа Безбородко Александра Андреевича была беседа с императором. Из екатерининских вельмож Павел прислушивается лишь к нему.

Ушаков. Почему вы решили, что это мне интересно?

Чиновник. Минуту терпения… Император намерен прекратить «вечные войны». Они опустошают казну. А народ в великом разорении. Спасение России – в мире. Посему – армию уменьшить. Организовать по-новому. По прусскому образцу. Графа Суворова – на покой. У Павла свои полководцы, которые по новому уставу воевать способны.

Ушаков. Каковы его мысли относительно флота?

Чиновник. Флот – расточительное удовольствие. Пришло время усмирить прихоти.

Ушаков. Господи, вразуми его! Угробит, угробит Отечество! Должны быть в его окружении люди, которые понимают, к чему подобная экономия может привести.

Чиновник. Люди есть, они понимают. Но желающих сказать об этом – нет.

Ушаков. Сколько раз просил о личной аудиенции, но…

Чиновник. Граф Безбородко напомнил ему об этом… Бесполезно.

Ушаков. Как это?

Чиновник. Не любит он потемкинских протеже. Граф настаивал: «Хорошо бы принять». А в ответ: «Ни к чему. За Черноморский флот заступаться будет. Да и нет там ничего такого, что мне неизвестно. Сам Ушаков усердный, но мне непонятный».

Ушаков. Что значит – непонятный?

Чиновник. Не знаю, Федор Федорович. Странный он… Учредил особый комитет, хочет все на флоте посчитать. Под началом Кушелева. Думает его во главе Адмиралтейств-коллегии поставить… Считает, что на Черноморском флоте избыточно кораблей. Надобно сократить. До одной эскадры. И флотом не считать.

Ушаков. Угробит… Угробит.

Чиновник. Вознесенское наместничество намерен ликвидировать. Одессу перестать строить. Ни к чему эти потемкинские деревни. Хватит деньги тратить!

Ушаков. Экономией власть не утвердить – нужна сила державная. Для этого денег не жалеют.

Чиновник. Вот и я так думаю. И граф Безбородко. Он и посоветовал Павлу не сокращать флот на юге, а прислушаться к тамошним командирам. Де Рибас, конечно, жулик, на Одессе руки греет. Мордвинов, тот спит и видит аглицкие порядки на флоте. А вот Ушаков… Усердный. А еще честный. И храбрый. И мудрый. Его даже враги уважают.

Ушаков. Хватит, хватит. Захвалили.

Чиновник. То не я, это слова графа Безбородко. А Павел задумался. Решил проинспектировать флот. Контр-адмирала Карпова направит. Ордер уже составлен. Ему предписано с вами встретиться, узнать, что за надобность у вас к императору.

Ушаков. Он глупее, чем я думал… Еще кофе? Или чаю? Помните, как вы меня чаем в Петербурге угощали? У меня отменный ром для гостей имеется.

Чиновник. С удовольствием попробую чашечку чая по-флотски.

Ушаков. Василий, слышал? И рому для гостя не пожалей. А мне с лимоном и яблочком.

Василий. Будет исполнено, батюшка.

Чиновник. Странно. Почему вас моряки и низшие чины так любят? Столько рапортов с просьбой о переводе под начало адмирала Ушакова.

Ушаков. Просто я их за людей чту. Когда видят и чувствуют, что об них пекутся – стараются еще больше. И не только за деньги, а более из уважения и благодарности.

Входит Александр Николаевич – бывший лейтенант, ныне капитан-лейтенант.

Александр. Здравия желаю, ваше превосходительство!

Ушаков. А, старый знакомый… Поздравляю с повышением. Заслужил.

Александр. Благодарю, Федор Федорович. Вам срочный пакет от Его Императорского Величества. (Ушаков берет конверт, вскрывает его, читает.) Разрешите идти?

Ушаков. А? Да-да, свободны. Еще раз поздравляю. (Александр, поклонившись, уходит.) Ну и дела! У нас теперь союз с турками! Будем вместе воевать против французов! Приказано отправиться эскадрой в крейсерство к Константинопольскому проливу.

Чиновник. В какое странное время мы живем – все так быстро меняется.

Василий. А вот и чаек поспел.

Ушаков. Отставить чай! Срочно собираемся и выдвигаемся на корабль! (Чиновнику.) Простите, в следующий раз чайком побалуемся.

Чиновник. Понимаю. Служба есть служба. Счастливого вам пути! И новых побед. Да таких, чтоб Мордвинов даже пискнуть не мог!

Ушаков. Бог даст – будут и победы!

Сцена 3

Кают-компания. Вокруг большого стола разместились Ушаков, несколько российских офицеров, Кадыр-бей со свитой. Александр выступает в роли переводчика.

Ушаков. Внимание, господа. Продолжим… Уважаемый Кадыр-бей, несколько офицеров доложили мне… Во время остановки соединенного русско-турецкого флота у острова Хиос, греки, то есть местное население, увидев на берегу турок, закрыли все лавки и спрятались по домам. Русские моряки не могли ничего купить… Перевели?.. Так вот, уважаемый, если так будет всюду, то, пожалуй, русским и туркам лучше идти порознь. Давайте условимся о месте встречи. Например, у острова Китира… Где, как говорят, когда-то гуляла Афродита… Прости Господи.

Александр. Молит, чтобы Ушак-паша проявил к нему милость и простил его.

Ушаков. Не понял.

Александр. Желание султана, чтобы Ушак-паша возглавил объединённый флот. Желание султана – закон. Султан строго приказал Кадыр-бею действовать вместе с Ушак-пашой и выполнять все его приказы. Султан доверяет мудрости и храбрости Ушак-паши. Кадыр-бей боится даже подумать об отделении от русского флота. Он уже приказал… Каждый из моряков, на кого пожалуется кто-либо из жителей островов, будет казнен. Приказ сейчас объявят эскадре и островитянам – на турецком и на греческом языках.

Ушаков. Это хорошо… Что он говорит?

Александр. Предлагает начать освобождение Ионических островов с Китира, который понравился Ушак-паше из-за следов Афродиты.

Ушаков. Этот остров первый на нашем пути. А разве я сказал, что он мне понравился?

Александр. Кадыр-бею так показалось. Ибо адмирал при упоминании острова и Афродиты призвал в свидетели своего Бога.

Ушаков. Понял… Отныне, господа офицеры, при общении с турками никаких шуток. Чтоб исключить любые возможные казусы… Доведите до матросов и солдат десанта.

Александр. Говорит, что первое дело кампании должно быть успешным. Пусть незначительным, но обязательно успешным. Это важно для укрепления духа войск.

Ушаков. Полностью согласен с уважаемым Кадыр-беем. Поэтому – внимание господа офицеры – операцию по освобождению острова поручаю герою Измаила, капитану Ивану Андреевичу Шостаку… Вам в помощь, капитан, – фрегат «Счастливый» и рота десанта. Отберите себе несколько гардемарин Николаевского флотского училища. Пусть проявят себя. Кроме того, возьмете с собой это воззвание к населению. (Передает офицеру пакет.) Оно на русском, турецком и греческом языках. Составлено мной.

Александр. Кадыр-бей интересуется – о чем документ?

Ушаков. Странно. Еще вчера это воззвание было отправлено в штаб уважаемого Кадыр-бея для ознакомления и внесения поправок… Ибо под этим документом будут стоять моя и его подпись… Передай ему, пусть не беспокоится. Там призыв к местным жителям о совместной борьбе с общим врагом – французами. Также там дано обещание, что население освобожденных островов само изберет правление. Есть возражения?

Александр. Нет. Он верит в прозорливость султана и в мудрость Ушак-паши, которой доверился великий султан.

Ушаков. Очень хорошо. Я также намерен отправить три небольшие отдельные эскадры к другим островам. (Вручает пакет офицеру.) Эскадра господина Поскочина. Занять острова Итака и Кефалония. (Вручает пакет другому офицеру). Эскадра господина Сенявина. Овладеть островом Святой Мавры. (Вручает пакет третьему офицеру.) Отряд господина Селивачева. Начать блокировать остров Корфу… Что он говорит?

Александр. Внезапность, быстрота и натиск.

Ушаков. Да-да, именно так… По-суворовски… Более никого не задерживаю.

Сцена 4

Навес на берегу острова под охраной матросов. Василий суетится возле сундуков. Появляется Ушаков.

Ушаков. Потерял что-то? Василий, что случилось?

Василий. Кажется, я скатерть на корабле забыл.

Ушаков. Без скатерти обойдусь. Не красна девица.

Василий. Это точно. Девица из тебя, батюшка, страшненькая получилась бы. Ты у меня адмирал. А адмиралам без скатерти – нельзя. Сейчас что-нибудь придумаю.

Ушаков. Как тебе остров богини любви?

Василий. Кого?

Ушаков. Афродиты… Говорят, она здесь ходила.

Василий. Глупая женщина. Могла бы повеселее островок выбрать. Камни да скалы.

Ушаков. А крепость в заливе, как и думал, – пустяковая. А вон та, на горе, основательная.

Василий. И что с этой основательности? Приготовлений больше. Целый день потратили. Десант высадили. Пушки на канатах через овраги и скалы притащили. Устроили две батареи. Все припасы, которые на плечах перли в гору, разложили. И только турки с нашими молодцами к штурму приготовились, они белый флаг выбросили.

Ушаков. А что в этом плохого? Это хорошо. У нас все целы. И французский гарнизон избежал полного уничтожения.

Василий. Да разве так воюют? Они враги. Их бить надо.

Ушаков. Какой ты, братец, кровожадный. Это сейчас враги, а завтра, может быть, союзниками станут. Вот как турки. Воевали, воевали, и вдруг – раз – союзники.

Василий. Они только что тебя убить хотели, а ты их под «честное слово» отпускаешь. Да еще пообещал всех пленных в Марсель отправить… Вон, на берегу сидят, наши сухари да воду пьют. А те, у костра, вообще смеются.

Ушаков. А чего им не смеяться? Смерть стороной прошла – вот им и радостно.

Василий. Вот умный ты человек, Федор Федорович… Адмирал… А никак меня понять не можешь… Гляди-ка, а к нам гости… Вот этого и боялся – надо гостей принимать, а у меня скатерти нет!

Появляется Александр.

Ушаков. Проходите, рад видеть вас. Кадыр-бей не замучил своими расспросами? Желаете кофе? Василий, угости гостя кофе.

Александр. Не нужно. Не стоит беспокоиться. Я по весьма срочному делу… Кадыр-бей просит у вас позволения употребить военную хитрость.

Ушаков. Какую?

Александр. Узнал, что пленные французы живут в лагере на берегу.

Ушаков. Да, вон сидят.

Александр. Он просит разрешения, чтобы… Он хочет, чтобы его люди подобрались к ним ночью и тихонько всех вырезали. А головы забрали с собой. (Пауза.) Каждому воину за голову врага обещано вознаграждение… Они собирают их в мешки… Если бы вы знали, Федор Федорович, какая там вонь в трюмах от этих трофеев.

Василий. Ну и союзники… Традиции, мать их так!

Ушаков. Надо до вечера отправить пленных домой, от греха подальше… Сейчас решу, кого под это дело отрядить… А это что за делегация? (Появляются островитяне.) Пропустите… Что вам угодно, господа?.. Я не понимаю, что они говорят.

Александр. Приветствуют вас. Их выбрали жители. Их радость не знает предела. Им объявили, что они сами теперь могут управлять островом. Они не хотят этого.

Ушаков. Как это – не хотят? А чего они хотят?

Александр. Хотят присоединения к России.

Ушаков. Это невозможно. Разъясните им, пожалуйста.

Александр. Это решение всего населения острова. Они настаивают.

Ушаков. Переводи очень внимательно. Чтобы до них дошло… Я очень благодарен населению острова за добрые чувства к России и русскому народу. Но Россия верна своим обещаниям и договорам… Пройдет немного времени, и жители острова поймут все преимущества свободного, независимого существования. Мы пришли не завоевывать, а освобождать! Мы не повелители, мы ваши друзья.

Василий. Да это издевательство! Еще кого-то в гости ведут! А скатерть так и не нашел!

Островитяне, поклонившись, уходят. Появляется французский офицер и Тихон.

Ушаков. О, старый знакомый. Тихон! Ну, как на новом месте службы?

Тихон. Очень вам благодарен, Федор Федорович… Это от капитана Поскочина. Сей француз очень просит о свидании с вами. Капитан распорядился. Вот я его к вам и того.

Ушаков. Кто такой? Чего хочет?

Тихон. Комендант крепости с острова Кефалония… Который ключи от крепости самолично отдал… Полковник Ройе.

Василий. Одно название, а не ключи. Я думал, они красивые, а глянул – ничего особенного, обычные, как от амбара.

Ушаков. Господин полковник, я не силен во французском. Я не понимаю вас.

Александр. Благодарит капитана Поскочина. Называет его спасителем французов. Просит о награде для капитана. Говорит, спас их от расправы. Кефалонцы едва не растерзали их. Обращались, как с преступниками. Издевались. Он возмущен. Говорит, так нельзя обходиться с образованными людьми.

Ушаков. Какой нахал… Вы называете себя образованным, но ваши деяния говорят о другом. Судя по тем рапортам, которые я получил от Поскочина…

Александр. Уверяет, что не сделал ничего порочащего честь мундира. Он вел себя, как подобает французскому офицеру.

Ушаков. Ложь! Я встречался с французскими офицерами и знаю, как они умеют сражаться! Вы, сударь, катастрофически поздно взялись укреплять вверенный вам остров! Вы ничего не сделали для сопротивления! Ни одно орудие не выстрелило! Мы даже не успели выдвинуть вам условия для сдачи, вы сами сдались! Вы не француз! Тем более, не французский офицер! (Пауза.) То, что касается поведения капитана Поскочина, меня это не удивляет. Всякий русский офицер поступил бы так с поверженным неприятелем! Отведите его вон туда, к соотечественникам… Что он говорит?

Александр. Удивлен. Не ожидал от русского адмирала упреков за то, что он плохо воевал с ним!

Василий. Меня кровожадным назвал, а сам такой фитиль французу вставил.

Сцена 5

Остров Корфу. Комната в доме. Заходит Ушаков, за ним Александр и другие российские офицеры.

Ушаков. А говорили: «Невозможно!» Вот вам пожалуйста – Корфу наш! Где хозяин?

Александр. Говорят, убили.

Ушаков. Кто?

Александр. Либо наши ядра, либо французские.

Ушаков. Понятно. Не повезло.

Александр. Федор-Федорович, но это было чрезвычайно рискованное и почти невыполнимое дело. До этого не было примеров, чтобы флот шел на приступ крепости.

Ушаков. Турки сомневались… А где Василий? Пить хочется… Не зря мы усердно тренировались с лестницами и канатами. На скалы взбирались словно мураши. Пошли – не остановишь. Огнем с моря хорошо поддерживали, аккуратно. Всегда бы так.

Александр. Именно. А то вечно что-то не по плану… А тут – чудеса.

Ушаков. Земля здесь святая, намоленная. Думаю, сам Господь нас управил.

Александр. А турок?

Ушаков. Их тоже. Некогда при штурме Богу разделять – этим помогу, это мои, а это – не мои. Бой идет. Тут только успевай поворачиваться… Все собрались?

Александр. Сенявина нет и еще нескольких офицеров… И союзников нет.

Ушаков. Обождем немного… А Василия не видели?

Александр. Здесь где-то был.

Вбегает Василий.

Василий. Где Ушаков? Где мой адмирал?

Ушаков. Что с тобой? Черти гонятся?

Василий. Федор Федорович! Дай денежек! Свои все потратил! Некогда на корабль бежать!

Ушаков. А много надо? Зачем?

Василий. Там турки пленным головы рубят! Метакса и лейтенант Головачев кого могут – выкупают! У них тоже скоро деньга закончится! Спасать надо!

Ушаков. Господа офицеры, прошу вас, срочно разберитесь! Возьмите матросов и солдат! Позже я поговорю с Кадыр-беем о дисциплине.

Офицеры убегают. Ушаков опускается на скамью. Ему тяжело дышать.

Василий. Что с тобой, батюшка?

Александр. Может, медикуса? Я мигом!

Ушаков. Сейчас пройдет. Отдышусь немного и пройдет… Василий, дай воды.

Василий. Пей, батюшка. Пей, голубчик. Напугал… Давай-ка тряпицу смочу да на лоб. Посиди, подыши… Ох, и напугал.

Ушаков. Думал подобных инцидентов более не будет… После случая с генералом Пивроном. Кадыр-бей дал обещание приструнить своих.

Александр. Желание легкой наживы и не к такой подлости может толкать.

Василий. А что с генералом?

Александр. Нашли в груде обезглавленных тел. Едва живого. Прятался там.

Ушаков. И вроде голова на плечах, а будто и нет.

Александр. С ума сошел.

Ушаков. Кадыр-бей и я, мы сами приняли их капитуляцию. Согласились с их условиями. Крепость и форты со всей артиллерией, арсеналами, запасами продовольствия и военным имуществом – нам. Гарнизон складывает оружие и дожидается отправки домой… Получается, мы обманули их? Я сам угощал их кофе после капитуляции – и генерала Шабо, и… Господи, стыдно-то как!

Василий. Не терзай себя, батюшка!.. Мы честно старались, как можно больше их спасти… Я даже свой орден – Святой Анны за четырех французов выменял.

Ушаков. Как так? Ты что это? Император впервые в истории государства Российского пожаловал особо отличившимся матросам такую высокую награду. А ты орден на мену?!

Василий. Так я говорю – деньги кончились! Если бы турок на мену сапоги попросил – я б и сапоги отдал!.. Как глянул в глаза тех несчастных солдатиков – так и обмер. Сам Господь на меня оттуда смотрит… Я как закричу: «Все отдам, басурманин! Всё бери, нехристь! Только пожалей моего Господа и душу мою грешную!» Вот и отдал. Так что не гневайся, батюшка. Бог даст – еще награды будут на моем веку, заслужу.

Александр. Позволь мне пожать твою руку. (Пожимает руку Василию.) Я искренне горд, что в российском флоте есть такие люди!

Ушаков. Братец ты мой, Василий, иди ко мне! Дай-ка я тебя обниму, добрая душа!

Александр. Офицеры возвращаются на совещание… А вон и Кадыр-бей.

Ушаков. Помоги-ка мне, голубчик, подняться.

Василий. Ты только без криков. Побереги себя, батюшка.

Ушаков. Постараюсь… А ты приготовь-ка нам, братец, кофе.

Василий. На всех?

Ушаков. Да. Разговор долгий будет.

Василий. На такой отряд – кофейника мало будет. Надо котел вскипятить. А что останется – на постирку использую.

Сцена 6

Санкт-Петербург. Кабинет в Адмиралтейств-коллегии. Чиновник за столом пишет. Входит Ушаков.

Чиновник. Уважаемый Федор Федорович! Рад видеть вас в добром здравии!.. Проходите, проходите… Очень ждал вас.

Ушаков. Что относительно прошения об отставке? Император подписал?

Чиновник. Однако, как вы сразу быка за рога… Можете уделить мне несколько минут?

Ушаков. Могу.

Чиновник. Присаживайтесь. Сейчас чайком угощу. Никакого рома! Я помню. (Звонит в колокольчик. Появляется секретарь.) Голубчик, угости-ка нас с адмиралом чаем… Просто чаем… И вазочку с тем душистым варением. Благодарю. (Поклонившись, секретарь уходит.) Вот, Федор Федорович, теперь это мой кабинет.

Ушаков. Почти не изменился. Карты только другие.

Чиновник. Да, другие… У меня к вам вопрос, так сказать, интимного характера.

Ушаков. Что такое?

Чиновник. Не собираетесь ли вы публиковать свои дневники? Может, желаете рассказать потомкам о своих походах, так сказать, в книжном варианте? Может, мемуары пишете? Можно мне с ними ознакомиться?

Ушаков. Дневников не веду, мемуаров не пишу. Отчетами после похода замордовали. Желание писать напрочь отбили. Да и не нужны никому мои воспоминания. При дворе очень четко дали это понять. Сами видите, чем приходится заниматься – настаивать на собственной отставке. Даже в такой мелочи хотят унизить.

Чиновник. Неправда! Министерство вас ценит! Вы нам очень нужны.

Ушаков. Не надо таких слов. Не обманывайте ни меня, ни себя… Чем могу быть вам полезен? Именно вам… Новому императору и Отечеству я не нужен – это я понял… Если продолжите врать, встану и уйду.

Чиновник. Я пишу пьесу. Уже несколько лет. Еще бабке нынешнего императора, Екатерине Великой обещал. Да всё как-то… А пора заканчивать. Могу и не успеть.

Ушаков. Решили стать литератором?

Чиновник. Есть такая мечта. По выходу на пенсию, намерен не только пьесу, но и воспоминания о выдающихся людях оставить потомкам. Сам я человек заурядный, ничего особенного. Был – и вот уже нет, в землице лежу. (Пауза.) А пьеса о флоте, о Черноморском флоте, о Потемкине, о вас, о кораблях, о матросах, о первых победах.

Ушаков. Хорошее дело. Но если можете не писать – не пишите.

Чиновник. Я императрице слово дал. Буду писать. А там как Бог даст.

Ушаков. Чем смогу – помогу. Спрашивайте.

Чиновник. Можно сразу кое-какие пометки себе делать буду?

Ушаков. Пожалуйста. Как вам удобно.

Чиновник. Итак, одержаны блестящие победы, покорены Ионические острова…

Ушаков. Освобождены.

Чиновник. Хорошее уточнение. Освобождены… Штурмом взята крепость Корфу. Получено долгожданное звание адмирала. А дальше?

Ушаков. А что дальше? Надо было помочь Суворову. Его армия с весны дралась в Ломбардии и Пьемонте с французами. А мне предписывалось изгнать их из Неаполя и Рима. Отрядил к берегам Италии капитана Сорокина с четырьмя фрегатами. Только он показался у порта Бриндизи, французский гарнизон бежал. А Сорокин высадил десант. Шестьсот человек.

Чиновник. Как-то маловато. Вы не находите?

Ушаков. Французам так не показалось. Наши храбрецы за двадцать дней освободили две трети королевства Сицилии. Еще и Неаполь заняли. Итальянские республиканцы и французы сдались. Им гарантировали личную неприкосновенность. Со стороны Англии такую гарантию подписал представитель Нельсона капитан Фут.

Чиновник. Есть информация о Нельсоне. Когда он узнал, что русские взяли Неаполь, то мигом примчался туда… Говорят, в Палермо жила его возлюбленная, жена британского посла, леди Эмма Гамильтон. Она состоит в дружбе с королевой Сицилии Каролиной.

Ушаков. Прекратите смаковать эти сплетни!

Чиновник. Это не сплетни. У меня есть копии документов. Мне, как будущему литератору, необходимо собирать подобную информацию.

Ушаков. Хорошо, что я не литератор… Нельсон отказался признать то, что подписал его представитель. Хотя тот, между прочим, ручался «честью Англии». Началась расправа над теми, кому была обещана неприкосновенность. Даже адмирала Караччоло повесили на рее собственного корабля… Старику семьдесят лет было.

Чиновник. Знаете, почему Нельсон это сделал? Чтобы доставить удовольствие своей возлюбленной. Она, как и ее подруга, ненавидит республиканцев.

Ушаков. Плевать!.. Я снялся с якоря и всей эскадрой пришел к Палермо… А затем внезапный бросок – и мои моряки заняли Рим. А чудо-богатыри Суворова мутузили лучших французских генералов на берегах Треббии. (Пауза.) Затем мы оказались не нужны союзникам. Австрия и Англия решили избавиться от нас в Средиземноморье.

Чиновник. Это правда, что султан в знак благодарности прислал вам челенг?

Ушаков. Да, прислал. Долго мы с Василием думали, куда это перо с алмазами прикрепить. Так ничего и не придумали. В сундуке лежит.

Чиновник. Это высочайшая награда Османской империи!

Ушаков. И что?.. Он еще дорогую соболью шубу подарил, табакерку, украшенную алмазами, и тысячу червонцев. Кстати, султан и русских матросов не забыл: прислал им три с половиной тысячи золотых. Всем выдали, по справедливости. Остров Корфу поднес золотой меч с алмазами. Итака и Кефалония – золотую медаль, Занте – золотой меч и серебряный щит. Василий всё по сундукам рассовал.

Чиновник. А на Родине?.. Что вы молчите?.. А на Родине адмирала Ушакова ждала зависть бездарей, неприязнь и козни недоброжелателей. Так, Федор Федорович? (Заходит секретарь чиновника, расставляет перед Ушаковым чайные приборы. Поклонившись, уходит.) Угощайтесь.

Ушаков. Расхотелось.

Чиновник. Пока вы там, на Средиземном море, добывали России победы, кто-то из Адмиралтейств-коллегии, в частности, из Николаева, распространял недовольство вами… Зафиксировано… Этот кто-то даже придерживал для вашей эскадры грузы и припасы. Если желаете, могу расследовать это дело, и впоследствии сообщить вам, кто этот кто-то.

Ушаков. Еще года два назад я бы очень этого желал… Сейчас не хочу. Бог ему судья… Можно было бы приписать подобное Мордвинову. Всем известно, что мы с ним враждовали. Но он тогда был не у дел – «отставлен» от службы. Снова. И уже не Потемкиным, а Павлом. Да и не пошел бы Мордвинов на такую подлость.

Чиновник. Адмирал Вилим Петрович Дезин. Он заменил Мордвинова. Вы знакомы?

Ушаков. Никудышный флотоводец. Он у Копенгагена вморозил свою эскадру в лед.

Чиновник. Тем не менее, не вы, а он командует Черноморским флотом.

Ушаков. Я до сих пор многого не понимаю… Когда вернулись в Севастополь, меня, в благодарность, отстранили от руководства флотом. Заставили отчитываться по денежным и хозяйственным делам экспедиции на Ионические острова. Словно хотели утопить в тыловой бюрократии и канцелярщине. Но мы люди упорные. И это испытание прошли с честью. Ни одна собака не могла подкопаться… А затем на престол вступил Александр Первый. Ну, думаю, сейчас восторжествует справедливость. А меня назначают командовать Балтийским гребным флотом. Флотом, который не имеет никакого значения для защиты Отечества. Что это? Издевательство? Насмешка? Что это?

Чиновник. Скажу прямо – новый император не любит и боится моря. Необходимость самого существования русского флота у него под сомнением. Слышали об Особом комитете, который должен принять меры «к приведению оного в подлинное бытие»? И кто в него вошел? Ни одного боевого адмирала. Одни «паркетные флотоводцы» – непотопляемый Мордвинов, а также фон Дезин. Остальные такие же. Знаете, каков их вердикт? Это надо зачитать… Сейчас найду… Вот… «России быть нельзя в числе первенствующих морских держав. Да в том ни надобности, ни пользы не предвидится. Прямое могущество и сила наша должна быть в сухопутных войсках». Слова адмиралов… А Мордвинов теперь морской министр… У русского флота тяжелые времена.

Ушаков. Отчего так? Словно они враги Отечеству. Глянешь вокруг – много порядочных и умных людей. А чуть поднимешь взгляд – либо подлец, либо казнокрад. Отчего так? Есть, конечно, исключения. Вы, например. Большой чиновник, а человеком остались.

Чиновник. Нет, Федор Федорович, я тоже грешками испачкался… И в казне ручонки погреть успел, да и так – по мелочи.

Ушаков. Ого! Не ожидал от вас такого признания.

Чиновник. Мы договорились – если буду врать, вы уйдете… Стараюсь держать слово.

Ушаков. Знать, вы не безнадежный человек… Похвально… Знаете, что обидно? Наблюдать, как русский флот с каждым днем приходит в упадок. (Пауза.) Помню, по прибытию эскадры, поехал представиться новому начальнику. Фон Дезин был внешне любезен, но лицо бесстрастное, даже подобия интереса к докладу не было. Даже не оживился, когда сообщил, что суда имеют течь и требуют ремонта. Знаете, что сказал?

Чиновник. Представляю. Что-то вроде: «Подайте рапорт, рассмотрим».

Ушаков. Да-да, почти так… Даже интонация похожа.

Чиновник. Обычный ответ обычного равнодушного чиновника.

Ушаков. Я ему: «Многие мои офицеры не обеспечены жильем». А он мне…

Чиновник. Рапорт. Нами будут приниматься во внимание только рапорты… Дисциплина, почитание порядка — таково непременное условие, которое мы ставим перед всеми.

Ушаков. Поразительно! Почти слово в слово! У вас несомненный талант… И такая обида взяла. Это что же? Я теперь должен соизмерять свои действия с повелениями этого человека?! Как теперь жить?

Чиновник. Федор Федорович, попробуйте варение… Это пока тайна, но вам могу сказать… По договору, который готовят, Ионические острова будут переданы Франции.

Ушаков. Как… будут переданы?

Чиновник. Сенявину послан рескрипт: приказано вернуться в Балтийское море.

Ушаков. Острова передаются Наполеону? Такие усилия. Столько русской крови… Форты, крепости, города… Все это будет отдано? Отдано тем, от кого защищали? А жители освобожденных островов? Что с ними? Снова в кабалу?.. Какой странный мир. Неужели это никогда не изменится? Почему терпим подобное? Живем и продолжаем терпеть.

Чиновник. Куда теперь после отставки?

Ушаков. Александр всё-таки подписал мое прошение?

Чиновник. Был удивлен, но… С полным жалованием и с правом ношения мундира.

Ушаков. Послужил Отечеству, теперь и… В деревню поеду, поближе к Санаксарскому монастырю. Там мой дядя похоронен, святой человек.

Сцена 7

Двор Санаксарского монастыря. Появляются Ушаков и отец Филарет.

Филарет. Ну и печет… Словно на сковородке. Федор Федорович, присядем в тенек, передохнем. Гляжу, море вас закалило. Даже не вспотели.

Ушаков. Излишеств себе не позволяю.

Филарет. Я тоже не грешу, но на таком жгучем солнце, словно масло таю… Фух, а в тенечке хорошо… Ну, какие у нас тут новшества? Много всего. Там – большой храм, а на кладбище возвели храм Воскресения Христова… Это — мыльня. В том сарае скарб всякий хранится. Тут квас варим. А там монахи живут… Не забыли, как ночевали у нас?

Ушаков. Помню. И как на мир жаловался, и как в открытую дверь войти не мог. Как давно это было. А кажется и недавно… А могилка дяди? Взглянуть бы.

Филарет. Дойдем и до могилки. Там она. Чугунную оградку поставили.

Ушаков (низко поклонившись). Благодарю вас, отец Филарет.

Филарет. Федор Федорович, это мой долг… Как вам в Алексеевке? Освоились?

Ушаков. Василий, мой денщик, там всем заправляет. Всё на флотский манер. Дисциплину завел. Крестьянам вроде нравится.

Филарет. Наслышан. Мужики довольны, хвалят. А что у вас с Титовым приключилось, с соседом вашим?

Ушаков. Негодяй он! И подлец!.. Мой Василий хотел его из пистолей, а затем изрубить! Я человек спокойный, но даже я не выдержал! Весь уезд поди знает, что во дворе моего дома постоянно толпы народа всякого: убогие, странники, бывшие матросы да солдаты.

Филарет. И вы никому в помощи не можете отказать.

Ушаков. А как откажешь? Даже несколько бедных дворянских вдов с детьми приезжали. Были монахи из дальних монастырей. Только почему-то не к вам, а ко мне. Хотя расстояние от моей деревушки до вас невеликое. Пешочком к службе прогуливаюсь.

Филарет. А вы их кормите, поите. Денежкой всегда помогаете.

Ушаков. Надо помогать страждущим, если такая возможность есть. А у меня есть… Правда Василий теперь их гоняет. Даже крестьян под это дело подрядил. И меня поругивает – нешто, говорит, на всех напасешься, батюшка. Он меня батюшкой иногда называет. У нас у самих скоро, говорит, ничего не останется.

Филарет. А вы состоятельный человек, Федор Федорович?

Ушаков. Пенсия большая. Ну, и капиталец имеется. Василий у меня счетами заведует. Ловко у него это получается. Но ворчит страшно.

Филарет. Слышал, вы в Ярославской губернии раздали свои земли родным и близким, чтобы не ссорились. Стоимостью двести тысяч. Неужели правда?

Ушаков. Да, отдал. Им нужнее. А нам с Василием много не надо. Живем скромно.

Филарет. И пятьсот десятин прибрежной земли для надобностей Севастополя отдали? Вот так взяли и отдали? Бесплатно?

Ушаков. Конечно, бесплатно. Зачем они мне? А городу надо. Пусть растет на радость Отечеству. Мне эти земли императрицей Екатериной дарованы, как написали тогда в ордере, «за блестящие победы». Да, было время. (Пауза.) Так вот, Титов… А тут эти ходоки пришли из его имения, челом бьют. Жалобу имеют на барина. Последние соки, мол, из них выжимает. Они у него на оброке, по шестнадцать с половиной рублей в год платят. Но ему мало. Стал с каждого тягла требовать. И чтоб всем обществом луга ему косили-убирали, товары его на лошадях своих в Москву на рынок возили. Пытаюсь объяснить, что им в город надо, к дворянскому предводителю. Ходили, говорят, да без толку. Барин уездное начальство не слушает. Вообще никого не слушает.

Филарет. Меня тоже не стал слушать.

Ушаков. А тебя, говорят, послушает. У тебя мундир есть и ордена. Поговори с ним. Окромя тебя некому за нас заступиться. Все знают, мол, в уезде справедливей тебя нету… Что, действительно такие слухи ходят?

Филарет. Да. Особенно у простого люда. Для них ваши ордена – это сила.

Ушаков. Так просили, что не только я, даже Василий сдался. Сели да поехали… Поговорили… Еле удержал Василия, чтоб тот второе взятие Корфу не учинил… Этот Титов, когда понял, с чем я пожаловал, оскорблять меня начал… Я лишь справедливости хотел, спокойно, по-христиански, а он мне почти войну объявил.

Филарет. Справедливость даже среди Божьих служителей утвердить трудно. Что о вас, мирянах, говорить… Завязался у нас спор с соседним монастырем из-за одного озерца. По справедливости, озерцо нам должно принадлежать, но они оспаривать. Дело дошло до консистории. Назначили следственную комиссию. Два года разбирались. Мы представили самые веские доказательства своего права. Но решение в их пользу. Знаете почему?

Ушаков. Почему?

Филарет. У того монастыря оказались сильные покровители.

Ушаков. Сильнее Бога?

Филарет. Не смешно… А вы говорите – справедливость… Им ежегодно тысячи рублей жертвуют. Даже из столицы присылают. Недавно им граф Разумовский четыре тысячи рублей пожаловал. А у нас что? Нет у нас таких покровителей. А нужда в деньгах постоянная. (Пауза.) Ну, пойдемте, Федор Федорович. Кажется отдышался. Могилку вашего дядюшки покажу. Оградка симпатичная… Что с вами?

Ушаков. А от меня за все это время даже полушки не получили.

Филарет. Полно вам, Федор Федорович. Опять что-то себе надумали.

Ушаков. Ничего не надумал. Всё очевидно.

Филарет. Никак оскорбились? (Пауза.) А те, что к вам приходили, так и не убереглись от гнева барина. Выпорол. Сам кнутом работал.

Ушаков. Для этого человека не существует понятия чести… Но, если я не вмешаюсь в это дело? Вы не вмешаетесь в это дело? Кто тогда это зло остановит?

Филарет. Желаете всех крестьян у него выкупить? Или бунт учинить? Бунтом правды не добудешь. Вот и ваш дядюшка, мой благодетель, бунтовал да на Соловки угодил.

Ушаков. А вы Соловков боитесь?

Филарет. Нет, не боюсь. За справедливость готов на любые муки. Да стоит ли понапрасну душу терзать? Благоразумие наше – в терпении. Наступит время, и все само собой образуется. С Божьей помощью. Надо усмирить душу свою и во всем положиться на волю Создателя… Вы правы, этот помещик Титов – ничтожество, как Кугушев и Веденяпин… Много таких. Есть и хорошие. Только мало… Предлагаю продолжить осмотр, а затем в трапезную – братья для вас угощения приготовили, старались, познакомиться желают.

Сцена 8

Пруд возле Санаксарского монастыря. Василий ловит рыбу.

Василий. Ну, и времена. Нигде покоя нет. Весь дом полон ранетых да увечных. На кухне и то не укроешься. То им кипяточку, то хлебушка… Я не нянька им!.. Тише, тише. Ловись, рыбка, ловись. Это я не тебе… Понятно, что война доныне невиданная идет. Понятно, что тяжело. А когда легко было?.. А он мне, мол, ничего не понимаю, что много людей пострадало, невинных людей. Надо помочь всем миром. Но не жалкими подаяниями, а иначе. А как? Молчит. И никто не знает.

Появляется Ушаков.

Ушаков. Ты чего тут?

Василий. И здесь покоя нет… Я, батюшка, как видишь, рыбу ловлю. Тебе ухи хочу сварить да пирогов сделать. Ну и ранетых порадовать. Уха она настроение поднимает. А с настроением и на поправку быстрее идти… А ты чего к монастырю завернул, а не домой?

Ушаков. С игуменом Филаретом хочу потолковать об одном богоугодном деле.

Василий. А что на вашем дворянском собрании? Опять денег просили? А соседушка наш, поди опять на тебя гавкал? Добалуется он с моими нервами. Хотя они у меня крепкие, словно канаты. Но могут и не выдержать. Подпущу петуха на двор, пусть забавляется.

Ушаков. Не дело говоришь.

Василий. А чего он моего адмирала задевает?! Ишь, нашел себе ровню. Пока мы победы Отечеству добывали, он тута непотребствами всякими…

Ушаков. Да пёс с ним! При большом собрании он тихим оказался… Опять императорский манифест зачитали. Просили активнее собирать средства на ополчение.

Василий. Да, учудил ты, батюшка, с этим ополчением. Ох, учудил… Весь уезд об этом гудит! Бравый адмирал всем добрым соседям носы утер.

Ушаков. Не ворчи. Не мог я иначе! Родина в опасности, а я копейки считать буду?!

Василий. Тихо, батюшка, тихо, рыбу распугаешь… Нешто я спорю? Молодец. Честь тебе и хвала. Только зачем две тысячи? С них бы и тысячи хватило, чтобы нос утереть.

Ушаков. Да не для этого я! Я от всего сердца! Я Отечеству!

Василий. Понял. Зачем кричать? Даже рыба в пруду поняла. Гляди, все разбежались. Торопятся слова адмирала подружкам нашептать.

Ушаков. Говорят, Наполеон Москву взял.

Василий. Брехня… Слушай ты их больше. Они и не такое расскажут, чтобы денежек побольше в какой-нибудь фонд помощи…

Ушаков. А сегодня там, представь, один помещик словно в питейном заведении: «Запишите с меня пять рублёв». У Никифорова, местного предводителя, аж глаз задергался. Вскочил да как закричит: «Как вам не стыдно!» А тот даже не понял. Стоит, глазами хлопает: «Могу семь дать. А больше не дам. Мне еще сапоги купить надоть».

Василий. Есть люди рачительные, например, я… А есть – бессовестные. Где это видано, чтоб так над деньгами трястись, когда такая беда пришла?

Ушаков. Верно говоришь. Думаю, покажу-ка пример… Ну и отдал четыреста рублей.

У Василия из рук падает удочка.

Василий. Ты же заплатил две тысячи! А сейчас еще четыреста?!

Ушаков. Не ворчи, Василий.

Василий. С твоим расточительством, батюшка… Этак мы по миру пойдем… Четыреста рублей! Раз и нету!.. А еще ранетых кормить. Да и нам кушать надобно.

Ушаков. Сам говоришь, что ныне не то время, чтобы мелочиться.

Василий. Мелочиться не надо. Но и себя забывать негоже. Надо и себе что-то на прожитье оставлять. А что до нас – не сильно-то мы с тобой и барствуем.

Ушаков. Не ворчи. Скоро пенсию должны привезти. Проживем.

Василий. В этом я уверен, проживем… Ты не думай, я тебя никому в обиду не дам. Ты нас всех тогда от чумы спас, а от нищеты я тебя, благодетель ты мой, и подавно обороню. Василий добро помнит. Мы с мужиками нашими в этот раз кож больше выделаем да в город свезем. Силантию под реализацию… Ничего, батюшка, не пропадем.

Ушаков. Откуда у нас излишек кож появится? У нас не было ничего на выделку.

Василий. Теперь будет. Ты голову свою светлую такой мелочью не забивай. Ты о масштабном думай… Говоришь, этот пёс Титов на собрании тихий сидел-стеснялся? (Появляется отец Филарет.) Доброго здоровья, отче.

Ушаков. Здравствуйте, отче. Какими судьбами?

Филарет. Здравствуйте… Гляжу, бричка стоит. Думаю, ваша, не ваша. Решил подойти… А вы, Федор Федорович, сейчас из города? Что в миру слышно?

Ушаков. Говорят, Наполеон в Москве.

Филарет. Вы простите меня, но я в это не верю. Панику хотят раздуть. Думаю, вы, как военный человек, должны понимать, что такое невозможно.

Ушаков. Отчего невозможно? Война – не шахматы. На войне такое может быть, чего и быть не может. Взять хотя бы Корфу. Все говорили, что невозможно. Однако взяли.

Филарет. Рассказывают, вы на ополчение две тысячи пожертвовали?

Василий. Однако быстро молва расходится.

Филарет. А где и рассказывать, коль не у нас… Дорогой друг, Федор Федорович, должен сообщить вам, что местные дворяне остались вами недовольны.

Ушаков. Мало пожертвовал?

Филарет. Понимаю вашу иронию… Своей щедростью вы поставили их в неловкое положение перед губернским представителем.

Ушаков. Хотите сказать, должен был торг устроить, как некоторые их представители?

Филарет. Ну зачем так? Наши помещики немного глуповаты, прижимисты, не любят сорить деньгами. А вы своим поступком как бы им это в укор… Мало того, отказались возглавить народное ополчение. Отказались от чести, которую они выказали вам.

Ушаков. Принял бы, но здоровье не позволяет. Я им сказал об этом.

Филарет. Все равно обиделись. Уже всякие небылицы о вас разносят. Люди злы.

Ушаков. Позвольте откровенно?

Филарет. Пожалуйста.

Ушаков. Странно, я давно ищу в вас товарища, а не нахожу.

Филарет. Отчего же? Я вам друг. Искренний друг.

Ушаков. Вроде умный и рассудительный человек. Но есть в вас какая-то раздвоенность.

Филарет. Раздвоенность? Не нахожу в себе ничего подобного… Василий, а почему ты здесь рыбу ловишь? Не подумай, я не запрещаю. Но почему у монастыря, а не у вас в деревне? У вас в Алексеевке такие пруды замечательные.

Василий. Прелесть, а не пруды. Это потому, что забочусь о них. Да вот беда, лещей у нас много, а окушков почти нет. А которые есть – мелкие. Не растут. А Федор Федорович окуней шибко полюбил. Вы к нам загляните как-нибудь на досуге, я ушицу варить собрался да пироги намерен на весь мир напечь. У нас теперь в доме народу тьма тьмущая, развернуться негде. И все жрать хотят. Не дом, а госпиталь.

Ушаков. Заворчал… Отец Филарет, хотел посоветоваться. Я у себя нескольких раненых из города временно приютил. А хворых всё больше. А дом мой не очень удобен в качестве госпиталя. Мы с лекарем посоветовались и решили… Госпиталь надо в городе открыть.

Филарет. Госпиталь? Это хорошо… А помещение? А деньги, чтоб лечить да кормить? По опыту знаю, ни городская, ни уездная казна денег на это богоугодное дело не даст.

Василий. А Бог даст?

Филарет (после паузы). А сколько нужно?

Ушаков. Дом мы присмотрели в городе. Пока на пятьдесят коек. На первое время, доктор говорит, хватит. Если что – можно будет увеличить. Переоборудуем. Лекарства, питание, белье и одежда для страждущих… На всё про всё – чуть более полутора тысяч.

Филарет. Боже праведный! Даже если всю братию призвать на помощь, не наберем.

Ушаков. Я верну, как только получу пенсию.

Филарет. Откажитесь, Федор Федорович! От этой затеи откажитесь! Ничего не получится. А для вас – одни душевные терзания да убытки. Пусть солдатушки чаще Господа поминают в молитвах. Бог и лекарь и утешитель. А госпиталь… Забудьте. Вы столько добрых дел сделали, что… Мой вам добрый совет, забудьте.

Ушаков. Поехали домой, Василий… Скажи-ка, сколько у нас с тобой денег осталось?

Василий. После твоего сегодняшнего выступления в собрании, почитай, ничего не осталось. Хотя пенсию твою нарочный на днях привезти должен. Ничего, батюшка, чуток потерпим, на запасах проживем. Поехали. Только удочку смотаю.

Ушаков. Мотай быстрее.

Филарет. Постойте. Какой вы обидчивый. Надо посмотреть, посчитать. Бог даст, может и найдем на богоугодное дело. Сумма большая. Надо посмотреть.

Ушаков. Как пенсия придет, я сразу отдам.

Филарет. В вашей честности, адмирал, я не сомневаюсь.

Отец Филарет и Ушаков уходят.

Василий. Тишина и благодать… А до урожая еще два месяца. Хорошо, что распорядился ржи больше посеять. Она в этом году хорошо пойдет. И запасти поболее надо… Хватит! Думай о рыбе, Василий, думай о рыбе… (Пауза.) Война войной, а к осени дела выправим. А если лён не сопреет, так вообще заживем… Госпиталь. То ополчение, то госпиталь… У казны, стало быть, денег нет, а у нас, можно подумать, тыщи по углам запрятаны… Ну, не по углам, а в шкатулке, которая в сундуке… Надо будет пересчитать… Стоп! Думай о рыбе, Василий, думай о рыбе.

Появляется Ушаков, в руке сверток, обернутый в тряпицу.

Ушаков. Вот. Полторы тысячи.

Василий вскакивает, забирает сверток и прячет его за пазуху.

Василий. Ты что, батюшка, такие деньжищи да в руках просто так носишь. А если лихой человек какой выскочит да отнимет?!

Ушаков. Откуда здесь, возле монастыря разбойники?

Василий. А вдруг?.. А что ты, батюшка, так скоро обернулся? Видать у него на твое имя расписка была заготовлена? Не может быть, чтоб так быстро документ составили.

Ушаков. Нет никакой расписки. На слово поверил, что отдам вскорости. Я предлагал.

Василий. Ой, пропал монастырь. Ну какой из него настоятель? Даже расписки не потребовал за такие-то деньжищи. Пропал монастырь. И у монастырских прудов никакого догляда или охраны. Даже заборчика нет. Приходи, кто хочешь, лови, что хочешь. Никакого порядка. Поехали домой, батюшка.

Ушаков. А рыба?

Василий. Полное ведро. На всех хватит… А это что? Опять дырка на локте! Недели не проходит, чтобы… Где зацепиться успел? Ну, ничего, дома заштопаю.

Сцена 9

Двор возле дома Ушакова. Во дворе толпятся крестьяне – и мужики, и бабы – разодетые в экзотические наряды. Появляется Василий с двумя крестьянами в красных ливреях и в лаптях, выдает им пистоли.

Василий. Пистоли – за кушаки! Стоять здесь, возле самовара. Не кособочьтесь! Смотреть прямо и не моргать… Вот, молодцы! Любо-дорого!.. Да не чешись пистолем. Вдруг выстрелит… Только адмирал зайдет, вы сразу – раз – и застыли по стойке «Смирно». Всё понятно? Хорошо… Эй, Степанида, хватит в носу ковырять! Иди сюда. Вот тебе рында. Как только адмирал на двор, сразу в рынду бей. Что смотришь? Вот рында! У тебя в руке. Колокол. Рында. Поняла? Увидела барина – сразу бей. Да не рындой! А в рынду! Одной рукой держишь, другой – за язычок. И бьешь. Поняла? Попробуй… Хорошо… Здесь стой. Убери палец из носа. Не надо рынду соплями пачкать… Так, музыка… Где музыканты? (Из толпы появляются крестьяне с балалайками, дудками и барабанами.) Ага, очень хорошо. Вы вон там, на лавках разместитесь. Как дам знак, сразу что-нибудь веселое. А затем – по обстановке. Вы люди опытные – разберетесь. Занимайте места… Так, дальше. Внимание! Французы здесь? Поднимите руки… Хорошо… Русские моряки? Так, вижу… Турки и албанцы? Так, все в сборе. Очень хорошо… Стоп! Турки! Кто так тюрбаны перьями украшает? Одно перо в один тюрбан. А у вас что?.. Я двух петухов без хвостов оставил! Не надо опахалы на голове устраивать! Так никаких петухов не хватит! Ладно, кто этих турок, кроме меня с Федором Федоровичем видел?.. Внимание! Все отряды расходятся по своим кораблям и крепостям… Как репетировали… И ждите сигнала… И не забываем палить из пушек! Но только по команде… Куда французы пошли? Как мы репетировали? Забыли?.. Часть французов идет к тому сараю с бойницами. Пушки не забудьте. Там и будете обороняться. Второй отряд – к загону для скота. Там тоже бой будет. Вон туда, где красная тряпочка… Отлично… Русские, чего топчетесь? Ваше вон то поле рядом с турками… Все по местам!.. Приготовились!.. Ждем!

Появляются Ушаков и отец Филарет.

Василий. Для встречи воина непобедимого, адмирала флота Федора Федоровича Ушакова всем встать во фрунт!.. Свистать всех наверх! Несите на стол все лучшее из печи да из погреба… Ваше высокопревосходительство! Все каюты блестят! Экипаж построен!.. Занимайте свои места, господа… Степанида! Прекрати звонить! Хватит рынду тирибонькать!.. Господа, извольте испить чаю и посмотреть представление о легендарном взятии непреступной крепости на острове Корфу. Ваши крестьяне вместе с жителями двух соседних деревень – мы все изъявили желание этим самым представлением поздравить вас с именинами.

Ушаков. Взятие Корфу… Не может быть.

Василий. Может. Лично руководил обучением вверенного мне состава… Степанида! Хватит реветь, дура! Не буду я отнимать у тебя рынду! Сядь вон там, рядом с оркестром… Да, господа, это оркестр. (Музыканты кланяются.) Это я в Петербурге, в театре подсмотрел. У них на представлении тоже музыканты играли. (Выдает отцу Филарету и Ушакову подзорные трубы.) Чтобы лучше видно было… Там наши боевые порядки. Там и вон там – французы… Итак начинаем! Музыка! (Кричит в рупор.) Эскадра! Боевая готовность!.. Там высится неприступная крепость Корфу.

Филарет. Сарай?

Василий. Да, но это Корфу. Высоченный скалистый берег, а наверху – крепость… А вон там, правее, там остров Видо. Тоже укреплен. Как сказал наш адмирал — это ключ к обороне Корфу.

Ушаков. Да, ключ… Видо… Помню.

Филарет. Это там, где загон?

Василий. Он самый. Но это Видо… И ровно в семь часов утра начался штурм этого острова… Степанида, бей в рынду!.. (Кричит в рупор.) Фрегаты подходят к острову и начинают обстрел вражеской батареи номер один. «Мария Магдалина» и фрегат «Николай» обстреливают батарею номер два. Оставшиеся корабли проходят чуть дальше и бьют остальные батареи… Бейте! Громче бейте! Русские и турецкие корабли, не мешайте друг другу! Не толкайтесь! Бейте по французам! (Слышны звуки «обстрела».) Хотел купить настоящую пушку, но такую цену заломили, что и не надо. Решили по-простому, смастерили деревяные. А выстрелы – это колотушками по тазам да ведрам. А еще вон металлические листы приспособили. И звук похож, если пофантазировать немного. (Кричит в рупор.) После четырёхчасового обстрела были подавлены все батареи острова… Хватит в них дерн бросать! Они перестали сопротивляться!.. В одиннадцать часов на Видо с двух сторон был высажен десант числом более двух тысяч человек… Десант пошёл!.. Вы откуда здесь? (По двору с криками «Ура!» проносится толпа «турок» и «русских».) Не туда! Десант не туда пошел! Не туда воюете! К загону! (Толпа «турок» и «русских» с криками «Ура!» проносится в другую сторону.) После двухчасового боя остров был взят. Из восьмисот человек, оборонявших остров, двести были убиты, в плен сдались четыреста два солдата, двадцать офицеров и комендант острова генерал Пиврон. А благодаря адмиралу Ушакову русские потеряли всего тридцать человек убитыми.

Филарет. Как? Разве такое возможно?

Ушаков. Сам не поверил. Несколько раз пересчитывали. Только благодаря вмешательству Бога можно объяснить такие небольшие потери с нашей стороны.

Василий. Теперь русские батареи начали обстрел Корфу еще и с захваченного острова.

Ушаков. С освобождённого.

Василий. С освобожденного острова… Батареи острова огонь по сараю!.. По острову Корфу!.. Их поддержали батареи у деревни Мандуккио и с холма Святого Пантелеймона. Корабль «Святая Троица», фрегат «Сошествие Святого Духа», «Святая Ирина», «Макарий» и турецкий корабль тоже били туда… Отряд албанцев начал штурм бастиона Святого Рока. (По двору с криками «Ура!» пробегает группа цыган с лестницей.) Зачем в хлев? Не надо в хлев! Стоять, албанцы! Вам к сараю! На штурм! К сараю! (Группа цыган с лестницей с криками «Ура!» пробегает в обратную сторону.) Им навстречу выскочили французы! Несметное число! Пытались контратаковать!.. Французы, не спать! Атакуйте!

Ушаков. Что-то я контратаки не припоминаю.

Василий. Было-было. Запамятовал, батюшка. (Кричит в рупор.) Но французы вынуждены отступить. Они даже взорвали пороховые погреба… Артиллеристы на чанах, взрыв! Взрыв погребов!.. И тут наши богатыри врываются на плечах отступавших в бастион! Молодцы! Через полчаса жесточайшей схватки – бастион наш! Затем выкинули белый флаг над крепостью… Белый флаг! Французы, белый флаг! Сдавайтесь! Французы, сдавайтесь! (Слышен крик: «Русские не сдаются!») Вы сейчас не русские! Вы французы! Сдавайтесь! Корфу пора брать да за столы садиться!.. Дальше хотели поджечь сарай для зрелищности. Но я не позволил. Представьте, что он горит… Всё!

Ушаков и отец Филарет аплодируют.

Ушаков. А медведь там зачем?

Василий. Это султан. Я на роли албанцев с цыганами договорился. А они без медведя никуда… А теперь пир в твою честь, Федор Федорович. (Во дворе собирается толпа русских, «турок», «французов» и «албанцев». Все улыбаются и кланяются Ушакову.) Ты прости нас, Федор Федорович, если что не так. Мы старались.

Ушаков (поклонившись). Спасибо вам, братцы, порадовали старика! Благодарю!

Сцена 10

Пруд возле дома Ушакова. Вечер. Отец Филарет, Василий и Ушаков сидят на берегу и ловят рыбу. Рядом горит костер.

Василий. Сейчас рыбки наловим. Поджарим. Картошечку в углях испечём. А потом с сольцой ее… Как в детстве.

Филарет. Тысячу лет так спокойно не сидел… Уютно, как у Христа за пазухой.

Василий. Звезды появились… А тепло, да?.. Благодать.

Ушаков. Это не звезды. Это Бог в своем храме свечи зажег… Для нас… Оказывается, Он всегда рядом был… Вот оглянулся на свою жизнь и знаете, что понял?.. Важно верить Богу, доверять Ему, когда дает тебе испытания… Он дал, Он и поможет… И незачем тут огороды городить… Вот думаю, если не доверился бы тогда Ему, смог бы Корфу взять? Вряд ли. Никто до нас таких крепостей с моря не брал. А я был уверен. Понимаете? Уверен… Сначала думал, потери у нас огромные будут… И все думал, думал, как людей своих сберечь, но освободить остров. Даже не заметил, как молиться начал… И вдруг – раз – так всё ясно и просто стало. И такая уверенность в победе, как при Калиакрии… И когда объявили, что Наполеон напал, тогда и слова эти из сердца вырвались: «Не отчаивайтесь! Сии грозные бури обратятся к славе России!» Как ты, Василий, говоришь, чего унывать-то. С Божьей помощью всё преодолеем… Кажись, клюет.

Сцена 11

Санаксарский монастырь. Возле могилы Ушакова стоят Василий и отец Филарет.

Василий. Можно я ему сыграю? Я обещал. Плясовую на балалайке… Не успел.

Филарет. Да что ты, Василий? Конечно, нельзя… У могилы… В монастыре… Да на балалайке. (Пауза.) Вот если на величественном органе, как в Европе… Или на благородной арфе, как в дворянском собрании в городе… Арфа – другое дело. Это красиво. Степенно. А ты к могиле с балалайкой, прости Господи!

Василий. Арфа… И как мне ее сюда, такую дурищу, притащить? Она большая, тяжелая. Видел я эту арфу. Да и не дадут мне. Даже для моего адмирала не дадут. Да и не умею я на ней тренькать… Пробовал. Только покойничков рассмешу… А вот на балалайке умею.

Филарет. На балалайке – не мудрено. Всего три струны. На арфе их гораздо больше. На балалайке и я когда-то стрекотал. Одной особе это даже нравилось… Давно это было.

Василий. У нас с адмиралом в хозяйстве флейта осталась. Федор Федорович любил в неё посвистеть. Такой грусти нагонит, хоть плачь. А чего грустить-то? Уныние – грех. То ли дело вот – инструмент. И вроде ничего сложного. Одним словом – балалайка. А сколько задора да веселья в неё Бог вложил. Бывало, как вжаришь – так ноги сами в пляс. А ему так ни разу и не сыграл. Не успел. А он просил. Сыграй, говорит, Василий, порадуй душу. А у меня всё дела какие-то. По хозяйству всё. Позже, говорю, вжарю… Всё дела… Всё некогда… Так и не услышал от меня плясовую.

Филарет. Да, уныние – грех. (Пауза.) А знаешь, Василий? Ну-ка вжарь! Да так вжарь, чтоб на небесах ангелы в пляс пошли! Ну, что застыл? Вжарь, говорю! Чтоб наш адмирал там улыбнулся! Для него можно. Его там любят.

… И Василий от всей своей широкой души так задорно заиграл на балалайке, что, казалось, крылатым ребятам на небесах это понравилось… И даже Бог улыбнулся.

Занавес.

 

Москва, май 2024 года

Контакты: 89774828693, ijm2000@mail.ru